Предисловие

«Результативность изучения личности, в том числе и гениальной, в любом аспекте будет тем выше, чем полнее предстанет перед нами жизнь субъекта», — писали современные ученые психиатры в книге «Экспедиция в гениальность». Исходя из этого, автор данной книги попыталась описать особенности развития личности народного поэта Сергея Есенина на разных этапах его жизненного и творческого пути. Много сведений взято из книг Куняевых С. и Ст., Пашининой В. С, Лекманова О. А. и Свердлова М. И., Сидориной Н. Н., Маслова А. В. Эти авторы провели большую поисковую работу и обогатили новыми ценными данными нашу историю. Несомненно, их материалами воспользуются будущие поколения исследователей жизни и творчества Сергея Есенина, хоть к ним нужно относиться критически.

Есенин жил на рубеже двух эпох, в переходной и очень сложный период страны, был свидетелем и участником Первой мировой войны, свидетелем и очевидцем Февральской и Октябрьской революций, Гражданской войны. Социальные потрясения в стране отразились на формировании его характера, наложили свой отпечаток на его творчество и отчасти были косвенной причиной его душевного недуга. Но, несмотря на неустойчивость нервной системы, а вернее, благодаря ей, Есенин рано взошел на вершину славы и не сошел с нее и после смерти. В некоторых его поэтических произведениях были шероховатости. Но сама жизнь того периода была «шероховатой» и в то же время героической в том смысле, что люди научились выживать в самых экстремальных и тяжелейших условиях.

Проникнуть полностью в тайны души русского народного поэта едва ли под силу любому исследователю, можно лишь слегка приоткрыть завесу над миром его беспокойных мыслей и чувств. Разноречивость мнений о нем как о неординарной личности и особенно о причине его гибели свидетельствует о том, что он был неоднозначным в разные периоды своей жизни. Лишь в одном единодушны исследователи его творчества: при всех особенностях личности он был талантливым поэтом, до самозабвения любившим свою Родину и поэзию.

Противоречивые мнения о поэте заставили автора книги взяться за перо. В начале 60-х годов XX века в Московской психиатрической больнице им. Кащенко (ныне больница им. Н. А. Алексеева) заведовала одним из отделений врач-психиатр Нина Алексеевна Пацке (Лысенко), которая в 20-х годах работала в Московской психиатрической клинике Московского университета, в тот период, когда в ней на лечении находился Есенин. Автор данной книги работала ординатором в том же отделении больницы им. Кащенко и сведения о пребывании Есенина в клинике получила из первых уст. Со слов Н. А. Пацке, ни в 20-е годы, ни позже ни у кого из психиатров, а также у литераторов и судебных экспертов не возникало мысли об убийстве поэта. К тому же состояние здоровья Есенина по совокупности патологических изменений в организме на том уровне развития медицины не давало ему шансов на долгую жизнь.

В конце 50-х годов одним из научных консультантов в больнице им. Кащенко был профессор Петр Михайлович Зиновьев, который принимал поэта в Психиатрическую клинику им. С. С. Корсакова поздно вечером 26 ноября 1925 года. Мы, молодые ординаторы больницы им. П. П. Кащенко (им. Алексеева), заинтересовались его мнением о Есенине. К тому времени запрет на его произведения был уже снят. Петр Михайлович, любивший краткость и конкретность и не допускавший демагогии и резонерства, коротко объяснил, что лечащий врач Александр Яковлевич Арансон, и зав. клиникой профессор психиатр Петр Борисович Ганнушкин, и сам Петр Михайлович были уверены, что суицид Есенин совершил в связи с душевным расстройством. Более подробно о болезни Есенина профессор распространяться не стал, то ли в связи с врожденной сдержанностью, то ли из-за «врачебной тайны», которая в то время строго соблюдалась. Несмотря на душевный недуг, Есенин до последнего часа своей жизни продолжал создавать шедевры поэзии.

Мнение автора данной книги о причине гибели поэта основано на изучении архивных материалов и сведений, полученных от врача-психиатра Нины Алексеевны Пацке (Лысенко), наблюдавшего Есенина во время его пребывания в клинике. Большой находкой оказалась книга о Есенине двух авторов Олега Лекманова и Михаила Свердлова, в которой даны характеристики многих известных литераторов, а также даты их жизни, что оказало мне неоценимую помощь во время работы над патографией Есенина и избавило от необходимости кропотливых поисков, за что им моя глубокая благодарность. Этих сведений я не встретила в других литературных источниках о Есенине. Очень ценной для меня оказалась книга А. Маслова «Загадочная петля», его мнение, основанное на подлинных документах, совпадает с мнением специалистов в области медицины и психиатрии. Много ценных исторических сведений приведено в книге В. С. Пашининой, хоть она и перегружена цитатами политического содержания. Однако автором проигнорированы медицинские заключения специалистов, в связи с чем сделаны неверные выводы о причине гибели поэта. Много новых ценных сведений (в основном политического характера) приводят Станислав и Сергей Куняевы в своей книге о Есенине. Книга написана хорошим литературным языком, читается легко и с интересом. Но их выводы о гибели Есенина оказались ошибочными.

 

Родительский дом

В конце царствования императора Александра III в России в 1891 году начался голод, охвативший к 1892 году многие регионы страны. Частично это бедствие коснулось и села Константиново Рязанской губернии. Однако это не помешало 18-летнему крестьянину села Есенину Александру Никитичу (1873–1931) сыграть шумную свадьбу. 19 июля 1891 года он сочетался браком с 16-летней крестьянкой того же села Титовой Татьяной Федоровной (1875–1955). Молодой супруг имел трехклассное образование, был тихий, смирный и покладистый, а его жена была неграмотной, никогда не переступала порога школы и в противоположность мужу была бойкой, жизнерадостной, любила петь и танцевать. Стройная, с гордой осанкой, она считалась одной из первых красавиц в своем селе.

Поженились молодые не по любви, а по воле родителей, потому и брак оказался не очень прочным. Отец Александра Никитича — Есенин Никита Осипович (1843–1885), имел прозвище «монаха» за позднюю женитьбу (в 28 лет) и за попытку уйти в монастырь. Ко времени женитьбы сына его в живых уже не было. Он умер за 6 лет до этого семейного события. Его жена Аграфена Панкратьевна осталась вдовой с 4 детьми (два сына и две дочери). Старший сын Александр (отец поэта) в 1886 году в возрасте 13 лет уехал на заработки в Москву. Работал подручным в мясной лавке купца Крылова, а позже приказчиком. После женитьбы продолжал ту же работу, бывая дома лишь «наездами» по нескольку дней в месяц. Его молоденькая жена Татьяна Федоровна после свадьбы перешла жить в дом свекрови, где через два года появилась вторая невестка — жена Ивана (младший брат Александра).

В молодой семье Есениных первые дети (мальчик и девочка) умерли в младенческом возрасте. Третий ребенок сын Сергей, будущий поэт, родился 21 сентября (3 октября) 1895 года. Во время его крещения священник сельской церкви отец Иоанн сказал Татьяне Федоровне, что ее сын «отмечен богом», определив это по каким-то своим признакам, не доступным пониманию простым смертным.

Село Константиново, в котором родился и жил в детстве и юности поэт Сергей Есенин, находилось в Козьминской волости Рязанского уезда, Рязанской губернии, в 25 км от Рязани, на правом берегу многоводной в те годы реки Оки. Село летом утопало в зелени садов, а зимой — в сугробах снега. Единственным архитектурным украшением его была церковь, блестевшая позолоченными куполами. Звон ее колоколов ежедневно оглашал окрестность. Недалеко от нее возвышался 2-этажный барский дом, окруженный высокой оградой. Владельцем его был помещик Кулаков Иван Петрович, а после его скоропостижной смерти в 1911 году — его дочь Кашина Лидия Ивановна (1886–1937). Она была замужем за генералом (разошлась в 1916 году), жила в Москве, а в Константинове приезжала с двумя детьми только летом. Была образованной, знала три иностранных языка. Позже Есенин посвятил ей стихотворение «Зеленая прическа…». Дом Есениных добротный, деревянный, на высоком фундаменте ничем не отличался от других домов в селе. Обстановка в доме была самая простая, лишь необходимая для жизни: обеденный стол, табуретки, деревянные скамьи, железные кровати, сундук для одежды, полки для посуды. Большая русская печь в одной из комнат служила стеной для другой комнаты, обогревая ее в холодное время. Семья имела большое хозяйство: лошадь, две коровы, домашнюю птицу, несколько овец, коз и свиней (из воспоминаний Есениной А.). Были своя повозка, плуг и борона (при советской власти этот хозяйственный инвентарь был изъят). Возле дома был огород и небольшой сад. Мимо дома проходила грунтовая дорога, ведущая в центр села. По ней часто проезжали арбы, запряженные волами или лошадьми, изредка проезжала богатая тройка. Вдоль села были разбросаны ларьки и торговые палатки (ликвидированы были при советской власти).

Бабушка Сергея по отцу Аграфена Панкратьевна Есенина была властная, сварливая и требовательная. Мать Сергея Татьяна Федоровна не уступала ей в твердости характера и в своенравии. Между ними часто возникали ссоры. Муж Татьяны в конфликты не мог вмешиваться, так как жил и работал в Москве. В доме властвовали свекровь Татьяны и вторая невестка — жена Ивана.

Татьяна Федоровна, не терпевшая понуканий и ущемления свободы, периодически вырывалась из-под опеки свекрови и веселилась в кругу сельчан. У всех ее сверстниц были полноценные семьи, а она виделась с мужем всего несколько раз в месяц. К тому же, работая в городе, он не умел ни косить, ни пахать, ни сеять, ни заниматься домашним хозяйством. Хоть он не пил, не скандалил, не рукоприкладствовал, привозил подарки из города, а она не чувствовала себя счастливой. В ее груди билось живое сердце, и ее молодая кровь жаждала мужской ласки и внимания, и она обратила свое благосклонное внимание на красивого гармониста Матвея Назаровича Ерошина. Пела и плясала под его гармошку, что вызвало неудовольствие свекрови. Отношения в семье с каждым годом все больше обострялись. Ссоры нередко происходили в присутствии малолетнего сына Татьяны — Сергея, что не могло не сказаться на психике ребенка.

Семь лет Татьяна металась между долгом, соблюдением семейных устоев и зовом молодости. В 23 года поняла, что молодость уходит, а семейного счастья нет, и она потребовала развода. Но муж посчитал это позором для него и согласия не дал. Свекровь и невестка, обе гордые и своенравные, не найдя общего языка, не смогли ужиться под одной крышей.

Непокорный дух невестки не выдержал подчиненного положения в семье. В 1898 году 23-летняя Татьяна с трехлетним сыном Сергеем и только что родившейся дочерью Ольгой (1898–1901) ушла жить к своим родителям, которые жили в другом конце села, носившем название «Матово». Ни законы религии, ни осуждение людей не стали препятствием для ее отчаянного поступка.

 

В семье деда

Вскоре после ухода из дома свекрови к своим родителям Татьяна Федоровна, оставив детей на их попечение, уехала на заработки в город.

Жила в Рязани в прислугах, затем перебралась в Москву, где устроилась разнорабочей на кондитерской фабрике. Родителям высылала по три рубля в месяц на содержание детей. Разлука с матерью для трехлетнего малыша стала новой душевной травмой. «Отсюда берет начало драма ребенка, ставшего сиротой при живых родителях», — писали в одной из своих книг исследователи творчества Есенина Куняевы.

Тоскующий взгляд ребенка искал материнские черты в каждой женщине. Но судьба послала ему в утешение доброе и любвеобильное сердце его бабушки по матери Титовой Натальи Евтихиевны (1847–1911). Она заменила ему мать и взяла на себя заботу о его воспитании. Позже в своей автобиографии Есенин писал: «Бабушка любила меня изо всей мочи, и нежности ее не было границ». Это спасло ребенка от более глубокого нарушения его психики.

Дом деда Титова Федора Андреевича (1846–1927) был большой, просторный, со множеством окон, три из которых выходили на дорогу, ведущую к Оке. Бабка Наталья Евтихиевна была религиозной. В доме в каждой комнате было по нескольку икон, перед которыми горели лампады. Много икон было и в часовне. Она находилась рядом с домом. Построенная дедом из красного кирпича, с крестом на крыше и с оградкой вокруг нее, она привлекала внимание прохожих и странников, которых Наталья Евтихиевна кормила, одаривала иконками, одеждой, предоставляла ночлег. Своего маленького внука Сергея она научила читать «Отче наш», «Живый в помощи вышнего» и другие молитвы.

Кроме дочери Татьяны (мать Есенина), у Титовых было три сына. Старший — Иван, рябоватый после перенесенной в детстве оспы, был серьезным, неулыбчивым. Жил в доме отца с женой. Часто отлучался из дома на охоту или на рыбалку. Вместе с отцом занимался домашним хозяйством. Средний сын Петр женат не был. Страдал судорожными припадками, которые появились после травмы. В детстве его хотели наказать за какую-то шалость. Он спрятался на чердаке, откуда отец будто бы сбросил его на землю (по другой версии — упал сам). Младший сын Федор был живого темперамента, веселый и общительный. Любил Сергея, затевал с ним детские игры. Женился на односельчанке, когда Сергею было 5 лет. В 1902 году у него родилась дочь — двоюродная сестра Сергея.

Дед Сергея — Федор Андреевич, по воспоминаниям родных и знакомых, был твердым, принципиальным. Умел трудиться. Его считали «зажиточным», так как имел немалое, по прежним крестьянским понятиям, хозяйство: две лошади, три коровы и десять овец (воспоминания А. Есениной). Летом уезжал с братьями Матвеем и Акимом в Петербург на заработки — возил на хозяйских баржах лес и дрова, а через несколько лет приобрел свои баржи. Но в 1898 году случилось несчастье — две баржи сгорели, а одна затонула. Он вернулся домой и занялся домашним хозяйством.

Дед был грамотным, выписывал журнал «Ниву», который читал по вечерам вслух семье. Был педантичен. Дома завел строгий распорядок. Требовал, чтобы за стол садились сразу всей семьей одновременно и в определенные часы. На стол ставили большую кастрюлю с супом, который разливали по деревянным мискам. Первым начинал еду дед, а за ним все остальные. Такую же чрезмерную пунктуальность в характере имел и Сергей, унаследовав ее от деда. Он был мал ростом, тщедушный, озорной и непоседливый. Бабушка Наталья Евтихиевна, как умела, оберегала его от ушибов и других травм. В детстве он переболел многими детскими инфекционными болезнями: корью в возрасте трех лет (1898 год), дифтерией в пятилетнем возрасте (в 1900 году), скарлатиной в девять лет (1904 год), периодически простудными заболеваниями и гриппом. Во время его болезни бабушка Наталья Евтихиевна почти не отходила от его постели. Давала лекарства из ложечки, поила теплым чаем или молоком. Когда он оправился от болезней и подрос, она стала водить его в храмы и монастыри за 40 верст от дома. «Я ухвачусь за ее палку и еле волочусь от усталости, — вспоминал Сергей. — А бабка подбадривала: "Иди, иди, ягодка, Бог счастья даст". По субботам его мыли в корыте, стригли ногти. «Я орал благим матом, когда расчесывали мои кудрявые волосы, их ни один гребень не брал», — писал позже Сергей в своей автобиографии.

Ни отец — Александр Никитич, ни бабка по отцу Аграфена Панкратьевна — Сергея у Титовых не навещали и его воспитанием не интересовались. Братья матери Иван и Федор воспитывали его по-своему: «сажали в лодку, отъезжали от берега, снимали белье и, как щенка, бросали в воду, — вспоминал позже Есенин. — Я неумело и испуганно плескал руками и пока не захлебывался, они кричали: "Эх, стерва, ну куда ты годишься"». Но благодаря такому «обучению» он быстро научился плавать и без труда преодолевал всю ширину Оки.

«Плавал по озерам за подстреленными утками, заменяя охотничью собаку», — писал поэт в воспоминаниях.

Чтобы научить племянника верховой езде, его в возрасте 3,5 лет сажали на неоседланную лошадь и пускали ее вскачь, а он, по его выражению, «очумев», судорожно цеплялся за гриву лошади, чтобы не свалиться. Такое своеобразное воспитание имело и положительную сторону — не только закалялось его тело, но и вырабатывались волевые качества, формировался характер упрямый и настойчивый. Уже в дошкольном возрасте он без страха забирался на самые верхушки деревьев, цепляясь, как кошка, за сучки и тонкие ветки. «В этом никто со мной не мог тягаться», — писал он позже. Этим пользовались соседи и просили снимать грачиные гнезда с высоких деревьев, если грачи мешали их отдыху. Но он делал это не бескорыстно, а за плату: брал по гривеннику за штуку.

По праздникам Сергей посещал с бабушкой Натальей Евтихиевной сельскую церковь. Но длинные проповеди и молитвы слушал без интереса, с трудом выстаивая долгую службу. Жизнь его у деда была вольной, интересной, с детскими играми и забавами. У него появилось много друзей — его сверстников, с которыми любил ходить в ближайший лесок за ягодами и грибами, играть в «лапту», «прятки» и «догонялки». Научился удить рыбу и ловить раков и удивлялся, что при варке раки меняют зеленую окраску и становятся ярко-красными.

В возрасте 5 лет Сергея стали обучать на дому грамоте. Несмотря на неусидчивость, он задолго до поступления в школу изучил азбуку В 1901 году, когда ему было 6 лет, умерла его трехлетняя сестренка Оля, которую он очень любил и, будучи взрослым, нередко вспоминал о ней. Мать его, работая в городе, редко приезжала к родителям. Когда Сергею было 7 лет, она, будучи в городе на заработках, родила 21 октября 1902 года внебрачного сына, которому дали имя Александр, а отчество записали по имени крестившего ребенка священника. В двухлетнем возрасте она отдала его на воспитание в чужую семью. Сергей не признавал его за брата. А когда был уже известным поэтом, не разрешал матери встречаться с ним.

Время жизни у деда Федора Андреевича с 1898 по 1904 год Есенин считал самым счастливым. Маленький, юркий и подвижный, он своим озорством доставлял немало хлопот деду с бабкой. Его любознательность не знала предела. Он хотел знать повадки всех домашних животных, названия полевых цветов и трав, лесных деревьев. Летом он целыми днями проводил на природе: утром бегал по росистой траве, днем плескался в прохладных водах Оки. В семье деда, рядом с любящими его родными людьми, малыш чувствовал себя уютно и комфортно. Но все приятное и радостное в жизни заканчивается удивительно быстро. В 1904 году закончилось беспечное и беззаботное детство Сергея Есенина, и начались годы учебы.

 

Школьные годы

В 1904 году 29-летняя мать Сергея Татьяна Федоровна после 6-летнего отсутствия, так и не устроив свою личную жизнь, оставила внебрачного 2-летнего сына Александра в чужой семье, помирилась с мужем и вернулась домой. В том же году 9-летний Сергей перешел от Титовых к Есениным и был определен в первый класс Земского 4-классного училища в Константиново. Властная и строгая бабушка Сергея по отцу, Аграфена Панкратьевна, не могла найти душевный подход к ребенку, и Сергей, отвыкший от матери и от семьи отца, часто уходил к Титовым и подолгу жил у них. Только в 1907 году в возрасте 12 лет окончательно перешел жить к Есениным. Вскоре бабка Аграфена умерла (в 1908 году). К этому времени в семье был уже еще один ребенок — дочь Екатерина, родившаяся в 1905 году.

Здание школы, в которой учился Сергей, было одноэтажное, деревянное. В классах стояли парты без откидных крышек. Было много икон. Урок начинался в 9 часов утра с молитвы, которую произносили хором. Писали на грифельных досках. Их называли «вечными» тетрадями, так как можно было быстро стереть написанный текст и начать новый, а бумажные тетради служили для контрольных работ.

Сведения по русской литературе ученики получали из учебника Тихомирова «Вешние всходы». Кроме литературы, преподавали арифметику, грамматику, географию, закон Божий, чтение, письмо и русскую историю. Старший учитель — Иванов Павел Иванович, высокий, худощавый, по характеру сдержанный, строгий и взыскательный, имел 17-летний стаж работы преподавателя, но в Константиново прибыл с женой только в 1900 году. Имел квартиру при школе, как и другие учителя. Любил дисциплину, за баловство на уроках не жаловал, мог ударить непослушного ученика линейкой. Хорошо играл на скрипке, создал детский хор, в котором участвовал и Сергей. К этому времени он научился играть на балалайке, а позже на гитаре и гармонике.

Первая русская революция 1905 года обошла стороной село Константиново, до которого донеслось только ее эхо. К занятиям в школе Сергей, видимо, относился не очень серьезно, так как в 1907 году, будучи в 3-м классе, в возрасте 12 лет был оставлен на второй год. В связи с этим вместо 4 лет в школе учился пять. В этом возрасте он оставался подвижным, жизнерадостным и озорным. В свободное от уроков время ходил на рыбалку с друзьями, занимался верховой ездой или играл в карты. По его собственному определению и воспоминаниям школьных товарищей, Есенин в школьные годы оставался шустрым, подвижным, задиристым, конфликтным. Сам он и друзья называли его «сорванцом» и «забиякой». В уличных разборках и потасовках умел давать отпор не только ровесникам, но и тем, кто был старше и сильнее его. Позже о своем детстве он писал:

В 1909 году в России широко отмечали 100-летие рождения великого русского писателя Николая Васильевича Гоголя. В школе отслужили панихиду. 20 марта школьников освободили от занятий на один день. Всем школьникам подарили портрет Гоголя. А по окончании школы — по 4 книги его сочинений. Так что с произведениями Гоголя, который стал одним из любимых писателей Есенина, он познакомился рано.

Товарищи Есенина по школе Калинкин Николай Петрович, Цыбин Кузьма Васильевич и троюродный брат Титов Николай Иванович, с которыми Есенин учился в одном классе, вспоминали позже, что он был «бедовый и драчливый как петух, мастак ловить утят». «В классе не сидел смирно, переглядывался, пересмеивался. В любые игры играл бурно, не щадя одежды». В период учебы в школе, по словам Есенина, у него отмечались смены настроения: «То была полоса молитвенная, и я начинал усердно молиться, то появлялось озорство, вплоть до желания кощунствовать и богохульствовать. Однажды от иконы отрезал из озорства кусок дерева, чтобы разжечь самовар. Какой скандал был! Семья меня чуть не прокляла».

Друг детства Есенина Воронцов Клавдий Петрович рассказывал позже, что Есенин страстно любил читать. «Если у кого увидит не читанную им книгу, то никогда не отступится. Обманет, так обманет, за конфеты, так за конфеты, но все же выманит».

Во время каникул Сергей помогал матери управляться с домашним хозяйством. Он научился орудовать топором, пилой, пахать землю, косить траву, т. е. делать то, чего не умел его отец, отвыкший от крестьянского труда за время многолетней работы в мясной лавке. Сергей был смел и бесстрашен. Когда учился в последнем классе Константиновской школы, по селу прошел слух, что возле часовни по ночам «бегает колдун», наводя страх на жителей, а над барским садом летает «огненный змей». Сергей успокоил односельчан: «Я намну бока колдуну». Взяв нож, отважный 13-летний паренек отправился ночью к часовне. Ждал долго, а «колдун» все не появлялся. Не выдержав, Сергей заснул на скамье рядом с часовней, так и не увидев ни «колдуна», ни «змея», но приобрел уважение односельчан за смелость. А «колдун» и «змей» в селе больше не появились, видимо, испугались угроз Сергея.

В 1909 году Сергей окончил Константиновское училище и получил похвальный лист с надписью: «Крестьянский сын села Константиново Есенин Сергей Александрович награжден за весьма хорошие успехи и отличное поведение, оказанные им в 1908–1909 годах».

 

Училище в Спас-Клепиках

По окончании учебы в Константиновской школе в 1909 году Сергей, выдержав вступительный экзамен, поступил во второклассную учительскую школу в Спас-Клепиках. Жил в общежитии, где было оторванным от семьи, с которой раньше никогда не расставался. Тосковал по дому, особенно по своей любимой бабушке Титовой Наталье Евтихиевне. Его детское сердце тянулось к тем, кто его любил, от кого исходили теплота и ласка. Окруженный незнакомыми людьми в училище, он часто вспоминал ее доброе лицо, ласковый задушевный голос, ее морщинистые руки, которые одевали его по утрам, расчесывали непокорные волосы. За ее душевную теплоту и заботу о нем он платил ей своей крепкой детской привязанностью и любовью. Его желание увидеть ее внимательные добрые глаза, услышать ее тихий ласковый голос было настолько велико, что он, пренебрегая запретами и возможными неприятными последствиями, покинул самовольно школу и пошел пешком домой. Шел почти без отдыха, преодолевая усталость, жажду и голод. Проделав 60-верстный путь, он предстал неожиданно перед родными уставший, голодный, но радостный, довольный тем, что снова оказался дома, увидел родных и любимую бабушку. Родные были поражены его «подвигом» и не оценили его. Сделав соответствующее внушение за своеволие, они отвезли его обратно в школу.

Постепенно Сергей привык к школьной жизни и домой приезжал только во время каникул. Свободное от занятий время проводил с друзьями. Особенно сблизился с Черновым Андреем Николаевичем и Панфиловым Григорием Андреевичем (1893–1914). Зимой они ходили на лыжах, катались на коньках на катке, который находился позади школы, весной и осенью занимались спортивными играми во дворе школы. В свободное время собирались на квартире Гриши Панфилова, играли в настольные игры, читали. Иногда он оставался там ночевать. Гриша стал его самым близким другом, с которым после отъезда из села до самой смерти друга переписывался, навещал во время своих приездов в Константиново. Сергей и его друг Гриша Панфилов увлекались чтением художественной и исторической литературы. В школе не было библиотеки, и они ходили за книгами в земскую, находившуюся в двух верстах от школы. На Сергея особенно большое впечатление произвело старинное историческое произведение XII века неизвестного автора «Слово о полку Игореве». «Я познакомился с ним очень рано и был совершенно ошеломлен им, ходил как помешанный», — писал он о своем впечатлении от него. Долго в его ушах раздавался звон мечей, свист копий, звуки труб, победные крики воинов, стоны раненых и плач Ярославны в Путивле. Это была героическая битва, несмотря на то что она закончилась победой половцев и пленом для киевских князей. А Сергея восхищал удачный побег из плена князя Игоря.

В 1910 году, когда Есенин был на втором курсе училища, население страны было взбудоражено известием о том, что к земле летит комета Галлея. Ученые не исключали, что она может коснуться своим хвостом земли и тогда от смертоносного цианистого газа погибнет все живое. Гибель казалась неминуемой, ведь человек беззащитен перед космическими катаклизмами. Однако комета пощадила землю и пролетела мимо нее, но страх перед космическими пришельцами еще долго держался в народе.

С возрастом у Есенина постепенно расширялись понятия об окружающем мире, о государственных законах, стоявших на страже благополучия и безопасности человека, о законах природы и законах вселенной, а также о «неписаных» законах — законах совести, чести, долга, дружбы, и о многих других законах, с которыми ему придется столкнуться в будущем.

Сергей вступил в пубертатный возраст (предшествовавший юношескому — с 13 до 16 лет), со склонностью к гиперболизации всех явлений, с обостренными чувствами, с заострением врожденных черт характера. В этом возрасте у него стали ярче проявляться психопатические черты его личности: вспыльчивость, гневливость, конфликтность. По воспоминаниям школьных товарищей, он «постоянно с кем-нибудь конфликтовал». Появилась новая черта в его характере: он не терпел противоречий и превосходства над собой, в чем бы оно не проявлялось: в споре, в потасовках, в смелости, в ловкости. Любая несправедливость вызывала у него бурную ответную реакцию возмущения. Гнев, по воспоминаниям сестер, вспыхивал у него внезапно и так же внезапно исчезал. Горячился в спорах и старался оставить за собой последнее слово. В его характере была и смелость борца, хоть он никогда еще не видел настоящего борца, и гордость аристократа, хоть не видел еще ни одного из них. Вне вспышек гнева он становился добрым, услужливым, щедрым, а временами даже застенчивым. Людей он оценивал по их отношению друг к другу и разделял их на добрых и злых, на бескорыстных и алчных, на правдивых и лживых.

С раннего детства будущий поэт любил природу. Она действовала на него умиротворяющим образом. Он радовался любым ее явлениям — и солнцу, и зелени трав, и щебетанью птиц. Находил прелесть и в крепких зимних морозах, и в весеннем половодье, и в осенней свежести воздуха. Но больше всего любил лето. Каникулы обычно проводил дома, помогая матери в работе по хозяйству. Ездил с друзьями на рыбалку, а по вечерам гулял с сельской молодежью по селу, распевая частушки и рязанские прибаски. Ночью брал с собой овчинный тулуп и шел спать на сеновал. Лежа на копне сена, между небом и землей, слушал ночные звуки природы: легкий шум ветра в верхушках деревьев, трескучую музыку сверчков, кваканье лягушек в соседнем пруду. Здесь все располагало к мечтательности — и далекое звездное небо, и таинственные шорохи в саду, и аромат фруктов и цветов, и свежий ночной воздух. Он чувствовал свою связь с миром природы, который возвышал его, казался сказочным и романтичным, как будто специально созданным для его восторженной души. Позже он напишет об этом времени:

Его живое воображение рисовало яркое будущее. Здесь на сеновале зазвучали в его голове рифмы, как музыка в ушах композитора. Они тут же складывались в стихотворные строки. Попытки писать стихи были и во время учебы в Константиново. Первые стихи были подражательные. Он подражал своему любимому поэту Блоку, многие стихи которого знал наизусть, Пушкину и Надсону. Написав несколько стихотворений, показал их школьному товарищу Николаю Сардановскому, который отнесся равнодушно к его творчеству. Позже Есенин показал стихи учителю словесности Хитрову Евгению Михайловичу (1872–1932), который отозвался о них положительно и посоветовал развивать дальше свои способности. Похвальный отзыв преподавателя вдохновил 16-летнего юношу, и он поставил перед собой цель — посвятить свою жизнь поэтическому творчеству. Через несколько лет, когда выйдет первый сборник его стихов, он подарит его любимому учителю с надписью: «Доброму старому учителю Евгению Михайловичу Хитрову от благодарного ученика, автора этой книги». Прочитав строки Некрасова: «…Народу русскому пределы не поставлены, пред ним широкий путь», он написал в ученической тетради: «И мне широкий путь лежит, но он, заросший весь бурьяном».

Стихи Сергей сочинял не только в свободные от учебы часы, но даже во время уроков. В 16-летнем возрасте в стихотворной форме свои впечатления о Спас-Клепикской школе:

В 1911 году ему пришлось пережить семейное горе. Умерла его любимая, еще не дряхлая, 64-летняя бабушка Титова Наталья Евтихиевна. Она много лет заменяла ему мать, приучала к порядку и аккуратности, и это прочно вошло в его привычку: до конца своих дней он поражал всех чистоплотностью и опрятностью в одежде. Возможно, такое воспитание, а также теплые и сердечные отношения в семье Титовых и пробудили в нем чувствительную и чувствующую душу, что впоследствии оказало влияние на лиризм его поэтических творений. Но все в жизни преходяще. Пережил он и эту потерю, которая еще долго отзывалась в его душе острой болью.

В том же году произошло и радостное событие: 16 (29) марта 1911 года родилась младшая сестренка Сергея — Александра. Она была похожа на брата, он гордился этим и крепко любил ее. Летом 1911 года во время каникул он был некоторое время у отца в Москве. Знакомился с достопримечательностями города и шедеврами архитектуры. По возвращении из Москвы продолжил учебу в училище. В том же году переболел брюшным тифом. Оправившись от болезни, стал готовить подборку своих юношеских стихов, которую в мае 1912 года послал на литературный конкурс имени С. Я. Надсона. С волнением и душевным трепетом ждал он отзыва на свои стихи, мечтал увидеть их в печати. Но они так и не были опубликованы. Это было ударом по его самолюбию. Но самонадеянный юноша не отступил перед неудачей. У него появился азарт борьбы, желание добиться осуществления своей мечты. Он разочаровался, но не в себе, а в тех, кто проигнорировал его творчество, не оценил его по достоинству. Будущий поэт не потерял веры в свои поэтические способности, она осталась непоколебимой. Как покажет будущее, интуиция не подвела его: он сумеет добиться осуществления своих желаний. И этому будет способствовать, как это ни покажется парадоксальным, его болезнь — патологическое расстройство личности, одним из признаков которого является невероятная целенаправленная настойчивость, выходящая за общепринятые рамки, умение достичь раз и навсегда поставленной цели. Уже в раннем юношеском возрасте он усвоил одну непреложную истину: в этом мире нельзя быть послушным орудием кого бы то ни было, а нужно бороться и побеждать. Этому правилу он остался верным до конца своих дней.

В училище много времени уделялось церковным занятиям: изучали Закон Божий, церковную историю, церковное пение, церковнославянский язык. Помимо этих предметов, изучали арифметику, геометрию, чистописание и другие предметы школьной программы, необходимые для подготовки будущих учителей. По воспоминанию одного из школьных товарищей Есенина, «ученикам вменялось в обязанность читать "Шестипсалмие" в церкви во время "всенощной"». Но он от чтения уклонялся и нанимал своего товарища Тиранова Егора, которому платил по 2 копейки за труд.

В мае 1912 года Есенин окончил обучение в учительской школе с оценками «хорошо» и «очень хорошо» и только по географии и отечественной истории с оценкой «отлично». После трехлетнего обучения в училище он получил звание школьного учителя и уехал в родное село. Ему шел 17-й год, но он выглядел очень юным, как подросток. Нежное лицо с правильными чертами, голубые глаза, шевелюра кудрявых светлых волос, красивая улыбка привлекали внимание девушек. Его лицо выражало и озорство, и юношеский задор, и страстность, и глубину мысли, и восторженность. В это лето к нему пришла первая в его жизни любовь, которая, как известно, оставляет на всю жизнь глубокий след в душе человека. Он познакомился с Бальзамовой Марией Парменовной (1896–1950), молодой учительницей из села Калитинки. Позже он посвятил ей стихи, в которых были такие строки:

В дальнейшем он в течение двух лет поддерживал с нею письменную связь. Во время пребывания в Константиново Есенин познакомился с семьей школьного друга — Сардановского Николая Алексеевича Его мать с двумя дочерьми гостила летом у соседей Есениных — Поповых. С одной из младших ее дочерей — Сардановской Анной Алексеевной, рано ушедшей из жизни, Есенин подружился и неоднократно встречался после того, как начал самостоятельную трудовую жизнь.

После летнего отдыха в Константиново Есенин уезжает в Москву, чтобы начать самостоятельный трудовой путь.

 

Поиск жизненного пути

В конце лета 1912 года Есенин уезжает в Москву, полный возвышенных мечтаний и надежд на светлое будущее. С этого времени начинается новая полоса жизни будущего поэта. Прибыв к отцу, работавшему приказчиком в мясной лавке купца Крылова, он поселяется в маленькой комнатушке в доме владельца лавки в Большом Строченовском переулке и приступает к работе конторщиком. В том же доме в общежитии для рабочих жил его отец. Так начал свой трудовой путь молодой 17-летний крестьянский паренек, еще не испорченный пороками общества и не искушенный в борьбе с ними. Это была новая ступень его жизни, и он еще не знал, к какой дороге она его приведет. Задиристый и ершистый деревенский паренек ворвался в городской практицизм и внес в него струю свежего деревенского воздуха с ароматом полей и садов.

Работа в лавке была хоть и не сложная, но отнимала много времени, так как работать приходилось с раннего утра и до позднего вечера. Времени для занятия поэзией, без которой он не мыслил своего существования, почти не оставалось. Но в силу вступил инстинкт независимости от условий жизни, и он в свободные от работы минуты продолжал писать стихи, в надежде, что в Москве они найдут своего читателя и он заявит о себе своим поэтическим словом. В стихотворении «Мой путь» поэт так опишет этот период своей жизни:

Есенин понимал, что он — лишь временный житель на земле, и потому хотел оставить на ней память о себе. Марии Бальзамовой он пишет: «Если я буду обладать намеченным мною талантом, то он будет самым подлинным». Первое время ему было непривычно после деревенской тишины слышать звуки заводских и фабричных гудков и шум городского транспорта. Но вскоре он перестал их замечать. Занимался самообразованием, много читал. Хорошо знал поэзию гениального Пушкина, прозу талантливого писателя Достоевского, по-прежнему заучивал наизусть новые стихи поэта Александра Блока. Находил время для обозрения достопримечательностей Москвы. Он замирал от восторга перед величественным храмом Василия Блаженного на Красной площади и не менее величественным храмом Христа Спасителя, которого к тому времени еще не коснулась разрушительная сила советской власти. Этот памятник архитектуры, построенный в конце XIX века на народные средства, собранные по всей России, был разрушен только в 1931 году. На его месте был выкопан и залит водой котлован (храм восстановлен в 90-х годах XX столетия). Печальная участь постигла в советское время и другие шедевры архитектуры: был разрушен Симонов монастырь — красивейшее сооружение на берегу Москвы-реки, Чудов монастырь в Кремле, многие другие храмы — неповторимые памятники русской старины.

Есенин поддерживал письменную связь с друзьями и знакомыми. Его чувства к Марии Бальзамовой еще не остыли, и он пишет ей в одном из писем: «Я в отчаянии ломаю руки, что делать, как жить, не фальшивы ли мои чувства? Я стараюсь всячески забыться, надеваю маску веселости, но это мало помогает». Позже в другом письме к ней же он пишет: «Я не могу придумать, что со мной. Но если так продолжится еще — я убью себя. Брошусь из окна и разобьюсь вдребезги».

Письма его к школьному другу Грише Панфилову пестрят философскими рассуждениями: «Я человек, познавший истину. Я не хочу носить личину крестьянина и христианина».

Любовь Есенина к чтению заставляла его жертвовать отдыхом и пополнять свои знания по литературе. Читал и религиозные книги, по поводу чего писал Панфилову: «В настоящее время я читаю Евангелие и нахожу много нового для меня. Христос — это совершенство. Но я не так верую в него, как другие. Те веруют из страха: что будет после смерти, а я верую как в человека, одаренного умом и благородной душой, как в образец в последовании любви к ближнему».

В Москве Есенин быстро перенял манеру поведения городских жителей, но речь его еще долгое время имела деревенский акцент: букву «г» произносил мягко, на украинский лад, с придыханием. Взрывчатый характер Есенина, его склонность к внезапным вспышкам гнева, к конфликтам, что отмечали его друзья еще во время учебы в школе, не позволили ему мирно уживаться с отцом, который не поощрял его увлечения поэтическим творчеством. Панфилову Есенин сообщает, что с отцом «дело дошло до великой распри». К тому же его не устраивала работа в мясной лавке, которая не давала простора его любознательному уму и была ему не по душе. Не для того он учился много лет, чтобы работать за гроши и находиться в полной зависимости от владельца лавки. Он считал, что, имея живой характер, развитое воображение и быструю сообразительность, сможет сам, без помощи отца пробить себе путь в будущее. В конце 1912 года, отказавшись от предложения отца поступить в Учительский институт, он оставляет работу в мясной лавке, живет у знакомых и подыскивает новую работу После ухода от отца первое время его переполняло чувство свободы и независимости. Но самостоятельная жизнь потребовала от него заботы о насущных нуждах. И вскоре он понял, что попал в трудную жизненную ситуацию. Не имея средств, жил впроголодь. Знакомые, как ему казалось, подтрунивали над ним, говорили, что ему все равно придется вернуться к отцу. Они, как и отец, считали, что его увлечение поэзией — это пустая забава. А он, несмотря ни на что, упорно пишет стихи и рассылает по издательствам, но их не публикуют. Ему исполнилось 17 лет — возраст, самый уязвимый к невзгодам. Нервная система еще не приобрела устойчивости, и к тому же в организме шла гормональная перестройка, усиливая и без того повышенную нервную возбудимость. Не находя выхода из сложившейся трудной ситуации и не видя перспектив для решения жизненных проблем, он совершает отчаянный поступок, о котором сам написал в письме к Грише Панфилову: «Я не вынес того, что обо мне болтают пустые языки, и выпил немного эссенции. У меня схватило дух, и почему-то пошла пена. Я был в сознании, но передо мной все застилалось какой-то мутной дымкой».

Попытка уйти из жизни не удалась. Но перенесенный стресс способствовал его отрезвлению от тяжелых мыслей. Вскоре с помощью знакомых он находит работу в магазине книгоиздательства «Культура». Но в январе 1913 года магазин был закрыт, и Есенин остался без работы. После месячного отдыха в Константиново в марте 1913 года он возвращается в Москву и находит работу в типографии И. Д. Сытина на Пятницкой улице. Работает сначала подчитчиком, а позже корректором.

Упорства у него оказалось достаточно, чтобы преодолеть жизненные трудности, хотя еще не хватало мудрости. Но она не рождается вместе с появлением на свет человека, а приобретается постепенно с течением времени. Путеводной звездой его и целью жизни было стремление не только к обеспеченности, но и к славе, которую он мог приобрести только благодаря своему поэтическому творчеству, других выдающихся способностей у него пока еще не было. Зарабатываемых в типографии денег хватало лишь на пропитание и покупку книг. В марте 1913 года он пишет другу Панфилову, что «купил Надсона за 2 рубля 15 копеек и написал стихи на Надсоновскую тему». Быт его продолжает оставаться неустроенным: ночует то у знакомых, то в подсобном помещении типографии.

Сергей Есенин на занятиях кружка самообразования работников типографии «Товарищество И. Д. Сытина», 1914 г.

Особенности развития личности Есенина стали обнаруживаться явно в 17-летнем возрасте. Восторг в его душе уживался с внезапными вспышками гнева. Его неспокойный характер не способствовал сближению с работниками типографии. Своими мыслями он делится только со своим другом Гришей Панфиловым. При этом в письмах к нему по-прежнему много философских рассуждений. 23 апреля 1913 года он пишет: «Как нелепа наша жизнь. Она коверкает нас с колыбели, и вместо истинных людей выходят какие-то уроды. Меня здесь считают сумасшедшим, и уже хотели было везти к психиатру, но я послал всех к сатане и живу, хотя некоторые опасаются моего приближения. Да, Гриша, люби и жалей людей. Люби и угнетателей и не клейми позором, а обнаруживай лаской жизненные болезни людей. Все люди — одна душа. Истина должна быть истиной. У нее нет доказательств, и у нее нет граней, ибо они сама альфа и омега. Нет истины без света, и нет света без истины. Богач, погляди — вокруг тебя стоны и плач, заглуши свою радость». Не верится, что эти философские рассуждения писал 17-летний юноша.

В Москве молоденький юноша Сергей Есенин начал осознавать, что в мире не все гармонично, не все благоприятствует его духовному развитию. Но он верит в свое поэтическое будущее и продолжает писать стихи и рассылать по издательствам. Их по-прежнему не спешили публиковать, а он все еще не теряет надежды увидеть их в печати. А когда, наконец, в одном из детских журналов появилось его первое стихотворение, радости его не было предела. Свой первый гонорар за литературный труд в сумме трех рублей, полученный в июне 1913 года, он отдал отцу, ожидая похвалы. Но отец не разделил восторга сына, не придал значения его творчеству и продолжал считать его увлечение поэзией несерьезным занятием.

После первой публикации стихи молодого поэта стали публиковать и другие журналы и газеты. Не все его первые стихи были безупречного художественного уровня, но они были трогательны в своей простоте и безыскусственности. Особенно удачными были стихи о природе, которую он не только созерцал, он понимал ее и чувствовал как живое существо. Она стала источником его вдохновения и двигателем его поэтической мысли. Выросший на природе, он часто мысленно обращался к светлой поре своего детства. Светлой не потому, что она была сытой и безмятежной, а потому, что была согрета заботой и лаской дорогих ему людей.

Многие редакторы оценили творчество молодого поэта, и он делится своей радостью с Гришей Панфиловым: «Я расписался во всю Ивановскую. Редакторы принимают мои стихи без просмотра. Платят по 15 копеек за строку».

В 1913 году 18-летний Есенин познакомился с 22-летней девушкой Изрядновой Анной Романовной (1891–1946), работавшей корректором в типографии Сытина. Позже она писала о нем: «Он не похож был на деревенского парня. На нем был коричневый костюм, накрахмаленный воротничок и зеленый галстук. Он был очень красив с золотыми кудрями». У них оказались общие интересы: оба любили читать, особенно стихи, оба стремились к пополнению своих знаний и вскоре стали членам кружка самообразования при типографии. Посещали, хоть и не часто, а когда позволяли денежные средства, музеи, выставки, увеселительные места, однажды достали билеты на оперу «Фауст» в театре Зимина. Анна подарила ему только что вышедшую книгу стихов поэта Николая Клюева «Сосен перезвон» с надписью: «На память дорогому Сереже от А.». С автором этой книги — крестьянским поэтом Клюевым Николаем Алексеевичем (1884–1937), погибшим в годы сталинских репрессий, Есенин познакомится позже и до конца своих дней будет поддерживать с ним дружеские отношения.

Сергей Есенин среди сотрудников типографии. На переднем плане — Анна Изряднова

В том же 1913 году любознательность приводит Есенина в Суриковский кружок, председателем которого был поэт Сергей Николаевич Кошкарев, псевдоним — Заревой (1882–1919). Кружок был основан в 1905 году в память о крестьянском поэте-самоучке Иване Захаровиче Сурикове (1841–1880), рано ушедшем из жизни. В работе кружка, помимо начинающих поэтов, принимали участие и маститые литераторы: поэт и переводчик Иван Алексеевич Белоусов, поэт Спиридон Дмитриевич Дрожжин, прозаик Николай Дмитриевич Телешов.

К этому времени Есенин был уже довольно начитанным, разбирался и в поэзии, и в прозе, имел о них собственное мнение. О том, какое впечатление произвели на него молодые члены кружка, он написал литератору Н. П. Дружинину: «Когда я слушал их разговоры, я был поражен их невежеством, мне показалось, что я приехал не в Москву, а в какое-то глухое село, и попал в комнату волостных писарей или псаломщиков». Свои новые стихи Есенин показал И. А. Белоусову который отозвался с похвалой о них. На Белоусова Есенин произвел впечатление очень скромного и застенчивого паренька. Позже он писал: «Есенин был до того робкий, что боялся присесть на стул — стоит потупившись и мнет в руках картуз».

Есенин, окрыленный похвалой, пишет Бальзамовой: «Белоусов считает, что у меня талант, и талант истинный». Председатель кружка Кошкарев тоже дал положительную оценку стихам Есенина и предложил пожить некоторое время в его квартире. Поэт Горшков Василий Васильевич писал: «Кошкарев расхваливает мальчишку и предрекает ему несомненную славу». Вскоре Сергей вошел в состав инициативной группы кружка. В том же 1913 году он попал под надзор полиции в связи с тем, что в числе других работников типографии подписал письмо к члену 4-й Государственной думы от РСДРП Роману Вацлавовичу Малиновскому (1876–1918) о поддержке партии большевиков. На него был заведен «Листок наружного наблюдения», в котором он фигурировал под кличкой «Набор». Серьезных последствий для него это обстоятельство не имело.

Не удовлетворяясь работой в Суриковском кружке, Есенин ищет другие пути совершенствования своих знаний. В сентябре 1913 года он поступает в Московский народный университет имени А. Л. Шанявского на историко-философское отделение. Университет был открыт в Москве в 1908 году на средства, завещанные меценатом Альфонсом Леоновичем Шанявским (1837–1905). Однокурсник Есенина поэт Дмитрий Николаевич Семёновский писал, что в университете была «широкая программа и лучшие профессорские силы, преподавание велось на высоком профессиональном уровне». Другим сокурсником Есенина был будущий муж его сестры Екатерины — Наседкин Василий Федорович.

Энергии Есенина хватало на то, чтобы работать в типографии, участвовать в работе Суриковского кружка, учиться в университете и одновременно писать стихи для журнала «Мирок» и газет «Парус», «Новь» и др. В январе 1914 года в журнале «Мирок» № 1 было опубликовано его стихотворение «Береза» под псевдонимом «Аристон» (музыкальный инструмент):

В январе 1914 года Есенин вступает в гражданский брак с Анной Изрядновой и поселяется на ее жилплощади. В феврале в журнале «Жизнь», к его радости, было опубликовано еще одно его стихотворение — «Сонет»:

Все публикации его стихов были лишь прелюдией к литературному будущему, которое он связывал с Петербургом. В одном из писем к Панфилову он пишет: «Живется мне здесь незавидно, думаю удрать в Питер. Москва — это бездушный город. Все, кто рвется к солнцу и свету, бегут из нее. Москва не есть двигатель литературного развития. Она пользуется всем готовым из Петербурга. Здесь нет ни одного журнала. А те, которые есть, — "Вокруг света" и "Огонек", годятся только на помойку. Люди здесь большей частью волки на корысти».

О периоде работы Есенина в Московской типографии вспоминал позже один из рабочих Серафим Огурцов: «Страсть, как любил типографское дело. Был живой, любознательный, все мечтал, когда его книги напечатают».

Вскоре Есенину пришлось перенести еще одну душевную травму — он получает известие о смерти своего лучшего друга Григория Панфилова, скончавшегося 25 февраля 1914 года от туберкулеза легких. В письмах к своим друзьям он называет его «светочем» своей жизни. Только ему он открывал все тайники своей души. Больше такого задушевного друга у него не было до конца его дней.

Из-за своего задиристого и своевольного характера Есенин часто вступал в конфликтные отношения с сотрудниками типографии. По словам Анны Изрядновой, «Есенин был заносчивым и самолюбивым, и его за это невзлюбили». Из-за этого не смог долго удержаться на работе. В мае 1914 года он увольняется из типографии Сытина и устраивается курьером в одно торговое предприятие. А вскоре — 15 июня — он увидел, к своей радости, на страницах газеты «Путь Правды» еще одно свое стихотворение «Кузнец», не лишенное пафоса:

Этим же летом он уезжает отдыхать в Ялту. Оттуда вернулся, как писала Изряднова, «без денег и без работы». Только в сентябре 1914 года ему удалось найти работу корректора в типографии Д. Чернышева и Н. Кобельникова. Но продержался там всего два месяца и уволился в декабре 1914 года. После чего, по воспоминаниям Изрядновой, «целыми днями писал стихи, деньги тратил на книги, не думая, как жить». На прошедшем в декабре литературном вечере его стихи получили высокую оценку литераторов, но это был лишь узкий круг его знакомых.

Юрий (Георгий) Сергеевич Изряднов (1915–1937), сын Сергея Есенина и Анны Изрядновой

В конце декабря 1914 года (по новому стилю в начале января 1915 года) Изряднова родила от него сына Юрия (Георгия), который до 1926 года носил фамилию матери, а затем отца.

Есенин все подготовил к ее выписке из роддома: «Я пришла, а у него все чисто, печь истоплена, обед готов. Стал ухаживать за ребенком, укачивал, пел песни», — писала позже Изряднова.

Стихи Есенина все чаще стали появляться на страницах периодической печати, но широкой известности в Москве он не получил и обратил свой взор на столицу России Петроград. Так стали именовать Петербург в 1914 году после начала войны с Германией. Это название оставалось до 1924 года, когда он был переименован в Ленинград.

 

Признание таланта

После почти трёхлетнего пребывания в Москве Есенин не получил большой популярности и не смог пробиться к массовому читателю. Он уходит со второго курса университета Шанявского, в котором учился полтора года, и покидает Москву. Из Суриковского кружка он выбыл еще раньше — 8 февраля 1915 года.

9 марта 1915 года никому не известный молоденький паренек прибыл в столицу России Петроград (до 1914 года Петербург, с 1914 по 1924 г. Петроград, 1924 г. по 1994 г. — Ленинград, с 1994 г. — Санкт-Петербург). Он был городом его мечты и его надежды. В этом городе у него не было ни пристанища, ни близких друзей, ни влиятельных знакомых, ни достаточных средств, чтобы начать новую жизнь. Но у него была крестьянская смекалка, хозяйственная хватка, глубокая вера в свои творческие возможности и жажда славы. В силу особенностей своей личности он не мог оставаться в тени других литераторов и поставил перед собой четко обозначенную цель: добиться издания сборника своих стихов и стать в первых рядах петербургских поэтов. Цель поставить легко, но она не всегда легко достижима. Ведь в России в то время было немало первоклассных поэтов, и, для того чтобы стать «первым русским поэтом, а не одним из первых», нужно было иметь высокий талант, такую же высокую силу духа и в придачу к ним — незаурядный ум. Есенин верил в свой талант и надеялся на свою безошибочную интуицию.

Прибыв в Петроград, Есенин прямо с вокзала с дорожным чемоданчиком отправляется к известному и популярному в то время поэту Александру Александровичу Блоку (1880–1921) на его квартиру, в которой он жил с женой Любовью Дмитриевной Менделеевой (дочерью знаменитого русского ученого Дмитрия Ивановича Менделеева). Не зная его адреса, он спрашивает о нем у прохожих. По своей наивности он полагал, что его место проживания должен знать каждый житель столицы. Несмотря на популярность Блока, адрес его никто назвать не мог, но все, к кому он обращался, останавливались, давали советы, где можно навести справки, и это удивило Есенина, ведь в Москве от него, скорее всего, отмахнулись бы и пробежали мимо. А здесь была другая культура. Адрес Есенин нашел в одной из книжных лавок, которую Блок часто посещал. Найдя квартиру Блока, Есенин передает ему записку следующего содержания: «Александр Александрович! Хотел бы поговорить с Вами. Дело для меня очень важное. Вы меня не знаете, а может, и встречали в журналах мою фамилию. Хотел бы зайти часа в четыре. С почтением, Сергей Есенин».

Александр Александрович Блок, несколько надменный и знающий себе цену, из-за загруженности текущими делами не всегда имел возможность раскрыть свои объятия для молодых поэтов, которые стремились к общению с ним. Но для Есенина он сделал исключение. Их встреча состоялась в тот же день, о чем Блок записал в своем дневнике: «Приходил ко мне крестьянин Рязанской губернии 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые». Об этой встрече Есенин позже вспоминал: «Блок принял меня с присущим ему немногословием и сдержанностью».

Блоку достаточно было беглого ознакомления со стихами Есенина, чтобы определить их ценность для русской литературы. Он пишет литератору и книгоиздателю Мурашеву Михаилу Павловичу (1884–1957): «Направляю к Вам талантливого крестьянского поэта-самородка. Вам, как крестьянскому писателю, он будет ближе, и Вы лучше, чем кто-либо, поймете его. Я отобрал 6 стихотворений и направил к Сергею Михайловичу». Эта коротенькая записка решила литературную судьбу Есенина. Его творчеству был дан «старт».

Александр Блок

Блок не поставил под сомнение талант молодого начинающего поэта и первым из русских литераторов открыл ему дорогу в литературное будущее. Через два дня после посещения Блока Есенин 11 марта 1915 года встретился с поэтом Городецким Сергеем Митрофановичем. Он принес стихи, как пишет Городецкий, «завернутые в деревенский платок. С первых же строк мне стало ясно, какая радость пришла в русскую поэзию. Сергей читал стихи, пел рязанские прибаски и страдания. Застенчивая счастливая улыбка не сходила с его лица. Он был очарователен со своим звонким озорным голосом, с барашком вьющихся волос».

В эти же дни Есенин посетил книгоиздателя Мурашева, который так описал свои впечатления о молодом поэте: «Есенин пришел ко мне в синей поддевке и русских сапогах и подал записку от Блока. Выглядел очень юным. Стихи вытащил из газетного свертка и стал читать сначала робко и сбивчиво, а потом разошелся». Мурашев принял Есенина очень любезно, оставил его у себя ночевать и заверил обещанием, что отберет несколько его стихотворений для опубликования.

15 марта Есенин появился на квартире известных литераторов 46-летней Зинаиды Николаевны Гиппиус и ее 49-летнего мужа Дмитрия Сергеевича Мережковского. После прослушивания его стихов Гиппиус написала в один из журналов:

«У нас был худощавый 19-летний паренек, желтоволосый и скромный, чьи стихи отличает мастерство». Позже друг Есенина Рюрик Ивнев писал, что Гиппиус и Мережковский «были покорены есенинской музой». После эмиграции их мнение о Есенине резко изменится.

Городецкий приютил у себя Есенина, и он жил в его семье несколько месяцев. «Записками во все знакомые журналы я облегчил ему хождение по мытарствам», — писал в своих воспоминаниях Городецкий.

Вскоре Есенин попал на собрание поэтов и писателей, которое проходило во время обеда на квартире у 65-летнего поэта и прозаика Иеронима Иеронимовича Ясинского. Присутствовавшая на обеде молодая поэтесса Марьянова Мария Мироновна писала: «Внимание присутствующих привлекли голубые глаза и золотые кудри Есенина. Поражала улыбка мягкая и обаятельная». Его выступление сопровождалось дружными аплодисментами. Ясинский, работая в редакции «Биржевых ведомостей», сразу же взял несколько стихотворений Есенина для опубликования.

Посещая известных литераторов и издателей, Есенин находил время писать новые стихи, которые стали появляться в некоторых столичных газетах и журналах. Сознание того, что его стихи востребованы, подстегивало творческую мысль поэта. Творчество теперь поглощало все его мысли. Пищей для него был весь окружающий мир, но самые задушевные стихи были посвящены деревенской природе и сельскому быту, которые он описывал в таких ярких выражениях, которые затрагивали чувствительные струны человеческой души. Поэзия стала не только смыслом его жизни, но и источником заработка.

Несмотря на молодость, Есенин не затерялся среди маститых столичных литераторов, которых немало было в то время в Петрограде. Его талант уверенно пробивал путь к признанию. Всего за несколько мартовских дней Есенин сумел встретиться со многими столичными литераторами и издателями. Некоторые из них подарили ему свои книги с дарственными надписями. Блок на титульном листе написал: «Сергею Александровичу Есенину на добрую память». А Городецкий на своей книге сделал такую любопытную надпись: «Весеннему братику Сергею Есенину с любовью и верностью лютой». Критик и публицист Дмитрий Владимирович Философов подарил ему свою книгу под названием «Неугасимая лампада» с надписью: «Сергею Александровичу Есенину с верой, что русская лампада никогда не угаснет». Вскоре он как редактор журнала «Голос жизни» сделал подборку стихов Есенина, которые появились на страницах этого журнала уже в апреле-месяце.

Современники Есенина писали, что он «очаровал всех своей чисто славянской внешностью и своим творчеством». После визитов к известным писателям и журналистам Есенин проделал такой же стремительный рейд по редакциям города. Об одном из таких посещений секретарь редакции журнала «Голос жизни» Лазарь Васильевич Берман (Вульфович) писал: «Среди пришедших был скромного вида паренек в длинном демисезонном пальто. Парень так наивно и непосредственно держал себя, что я был убежден — в нашу редакцию он пришел впервые, сам по себе. Позже узнал, что он уже побывал у Блока и Городецкого и что простовато он себя держит сознательно».

Любопытный разговор произошел у Есенина с поэтом Всеволодом Александровичем Рождественским (не путать с Робертом Рождественским) в редакции одного журнала. Есенин ему сказал, что ехал на заработки на Балтийское побережье, застрял в Питере и решил попытать литературного счастья, «что фамилия его Есенин, по имени Серега. Он вытащил листки, исписанные мелким почерком, где каждая буква стояла несвязно с другой». Рождественскому он сказал, что пишет стихи, «не знаю, как получились, но, по-моему, хорошие».

Каждый день у Есенина появлялись новые знакомые среди петроградских литераторов. Вскоре после своего прибытия в столицу он познакомился с поэтом Рюриком Ивневым (настоящая фамилия Михаил Александрович Ковалев), который написал поэту и критику Боброву Сергею Павловичу в Москву: «Здесь появился необычайно талантливый поэт Сергей Александрович Есенин 19 лет, только что приехавший из деревни (так ошибочно считал Ивнев). Стихи его дышат подлинным поэтическим вдохновением, а не книжностью, как у Городецкого».

Появление в Петрограде Есенина со своими стихами всколыхнуло литературное общество столицы. Его стали приглашать на поэтические вечера и концерты. 26 марта 1915 года он был на концерте поэта Игоря Северянина (настоящая фамилия Игорь Васильевич Лотарев), а через 2 дня, 28 марта, он был на вечере современного искусства «Поэты воинам». Там он познакомился с поэтами — Ляндау Константином Юлиановичем и Чернявским Владимиром Степановичем, который позже писал: «Я увидел мальчика, одетого в темно-серый пиджачок поверх голубоватой сатиновой рубашки, с белокурыми коротко остриженными волосами». На него, как и на многих литераторов, он произвел впечатление «молоденького подростка».

По окончании встречи вся компания литераторов направилась на квартиру Ляндау, которую он занимал в бывшей прачечной на Фонтанке. Там продолжилось их более тесное знакомство с Есениным. Ляндау позже писал о впечатлении, которое произвела на него эта встреча: «Мне показалось, как будто мое жилище внезапно наполнилось озаренными солнцем колосьями и васильками. Когда он читал стихи, то даже его оканье не могло нарушить волшебства чтения. Его стихи как будто вырастали из самой земли».

30 марта 1915 года Есенин, будучи в одной из редакций, в присутствии 24-летнего поэта Осипа Эмильевича Мандельштама, поэта и критика Георгия Дмитриевича Адамовича и других литераторов прочитал свои стихи о деревенской жизни. Они были приняты сдержанно, а когда читал «о коровах, о конях, которые брыкаются и хлопают ушами», о «кудлатых щенятах», «о мышах, которые скребут в уголке», то некоторые присутствующие иронически посмеивались. Но в целом первый месяц его пребывания в Петрограде был плодотворным. Сам он о своих впечатлениях писал друзьям: «Люди в Питере ничего, хорошие, но какие-то несоленые».

В апреле 1915 года Есенин продолжал расширять круг своих знакомств. Попытался снова встретиться с Блоком, но тот написал ему вежливый отказ: «Дорогой Сергей Александрович, сейчас во мне большая усталость и дел много, потому, думаю, не стоит нам с вами видеться. Ничего существенного мы друг другу не скажем. Вам от души желаю оставаться живым и здоровым. Трудно загадывать вперед, мы с вами такие разные. Путь вам, может быть, предстоит не короткий, и, чтобы с него не сбиться, надо не торопиться, не нервничать. За каждый шаг рано или поздно придется давать ответ. А шагать теперь трудно, а в литературе, пожалуй, всего труднее. Жму вашу руку, Александр Блок». Есенин не обиделся на отказ и продолжал относиться к нему с уважением и даже с благоговением, как к своему учителю. Он продолжает активно искать сближения с поэтами и прозаиками, которые могли быть полезны ему для утверждения в их среде. 15 апреля 1915 года он познакомился с прозаиком Алексеем Михайловичем Ремизовым, который заметил, что «любовь Есенина к Блоку граничила с обожанием». Их дружеские отношения продолжались до 1921 года и были прерваны только после отъезда Ремизова в эмиграцию. Вскоре Есенин на квартире Рюрика Ивнева встретился с несколькими литераторами. Среди них был 18-летний поэт Анатолий Борисович Мариенгоф, крепкая дружба с которым будет связывать его несколько лет, после чего наступит взаимное охлаждение. Поэт и прозаик Кузмин Михаил Алексеевич так вспоминал об этой встрече: «Есенин в голубой косоворотке, белокурый и чрезвычайно привлекательный, читал стихи деревенским говорком. Нецензурные частушки вызвали больший интерес, чем стихи, которые были "лимонадом", а частушки "водкой"». Поэт Адамович по поводу этого выступления Есенина писал: «Он пел такое, что дамы краснели, бледнели, ахали и, не выдержав, бежали».

По совету одного из литераторов Есенин написал письмо крестьянскому поэту Николаю Алексеевичу Клюеву: «Я тоже крестьянин и тоже пишу стихи, как и Вы, но только на своем рязанском наречии. Стихи мои прошли успешно в Питере. Из 60 отобрали 51. В "Голосе жизни" обо мне статья Зинаиды Гиппиус, где упоминаетесь и Вы. Осенью Городецкий выпускает мою книгу "Радуница". Я хотел бы с Вами побеседовать о многом. Если Вы прочитаете мои стихи, черкните о них. Жму крепко Вашу руку. Есенин».

Ободренный теплым приемом в Питере и высокой оценкой своего творчества, Есенин уезжает 29 апреля 1915 года в Москву, а через три дня — в свое родное село Константиново, откуда пишет в Петроград своим новым знакомым: «У Вас в Питере хорошо, а у нас в деревне в миллион раз лучше». Он посетил дом своего деда в «Матово». Там уже давно не было теперь его любимой бабушки Натальи Евтихиевны, умершей в 1911 году, но он хранил в своей душе благодарное воспоминание о ней. Дед его Федор Андреевич Титов уже согнулся под гнетом лет, но был бодр духом, не позволял себе расслабляться, поддерживая крепость в теле трудом: ремонтировал хозяйственный инвентарь, работал в огороде, а зимой плел сети.

2 мая Есенин получил ответ от Клюева: «Милый братик, почитаю за любезность увидеть тебя и говорить с тобой. Если что имеешь сказать мне, то пиши немедля, хотя меня и не будет в здешних местах, но письмо твое мне передадут. Мне многое почувствовалось в твоих словах, продолжай их, милый, и прими меня в сердце свое Н. Клюев». Немного позже произойдет знакомство Есенина с Клюевым, которое перейдет в крепкую дружбу.

В конце мая 1915 года в гости к Есенину в Константиново приехал 19-летний поэт Каннегисер Леонид Иоакимович (через три года он будет казнен за причастность к убийству одного из членов партии большевиков, председателя Петроградской Чрезвычайной комиссии Урицкого Моисея Соломоновича). Они весело проводили время. С гармошкой ходили по селу, пели частушки, позади села жгли костры, а вечером устраивали танцы в центре села вместе с местной молодежью. Ходили пешком в Рязань за 25 верст от села, посетили один монастырь, находившийся недалеко от города. После отъезда из Константиново Каннегисер в письмах к Есенину с благодарностью вспоминал время, проведенное в этом селе. В дальнейшем Есенин часто встречался с ним в Петербурге.

Сергей не забывал и о творчестве, написал несколько новых стихотворений и повесть «Яр». Переписывался с литераторами Петрограда. В письме к журналисту и секретарю редакции «Нового журнала для всех» Александру Александровичу Добровольскому описал один неприятный инцидент: «На днях меня побили здорово. Голову чуть не прошибли. Сочинил я на старосту прибаску охальную. Ночью шел и гузынил. Сгребли меня сотские и давай волочить». Серьезных последствий этот случай не имел.

11 июня 1915 года в газете «Петроградские ведомости» появилась заметка поэтессы Зои Дмитриевны Бухаровой о Есенине: «Из Рязанской губернии приехал 19-летний крестьянский поэт Сергей Есенин. Стихи его очаровывают прежде всего своей непосредственностью. Они идут прямо от земли, дышат полем, хлебом и даже прозаическими предметами домашнего обихода».

В августе 1915 года Есенин получил дружеское послание от Городецкого: «Мне все еще нова радость, что ты живешь, что ты есть вихрастый мой братишка. Так бы я и потягал тебя сейчас за вихры кудрявые». Сознание того, что в Петрограде литераторы приняли его в свою среду и не забывают о нем, придавало ему уверенности и было стимулом творчества.

В начале октября 1915 года Есенин вернулся в Петроград и поселился у Городецкого. Вскоре туда же приехал и Клюев и, по словам Городецкого, увидев Есенина, «впился в него». Владимир Степанович Чернявский писал: «Клюев совсем подчинил себе нашего Сергуньку: поясок ему завязывает, волосы гладит, следит глазами». Это дало повод слухам о гомосексуализме Клюева. Московской поэтессе Любови Никитичне Столице Есенин писал, что он живет у Городецкого и «одолеваем ухаживаниями Клюева».

Теперь Есенин всюду ходил в сопровождении Клюева. Они жили в одной комнате, вместе посещали известных литераторов, выступали на концертах, читали свои стихи, пели частушки под аккомпанемент гармошки и балалайки. 6 октября они посетили известного коллекционера и переводчика 56-летнего Федора Федоровича Фидлера, осмотрели его музей. Есенин, увидев гипсовую голову одного философа, воскликнул: «Это же Ницше!» Хозяин музея был поражен осведомленностью деревенского юноши.

15 октября 1915 года Есенин по совету Клюева сделал подборку своих стихов и под названием «Радуница» (родительский день поминовения усопших) отправил издателю Аверьянову Михаилу Васильевичу, и стал с нетерпением ждать выхода в свет первого в его жизни стихотворного сборника.

21 октября 1915 года Есенин с Клюевым посетили Блока, прочитали ему свои новые стихи. Блок слушал их с большим вниманием, был радушен и любезен. Через несколько дней они были приглашены на вечер литературного объединения «Краса», состоявшегося 25 октября. Позже это объединение было заменено другим, под названием «Страда». К этой встрече Есенин подготовился заранее. Он знал, что в первую очередь людям бросается в глаза внешний вид человека и только позже содержание его мыслей, поэтому не позволял себе небрежности в одежде, иначе публика будет слушать его без интереса и даже может прервать на полуслове. Таковы были нравы того общества — все должно быть покрыто лоском.

На этом вечере в числе других литераторов присутствовали Сергей Городецкий и Алексей Ремизов. Клюев предстал перед зрителями, как писали очевидцы, «в сермяге, из-под которой топорщилась посконная рубаха, подпоясанная широким поясом с кистями», на шее красовалась «цепь с большим медным крестом». Рядом с ним — худощавый стройный юноша, «златокудрый Лель», как в Петрограде окрестили Есенина, в белой рубашке с отложным воротником и высоких сапогах, «с доверчиво-добродушной улыбкой, чистым обликом приковал к себе взгляды присутствующих». Они дуэтом исполняли рязанские частушки. Есенин тренькал на балалайке, а Клюев подыгрывал ему на гармошке. Им долго аплодировали, не отпуская со сцены. Сергей Городецкий в своих воспоминаниях писал: «Это был первый публичный успех Есенина, не считая закрытых чтений в литературных собраниях».

В том же году осенью произошло знакомство Есенина с двумя крупными литераторами: Маяковским и Горьким. Маяковский об этой встрече писал с долей иронии: «Я встретил Есенина в лаптях и в рубахе, вышитой крестом. Он мне показался бутафорским, и я сделал ему замечание, на что Есенин ответил: "Мы, деревенские, этого вашего не понимаем, мы как-нибудь по-нашему, в исконно-посконной"». (В лаптях Есенин не ходил, это фантазия Маяковского.) Близких дружеских отношений так никогда между ними и не возникло.

Горький после встречи с Есениным так описал свое впечатление: «Кудрявенький, светловолосый, в голубой рубашке, в поддевке, в сапогах, он напоминал слащавые открытки с изображением боярских детей. Позже, когда я прочитал его стихи, не верилось, что их написал картинный мальчик».

25 октября 1915 года Есенина пригласили на литературный вечер в концертный зал Тенишевского училища. Зоя Бухарова так описала впечатление от молодого поэта: «Хрупкий 19-летний крестьянский юноша, с вольно вьющимися золотистыми кудрями, в белой рубашке, высоких сапогах, сразу же одним милым доверчиво-добрым, детски-чистым своим обликом властно приковал к себе все взгляды. И, когда он начал с характерными рязанскими ударениями на "о" рассказывать меткими ритмическими строками о страданиях, молитвах родной деревни, когда засверкали перед нами необычные по свежести, забытые по смыслу, а часто и совсем незнакомые обороты, слова, образы, когда предстал перед нами овеянный ржаным и лесным благоуханием "Божьей милостью" юноша-поэт, размягчились холодные, искушенные, неверные, темные сердца наши, и мы полюбили рязанского Леля».

10 декабря 1915 года в «Товариществе Гражданских инженеров» состоялся вечер, посвященный Клюеву и Есенину, который прошел с большим успехом. Через две недели, 25 декабря 1915 года, «Биржевые ведомости» сообщили, что «на Рождество в Царское Село к Ахматовой и Гумилеву приехали поэты Клюев и Есенин». Поэтесса Анна Андреевна Ахматова (Горенко, 1889–1966) позже, через много лет (в 1965 году) писала: «Немного застенчивый, беленький, кудрявый, голубоглазый и донельзя наивный Есенин весь сиял, показывая газету, в которой наряду с именами маститых поэтов стояло и его имя. Я в те годы его всерьез не принимала». (Муж Ахматовой поэт Николай Степанович Гумилев в 35-летнем возрасте (1921 год) был расстрелян с клеймом «врага народа».) Ахматова позже вспоминала: «Есенин робко сидел на кончике стула, читал свои стихи и говорил: «Мерсити». Она подарила Есенину свою книгу стихов «У самого моря» с надписью: «Память встречи в Царском Селе 25 декабря 1915 года». Гумилев подарил ему свой томик стихов «Чужое небо» с точно такой же дарственной надписью.

12 января 1916 года Есенин с Клюевым прибыли в Москву, где выступили перед великой княгиней Елизаветой Федоровной — сестрой императрицы. Они читали свои стихи в основанной ею Марфо-Мариинской обители и получили ее одобрительный отзыв. Она подарила Есенину Евангелие из своей библиотеки. На вечере присутствовал 54-летний художник Михаил Васильевич Нестеров. В своих воспоминаниях об этом вечере он писал: «Есенин — кудрявый блондин с каким-то фарфоровым кукольным лицом, а другой брюнет лет под сорок. Оба в поддевках, в рубахах-косоворотках, высоких сапогах, сидели рядом».

В самом начале 1916 года вышла из печати первая книга Есенина «Радуница», доставившая ему необыкновенную радость. Мурашев вспоминал: «Получив авторские экземпляры, Сергей прибежал ко мне радостный, уселся в кресло и принялся перелистывать, точно пестуя первое свое детище». Есенин закупил несколько книг и стал дарить знакомым и близким людям. Первую книгу Есенин подарил председателю Общества «Страда» Иерониму Иеронимовичу Ясинскому. В книге, подаренной Зинаиде Гиппиус, он написал «Доброй, но проборчивой Зинаиде Николаевне Гиппиус, с низким поклоном, Сергей Есенин, 31 января 1916 года». В книге, подаренной им Горькому, он написал: «Алексею Максимовичу Горькому — писателю земли и человеку от баяшника соломенных суемов на добрую память, Сергей Есенин, Петроград, 10 февраля 1916 года».

После выхода «Радуницы» на Есенина обрушился поток не только похвал, но и отрицательных отзывов. Литературовед Лернер Николай Осипович назвал его поэзию «безвкусной стилизацией родной речи». Поэт Иванов Георгий Владимирович раскритиковал не только стихи Есенина, которые назвал «старательным ученичеством», но и его самого. Он писал, что тот «демонстрирует свою скромность и даже наивность, хотя за этим скрываются адское самомнение и желание прославиться во что бы то ни стало». Но похвальных отзывов было больше. О нем заговорили в литературных кругах как о талантливом поэте. Всего за несколько месяцев пребывания в Петрограде Есенин получил доступ во все крупные журналы и газеты того времени и занял прочное место в поэтическом мире столицы, чего не мог добиться в Москве почти за три года своего пребывания в ней.

 

Служба в армии

Второй год продолжалась начатая 15 (28) июля 1914 года Первая мировая война. Поводом к военным действиям послужило убийство австро-венгерского эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника австро-венгерского престола. В войну было втянуто много европейских государств, коснулась она и России, которой Германия 1 августа объявила войну. Это была бессмысленная бойня, в которой люди безжалостно уничтожали друг друга, неизвестно во имя какой цели. Вскоре стали прибывать раненые с фронта и похоронки в семьи погибших воинов.

Все с надеждой ждали вестей с фронта, но проходило время, а ситуация не менялась. Война затягивалась. Ежедневно продолжали прибывать искалеченные воины, которыми вскоре были переполнены все военные госпитали и гражданские больницы, а конца войне не предвиделось.

Есенин весь 1915 год жил в Петрограде и занимался изданием своих поэтических произведений. У него был призывной возраст, и он опасался отправки на фронт. А это могло прервать его творческую работу и даже его жизнь, судя по масштабам развернувшейся бойни. Он обращается за советом и поддержкой к своим новым друзьям — Городецкому Мурашеву и Клюеву Все они приняли горячее участие в его судьбе.

Городецкий обратился к начальнику Военно-санитарного поезда № 143, находившегося под покровительством императрицы Александры Федоровны, полковнику Ломану Дмитрию Николаевичу с просьбой направить Есенина для прохождения военной службы в военный госпиталь. Клюев с присущей ему старорусской витиеватостью от своего имени пишет Ломану прошение, которое заканчивает слезной мольбой: «Весеннему братику Сергею Есенину грозит отправка на бранное поле. Умоляю тебя, милостивый, ради родимой песни и великорусского слова, похлопотать о вызове Есенина в поезд. Молельник о песенном брате Николай Клюев, сын Алексеев». Одновременно от себя пишет ходатайство и литератор Михаил Павлович Мурашев.

Сергей Есенин

Хлопоты литераторов оказались успешными. 25 марта 1916 года Есенин был призван в армию и 5 апреля направлен санитаром в Военный лазарет Царскосельского Федоровского городка. 20 апреля 1916 года он прибыл к месту службы. В Федоровском городке располагалось пять корпусов, обнесенных высокой стеной с резными воротами. Обязанности санитара Есенина заключались в регистрации прибывающих с фронта раненых, уходе за ними в палатах и сопровождении их после выписки домой или на фронт, в зависимости от заключения медицинской комиссии. Иногда приходилось присутствовать и при операциях. Его остригли наголо, сняв пышную кудрявую шевелюру, и одели в военную форму с погонами на солдатской гимнастерке, с кокардой и красным крестом на фуражке. С работой санитара молодой солдат быстро освоился, но, имея чувствительное сердце, не мог привыкнуть к стонам тяжелораненых бойцов, к виду окровавленных повязок, к запаху лекарств. В одном из своих стихотворений, относящихся к этому периоду, он пишет:

В казарме Есенину отвели одну койку в четырехместной узкой, длинной комнатушке, с окном под самым потолком, со столиком около кровати. Здесь в свободное от службы время Есенин писал стихи, которые читал в палатах раненым. Лазарет находился в том помещении, которое раньше занимало Общество возрождения художников России, недавно основанное Ломаном в Федоровском городке. В уходе за ранеными принимала участие императрица Александра Федоровна с дочерьми. Они выполняли обязанности сестер милосердия.

Императрица Александра Федоровна с великими княжнами Ольгой и Татьяной — сестры милосердия.

Царское Село, Феодоровский городок, лазарет

Ломан по-отечески относился к Есенину, давал увольнительные для поездки в Петроград по издательским делам. В 1916 году Есенин перенес операцию по поводу аппендицита. После операции ему предоставили домашний отпуск с 13 июня 1916 года, который он провел в родном селе. Там было много молодежи, приехавшей на отдых. За это время он близко сошелся с владелицей помещичьей усадьбы Кашиной Лидией Ивановной, дочерью московского миллионера, приехавшей на лето в Константиново из Москвы с двумя детьми и прислугой. Ей было 30 лет, но выглядела молодо, была ухоженной, женственной, с приятными чертами лица, интеллигентной и начитанной. Есенин часто совершал с нею прогулки в ее карете по окрестностям Константиново, участвовал в играх и музыкальных вечерах, которые Кашина устраивала в своем дворе. Мать Сергея не одобряла его близости к «барыне». В то же лето Есенин познакомился с младшей сестрой своего школьного друга Николая Сардановского — Анной Алексеевной, выпускницей Женского Епархиального училища, гостившей в это лето в Константинове у родственников. Ей он посвятил свое стихотворение «За горами да за желтыми долами». В дальнейшем поддерживал с нею письменную связь.

По окончании отпускного времени Есенин 27 июня 1916 года покидает Константинове. 2 июля прибывает к месту службы в Царское Село и приступает к своим обязанностям в госпитале. На следующий день, 3 июля, его посетил в госпитале Мурашев и описал его комнату в казарме: «Мрачная продолговатая комната. Окно под потолком. В ней 4 койки, покрытые солдатскими одеялами. Койка Есенина справа под окном, у койки столик и табуретка». Мурашев пригласил Есенина для участия в совещании Петроградских литераторов, посвященном подготовке литературного альманаха. Там Есенин встретился с прозаиком Леонидом Николаевичем Андреевым и подарил ему свою книгу «Радуница» с дарственной надписью: «Великому писателю земли русской от автора». По возвращении в госпиталь после окончания совещания Есенин стал готовить к изданию книгу стихов «Голубень».

22 июля 1916 года, по случаю именин великой княжны Марии Николаевны (дочь Николая II) и вдовствующей императрицы — матери императора, Марии Федоровны, в Царском Селе был дан концерт. Ведущий концерта Сергей Есенин играл на гармошке и читал свои стихи, посвященные царевнам:

После концерта Есенин подарил императрице книгу стихов «Радуница» и был «удостоен чести гулять в саду с великой княжной Анастасией». Это была большая честь для недавнего босоногого деревенского мальчишки. По ходатайству полковника Ломана Есенину был прислан подарок от императрицы — золотые часы с цепочкой и гербом фирмы «Бурэ». Позже, в 1965 году историк и литературовед В. Вдовин выяснил, что часы будто бы после революции были обнаружены у Ломана и конфискованы. А Есенину Ломан вручил другие — дешевые. Есенина тогда не сумели разыскать, и часы затерялись.

Узнав о поведении Есенина в Царском Селе, литераторы Петрограда были возмущены. В России императрицу не любили за надменность и вмешательство в государственные дела. Ей приписывали даже неудачи на фронте. Поступок Есенина расценили как предательство и подхалимство. Его стали называть «вторым Распутиным». Есенин тяжело отреагировал на такую оценку его поведения. Был удручен и мрачные мысли старался заглушать интенсивной работой в лазарете.

Полковник Д. Н. Ломан Генерал-майор кн. М. С. Путятин, Г. Е. Распутин и полковник Д. Н. Ломан

В декабре 1916 года россиян поразило и одновременно обрадовало сообщение в газете «Биржевые ведомости» об убийстве 47-летнего «друга» императорской семьи Григория Распутина. Императрица, благоволившая к нему и считавшая его за «провидца», доверяла ему лечение своего сына Алексея — наследника престола, страдавшего гемофилией (несвертываемостью крови), была, как писали, «вне себя от горя». Перед смертью Распутин успел написать что-то вроде пророчества для императора, и, что самое удивительное, оно почти в точности сбылось. Он писал: «Русский царь, знай, если убийство мое совершат твои родственники, то ни один человек из твоей семьи не проживет и двух лет. Их убьет русский народ. Меня убьют. Я уже не в живых. Молись, молись, будь сильным и заботься о своем избранном роде».

Тело Распутина 21 декабря 1916 года было помещено в склеп Федоровского собора в Царском Селе в присутствии императорской семьи. В этот день Николай II записал в дневнике: «Гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 декабря извергами в доме Юсупова, стоял опущенный в могилу. Отец Александр отслужил литию, после чего мы вернулись домой». Вскоре после Февральской революции тело Распутина, которое оказалось «нетленным», было тайно вывезено 22 марта 1917 года в Парголовский лес и предано сожжению.

Сергей Есенин (на переднем плане) среди персонала Полевого Царскосельского военно-санитарного поезда № 143.

Черновцы, 7 июня 1916 г.

В декабре 1916 года в Петрограде на набережной Невы Есенин встретил поэта Всеволода Рождественского, которому рассказал о службе в лазарете, о том, что царевны посещают его и раздают раненым образки с ликами святых. Есенин показался Рождественскому беззащитным и трогательным в фирменной фуражке с красным крестом, в военной шинели с погонами, под которой виден был стоячий воротничок военной гимнастерки, едва прикрывавший похудевшую тонкую шею.

В начале 1917 года в армии и в государственном аппарате страны начался разброд. Император Николай II не сумел взять ситуацию под контроль и 2 марта 1917 года отрекся от престола в пользу брата Михаила. Но тот уже через день отказался занять российский престол. В манифесте об отречении Николай II написал: «В эти решительные дни в жизни России сочли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшей победы и в согласии с Государственной думой приняли мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть».

Это событие отразилось на судьбе Военного госпиталя в Царском Селе. Штат его был сокращен. Есенина направили в школу прапорщиков, по окончании которой он должен был пополнить ряды защитников отечества на передовой линии фронта. Но Есенин в эту школу не явился. В одном из своих стихотворений он написал:

 

Женитьба

Нити, притягивающие людей разного пола друг к другу, полностью не познаны. Движения человеческой души, этой тонкой, не доступной взору бестелесной структуры, не всегда подчиняются законам разума. В условиях военного времени, казалось, не оставалось места для возвышенных чувств. Но Сергей Есенин имел страстную натуру, был молод — ему в 1917 году пошел 22-й год, и к тому же «ничто человеческое ему было не чуждо». Помимо выполнения обязанностей службы, он продолжал заниматься творчеством. Весной 1917 года Есенин зашел в редакцию Петроградской газеты «Дело народа», в которой печатались его стихи, и увидел молодую девушку, сидевшую за печатной машинкой. Это была Зинаида Николаевна Райх. Чернобровая, темноволосая, круглолицая, с большими выразительными глазами, полными, ярко очерченными губами она привлекла внимание Есенина. Она тоже с первого взгляда оценила внешние достоинства молодого человека. После нескольких встреч в той же редакции Есенин предложил закрепить их дружеские отношения брачным союзом.

В условиях продолжавшейся войны и нестабильности жизни его положение как военного человека исключало длительные встречи, и он торопил девушку с ответом. Летом 1917 года Зинаида Райх дала свое согласие на брак. Отцу послала телеграмму: «Вышли 100, выхожу замуж».

Зинаида Райх

Избранница Есенина была старше его на один год. Она родилась 3 июля 1894 года в Одессе. Мать ее Анна Ивановна Викторова была замужем за выходцем из Силезии Августом Райхом, перешедшим в православие с именем Николая Андреевича. Он был участником революции 1905 года, в связи с чем находился некоторое время в ссылке. У них было две дочери, старшая Зинаида стала женой Есенина. Она окончила женскую гимназию, затем дополнила образование на частных общеобразовательных курсах. В 1917 году вступила в члены партии эсеров (выбыла 15 сентября 1920 г.). Семья из Одессы переехала в город Орел к бездетной сестре ее матери, которая имела с мужем собственный дом.

Есенин и Зинаида Райх отправились после помолвки в свадебное путешествие по северным городам. Их сопровождал друг Есенина, с которым познакомился в Царском Селе, Ганин Алексей Алексеевич. Он был влюблен в Зинаиду Николаевну, но взаимности не получил. Она предпочла его Есенину.

Посетив Мурманск, Архангельск и Соловки, Есенин 4 августа 1917 года обвенчался с избранницей в Кирилло-Улитовской церкви под Вологдой. Шафером на свадьбе был Ганин. На невесте не было подвенечного платья, она была в скромной белой кофточке и черной юбке. Через несколько дней (13 августа) молодожены прибыли в Орел. С ними приехал и Ганин, которого отец Зинаиды принял за ее мужа и был удивлен, что она в свою комнату после ужина пошла «с невысоким молоденьким белобрысым гостем».

После двухнедельного отдыха у родителей в сентябре 1917 года молодожены уехали в Петроград. Сняли 2 комнаты на втором этаже в Литейном переулке. Есенин продолжал заниматься литературным трудом, что позволяло ему неплохо зарабатывать и содержать семью. В армию не вернулся.

После революции, как он писал в автобиографии, «пошел с большевиками». В марте 1918 года советское правительство из Петрограда было переведено в Москву. Туда же отправился и Есенин с женой, которая была на последнем месяце беременности. Поселились в гостинице на Тверской улице. Вскоре Есенин отправил жену в Орел к ее родителям, где она 29 мая 1918 года разрешилась от бремени дочерью Татьяной. Через две недели он высылает жене две тысячи рублей и вызывает в Москву. Но она до 1919 года продолжала жить в Орле у родителей. Заведовала народным клубом, а затем перешла на работу в Губернский отдел народного образования. Только весной 1919 года она приехала к мужу, который жил в то время у своего друга — журналиста Устинова Георгия Феофановича.

Неровный, взрывной характер Есенина не способствовал крепким семейным отношениям. Жена тоже была вспыльчивой и несколько взбалмошной, хотя и более практичной в обыденной жизни, чем молодой муж. По воспоминаниям современников Есенина, причиной конфликтных отношений в семье была недоверчивость Есенина, который «был отравлен ядом ревности», из-за чего терял самообладание и совершал безрассудные поступки. Авторы книги о Есенине О. Лекманов и М. Свердлов писали: «Противоречивое чувство к Райх разбудило другого Есенина — мрачного, подозрительного, с тяжелым нравом. С Райх он открыл в себе зверя». Во время ссор с женой, по воспоминаниям его современников, у него появлялись судорожные подергивания мышц лица, «глаза багровели, руки сжимались в кулаки». Они то расставались, то снова сходились, но ненадолго. Узнав о второй беременности жены, Есенин заявил, что ребенок не от него. После рождения сына Константина, 20 марта 1920 года, он сразу же уехал на Украину. Весь 1920 год был в разъездах по стране на Кавказе, в Ростове-на-Дону, в Баку или у себя на родине в Константиново. Жена тем временем жила с грудным ребенком в Москве в комнате матери и ребенка, затем уехала в Орел к родителям. Работала преподавателем теории театра на курсах. В июле 1920 года Есенин, будучи на Кавказе, пишет издателю и своему другу Сахарову Александру Михайловичу: «Ежели здесь появится моя жена, устрой ей тысяч 30 или 40. Она наверно очень нуждается, а я не знаю ее адреса». Но уже через 7 месяцев он возбуждает дело о разводе с нею. 19 февраля 1921 года он пишет заявление в Орловский нарсуд: «Прошу не отказать в Вашем распоряжении об оформлении развода с моей женой Зинаидой Николаевной Райх. Наших детей — Татьяну 3-х лет и Константина один год, оставляю для воспитания у бывшей жены. Беру на себя их материальное обеспечение». Но суд тогда не состоялся по случаю болезни сына Константина, с целью лечения которого Райх уехала на юг. А по возвращении сама подала заявление о разводе. Бракоразводный процесс закончился 5 октября 1921 года. Орловский нарсуд вынес решение: «Брак гражданки Зинаиды Николаевны Райх и Сергея Александровича Есенина, совершённый причтом Кирилло-Улитовской церкви 4 августа 1917 года, расторгнуть. Зинаиде Николаевне Есениной впредь носить фамилию Райх. Малолетних детей — Татьяну трех лет и сына Константина одного года — оставить на попечении матери, которой предоставляется право обратиться в нарсуд с ходатайством о взыскании с Есенина расходов на содержание детей».

Зинаида Райх, женщина энергичная и целеустремленная, не могла долго прозябать в провинциальном городе. Эта волевая женщина сумела доказать, что сможет сама, без помощи мужа, и проложить себе путь в будущее, и обеспечить будущее своих детей. Оставив детей у своих родителей, она уезжает в Москву и становится студенткой «Высших государственных режиссерских мастерских», которыми руководил актер и режиссер Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Райх предстала перед ним, как писала ее знакомая Майя Туровская, «коротко остриженной, в кожаной куртке» (это был стиль женщин революционного и послереволюционного периода). А после окончания курсов она стала одеваться по последней моде, следила за собой, была всегда ухоженной, элегантной.

Своей деловитостью и красотой Райх привлекла внимание режиссера Мейерхольда. Он не так давно (в 1919 году) был освобожден Красной армией из Новороссийской тюрьмы и сразу же вступил в партию большевиков. 28-летняя Зинаида Райх по окончании режиссерских курсов в 1922 году становится женой 48-летнего Мейерхольда и переезжает на жительство в его большую квартиру в центре Москвы на Новинском бульваре. Немного позже она перевозит туда из Орла своих детей. Мейерхольд взял ее в свой театр на первые роли. Ее сокурсниками по учебе и соратниками по работе были артисты Игорь Ильинский, Мартинсон, Мария Бабанова, Михаил Царев.

Мейерхольд, не имея собственных детей, привязался к детям своей жены. Особенно крепко полюбил двухлетнего Константина. Свою первую роль в театре Мейерхольда Зинаида Райх сыграла в 1924 году в возрасте 30 лет. В дальнейшем у нее было много разных ролей в театре, но особенно высокой оценки зрителей получила ее роль Аксюши в пьесе Островского «Лес». На актрису Августу Миклашевскую произвела большое впечатление игра Райх в «Даме с камелиями». Она писала в своих воспоминаниях, что Зинаида Райх «играла потрясающе». «Она умела владеть своим телом, взглядом, голосом и веером», — отмечали те, кто видел ее на сцене. Но некоторые считали ее выдвижение на первые роли заслугой Мейерхольда, который своим талантом сумел «превратить посредственную актрису в первоклассную». Игорь Ильинский высоко ценил ее игру, но тоже считал это заслугой Мейерхольда. Он писал: «В "Даме с камелиями" Мейерхольд сделал все, чтобы средние способности Зинаиды Райх засверкали драгоценными переливами его таланта». На уход Райх к Мейерхольду Есенин отреагировал стихами:

Сам Есенин в 1922 году оформил брак с танцовщицей Айседорой Дункан. Была ли у него любовь к Зинаиде Райх или он не нашел в ней своего идеала? Судя по его поздним стихам, у него было противоречивое чувство к ней: сначала были любовь и добрые семейные отношения, которые сменились неприязненным чувством к ней и отчуждением, а после ее замужества с Мейерхольдом у него появилось ревнивое чувство. Это в духе противоречивой личности Есенина. В 1924 году он пишет одно из лучших своих стихотворений:

По мнению его современников, эти стихи были посвящены Зинаиде Райх. Возможно, к ней же были обращены и другие строки:

Теперь только кратковременные встречи с детьми во время пребывания Есенина в Москве, да их фотографии, которые он постоянно носил в своем кармане, напоминали Есенину о его прежней семейной жизни.

 

На рубеже эпох

Молодость Есенина проходила среди тревог и житейских бурь, под грохот революционных боев. 1917 год был переломным этапом в жизни российского народа. На глазах 22-летнего поэта менялось лицо страны, происходила смена исторических эпох — рушилась эпоха капитализма и начиналась эпоха социализма. Каждая из них была важным этапом в жизни страны и в жизни молодого поэта Сергея Есенина и оказала влияние на его творчество.

«Тревожный гул взволнованной России» донесся до села Константиново.

писал Есенин в поэме «Анна Снегина» о временах, наставших после Февральской революции. Обещанной земли крестьянам не дали, и, удивленные таким поворотом событий, земляки спрашивают у поэта:

Подлинное освобождение, как поначалу казалось поэту, пришло лишь с Октябрьской революцией.

Есенин в силу особенностей своей психической организации умел быстро перестраиваться и приспосабливаться к новым условиям. «Мы с Блоком первыми пошли за большевиками», — писал он в автобиографии. Через несколько дней после Октябрьской революции, 22 ноября 1917 года, Есенин принял участие в концерте, проходившем с благотворительной целью в Тенишевском училище. Грохот революционных боев вскоре сменился Гражданской войной.

После революции началось переустройство общества. Новое государственное здание строилось ценой разрушения старого. С лязгом и грохотом строек входил социализм в жизнь российского народа. Люди в спецовках, с засученными рукавами создавали новый мир жизни, пока еще малопонятный им самим. Создавали не прекрасное и изящное, а грубо сколоченное, но насущное, необходимое для выживания в новых условиях.

«Пришли иные времена. Взошли другие имена», — писал позже современный поэт Евгений Евтушенко.

От советской власти ожидали чего-то нового, необычного, считали, что она несет «преображение» (любимое выражение Есенина) жизненного уклада. А власть сама пока еще блуждала в потемках. Тем не менее общественный строй менялся, а вместе с ним менялось и мировоззрение людей. К власти пришло новое поколение людей с новыми убеждениями.

Изменилось отношение ко многим ценностям, которые, по словам Всеволода Иванова, стали «саркофагом былой жизни». 21 января 1918 года вышел декрет об отделении церкви от государства. По воспоминаниям сестер Есенина, жители села вышли на улицы с плакатами, с пением революционных песен и частушек:

Религиозные убеждения не поощрялись и даже преследовались. Началось постепенное, но пока еще не принявшее массового характера, разрушение храмов. А одновременно уничтожалась и вера людей в защиту «высшего разума» от невзгод и несчастий. Вера в то, что за неправомерные поступки виновный обязательно понесет наказание. Вера, это лекарство для души, оставалась теперь только в сердцах людей.

Через 4 месяца после Октябрьской революции, в марте 1918 года, русский писатель Иван Бунин писал: «На Тверском бульваре горестно и низко клонит голову Пушкин, как будто опять говорит: "Боже, как грустна моя Россия"».

В селе Константиново тоже шло обновление. У зажиточных поселян отбирали то, что они заработали своим трудом: скот, инвентарь, зерно. Богатых не стало, все стали одинаково бедными. Взамен отобранного люди не получали ни компенсации, ни пенсии, ни какого-либо пособия. В селе говорили, что им «дан простор для выживания без средств к существованию». Но и в этих условиях люди выживали, да еще и долго жили, так как им приходилось трудиться до конца своих дней и труд продлевал им жизнь. Отобранный у помещицы Кашиной двухэтажный особняк был приспособлен сначала для детского дома, а затем в нем были устроены амбулатория, аптека и почта. В бывших конюшнях открыт клуб, который стали называть «Народным домом» (Нардом). Вскоре были открыты «Курсы ЛИКБЕЗ». Безграмотная мать Есенина Татьяна Федоровна вместе с другими жительницами села была привлечена к учебе. Научилась читать и писать. Крестьяне и рабочие получили доступ не только к средним, но и к высшим учебным заведениям. Рабочий день Декретом Ленина был сокращен с 12 часов в сутки до 8, а в психиатрических учреждениях — до 6 часов. То, чего добивались раньше десятилетиями передовые ученые (Бехтерев, Корсаков, Баженов, Кащенко, Сербский), было решено за один день. Не стало разделения на классы. Все стали именоваться советскими гражданами. Но наряду с положительными послереволюционными переменами, конечно, были и отрицательные.

Страна была ослаблена не только войной, но и бегством за границу квалифицированных кадров. Россия делала усилия по преодолению разрухи. Люди подстегивали себя лозунгами и обязательствами. И это было оправдано в тех разрушенных условиях, в которых оказалась Россия после революционных потрясений.

Вскоре начались новые бедствия: эпидемии и голод. Улучшилось положение только после введения НЭПа, когда разрешена была свободная торговля. В создавшихся после революции новых условиях Есенину не все было понятно: «Идет не тот социализм, о котором я мечтал, а нарочитый, без славы, без мечты. Тесно в нем живому».

недоумевал поэт, пораженный всем происходящим.

Несмотря на разочарование новым укладом, Есенин продолжал свой творческий путь, он много работает, пишет стихи и поэмы, выступает в клубах. В столовой Технологического института прочитал новые стихи в присутствии Блока и его жены Любови Дмитриевны Менделеевой. Летом 1918 года в кафе «Табакерка» Есенин читал стихи «Товарищ», посвященные февральской революции 1917 года. Там он познакомился с Львом Никулиным, который позже вспоминал; «Я увидел стройного молодого человека в светло-сером костюме. Он читал стихи вдохновенно и был встречен аплодисментами». Есенин принял участие в подготовке к празднованию Первой годовщины советской власти. В это время архитектор Конёнков Сергей Тимофеевич работал над мемориалом о павших героях революции. Есенин с Клычковым и Герасимовым написали стихи, посвященные этому событию, а композитор Шведов — музыку. Мемориал был открыт 7 ноября 1918 года. Ленту разрезал сам Владимир Ильич Ленин под звуки оркестра. Хор исполнил кантату со словами Есенина:

Конёнков был высокого мнения о творчестве Есенина, он писал о нем: «Все, что связано с Есениным, дорого нам. Есенин — великий поэт и звонко-звучный певец народа». Несмотря на «развороченный бурей быт», Есенин сумел вписаться в новую эпоху, в эпоху социализма, и найти в ней свое место.

 

Имажинизм

Поиск новых, еще неизведанных литературных путей привел Есенина к имажинизму. В России это новое литературное направление начало зарождаться после Октябрьской революции, хоть в Европе оно уже давно было распространено. «Имаж» в переводе с французского языка обозначает образ. Имажинисты считали, что сущность стиха должна быть не в смысловом содержании, а в образе. Подготовка к проведению в жизнь этого направления началась в конце 1918 года. Его первыми представителями в России были поэты Анатолий Мариенгоф, Вадим Шершеневич, Рюрик Ивнев и Сергей Есенин. К ним примкнули два художника — Борис Эрдман и Георгий Якулов.

В 1919 году об имажинизме писали как о «формалистической школе, цель которой — утвердить образ как первооснову поэтического искусства». Есенин с восторгом отнесся к этому новому направлению в литературе и с присущим ему жаром и азартом принялся пропагандировать его. Он писал об этом направлении: «Мы были зачинщиками новой полосы в мире искусства, и нам пришлось долго воевать. Мы нашли способ оживить мертвое слово, заключив его в яркие поэтические образы. К черту чувства, слова в навоз, только образ и мощь порыва».

30 января 1919 года имажинисты подготовили «Декларацию передовой линии имажинизма», которая была опубликована в газете «Советская страна». С целью проведения этого направления в жизнь они издают свой «Манифест» и выдвигают лозунг: «Имажинисты всех стран, соединяйтесь. Кто не с нами, тот против нас». Следуя правилам этого направления, Есенин в стихах стал выражать свои мысли посредством образов, употреблять непривычные для читателей выражения: «ржет дорога», «головы моей куст», «облака лают», «вспашу я черные щеки нив», «заря на крыше, как котенок моет лапкой рот», «обнаженные груди берез». Это литературное направление давало простор для неудержимой фантазии Есенина, для введения своеобразного языка в поэзию.

В 1919 году Есенин избирается председателем «Ассоциации вольнодумцев». Вскоре ряды имажинистов пополнились. К ним примкнули поэты Иван Васильевич Грузинов и Александр Борисович Кусиков, а позже — молодой драматург Николай Робертович Эрдман — брат художника Бориса Робертовича Эрдмана и поэт Матвей Давыдович Ройзман. Имажинистов не все воспринимали всерьез. Их критиковали, высмеивали, называли «искателями приключений, которые гоняются за славой». Есенина обвиняли в неустойчивости взглядов, в шатании. Нередко во время выступлений имажинистов в клубах их освистывали. Но они сами восстанавливали порядок: Шершеневич — своим громким зычным голосом, который перекрывал шум в зале, Мариенгоф — юмором, а Есенин — кулаками.

Имажинисты постепенно набирали силу. Они учредили свой орган под названием «Московская трудовая артель художественного слова, не пользующаяся наемным трудом». При этом они объявили, что целью артели является «объединение художников, творящих в духе "мировой революции"». Это название соответствовало новым веяниям в стране. Умело используя лозунги советской власти и несовершенство новых законов, они добились того, чего не могли добиться другие литературные организации и объединения: получили разрешение председателя Моссовета Каменева Льва Борисовича (Розенфельда) иметь свои бланки, свою печать и штамп, от заведующего Центрпечатью Малкина Бориса Федоровича — иметь свой печатный орган, свою книжную лавку, сначала в Камергерском переулке, где торговлей занимались Шершеневич и Кусиков, а потом на Большой Никитской улице. Там за прилавком стояли Есенин и Мариенгоф. За денежной ссудой обращались даже к работавшей в Кремле Андреевой Марии Федоровне, о которой Мариенгоф писал с присущим ему юмором: «В своем длинном шелковом платье она напоминала памятник для собственной могилы».

Книги для продажи в лавках имажинисты приобретали в разных местах: в конфискованных библиотеках эмигрантов, в закрывшихся частных библиотеках, у авторов книг, которые дарили им свои экземпляры. Продавали они и свои собственные сочинения. Они имели свой клуб на Тверской улице, носивший название «Стойло Пегаса», с небольшой эстрады которого они читали свои стихи.

Имажинисты подчеркивали независимость и самостоятельность своей организации: «Мы не становимся на задние лапки перед государством. Оно нас не признает, и слава богу. Мы кидаем лозунг: Да здравствует отделение государства от искусства. Да здравствует диктатура имажинизма!» Имажинисты вели себя раскованно, стараясь громко заявить о себе. На оградах, стенах и заборах, рядом с лозунгами советской власти, писали свои изречения. Переименовывали улицы в свои имена: улицу Большую Дмитровку — в улицу имажиниста Кусикова, Большую Никитскую — в улицу имажиниста Шершеневича, Петровку — в улицу имажиниста Мариенгофа, Мясницкую — в улицу имажиниста Николая Эрдмана, Кузнецкий мост — в улицу имажиниста Есенина. Через несколько дней эти самовольные названия были уничтожены стражами порядка.

Среди имажинистов наиболее находчивым и активным был Есенин. Шершеневич писал о нем: «Рязанский озорник превзошел всех в своей находчивости». В мае 1919 года они расписали стены Страстного монастыря хулиганскими надписями:

У монастыря собирались толпы любопытных. Многие возмущались и обвиняли имажинистов в «богохульстве и хамстве». Милиции приходилось с трудом наводить порядок. Получив разрешение на свой печатный орган, они дали ему название «Имажинист». Для его издания требовалось немало бумаги, которая была в то время дефицитом и находилась на строгом учете. Но они сумели преодолеть и эти трудности. Для получения бумаги в Моссовет послали Есенина как наиболее проворного и разбитного. Надев на себя крестьянскую поддевку и сапоги, он отправился к одному из депутатов. По воспоминаниям журналиста Льва Осиповича Повицкого, Есенин, «сняв шапку и кланяясь в пояс, произнес: «Сделайте Божескую милость, дайте бумагу для крестьянских поэтов». И бумагу они получили. Имажинисты выступали со своими лозунгами и речами на литературных вечерах, в клубах, в кафе, ресторанах, используя любые подмостки. Во время одного из выступлений в Политехническом музее их освистали, а кто-то бросил в Есенина моченое яблоко. Он его поймал и начал есть. Свист не прекращался. По описанию очевидцев, «Есенин стал прохаживаться по сцене, поигрывая тростью. Затем подошел к краю сцены, заложил в рот два пальца и свистнул так, что люстры задрожали». «Меня все равно не пересвистите, — сказал он. — А когда прочитаю стихи, будете аплодировать». Ошарашенный зал затих, а Есенин начал читать стихи. Закончил выступление под гром долго не смолкавших аплодисментов.

Свое мнение и свои лозунги имажинисты защищали любыми доступными способами. Однажды молодой поэт Соколов Ипполит Васильевич выступил с резкими замечаниями в их адрес, и Есенин отпустил ему «звонкую и весьма внушительную пощечину» со словами: «Теперь он войдет в русскую поэзию навсегда». Шершеневич писал по этому поводу: «Стихи Соколова вскоре забыли, а пощечину помнили долго». Такое поведение Есенина было не хулиганством, а следствием болезненного развития его личности, в силу которого он легко давал аффективные вспышки, во время которых не мог в достаточной степени управлять своими эмоциями и своим поведением. Он не позволял критиковать себя, но сам резко отзывался о некоторых литераторах. О Маяковском он писал, что тот «лишен литературного чутья и у него нет ни одной рифмы с русским лицом».

Сергей Есенин, Анатолий Мариенгоф, Вадим Шершеневич, Иван Грузинов, Шеришевская, 1919 г.

На одном из вечеров, посвященном критике имажинизма, выступил поэт Валерий Брюсов и обвинил имажинистов в том, что они хотят низвергнуть существующий литературный строй и вводят в заблуждение начинающих поэтов. В ответ Есенин написал стихи в виде дружеского шаржа:

Имея доход от публикации своих стихов и от продажи книг в лавке, имажинисты жили безбедно. Есенин с Мариенгофом сняли трехкомнатную квартиру, завели борзую собаку для ее охраны, наняли молодую экономку, которая поддерживала порядок в квартире и готовила вкусные обеды «из рябчиков». Современники Есенина старались найти причину его присоединения к имажинистам. Одни считали, что он стал жертвой обмана, его затащили в имажинизм, чтобы он «скрашивал выступления бездарных имажинистов», которые «питались за счет его имени». Городецкий считал, что Есенин использовал имажинизм как трамплин, чтобы уйти «из деревенщины в мировую славу».

В 1921 году имажинисты устроили литературный вечер, на который пригласили наркома Просвещения Анатолия Васильевича Луначарского. Он благоволил к Ивневу и Есенину, хлопотал об их поездке за границу. Писал об этом ходатайство в Наркомат иностранных дел 10 февраля 1921 года. Но поездка не состоялась — Ивневу пришлось ехать по служебным делам в Грузию, а Есенин немного позже встретил американскую танцовщицу Айседору Дункан, которая добилась разрешения на его поездку за рубеж.

7 августа 1921 года, когда Есенин находился в Доме литераторов им. А. С. Грибоедова на Арбате, Валерий Брюсов сообщил о кончине любимого Есениным поэта Александра Блока. Есенин воспринял это болезненно и обвинил пролетарских писателей в причастности к смерти одного из крупнейших поэтов России.

В 1922 году в группе имажинистов произошло разделение на правое и левое крыло. К правому крылу примкнули Ивнев, Кусиков, Есенин, Грузинов и Ройзман. Они считали важным условием «что писать». Представители левого крыла — Мариенгоф, Шершеневич, Эрдман, Якулов — считали, что для них важно «как писать».

Вскоре лозунги имажинизма и «беспорядочное нагромождение образов» перестали устраивать Есенина. Ему тесно стало в рамках имажинизма. В одном из своих выступлений он заявил: «Мои собратья увлеклись словесной формой. У них нет согласованности и чувства родины». После своего возвращения из заграничной поездки Есенин 31 августа 1923 года посылает в газету «Правда» открытое письмо в соавторстве с Грузиновым: «Мы, создатели имажинизма, доводим до всеобщего сведения, что группа имажинистов в доселе известном составе объявляется нами распущенной». Его заявление вызвало резкий протест остальных имажинистов, которые назвали его «развязным и безответственным». Через 9 дней после опубликования заявления Есенина они написали ответ: «Есенин примыкал к нашей идеологии, пока она была ему удобна. Мы не были уверены в нем как в соратнике и принуждены отмежеваться от него. В нашем представлении Есенин безнадежно болен психически и физически, и это является оправданием его поступка. Роспуск Есениным имажинизма является доказательством его собственной распущенности».

На этом закончился имажинистский этап в творчестве Есенина.

 

Слава и одаренность

О славе мечтает большая часть мужского населения планеты. Русский эмигрант В. С. Печерин, живший в XIX веке, писал: «О, провидение, прошу у тебя хоть одного дня для славы, и я дарю тебе остаток моей жизни». Один философ назвал славу «негреющим солнцем мертвых», так как она чаще всего приходит к человеку после его смерти. К Есенину слава пришла рано, за много лет до его кончины. Восхождение к славе деревенского юноши из российской глубинки было стремительным и казалось фантастическим. Со стороны могло показаться, что слава бежала впереди него, расчищая путь к бессмертию.

Но слава нелегко досталась Есенину. Путь к ней был неровным, с самопожертвованием и лишениями. Не имея ни законченного высшего образования, ни специальной литературной подготовки, только благодаря своему титаническому умственному труду и природному таланту, он уже в 20-летнем возрасте стал известным и популярным в стране поэтом. Его талант заявил о себе рано и сразу громко и настойчиво.

Талант — это врожденные высокие способности человека в какой-либо отрасли знаний, а гений, по Мебиусу (немецкий невропатолог), «высшая степень таланта». Талант, как и гениальность, рано или поздно должны проявиться, как заявил о себе гений Пушкина, Гоголя, Лермонтова, полководческий гений Суворова, разносторонний талант Ломоносова, сценический талант Станиславского. Гениальные и талантливые люди были во все времена существования человечества на разных континентах нашей планеты: Гиппократ, Архимед, Колумб, Моцарт, Ньютон, Пастер, Рембрандт, Чайковский, Пирогов и многие сотни других. Они оставили человечеству бесценные плоды своих творений.

Исследованиями природной одаренности занимались многие ученые, в том числе и психиатры, пытаясь поставить ее в связь то с размерами головного мозга, то с количеством извилин в нем. Попытки оказались бесплодными: прямой связи с этими показателями не было найдено. Ученые пришли к выводу, что «высокий уровень мыслительных процессов у великих людей сомнений не вызывает, но эффект гения во многом остается еще загадкой природы. По изучаемому мозгу нельзя сделать верное заключение о психической деятельности. Качественных сдвигов в оценке и раскрытии сути феномена гениальной личности пока нет. Современная наука не готова открыть формулу гениальности».

Известны случаи, когда некоторые талантливые литераторы прибегали к искусственной стимуляции творчества теми средствами, которые усиливали прилив крови к мозгу: крепким кофе, наркотиками, лекарственными препаратами. Но при пользовании ими после всплеска энергии через какое-то время наступал упадок физических сил, который нередко приводил к трагическому концу Чаще творческие личности с целью стимуляции умственных возможностей применяли те средства, которые укрепляли одновременно и физические силы: прогулки, массаж или физические упражнения.

Исследователи, изучая наследственную одаренность людей, выявили следующую закономерность: «Проявление гениальности — это результат обязательного скрещивания таких биологических родовых линий, из которых одна линия предков является носителем одаренности, другая линия включает элементы психической анормальности».

У Есенина в роду были как одаренные предки, так и с особенностями психики. Мать поэта Татьяна Федоровна была натурой артистичной, разносторонней, хорошо пела и танцевала, и, будучи неграмотной, сочинила единственное стихотворение, посвященное памяти сына. На этом основании можно предположить, что она обладала скрытым поэтическим талантом. Отец поэта Александр Никитич был личностью заурядной. Бабушка Есенина по линии отца Аграфена Панратьевна имела в характере психопатические черты — была вспыльчивой, властолюбивой и придирчивой. Итальянский психиатр Чезаре Ломброзо (1835–1909) в своем труде «Гениальность и помешательство» писал: «Только тронутые умом, которые вне себя, могут создать что-либо необыкновенное. Гениальность — это невроз».

И еще одну закономерность выявили ученые: чем больше в роду людей разных национальностей, тем больше шансов у потомков быть талантливыми или гениальными. Они обратили внимание на такой любопытный факт: в Германии число одаренных евреев было в 15 раз больше, чем в России. Оказалось, что в Германии во столько же раз было больше смешанных браков, в то время как в России евреи предпочитали сочетаться браком только с партнером своей национальности. Эту традицию нарушил отец Высоцкого — Семен Владимирович, женившись на русской девушке. Хоть брак был не очень прочным и быстро распался, но родители успели произвести на свет сына — Владимира Высоцкого, одаренного поэтическим и артистическим талантом.

Обнаружив у себя поэтическое дарование, юный Есенин поставил перед собой задачу — добиться признания своего таланта и стать, по его словам, «не одним из первых, а первым поэтом России». Французский писатель Ларошфуко (1613–1680) писал: «Мало обладать выдающимися способностями, надо уметь пользоваться ими». Есенин сумел. Он не только был талантливым поэтом, но и дарил плоды своего таланта народу.

Мысли о славе у Есенина появились в ранней юности. Об этом он упоминает в одном из своих стихотворений:

Мечты его сбылись: он стал обеспеченным и известным в стране человеком, хоть и не всеми был любим. Как у многих талантливых людей, были у него завистники и недоброжелатели. Современник Есенина поэт Николай Авдеевич Оцуп писал о нем: «Ему везет не по заслугам. Дарование у него маленькое, на грош, на полушку, а он всероссийскую славу, как жар-птицу, за хвост поймал». Поэтесса Анна Андреевна Ахматова (Горенко) тоже одно время была невысокого мнения о поэзии Есенина: «Я не понимаю, почему его так раздули. В нем ничего нет. Совсем небольшой поэт. Пошлость. Ни одной мысли не видно». Через тридцать лет ее мнение о поэзии Есенина изменится. Другой современник Есенина поэт Георгий Викторович Адамович заявлял: «Поэзия Есенина не волнует меня нисколько и не волновала никогда».

Отрицательные отзывы были единичными. Народ России уже после выхода первого сборника стихов «Радуница» признал поэтический талант Есенина. Крупные поэты того времени — Блок, Клюев, Брюсов и др. — писали восторженные отзывы о поэзии Есенина. Слава его росла с каждыми новыми публикациями его стихов. Завистники считали, что вся жизнь Есенина «была погоней за славой и успехом», и стали называть его «славолюбом», хотя любовь к славе и стремление к совершенству — это не порок, а двигатель прогресса. Гениальный русский полководец Александр Васильевич Суворов говорил: «Плох тот солдат, который не стремится стать генералом».

Поэзия стала постоянной спутницей всей неугомонной жизни поэта, спутницей его радостей и печалей, спутницей в его скитаниях по свету. Она стала частью его судьбы, а сам он стал рабом своего творчества, полностью растворившись в нем, подарив людям бесценные жемчужины своих стихов. Вся страсть его души, все его человеческие чувства были направлены к одной высокой цели — поэтическому творчеству. И для других чувств в его душе места почти не оставалось.

Знаменитый русский критик Виссарион Григорьевич Белинский писал в 40-х годах XIX века: «Для успеха в поэзии мало одного таланта, необходимо еще развитие в духе времени». Любознательному Есенину, несомненно, было известно это изречение, так как его поэзия всегда «отражала дух времени».

Когда стихи Есенина стали востребованными, он понял, что может оставить долгую и благодарную память о себе в народе. За короткий период времени он поднялся на один уровень с выдающимися поэтами того времени и старался постоянно держать высокую планку своего творчества. А это требовало от него интенсивной работы мысли.

Известный отечественный художник Юрий Павлович Анненков писал: «Тягой, стремлением и гонкой к славе, к званию первого русского поэта, были одержимы многие поэты того времени». Слава к Есенину пришла не сама по себе, он ее заслужил своим упорным и неустанным трудом. В своем творчестве Есенин стремился к совершенству, хотя полного совершенства ни в одной отрасли знаний достичь невозможно. Процесс совершенствования происходит постоянно и непрерывно, в этом заключается прогресс общества.

От поэзии Есенина, как писали его современники, «веяло свежестью и благоуханием природы, самобытностью сельской жизни». Она обладала удивительным свойством — оказывать сильное влияние на чувства людей. Об этом свидетельствует его выступление в ночлежном доме «имени Ермакова». Московский купец-меценат Фрол Яковлевич Ермаков содержал это заведение на свои средства. Помимо этого, он делал щедрые пожертвования на нужды Москвы: открыл бесплатную столовую для бедных на 300 мест, построил на территории Канатчиковой дачи — психиатрической больницы им. Алексеева (бывшая больница им. П. П. Кащенко) — двухэтажный кирпичный корпус для бесплатного содержания душевнобольных (до настоящего времени он носит имя Ермакова).

Есенин прибыл в ночлежку, одетый, как всегда, в элегантный импортный костюм и лакированные ботинки. По проходу шел с некоторой опаской, ведь здесь, кроме обнищавших людей, обитали бродяги, мошенники, воры и проститутки, и даже небезопасные для общества люди. Репертуар он подобрал такой, который был бы им понятен и соответствовал их положению. Поднявшись на небольшое возвышение, Есенин стал читать «Москву кабацкую»:

Слушатели сначала затихли и насторожились, а потом раздались возгласы неодобрения. Не спасли положение и заключительные строчки стихотворения:

Ропот не прекращался. Есенин уловил настроение босяцкой аудитории, быстро перестроился и стал читать другие стихи: «Отговорила роща золотая». Ропот прекратился. Аудитория слушала внимательно. Затем Есенин начал читать «Письмо к матери»:

После слов: «Не такой уж горький я пропойца, чтоб, тебя не видя, умереть» — в зале послышались рыдания. Плакали те люди, для которых, казалось, не было уже ничего святого в жизни. Прослезился и сам начальник уголовного розыска, прибывший на вечер с целью наблюдения за порядком и предотвращения возможных эксцессов. Но аудитория оказалась благодарной, никаких эксцессов не было. Выступление Есенина закончилось под громкие и долгие аплодисменты обитателей ночлежки. Есенин умел воздействовать на эмоции слушателей независимо от их возраста, уровня развития и образования. Все они одинаково хорошо понимали его поэзию. Знаменитый актер Василий Иванович Качалов (Шверубович), уезжая на гастроли за рубеж, брал с собой сборник стихов Есенина. «У меня было ощущение, — писал он в воспоминаниях, — что я возил с собой горстку русской земли». Один 89-летний старик, прочитав стихи Есенина, нашел в себе силы посетить его родину — село Константиново, после чего заявил корреспондентам, что он «вроде 70 лет с плеч сбросил». Авторитет Есенина в последние годы его жизни был настолько велик, что, по словам писателя Ильи Григорьевича Эренбурга, «даже строгие блюстители советских нравов сквозь пальцы смотрели на его буйные выходки».

Иногда выступления Есенин начинал с какой-нибудь эксцентричной выходки, чтобы привлечь внимание публики, а затем погашал ее негодование чтением стихов, и зал сначала затихал, очарованный его поэзией, а потом неистово аплодировал. Творчество требовало от поэта большого умственного напряжения и жертв. Ради поэзии он жертвовал своим покоем, своим семейным счастьем и даже своим бытом, который до конца его дней оставался неустроенным. После отъезда из Константиново в 1912 году он так и не приобрел своего собственного угла, ютился то у знакомых из милости или уважения к его таланту, то в редакциях, то в гостиницах, то находил временное пристанище у своих жен законных или гражданских.

Редактор журнала «Красная Новь» Александр Константинович Воронский писал о Есенине: «У него не только ум ушел в талант, ушли в талант его лучшие чувства и инстинкты». Несмотря на то что творчеству нередко препятствовали неблагоприятные внешние обстоятельства — революции, войны, голод, эпидемии, пожары, разорение страны, поэт продолжал упорно работать и идти в ногу со временем. Он служил своей стране, своему народу не столько за похвалу и вознаграждение, хотя и это имело для него немаловажное значение, сколько во имя прославления своей Родины. Он увидел ее величие даже в «развороченном бурей быте». Потому он и был любим своим народом и приобрел заслуженную славу. Сбылась мечта крестьянского поэта Сергея Есенина — он стал не только популярным, но и знаменитым в своей стране человеком.

 

Айседора Дункан

24 июля 1921 гола в 4 часа утра в Москву прибыла знаменитая американская танцовщица Айседора Дункан с приемной дочерью Ирмой Дункан и служанкой. На перроне вокзала их никто не встретил. Дункан приехала в голодную и обнищавшую Россию по приглашению Наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского с целью открыть школу танцев для маленьких детей. Перед отъездом ее предупредили, что в России голод и нищета. Но Дункан была оптимисткой, женщиной неординарной, уверенной в себе, смелой и решительной. Журналистам она заявила:

— Голода не боюсь. Моя мать часто не имела еды, но играла произведения Шуберта, а мы, дети, танцевали под эту музыку.

Она не привыкла пасовать перед трудностями и ни разу не усомнилась в правильности своего поступка, хотя то, что она увидела в России, превзошло все ее представления о бедствии.

Луначарский называл Айседору Дункан «царицей жестов», а ее приезд в Советскую Россию назвал «самым красивым жестом, заслуживающим самых громких аплодисментов». В течение трех месяцев ей пришлось решать организационные и хозяйственные вопросы: поиск помещения, его оснащение, подбор кадров. В октябре 1921 года в ее распоряжение был предоставлен особняк на Пречистенке (ул. Кропоткина), принадлежавший ранее балерине Балашовой, эмигрировавшей за границу. Это было светлое и просторное помещение, великолепной архитектуры, с мраморными лестницами, большими зеркалами в позолоченных рамах, с оригинальными люстрами.

Получив помещение, Дункан сразу же начала прием детей. К ее удивлению, детей оказалось во много раз больше того числа, на которое она рассчитывала. По воспоминаниям ее приемной дочери Ирмы Дункан, «ввалилась толпа детей, которые протягивали к ней ручонки скелетов, с пальчиками в соломинку, и кричали: «Айседора! Айседора!» — и довели ее почти до сердечного приступа, так как всех принять было невозможно». Тем не менее она приняла вдвое больше, разместив их по три на одной кровати. Удалось достать необходимую посуду, но в ней, по словам Ирмы, «нечего было готовить из-за голода в стране». Позже Дункан говорила корреспондентам, что в Москве она «увидела очень много детей, умиравших от голода». Она выложила на стол все привезенные с собой консервы, но их хватило ненадолго, детей кормили в основном картофелем и черным хлебом. Не зная русского языка, Дункан общалась с детьми с помощью своего переводчика Ильи Шнейдера (в дальнейшем муж ее приемной дочери Ирмы Дункан).

Занятия с детьми проводились 2 раза в день, с небольшим перерывом на обед. Дисциплина была строгой. Детям не разрешалось во время занятий разговаривать между собой, задавать вопросы, шалить, отвлекаться. Дети слушались беспрекословно свою строгую учительницу. Содержание танца они выражали жестами, мимикой, движениями ног, рук и туловища. Сама Дункан танцевала без обуви, и ее в России стали называть «танцовщица-босоножка». За короткое время она обучила детей нескольким танцевальным номерам, и это дало возможность выступить с детьми в Большом театре во время празднования дня Октябрьской революции 7 ноября 1921 года. На представлении присутствовал Владимир Ильич Ленин. Пантомимой и движениями тела дети под музыку «Славянки» показали крушение старого мира: как народ разрывает цепи рабства и строит новую жизнь. В конце представления они исполнили «Интернационал». Ирма Дункан так описала этот торжественный момент: «Зал встал, и 100 маленьких детей, окружив Дункан, протягивали ручонки к своей великой и лучезарной учительнице. Ленин долго аплодировал и послал ей букет цветов».

Официальное открытие школы состоялось только 3 декабря 1921 года. Школе было присвоено название «Театральная школа госпожи Айседоры Дункан». Представления проходили в театре «Зимина». Все полученные от выступлений деньги шли на покупку продуктов и дров. На Новый 1922 год в школе, к великой радости детей, была устроена «елка» с Дедом Морозом и Снегурочкой, с подарками.

Первое знакомство Есенина с танцовщицей произошло 3 октября 1921 года в студии художника Георгия Богдановича Якулова, который устроил званый вечер. Были приглашены приятели Якулова, среди которых был и Есенин. Позже всех приехала Дункан. Переводчик и журналист Илья Ильич Шнейдер так описывает знакомство Есенина со знаменитой танцовщицей: «Кто-то с криком: "Где Дункан?" — чуть не сшиб меня с ног. Это был Есенин». А через несколько минут Шнейдер увидел его стоящим на коленях перед танцовщицей, которая полулежала на кушетке и гладила его белокурую шевелюру, а потом поцеловала в губы. Есенин вскочил на стул и стал декламировать свои стихи. Позже она призналась, что "ничего не поняла", так как не знала русский язык, "но я почувствовала, что это музыка"».

Есенин был одет в элегантный серый костюм и лакированные ботинки. Он был очень красив и произвел на Дункан неотразимое впечатление. «Весь вечер он не отходил от нее ни на шаг». По окончании вечера он сел с нею в ее пролетку, переводчику Шнейдеру пришлось пристроиться на облучке. Когда извозчик почему-то три раза прокатил их вокруг одного храма, Есенин радостно воскликнул: «Повенчал!» Пролетка остановилась на Пречистенке, Есенин последовал за танцовщицей в особняк, в котором она жила.

Вскоре Есенин перешел жить на Пречистенку пока только в качестве гражданского мужа Дункан. С этого времени он стал всюду появляться с нею — в студиях, в клубах, в ресторанах, на прогулке по Арбату, в театре. Завистники говорили, что он ходит не с женщиной, а «с мировой славой», что только непомерное тщеславие заставило его разделить ложе с пожилой женщиной (она была на 17 лет старше Есенина), «чтобы с ее помощью получить мировую известность». По этому поводу ему приходилось выслушивать насмешки и колкости. Однажды ведущий одного концерта, представляя публике Маяковского, сказал:

— Среди нас находится еще один знаменитый поэт. Пожелаем ему найти свою Айседору.

Маяковский, по воспоминаниям современников, отреагировал незамедлительно:

— Может, и найдется какая-нибудь Айседура, но Айседураков больше нет.

Владимир Маяковский

Эту реплику подхватили эстрадные артисты, и в одном из ресторанов, где за столиком сидел Есенин с Дункан, они пропели частушку:

Поэт был шокирован и, стукнув стаканом о поднос, выбежал из ресторана. Айседора, не зная русского языка, не поняла злой иронии и, никак не отреагировав на эту насмешку поэтов, поспешила вслед за Есениным. Его недруги громогласно утверждали, что он влюбился не в женщину, а «в славу мировой звезды», чтобы с ее помощью показать себя всему миру, так как «слава ему дороже жизни», что он в силу своего тщеславия старается быть на виду, быть первым, «а не одним из первых», хотя никому не запрещено не только мечтать об этом, но и стремиться к этой цели. Колкости и насмешки завистников не поколебали решения Есенина оформить официально брак с Дункан. Лишь немногие истинные друзья Есенина, среди которых был Рюрик Ивнев, считали, что их связывало «искреннее и большое чувство».

Мнение об Айседоре в России было неоднозначным. Одни называли ее красавицей, несмотря на преклонный возраст, другие писали, что у нее «безобразные ноги и дряблая грудь, толстое лицо с мешками под глазами и под подбородком», которые она пыталась скрыть тем, что «поднимала голову вверх», но все сходились на том, что в ней «много было прекрасного и вдохновенного» (Соколов К. А.).

Серей Есенин и Айседора Дункан

О ней говорили, что она «души не чаяла в молодом поклоннике» и писала помадой на зеркале: «Я лублу Есенина». Дарила ему дорогие подарки. Однажды преподнесла ему золотые часы, внутрь которых вложила свою фотографию. Есенин был тронут ее вниманием. Но однажды после выпитого вина, которое подействовало на его психику пагубно и спровоцировало болезненный приступ, он забросил часы в другой конец комнаты. Часовой механизм сломался. По окончании болезненного приступа Есенин раскаялся и попросил у Айседоры прощения со словами:

— Вот как скверно вышло.

Но Айседора была не только талантливым человеком, она была умна и дальновидна. Она поняла, что у Есенина случился один из его болезненных приступов, и тут же его простила.

Талант Дункан ценил скульптор Сергей Тимофеевич Конёнков. Он неоднократно приглашал ее с Есениным в свою художественную мастерскую. Сделал один скульптурный портрет с Есенина и два с нее. Один из них она позже увезла с собой в Париж. Знаменитый театральный режиссер и актер Константин Сергеевич Станиславский считал Айседору Дункан гениальной. А она, в свою очередь, восхищалась им и позже писала, что Станиславский живет впроголодь, «ест одну бобовую кашу, но это не мешает ему создавать великолепные образы в искусстве».

2 мая 1922 года Есенин оформил брак с Дункан в загсе Хамовнического совета г. Москвы. Свидетелями были переводчик Шнейдер и Ирма Дункан. Молодожены оба взяли двойную фамилию — Есенины-Дункан. Перед регистрацией Айседора обратилась к Шнейдеру с просьбой исправить в паспорте дату ее рождения на меньшую.

— За границей я получу новый паспорт. А это для Есенина. Мы с ним не чувствуем разницы в годах, а она тут написана, и ему, может быть, это будет неприятно.

Дата была исправлена. Перед отъездом из Москвы она написала завещание в записной книжке Шнейдера: «Это моя последняя воля и мое завещание. В случае моей смерти я оставляю все мое имущество моему мужу Сергею Есенину. В случае нашей одновременной смерти имущество отходит моему брату Августину Дункану. Айседора Есенина-Дункан. Засвидетельствовано: И. И. Шнейдер, Ирма Дункан».

За месяц до отъезда в Европу Айседора получила известие о смерти своей престарелой матери. Она скончалась в Париже 12 апреля 1922 года.

 

Заграничное турне

Через неделю после регистрации брака 10 мая 1922 года молодожены вылетели самолетом из Москвы в Кенигсберг, а оттуда в Берлин. Прибыли 11 мая в 13 часов дня и остановились в дорогом отеле. 13 мая 1922 года Есенин в одном кафе встретился с русскими эмигрантами, прочитал свои стихи. Затем вместе с Дункан исполнил песню «Интернационал». Эмигранты восприняли это неоднозначно: одни аплодировали, а другие потребовали прекратить пение и с угрозами придвинулись к эстраде. Но Есенин был не из робких, он вскочил на стул и допел революционную песню до конца.

Через неделю Есенин и Дункан встретились с пролетарским писателем Алексеем Максимовичем Горьким на квартире писателя-эмигранта Алексея Николаевича Толстого, автора известных произведений «Петр Первый» и «Хождение по мукам». Там же была его жена (с 1918 по 1938), поэтесса Наталья Васильевна Крандиевская-Толстая.

Позже Горький описал свои впечатления о Есенине и Дункан: «Пожилая с некрасивым лицом знаменитая женщина рядом с маленьким, как подросток, рязанским поэтом, являлась олицетворением того, что ему было не нужно». Во время обеда Айседора с восторгом отозвалась о России и провозгласила тост за русскую революцию. Горький воспринял это с неодобрением и в одном из своих писем написал: «Эта дама расхваливала революцию, как удачную премьеру. Это она зря. А глаза у нее хорошие, талантливые глаза». Здесь же в небольшой комнате Айседора продемонстрировала свое танцевальное искусство. А Есенин по просьбе Горького прочитал свои стихи. «Голос его звучал хрипло, крикливо, надрывно, — вспоминал позже Горький. — Он размахивал руками не в ритм стихов. Изумительно прочитал "Пугачева". Монолог Хлопуши взволновал меня до спазма в горле, рыдать хотелось». В заключение Горький попросил Есенина прочитать «Песнь о собаке», у которой отняли семерых щенят и понесли топить в пруд:

Есенин подарил Горькому свою поэму «Пугачев» с дарственной надписью: «Дорогому Алексею Максимовичу от любящего Есенина. 17 мая 1922 года».

В свободное от встреч и гастролей время Есенин с Айседорой Дункан и с женой Толстого гулял по берлинским улицам и бульварам. Дункан удивила их одним поступком: увидев маленького сына Толстой, она опустилась перед ним на колени, прямо на тротуаре, и зарыдала. Перепуганный малыш тоже расплакался.

— Сидора, что случилось? — спросил Есенин и бросился ее поднимать.

Не отвечая, она встала и быстро пошла по улице, «волоча подол длинного платья» (воспоминания Крандиевской — Толстой). Есенин и Толстая вскоре узнали причину такого поступка танцовщицы. Оказалось, что ребенок Толстой напомнил ей ее собственного сына Патрика (1910–1913), погибшего 9 лет назад в 1913 году. Это был сын от второго гражданского брака Дункан с королем швейных машин миллионером Пэрисом Зингером. От первого брака с английским художником Крэгом Гордоном (1872–1966) у нее была дочь Дейдре (1906–1913). Дункан несколько лет жила счастливо со вторым мужем в Париже. Он полностью содержал семью (Дункан и ее детей), оплачивал все ее расходы, построил для нее концертный зал. В тот день, когда Зингер устроил в ее честь банкет, в студию неожиданно приехали ее дети. Горничная объяснила, что они поехали прокатиться по городу на машине, и вдруг захотели увидеть свою мать. Была ли это детская интуиция и предчувствие беды или простое совпадение событий, осталось загадкой. Усадив детей в машину и прикрыв их ножки пледом, Айседора вернулась в студию. Она была в хорошем расположении духа, ходила по студии с коробкой конфет и была на высоте своего счастья — у нее был богатый любящий муж, прекрасные дети, она молода, красива и знаменита (воспоминания Дункан). И в это время в студию вбежал ее супруг Пэрис Зингер с криком: «Дети погибли!», упал и потерял сознание. Она бросилась к нему, и это, по ее словам, спасло ее от шока. Вскоре она узнала подробности несчастья. Машина с детьми и горничной ехала по набережной Сены. Навстречу ей неожиданно на большой скорости выскочило такси. Чтобы избежать столкновения, шофер резко свернул к реке, и машина заглохла. Шофер, выйдя из машины, завел ее вручную. Но не успел он сесть за руль, как машина двинулась прямо на него. Он успел отскочить в сторону, а машина с детьми упала в реку. Шофер повел себя неадекватно, вместо того чтобы попытаться спасти детей, он упал на землю и стал биться головой о мостовую. А потом вскочил и побежал на квартиру к сестре Дункан, чтобы сообщить о случившемся. Только через час машину извлекли из воды. Дети были мертвы, но у девочки будто бы были признаки жизни. «Если бы я была рядом, — писала в мемуарах Дункан, — я бы спасла ее силой своей материнской любви».

После похорон детей у Дункан родился второй сын, которого назвали тоже Патриком, но он скончался в день родов. Причиной его гибели Дункан считала свое нервное потрясение: «Я носила его под сердцем, источавшим страдание», — писала она позже. Сынишка Толстой напомнил ей утонувшего Патрика. Ее привязанность к Есенину тоже объясняли его сходством с погибшим ребенком. После трагедии Зингер ушел от нее, но помогал материально. Покинул ее и злосчастный шофер. А Дункан посвятила себя полностью своей любимой работе с детьми и удочерила одну из своих учениц — Ирму.

Вскоре после прибытия в Германию у Дункан начались гастрольные поездки по стране в сопровождении Есенина, который лишился теперь возможности посвящать себя полностью своему творчеству. Сознание того, что не может заработать денег, чтобы не зависеть от жены, угнетало, вызывало раздражение и нервозность. В письме к журналисту Шнейдеру 21 июня 1922 года он пишет: «Берлинская атмосфера издергала меня вконец. Сейчас от расшатанности нервов еле волочу ноги. Если бы Изадора не была сумасбродной и дала мне возможность присесть, я мог бы заработать деньги. А она скачет на автомобиле то в Любек, то в Лейпциг, то во Франкфурт, то в Веймар, а я следую за нею с молчаливой покорностью, потому что при каждом моем несогласии истерика».

Дункан тем временем всеми способами старалась помочь Есенину в переводе и опубликовании его стихов и в то же время старалась не отпускать его от себя, боясь, что без нее он найдет способ приобрести вино, которое вызовет болезненный приступ с нервным возбуждением и агрессией. Но были в их окружении и те, которые считали, что она не отпускала его одного на прогулку из-за ревности, боясь, что он уйдет и не вернется. Эту версию распространяли те, которые не понимали, что уходить ему было некуда, у него не было в Германии ни друзей, ни пристанища, ни денег. Постоянная внутренняя борьба между желанием творческого труда и ограниченными возможностями к этому расшатывала его нервную систему, вызывала душевное страдание. Употребление вина, хоть и не частое, углубляло его душевную нестабильность. Повышенная нервозность отражалась не только на его поведении, но и на его внешности. В Висбадене один из врачей обратил внимание на нездоровый вид Есенина: бледное лицо, одутловатость, «мешки» под глазами, кашель, хриплый голос. Он предупредил Дункан о том, что ему нужно немедленно прекратить употребление алкоголя, который даже в малых дозах действует на него пагубно, а «иначе у вас на попечении окажется маньяк».

Есенин поддерживал письменную связь со своими родными и друзьями, оставшимися в России. Он писал, что его приезд наделал много шума: «Все думали, что я приехал на деньги большевиков, как чекист или агитатор. Мне все это весело и забавно. Они здесь все прогнили за пять лет эмиграции». Своему близкому другу издателю Саше Сахарову он писал 1 июля 1922 года о своих впечатлениях от заграничной жизни: «Здесь все выглажено, вылизано и причесано, как голова Мариенгофа».

В Германии чету нередко сопровождал поэт Кусиков Александр Борисович. Однажды он увел Есенина из гостиницы и угостил вином. Зная слабость натуры Есенина, Айседора ограждала его от общения с приятелями. Она объехала все отели и рестораны. Нашла их сидевшими за игрой в шахматы и увезла в гостиницу, но при этом, если верить журналистам, она устроила там погром: разбила посуду и люстру, заплатив огромный штраф.

Несмотря на хлопоты Айседоры, Есенин пока мало продвинулся в популяризации своего творчества, но надеялся, что впереди у него еще Франция и Америка. Он научился философски смотреть на жизнь и руководствовался изречением философа Сенеки: «Пока человек жив, он никогда не должен терять надежды». И русский поэт, заброшенный в чужой край по собственной воле, терпеливо ожидал счастливых дней.

По окончании гастролей Айседоры в Германии чета стала готовиться к поездке во Францию. Но препятствием для въезда в эту страну, где она жила последние годы, стало российское гражданство Дункан. Она обратилась за поддержкой к известной актрисе Сесиль Сорель и с ее помощью получила разрешение на въезд во Францию, куда незамедлительно отправилась супружеская пара на двух «мерседесах». После нескольких дней пребывания в Париже они отправилась в Италию. Там так же, как и в Германии, начались поездки по стране. Они посетили Рим, Венецию, Флоренцию и другие города, все это в быстром темпе, нигде не задерживаясь. Из Венеции Есенин написал письмо сестре Кате и, как старший брат, дал ей несколько наставлений: «Шура пусть будет дома этот год, а ты поезжай учиться, я буду высылать пайки, ибо денег послать трудно. Скоро я заливаюсь в Америку. А ты живи и гляди в оба. Если я узнаю, что ты пила табачный настой — оторву голову или отдам в прачки. Ты должна учиться. Обо мне и моей семье, обо всем, что интересует моих врагов, отмалчивайся. Помни: моя сила — это благополучие твое и Шуры. 10 августа 1922 года из Венеции».

В письме к Шнейдеру Есенин просит взять в «Лавке писателей» деньги, вырученные от продажи его стихов, и передать сестре Кате. По возвращении из Италии в Париж Айседора продолжает хлопоты по изданию стихов Есенина. Нашла двух переводчиков — Франца Элленса и Марину Милославскую. Вскоре стихи появились в печати. Французская публика осталась равнодушной к ним, но не потому, что у нее были другие чувства и другие понятия о поэзии, а потому, что в переводе стихи потеряли свою самобытность, благозвучие рифм. Это постаралась объяснить пораженному Есенину Лола Кинел — 23-летняя переводчица и секретарь Айседоры Дункан: «Перевод никогда не будет соответствовать Вашим стихам. Не будет так красив и звучен. Это будет новое произведение, частично переводчика, а частично Ваше». Далее Кинел в своих мемуарах пишет: «Лицо его померкло, и я почувствовала себя убийцей».

Кинел не совсем была права. Если переводчик не только в совершенстве владеет иностранным языком, но к тому же обладает поэтическим даром, то стихи могут не только соответствовать уровню автора, но даже превосходить его. Известно, что перевод Лермонтовым с немецкого языка стихотворения Гейне «Сосна» («На севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна») оказался выше по художественному уровню авторских строк.

Как ни старалась Дункан внушить читающей публике, что Есенин — гениальный поэт, его воспринимали только как спутника знаменитой танцовщицы. Есенин все время оставался в тени ее славы. Сознание этого углубило его душевный разлад и способствовало учащению болезненных приступов. Айседоре приходилось объяснять журналистам, падким на сенсацию, что его болезнь — это последствия контузии, полученной на фронте. В письме к Мариенгофу от 12 ноября 1922 года Есенин пишет: «Молю Бога не умереть душой и не потерять любовь к моему искусству Оно здесь никому не нужно».

Серей Есенин и Айседора Дункан

В Париже было несколько встреч с представителями искусства, с журналистами, при этом Айседора представляла Есенина как знаменитого поэта, гения. Не получив признания во Франции, разочарованный Есенин отправился с Дункан в Америку. Разрешение на въезд удалось получить после длительных хлопот. Только 4 февраля 1923 года Айседора с Есениным сели на океанский пароход «Джордж Вашингтон». В Америке тоже встретилось неожиданное препятствие: в Нью-Йорк их не допустили, задержали на пароходе с целью «проверки на лояльность». Дотошные журналисты нашли их и здесь. Великолепная Айседора с видом спокойной уверенности встретила их на палубе, стоя под руку с молодым супругом. Американский антрепренер и импресарио Соломон Израилевич Юрок предупредил Айседору, чтобы не произносила речей о Советской России и не пела «Интернационал», так как в Америке это сочтут за «красную пропаганду» и лишат ее возможности выступать. Айседора была возмущена и окружившим ее корреспондентам заявила: «Если бы я приехала как крупный финансист, мне был бы оказан великолепный прием, а меня приняли как опасного революционера. Я не анархист, но каждый художник должен быть революционером, чтобы оставить след в мире».

В Америке, как и в Европе, журналисты проявили интерес к Дункан, а о Есенине писали не как о знаменитом поэте, а как о ее молодом супруге, восхищались его физическими данными, прочили спортивную карьеру Его поэзия их не интересовала. Остановилась чета в дорогом отеле, питались они в лучших ресторанах. Есенин был одет по последней европейской моде, но на душе у него не было радости и спокойствия. Своим друзьям в России он писал о впечатлении от Америки: «Сила железобетона и громада зданий стеснили мозг американцев, сузили его зрение. Человека я пока здесь не встретил и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, а на искусство начхать. Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод и людоедство, но зато у нас есть душа». Один из журналистов через переводчицу поинтересовался, как Есенин оценивает американскую помощь голодающим. Одно время американцы присылали в Россию пайки «АРА», но помощь была кратковременной и через какое-то время прекратилась. Более значительной оказалась помощь знаменитого норвежского ученого, исследователя Арктики Нансена. Много тысяч россиян он спас от голодной смерти. Советское правительство в благодарность наградило его Почетной грамотой.

Вскоре у Айседоры начались гастрольные поездки по стране. Есенин ее сопровождал. Они побывали в Детройте, Бостоне, Кливленде, в Канзас-Сити, в штате Индиана, в Филадельфии и вернулись в Нью-Йорк. Целью поездки Есенина было не только знакомство с достопримечательностями Америки, но и рекламирование своего творчества, а через него и своей страны, чтобы иностранцы взглянули на нее его глазами и полюбили ее так же, как он. Многим казалось, что он не интересуется Америкой, но его пытливый ум схватывал все, что попадалось ему на глаза. Америка в то время была уже высокоразвитой страной. Своим друзьям в России Есенин писал: «Мне нравится цивилизация, но я не люблю Америку, это тот смрад, где пропадает не только искусство, но и лучшие порывы человечества».

Каждый день он просматривал газеты и журналы, в них много писали о гастролях Дункан, а о нем писали как о ее спутнике, восхищались его элегантностью, туалетами, внешними данными, и ни слова о его творчестве. Незадолго до отъезда его в отеле посетил один русский эмигрант, поэт Давид Давидович Бурлюк, уже много лет живший в Америке. В беседе он не спрашивал Есенина о его поэзии, о России, а предлагал свое посредничество в осмотре достопримечательностей Нью-Йорка. Из мемуаров сопровождавшего Бурлюка журналиста известно, что это предложение вызвало у Есенина вспышку гнева: «Он вскочил, пробежался по комнате и в категоричной форме заявил, что никуда он здесь не хочет идти, ничего не намерен смотреть и вообще не интересуется в Америке решительно ничем». Есенин понял, что Бурлюк решил рекламировать Америку, а Есенин хотел рекламировать Россию. Бурлюк, видя, что его предложение раздражает Есенина, поспешил прекратить беседу и покинуть гостиницу. Бывшие русские богачи, которые в России не удостаивали Есенина вниманием, теперь были эмигрантами и робко стучались в дверь его отеля.

В Америке не могли понять, чего хочет этот русский мужик, чем он недоволен. Приехал в цивилизованную страну и отказывается от знакомства с плодами ее цивилизации. В тот период русские еще оставались загадкой для иностранцев, которые представляли их в виде диких медведей, живущих в берлогах, а тут вдруг увидели элегантно одетого молодого человека, своенравного, с высоким мнением о себе и о своей нищей родине, и не очень высокого мнения о богатой и сытой загранице. На него смотрели как на какое-то русское чудо, недоступное их пониманию. А для русского поэта Америка была «отколотой половиной земли», как он писал в одном из своих стихотворений, хоть и с высоким уровнем жизни.

За несколько дней до отъезда четы в Европу произошел неприятный инцидент в квартире поэта-эмигранта Брагинского Мани-Лейба, который уже много лет жил в Америке. Дункан с Есениным прибыли на квартиру поэта, в которой он жил со своей женой, поэтессой Рашель, когда там было уже много гостей. После рюмки вина, по свидетельству очевидцев, у Есенина случился болезненный приступ, позже его расценили ошибочно как «эпилептический припадок», хотя эпилепсии у него никогда не было. По незначительному поводу он придрался к Дункан, порвал на ней платье. Брагинский попытался успокоить поэта. Но тот уже не владел собой и стал выкрикивать оскорбительные и бранные слова в адрес Брагинского и его жены. Его связали и уложили на диван, а потом отвезли в гостиницу. На следующий день, протрезвев, Есенин ужаснулся своему поведению и поспешил извиниться. Он написал Брагинскому в записке: «Дорогой мой Монилейб. Ради Бога, простите меня и не думайте, что я хотел сделать что-нибудь плохое или оскорбить кого-нибудь. Это у меня та самая болезнь, которая была у Эдгара По и у Мюссе. Эдгар По в припадках разбивал целые дома. Что я могу сделать, мой милый Монилейб. Душа моя в этом невинна. Уговорите свою жену, чтобы она не злилась на меня. Пусть постарается понять и простить. Я прошу у Вас хоть немного ко мне жалости. Ведь мы все поэты-братья. Душа у нас одна, но по-разному она бывает больна у каждого из нас. Передайте всем мою просьбу, простить меня».

Умный, выдержанный, интеллигентный Мани-Лейб Брагинский не стал афишировать инцидент. После получения извинительного письма от Есенина он понял его душевное состояние и сам пришел к нему в отель, чтобы успокоить его, и получил от Есенина в дар книгу его стихов. Но присутствовавшие на вечере журналисты поспешили сообщить об этом сенсационном событии. Есенин еще в ранней юности искал в себе болезненные черты, которые напоминали бы заболевание у других людей. И он пришел к выводу, что в проявлениях его болезни многие симптомы сходны с теми, которые были у Мюссе и Эдтара По. Французский поэт Альфред Мюссе (1810–1857), по воспоминаниям актрисы Аллан, «отличался невозможным характером. Минуты блаженства сменялись ужасными контрастами, когда он был одержим бесом жестокости, надменности, безумия, деспотизма и какой-то злобой, доходившей до мрачной экзальтации». Он пил «до чертиков». Но временами «был восхитителен и казался вполне достойным своих прекрасных сочинений». Французский писатель Альфонс Доде считал, что Мюссе умер от «тоски, отвращения к жизни и от абсента (спиртовая настойка полыни)». Итальянский врач-психиатр Чезаре Ломброзо (1835–1909) считал его психически больным человеком, страдавшим наплывом галлюцинаций.

Об американском писателе Эдгаре По (1809–1849), болезнь которого Есенин сравнивал со своей и находил сходство, писали, что он «производил впечатление человека тяжелого, с которым трудно было иметь дело и который постоянно провоцировал ссоры, не мог ужиться со своими близкими и часто расходился с ними. У него были приступы запоев (дипсомания). Алкоголизм осложнял его основную болезнь (аффективная форма эпилепсии) новыми симптомами — галлюцинациями и делириозными явлениями».

С тяжелым чувством в душе отбыл Есенин с Айседорой из Америки в Европу. Когда они пересекали Атлантический океан, Есенин с борта теплохода пишет 7 февраля 1923 года поэту Александру Кусикову: «Тоска смертная, невыносимая. Чувствую себя здесь чужим и ненужным».

Через несколько дней они были во Франции. В Париже было несколько выступлений Есенина перед публикой. Парижские газеты пытались сделать дешевую сенсацию из его пребывания во Франции. В утрированной форме сообщали о болезненных приступах поэта. Одна из них писала: «Айседорин поэт впал в бешенство в парижском отеле. Он рехнулся, разбил мебель, разорвал шторы, разбил зеркала и был на три дня помещен в психиатрическую больницу». Журналист и переводчик И. И. Шнейдер писал по этому поводу: «Парижские газеты взбесились, набросившись на Дункан и на Есенина. Они приписывали Есенину дебоши, которых не было. Раздували в скандал каждое резкое высказывание Есенина». Вскоре Дункан занялась распродажей своей недвижимости, а Есенин начал изучать английский язык. В начале осени они стали готовиться к возвращению в Россию.

 

Возвращение на Родину

После длительного пребывания за границей Есенин 3 августа 1923 года вернулся с Айседорой в Москву, и в тот же день они отправились в поселок Литвиново, куда на летний период выезжали ученики танцевальной школы. Добирались с приключениями. Вечером, не доезжая поселка, машина заглохла, завести ее не удалось. И вдруг вдали показалось факельное шествие. Это ученики школы вместе с Ирмой Дункан с факелами в руках вышли встречать свою учительницу. Это было красивое и вместе с тем трогательное зрелище. В лагере уже были накрыты столы, а комнаты украшены полевыми цветами. Айседора была растрогана таким приемом. В последующие дни она провела несколько уроков танца со своими маленькими учениками. На репетициях присутствовал Есенин. Через несколько дней они прибыли в Москву, в свою квартиру на Пречистенке. При встрече со своим переводчиком Шнейдером Айседора сказала: «Я увезла этого ребенка из России, где условия для жизни были трудными. Я хотела сохранить его для мира. Теперь он вернулся на родину, чтобы спасти свой разум, и у меня с ним теперь нет ничего общего». Она считала свою миссию выполненной: познакомила поэта с Европой и Америкой, помогла перевести и издать некоторые его стихи. Сам Есенин был разочарован. Он считал свою заграничную поездку неудачной и почти бесполезной: его поэзию за границей не поняли и не оценили.

После более чем двухлетнего супружества Айседоре оказалось не так легко расстаться с русским поэтом. Шнейдер пишет, что «ее чувства оказались сильнее». Супруги одну неделю жили мирно на Пречистенке, но после небольшой размолвки Есенин исчез и не появлялся три дня. 14 сентября 1923 года Дункан собралась уезжать на Юг России на гастроли. Перед ее отъездом Есенин вернулся и сказал, что через несколько дней поедет вслед за нею. «Я тебя очень люблю, Изадора», — сказал ей на прощанье супруг. Это были его последние слова и последнее свидание с танцовщицей.

Через несколько дней Дункан уехала на гастроли, а Есенин перешел жить сначала к своим друзьям, а потом к Гале Бениславской, у которой жила его сестра Катя. Для Галины это была необыкновенная радость. Ей казалось, что теперь она отвоевала его у Дункан. Галина Артуровна Бениславская (1897–1926) была дочерью одного французского студента и грузинки. Родители вместе жили мало. После рождения дочери вскоре расстались, студент уехал на родину, а мать Галины попала в психиатрическую больницу. Галина воспитывалась тетей. Училась в Петербурге, где с золотой медалью окончила курс обучения. Продолжала образование на Украине. Во время революции приехала в Москву, работала в правительственных органах, где познакомилась с сыном Троцкого Седовым Георгием. Готовилась к свадьбе с ним. Но что-то не заладилось в их отношениях, и свадьба не состоялась. Есенина впервые она увидела в 1920 году во время его выступления в Политехническом музее. Ее поразила его красивая внешность, а его голос показался ей музыкой. Познакомившись с ним ближе через своих знакомых, она пригласила к себе для временного проживания его сестру Катю, к которой стал приходить Сергей. Она помогала ему в редактировании его стихов и надеялась, что он тоже обратит на нее благосклонное внимание, и делала все, чтобы заслужить его расположение.

Слева направо: Екатерина Есенина, Вольф Эрлих и Галина Бениславская

Галя имела привлекательную внешность. У нее были стройные ноги, роскошные пышные волосы, большие черные глаза, густые брови, сросшиеся на переносице. Она боготворила Есенина, а он, по воспоминаниям его друзей, считал ее только «лучшим другом». В своем дневнике она написала: «Говорят, у меня красивые волосы и глаза, но зачем мне все это, если ему это не нужно». Илья Ильич Шнейдер писал о ней: «Эта девушка умная и глубокая, любит Есенина преданно и беззаветно, а он отвечает ей только дружеским чувством».

Есенин в это время хлопотал о создании нового журнала. В письме к Дункан, посланном вскоре после ее отъезда, он сообщал, что был у председателя Реввоенсовета Льва Давыдовича Троцкого (Лейб Давыдович Бронштейн занимал этот пост с 1918 по 1925 г.), который «принял изумительно», обещал материальную поддержку». Но хлопоты его оказались безрезультатными. Есенин, узнав, что на него возлагалась финансовая сторона дела, отказался от затеи.

В Москве Есенин встретился со старыми друзьями, познакомился с новыми литераторами. 21 августа 1923 года в Политехническом музее состоялась встреча Есенина со своими читателями и почитателями. Желающих послушать прославленного поэта оказалось больше, чем мог вместить зал. Милиция с трудом сдерживала натиск. Есенин выступил с докладом о своей заграничной поездке. Присутствовавший на этом собрании поэт Рюрик Ивнев писал: «Есенин говорил горячо, но сбивчиво, делал большие паузы». Подробно стал рассказывать, на каком пароходе ехал, какой багаж вез, сколько было с собой чемоданов. Вскоре послышались недовольные возгласы, смешки, и он понял, что слушателей эти подробности не интересуют. "Проза у меня не получается" — объяснил Есенин и начал читать свои новые стихи. Чтение окончил под овации зала».

В конце августа 1923 года Есенин познакомился с актрисой Камерного театра Августой Леонидовной Миклашевской (1891–1977), обаятельной и очень красивой женщиной. Говорили, что она стала его новым увлечением, новой пищей для его творчества. Он приходил в театр во время репетиции и сидел по нескольку часов в зрительном зале, а по вечерам гулял с нею по Москве. Водил в рестораны, дарил цветы. Все эти дни был, с ее слов, «трезв, внимателен и очарователен». «Говорили о его грубости с женщинами, а я этого не почувствовала, — вспоминала она позже. — Он был рад возвращению в Россию, говорил, что здесь и небо, и луна, и дома, и деревья другие». Ей он посвятил ряд стихотворений.

Есенин продолжал писать почти ежедневно стихи, встречался с прежними друзьями, с которыми, по воспоминаниям его современников, много времени проводил в ресторанах, где они «пили и ели за его счет» (воспоминания Миклашевской). Поэта Всеволода Александровича Рождественского поразил его изменившийся внешний вид: «Лицо опухшее, глаза мутные и грустные, тяжелые веки и две глубокие складки около рта. Выражение глубокой усталости не покидало его, даже когда он смеялся. Руки заметно дрожали. Все в нем свидетельствовало о какой-то внутренней растерянности». Одновременно он обратил внимание на странности в поведении Есенина: «Он быстро переходил от взрывов веселья к самой черной меланхолии, был непривычно замкнут и недоверчив». Есенин курил теперь чаще прежнего, от чего голос стал грубым и хриплым. Лев Никулин тоже нашел его сильно изменившимся: «В лице не было ни свежести, ни молодости, он выглядел уставшим, вздрагивал, закусывал губы и зло глядел по сторонам. Глаза воспаленные и точно поблекли. Лицо его было по-прежнему красиво, но на него как будто легла тень невысказанных мыслей и пережитых волнений».

С Айседорой Дункан Есенин теперь поддерживал только письменную связь. В одном из писем сообщил, что не смог поехать вслед за нею, потому что «был занят»: «Приеду в Ялту. Люблю тебя бесконечно. Твой Сергей. Ирме привет. Изадорра!!!». Она отменила запланированные гастроли, изменила свой маршрут и приехала в Ялту. Но там вместо Есенина ее ожидало послание от Гали Бениславской: «Писем и телеграмм Есенину больше не шлите. Он со мной, и к вам не вернется никогда». Дункан была удивлена и обеспокоена сообщением. В письме к Есенину она пишет: «Кто такая Бениславская, видимо, горничная? Почему не писать писем? Разве адрес изменился? Прошу объяснить. Очень люблю, Айседора». Ответа на это письмо она не дождалась и выехала в Москву.

Есенин продолжал хлопотать об издании своих стихов. Его часто видели в Госиздате, куда он приходил за гонораром. Осенью 1923 года познакомился с Александом Константиновичем Воронским, главным редактором журналов «Красная Новь» и «Прожектор», которому передал рукописи своих стихов. Об этом знакомстве Воронский писал: «В комнату редакции "Красная Новь" вошел стройный, немного выше среднего роста человек лет 26–27. На нем был серый тонкого английского сукна костюм, сидевший удивительно приятно. Перекинув через руку пальто с блестящей подкладкой, огляделся, поставил в угол палку со слоновым набалдашником и, стягивая перчатки, сказал приглушенно: "Сергей Есенин, пришел познакомиться"». Вскоре Воронский на страницах вышеуказанных журналов стал публиковать его стихи. 2 октября 1923 года Есенин обнаружил в кармане пиджака женские перчатки, сохранившие тонкий аромат духов Айседоры. И он пишет кому-то из друзей: «Некоторые гадают по рукам, а я гадаю по перчаткам. Мне завтра будет 28 лет, ей было около 45. За белые пряди, спадающие с ее лба, я не взял бы золота волос самой красивой девушки. Я люблю ту, чьи перчатки держу в своих руках». Вскоре он написал посвященные ей стихи:

Есенин покинул ее ради свободы творчества. Для создания поэтических образов знакомился с красивыми женщинами и девушками, после чего в печати сразу же появлялись его стихи.

Есенин пригласил в Москву своего друга Николая Клюева. И теперь они ютились вчетвером (сестра Сергея — Катя, Клюев и Есенин) в небольшой комнатке Бениславской в Брюсовом переулке. Вместе с Клюевым Есенин выступал в клубах Москвы, на вечерах у частных лиц с чтением своих стихов. В октябре три поэта — Есенин, Клюев и Ганин — устроили вечер «русского стиха» на Пречистенке. Прошел с большим успехом. Нередкими стали пирушки с друзьями у Бениславской, хоть Катя и Галя старались ограждать его от таких встреч. Клюев, как человек набожный и трезвый, в них участия не принимал и не поощрял попоек. 2 ноября 1923 года он пишет своему другу, педагогу Архипову Николаю Ильичу: «Я живу в непробудном кабаке. Пьяная есенинская свалка длится днями и ночами. Вино льется рекой, и люди кругом бескрестные, злые. Не знаю, когда вырвусь из этого темного нужника с грудой винных бутылок, с духом вертепным, без духа женского». В ноябре Клюев уехал из Москвы. Вскоре после его отъезда у Есенина была встреча за кружкой пива в одном кафе с друзьями Орешиным, Ганиным и Клычковым. Есенин делился впечатлениями от поездки за рубеж. Рассказал, что в США узнал, что такое американская «Биржа»: «в огромном зале беспрерывным потоком двигалась масса людей, которые тут же совершали торговые сделки, при этом каждый старался извлечь выгоду для себя».

Затем друзья стали обсуждать возможность создания нового журнала. Вели себя раскованно, были шумливы. Сидевший за соседним столиком посетитель Марк Редькин был возмущен, сделал им замечание в резкой форме. Молодые люди обиделись. «Дай ему пивом в ухо», — сказал Есенин одному из своих друзей. Посетитель заявил на них в милицию о том, что они вели себя несдержанно, «по-хулигански», и что слышал от них антисемитские высказывания. В то время это расценивалось как «разжигание национальной розни», за что грозил длительный тюремный срок, а в первые годы советской власти даже смертная казнь. 13 декабря 1923 года состоялся товарищеский суд в Доме печати. Поведение поэтов расценили как антиобщественное. На суде друзья категорически отвергли обвинение в антисемитизме. Это не смогли подтвердить и свидетели. Суд вынес решение: «Объявить поэтам общественное порицание. Учитывая, что они в тяжелый период революции стали в советские ряды, им нужно дать возможность продолжать литературную работу». Это был первый серьезный инцидент после возвращения Есенина на Родину.

Айседора Дункан тем временем с августа 1923 года находилась в гастрольной поездке по России. Была на Урале, затем в Средней Азии. Но там ее выступления мало интересовали местное население, и она, оставшись без денег, бедствовала. После отчаянных писем к Ирме Дункан с трудом добралась до Москвы. 28 сентября 1924 года благодаря содействию жены М. И. Калинина — Лорберг Екатерины Ивановны — она дала последнее представление в Большом театре со своими учениками. На другой день знаменитая танцовщица покинула Россию, но не покинула сцену. По возвращении в Европу она продолжала с триумфом выступать в городах Франции и Италии.

Есенин, приведя в порядок с помощью Гали Бениславской и сестры Кати свои издательские дела и побывав на Кавказе, стал готовиться к поездке на родину.

 

В родном селе

Весной 1924 года Есенин после долгого перерыва приехал на родину, в село Константиново, о чем написал в одном из своих стихотворений:

Он был поражен переменами, которые произошли в селе за время его отсутствия. Он не нашел там своего «дома с голубыми ставнями» и красивыми наличниками. На его месте был лишь пепел от пожарища. Вскоре после его отъезда за границу в один из очень жарких летних дней, 22 августа 1922 года, в селе раздался тревожный звон церковного колокола, возвестивший жителям о несчастье. От непогашенного окурка начался пожар. В этот день больше половины жителей села были в поле на уборке урожая. Сильный ветер разнес пламя по всему селу. Выгорело 200 домов. Люди лишились почти полностью своего имущества, приобретенного нелегким трудом. Дом Есениных тоже сгорел дотла. Из горящего дома удалось вынести лишь кровать, стол, шкаф, три стула, настольную лампу и рукописи поэта, за что он был благодарен своим родным, ведь это был его труд, его детище, которым он дорожил. Родители и 13-летняя сестренка Шура встретили его со слезами. Они теперь ютились в маленькой избушке, сколоченной наскоро в глубине двора. От пожара пострадал сад. Уцелели несколько вишневых деревьев, одна яблоня и клен. Свое впечатление от этого бедствия поэт описал в стихах:

(«Возвращение на родину»)

(«Русь советская»)

Вид убогой избушки заставлял сжиматься сердце поэта. Из его памяти не мог изгладиться старый дом, в котором прошла большая часть его юной жизни:

Воспоминания эти были настолько живыми, что он сразу же стал хлопотать о постройке точно такого же дома. Нанял мастеров, закупил строительный материал. Строили долго. Только через несколько месяцев был выстроен новый дом на прежнем месте.

Много бедствий обрушилось после установления советской власти не только на его семью, но и на всю страну: были эпидемии тифов, испанки, дизентерии в 1919–1920-х годах, был голодный 1921 год. Теперь довершил разорение села Константиново пожар. Семья обнищала, как и все жители села, потерявшие почти все имущество в пожаре. Не слышно было ни прежних веселых песен, ни смеха. Село казалось жалким, притихшим и как будто безжизненным. А в остальном все было по-прежнему: все та же пыльная дорога вдоль села, все тот же вечерний закат и утренний рассвет с гортанным криком петухов, и тот же восторг в душе поэта от созерцания родных мест и от того, что он снова сидит со своими родными за одним столом, на котором дымится чугунок с домашней похлебкой и стоит традиционный самовар с заварным чайничком наверху.

В житейской суете Сергей никогда не забывал свою малую родину и, прибыв снова в родное село, написал идущие от сердца строки:

Здесь, в краю его детства, и свод неба казался выше, и звезды ярче, и воздух прозрачнее, и щебет птиц более радостным, чем в городе. Все здесь было дорого его сердцу. Он любил свою среднерусскую природу в любое время года — и в зимние морозы, когда снег скрипел под ногами, любил и весеннюю распутицу, и осенний листопад, и особенно любил лето с запахом цветов и скошенной травы.

Обнищавшая семья теперь надеялась на его помощь. Он был ее единственной надежной опорой. Отец после 30-летней работы в московской мясной лавке постепенно привыкал к работе в домашнем хозяйстве, хоть и не имел еще достаточной сноровки. Сергей среди всеобщей нищеты неловко чувствовал себя в своем щегольском импортном костюме и поспешил снять его. Облачившись в рабочую одежду, он стал помогать родителям по хозяйству: заготавливать дрова на зиму, сено для домашнего скота:

За время пребывания в селе Есенин успел навестить многих школьных товарищей, оставшихся в селе, своего деда по матери, 79-летнего Титова Федора Андреевича, который доживал свой век с детьми и внуками в Матово. По приглашению Сергея к нему в Константиново приехал его молодой 19-летний друг Иван Приблудный (Яков Петрович Овчаренко), красивый, широкоплечий, веселый и находчивый. Вечером они с Есениным ходили по селу с гармошкой, распевая частушки. Они оживляли притихшее после пожара село. Сестра Есенина Екатерина, гостившая у своих родителей, обратила свое благосклонное внимание на Приблудного. Заметив это, Сергей постарался не допустить до более глубоких отношений: он считал Приблудного не очень серьезным.

В начале лета Есенину пришлось вернуться ненадолго в Москву, чтобы принять участие в торжествах, посвященных 125-летию со дня рождения Пушкина. Празднование началось у памятника Пушкину на Тверском бульваре — одном из исторических мест Москвы. Тверской бульвар был проложен в центре Москвы в последний год царствования Екатерины П. В 1796 году, за 4 месяца до ее кончины, бульвар был открыт для движения и прогулок. Он тянулся от Тверской улицы до Никитских ворот. Одним из его украшений был Страстной монастырь. В 1918 году он был закрыт. В 1928 году в нем был устроен антирелигиозный музей. В дальнейшем все постройки монастыря были разрушены, как и многие другие памятники архитектуры. Их взрывали, разбивали и жгли, то есть уничтожали собственную культуру, а заодно уничтожали и некоторых людей, причастных к русской культуре. На другой стороне бульвара, в доме № 23, находился Камерный театр, а рядом с ним, в доме № 25, — «Дом Герцена», в котором раньше жил русский писатель А. И. Герцен, памятная доска на этом доме появилась в 1920 году. В дальнейшем дом был передан московской писательской организации. На Тверском бульваре в доме № 28 находилась мастерская скульптора Конёнкова, которую нередко посещал Есенин. В конце Тверского бульвара в 1923 году был открыт памятник русскому биологу Тимирязеву Клименту Аркадьевичу (умер в 1920 году). Скульптор памятника — С. Д. Меркуров.

Памятник А. С. Пушкину в начале Тверского бульвара, сооруженный на народные средства скульптором А. М. Опекушиным, был установлен 26 мая (6 июня) 1880 года. Глеб Успенский на открытии памятника сказал о Пушкине: «Встал над Москвой во весь свой рост великий сын великой России, который был славен только работой своей мысли», «В дни войны он стал символом надежды и веры в Победу». В 1938 году памятник Пушкину был передвинут на другую сторону Тверской улицы.

Есенин к памятнику Пушкина (он тогда стоял еще на Тверском бульваре) пришел одетый, как Пушкин, в крылатке и цилиндре, чтобы быть похожим на великого поэта. Он прочитал стихи, посвященные Пушкину:

Иван Никифорович Розанов писал в своих воспоминаниях: «Есенин стоял на ступеньках пьедестала. Светлые кудри его резко выделялись в толпе. Он читал свои стихи, посвященные Пушкину, громко и четко, размахивая, как обычно, руками. Есенин был достойный преемник пушкинского дела и пушкинской славы».

По окончании торжеств Есенин снова уехал в село Константиново, где оставалось еще много незавершенных хозяйственных дел. А потом вернулся в Москву, оставив, как всегда, в родном селе частицу своей души.

 

Скитания

Инстинкт свободы, жажда новых впечатлений, стремление познать неизведанное заставляли поэта Сергея Есенина преодолевать большие расстояния, чтобы познакомиться с новым миром жизни. Путешествовал он то на поезде, то на машине, то в повозке, а иногда и пешком. «Дорога — мир особый, отличный от оседлого быта, мир тревожный, бессонный, увлекающий сменой впечатлений», — писал альманах «Памятники Отечества» в 1995 году, рассказывая об удивительном путешествии 56-летнего сибирского казака Андрея Назимова, проделавшего в середине XIX века пешком путь от сибирского городка Кяхты на границе с Китаем до Петербурга, с целью увидеть столицу России и государя-императора Николая I.

Известно, что при любом виде движений умеренных и неизнурительных улучшается кровоснабжение мозга и, как следствие, ускоряется течение мыслей. Движение не только улучшает умственные способности, но и продлевает жизнь. «Двигайся больше — проживешь дольше», — гласит мудрая пословица. Этому правилу следовали и следуют многие работники умственного труда. Пушкин, путешествуя по дорогам страны верхом или в карете, брал с собой записную книжку, так как во время движения возникали свежие мысли, которые он тут же записывал. Гоголь, страдавший душевным заболеванием, одним из проявлений которого было торможение коры головного мозга, преодолевал его с помощью езды в экипаже, и чем более тряской была дорога, тем яснее становились его мысли. Многие лучшие страницы своих произведений он обдумывал в дороге. Бэла Ахмадулина часто сочиняла стихи, прогуливаясь по парку.

Есенин немалую часть своей жизни проводил в поездках по стране. В автобиографии он писал: «Россию я исколесил вдоль и поперек, от Северного Ледовитого океана до Черного моря, от Закавказья до Китая и Индии». Перед своей поездкой за рубеж он успел побывать в Средней Азии, где, по воспоминаниям его знакомой Надежды Давыдовны Вольпин, которая в 1924 году родила от него внебрачного сына Александра, в Средней Азии его привлек «необычный вид туземных городов», с домами под плоскими крышами, восхищался животным миром Средней Азии, особенно верблюдами и ишаками. После поездки на Урал он привез поэму «Пугачев» и в 1921 году прочитал монолог Хлопуши в театре Мейерхольда. После опубликования поэмы он предложил ее театру для постановки на сцене. Но театр Мейерхольда, как и другие театры Москвы, ее не принял, сославшись на ее «несценичность», и предложил переделать. Есенин отказался: «Пусть театр перестраивается».

Много раз он ездил на Кавказ, посещал то Баку, то Тифлис, то Батуми. Его привлекала не только экзотическая природа, но и гостеприимство кавказцев, их трудолюбие и трезвый образ жизни. Из каждой поездки он привозил шедевры своей поэзии. Приобретал новых друзей, пропагандировал свое творчество, в связи с чем поездки были одновременно и своего рода рекламой.

Незадолго до поездки за границу Есенин поехал со своим другом, поэтом Анатолием Мариенгофом, на Юг России. Когда они ехали на поезде от станции Тихорецкой по направлению к Пятигорску, из окна увидели молоденького тонконогого жеребенка, который бежал за поездом. Мариенгоф позже описал этот эпизод: «Видим, по степи вперегонку с поездом скачет рыженький жеребенок. Так скачет, так скачет, что нам стало ясно, он решил почему-то обогнать поезд. Есенин его подбадривал. Скакал долго, версты две, потом стал уставать, и его поймали на какой-то станции». Это зрелище позабавило пассажиров, а Есенин настолько им восхитился, что описал этот эпизод в поэме «Сорокоуст»:

Ради поиска новых материалов для творчества поэт мирился с неудобствами кочевой жизни. Он редко задерживался на одном месте, так как новизна впечатлений через какое-то время исчезала и превращалась в повседневность. Будучи на Кавказе, Есенин познакомился в феврале 1924 года с журналистом, редактором газеты «Бакинский рабочий» Чагиным Петром Ивановичем (настоящая фамилия Болдовкин), а тот познакомил поэта с Сергеем Мироновичем Кировым и Михаилом Васильевичем Фрунзе. Есенин в их присутствии прочитал свои стихи, получившие их одобрение. Жил на даче Чагина в Мардаканах, принадлежавшей раньше одному хану.

Друзьям писал, что живет недалеко от Баку, «как некий хан». Мечтал посетить Персию. Но его желание так и осталось только мечтой. Киров сказал Чагину: «В Персию мы его не отпустим, учитывая опасность для его жизни. А Вам поручаем создать иллюзию Персии в Баку. Чего не хватит, довообразит. Ведь он же поэт, да какой!» Такой отзыв о творчестве Есенина был для него особенно ценным, так как это было мнение не дилетанта, а литературного критика и знатока поэзии. Есенин «довообразил» и написал «Персидские мотивы», не будучи в Персии. После чего продолжал свои бесконечные поездки по городам и селениям Кавказа. Возвращался в Москву, чтобы через некоторое время снова оказаться на Кавказе. О своих странствиях он писал:

В конце декабря 1924 года Есенин познакомился с молодой учительницей Шагане Нарсесовной Тальян. Она привлекла его своей красивой внешностью, женственностью, а также начитанностью и умом. Он часто гулял с нею по улицам или в парках, декламируя свои стихи. Шагане Тальян он посвятил несколько стихотворений, и среди них одно, особенно полюбившееся ей:

Есенин неоднократно ездил в Ленинград по издательским делам, но чаще приезжал в Москву. В один из своих приездов он посетил знаменитого артиста Василия Ивановича Качалова. В тот день артист был на репетиции, а в его квартире Есенина встретил домашний пес Джим, который сразу признал в нем друга. Вернувшись домой, Качалов увидел, что Есенин и Джим сидят на диване, тесно прижавшись друг к другу. Качалов в своих воспоминаниях писал: «Есенин одной рукой обнимал Джима, а другой держал его лапу и восхищался: "Что это за лапа? Я сроду такой не видал"». Джиму поэт посвятил свое стихотворение:

Говорили, что последние две строфы Есенин посвятил женщине, которой был чем-то обязан. Одни считали, что он имел в виду Зинаиду Райх, другие — Галину Бениславскую, а некоторые предполагали, что Айседору Дункан.

Один из приездов Есенина в Москву был омрачен печальным известием. В Старо-Екатерининской больнице от менингита скончался его друг поэт Александр Васильевич Ширяевец (настоящая фамилия Абрамов). Его смерть потрясла Есенина. За гробом он шел с низко опущенной головой и удрученным видом. У могилы был задумчив и мрачен. Оживился и поднял голову только после того, как неожиданно к могиле подлетел соловей, сел на соседнее дерево и громко пропел свою соловьиную песню, как будто специально был послан провидением, чтобы развеять печальную картину погребенья. На смерть друга Есенин написал стихи, в которых были грусть об ушедших в вечность людях и предчувствие своей гибели:

Видя неустроенность быта Есенина, Галя Бениславская посоветовала ему написать заявление в Союз писателей о предоставлении квартиры. Что он и сделал спустя короткое время. Но при своей жизни вечно странствующий поэт квартиру так и не получил. Остался, как Ахматова, «вечным скитальцем по чужим углам».

 

Патриотизм

«Чувство Родины было основным в моем творчестве», — писал о себе Есенин. Прославляя свою Родину в стихах, он в то же время понимал несовершенство устройства общества. В лице России он прежде всего прославлял свою малую родину, свой рязанский край. Один из посетителей Константиново писал: «Обыкновенное захолустное село, неброская природа, откуда же у деревенского паренька такая яркость красок, свежесть образов, певучесть слова». А для Есенина это было самое прекрасное место на земле, потому что он родился в этом селе, знал в нем каждый уголок, каждую тропинку, каждое деревце, и оно было самым дорогим для него, самым любимым. Эта любовь была порождена не столько умом, сколько сердцем. Уехав в город, он тосковал по дому с голубыми ставнями, по шелесту клена у забора, по яблоне под окном, по запаху степных трав. В городской суете он никогда не забывал свое родное гнездо и при каждом удобном случае спешил на встречу с ним. В одном из стихотворений он писал:

Это был не литературный прием, а выражение глубоких чувств его души. Любовь к родине — это та непостижимая для ума сила, которая была пищей для его творчества. Уехав в Москву, он пишет школьному другу Грише Панфилову 14 сентября 1913 года: «Здесь много садов и скверов, но что они по сравнению с красотой наших полей и лесов».

Прибыв в марте 1915 года в Петроград, он уже через три месяца стремится в родное село, чтобы увидеть родные лица, дом с голубыми ставнями. В письме к издателю Мурашеву он пишет: «У Вас в Питере хорошо, а здесь в миллион раз лучше». Объездив почти полмира, он не нашел уголка красивее его села, его Рязанщины. Даже богатая экзотическая природа Кавказа оставляла его равнодушным, несмотря на то что двор его приятеля Льва Повицкого, у которого он иногда отдыхал, утопал в зелени, а рядом плескалось теплое море, к которому вела аллея из пальм, а он тосковал по родным местам:

Любовь к родному краю была не только в строках его стихов. Она была в его сердце и в его мыслях постоянно и горела незатухающим пламенем. Своим приятелям пишет восторженные письма, что он удит рыбу в Оке, спит на сеновале, укрывшись овчинной шубой.

«Катилось колесо» истории России, истории то героической, то трагической, а любовь Есенина к Родине оставалась неизменной. Он прославлял свою Родину даже такой, какой она стала в первые годы после революции, — нищей, разоренной и голодной. Но он верил в ее возрождение:

Во время своего путешествия за границу, обозревая чужие страны, он невольно сравнивал их со своей Родиной, обнищавшей, но выжившей в глобальных катаклизмах. И чем больше был ее контраст с благополучной заграницей, тем роднее и ближе она становилась для него, и он не мог променять ее ни на какие блага в чужой стране:

Но кроме восторженных слов о родине у него прорывалось и разочарование:

Но страна не стала для него, разочарованного в послереволюционном устройстве общества, менее родной и близкой, и он не переставал верить в ее будущее:

Вернувшись из заграничной поездки в Россию в августе 1923 года, он, по воспоминаниям Миклашевской, «трогал руками дома, деревья, говорил, что здесь и небо, и луна другие и он "как жену чужую, обнимал березку"». Его село после пожара выглядело бедным, сиротливым, жалким, но и в таком виде оно оставалось дорогим его сердцу, даже полуразрушенный плетень вызывал неподдельную радость в душе:

До конца дней в душе народного поэта Сергея Есенина оставались трепетное чувство к родине и вера в светлые дни для нее:

 

Особенности личности

Природа щедро наградила русского поэта Сергея Есенина поэтическим даром, живым воображением, возвышенной душой, но не отпустила ему в достаточной степени сдержанности и холодной рассудительности. По мнению французского писателя Ларошфуко (1613–1680): «В характере человека больше изъянов, чем в его уме».

Характер — это способ поведения человека. Неровный нервический характер Есенина стал проявлять себя уже в ранней юности. Порывы экзальтации и восторженности сменялись гневной раздражительностью.

Младшая сестра Есенина Александра в своих воспоминаниях писала: «Характер у Сергея был неровный, вспыльчивый. Но вспылив, тут же отходил, долго сердиться не мог». Были в его характере и некоторые эпилептоидные черты: чрезмерная чистоплотность, необыкновенная аккуратность в одежде, педантичность, «на его столе был всегда порядок», — вспоминала сестра Александра. За элегантность в одежде его называли «дэнди». Многие литераторы, лично знавшие Есенина, отмечали его стремление «щегольнуть внешностью европейца и «одеваться с иголочки» (Рюрик Ивнев). Эту черту отмечал и мемуарист П. Зайцев: «На нем дорогой костюм, серая фетровая шляпа, лакированные туфли, элегантное пальто на шелковой подкладке, небрежно перекинутое через руку, в другой руке лайковые перчатки, тонкий запах заграничных духов, бабочка на шее, обмотанной шарфом, трость». А литературный критик В. П. Друзин сравнивал Есенина с Шаляпиным: «Умение изящно носить костюм я видел только у одного человека из низов — у Шаляпина».

При необходимости, если требовали интересы дела, Есенин мог принять и крестьянский вид: явиться на прием к влиятельным лицам в поддевке и в деревенских сапогах. Неотразимое впечатление на окружающих производила его красивая внешность: «стройная фигура, лицо, обрамленное копной пышных вьющихся волос, доверчивый взгляд ясных голубых глаз» (Воспоминания современников). Поражали правильные черты лица, как будто вылепленные искусной рукой скульптора. Все было умеренно, все было «на своем месте» — и четко очерченные губы, и округлый подбородок, и ровный нос, прямой лоб, слегка прикрытый с левой стороны прядью белокурых вьющихся волос. Все это сочеталось с красивой посадкой головы, стройной и крепкой, пропорционально сложенной фигурой. Казалось бы, у человека с нежным, почти ангельским лицом, и характер должен быть ангельский. Но природа, видимо, весь запас своей щедрости вложила в его почти классическую внешность, не оставив места для такого же идеального характера. Однако как считал русский историк В. О. Ключевский: «Достойный человек — не тот, у кого нет недостатков, а тот, у кого есть достоинства».

При определении особенностей характера человека исследователи старались втиснуть их многообразие в узкие рамки классификации, описывали даже национальные особенности характера: педантичность немцев, беспечность французов, деловитость американцев, бесшабашность русских, хотя характеров столько, сколько в мире людей. У каждого человека свой характер. Он неповторим, как отпечатки пальцев, как тембр голоса, как внешность. Поэтому любая классификация — это лишь грубая схема.

Французский писатель Стендаль определял характер как «совокупность моральных качеств». Изъяны в характере Есенина врачи объясняли врожденными особенностями развития личности (психопатия по старой классификации), но они искупались его поэтическим талантом и необыкновенной работоспособностью.

Об особенностях характера Есенина, о его экстравагантных поступках суждения были неоднозначными, а иногда и противоречивыми. Это свидетельствует о том, что сам Есенин был противоречив и изменчив как в своих поступках, так и в высказываниях. Порой казалось, что в его сознании уживаются два мировоззрения, два непохожих друг на друга существа. С одной стороны, восторженный поэт, любивший до самозабвения свою Родину и свой народ, а с другой — бунтовщик, не умевший управлять собственными эмоциями и позволявший им выливаться наружу в самых неподходящих местах, нанося ущерб его репутации. Гневное раздражение вспыхивало в нем внезапно, и ему стоило большого внутреннего напряжения, чтобы погасить его. Американский писатель Теодор Драйзер писал: «Каждый индивидуум — это клубок противоречий, тем более личность одаренная».

В последние годы своей жизни Есенин все чаще оказывался в плену своих бушующих страстей. Древнегреческий философ Аристотель (384–322 гг. до н. э.) писал: «Властвует над страстями не тот, кто воздерживается от них, а тот, кто управляет ими, направляя, куда нужно и полезно». Талантливый русский критик Белинский считал, что «один человек не может вместить в себе всего; всеобъемлемость ума и многосторонность таланта дается немногим избранным». Есенин вмещал. Он успевал не только сочинять стихи, но и быть в курсе событий в стране. Много читал и был более эрудирован, чем многие литераторы с высшим образованием. Он был быстрый не только в движениях, но и в сообразительности. Был восприимчив к красоте природы. Его ум обладал удивительной способностью быстро оценивать обстановку и так же быстро делать выводы.

Когда он был за границей, многие считали, что он ничего не увидел, ничего не услышал, так как вместе с Дункан быстро промчался по разным странам, преодолевал большие расстояния, нигде не задерживаясь надолго. Но ему достаточно было беглого взгляда, чтобы составить представление о них. В этом была особенность его восприятия: мгновенно фиксировать в своей памяти все то, что видел и слышал. Проезжая на машине по Америке, он обратил внимание на фермерские поселки. По возвращении в Россию в беседе с Галиной Серебряковой заметил, что по сравнению с ними «наши крестьянские поселения выглядят жалкими, бедными и убогими». Увидел он и Бруклинский мост, и эстакады, и рекламу, и магазины с обилием товаров. Увидел он и американскую биржу, где в снующей многоголосой толпе совершались экономические сделки.

Там, где другим людям потребовалось бы время, чтобы поразмыслить, он все схватывал сходу. Эту способность подметили еще имажинисты, когда он был в их среде, и потому его уход от них оказался невосполнимым, и они скоро перестали удивлять горожан чем-то оригинальным. Находясь в Петербурге по нескольку месяцев или дней, он успевал участвовать в заседаниях разных обществ, посещать выставки и музеи. Ему было достаточно беглого осмотра, чтобы составить представление о них.

Интерес к чтению у него появился еще в школьные годы, и, будучи взрослым, он продолжал много читать как отечественную, так и зарубежную классику. Любил стихи Байрона, Гете. Читал даже тех зарубежных литераторов, которых мало кто знал в России. При этом не только знакомился с их творчеством, но и с особенностями их личности. Прочитав книги об Эдгаре По и Альфреде Мюссе, сделал вывод, что их душевные расстройства напоминают его собственные. Казалось, он все воспринимает мимоходом, не задумываясь, не успевая осмыслить. Но его беседы с классиками литературы, с политическими деятелями, с учеными поражали осведомленностью. Это отметил и Киров, познакомившись с ним на даче Чагина в Мардаканах.

Казалось, его творческий путь идет вразрез с жизненным. Творческий путь — это путь человека целеустремленного, который умеет работать и реализовывать плоды своих трудов. А жизненный путь — это путь странствующего, неприкаянного и семейно неустроенного человека.

Некоторые его друзья отмечали, что он лишен был дара любви, что вся любовь у него ушла в творчество, что у него никогда не было настоящего чувства ни к одной женщине. И он будто бы страдал от этого и потому создал воображаемый образ возлюбленной:

Его осуждали за самовосхваление, когда он с эстрады говорил, что он «самый лучший поэт в стране». Многие относились к этому, как к детским проказам, другие воспринимали снисходительно: «Пусть кричит о своем таланте, он никому не мешает». Но хвалил он себя заслуженно. Он был талантлив в его исключительной впечатлительности, в отсутствии того, что называют характером. Он легко поддавался всякому, кто поддерживал в нем пустое славолюбие и тяготение к саморекламному шуму. Ему льстили заискивание и поклонение, но за свои поэтические принципы держался твердо, не позволял себе небрежно работать над словом». Некоторые называли его «стяжателем материальных благ», так как с разрешения местных властей одно время имел с Мариенгофом книжную лавку на Большой Никитской улице (был пайщиком). Торговля книгами давала неплохой материальный доход. Но в то же время он никогда не имел собственного угла, скитался по чужим, а его заявление в профсоюз о предоставлении жилья так и осталось без движения до конца его жизни. Рюрик Ивнев считал Есенина расчетливым, внутренне сухим: «Он никого не любил простой согревающей человеческой любовью». Ивнев много лет знал Есенина, но так и не понял его настоящую душу. Есенин трогательно заботился о своих родных. Будучи за границей, просит Мариенгофа и Шнейдера помочь деньгами старшей сестре. А по возвращении из-за границы забирает в Москву свою младшую сестру Шуру и двоюродного брата Илью. Родителям помог выстроить новый дом. Заботился он не только о родных, но и о знакомых. Будучи за границей, просит друзей послать из его гонорара денег Мариенгофу и его жене Некритиной: «Пошлите этим дуракам денег, а то им не на что будет вернуться домой». Узнав о бедственном положении своего друга Клюева, высылает ему сначала деньги, а потом посылку с продуктами и пайки АРА от благотворительной американской компании.

Многие считали, что Есенин не любил по-настоящему ни одной женщины. Но в юности в 16-летнем возрасте у него была первая страстная любовь к учительнице Бальзамовой, которая предпочла его другому. Однако, видимо, он никогда не забывал о ней, и в 30-летнем возрасте он отразил это в стихотворных строчках:

В обществе принято говорить о сильном характере и твердой воле мужчин и о слабости женской натуры. Но это условное разделение. В обыденной жизни мужчины более ранимы, более чувствительны к невзгодам, к физической и душевной боли. Мучительнее переживают неприятности. Женщины более истеричны и театральны, и переживания их менее глубоки, рассчитаны на внешний эффект. Это связано с неодинаковым строением головного мозга. У женщин лучше развито левое полушарие, поэтому у них лучше память и интуиция. У мужчин более развито правое полушарие, и в связи с этим у них выше творческие способности.

Личность Есенина во многом остается загадочной для исследователей его жизни и творчества, которым пока еще не удалось полностью проникнуть во все нюансы его натуры и в феномен его необыкновенной поэтической одаренности. Это предстоит сделать будущим поколениям исследователей.

 

Расстройство личности и пристрастие

Здоровье — высшая ценность в жизни человека, но далеко не все люди осознают это, растрачивая его бездумно. Один из мыслителей прошлого, французский писатель Лабрюйер Жан (1645–1696) писал: «Люди более всего стремятся сохранить жизнь, но менее всего ее берегут». Римский философ Сенека Луций Анней (ок. 4 г. до н. э. -65 г. н. э.) считал, что «короткую жизнь мы не получаем от природы, а делаем ее такой сами».

К этому можно добавить, что продолжительность жизни и уход из нее нередко зависят не только от небрежного отношения человека к своему здоровью, но также от тяжелых неизлечимых болезней или от неблагоприятных жизненных ситуаций. Многие современники Сергея Есенина склонны были считать, что он мало заботился о сохранении своего здоровья, хотя болезненные черты были заложены в его натуре самой природой еще в утробе матери. Кстати, они же повлияли на появление у него поэтического таланта.

Как уже отмечалось выше, он с детских лет отличался повышенной нервозностью и легкой возбудимостью. Этому способствовали не только врожденные особенности личности, но и неблагоприятная домашняя обстановка — ссоры между матерью и ее свекровью. Малыш, которому в то время не было еще и трех лет, воспринимал их не столько умом, сколько своей детской душой и реагировал на них слезами. Пережитые в раннем детстве страдания отразились на психике ребенка, ранимой от рождения. Родные принимали его капризы за особенность детского возраста.

В школьные годы будущий поэт, по воспоминаниям друзей, отличался повышенной эмоциональностью, конфликтностью, восприимчивостью к обидам. Особенность его психического склада проявилась отчетливо после его переезда на жительство в Москву к отцу, который не понял душевного состояния сына, не одобрил его увлечения поэзией. Попав в трудную жизненную ситуацию после ухода от отца, впечатлительный юноша совершает суицидальную попытку, описанную выше. 17-летний возраст относится к критическим периодам жизни, особенно для мальчиков (Максим Горький в этом возрасте хотел таким образом уйти от трудной жизненной ситуации).

С годами неровные черты характера будущего поэта периодически сглаживались, но при столкновении с житейскими трудностями появлялись «нервные срывы» в виде приступов гневливого раздражения. Появились новые особенности характера — настойчивость, своеволие и стремление к превосходству над окружающими, в чем бы оно ни проявлялось — в спорах, в ловкости, в творчестве. Причиной конфликтности и неуживчивости с коллективом молодого Есенина было врожденное патологическое расстройство личности, которое по международной номенклатуре характеризуется дисгармоничностью психического склада, сохраняющейся на протяжении всей жизни. В то же время патологическое развитие, как это ни покажется парадоксальным, обусловило развитие таланта. По определению отечественных психиатров, «всякий творческий процесс протекает в таком состоянии, которое характеризуется как анормальное».

Помимо врожденных особенностей нервной системы, на анормальность влияют и алкогольные эксцессы. Римский историк I в. н. э. Валерий Максим писал: «Чрезмерное пристрастие к вину закрывает дверь для всех достоинств и открывает ее для всех пороков». В состоянии алкогольного опьянения Есенин совершал такие поступки, которые не свойственны ему были в трезвом состоянии. После употребления даже одной рюмки своего любимого напитка — «Шампанского» — он из ласкового, деликатного и услужливого человека превращался в скандального, гневливого и придирчивого, а иногда проявлял стремление и к агрессии. Поэт Андрей Белый считал, что тревожные симптомы появились у Есенина в 1918 году: расшатанность нервов и склонность к вину. Уже тогда мысли о смерти терзали его. Подозрительность к окружающим и недоверчивость замечала Айседора Дункан, когда во время приступов гневливого раздражения он говорил, что его «оскорбляют, издеваются и высмеивают». В Париже была попытка самоповешения на люстре.

С ростом популярности росло количество друзей, стали частыми застолья в ресторанах или в домашних компаниях, и, как следствие, участились и болезненные приступы, из-за которых попадал в скандальные истории. После описанного выше скандала в кафе 17 декабря 1923 года он был направлен в нервно-психиатрический профилакторий (Большая Полянка, 52). Навестивший Есенина в лечебнице поэт Рюрик Ивнев обратил внимание на его болезненное состояние: «говорил полушепотом, озирался по сторонам, потом начал нервничать», сказал, что нужно пересесть от окна: «Здесь опасно, за мною следят, увидят и запустят камнем». После лечения болезненные проявления исчезли, ему разрешили свободный выход, а в конце января 1924 года отпустили в Колонный зал для прощания с усопшим вождем революции Владимиром Ильичом Лениным.

После выписки Есенин жил то у друзей, то у Галины Бениславской. Вскоре появились слухи о его «чудачествах»: будто бы в одном кафе кого-то хотел ударить стулом, набросился на швейцара, поведение которого показалось подозрительным, а в другом месте «в посетителя бросил тарелку с винегретом». Возможно, ради сенсации приукрашивали его вполне невинные поступки. В марте 1924 года, возвращаясь после дружеского застолья, Есенин встретил на Малой Бронной братьев Нейман, заметил враждебность с их стороны и вступил в драку. Поведение посчитали почему-то не проявлением болезни, а хулиганством. Поэт Колоколов Николай Иванович позже писал, что во время поездки с Есениным на вокзал «им овладел приступ буйства, и он стал с ругательствами бить по спине извозчика, я не выдержал и пошел пешком». Вместо того чтобы заявить в лечебное учреждение, друг оставил Есенина одного с его болезненными эмоциями.

Люди, близкие к Есенину, в один голос утверждали, что он «страдает расстройством психики». Прозаик Николай Николаевич Никитин не сомневался, что Есенин «болен манией преследования». Такого же мнения был Илья Эренбург: «Есенин нигде не находил себе места, подозревал в кознях даже своих друзей, считал, что скоро умрет. Я видел его в спокойном состоянии и в состоянии, граничившем с помешательством». Редактор журнала «Красная Новь» Александр Константинович Воронский вспоминал: «Есенин говорил, что у него много врагов, которые в заговоре против него и собираются убить». Встретив Есенина в Азербайджане, Воронский обратил внимание на его необычный вид: «Говорил полушёпотом. Нагнал на себя страх, придумал, что обречён, и бегал от несуществующих убийц». Однажды, сидя в кабинете Воронского, вдруг забеспокоился, «распахнул дверь и, увидев дежурного охранника, начал его душить», приняв за подосланного убийцу. Воронский был уверен, что у Есенина «бред и зрительные галлюцинации». Того же мнения был и журналист Николай Константинович Вержбицкий: «Есенин видел молчаливую мрачную фигуру в углу, обращался к ней с истерическими возгласами оставить его в покое. Болезненная мнительность вылилась в тяжелую форму подозрительности и страха перед мнимым врагом». Будучи у одного знакомого, вдруг заявил, что маляры, работавшие в соседней квартире, сговариваются его убить. Страх перед мнимыми преследователями заставил его обратиться к знакомым с просьбой устроить инсценировку его похорон, «я скроюсь от них, а вы похороните пустой гроб». С этой же целью стал часто менять места своего пребывания. На Евдокимова Ивана Васильевича Есенин произвел двойственное впечатление: «Когда был трезв, вел себя нормально, в его глазах загорался синий огонь, и он производил приятное впечатление, а когда был пьян, то казалось, что гасит желтый ночник, он становился заносчивым, грубым, говорил резко, почти кричал, размахивал руками. Впечатление создавалось тяжелое, неприятное и отталкивающее. Пьяный разгул не мог казаться случайным, под ним виделась душевная драма». Поэт Всеволод Рождественский в воспоминаниях писал: «Из Москвы дошли тревожные слухи, что Есенин мрачен, сосредоточен и склонен к самобичеванию. Его черная меланхолия граничит с психическим расстройством». Однажды друзьям рассказал, что в одной гостинице его «атаковали нетопыри» (род летучих мышей) — «серые кладбищенские уроды всю ночь не давали мне спать». По его словам, они влетали в форточку: сначала один повис на кровати: «я его ударил рукой, он сел на шкаф». Когда зажег свет, увидел, что у него когти красные, как наманикюренные, и рот кроваво-красной полоской». Он выгнал его палкой, влетел второй. Всю ночь с ними воевал, а к утру они исчезли». Такое мрачное впечатление на своих друзей и знакомых Есенин произвел потому, что они видели его мимолетно, чаще после его застолий или после душевных травм: смерть друзей, судебный процесс над поэтом Ганиным, который обвинялся в антисоветской агитации. Психотические расстройства Есенина, которые появлялись после употребления вина, были обычно кратковременными, преходящими, исчезали через несколько дней. После них начинался период активной творческой работы. В 1924 году, несмотря на частые застолья с друзьями, он продуктивно работает — пишет «Анну Снегину», которую опубликовал в январе 1925 года, «Поэму о тридцати шести», «Персидские мотивы», дорабатывает поэму «Черный человек». Ее считали автобиографичной:

Написал много стихотворений, посвященных родным и друзьям. Несколько раз ездил на Кавказ, в Константинове и в Ленинград. Устроил в школу младшую сестру Шуру, поселив ее у Бениславской.

Давний друг Есенина Георгий Устинов заметил, что после заграничной поездки поэт изменился: «Беглое знакомство с европейской культурой, может быть, усилило трещину в его психике, и без того имевшей склонность к раздвоению. Последние 4 года он мучился какой-то тяжелой душевной болезнью». Врач-психиатр Смоленской психиатрической больницы В. С. Гриневич написал патографию Есенина, в которой отметил: «Бросаются в глаза психопатическая особенность личности. Грустное настроение сопровождает его с детства. Алкоголизм, в котором видят единственную причину самоубийства, по нашему мнению, только подтолкнул его к этому. А причина лежит в более глубоких конституционных корнях. Патографическое изучение Есенина рисует нам его как мятущегося шизоида-гиперэстетика. Мы встречаем явное расщепление личности. В его душе живут противоречивые чувства».

Наблюдательность изменила, видимо, врачу, потому что никакого раздвоения и расщепления личности у Есенина не было. Личность оставалась цельной до конца его дней. Были лишь врожденные особенности развития личности (по старой терминологии — психопатия) и алкогольные эксцессы, которые и обусловливали его поведение.

Психиатр Кандинский В. X. считал основой расстройства личности «неправильную организацию нервной системы, приводящую к дисгармонии всей душевной жизни». Психиатр и невролог академик В. М. Бехтерев писал, что «в основе расстройства личности лежат пороки развития или перенесенные заболевания».

По классификации профессора-психиатра академика В. А. Гиляровского (не путать с прозектором Гиляревским) патологические расстройства у Есенина относятся к расстройству личности возбудимого типа. По Гиляровскому, поведение таких больных «определяется повышенным аффектом, нередки такие явления, как приступы ярости и гнева, а также попытки к самоубийству. Опьянение повышает возбудимость, делает легким совершение актов насилия. По окончании вспышек и в промежутках между ними психопаты корректны, общительны и пытаются загладить свою вину перед теми, кто потерпел от их болезненной возбудимости».

 

Новая семья

Есенин был необычен во всем — и в творчестве, и в своих желаниях, и в выборе спутницы жизни. Одни говорили, что среди женщин он искал тех, кто необходим был для создания новых поэтических образов. Другие говорили, что женщин «он искал среди знаменитых фамилий, которые могли бы прибавить ему славы». Помимо гражданских браков и кратковременных связей, у него было два законных брака, которые закончились разводами. На 30-м году жизни он делает новую попытку устроить семейную жизнь. Галина Бениславская, с которой он жил в гражданском браке после ухода от Айседоры Дункан и которая приютила у себя его сестер, любила Есенина безоглядно, а он отвечал ей только, как указывалось выше, дружеским чувством.

Сергей Есенин, 1925 г.

На его жизненном пути было много женщин, но почти до 30 лет он так и не нашел ту, с которой связал бы себя крепкими узами брака. После очередного увлечения у него, в силу особого склада его личности, вскоре исчезала новизна ощущений, они переставали вдохновлять его, и он расставался с ними. Это позволило даже его друзьям говорить о том, что увлечение женским полом ему необходимо было для всплеска вдохновения или для удовлетворения плоти, что любовь к женщине заглушалась у него «любовью к славе и к поэзии». Его друг Рюрик Ивнев писал: «Он не любил никого и ничего, кроме своих стихов. Он не любил по-настоящему ни одной женщины». Чувства Есенина к женщинам, как считали многие, были непостоянными, иногда мимолетными. Они ошибочно утверждали, что ему недоступно чувство любви — этого неуправляемого рассудком душевного движения, которое все еще остается малоизученным проявлением человеческой страсти. Друг Есенина Мариенгоф писал, что свою первую законную жену Зинаиду Райх «он ненавидел и ее же единственную и любил». Многие считали, что идеальной женой для него была бы Галина Бениславская, которая любила его до самозабвения, знала слабые стороны его натуры, прощала ему изъяны поведения и всегда приходила ему на помощь, если он в ней нуждался. Когда он был за границей с Дункан, она отметила одна день его рождения. Она надеялась, что он когда-нибудь к ней вернется. Когда он перешел к ней жить после отъезда Дункан, радости ее не было границ. Есенин жил с нею некоторое время в гражданском браке, знакомым представлял как свою жену. Он знал о ее жертвах, о ее любви к нему, о ее бескорыстии, ценил ее как порядочного и бескорыстного человека, как самого близкого друга, но был равнодушен к ней как к женщине.

5 марта 1925 года Галина на свой день рождения пригласила 25-летнюю внучку Льва Николаевича Толстого Софью Андреевну Толстую-Сухотину вместе с ее другом писателем Борисом Пильняком. Знала Галина о болезненной слабости Есенина, о его тяготении к людям известным или к их родственникам, но не подумала, что он обратит внимание на Софью Андреевну, ведь у гениальных людей крайне редко бывают гениальные потомки. Софья Андреевна была умная и порядочная женщина, но большими дарованиями не обладала. Писатель Юрий Николаевич Либединский писал о ней: «В облике этой девушки, в округлости ее лица и проницательно-умном взгляде небольших, очень толстовских глаз, в медлительных манерах сказывалась кровь Льва Николаевича. В ее немногословных речах чувствовался ум и образованность, а когда она взглядывала на Сергея, нежная забота светилась в ее серых глазах. В ее явной любви к Сергею присутствовало благородное намерение стать его помощником и другом».

Софья Андреевна была в восторге от ухаживания за нею Есенина и родным заявила, что она очень счастлива. Но родные отнеслись отрицательно к ее выбору, зная о неспокойном характере жениха и склонности к употреблению спиртных напитков. Она проигнорировала их мнение: «Я знаю, что иду на крест, но я иду сознательно. Я хотела бы жить для него и всю себя отдать ему». Друзья заметили, что он преобразился после знакомства с Толстой. Его часто видели гуляющим под руку с нею по улицам Москвы, всегда трезвого, элегантного. «В белом костюме он был обаятелен, — писал его друг, издатель Иван Васильевич Евдокимов. — Нам казалось, что, женившись, он перебесится и дальше начнется крепкая и яркая жизнь».

27 марта 1925 года Есенин по своим издательским делам уехал в Баку. В пути подвергся ограблению. С него сняли обувь и одежду, похитили деньги. «Хорошо хоть в брюках остался», — писал он Бениславской. Всегда изящный и модный, Есенин ходил теперь в потрепанной одежде с чужого плеча и в старых ботинках с чужих ног. На Кавказе он узнал о расстреле 30 марта его друга, поэта Танина Алексея Алексеевича, как «врага народа». Он поплатился жизнью за несколько антисоветских строк, напечатанных на типографском станке: «Россия стоит накануне гибели. Вместо законности — дикий произвол. Свобода мысли и свобода совести задавлены. Вот он, коммунистический рай!» В институте им. Сербского его признали невменяемым, но, несмотря на это, суд приговорил его к расстрелу. Для Есенина это была очередная тяжелая душевная травма.

Есенин не оставляет мысли о поездке в Персию. Бениславской он пишет: «Галя, вышлите 200 рублей. Нужно ехать в Тегеран, а за паспорт и аэроплан нужно платить. Передайте Толстой, что я ее помню. Поцелуйте Шурку. Галя, я очень дорожу Вами, без Вас в моей жизни было бы много плачевного. Вы мне близки как друг, но я Вас нисколько не люблю как женщину». Для Гали это признание было равносильно смертному приговору. «Сергей швыряется мною. Другой такой он не найдет», — записала она в дневнике.

Сергей Есенин и участники литературного кружка при газете «Бакинский рабочий», 1925 г.

Бедствия продолжали преследовать Есенина. В очередном письме к Бениславской он сообщает, что простудился, искупавшись при сильном ветре в море, «получил катар правого легкого» и попал в Бакинскую больницу Но, по свидетельству его знакомого литератора Непряхина Федора Семеновича, Есенин «во время посещения нефтяных промыслов неожиданно подбежал к открытому резервуару, наполненному нефтью, и бросился вниз». Говорили, что он кого-то испугался в стоявшей у резервуара толпе. Его быстро извлекли и обмыли в море, после чего он «получил сильную простуду». Лежал в Бакинской больнице больше месяца. Выписавшись в мае, вернулся в Москву, а через несколько дней уехал в Константиново на свадьбу двоюродного брата.

Галина Бениславская

После обильного свадебного застолья, по воспоминаниям Василия Наседкина, Есенин «стал совершенно невменяемым. Его причуды принимали тяжелые и явно нездоровые формы». Присутствовавший на свадьбе журналист и близкий друг Есенина Иван Иванович Старцев писал: «Есенин был невменяем. Пил без просвета, ругался, лез в драку, безобразничал. Было невероятно тяжело на него смотреть. Я не вытерпел и на следующий день уехал в Москву. В памяти остались: крестьянская изба. Есенин без пиджака, в растерзанной шелковой рубахе, вдребезги пьяный, сидит на полу и поет хриплым голосом заунывные деревенские песни». Так пагубно действовал на него алкоголь, даже в малых дозах.

По возвращении в Москву Есенин запой прекратил. Снова стал часто гулять с Толстой. «По-прежнему был красив и изящен» (Евдокимов). 16 июня он пишет сестре Кате: «Случилось многое, что переменило мою жизнь. Я женюсь на Толстой и уезжаю с нею в Крым. Сейчас с Соней не то, что было раньше, когда я повесничал и хулиганил». Вскоре он поселяется в квартире Толстой в Померанцевом переулке. Есенин считал, что она его судьба, так как цыганка по его просьбе «вынула обручальное кольцо у попугая» и передала ему. Об этом он вскоре написал в одном стихотворении:

Но долго вместе гореть не пришлось. Вскоре он уехал с невестой на юг отдыхать. Жили то в Баку, то на даче Чагина в Мардаканах. Там Есенин, по воспоминаниям его знакомой Москаленко Н. И., «много чудил». «Ждали гостей, неожиданно в дверях появился "некто с темным лицом" шатаясь, подошел к столу и сдернул скатерть с накрытого стола». «На следующий день Есенин пришел с извинениями и подарками». Другой неприятный эпизод случился на даче в Мардаканах. «Пьяный Есенин стоял у окна в такой позе, как будто собирается прыгнуть вниз. Я ухватила его, удерживая за рубашку, — рассказывает та же Москаленко, — рубашка трещала по швам, рвалась, но я его удержала…»

Неприятности на этом не закончились. На обратном пути в поезде, будучи в нетрезвом состоянии, поэт стал придираться к пассажирам, скандалить, в связи с чем на него было заведено судебное дело. По возвращении в Москву, по воспоминаниям его младшей сестры Шуры, «был взвинченным, крайне раздражительным». При встрече с писателем Юрием Николаевичем Либединским Есенин сказал, что «из женитьбы ничего не получится», т. к. невеста его — «убогая женщина».

— Ну так и не женись, еще не поздно отказаться, — посоветовал Либединский.

— И отказаться не могу, ведь она внучка самого Толстого. Очевидно, это так и должно быть, что Есенин женится на внучке Льва Толстого.

Он ушел в другую комнату, заплакал, а потом взял гитару и запел:

Есенин решил попытаться еще раз устроить семейную жизнь, но не по зову сердца и не по душевному расположению, а по зову болезненного тщеславия. 18 сентября 1925 года был зарегистрирован его брак с Толстой. Обе его сестры, Катя и Шура, перешли жить к Толстой, которая занимала две комнаты в 4-комнатной квартире. В двух других жили ее близкие родственники. Друзьям Есенин говорил, что его раздражает в квартире громоздкая мебель и что его «одолела борода», т. е. портреты Толстого на стенах, на столах, в ящиках, и он старался, как вспоминала А. Миклашевская, «бросить в них что-нибудь тяжелое». Он стал приглашать к себе друзей, устраивал попойки или уходил сам к ним, возвращался, со слов младшей сестры, «поздно, в состоянии опьянения». Неожиданно сбросил с балкона свой бюст работы Конёнкова, заявив, что «Сереже жарко и душно». Бюст рассыпался на мелкие куски. Мать Толстой Ольга Константиновна позже рассказывала своей приятельнице: «У нас жили какие-то типы, хулиганили и пьянствовали, спали на наших кроватях. Ели и пили на деньги Есенина, а у Сони не было башмаков. Он получал одну тысячу в месяц, все тратил на гульбу и остался должен. Но его винить нельзя. Он больной человек. Соню жалко».

В квартире у Толстой его навестил поэт Виктор Андроникович Мануйлов. Дверь ему открыла мать Сони и пожаловалась:

— А у нас дым коромыслом. Такая беда.

Вскоре Есенин снова прекратил запой и начал с помощью жены готовить к изданию сборники своих стихов. Собрав материал, вместе с женой отвез в издательство. Но бумаги были в беспорядке, их пришлось долго разбирать. Намечено было издавать по одному тому в месяц.

В ноябре Есенин поехал в Ленинград навестить друзей. Остановился у издателя Сахарова Александра Михайловича. Из воспоминаний Сахарова: он ночью почувствовал, что кто-то его душит. Включил свет и увидел Есенина. Вид у него был испуганный. У Сахарова спросил:

— Ты кто?

Сахарову удалось успокоить его и уложить в постель. Но под утро раздался звон разбитого стекла. Сахаров увидел, что Есенин стоит посреди комнаты в слезах, осыпанный осколками стекла. Сахаров понял, что у Есенина очередной приступ болезни, он отправил его в Москву и посоветовал родным показать его врачам. Родные уговорили его лечь на лечение в психиатрическую клинику. Получив от него согласие, жена его Соня тут же поздно вечером позвонила профессору Петру Михайловичу Зиновьеву, и 26 ноября 1925 года Есенин был госпитализирован в Психиатрическую клинику Московского университета, которой заведовал известный в медицинском мире России и Европы профессор Ганнушкин Петр Борисович.

 

Бегство из Москвы

В жизни человека, как и во вселенной, нет постоянства. Горькие минуты посещают многих людей, живущих на земле. Но у одних они кратковременны и не оставляют после себя заметного следа. У других они часты и наносят ущерб душевному здоровью. 1925 год был для Есенина особенно трудным, участились его нервные срывы и метания по стране. Казалось, поэт не наслаждался жизнью, а как будто сознательно губил ее и не боролся за удержание своего места в ней. Свою женитьбу на Софье Андреевне Толстой считал неудачной. Своему другу, журналисту Николаю Константиновичу Вержбицкому он писал вскоре после женитьбы: «Милый друг мой, Коля. Все, на что я надеялся, о чем мечтал, идет прахом. Семейная жизнь не клеится. Хочу бежать. До реву хочется к тебе. С новой семьей вряд ли что получится. Слишком все здесь заполнено великим старцем. Его так много везде и на стенах, и в столах, кажется даже на потолке, что для живых людей места не остается. Это душит меня».

Но дело было не в «великом старце», а в душевном разладе Есенина. Третий законный брак его с Софьей Андреевной, не успев укрепиться, уже готов был дать глубокую трещину. Препятствием для создания крепкой семьи были болезненные черты личности Есенина, его неуравновешенный характер. Последний год его поступки свидетельствовали о болезненном состоянии психики. После употребления даже одной рюмки шампанского через 1–2 дня появлялись страхи, он боялся преследования с целью его убийства, видел слежку за собой подозрительных лиц, которых, кроме него, никто не видел. Друзьям сказал, что сумеет себя защитить и живым в руки к «убийцам» не попадет. Обзавелся телохранителями и оружием.

В клинике ему была выделена отдельная палата на втором этаже. Обстановка в этом учреждении была комфортной, приближенной к домашней, всюду были ковры или ковровые дорожки, мягкие диваны и кресла, картины, цветы. Лечить его начал опытный психиатр Александр Яковлевич Арансон.

Через два дня в клинику прибыли представители следственных органов для снятия показаний. Заведующий клиникой профессор Петр Борисович Ганнушкин к Есенину их не допустил. Написал записку, что больной «не может быть допрошен в суде по психическому состоянию».

Во время своего лечения в Психиатрической клинике Есенин продолжает заниматься своим любимым делом — пишет стихи. На третий день пребывания из окна увидел занесенный снегом клен и в тот же день написал одно из лучших стихотворений:

В клинике его все раздражало: и постоянно открытая дверь палаты, в которую заглядывали любопытные пациенты, и свет ночника — необходимого атрибута всех психиатрических учреждений, и прогулки только в сопровождении персонала, так как находился под особым надзором в связи с мыслями о смерти. В город по издательским делам его отпускали только с лечащим врачом. Побег, очевидно, он задумал уже через несколько дней после поступления в клинику. Это можно усмотреть из его телеграммы другу Вольфу Эрлиху от 7 декабря 1925 года: «Немедленно найди 2–3 комнаты. 20-го числа переезжаю в Ленинград».

20 декабря Есенина в клинике навестила журналистка и издательский работник Анна Абрамовна Берзинь. Позже она в своих воспоминаниях о посещении клиники писала, что лечащий врач Есенина Арансон Александр Яковлевич, «добрый и мягкий человек», предупредил, чтобы не передавала Есенину колющих, режущих предметов, а также веревок и шнурков, чтобы больной не смог ими воспользоваться с «суицидальной целью». Объяснил, что болезнь «серьезная и нет надежды на выздоровление», что проживет он «не больше года». В тот же день Есенина навестил муж его сестры Екатерины — Василий Наседкин. Их брак был зарегистрирован 10 дней назад 10 декабря, а свадьбу решили сыграть позже. В своих воспоминаниях Наседкин писал, что Есенин «пополнел, посвежел, но глаза бегали нервно, не отставая от скачущих мыслей». От свидания с женой Софьей Андреевной Есенин отказался: он считал ее инициатором его помещения в клинику, видимо, не совсем поняв, что в лечебное учреждение его приняли не по желанию родных, а по психическому состоянию. Дочь профессора П. М. Зиновьева, возможно, со слов отца, говорила своему другу Ивану Приблудному, что болезнь Есенина уже вынесла ему свой приговор. Но это были лишь отдельные намеки на его обреченность.

21 декабря его в палате не обнаружили: после свидания с какими-то «приятелями» он исчез. Весь персонал клиники был крайне обеспокоен побегом, зная о его суицидальных намерениях. В других медицинских учреждениях не обратили бы внимания на самовольный уход и тут же выписали домой. Но в психиатрических больницах персонал несет ответственность как моральную, так и юридическую не только за лечение больного, но и за его поведение, как в лечебном учреждении, так и первое время после выписки до передачи его под диспансерное наблюдение. В клинике приняли меры по розыску беглеца. Искали его по городу всюду. Лечащий врач Арансон звонил родным и знакомым Есенина, а у кого не было телефона, ездил к ним на квартиру. Позже выяснили, что накануне к нему на свидание приходили двое приятелей, принесли с собой зимнее пальто, шапку и обувь, и он под видом посетителя прошел мимо охраны.

Покинув клинику, Есенин направился в Госиздат за положенным ему гонораром. Денег в кассе не было. И он написал доверенность на их получение — Наседкину. В Госиздате он встретил издательского работника Тарасова-Родионова Александра Игнатьевича, которому сказал, что с женой он разошелся, «она жалкая, убогая женщина». Те, кто видел его в тот день, отметили, что он был «нетрезвый, злой и скандальный». На следующий день он появился в Доме Герцена, где ночевал. Утром поехал на Новинский бульвар навестить своих детей, побывал у бывшей гражданской жены Изрядновой, повидался с сыном Юрием. А через два дня приехал на двух извозчиках на квартиру к Толстой, где жил последние месяцы. Младшая сестра Есенина — Шура, жена Софья Андреевна и Наседкин сидели в одной из комнат на квартире Толстой. Они были обеспокоены побегом Есенина из клиники, так как уже три дня не имели о нем никаких известий. Делали самые худшие предположения. В 7 часов вечера внезапно распахнулась дверь, и в комнату быстро вошел Есенин в сопровождении двоюродного брата Ильи и извозчика. Когда он появился на пороге комнаты, все облегченно вздохнули: нашелся беглец. Но радость была недолгой, насторожил мрачный вид Есенина. Не здороваясь, не говоря ни слова, он прошел в другую комнату и с помощью Ильи и извозчика стал лихорадочно собирать вещи и бросать в чемоданы. Когда вещи были собраны, он, не прощаясь, захлопнул дверь. Чемоданы вынесли из квартиры и разместили на двух санях. Так мог поступить только человек в состоянии глубокого душевного расстройства, который потерял последнюю опору в жизни. Младшая его сестра Шура так описала его уход: «Мы вышли на балкон. Вечер был теплый. Большими хлопьями падал снег, и сквозь его пелену было видно, как Илья и два извозчика устанавливают чемоданы. Сергей сел на вторые сани. Я крикнула: "Прощай, Сергей". Он помахал рукой, и сани скрылись за углом». Не предполагала тогда его любимая сестренка, что прощалась с братом навсегда. На второй день она со старшей сестрой Катей уехала на время каникул к родителям в Константиново.

Перед отъездом в Ленинград Есенин выпил по стакану шампанского с Клычковым, затем посетил в мастерской художника Георгия Богдановича Якулова, по воспоминаниям которого у него тоже выпил вина, после чего отправился на вокзал. По прибытии в Ленинград 24 декабря 1925 года поехал к Эрлиху. Не застав его дома, отправился в гостиницу «Англетер», снял номер на втором этаже, а через несколько минут уже был в номере своих знакомых Устиновых, которые жили этажом выше. Со слов Елизаветы Алексеевны (жены Г. Ф. Устинова), он был в приподнятом настроении. Сказал, что он прямо с поезда, из Москвы уехал навсегда, жить будет в Ленинграде, а к жене не вернется. В руках у него было 4 бутылки вина.

Предложил Устиновой выпить с ним. Строил планы на будущее: снимет квартиру вместе с Устиновыми, в которой «тетя Лиза будет хозяйкой». Вечером, помимо Георгия и Елизаветы Устиновых, у него в номере были молодой поэт Вольф Эрлих и знакомые ленинградские литераторы. Со слов Устиновой, «вечер прошел в воспоминаниях о прошлом». Потом Есенин прочитал поэму «Черный человек» в законченном виде.

25 декабря перед рассветом пришел к Устиновым, сказал, что едет к Клюеву. Те с трудом уговорили его подождать до рассвета. Клюев приехал в тот же день. Пришли литераторы Измайлов, Ушаков, Эрлих, Устинов. Пили вино и пиво, Есенин читал снова поэму «Черный человек» в законченном виде. Клюева представил присутствующим как своего лучшего друга, но в тот же день они повздорили. Клюев был обижен на дружеский шарж, который Есенин написал на него не так давно:

Спорили о литературе, потом помирились, расстались дружески. Ушли и многие гости. Эрлиха он попросил остаться у него на ночь. Позже Эрлих писал в воспоминаниях и в показаниях на следствии, что Есенин испытывал страхи. Боялся оставаться один в комнате: «Ты не понимаешь! Меня хотят убить!» — объяснил он ему. Предупредил дежурного охранника, чтобы к нему без его разрешения никого не допускали.

Утром следующего дня Устинова увидела Есенина в коридоре. Он стоял с мочалкой и мылом. Вид был растерянный. Сказал, что ванна сейчас взорвется, так как «огонь есть, а воды нет».

Из документов следствия известно, что 27 декабря у Есенина снова было много гостей: супруги Устиновы, художник Мансуров Павел, писатели Измайлов и Ушаков, ненадолго заходил Иван Приблудный. Есенин угощал их вином и пивом. Читал «Черного неловка» в третий раз. Сел на колени к Устинову, обнял за шею и со слезами стал жаловаться на неудавшуюся семейную жизнь. Вечером ели жареного гуся. Со слов Устиновой, обгладывая кости, он говорил, что любит их, так как «только в костях и есть вкус», никакого беспокойства в поведении не заметили. В присутствии Устиновой вырвал из блокнота исписанный лист, положил Эрлиху во внутренний карман и сказал, чтобы прочитал позже. Объяснил, что писал стихи утром 27 декабря кровью, т. к. «в этой паршивой гостинице нет даже чернил». Показал порезы на руке, из которых брал кровь. Из показаний Устиновой в 8 часов вечера все гости ушли. Но Эрлих вскоре вернулся: забыл портфель. Он застал Есенина сидевшим за столом в накинутом на плечи пальто и разбиравшим какие-то бумаги. Эрлих, взяв портфель, попрощался второй раз и ушел, оставив Есенина в комнате одного. Не предполагал Эрлих, что видит Есенина в последний раз живым. Стихи он прочитал только на следующий день, 28 декабря.

Все восприняли стихи как предсмертное прощание с другом. 29 декабря 1925 года они были напечатаны в некоторых ленинградских газетах, а еще через день — и в московских.

 

Уход из жизни

Как на земле, так и в мировом пространстве нет ничего вечного, даже звезды на небосклоне гаснут со временем. Человеческая жизнь тоже имеет предел. Это предначертано самой природой: за временным пристанищем на земле следует постоянное и бессрочное загробное пребывание. Из жизни уходят все, одни рано, еще не успев узнать ее вкус, другие достигают преклонных лет и оставляют после себя добрые, а иногда и недобрые дела. Уход из жизни — это закономерный итог человеческого существования. Но человеческий разум отталкивается от всего неприятного. Эта особенность сознания спасает здравомыслящих людей от безрассудных поступков. Исследователь М. И. Бахтин в одной из своих статей в книге «Прометей» писал: «Обычное сознание людей фактор смерти не усвоило и живет тем, что находит смерть невозможной». Об этом же писал еще до нашей эры древнегреческий философ Аристотель: «Все знают, что смерть неизбежна, но так как она не близка, то никто о ней не думает». Но Есенин не только думал о смерти, но и готовился к ней. Мотивы близкой смерти в его произведениях появились рано. Он писал о ней уже в 17-летнем возрасте:

Немного позже в другом стихотворении он пишет: «Себя усопшим в гробу я вижу». Как будто предчувствуя близкую разлуку с семьей, Есенин за последние полтора года 7 раз приезжал в свое село Константиново. После одного из приездов он написал такие пророческие слова:

Поэт Анатолий Мариенгоф был свидетелем неоднократных попыток Есенина к самоубийству: «Резал вены осколком стекла, пытался заколоться кухонным ножом». После ухода Эрлиха Есенин остался один в номере, один со своими мятущимися мыслями и страхами, которые обычно охватывали его в вечернее и ночное время. Рядом не было ни одной живой души, которая помогла бы развеять их. Сумрак и безмолвие ночи были единственными свидетелями последних минут жизни поэта. Никто не увидел его прощального взгляда в ночную тьму, не услышал последнего тяжкого вздоха. Петля вокруг шеи подвела роковую черту под его беспокойную жизнь. Когда погас последний луч сознания, сердце его, по всей видимости, еще тревожно трепетало, оно умирает последним. Этот маленький комочек в его груди умел страдать и сжиматься от боли. Но вскоре замер и этот последний живой звук в теле поэта, и мрачная бездна поглотила одного из лучших сынов России. А на столе и на полу осталась лишь груда разорванных бумаг — ненужных рукописей, старых писем и заметок, а также фотографий детей, которые он всегда носил в своем нагрудном кармане. Перед тем как уйти из жизни, он уничтожил свою связь с прошлым, чтобы ему легче было расстаться с ним. Нравственные муки оказались сильнее защитных сил организма, и молчали его инстинкты. Не смог предотвратить беду даже инстинкт самосохранения — один из видов общего рефлекса в широком смысле, который всегда стоит на страже здоровья и жизни человека, он срабатывает быстрее, чем приходит осознание опасности. Он был подавлен угнетенным состоянием духа и алкоголем.

Были ли у него «предвестники последнего часа?» (выражение Тютчева). Этого теперь никто не узнает. Он унес с собой все свои тайные мысли. Его жизнь не угасла от естественного одряхления, которого он не достиг. Он сам определил предел своего земного существования. На земле будут благоухать сады, взрослеть его сестры, дряхлеть родители, но это будет уже без него. Не нашел он на земле обыкновенного человеческого счастья. Его ум был создан для поэзии, а душа — для страданий. Он жил только своим творчеством, стремился к славе и достатку и, получив все это от своих трудов, покинул все земные блага. В жертву своему душевному спокойствию он принес самое ценное и дорогое — свою жизнь. Более дорогой жертвы сделать невозможно. Поэт погиб, сломленный жизненными невзгодами, борьбой со своими и чужими пороками. Не смог он восстановить потерянного равновесия, и душевное расстройство стало его убийцей. Это было не внезапное побуждение, как при белой горячке или аффективной вспышке. Самоубийство было обусловлено болезненным состоянием души, глубокой депрессией, которая стала отчетливо звучать в последний год жизни поэта. За два месяца до гибели он писал:

Еще в ранней юности, когда сама молодость должна наполнять жизнь радостью, он уже писал о смерти:

(«Исповедь самоубийцы»)

Что заставило знаменитого прославленного поэта вынести себе смертный приговор? Не от материальной нужды или от тупика в жизни убегал поэт, а от безысходности, от потери контроля над своими эмоциями, над своей волей, от потери веры в себя.

Первыми свидетелями гибели поэта были Эрлих и Устинова. Из ее показаний на следствии известно следующее. Утром 28 декабря 1925 года она пошла к Есенину «звать на завтрак». На стук никто не отозвался. Вскоре подошел Эрлих. Долго стучали, потом обратились за помощью к коменданту гостиницы Назарову В. М., который открыл дверь запасным ключом. На часах было 11 часов 30 минут. Из показаний Назарова: «Не прошло и двух минут, как гражданка Устинова и с нею гражданин Эрлих догнали меня и, хватаясь за голову в ужасе попросили меня вернуться в комнату номер 5. Я вошел и увидел Есенина висящим на трубе парового отопления в переднем правом углу на веревке, привязанной к трубе центрального отопления». Сразу же было сообщено во 2-е отделение милиции. Вскоре в гостиничный номер прибыли представители следственных органов, фотограф и судебно-медицинский эксперт профессор Александр Григорьевич Гиляревский». Затем стали подходить друзья погибшего. Первым прибыл поэт Всеволод Рождественский. Позже он так описал место трагедии: «Пустой коридор. Дверь в номер открыта настежь. За круглым столом милиционер составляет протокол, и тут же на полу против двери на ковре лежит, вытянув ноги и запрокинув лицо, Сергей Есенин. Уже тускнеющие, но все еще золотистые волосы разметаны по грязному полу среди сора и растоптанных окурков. Правая рука слегка поднята и окостенела в непривычном изгибе. Распухшее лицо было страшно. Одет в модные брюки. Щегольской пиджак висел на спинке стула. Бросились в глаза носки лакированных ботинок. Обстановка поражала неуютностью. Чемодан на стуле с модными заграничными галстуками был раскрыт. Нас заставили поставить подписи как свидетелей».

В «Хроникёрской заметке» было помещено короткое описание номера гостиницы: «В комнате царил полный беспорядок. Вещи разбросаны. На полу листы разорванных рукописей».

Поэт Всеволод Рождественский

Другой очевидец — поэт Борис Иванович Соловьев — увидел тело Есенина уже «лежавшим на диване с поднятым кверху лицом». Комната постепенно наполнилась людьми. Это были друзья поэта. Они были шокированы. От растерянности не сразу смогли осмыслить происшедшее и с испугом смотрели на безжизненное тело поэта. Некоторые из них еще вчера сидели рядом с ним за одним столом.

По окончании необходимых формальностей начали собирать показания первых свидетелей трагедии, после чего тело погибшего поэта было доставлено в морг Обуховской больницы.

 

Погребение

Вскрытие тела производил судмедэксперт профессор А. Г. Гиляревский, составивший подробный протокол. После этого гроб с телом поэта был доставлен в помещение Ленинградского Союза писателей (Фонтанка, 50) для гражданской панихиды. На гроб было возложено много венков из искусственных и живых цветов. На ленте одного из венков стояла надпись: «Поэту Есенину от Ленинградского Госиздата». Скульптор Золотаревский Исидор Самойлович сделал посмертную маску. Вокруг гроба стояли известные литераторы: Н. Тихонов, А. Сафронов, Вс. Рождественский, Н. Клюев, В. Эрлих. Клюев со слезами «долго целовал погибшего и что-то шептал».

28 декабря во многих ленинградских газетах появились сообщения о смерти Есенина, отозвалась «Ленинградская вечерняя Красная газета», на первой ее странице было написано короткое извещение: «Сегодня в Ленинграде умер поэт Сергей Есенин». Вскоре появились сообщения в других газетах. Некоторые поместили портрет поэта в траурной рамке. На следующий день некрологи написали Ленинградское отделение Госиздата и «Ленинградская правда».

Прощание с С. А. Есениным в Доме Союза писателей.

Ленинград, 29 декабря 1925 г.

После прощальных речей гроб с останками поэта в сопровождении оркестра и огромной толпы ленинградцев был доставлен на Октябрьский вокзал и помещен в спецвагон. В 11 часов 15 минут 29 декабря поезд Ленинград — Москва отошел от перрона. Прибывшие накануне в Ленинград жена Есенина Софья Андреевна и муж Екатерины Наседкин Василий Федорович отправились в Москву тем же поездом, но в другом вагоне. К этому времени московская пресса сообщила траурную весть. Соболезнование семье выразила Всероссийская ассоциация пролетарских писателей.

Траурный поезд прибыл в Москву 30 декабря с большим опозданием — вместо 10 часов 30 минут только в 15 часов. На вокзале его встретила огромная толпа москвичей.

В день гибели поэта его родные — отец, мать, обе сестры — находились в Константиново. По воспоминаниям младшей сестры Есенина — Александры, в тот день, 28 декабря, была непогода — метель со снегом. Тревожный звон церковных колоколов оповещал о ней заблудившихся путников. В Константиново «все в этот день долго спали. Встали поздно» (воспоминания Александры Есениной). В 11 часов утра 29 декабря от Наседкина получили телеграмму, которая всех встревожила: «Сергей болен. Еду Ленинград». А через 3 часа пришла еще более тревожная телеграмма от Анны Абрамовны Берзинь: «Случилось несчастье, приезжайте ко мне». В спешке с рыданиями в Москву выехали мать и обе сестры, оставив дома отца присматривать за хозяйством.

Тем временем гроб с телом поэта, усыпанный цветами, в Москве поместили в Большом зале Дома печати, на ограде которого был вывешен плакат с надписью: «Тело русского национального поэта Сергея Есенина покоится здесь». В почетном карауле у гроба стояли, сменяя друг друга, литераторы, друзья, представители местной власти: Всеволод Иванов, Сергей Клычков, Петр Орешин, Александр Воронский, Василий Наседкин, режиссер Всеволод Мейерхольд. Все увеселительные мероприятия в Москве, в том числе и встреча Нового года, были отменены.

В 9 часов вечера у гроба почившего артисты Василий Иванович Качалов (Шверубович) и Ольга Книппер-Чехова читали стихи Есенина. 7-летняя дочь Есенина Татьяна прочитала стихи Пушкина. Ночью публика была удалена на один час для прощания родных. В траурном зале присутствовала и бывшая жена Есенина Зинаида Райх. Она рыдала, спрятав лицо на груди своего мужа Мейерхольда. Софья Толстая стояла в стороне молча, «как бы в оцепенении». Мать старалась незаметно посыпать на тело сына песок в виде креста. Присутствовавший на похоронах Лев Никулин позже писал: «В гробу лежал мальчик с измученным скорбным лицом». Другие писатели тоже отметили, что у Есенина было детское лицо с обиженным выражением.

Была создана комиссия по организации похорон, в которую вошли литераторы: Пильняк, Воронский, Свирский и др. К прощанию допустили всех желающих, которые заполнили всю Арбатскую площадь и прилегающие к Дому печати переулки. Поток народа не прекращался 30 и 31 декабря. Люди стояли в очереди до самого утра.

Из Дома печати гроб вынесли под звуки траурной мелодии. Тысячная толпа двинулась за ним к памятнику Пушкина. У памятника склонили знамена, а гроб обнесли вокруг него три раза. Муж Зинаиды Райх, режиссер Мейерхольд стоял у памятника, держа на руках 5-летнего сына Есенина — Константина. Затем траурный кортеж продолжил путь к Дому Герцена, возле которого председатель Союза писателей Владимир Тимофеевич Кириллов произнес прощальную речь: «Сегодня наша литературная семья переживает большое горе, от нас ушел навсегда один из прекраснейших поэтов, один из тех, кто после Кольцова и Пушкина талантливо изобразил деревню, передал поэзию ее лесов и полей. Трагическая смерть должна заставить нас задуматься о нашей литературной жизни. Над этой свежей могилой дадим обет общими силами создать дружескую атмосферу, которая сделала бы невозможной такую смерть. Прощай и спи спокойно, дорогой Сергей». После этого траурная процессия направилась к Камерному театру, возле которого струнный оркестр исполнил траурный марш. Артист Церетели возложил венок на катафалк, и процессия двинулась к Ваганьковскому кладбищу. Толпа провожающих по мере продвижения колесницы к кладбищу продолжала расти. Люди стояли у тротуаров в сугробах снега, на балконах и на крышах домов. Отовсюду слышались крики: «Прощай, Сергей!»

«Выглянуло солнце, но от его тепла наше горе не растаяло», — писал позже литератор Юрий Николаевич Либединский. Гроб опустили в готовую могилу, рядом с захоронением его друга Ширяевца. Могильный холм покрыли множеством венков. Могильная тьма поглотила не просто человека земли, а великого поэта России. Люди, потрясенные безвременной кончиной поэта, долго не уходили с кладбища. Им трудно было поверить, что любимого поэта нет больше на земле, что они никогда не услышат из его уст бесценных строк стихов.

На второй день после похорон, 1 января 1926 года, в Доме Герцена под председательством Свирского было проведено собрание, посвященное увековечиванию памяти Есенина. Присутствовали родные и друзья. Было вынесено постановление: «Открыть в Константиново Народный дом его имени. В Москве и Ленинграде создать приюты для беспризорных имени Есенина. В Москве поставить памятник Есенину и открыть библиотеку его имени. Установить памятник на его могиле».

Из Ниццы на имя директора Камерного театра пришла телеграмма от Айседоры Дункан: «Прошу передать родным и друзьям Есенина мое великое горе и сочувствие». Телеграмму с сообщением о смерти Есенина она получила в Париже. Через несколько дней она выразила свои чувства более подробно в письме к приемной дочери Ирме Дункан: «Смерть Есенина потрясла меня. Но я столько плакала, что не могу больше страдать. И сама я так несчастна, что часто думаю о том, чтобы последовать его примеру». В парижскую газету она написала: «Трагическая смерть Есенина причинила мне глубокую боль. У него были молодость, красота, гениальность. Неудовлетворенный этими дарами, его отважный дух искал невозможного. Он уничтожил свое молодое прекрасное тело, но дух его будет вечно жить в душе русского народа и в душе всех, любящих поэзию. Протестую против легкомысленных высказываний, опубликованных американской прессой в Париже. Между Есениным и мной никогда не было ссор, и мы никогда не были разведены. Я оплакиваю его смерть с болью и отчаянием».

Самым лучшим периодом своей жизни Дункан считала российский. Журналистам она сказала: «Мои три года в России со всеми их страданиями стоили всего остального в жизни, взятого вместе. Нет ничего невозможного в этой великой стране, куда я скоро поеду опять и проведу остаток моей жизни».

Вскоре появились отзывы высокопоставленных лиц о смерти Есенина. Луначарский на одном из Пленарных заседаний заявил: «Мы все виноваты. Нужно было крепко биться за него. Это был превосходный поэт. Память о нем будет вечной».

Троцкий в одном из своих выступлений тоже сказал прочувствованную речь: «Мы потеряли прекрасного поэта. Он ушел сам, кровью попрощавшись с друзьями. Поэт погиб потому, что был несроден революции. Этот прекрасный поэт по-своему отразил эпоху и обогатил ее песнями».

Маяковский так откликнулся на смерть Есенина: «Конец Есенина огорчил обыкновенно по-человечески, но этот конец показался естественным и логичным. Утром газеты напечатали предсмертные строчки его стихов, и смерть Есенина стала литературным фактом». О предсмертных стихах Есенина Маяковский написал:

Мариенгоф свое отношение к смерти Есенина выразил в стихах:

После кончины Есенина была опубликована памятка о нем, в которой были такие слова: «Всеобщая скорбь от трагической кончины Сергея Есенина безмерна. Это печальная эпопея сначала смутных слухов, в дальнейшем превратилась в ужасный факт, в щемящую боль непоправимой утраты».

После похорон люди, приходившие ежедневно к его могиле, со слезами произносили: «Прощай, Сережа». Современники Есенина и авторы более позднего времени писали, что ни к одному выдающемуся человеку люди не обращались так запросто: «Прощай, Федя», при похоронах Достоевского и Шаляпина, или «Прощай, Петя», во время проводов в последний путь Чайковского. Это бы звучало кощунственно. И народ понимал эту дистанцию. Но Есенин был наш, свойский, родной, и люди обращались к нему, даже к покойному, как к другу, и это было самой высокой ступенью его славы.

 

Версии о гибели

Почти до самого конца XX века никто из россиян не сомневался в самоубийстве поэта Сергея Есенина. Но через 65 лет после его гибели стали появляться первые публикации о насильственной смерти поэта, о его убийстве по политическим мотивам. С каждым годом таких публикаций становилось и становится все больше и больше. И, что самое удивительное, каждый автор выдвигал свою версию, отличную от других, и считал ее самой достоверной. Одни писали, что поэта «придушили подушкой», а потом подвесили к трубе парового отопления, другие — что умертвили «ударом канделябра или рукояткой револьвера по голове». Некоторые писали, что Есенин был убит «выстрелом в глаз», который вытек. В протоколе вскрытия не отмечено повреждение глаза и глазницы. Очередная версия гласила, что повесили не убитого, а живого, предварительно подсыпав ему в еду какое-то «сильнодействующее вещество». Даже была версия о том, что уход из жизни поэта был его неудачной инсценировкой самоубийства, закончившейся трагически: поэт надеялся, что его спасут, но «никто не пришел ему на помощь, и он погиб». Только непонятно, для чего была нужна такая комедия. Тем более что погиб он не днем, чтобы привлечь внимание публики, а глубокой ночью, когда некого было удивлять своим поступком. Уже одно то, что версий множество, и самых различных, их все невозможно перечислить, так как придется писать еще одну книгу, свидетельствует об их недостоверности. Сколько авторов, столько и фантазий. Один из авторов версии убийства — поэт и литературный критик Иван Васильевич Лысцов (1934–1994) в своей книге «Убийство Есенина» писал: «Почему так долго держалась лживая версия о самоубийстве поэта. Конечно же, он был зверски убит». При этом автор называет конкретных убийц — сотрудник ЧК, секретарь Троцкого Яков Григорьевич Блюмкин (1900–1929) «с бандой, членом которой был Эрлих. Он исполнял волю Троцкого, палача русского народа». Подозревали, что Эрлих неспроста вернулся за портфелем, он «был специально подослан для спланированного заранее покушения».

Автор подробно описывает, как происходило убийство Есенина: «Ему нанесли удар по голове тупым предметом, а потом начали избивать ногами, сломали ребра, отбили печень и почки». Автор, к сожалению, не сообщает, откуда он получил эти сведения. Ведь сам он к тому времени еще не родился, а описывает сцену так, как будто присутствовал при экзекуции. При вскрытии тела, судя по официальному медицинскому документу, составленному прозектором, судмедэкспертом А. Г. Гиляревским, имевшим почти 30-летний стаж работы, ни перелома ребер, ни повреждения внутренних органов не было обнаружено. Многих смущал шрам на лбу в виде темной косой полосы, которую приняли за «пролом». В книге И. В. Лысцова об этом написано: «От корешков волос до переносицы идет глубокий пролом черепа», через который будто бы «вытекло 20 граммов мозгового вещества». Кто видел это вещество? Кто взвешивал? При вскрытии никакого повреждения черепа не отмечено. Не найдено его и на всех десяти посмертных масках, две из которых были переданы селу Константиново в мемориальный музей. Следовательно, никакого «пролома черепа» и «вытекания мозгового вещества» быть не могло. Это фантазия автора. По заключению специалистов, шрам был следствием «поверхностного вдавления кожи от соприкосновения с трубой парового отопления». Некоторые утверждали, что паровое отопление не работало, труба была холодной, поэтому и вдавления не могло быть. Другие пишут, что труба была горячей. Кому верить? Вдавление могло образоваться и от холодной трубы, учитывая, что тело было прижато к ней в течение нескольких часов. Хотя гостиница была элитной и не могла не отапливаться.

Один студент, сидевший в библиотеке (РГБ) рядом со мной (автором данной книги), увидев у меня материалы о Есенине, спросил:

— Какой версии верить? Я в них запутался.

Но, видимо, в них запутался не только студент, но и сами авторы. Я посоветовала не верить ни одной из них, т. к. убийства не было. Ни одна версия не была подтверждена документально.

Имеется разноголосица и в отношении предсмертного стихотворения Есенина «До свиданья, друг мой, до свиданья». Судя по показаниям Устиновой и Эрлиха, Есенин точно назвал дату сочинения (утром 27 декабря) и сказал, что писал своей собственной кровью, показал им порезы на руке и лично вручил стихи Эрлиху. Но, несмотря на это, в прессе появились публикации о том, что стихи написаны «не кровью, а чернилами», некоторые утверждали, что они адресованы не Эрлиху, а кому-то еще. В содержании усмотрели даже намек на угрозу убийства. И как заключительный аккорд — эти стихи «писал вообще не Есенин». Вот в какие дебри можно забраться, из которых трудно выбраться. О причине гибели Есенина писали в большинстве люди, далекие от медицины, — поэты, писатели, критики, видимо, потому и проигнорировали самое основное — медицинское заключение о душевном состоянии поэта, которое было главной причиной его гибели. Академик РАМН, профессор, психиатр Дмитриева Татьяна Борисовна, ныне покойная, много лет возглавлявшая Институт судебной психиатрии им. В. П. Сербского, писала: «Специалист, прекрасно разбирающийся в своей узкой сфере, весьма неуверенно чувствует себя в других областях, смежных с его собственной предметной отраслью, а тем более удаленной от нее».

Ближе всех к медицине стоял заслуженный сотрудник МВД, бывший старший следователь Эдуард Александрович Хлысталов, но, несмотря на это, он тоже сделал неверные выводы. В своей работе «Как убили Есенина» (1995 год) он писал: «Я работал старшим следователем в Москве и давно знаю, что Есенин был убит. Поначалу не сомневался, что убил его Эрлих, так как есть две доверенности на получение денег и одна из них написана другой рукой». При этом автор приводит множество других данных, большей частью косвенных «улик», для подтверждения своей версии и опровержения версии самоубийства. Одной из них является убеждение автора в том, что Есенин «передал в издательство сборник своих стихотворений» и тем самым «обеспечил себя на полтора года безбедным существованием». Это означало, что он не собирался умирать. Хотя каждый психиатр знает, что в состоянии расстроенного душевного здоровья и аффекта человек не рассуждает о «безбедном существовании». Автор недоумевал, почему Есенин, подвешенный «к вертикальной трубе, не сполз вниз». Видимо, он недостаточно внимательно прочитал описание разными лицами комнаты, где отмечено, что труба вверху имела поперечный изгиб, к которому был прикреплен ремень (по другим данным, крученая веревка). Фантастично объясняется и закрытая изнутри дверь комнаты. Одни считают, что убийца запер дверь, а сам выпрыгнул в окно со второго этажа, хоть форточка оказалась закрытой и рама цела. Другие объясняют это тем, что убийца вставил ключ, затем вышел в коридор, специальной отмычкой запер дверь (где он взял такую отмычку и для чего снова запер дверь — непонятно), потом прошел почему-то незамеченным мимо охраны и покинул гостиницу. Хотя проще и безопаснее было оставить дверь открытой. И вообще не понятно, если поэта повесили убийцы, то почему избрали такой трудоемкий способ, проще было повесить за спинку кровати или подсыпать сильнодействующее вещество в чай или вино, так обычно и делают убийцы — выбирают наиболее легкий и доступный способ. А тут, если верить версии убийства, действовал какой-то недотёпа: полез вешать под самый потолок на 4-метровую высоту.

Чешский писатель Карел Чапек (1890–1938) с присущим ему юмором писал: «Какая тишина была бы, если б люди говорили только то, что знают». К этому можно добавить: если б люди еще и писали то, что знают, они избавились бы от бесполезных заблуждений и не вводили бы в заблуждение своих читателей. Судмедэксперт профессор А. В. Маслов писал: «Если после того, как профессиональная экспертиза показала, что Есенин покончил жизнь самоубийством, упорно утверждают, что его убили, то все это иначе, как нелепым мифотворчеством, не назовёшь».

Авторов версий об убийстве поэта психологически понять нетрудно. Все они имели благородную цель: показать незащищенность и обреченность талантливого русского поэта в то непростое для России время. Но исследования велись односторонне: показать политические мотивы без учета медицинских. О расстройстве душевного здоровья известного в стране поэта они не упомянули, видимо, сознательно. Ведь даже в нынешнем, XXI веке есть еще в нашем обществе люди малосведущие и отставшие от времени, которые считают душевнобольных чуть ли не «изгоями», а психиатрические больницы представляют себе в виде тюремных помещений. Поэтому и встречаешь на страницах периодической печати такие названия, как «дурдом», «психушка», «чокнутые», «ненормальные», «куку», «психи» (взято из публикаций в газетах). Такие клички оскорбляют личность душевнобольного человека, у которого и без того изранена душа. Пишут люди, которые не видели современных психиатрических больниц. По уровню обслуживания пациентов и по эстетическому оформлению интерьера многие из них давно опередили соматические больницы. В этом можно убедиться, побывав в отделениях Московской психиатрической больницы им. Н. А. Алексеева (бывшая им. П. П. Кащенко), оснащенных современной мебелью. В каждом отделении имеются музыкальные инструменты, телевизоры, ковровые дорожки, шторы на окнах, картины на стенах, цветы в холлах. В больнице работают разнообразные кружки для больных, изостудия. Картины больных демонстрируются как на городских, так и на международных выставках. Издаются литературные произведения больных. Так выглядит современная больница. А душевные болезни считаются благородными. Они не заразны и не прилипчивы, как венерические, инфекционные, как туберкулез или проказа. Давно известно, что гениальные и одаренные люди все без исключения имели отклонения в психике, и никого не шокировало, что некоторые из них лечились в психиатрических больницах (музыкант Шуман окончил жизнь в психиатрической больнице, художник Врубель несколько раз лечился в психиатрических заведениях). Во время Великой Отечественной войны душевнобольные люди храбро сражались на передовой. А один пациент Воронежской областной психиатрической больницы получил звезду Героя.

Сторонники версии убийства Есенина в один голос заявляют, что хотят «смыть позорное клеймо самоубийцы» с имени всем нам дорогого народного поэта. Было время даже в недалеком прошлом, когда самоубийство приравнивали к преступлению, без учета причины, побудившей человека к такому противоестественному акту. Об этом пишет в одной из своих статей профессор-психиатр Дмитрий Евгеньевич Мелехов: «В христианской традиции грех самоубийства считался одним из наиболее тяжких. Самоубийцу не хоронили по церковному обряду. Ему, преступившему основной закон христианства "не убий" не давали надежды на загробное спасение. Завещание самоубийц считали недействительным. А если покушение было неудавшимся и он оставался живым, то его привлекали к уголовной ответственности за посягательство на жизнь. Если самоубийца был психически здоров, то причину искали в нищете, одиночестве или неуверенности в будущем».

В настоящее время к суициду душевно здоровых людей приводят разные причины: потеря близких, служебные неприятности, домашние конфликты, отвергнутая любовь. Но основная масса самоубийц — это душевнобольные люди, которые посягают на свою жизнь под влиянием болезненных переживаний — бред, галлюцинации, расстройство сознания, депрессия и др. «Признаки психической патологии установлены у всех суицидентов, т. е. в 100 % случаев», — считают современные психиатры.

Некоторые авторы, не имевшие отношения к медицинской специальности, поставили под сомнение заключение специалистов о душевном недуге поэта. Это очень смело, если не сказать — неправомерно. Автор книги «Неизвестный Есенин» Пашинина В. С. писала: «Московские врачи распространили версию о психическом нездоровье Есенина, о его душевной болезни, с чем связали его самоубийство». И далее: «В мемуарной литературе Есенин изображается либо душевнобольным, либо душевно неуравновешенным. Таким его хотят показать для того, чтобы подвести под роль самоубийцы». Это не версия. Это заключение специалистов высокого профессионального уровня — профессора Московского университета, заведующего кафедрой психиатрии и заведующего Психиатрической клиникой имени С. С. Корсакова — Петра Борисовича Ганнушкина — специалиста высокого класса, его помощника профессора-психиатра Петра Михайловича Зиновьева, а также врача психиатра Арансона Александра Яковлевича. Для того чтобы опровергать заключение психиатров подобного уровня, авторам нужно иметь медицинскую квалификацию такого же уровня.

Вышеуказанных специалистов-психиатров хорошо знала врач-психиатр Нина Алексеевна Пацке (Лысенко), с которой, как уже указывалось в предисловии, автор данной книги в начале 60-х годов XX века работала в одном из мужских отделений Московской психиатрической больницы им. П. П. Кащенко (ныне им. Н. А. Алексеева). От нее стали известны некоторые моменты пребывания Есенина в Психиатрической клинике им. С. С. Корсакова. Работая врачом (стажер) в этом учреждении, Н. А. Пацке видела Есенина во время обходов с врачами и научными сотрудниками, а также во время беседы с ним профессора Петра Борисовича Ганнушкина. Поводом для воспоминаний о Есенине послужил трагический случай. Жена одного пациента, которого лечила Нина Алексеевна в том отделении, где мы с нею работали, потребовала выписки мужа, несмотря на то что курс лечения еще продолжался. У больного были психические расстройства, подобные тем, которыми страдал Есенин, — алкогольный психоз у психопатической личности: бред, преследования, страхи, зрительные галлюцинации. Жена взяла его под расписку, хотя была предупреждена о возможности неожиданных поступков. Через неделю после выписки она сообщила, что больной дома снова стал употреблять алкоголь и на 7-й день после выписки повесился. За последние несколько лет это был первый такой случай в нашем отделении, и Нина Алексеевна упрекала себя в том, что не сумела переубедить жену и настоять на продолжении лечения. «Второй Есенин», — с горечью сказала Нина Алексеевна и по моей просьбе рассказала о том, что сама видела или слышала о болезни поэта.

26 декабря 1925 года профессор Петр Михайлович Зиновьев, по телефонному звонку жены Есенина, Софьи Андреевны, прибыл в Психиатрическую клинику им. С. С. Корсакова, побеседовал с поэтом в приемной комнате и, убедившись в необходимости оказания ему психиатрической помощи, принял его в клинику, о чем сделал соответствующую запись в истории болезни.

В клинике Есенину отвели отдельную палату на втором этаже. Ему разрешили носить домашнюю одежду, кроме зимней. Беспрепятственно пропускали к нему посетителей, но на прогулку ходил только с медперсоналом, а в город по издательским делам ездил с лечащим врачом, Арансоном. Из-за суицидальных (нежелание жить) высказываний Есенина за ним был установлен особый надзор. В его палате ночью горел ночник, а в отделении круглосуточно дежурил персонал. Первые дни после поступления он выглядел подавленным, о своих переживаниях не рассказывал. Открыл их только профессору П. Б. Ганнушкину во время его консультации. Режима не нарушал. Был аккуратен, опрятен. Его часто навещали родные и приятели. Общался с больными, писал стихи. Будто бы какие-то из них передал лечащему врачу Арансону и профессору Ганнушкину, но ни в одном сборнике они не найдены. Увидел из окна коридора клен, засыпанный снегом, и через два дня у него уже были готовы стихи: «Клен ты мой опавший, клен заледенелый, Что стоишь, согнувшись, под метелью белой?». Один раз, по словам Нины Алексеевны, отмечался «нервный срыв». Приступ гнева и раздражительности у него вызвало посещение жены Софьи Андреевны, на которую был обижен за то, что была инициатором его помещения в клинику.

Есенин был консультирован профессором Петром Борисовичем Ганнушкиным в присутствии студентов, стажеров, младших и старших ординаторов, и профессоров. П. Б. Ганнушкин, работая в клинике, продолжал накапливать научный материал о психопатиях, которым пополнял свою монографию на эту тему. Предложил свою классификацию психопатий, которой много лет пользовались отечественные психиатры. Петр Борисович, подобно известному талантливому психиатру Сергею Сергеевичу Корсакову, чье имя носит клиника, обладал уникальной способностью располагать к себе пациентов, даже самых малодоступных. Они открывали ему содержание даже тех болезненных переживаний, которые не мог выявить у них ни один врач. Есенин профессору рассказал, что последние два года стал замечать слежку за собой (обычно эти явления появлялись вскоре после застолья и в вечернее время). Сначала следили незнакомые личности, потом подключились и знакомые лица. Временами они исчезали, потом появлялись снова. Был уверен, что они были подосланы следственными органами, чтобы уличить его в каких-то преступлениях и уничтожить. Считал, что слежка продолжается, так как периодически видел этих людей под окном своей палаты в вечернее время. Утром они исчезали. В бассейн с нефтью прыгнул потому, что в толпе увидел подозрительных людей. Посчитал, что они хотели его убить, и решил спастись в бассейне. Рассказал профессору, что нападал он только на тех людей, которые сами «хотели напасть на него». Замечал это по их недружелюбным взглядам и угрожающим жестам. В кафе заметил, что один посетитель с кем-то многозначительно перемигивался, показывая на него. Поэтому решил предупредить нападение и поднял стул, чтобы самому расправиться с ним. Не отрицал тягу к спиртному и высказал надежду, что в клинике ему помогут избавиться от нее. Оружием и телохранителями обзавелся для того, чтобы отразить нападение убийц, а если их будет много, то «примет меры, чтобы не попасть к ним в руки».

Профессор Ганнушкин поведение Есенина (по свидетельству Нины Алексеевны) расценивал как психопатическое (по международной классификации это патологическое расстройство личности), а бредовое восприятие окружающего считал следствием алкогольных эксцессов. Самовольным уходом Есенина из клиники 21 декабря 1925 года весь персонал был встревожен. Все подумали о суициде. О возможности убийства Есенина Н. А. Пацке ни одним словом не обмолвилась. Видимо, такой мысли тогда не возникало.

Спустя много десятилетий после гибели поэта появились публикации о том, что в клинику «внедрился» под видом больного некий Егоров, который и похитил Есенина. Авторы публикаций, видимо, не понимают, что «внедриться» в клинику не так просто: больного осматривает врач диспансера, затем врач приемного покоя, в отделении — лечащий врач, затем зав. отделением, в клинике обязательно консультирует профессор — зав. клиникой, за больным круглосуточно наблюдает средний и младший медицинский персонал, обязательно курируют студенты. Едва ли возможно не «раскусить такого внедрившегося» при таком количестве медицинских работников. Это фантазии авторов.

Юрий Львович Прокушев, секретарь правления Союза писателей, лауреат Государственной премии РФ, провел большую исследовательскую работу. Встречался с родными Есенина, с его собратьями по перу, с теми, кто к тому времени еще был жив, посылал запросы в разные инстанции. В результате выяснил, что «версия об убийстве Сергея Есенина является вульгарным некомпетентным толкованием специальных сведений, порой фальсифицированных результатов экспертизы, не лишенная сенсационных амбиций и саморекламы». Комиссия при Институте мировой литературы пришла к заключению, что «нет оснований для подтверждения версии об убийстве». На один из запросов Прокушева был прислан ответ от судебно-медицинских экспертов (письмо Н. Н. Дедова от 26 мая 1993 года): «Близкое окружение замечало в последний год странности в поведении поэта — боязнь одиночества и преследования, что объективно подтверждено выставленным диагнозом, в том числе и профессором психиатром П. Б. Ганнушкиным. Изучение многих публикаций авторов версии об убийстве вызывает подозрение в их небескорыстности. По Вашей инициативе, Юрий Львович, проделана большая безвозмездная работа высококвалифицированных ведущих экспертов России, которая позволяет сделать вывод: Сергей Есенин покончил жизнь самоубийством и отвергает гробокопательские домогательства ряда авторов. Сцена убийства, описанная Лысцовым, не подтверждена документально и является плодом фантазии автора». Того же мнения был и прокурор, криминалист Соловьев В. Н.: «Объективная реальность такова, что поэт сам ушел из жизни».

По мнению сына литератора П. Лукницкого (из дневника отца): «Есенина к гибели привел алкоголизм». Посмертные маски исследовал судебно-медицинский эксперт НИИ судебной медицины Э. И. Хомяков, который дал такое заключение: «Каких-либо морфологических признаков, характерных для рубленых, колющих, режущих и огнестрельных орудий, на гипсовых масках не выявлено. Обнаруженное вдавление образовалось в результате соприкосновения с твердым предметом цилиндрической формы. Данных за повреждение лобной кости не имеется». Такое же заключение дали и другие специалисты, исследовавшие посмертные маски независимо друг от друга.

Некоторые авторы поставили под сомнение порядочность профессора Гиляревского, предположив, что он «писал заключение под нажимом» и скрыл многие детали, подтверждавшие будто бы факт убийства, т. е. дал ложное заключение. Удивительно, как легко можно обвинить человека в преступлении, которого он не совершал, причем эти обвинения ни на чем не основаны, а сделаны лишь с целью убедить людей в правдоподобности своей версии. По воспоминаниям Н. А. Пацке, судмедэксперт профессор Гиляревский имел в медицинском мире репутацию исключительно порядочного человека. Об этом сообщал и его племянник, об этом же свидетельствуют и приводимые ниже заключения судебно-медицинских комиссий. К тому же он давал «клятву Гиппократа» (он получил высшее медицинское образование в конце XIX века), которая одно время при советской власти была отменена, теперь эта традиция снова возродилась.

27 мая 1993 года заседала расширенная комиссия с участием экспертов-криминалистов, сотрудников Института мировой литературы им. Горького, поэтов, литераторов, членов литературного объединения «Радуница», всего 70 человек. Был подведен итог ее 4-летней работы (1989 по 1993 г.) и вынесено заключение: «В настоящее время фактически нет объективных данных, которые позволяли бы усомниться в точности содержания акта вскрытия тела и проверке выводов судмедэксперта Гиляревского от 29 декабря 1925 года. Исследования масок и фотографий не дают оснований для подтверждения версии об убийстве».

Почему-то версии об убийстве выдвигаются не медицинскими работниками, не психиатрами и не судмедэкспертами, а поэтами и писателями или историками. Это люди свободной профессии, они имеют право писать о любых явлениях общественной жизни. Но они должны иметь хоть какое-то понятие о том, что пишут. Заключение о смерти всегда входило в компетенцию медицинских работников, а в случае криминала — судмедэкспертов. Судить о правомерности их мнений, об их компетенции, а тем более критиковать могут только люди, имеющие такое же образование и квалификацию. Ведь недаром же многие корреспонденты, чтобы верно отобразить какое-либо событие, становятся на время то официантами в ресторане, то водителями такси, то санитарками в больнице, а некоторые даже проникают в воровские шайки или в бордели.

Многие сторонники версии убийства Есенина пишут о том, что они хотят «смыть позор самоубийства». О каком позоре идет речь? Когда самоубийство совершает человек в состоянии душевного расстройства, самоубийство не может быть ни «позором», ни «клеймом». Это трагедия душевнобольного человека. К сожалению, на страницах печати еще встречаются иногда отголоски старых предрассудков и неверного представления о психиатрических больницах и душевнобольных людях. Но пишут в основном те, кто далек от медицины и отстал от современной жизни.

Все комиссии пришли к заключению, что нет оснований пересматривать заключение профессора Гиляревского и делать эксгумацию трупа. «Бездоказательные суждения не имеют ничего общего со специальными познаниями». Сотрудники кафедры судебной медицины им. Сеченова объяснили: вдавление на лбу образовалось от прижатия тела к трубе парового отопления. Порезы на предплечье и плече по заключению экспертов «не проникают в толщу кожи и относятся к легким (А. В. Маслов).

Внебрачный сын Есенина Александр Сергеевич Вольпин (1924–2016), эмигрировавший в 1972 году в США, написал свое мнение о гибели отца: «Слухи о травме черепа, а по некоторым данным, даже глаз был выбит, кажутся мне романтической выдумкой. Вопрос о насильственной смерти Есенина подогрет политическими соображениями. Мне кажется невероятным, чтобы можно было успешно и быстро провести в те годы такую операцию в гостинице. Я не допущу искажения истины. Он повесился, вот и все».

Нельзя говорить о каком-то «клейме», если самоубийство совершил душевнобольной человек. Гоголь в связи с душевным заболеванием отказывался от еды и уморил себя голодом, но даже тогда, в середине XIX века, при существовавших предрассудках, никто не назвал это «позором или клеймом», все понимали, что это болезнь, и его похоронили с почестями. Врач-психиатр В. X. Кандинский (брат художника), страдая тяжелым психическим расстройством, описывал свои ощущения до последней секунды своей жизни. Он покончил с собой с пером в руке под наплывом овладевающих представлений, которые вошли в учебник по психиатрии под названием синдрома психического автоматизма Кандинского — Клерамбо (Клерамбо, французский психиатр, тоже описал этот синдром, но не на своем опыте, а по рассказам пациентов). Никто не назвал и до сих пор не называет болезнь Кандинского и его самоубийство «позорным клеймом». А его книга «Псевдогаллюцинации» уникальна и до сих пор является одним из бестселлеров в психиатрии. Это был XIX век, а сейчас XXI, в котором живет просвещенный и цивилизованный народ, но в отношении душевных болезней некоторые мыслят на уровне Средневековья.

Поэтесса Сидорина Н. почему-то посчитала «уликой» убийства искривление носа у Есенина. Автор, видимо, недостаточно внимательно изучила биографические данные поэта. Нос у него был травмирован еще летом 1924 года при падении с лошади. Поэтесса Сидорина и другие авторы версии убийства старались изо всех сил притянуть за уши хоть какие-то доказательства убийства Есенина. При этом старательно отбрасывали то, что не укладывалось в их версию.

10 февраля 1994 года доктор медицины Свадковский Борис Сергеевич в ответ на запрос Прокушева Юрия Львовича написал: «По заключению эксперта Гиляревского, несмотря на отдельные дефекты экспертного документа (отсутствие описания подъязычной кости и щитовидной железы), причина смерти с судебно-медицинской точки зрения вполне достоверна и не вызывает каких-либо сомнений». На этом можно было бы поставить точку. Но и после заключения специалистов, с момента которого прошло 20 лет, снова и снова появляются версии об убийстве. В. Кузнецов безапелляционно заявляет: «Яков Блюмкин убил поэта». Поэтесса Сидорина Н. пишет: «Настало время снять ярмо самоубийцы с поэта». Еще дальше пошел майор запаса В. Титаренко, который совершенно безграмотно и примитивно пишет об убийстве, в котором участвовал «вместе с Блюмкиным» то ли он сам, то ли кто-то из его знакомых, хотя Блюмкина в это время вообще не было в Ленинграде. В каждой строчке — это «чудеса и приключения», и приводить здесь примеры из этой бессмыслицы не имеет смысла (прошу извинить за невольный каламбур).

Даже талантливый артист Безруков, сыгравший много прекрасных ролей, тоже пошел на поводу у неправдоподобных версий. Вдумчивого и трудолюбивого поэта, который ни одного дня не позволял себе не заниматься творческой работой, в кино показали как разухабистого «забулдыгу».

Не приходится сомневаться только в том, что в годы репрессий и массовых уничтожений людей в 1937–1938 гг. Есенин разделил бы участь своих друзей, которые были расстреляны как «враги народа».

Авторы версии об убийстве имели, видимо, благородную цель — показать незащищенность и даже обреченность талантливого русского поэта в то непростое для России время. Но историческая справедливость требует не предвзятости, а правдивого изображения всех сторон личности поэта и особенностей его поведения. Исследования сторонниками версии убийства велись в одном направлении — найти политическую причину гибели и показать враждебное отношение к поэту некоторых высокопоставленных лиц, забывая о его психическом состоянии, по поводу которого он лечился в психиатрической клинике, откуда совершил побег. К сожалению, история болезни Есенина не сохранилась. Она была изъята в 1937 году, когда начались гонения и массовые расстрелы писателей, ученых, священников, крупных военачальников и просто неугодных людей. Есенин не попал в эту мясорубку только потому, что умер раньше. Но расправились с его литературным наследием. Книги его не только перестали переиздаваться, но были запрещены, а материалы о нем изъяты из архивов. Выдержки из истории болезни поэта можно найти (по словам дочери Есенина Татьяны) в книге «английского литературоведа Г. Маквея.

Сестра Есенина Екатерина, как жена «врага народа» Ганина и как помощница своего брата Сергея Есенина по реализации его произведений, была взята под стражу и находилась в Бутырской тюрьме с 3 октября по 16 ноября 1938 года. Но народ сохранил в своей памяти творения поэта и возродил его светлое имя.

Несмотря на описанные выше заключения специалистов, легенда о насильственной смерти народного поэта России Сергея Есенина продолжает гулять по страницам отечественной печати.

Авторы версии об убийстве поэта провели огромную исследовательскую работу. Но из-за недостатка медицинских знаний они сделали неправильные выводы. Тем не менее они обогатили нашу историю новыми ценными сведениями, не в области медицины, а в области политики. Авторам версии убийства небезразличны судьба России и судьба их знаменитых соотечественников. Нельзя сомневаться в том, что они — настоящие патриоты, которых не так много осталось в нашем отечестве, судя по масштабам эмиграции. Они вынесли на суд многомиллионной аудитории свое мнение о причине гибели поэта, и это уже ценно. К сожалению, их суждения были ошибочными. К оценке трагического конца поэта они подошли односторонне, увлекшись только политической стороной вопроса, не придав значения заключению врачей и судмедэкспертов. Французский писатель и мыслитель XVIII века Жан Жак Руссо писал: «Тысячи путей ведут к заблуждению, и только один — к истине». Но нужно уважать и мнение тех авторов, которые заблуждались, и следовать совету Вольтера: «Люби истину, но будь снисходителен и к заблуждениям».

 

Судьба родных и близких

После смерти Есенина начался раздел его наследства. Айседора Дункан не претендовала на него. Она погибла трагически через два года после смерти Есенина в сентябре 1927 года в Ницце. Отправляясь на очередные гастроли, она попрощалась с провожавшими: «Прощайте друзья, я еду за славой» — и села в гоночную машину. Проехав несколько метров, машина вдруг остановилась. Оказалось, что длинный шарф Айседоры от ветра накрутился на колеса автомобиля и тугой петлей затянул ее шею. Когда люди подбежали к месту трагедии, танцовщица была мертва. Из Ниццы ее тело было отправлено в Париж, где предано земле на кладбище Пер-Лашез при огромном стечении народа. Во Франции был объявлен трехдневный траур (кстати, в ее смерти через 90 лет некоторые исследователи ищут какой-то криминал). Ее приемная дочь Ирма Дункан, после того как рассталась с мужем Шнейдером (он женился на одной из учениц Айседоры), осталась в Америке, где открыла свою школу танцев.

Прямыми наследниками Есенина были его дети от законных и гражданских браков и последняя жена Софья Толстая-Есенина, которая передала рукописи поэта в музей Льва Толстого, а после его закрытия они разошлись по разным архивам. Отец Есенина Александр Никитич умер в 1931 году в возрасте 58 лет, мать Татьяна Федоровна пережила сына на 30 лет, умерла в 1955 году в глубокой старости, в возрасте 80 лет. А через 2 года после ее смерти умерла последняя жена Есенина Софья Андреевна Толстая-Есенина, пережив мужа на 32 года. Старшая сестра Есенина Екатерина Александровна, в замужестве Наседкина, умерла в 1977 году в возрасте 72 лет. Имела двух детей. Ее 43-летний муж Василий Федорович Наседкин, как указывалось выше, был расстрелян в 1938 году. Младшая сестра Есенина Александра Александровна умерла в 1981 году в возрасте 70 лет. Была замужем, имела двух дочерей. Оставила воспоминания о Есенине.

Трагически погибла первая законная жена Есенина — Зинаида Николаевна Райх. Она была убита неизвестными преступниками в ночь с 14 на 15 июля 1939 года в своей московской квартире, когда находилась в ней одна. Дети Константин и Татьяна были в отъезде. Убийцы нанесли ей 17 ножевых ранений и выкололи глаза. Соседи ночью проснулись от ее криков, но не решились вмешиваться. Похоронена Зинаида Райх на Ваганьковском кладбище. Ее муж Всеволод Эмильевич Мейерхольд был арестован 20 июня 1939 года. Подозревался в шпионаже в пользу иностранной разведки. Погиб в 1940 году. Его квартиру в Москве заняли сотрудники НКВД, а в дальнейшем она была превращена в мемориальный музей. Сын Зинаиды Райх и Есенина Константин получил специальность инженера-строителя. Увлекался футболом. Участник Великой Отечественной войны. Умер в 1986 году в возрасте 66 лет. Похоронен на Ваганьковском кладбище рядом с матерью. Дочь Есенина и Зинаиды Райх Татьяна Сергеевна была литературным работником. Во время Великой Отечественной войны уехала в Ташкент. Умерла в 1992 году в возрасте 74 лет. Сестра Зинаиды Райх Александра, узнав о гибели Зинаиды Николаевны, покончила с собой. Их родители Анна Ивановна и Николай Андреевич ненадолго пережили своих детей.

22-летний сын Есенина Юрий от гражданского брака с Анной Романовной Изрядновой был расстрелян 13 августа 1937 года как «враг народа» по обвинению в подготовке покушения на Сталина. Мать его Анна Романовна Изряднова умерла в 1946 году в возрасте 55 лет. Сын Есенина и переводчицы Надежды Давыдовны Вольпин Александр Вольпин умер в США в 2016 году. Мать его умерла в 1998 году в возрасте 98 лет.

Надежда Вольпин

Среди родных и близких, скорбящих по Есенину, был еще один человек на земле, который никогда не забывал его, — Галина Артуровна Бениславская, близкий друг поэта. Она и после его смерти жила любовью к нему, уже не существующему Так самоотверженно любить может только возвышенная душа. Она очень мало требовала от него — только его присутствия рядом, и делала для него все, что могла. Приютила у себя в комнате на несколько лет его сестер. И сам Есенин при необходимости находил у нее пристанище. В любое время дня и ночи он мог рассчитывать на самый радушный прием, знал, что для нее он был всегда самым желанным гостем, только гостем, и она это понимала. Его женитьба на Толстой была концом ее надежд, но не концом ее любви. Уход Есенина от нее к Толстой стал для нее смертельным приговором, что она и доказала спустя год после его смерти. Литератор Софья Семеновна Виноградская писала: «Для Есенина это была потеря человека, который был готов для него на всякие жертвы». О том же писала и актриса Миклашевская: «В самые страшные часы не было рядом Гали, и он погиб». Бениславскую нашли мертвой 3 декабря 1926 года на могиле Есенина. В предсмертной записке она написала: «В этой могиле для меня все самое дорогое. Знаю, что после этого навешают много собак на него, но для меня и для него это все равно». Она покончила с собой выстрелом в сердце. Цели достиг только 6-й выстрел. Похоронена на Ваганьковском кладбище рядом с могилой Есенина.

Во время репрессий 1937–1938 гг. были расстреляны многие друзья Есенина: в 1937-м — Сергей Клычков, Николай Клюев, Петр Орешин, Иван Приблудный, Вольф Эрлих, в 1938-м — Иван Касаткин, Василий Наседкин и многие тысячи «инакомыслящих», а также священников, военачальников, врачей, ученых, тех, кто был неугоден советскому строю. Если бы Есенин дожил до 1937 года, он, несомненно, разделил бы их участь. Но так как его уже не было в живых, то расправились с его наследием. Были запрещены к переизданию и выдаче из библиотек читателям его книги. На I Всесоюзном съезде советских писателей в 1934 году государственный и политический деятель Николай Иванович Бухарин (1888–1938) назвал Есенина «кулацким» поэтом, а поэт Николай Тихонов — «вчерашним человеком». Некоторые литераторы считали поэзию Есенина «чуждой советским людям». Но народ сохранил в своей памяти и образ поэта, и его творения. Его собратья по перу осенью 1945 года отметили скромно в узком кругу 20-летие со дня его смерти, издали несколько его стихотворений. Нападки на Есенина продолжались и после Великой Отечественной войны. Литературный критик Б. В. Яковлев на страницах «Литературной газеты» в 1948 году осудил «глубоко чуждые советским людям стихотворения Есенина». Странно, что авторы писали от имени народа, не спросив его мнения. Только через два года после смерти Сталина, в 1955 году, 60-летие со дня рождения Есенина «отмечали как юбилей советского поэта». Начали переиздавать большими тиражами книги поэта.

2 октября 1969 года открылся Мемориальный дом-музей Есенина в его родном доме. Там можно услышать голос Есенина, записанный на пленку, увидеть скульптурные портреты, рисунки, записи известных людей. Его именем названа одна улица в Рязани, Рязанский концертный зал, один танкер и теплоход для экскурсантов. В Рязани установлен скульптурный бюст (скульптор И. Г. Онищенко). В Москве на Есенинском бульваре вблизи Волгоградского проспекта в 1972 году установлен памятник Есенину работы скульптора Цыгаля В. Е., открыт Литературный музей имени Есенина. Его именем названы несколько библиотек в Москве и в Подмосковье, улицы в Москве и в Рязани. Народ не допустил забвения имени любимого поэта. Его поэзия пользуется по-прежнему популярностью, на его стихи слагают песни, их декламируют школьники, поэты, артисты.

 

Заключение

Много десятилетий прошло со дня гибели замечательного русского поэта Сергея Есенина. За эти годы мир не раз потрясали войны и природные катаклизмы. Менялись эпохи, менялось и мировоззрение людей. Высокого развития достигла наука, подарив миру новые открытия. Но глобальные перемены не затмили славу поэта. Могила не поглотила память о нем в народе, несмотря на многолетние запреты на его произведения. Земная жизнь народного поэта России пронеслась быстрым вихрем и завершилась трагическим концом. Были в ней и мрачные моменты, и скорбь, и отчаяние, но много было и радостных дней, озаренных светом поэзии и наполненных звуками громкой славы. Поэзия была его радостью, его отрадой. Он был создан для нее и жертвовал ради нее своим покоем, своим здоровьем и многими радостями жизни. Эти жертвы принесли ему славу, любовь и признательность народа, оценившего по достоинству его талант. Максим Горький назвал его «своеобразно талантливым и законченно русским поэтом». Писатель Михаил Осоргин писал о нем: «У него чистое и отличное сердце, русское, широкое и свободное». Литератор Шемшелевич считал его «одним из величайших поэтов-лириков в истории русской литературы». «Свежей и незабываемо выразительной» назвал лирику Есенина поэт Всеволод Рождественский.

Стихи Есенина и в XXI веке остаются одними из наиболее востребованных и любимых народом. Книги его постоянно переиздаются в нашей стране и за рубежом. «Классики потому и называются классиками, что они живы во все времена», — писал один отечественный литератор. Но не все соотечественники Есенина восторгались его поэзией. Были завистники и недоброжелатели, люди не очень одаренные, оставшиеся малоизвестными или совсем неизвестными народу. Они старались представить Есенина как «мелкого буржуа», только не понятно, где они видели такого «буржуя», который бегал босиком по лужам, ездил не в богатой карете, а в бричке, запряженной быком или одной лошадью, спал не на мягких пуховиках, а на жесткой кровати, а летом на сеновале, с детства испытал бы на себе всю тяжесть крестьянского труда. Литературовед и критик Александр Иванович Ревякин писал в 1926 году: «Все ушибленное жизнью и революцией, малокровное, изжившее себя, угасающее в предсмертных судорогах, находит в нем свои настроения, своего поэта». Ему вторит критик Валерий Павлович Друзин: «Последний символист Есенин довольно скоро утратит свою популярность, хотя творчество его останется навсегда свидетельством психического склада людей отмирающей культуры». Некоторые из них называли Есенина «деревенщиной, которая стремится к мировой славе». Хотя деревенские поэты, или, как их называли, «крестьянские», из-за близости к природе и к народу имели свежие и глубокие мысли и создавали яркие поэтические образы. Единичные голоса недоброжелателей, завидовавших таланту русского самородка, не уменьшили его популярности и любви к нему народа.

Памятник Сергею Есенину на Ваганьковском кладбище в Москве

Есенин жил в сложный период времени, в переходную эпоху, в условиях нестабильной политической обстановки и разброда в мыслях людей. Ни одна страна в мире не претерпела в XX веке столько бедствий, сколько их свалилось на Россию. Ее опустошали войны, эпидемии, голод, и это не могло не отразиться на творчестве поэта, на его физическом и душевном здоровье. Драма короткой жизни Есенина завершилась трагическим концом — самовольным уходом из жизни, который был следствием его душевного недуга. Есенин погиб, едва достигнув 30-летнего возраста. За такой короткий период времени человек не всегда успевает разобраться в своих чувствах и желаниях. Есенин успел и, по выражению литератора И. В. Евдокимова, «вошел в русскую литературу как самобытное и неповторимое поэтическое явление и стал одной из колоритнейших фигур, рожденных на переломе в новую эру». До настоящего времени Есенина не только помнят, но боготворят, читают, цитируют, слагают песни на его стихи, он остается одним из любимых поэтов в нашем Отечестве. Поэзия Есенина, преодолев все препоны, вошла в душу русских людей и заняла достойное место в мировой литературе. Как много мог бы создать новых литературных шедевров народный поэт Есенин, поживи он еще лет десять или двадцать. Но и то наследие, которое он оставил в литературе, поставило его в один ряд с крупными отечественными поэтами XX века. И до тех пор, пока будет существовать наша планета и природа, созданная по воле неведомого творца, певцом которой он был, будет волновать сердца людей поэзия великого сына России Сергея Есенина.