Душевая представляла собой небольшое помещение, обитое изнутри деревом — естественно, сделано это было вручную. В углу стояла железная бочка, наполненная водой, — надо заметить, чистой на вид. Тут же на гвоздике висел черпак, и на крышке от бочки лежало хозяйственное мыло. Но даже такое мытьё принесло Игорю некоторое облегчение, словно вместе с грязью с него сошёл и душевный груз. Простирав грязную одежду, Игорь вернулся в комнату, повесил её на стул и завалился на койку.

В голове непроизвольно всплыли мысли о завтрашнем дне. «Господи, — подумал он, — хоть бы «Целителя» никто не забрал». Сильно захотелось домой, стало одиноко…

Игорь поднял с пола рюкзак, расстегнул боковой кармашек, вытащил из него фотографию и положил перед собой. Любовно провёл пальцем по лицу запечатлённой на фото девушки.

Алина.

Они всегда понимали друг друга с полуслова, с полу-жеста (может, это и значит — две половинки?). И в этот раз она поняла по его бегающему взгляду, что что-то не так. Не поверила в то, что его отправляют на Украину в Киев на какое-то важное событие для журналистов — Игорь и сам уже толком не помнил, чего наплёл ей тогда, в спешке собираясь в дорогу. В Зону. Она даже попросила взять её с собой, мол, отпуск же, но Игорь всё отбрыкивался, чувствуя себя при этом последним кретином. И в итоге убежал. Но выражение в её глазах, — такое сострадательное, готовое к восприятию чужого горя, — надолго запало ему в душу. Хоть он ей и звонил в пути, всё равно перед глазами так и стоял тот взгляд… Игорь много думал, правильно ли он поступил, ничего ей не объяснив. И пришёл к выводу, что если бы она всё знала и сейчас переживала, то это было бы гораздо хуже. Хотя, можно подумать, она и так не волнуется…

Глядя на фотографию Алины, Игорь как наяву почувствовал её прикосновение, да так и заснул, с фото в руках.

* * *

Разбудил Синёва чей-то крик за окном. Он открыл один глаз, приподнялся на койке и глянул на улицу, успев заметить тень человека, скрывшегося за углом здания. Понятно. Видимо, отголоски «бегов», самые загулявшиеся зрители расходятся на ночлеги.

Игорь бережно, чтобы не помять, сложил фотографию обратно в рюкзак, перевернулся на другой бок и попытался заснуть, но сон, как назло, словно рукой сняло. Полежав так пару минут, Синёв повернулся и посмотрел на койку Окуня, желая узнать, спит ли он. Тусклый лунный свет, пробивающийся из-за пелены рваных туч, лился в комнату через наполовину занавешенное старым обрывком тюли окно, выхватывая из полумрака силуэт сталкера. Да, вроде сопит. Эх, жаль, а то так бы поговорить…

— Чего ворочаешься? — вдруг донеслось до Игоря. — Не спится?

— Да…

— Понятно… Мне тоже. — Он приподнялся на локте и повернулся к Синёву лицом. — Ну, и что же тебя тревожит?

— Тревожит?.. — осторожно спросил новичок. — С чего ты взял?

— Ха! — усмехнулся Окунь. — Не рассказывай сказки. Я же сам это проходил, и прекрасно знаю, что в первое время, когда ты в Зоне находишься, мозги просто вскипают от переизбытка…

— Допустим… — не стал отпираться Игорь. — Тогда скажи мне: как вы здесь живёте?

— Что значит, «как живёте»? — Сталкер поднял с пола рюкзак и расстегнул его. — Ты же сам всё видел.

— Быт-то я видел, да и не о том говорю. Имею в виду, как выживаете?

— А, вот оно что… Значит, верно я угадал. — Немного порыскав в рюкзаке, Окунь достал из него термос, скрутил крышку, налил в неё чаю и сделал первый маленький глоток. На его лице отразилось блаженство. Он вопросительно посмотрел на Игоря, мол, будешь. Парень мотнул головой. Сталкер пожал плечами, сделал второй глоток. — Зря, от бессонницы помогает… Так, что ты там говорил? А, про выживание?.. Знаешь такую поговорку: «человек ко всему привыкает»? Вот и жизнь в Зоне — не исключение. И это естественно: если обычный городской житель вроде тебя приходит сюда, то тут ему всё кажется диким и первобытным. Как правило, девять из десяти новичков погибают, не вынося суровых условий или не смогши приспособиться к ним. Но тот один человек со временем осваивается и остаётся здесь навсегда.

— Навсегда?! Но зачем? Ведь тут одна только ненависть, жадность, нет любви…

— Одна ненависть, говоришь?.. Нет, я бы так не сказал. Ты ведь наверняка знаешь, что в боевых условиях проверяются друзья — настоящие они, или так, «и не друг, и не враг, а так…»? В Зоне так и происходит. Если новичок проходит все азы подготовки по выживанию — школу жизни внутри Периметра, можно сказать, — то он остановится сталкером. Соответственно, в местной среде у него повышается авторитет, и по причине некоторого опыта он уже может не только окраины бороздить, а заходить глубже в Зону — туда, где сидит народ опытный, тёртый. Там он или ссорится со всеми, или становится «проверенным», а если повезёт, то даже может приобрести друга. При определённых условиях. Например, договорились два старателя в совместные ходки ходить и спустя пару-тройку они либо расходятся, либо становятся — не разлей вода.

Что это? Настоящая крепкая дружба! Когда напарники друг за друга жизнь отдать готовы. Вот видишь, в Зоне не только ненависть, через край хлещет. — Окунь сделал паузу, отпил чаю, продолжил: — А что ещё тут есть? Свобода! Не группировка, на базе которой мы сейчас находимся, а чувство. Здесь человек не стеснён рамками государственных законов, не должен платить налоги. Волен поступать так, как хочет. Возникли с кем-то тёрки — не бежит в органы, а берёт автомат — и… а если случай несерьёзный, можно просто морду набить. И ничего за это не будет.

— То есть ты хочешь сказать, что в Зоне даже лучше, чем за Периметром? — скривился Игорь.

— В кой-то мере да. Законы другие, а идеи почти не отличаются.

— А мутанты как же? А то, что нельзя свой род продолжить? Женщин-то нет…

— Да чего ж вам всем эти мутанты так дались?.. Ну, вот например, у вас там… то есть за Периметром, на Большой земле. Чем не ежедневная опасность для жизни? Где гарантия, что сегодня утром тебя не собьёт водила маршрутки, который себе круги наматывает? Ведь ему деньги платят, в зависимости от количества перевезённых пассажиров и расстояния. А где гарантия, что ты не отравишься мясом из магазина, упакованном непонятно в каком подвале со всеми нарушениями санитарных норм? Опять же, делают это, чтобы деньги получать. Людям от тебя нужны «зелёные», мутантам — ты сам, твоя плоть. Только разницы порой нет, потому что иные так называемые «человеки» готовы на всё ради денег. Не все! Но большинство.

Поражённый услышанным, Игорь не нашёлся, что ответить. Получается, «его» мир — даже хуже Зоны? Там всё замаскировано, опасность можно ожидать с любой стороны, а здесь всё без хитростей. Да нет, бред, бред, бред, не может быть… не может быть, чтобы этот дикий мир был лучше…

Синёв задал последний, самый тупой вопрос:

— А что насчёт продолжения рода?

— Ну, — Окунь развёл руками, — это минус, конечно. Хотя… знаешь, есть женщины среди сталкеров — буквально единицы, но есть.

— Как это?… Где?

— Ну, раньше было относительно много, а сейчас… только одну припоминаю. Ближе к Восточному Кордону она обитает. В селении наподобие деревни новичков. Но я бы и не сказал, что она женщина… Алкаши — они же безродные.

— Мда уж… — пробормотал Игорь. — Местечко…

Окунь поболтал в крышке чай, задумчиво глядя на него, потом перевёл взгляд на Синёва и сказал:

— Слушай, Игорь, а оставайся ты здесь, а?

— Чего?!

— Не, ну а чего тебе там делать? Сам сделай выводы из только что сказанного мной. Разницы-то, по сути, большой нет в плане угрозы для жизни, зато тут свобода!.. — Похоже, Окунь уже начал пьянеть; хотя он наверняка ещё до этого на «бегах» употребил. — Вот какие у тебя причины есть для того, чтобы возвращаться туда? А, ну да, бандиты же эти… Ну и что?! Разве это проблема? Завтра пойдём — артефакт заберём — вместе к твоему Кроту поедем, в глотки деньги всей его банде запихаем — и обратно! А ежели скорешимся, так вообще напарниками станем!..

— Да нет, спасибо, — с кривой ухмылкой сказал Игорь.

— Почему? Что тебе мешает умотать оттуда навсегда? Тебе так хочется каждый день толкаться в транспорте, париться по двенадцать часов на работе, да к тому же выслушивать упрёки от жирного прыщавого говна — твоего начальника? Ну, вот скажи мне: хочется, да?

— А ты когда-то точно так же жил, — прищурился Игорь. — Чего вдруг иначе запел?

— Жил… — согласился Окунь. Сложил термос обратно в рюкзак, подошёл к окну, пошире распахнул створку, достал из нагрудного кармана сигарету и зажёг её. — Но сейчас бы не смог. Я хлебнул свободы, понял, что жил в клетке. Что семь миллиардов людей сейчас живут в одной большой клетке, как хомяки. Барахтаются в собственной параше, лижут друг другу задницы, видят одно и то же. И каждый день у них — это как бег в колесе. Ну, знаешь, такие маленькие пластмассовые колёсики, которые к грызунам в клетки вешают, чтобы они хоть как-то развлекались. Всё идёт по единому, давно установленному, отточенному алгоритму. И никакого тебе разнообразия. Разве это жизнь?

— А здесь, можно подумать, жизнь.

Окунь долго не отвечал. Помолчал, глубоко затянулся, выпустил изо рта облако дыма. И, наконец, заговорил:

— А хрен его знает. Вот честно тебе говорю, я уже давно ни фига не понимаю. Просто ясно осознаю, что жизнь на Большой земле мне отвратительна. Тут хотя бы есть настоящие друзья. Я уверен, что, например, Гоблин или Витёк меня никогда не предадут, потому что мы не единожды спасали друг другу шкуры, и прекрасно знаем, кто как ведёт себя в тех или иных ситуациях. Знаешь, однажды после Выброса мы с Гоблином застряли в подвале из-за перегородившей выход аномалии и всю неделю до следующего Выброса тянули на двоих запасы еды. Они у нас были небольшие, запасы эти, мы ведь долго находиться вне базы не рассчитывали, так получилось. Когда аномалия исчезла, мы были уже не в силах идти сами; отползли метров на триста от подвала, потом нас по чистой случайности обнаружил отряд «Свободы». Оттащили анархисты на базу, выходили. С тех пор я уверен в Гоблине, как и он во мне. Вот это настоящая дружба, безо всяких подвохов и фальши. Был ещё похожий случай, с Бельмутом, но неважно… В общем, здесь, в Зоне, я знаю, как люди ко мне относятся. В своих бывших друзьях с Большой земли я не уверен. Да, впрочем, и не зря. Когда выползал отсюда в свой город, то пришёл к дому старого товарища — так, повидаться, поговорить… А он меня даже не поприветствовал, хотя видел. Заметил — и скорей убежал. Потому что боялся, что если вычислят меня, то и его могут замести за укрывательство. А ведь я и не таким рисковал ради него когда-то… — Окунь в очередной раз затянулся, да так глубоко, что аж закашлялся. Прочистив горло, продолжил: — Короче говоря, тут чувства истинны, а там — нет. Может, поэтому в Зоне жизнь, а на Большой земле лишь жалкое её подобие… Или я просто сошёл с ума.

— Как-то это всё дико… — Синёв покачал головой.

— Почему дико? — Сталкер покосился на Игоря. — В чём именно ты со мной не согласен?

— Я не могу объяснить, но это же так просто… То, что ты мне говоришь, чистой воды абсурд. У меня там есть невеста, и я мы хотим с ней пожениться. Завести семью…

— Понятно. Унылые, опостылевшие стереотипы. А ты вообще уверен, что сможешь вернуться?

— Захочу — выйду. Что за вопросы?

— Эх, друг, не всё так просто! Зона — она ведь не просто бездушная территория, по которой топчется несколько сотен человек. Зона — это живое существо; она живёт и питается, причём нами. Например, только ты подумал о чём-то неприятном, опасном, что тебе в данной ситуации хотелось бы видеть меньше всего на свете, и эта пакость уже здесь. Что это, а? Просто закон подлости? Сомнительно, слишком уж много совпадений. А если подсчитать все случаи, то это уже перерастает в статистику, а она, брат, не врёт.

— Погоди, — прервал его Игорь. — Я не понимаю, как связано то, что ты мне сейчас говоришь, и…

— Да очень просто. Я хочу сказать, что Зона привязывает к себе людей. Для нас, сталкеров, это уже аксиома. Причём привязывает, запускает в сознание человека свои нити в тот момент, когда он только-только пересекает Периметр. Вначале эти нити тонкие, их с лёгкостью можно перерубить, и дай Бог, чтобы хоть кто-то так сделал. Но со временем они становятся всё крепче, толще, буквально врастают в мозг!.. Освободиться от них можно, только если умереть, и то… А знаешь, как они проявляются, эти степени привязки? Поначалу, приходя в Зону, неподготовленные люди испытывают страх перед всем, что их тут окружает. Перед аномалиями, которые могут разорвать, сжечь, заморозить и тому подобное. Перед мутантами, которых пули не всегда остановят. Перед Выбросом: боятся, что его энергия застанет их врасплох, вдали от надёжных убежищ. Хотя нет, вру… С самого начала, конечно, человек испытывает сильное любопытство, но, как правило, после лицезрения в действии какой-нибудь аномалии или мутанта в ярости, его заменяет дикий, животный ужас перед Зоной. На этом этапе многие и погибают, не выдерживая эмоционального напряжения. Другая, совсем крохотная часть людей возвращается обратно за Периметр — но если опираться на статистику, неофициальную, разумеется, то весьма немногие получают шанс вернуться домой: военные, незамеченные аномалии, затаившиеся мутанты, бандиты… Сам понимаешь, не так-то просто уйти с охраняемых отчуждённых территорий. Но вот если человек проходит «инкубационный период», то потом его отношение к Зоне меняется. Он начинает её ненавидеть. Сначала отдалённо, говоря «ну и падла же ты, падла», а затем всё сильней и сильней. За загубленные жизни своих боевых товарищей, приятелей, знакомых. За свою погубленную жизнь. Хотя уж тут Зона явно не виновата: силком за Периметр никакой мутант не тащил — сам пришёл, сам дурак. Но есть у людей такое свойство: винить других в своих ошибках, потому что это легче, чем признаться самому себе… Ну, в общем, ненавидеть человек начинает Зону. Этот период пережить ещё труднее, чем «страшный»: надо сдерживать себя, чтобы рассудок «не заплыл» злобой, и ноги сами не понесли один на один против банды мародёров, которые, может быть, друга убили. — Окунь встал с кровати, открыл окно и щелчком пальцев выбросил в него окурок; опёрся руками о подоконник и уставился в ночное небо. — Как правило, проходит не меньше года, прежде чем ненависть не начинает притупляться, уступая место равнодушию, а затем человек и сам не замечает, как вдруг в нём зарождается любовь к Зоне. Это какая-то никому не понятная, необъяснимая, дикая, но сильно ощутимая любовь… — Окунь ненадолго затих. — Ты помнишь, сколько боли причинили тебе и другим эти земли, но в то же время ты становишься зависим от аномальных пространств. Можешь орать, что ты терпеть не можешь Зону, презираешь всем своим существом и больше всего на свете желаешь, чтоб она исчезла, но… Одновременно будто слышишь чей-то голос в голове: «Нет, врёшь, батенька, всё врёшь…». И понимаешь, что действительно — так это и есть. И нет разницы, изнутри ли идёт этот голос, или кто-то нашёптывает тебе эти слова. Факт: привязанность есть. Это похоже на чувство, когда врёшь и прекрасно знаешь, что не прав, но всё равно… Блин! — Окунь саданул кулаком по стене и развернулся к окну спиной, запрокинув голову. — Я не знаю, как объяснить… Это надо чувствовать. Короче говоря, это значит, что Зона окончательно привязала человека к себе, и присосалась к сознанию. И нет ему больше места на Большой земле. Хорошо, если потом получается более-менее тут ужиться, а если — нет?..

Сначала Игорь хотел сказать что-то вроде «как-то бредово звучит», но затем с ужасом понял, что за всё время нахождения внутри Периметра он сам в какой-то мере ощущал часть всего описанного Окунем. Сначала любопытство, очень быстро переросшее в опасение, в страх, а сейчас… Только равнодушие и едва ощутимую злобу.

— А этого, привязки имею в виду, можно как-то избежать? — глухо спросил он.

— Можно, но вот только откуда тебе известно, насколько глубоко Зона пустила в твою голову свои корявые лапы. Все к ней привязываются за разное время, люди же индивидуальны…Но я думаю, что если уйти в течение первых пары недель, то… Всё будет нормально. Так что «Целитель» — как ты и сказал, воистину последний шанс для тебя. Хотя…

— Послушай, — перебил его Игорь, — а многие ли пытались уйти, или все руководствуются только этими вот рассказами?..

— За других отвечать не буду, но я… не то чтоб пытался, идти-то мне некуда. Просто выезжал пару раз в Киев и, скажу я тебе, дико там себя после Зоны чувствовал. По привычке отовсюду ожидал опасности, а когда крупных собак видел — так за нож хватался… Чувство такое сидит, словно не хватает чего-то. Сначала это едва заметно, похоже на лёгкий зуд. Однако со временем тревога усиливается, и потом хоть волком вой! Я сильных наркотиков никогда не пробовал, и уж нарком тем более не был, но догадываюсь, что симптомы схожи с ломкой…

Игорь вытер испарину со лба, и почувствовал, как тело быстро покрывается липким потом. «Ну и на хрена же я сюда пришёл?..» — промелькнула в голове мысль.

— Послушай, а что ты мне говорил про города рядом с Зоной? Они же за пределами, а значит, «зоновским» там жить невозможно…

— Но рядом ведь.

Синёв не ответил. Молча уставился в темноту, и ему казалось, будто он видит в ней образы разных чудовищ. А потом в голове сами собой стали всплывать знакомые кадры: дом, Алина, лес, в котором они иногда гуляли летом, вечерний город… Очень хотелось вернуться ко всему этому, прямо сейчас! Раньше Игорь жил и как-то не задумывался, что эту жизнь у него могут отнять. Однако нет, всё-таки это возможно. Да уж, не ценят иногда люди того, что имеют.