О событиях на воинской рампе, о бунте в маршевом батальоне и о том, какое отношение имел к этому студент Митька Извольский, Зилов с Потапчуком и правда могли бы рассказать немало. Они сами были непосредственными участниками этих событий…

Произошло это третьего дня утром, в воскресенье. Потапчук пришел к Зилову, считавшемуся у нас известным знатоком физики, в объеме побольше учебника Краевича, по части разных анодов, катодов, омов, вольтов, ватт и ампер. Они сели к столу и раскрыли тетради.

Но в ту самую секунду входная дверь распахнулась, и в комнату влетел парень с черным от угля лицом и в замасленной рабочей одежде. Это был уже известный нам кочегар с С-815 Федор Козубенко, машиниста Козубенко сын.

— Скорее! — задохнулся Федор. — Ищи отцов сундучок… сунь еды… бежим…

— Что случилось? — не понял Зилов. — Какой сундучок? Кому еды? Куда бежим?

Но у Козубенко, очевидно, совсем не было времени, да и говорить ему было трудно. Он кинулся в кладовку. Старый сундучок машиниста, в котором он берет в поездку харчи, стоял тут же за порогом. Федор схватил его и вывернул какое-то барахло, находившееся внутри.

— Хлеба… какой-нибудь горшочек… налей борща… или еще чего! — скомандовал он.

Не расспрашивая, сообразив, что дело слишком спешное, Зилов кинулся в кухню. Через мгновение он вернулся с краюхой хлеба и миской квашеной капусты.

— Здорово! — Федор всунул все это внутрь и стукнул крышкой. — Скорей шинель и шапку!

— Да что такое?…

— Скорее! За мной! По дороге расскажу! — И Федор выскочил из дому.

Схватив шинели, Зилов и Потапчук кинулись за ним. За калиткой они нагнали Козубенко. Однако, увидев Потапчука, Федор вдруг остановился.

— Это кто? — испуганно спросил он.

— Свой хлопец. Но ведь я не знаю, в чем дело…

Федор поколебался секунду. Потом махнул рукой. Слова Зилова его успокоили.

— Скорее… Не будем бежать, пока в городе. Крючок сразу перехватит… скорее на линию, а там уже припустим что есть духу… Этот хлопец тоже, может, понадобится…

И пока они шли — минуты три — по широкой Дворянской, а потом Привокзальной улице, Федор Козубенко успел рассказать ребятам, в чем дело и зачем понадобился машинистов сундучок и сам Зилов.

Утром на воинскую рампу прибыл какой-то маршевый батальон. Пока еще неясно, как это случилось — то ли приехали они уже распропагандированные, то ли это работа местных ребят, — возможно, что именно так, потому что Митьку Извольского крючки поймали возле самой рампы, а только маршевый батальон вдруг отказался ехать на фронт. На дверях вагонов, поверх надписи «40 человек 8 лошадей», они написали мелом: «Довольно! Мы не хотим воевать за буржуев и помещиков!» Комендант рампы выслал свою сотню под ружьем стереть надписи и загнать маршевиков в вагоны. Но комендантскую сотню затюкали, забросали грязью и конским навозом. Тогда комендант вызвал батальон георгиевских кавалеров, стоявший постоем в двенадцатом полку. Георгиевские кавалеры окружили эшелон и обстреляли безоружных маршевиков. Десять убито, сорок два ранено, маршевиков загнали в вагоны и вагоны запломбировали, как товарный груз. Комендант отдал приказ немедленно отправлять. Но тут оказалось, что эшелон без паровоза. Шумейко отцепил свой С-815, отвел в депо и залил топку. Когда в машинистской дежурке узнали о случившемся, кочегары и машинисты, находившиеся в дежурке, вызванные в наряд под воинские эшелоны, решили солдат поддержать. Они схватили свои сундучки и разбежались из дежурки… Эшелон, правда, на фронт ушел. Комендант вызвал дежурный паровоз железнодорожного батальона. Но акт солидарности рабочих дошел до маршевиков. Когда поезд тронулся, запертые маршевики, высунувшись из окон, кричали: «Спасибо рабочим за поддержку! Поддерживайте нас, а мы поддержим вас! На фронт мы едем брататься!» Жандармы отвечали стрельбой по окнам…

Теперь надо было спасать тех, которые разбежались из дежурки. Шесть кочегаров, шесть помощников и шесть машинистов. Все восемнадцать, в том числе и Шумейко с Козубенко, будут преданы военно-полевому суду. Мурманом здесь не обойдется. Расстрел!..

Спасти дело можно было так. Конторщик из машинистской тоже скрылся вместе со всеми. Сейчас жандармы его уже поймали. Он, конечно, скоро придет в себя и выдаст. Каждого персонально он, ясно, не помнит, но у него есть наряды с номерами вызванных паровозов и, возможно, фамилиями машинистов. Надо добыть книгу нарядов и уничтожить ее во что бы то ни стало!

Зилов, Козубенко и Потапчук вышли на полотно, и теперь можно было бежать. Они пустились во всю прыть направо, в депо. Там, позади депо, на Волочисской линии, у забора из старых шпал, приютилось длинное кирпичное строение — машинистская дежурка. Конец своего плана Федор досказал уже на бегу.

— Мы сделаем так… Ты помнишь, в машинистской два зала?… Сейчас в одном мы, воинский транспорт, а в другом — пассажирский и специального назначения… Теперь залы и коридор разделены деревянной стеной… полная изоляция… И клозеты даже отдельные, не так, как раньше общий был, только из двух отделений. Но отделения так и остались друг от друга не до верха разгорожены… Понимаешь?… Жандармы только дверь воинского транспорта стерегут… Ты пойдешь прямо в пассажирский… Тот жандарм, что на углу стоит, тебя пропустит… Скажешь: отцу к поезду еду несу. Да он сам увидит и не спросит… Ты в пассажирский… а тогда в клозет… а тогда через переборки… а тогда к столу… книгу с нарядами схватишь… и назад… Этот хлопец пускай с тобой вместе подойдет… для понта… это жандарма собьет с толку… Он еще крикнет тебе: «Ваня, мол, гляди не задерживайся, а то мы опоздаем»… куда-нибудь там, сами придумаете… и пускай стоит, как будто и вправду ждет… Ну, вот… Сделаешь, Иван?

— Сделаю…

Они добежали до депо, и тут следовало опять перейти на спокойный и ровный шаг. Они шли, стараясь утишить бешеное биение сердца.

Федор у забора материального склада остановился.

— Ну, хлопцы, двигай… Поскорей надо, пока жандармы не хватились нарядов… Я останусь здесь… А то еще часовой увидит… Значит, Ванечка, выручай… Наши ребята и рабочие этого не забудут… Я, значит, поглядывать буду… Если случится скандал какой… ну, словом, не повезет тебе… увижу, что крючки схватили или… вот на часы смотреть стану… пройдет десять минут, а тебя нет… Тогда я так сделаю… Прямо выскочу и кинусь на этого жандарма… Он поднимет тарарам… начнет от меня отбиваться… другие к нему на помощь побегут… А ты уж тогда, гляди, сам выкручивайся и — ходу…

— Ну, — отмахнулся Зилов. — Не будет этого. Да и жандарм тебя сразу пристрелит.

— Пускай стреляет… ты только наряды принеси… Ну, айда… Идите, ребята!.. Хорошие вы хлопцы!.. Идите!..

Ваня и Потапчук тихо вышли из-за угла. Спокойным, неторопливым шагом направились они вдоль колеи. За углом и правда стоял жандарм, на первом крыльце дежурки — второй. Это было смешно. Там же никого нет. Зачем же эта обнаженная шашка? Разговаривая, Зилов и Потапчук приблизились к первому жандарму.

— Понимаешь, — толковал Зилов, — вольты это единицы напряжения, ватты — единицы мощности, а амперы — единицы самой силы тока. Так вот, никогда не надо путать…

— Вам куда? — окликнул их жандарм.

— А? — удивленно обернулся Зилов. — Куда? В машинистскую… Отцу сундучок несу…

— В военно-транспортную? — встрепенулся жандарм.

— Нет. В пассажирскую. А что?

— Ничего. Идите… — отвернулся он, сразу утратив всякий интерес. Жаль, жаль, если б эти отцовы дети шли в военно-транспортную, он бы их сразу зацапал и тогда — пожалуйте, батюшка, а там за хвостик и всех…

Зилов и Потапчук прошли мимо второго жандарма. Руки стали холодные, спины вспотели, лица покрыла бледность. Проклятые лица! Ведь жандарм может увидеть. Он может заинтересоваться — а почему это господа гимназисты такие бледные?… Господи, господи, пронеси, господи!..

Однако второй жандарм скользнул по ним пустым взглядом, подавил зевок. Гимназисты несли отцу-машинисту еду на дорогу — ничего особенного. Полчаса назад девчонка какая-то тоже отцу сундучок принесла…

Дальше все пошло как по писанному. Потапчук крикнул: «Ты ж, гляди, не задерживайся, а то и ждать не буду!» Зилов ответил: «Сейчас, сейчас, погоди минутку…» — и поскорей побежал ко второму крыльцу. В пассажирской дежурке было почти пусто. Какие там пассажирские поезда, когда до фронта рукой подать? Двое спали на лавках, один сидел у стола и пил из жестяного чайника чай. Зилов поставил сундучок на лавку и шмыгнул в боковую дверь. Там был длинный коридор со стенами, заклеенными расписаниями, графиками, какими-то планами и приказами. В конце виднелись дверцы в уборную. Зилов подбежал и дернул…

Ужас! Двери заперты. В уборной кто-то есть. Холодный пот потек с лица за воротник, по груди, до самого живота. Жандармы, допросив конторщика, могут вернуться в любой момент. А через десять минут, не дождавшись Зилова, Федор бросится на жандарма и зря погубит свою свободу и жизнь…

Зилов облизал сухие губы и оглянулся. Коридор был действительно перегорожен надвое. Другого пути в соседнюю дежурку нет. Тогда он еще раз подергал дверь уборной и тихо, но жалобно запищал:

«Дяденька… дяденька, пожалуйста скорее… У меня живот схватило… Я отцу есть принес, а у меня живот как заболит… Дяденька, я вас очень прошу…»

Зилов прислушался. Там, за дверьми, тишина и безмолвие.

И вдруг Зилова обдало горячим потом. Дурак! Идиот! Кретин! Ведь двери заперты отсюда… Там же никого нет!

Зилов откинул щеколду и влетел в уборную. Кретин! Идиот! Дурак! Правильно, переборка не доходит до потолка. Он подпрыгнул и ухватился за край руками. Дурак! Идиот! Кретин! Он подтянулся на мускулах, закинул левую ногу и перебрался на ту сторону в соседнее отделение клозета. Это уже был клозет военно-транспортной дежурки.

В пустом зале показалось неприветливо и даже жутко. Бросалось в глаза, что люди ушли отсюда не так давно, неожиданно, внезапно. Забытая пачка махорки и развернутая книжечка папиросной бумаги. Огрызок колбасы. Стакан с чаем. Зилов невольно коснулся стакана рукой. Он был еще чуть теплый. Словно живой. Кто-то только что пил из него. Каких-нибудь пятнадцать — двадцать минут назад. Зилов вздрогнул и отдернул руку.

На столе конторщика беспорядок и грязь. Чернила в бутылке с отбитым горлышком. Обтерханная, рваная, заляпанная настольная бумага. Две-три ведомости. Ордерные книги — на керосин, паклю, пемзу… Книга нарядов…

Книга нарядов!

Зилов схватил ее и открыл на последней записи. Наряд номер четыреста сорок два от второго ноября машинисту Квятковскому, помощнику Шумейко, кочегару Козубенко, паровоз С-815…

Спустя десять секунд Зилов уже лез через переборку, назад. Там, на ребре переборки, он на миг задержался и впервые вздохнул полной грудью. Как глубоко вздохнулось! Как вольно! Веселая, торжественная радость плясала и пела где-то внутри, кажется в животе, как в танцевальном зале. Он спрыгнул. Коридор — расписания, графики, приказы; зал — двое спят, один пьет чай; сени, крыльцо. Зилов вышел на крыльцо не спеша и поглядел вокруг.

Потапчук ждал на том же месте. На первом крыльце стоял жандарм. С обнаженной шашкой. Второй стоял на углу материального склада. Из-за угла кто-то выглянул. Это Федор Козубенко. Он заметил Зилова, и ему не стоялось на месте от нетерпения.

Неторопливым шагом Потапчук и Зилов двинулись обратно. Мимо второго жандарма, мимо первого.

— Ты только пойми! Вольтов столб — это простейшее соединение множества элементов. Если, скажем, взять обыкновенный элемент Лекляншэ…

Фу ты черт, как хочется показать язык этому надутому жандарму! Радость пляшет, поет, вопит, точно пьяная. Бледное лицо Федора выглядывает из-за угла.

«Ну, как? Как???» — молит его взгляд.

Зилов не спеша подходит к углу. Глаза его блестят, играют, излучают свет. Не требуется никаких объяснений. Лицо Федора розовеет.

— Наряды? — уже просто так, для проформы, хрипит он, хватая Зилова за руки.

Зилов молча — говорить он не может, ведь такой шум: радость поет, вопит, откалывает гопака — хлопает себя по животу. Живот гудит чудным деревянным звуком. Книга нарядов в своем толстом казенном переплете здесь, под рубашкой. Вон как здорово выбивать по ней барабанную дробь — тра-та-та-та гоп-са-са!

— Ванечка… друг… милый… товарищ…

Но Зилов наконец не выдерживает. Хватит, больше он не может! За десять минут он пережил целую жизнь, настоящую и взрослую жизнь. Больше он не может! Хватит!!! Радости, радости — веселой, торжественной и пьяной радости — дайте дорогу! Эй, расступитесь, вы!

И Зилов вдруг обернулся.

— Дядя! — крикнул он.

Жандарм на углу вздрогнул и посмотрел. Тьфу! Лучше б не видели его глаза. Этот паршивый гимназист показал ему язык и даже присел от страха, радости и нахальства! Фу, прямо неприлично! Вот кликнуть бы сейчас кого-нибудь и доставить его к директору. Пусть поставит ему отметку… Знал бы тогда…

— Тсс! — дергает Зилова Козубенко. — Дурак! Провалишь!

Они срываются и летят. Ветер свищет в ушах, бьет в лицо, визжит вокруг, как недорезанный поросенок. Лужи расступаются перед ними и взлетают густыми тучами брызг. Встречные сторонятся и посылают вдогонку проклятия. Несколько собак несется вслед, хватая их за пятки…