В 1930 году Миша ушел из «Гудка». Чем он занимался сразу после этого, я не знаю. С августа 1934 года Михаил Штих – литературный сотрудник газеты «Правда». Здесь ему предстояло проработать долго – более 20 лет.
О своей работе в Центральном органе единственной и главной в стране партии, членом которой он никогда не состоял, Михаил Львович рассказывал разное. Про опечатки, например. Как однажды во время войны в заголовке на первой странице (на газетном языке – в «шапке») пропустили букву – только одну. Получилось «ПРИКАЗ ГАВНОКОМАНДУЮЩЕГО».
В другой раз, тоже в заголовке, но внизу страницы, букв пропустили целых три и не подряд, как нарочно. Статья должна была называться «Саратовские страдания», а вышло вместо «Саратовские» – «Сартские». Слово «сарты» обозначает название одного из древних узбекских племен и носит на Востоке обидный характер. Так что оба раза опечатка носила характер идеологической диверсии. Отпечатанный тираж отправили под нож, а дежурную смену сотрудников больше никто не видел.
Или еще такая история. Не знаю, как сейчас, а полвека назад в редакциях газет и журналов курили крепко, это я помню и по моим посещениям редакции журнала «Театр», где работала мама. Когда однажды меня, четырехлетнего, маме пришлось на день взять с собой в редакцию (оставить было не с кем), то потом, в ответ на вопрос кого-то из взрослых: «Что делают на маминой работе»? – я сказал, что там никто не работает, а все целый день только курят, пишут и разговаривают. Вот и в «Правде», когда там работал Миша, курили прямо на рабочих местах. И однажды от плохо потушенной сигареты загорелась бумага в мусорной корзине, а от нее занялась штора. Дальше огню распространиться не позволили – кто-то притащил огнетушитель и пожар был ликвидирован в зародыше. Однако редакционный особист, любивший мечтательно вспоминать: «Когда я работал в органах…» – почуял возможность проявить себя. В «Правде» он скучал. Вероятно, на старом месте, «в органах», у него была более живая работа. Помните, у Вишневского:
И вот, спустя день или два, когда о мелком происшествии все забыли, он вызвал виновного в свой кабинет. Тот явился. Особист сидел за столом, а перед ним лежала еще нетолстая папочка с надписью «Дело №». Не предложив вошедшему сесть, он медленно, спокойно и с расстановкой спросил, с какой целью им, таким-то и таким-то, такого-то числа была предпринята попытка поджога Центрального органа нашей партии, газеты «Правда»?
«Поджигатель» стал сбивчиво объяснять, что ничего подобного в виду не имел, мол, много бумаги в мусорной корзине, плохо затушил сигарету, не заметил и так далее. Особист выслушал спокойно, не перебивая, до конца, а потом сказал: «Об этом я вас не спрашиваю. Я вас спрашиваю, с какой целью вы, такой-то и такой-то, такого-то числа предприняли попытку поджога Центрального органа нашей партии, газеты „Правда“?»
Помучив несчастного довольно долгое время и как следует запугав, бывший сотрудник органов прекратил допрос. Он велел «подследственному» хорошенько подумать, а на следующий день все повторилось снова. Так длилось с неделю. Естественно, арестовать человека правдинский особист не имел права. Скорее всего, он хотел извлечь из случившегося максимальную пользу для себя и не просто сигнализировать о случившемся «органам», но передать товарищам готовое, раскрытое им самим дело. Однако история дошла до главного редактора «Правды», а этот пост занимал могущественный в то время партийный деятель Мехлис. Посадивший и отправивший на тот свет немало людей, меньше всего он хотел, чтобы в руководимой им главной газете страны обнаружили заговор. Мехлис вызвал ретивого чекиста и спросил, какое дело заведено у него на сотрудника имярек? Тот ответил, что дело действительно есть – о попытке поджога Центрального органа нашей партии газеты «Правда». Мехлис затребовал папку для ознакомления, а он был слишком важной персоной, чтобы мелкий чин (даже гебешный) посмел возразить. Тот принес. Мехлис поблагодарил и сказал, что дальше расследованием займется он сам. Тем дело и кончилось.