СЫПНОЙ ТИФ

Сыпной тиф передается обыкновенной платяной вошью, и до открытия его возбудителя люди думали, что это одна из форм мора, который бог посылает им за грехи. Сыпной тиф называли «тюремной лихорадкой», причем такое название вполне оправдано, поскольку именно в тюрьмах чаще всего возникали его эпидемии. Мне тоже пришлось столкнуться в своей врачебной практике с эпидемией сыпного тифа в тюрьме международного сеттльмента

Во время японской оккупации Шанхая двое русских полицейских получили приказ поехать в тюрьму, находившуюся на территории французской концессии, и перевезти оттуда группу китайских заключенных в тюрьму сеттльмента. Я запомнил их фамилии: Крутья и Бурмакин. Когда они подъехали к серому мрачному зданию муниципальной тюрьмы на Уорд роуд и позвонили, им открыли ворота двое других русских полицейских (назовем их Павлов и Иванов), которые несли дежурство на посту «Ворота и ключи», так англичане называют пост у ворот тюрьмы.

На регистрацию вновь прибывших заключенных, а ей занимались все четверо полицейских, понадобилось совсем немного времени, но этого было достаточно: через неделю все они заболели почти одновременно. Бурмакин быстро умер. Крутья болел тяжело и долго, я за время его лечения сам свалился с тифом, к счастью, с крысиным, от которого люди редко умирают, успел поправится и вернуться в больницу, а он все еще болел: начался гнойный плеврит, некроз левой пятки, волосы поредели. Павлов был без сознания, но к третьей неделе молодой организм переборол болезнь, и он начал поправляться. Павлов и Иванов лежали у меня в отдельной палате для двоих.

Когда Павлов пошел на поправку и был уже в сознании, наступил кризис у Иванова. Иванов умирал, в этом не было никакого сомнения. Антибиотиков в то время не было, и мне пришла в голову мысль перелить ему кровь выздоравливающего Павлова. Кровь оказалась одной группы. Я подошел к Павлову и сказал: «Иванов умирает, могли бы вы дать ему кубиков двести вашей крови? Может быть, это ему поможет». Павлов сразу согласился. Я уже собирался обратиться к жене Иванова, которая не отходила от постели больного третьи сутки, чтобы спросить ее разрешения, но в этот момент ко мне подошла сестра и прошептала: «Доктор, вас спрашивает Павлов».

Я вернулся к нему. «Доктор, - сказал он мне, - у меня был сифилис, и я не успел закончить лечения до того, как заболел сыпняком. Имеет ли это какое-нибудь значение?» Я ответил ему, что это никакого значения не имеет, но все же сообщил об этом жене Иванова. Она вспыхнула и наотрез отказалась дать разрешение на переливание. Меня это несказанно удивило. В конце концов лучше иметь мужа-сифилитика, но живого, которого можно сразу начать лечить, чем покойника не сифилитика. Но у нее была своя точка зрения и право выбора. Наш разговор произошел около семи часов вечера, а на рассвете Иванов умер. Крутья же поправился.

ИЗУЧЕНИЕ ШВЕДСКОГО ЯЗЫКА

Тихоокеанская война продолжалась. Больных у меня стало меньше. Собственно говоря, число их в двух английских больницах не уменьшилось, но это были не больные, а «хроники» или престарелые люди, которых мне посылали из концлагеря с намеком держать их подольше. Раз в месяц я должен был писать отчеты об их состоянии в японскую жандармерию, но японцы, по-моему, этих документов не читали. Им было все равно, где находятся их враги: в концлагере или в больнице. Убежать из Шанхая они все равно не могли.

Я продолжал ездить в кабинет регулярно, но дел, связанных с медициной, там почти не было. Поэтому я решил найти себе другое занятие и для начала вскрыл наш сейф, который представлял собой внушительное сооружение, оборудованное двумя дисками с цифрами: один диск был наложен на другой и надо было найти комбинацию, открывавшую замок. Я занимался этим делом около месяца, записывая все испробованные варианты. Вообще, если диск вертеть очень осторожно, то можно пальцами почувствовать легкий щелчок, свидетельствующий о том, что цифры совпали. Через месяц кропотливой работы я нашел шифр. Он оказался очень сложным: надо было вертеть диск вправо, потом влево, потом - снова вправо, каждый раз до определенной цифры. Раньше мне никогда не приходилось вскрывать сейфы. Я чувствовал себя победителем, но сейф был пустой.

Тогда я решил, что у меня есть время выучить еще два иностранных языка. Я решил освоить один романский и один скандинавский. Выбрал итальянский и шведский. С итальянским все было очень просто. Я купил учебник Вергани на французском языке, несколько раз его перелистал и не выучил ничего.

Со шведским дело вышло сложнее. Я позвонил в шведское консульство, где работал мой бывший пациент фон Штриндберг, раньше он служил в английской полиции (позже выснилось, что он не швед, а немец, и к тому же нацист), и сказал, что хотел бы заняться шведским языком. Штриндберг охотно пообещал мне найти учителя. На следующий день он позвонил мне и сказал, что у него есть человек, который мне нужен. Фамилия его, условно, Луне, он служит матросом на шведском судне, но при этом прекрасный пианист (каковым он действительно и оказался) и очень интеллигентный человек.

В период войны много нейтральных судов застряло в Шанхае. Их консульства списывали комады судов на берег и снимали для них дома, поскольку дешевле было отапливать трехэтажный дом, чем корабль. Штриндберг дал мне адрес, и на следующий день я поехал к моему учителю, предварительно купив учебник шведского языка.

Луне оказался молодым черноволосым человеком, довольно полным, чуть ниже среднего роста. Он прилично говорил по-английски. Для начала я пригласил его отобедать во французском клубе. Мы отправились туда. Увидев пианино на эстраде, Луне прошел к нему и к удовольствию посетителей прекрасно сыграл несколько вещей.

Первый урок меня очень обрадовал. Оказывается шведы настолько прогрессивный народ, что за последние двадцать лет раз шесть упрощали свою грамматику, так что, по уверению Лунса, сейчас шведской грамматики почти не существует. Есть там несколько правил - и все. Великолепный язык. В конце урока Луне учил меня чтению, чтобы сразу поставить произношение.

На втором уроке он был довольно сильно пьян, разговаривал со мной на немецком языке и долго разглагольствовал о том, что немцы непременно разобьют русских и что Гитлер великий человек. Так стала понятной связь Лунса со Штриндбергом, этим псевдошведом. Шведским языком в этот день он заниматься не захотел, махнул рукой и сказал: «Займемся в следующий раз».

Третий и предпоследний урок был самым интересным. Дело было летом, и мы оба были в белых шортах и рубашках. Незадолго до моего приезда Луне, очевидно, упал в угольную яму в подвале и походил на маскарадное домино: половина одежды (и лица) была черной, другая - белой. Очень эффектный вид. Снова он был пьян, но уже так, что не мог говорить даже по-немецки. Урока не получилось. Теперь мне стало ясно, как он ухитрился дослужиться до звания простого матроса.

Состоялся и четвертый - последний урок. Луне был трезв и прогуливался перед садиком своего общежития. Из его комплиментов в мой адрес я быстро понял, что он пассивный педераст. Эта часть программы меня не интересовала, я сел на велосипед и уехал. Так закончились мои занятия шведским языком.

ТРАГЕДИЯ ДЖОНА Н.

В английских колониях жизнь евразийца была нелегкой. Евразийцем называли человека, у которого отец был англичанином, а мать азиаткой (китаянкой, японкой, кем угодно, но не белой). Англичане называли таких людей «британскими евразийцами», и отношение к ним было иное, чем к чистокровным англичанам. Это накладывало отпечаток и на служебную карьеру, и на личную жизнь. Англичане, женившиеся на китаянках, жили обособленно от чистокровных английских семей. Дети от смешанных браков создавали семьи тоже чаще всего между собой. Англичане и русским не простили татарского ига. У них есть даже поговорка: «Поскреби русского, найдешь татарина».

Британский евразиец редко занимал ответственный пост в колониально-административной системе. Молодые англичане, приехавшие из Англии, быстро обгоняли по службе местных британских евразийцев, и те не могли не чувствовать своей «второсортности». Некоторые из них искали спасение в британском ура-патриотизме («джингоизм»), другие - в религии, третьи - в азартных играх и в вине.

Иногда это вело к драмам, одну из которых мне пришлось наблюдать при ее развязке. У меня был пациент Джон Н., британский евразиец, лет тридцати пяти. Это был высокий, полный человек с черными, как у всех евразийцев, волосами и с обезображенным серной кислотой лицом, на котором глазные впадины были затянуты рубцами кожи. Глаза он потерял, когда служил в английской газовой компании в должности надсмотрщика над китайскими рабочими: чем-то им очень досадил, и они плеснули ему кислотой в глаза. Случай был уникальным. Газовая компания назначила ему пожизненную пенсию и предоставила большую квартиру. Двое его маленьких сыновей все время болели, и я довольно часто бывал у него. Квартира была расположена на пятом этаже, и добираться до нее приходилось по целой системе лестниц, прилепленных снаружи дома из серого кирпича, построенного совсем рядом с газгольдерами.

Шла война, и все англичане были уже интернированы. Джон Н. оставался на свободе. Как-то вечером меня срочно вызвали в приемный покой Дженерал госпитал. Там меня ожидала жена Джона, она была в слезах, а с ней двое плачущих малышей - лет, так, десяти и восьми. У обоих мальчиков на правых кистях рук были ровные поперечные разрезы. Я начал осмотр и увидел, что сухожилия не задеты и можно ограничиться наложением кожных швов, а потом спросил мать, что случилось. Она попросила меня пройти в соседнюю комнату и рассказала, что руки ребятам разрезал ее муж. Он обратился к японцам с просьбой-посадить его вместе с семьей в концлагерь, но те отказали, сославшись на то, что он не англичанин, а китаец. Это его глубоко оскорбило, и он решил убить себя и детей.

Он подозвал ребятишек к себе и начал резать им руки, но, поскольку был слепым, то не видел, что делал. Я живо представил себе эту сцену: слепого отца с бритвой в руках и малышей, покорно подставляющих ему руки. Если бы они сопротивлялись, у них были бы множественные порезы. Видимо, он как-то уговорил их. Может быть, сказал, что английские мальчики должны быть храбрыми. «Затем, - добавила жена, рыдая, - он подбежал к окну и выбросился из него». Это с пято го-то этажа! «Боже мой, - сказал я, - он убился». «О нет, доктор». Под окном столовой далеко вперед выходила крыша четвертого этажа, о чем слепой не знал. Пролетев всего метра полтора, он свалился на асфальт этой крыши, разбил лицо и содрал кожу с рук. «О нет, сэр, слава богу, он жив».

Психически Джон Н. был совершенно нормальным человеком. То, что японцы не признали его англичанином, оказалось для него последней каплей, переполнившей чашу терпения. Однако почему рабочие плеснули ему в лицо кислотой? Я назвал этот случай уникальным, потому что не слышал ни об одном другом подобном случае. Была ли тут месть? За что? Может быть, несчастный чересчур притеснял рабочих, желая быть хорошим англичанином, а внешностью он ничем не отличался от китайцев и говорил по-китайски. Вот и вызвал недовольство рабочих: вроде бы китаец, а ведет себя как неумный англичанин. Но все это предположения. Больше этой семьи я не видал. Может быть, японцы все-таки пошли ему навстречу и посадили в концлагерь. И тогда он, наверное, почувствовал, что счастлив.

«НАШ МИЛЫЙ МАЛЬЧИК»

Среди моих пациентов была хорошая латышская семья, которая жила в том же высотном здании, что и я. Отец семейства, высокий, худощавый старик, был лютеранским пастором. Я знал и его жену, она была тоже высокого роста, и дочь - девушку лет двадцати, которая жила с ними.

Однажды меня вызвали к старику. Я нашел его в гостиной на кушетке с параличом правой половины тела, речь была утрачена. Все говорило за кровоизлияние в мозг слева. Предупредив жену, что ему сейчас нужен покой, я прописал лекарство - больше ради нее - и пообещал заглянуть снова завтра. Когда я пришел на следующий день, то увидел ее радостно улыбающейся. Старик сидел в кресле и тоже весело меня приветствовал. Оказалось, что у него был просто спазм сосудов головного мозга слева, который за ночь прошел. Спазм сосудов может полностью симулировать кровоизлияние. Все мы были очень довольны и разговорились.

Гостиная, где мы сидели, была настоящим антикварным музеем: вдоль стен стояли стеклянные шкафы, почти сплошь забитые старинными фигурками из слоновой кости; на потолке висела большая хрустальная люстра, везде, где только возможно, стояли вазы из фарфора. Семья собиралась уехать в США и там все это продать. В разговоре мы коснулись того, что за вывоз изделий из слоновой кости китайцы взимают большую пошлину: во-первых, все эти фигурки людей и животных имеют большую художественную ценность, а во-вторых, слоновая кость сама по себе дорогая. Я рассказал историю, произошедшую с моим покойным шефом, доктором Бертоном, который в течение многих лет также собирал коллекцию вещей из слоновой кости, рассчитывая затем продать ее в Англии. Когда его супруга отправлялась в Шотландию, он послал нашего китайца-бухгалтера со всей коллекцией в налоговое бюро, чтобы узнать сколько ему придется заплатить государству. Бухгалтер очень быстро вернулся и сказал: «Доктор, вам ничего не надо будет платить. Это не слоновая кость, а подделка. Они думают, что это собачья кость».

К этому времени война уже кончилась, и в Шанхай и другие порты Китая направлялся американский флот. «На одном из этих кораблей едет наш милый мальчик, -сообхцила жена старика со счастливыми слезами на глазах, когда я уже собрался уходить, - он служит матросом на американском военном флоте, и мы все так ждем его. Я не видела его уже лет десять».

Наконец «наш милый мальчик» приехал, и я был приглашен на чашку чая, чтобы с ним познакомиться. На меня он не произвел приятного впечатления. Такой недружелюбный кретин с волосами, подстриженными по-американски. Но мать вся сияла от счастья.

Вечером прибежала его сестра вся в слезах. Оказывается, «милый мальчик» так напился, что она боялась ночевать дома. Утром девушка попросила меня зайти, чтобы посмотреть ее маму, так как та плохо себя чувствует.

Я был просто поражен, когда вошел в гостиную. Создавалось впечатление, что тут только что произошла гибель Помпеи: весь пол был усеян осколками стекол от разбитых стеклянных шкафов и черепками от фарфоровых ваз, везде валялись фигурки из слоновой кости, а посередине комнаты лежали остатки хрустальной люстры. «Наш милый мальчик» храпел на кушетке. Отец сидел в кресле и был спокоен, а мать лежала на диване с холодным компрессом на голове и тихо плакала. Да, дорого им обошелся «наш милый мальчик».

Американские психологи объясняют такое поведение психологической реакцией на нервное напряжение, вызванное войной. У человека накапливается в организме много агрессивности, которая ищет выход. «Наш милый мальчик» нашел выход в битье хрустальной люстры и стеклянных шкафов.

Больше я их не видел. Они уехали в США.

СТУДЕНЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

Валентин Лубков был веселым и легкомысленным молодым человеком и, пока его папа был в состоянии платить за его образование, ничего не делал, учась на каком-то факультете американского университета св. Иоанна. Однажды в хорошее апрельское утро он сидел в своей комнате у открытого окна и читал спортивные новости. В дверь постучали, и вошел его приятель, китаец.

«Лубков, - сказал он, - хотите заработать сто долларов?» - «Хочу, - ответил тот. - Будут ли еще глупые вопросы?» - «У меня дядя умирает от рака желудка, и после того, как врачи сказали, что больше ничего не могут сделать, семья обратилась к религии. Сначала пригласили буддийских монахов, потом даоистских, затем католиков и, наконец, протестантского пастора. А вчера тетка попросила меня достать русского священника. Не согласились бы вы сыграть его роль, а деньги разделим пополам». - «Чудесная мысль!» - воскликнул Лубков. Он позвонил своему другу - такому же лоботрясу, - который пел басом в хоре русского православного собора, и заручился его помощью. На другой день Лубков надел темный костюм, пристегнул крахмальный воротничок задом наперед, как носят протестантские пасторы, его напарник взял с собой Евангелие, и трое авантюристов отправились к умирающему.

Многочисленные члены семьи, встретив их у главных ворот с поклонами и улыбками, провели в дом, в комнату больного, где уже было много народа.

Лубков не стал терять времени даром. Он открыл наугад Евангелие и прочел первую попавшуюся главу. Потом они с приятелем дуэтом спели «Жили двенадцать разбойничков». Это очень красивая старая русская песня, и звучит она церковно-торжественно, хотя и повествует о том, как бесчинствовал в свое время Кудеяр-атаман. Затем Лубков прочел еще что-то из Евангелия, после чего последовала песня «Эй, ухнем!». Здесь они, по-моему, сильно рисковали, потому что китайцы уже слышали эту песню. Правда, они могли не знать, церковная это песня или нет, а в исполнении Лубкова она могла быть и вообще неузнаваемой.

Все сошло, однако, хорошо. Лубков подошел к больному, похлопал его по голове Евангелием и дал поцеловать свой перстень: большую серебряную лягушку с выпученными зелеными глазами. На этом церемония окончилась. Лубков раскланялся со всеми и, почтительно поддерживаемый под руки своими приятелями-хулиганами, торжественно вышел из дома. Все поехали в ресторан.

О ВЫСШЕЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ

У меня был русский пациент, лет за шестьдесят, с легочным свищом после ранения в легкое, полученного во время Первой мировой войны. Очень милый, спокойный человек. Он служил сторожем на какой-то фабрике и снимал с женой маленькую комнату в двухэтажном домике в районе, где ютилась русская беднота. Когда ему становилось худо, я приезжал, чтобы облегчить его страдания. В то время легочные свищи хирургическим путем не лечили, да и с момента ранения прошло около сорока лет. Но не в этом дело. Все дело было в его супруге. Я никогда не видел такой сварливой бабы: она его ругала день и ночь, а он только отмалчивался. Вот уж если кто и заслуживал иметь свищ, так это она, только не в легком, а на языке.

Как-то их район бомбила эскадрилья американских самолетов. Недалеко от дома была разрушена еврейская школа, а у них в комнате от детонации обвалилась вся штукатурка с потолка и стен. Большой кусок штукатурки попал этой бабе в рот, из чего я заключил, что она в тот момент, как всегда, ругалась. Кусок был настолько велик, что залепил рот до отказа. После извлечения штукатурки женщина с перепугу легла в постель и полдня молчала. По-моему, этот случай является доказательством того, что высшая справедливость существует.

ЗАМУРОВАННЫЕ ЛЮДИ

Как-то меня вызвали к русской пациентке, проживавшей в районе, где снимали жилье самые бедные люди. Здесь хозяева домов, обычно трехэтажных, старались сдать каждый угол. На втором этаже я попал в узкий темный коридор, и один из квартирантов, указав на стенку из фанеры, сказал: «Вот эту дверь надо отодвинуть». Я отодвинул в сторону часть фанерной панели и увидел узкую доску, прикрепленную к стенам открывшегося моим глазам помещения, похожего на щель. Напротив входа была половина окна, другая же половина приходилась на вторую щель, рядом, которая тоже сдавались как комната. Под доской, служившей кроватью, было место для вещей обитательницы этой щели. Это была молодая женщина, больная туберкулезом в последней стадии. Я позвонил в больницу Русского православного братства и попросил ее принять. Ее приняли, там она и умерла.

Когда я работал у доктора Лемперта, у него была русская секретарша - молодая и красивая женщина. Как-то она заболела, и Лемперт попросил меня съездить и посмотреть ее. Я поехал. Дом находился в том же районе и на той же улице, но тут подобная щель была расположена на первом этаже под лестницей, где обычно находятся туалет и кладовка для всякого хлама. Хозяйка сдавала эту каморку как комнату. Я вошел. Окна не было вообще, на узенькой койке лежала наша секретарша. В каморке еще вместились маленький столик и стул, сбоку на стене - небольшое зеркало. Естественно, горела лампочка. А над столиком висела картина: красивый садик с ярко-зеленой травой и мальвами. Картина эта заменяла окно. Летом в такой норе, наверное, невозможно было жить, так как в июле температура воздуха в Шанхае колеблется между тридцатью восемью и сорока двумя градусами Цельсия.

СЛУЧАЙ ОДНОМОМЕНТНОЙ ЭПИЛЯЦИИ

Эпиляция - термин медицинский, означающий удаление волос вместе с корнем (с луковицей). Когда волос удаляется с корнем, он больше не растет. Бритье, например, не является эпиляцией, так как лезвие бритвы срезает волосы, не трогая корня, и волосы растут вновь.

Фирма «М» купила маленький высокочастотный аппарат для косметических операций на коже: им можно было выжигать бородавки, закрывать маленькие расширенные артерии и вены на лице, а также делать эпиляцию волос. Наша секретарша Пегги Уильямс, прелестная брюнетка, попросила меня удалить ей волосы подмышками. Я согласился и сразу сделал две грубейших ошибки. Во-первых, эпилировать волосы подмышками нельзя: их там несколько тысяч. Аппаратом легко произвести эпиляцию, скажем, пяти-шести волосков, растущих на бородавке на лице. Для эпиляции подмышечной области нужно потратить, по крайней мере, год, если не больше. В общем, затея нереальная. Но об этом я узнал позже. Пегги пришла в процедурную и легла на операционный стол. Я тщательно протер ей волосы спиртом, и это была вторая глупость. Эпиляция проводится при помощи микроискры, и стерилизовать кожу при этом излишне. Когда я включил ток, вся подмышечная область вмиг вспыхнула. Я начал тушить пламя рукой. Потушил, но все волосы сгорели. Пегги встала и сухо сказала: «Благодарю вас, доктор, на первый раз достаточно».

Это была не эпиляция, а подмышечный пожар.

КОРНЕТ САВИН

Корнет Савин был известным авантюристом. Судя по его чину (самому младшему), он учился в кавалерийском училище. За рубежом издавали небольшие книжечки с описанием его похождений. Вот одно из них.

Юнкерам не разрешалось посещать оперетту, а Савин со своим приятелем все-таки пошел. Их увидел главный полицмейстер Москвы Трепов, прибывший в театр в сопровождении своего адъютанта, и спросил: «Что вы здесь делаете господа?.. Как ваша фамилия?» - обратился он к Савину. Тот назвался. Трепов бросил через плечо своему адъютанту: «Запиши». «А ваша как фамилия?» - спросил, в свою очередь, Савин Трепова. Тот так опешил, что пробормотал: «Моя? Трепов». - «Запиши», - бросил через плечо своему приятелю Савин.

Рассказывали и множество других историй. Например, о том, как Савин пытался продать группе английских бизнесменов дворец московского генерал-губернатора -нынешний Моссовет. Или, как он чуть было не сел на болгарский престол, поскольку походил лицом на царя Фердинанда. В общем, это был еще тот жулик и нахал.

В Шанхае он жил, когда я был студентом. Его можно было встретить на главной улице французской концессии прогуливающимся в светло-сиреневой офицерской шинели и фуражке. Это был уже глубокий старик с белой бородой.

Потом он попал в Гонконг и там угодил в больницу -и опять-таки в очень удачный момент: перед коронацией английской королевы Елизаветы (1953 г.). В день коронации всем больным было выдано по бокалу вина. Главный врач больницы обходил всех больных, каждому подносил стакан вина и поздравлял с праздником. Подошел он и к престарелому корнету. Тот улыбнулся главврачу и сказал, что за здоровье ее величества может пить только «Шампанское». Врач рассмеялся и велел принести ему бутылку. Это было последнее известие о корнете Савине, появившееся в газетах.

МОЙ ПЕРВЫЙ ФИЛИППИНСКИЙ ПАЦИЕНТ

В бесплатное отделение нашей больницы поступил филиппинец средних лет с симптомами «острого живота», так хирурги называют любую катастрофу в брюшной полости, требующую немедленного вмешательства. Но симптомы у вновь прибывшего не были настолько острыми, чтобы торопиться, и доктор Гонтлетт, осмотрев его, решил оперировать на следующее утро. Я сделал все назначения, а когда пришел пораньше на следующий день, то увидел, что кровать моего филиппинца пуста. Я спросил китайского фельдшера, где больной, и получив ответ, что ушел в операционную, поспешил туда. Операционные у нас были на четвертом этаже, и больного полагалось до самой операционной везти на каталке, которую поднимали на этаж в большом лифте. Филиппинца я увидел идущего по лестнице пешком уже на площадке четвертого этажа. Я хотел сказать ему... много чего я хотел ему сказать, но он не понимал английского языка.

Вскоре все подготовили к операции, и я дал наркоз. Гонтлетт вскрыл живот и увидел белые пятна «сальной свечки» на поджелудочной железе - признак острого панкреатита. Кроме того, в животе было довольно много кровавой жидкости. Гонтлетт счел случай безнадежным и зашил брюшину, но не слой за слоем, как это обычно делается, а большой иглой захватывая все слои сразу, как зашивают животы после вскрытия трупов. «Тут делать нечего», - сказал он. Я разбудил больного и отправил его в палату. По моим прогнозам ночью он должен был умереть. На другой день во время обхода я увидел в палате моего филиппинца живым: он стоял рядом с кроватью и перетряхивал свой матрас. Выругав его за это, я объяснил, что ему нельзя вставать - я-то знал, что его зашили, как труп.

Через три недели он выписался. Здоровый - не здоровый, но выписался. А месяца через три вызвал меня к себе домой, оказалось, для того, чтобы поблагодарить меня, но при этом сказал, что чувствует себя плохо и уезжает на Филиппины умирать.

АЛЛЕРГИЯ

У меня был пациент, полицейский, по фамилии Корбут, по национальности, кажется, поляк, а женат был на русской. Как-то осенью его жена вызвала меня рано утром, сказав по телефону, что у мужа странные отеки. Я приехал и с трудом его узнал. Корбут лежал в постели закрытый теплым одеялом - утро было прохладным, - уши у него были раздуты, приобрели форму груш и лежали на подушке, как у спаниеля, лицо было слегка отекшим. При этом он ни на что не жаловался и чувствовал себя вполне здоровым, только из-за ушей не мог идти на дежурство. Это была, конечно, аллергия. Но на что? Я стал выяснять, какие перемены произошли в обстановке, в его образе жизни и питании. Никаких, все то же самое. После долгих расспросов выяснилось, что его супруга купила летом резной камфарный ящик. Так называют красивые китайские ящики, покрытые рисунками, которые делают из разных сортов дерева, иногда обычных, иногда очень дорогих, йзну-три эти ящики выстилают тонкими пластами камфарного дерева, запах которого отпугивает моль. В таких ящиках можно хранить вещи без нафталина. Жена уложила в ящик на лето зимние одеяла, а за день до происшествия вынула и одним из них накрыла своего мужа. Корбут оказался чувствительным к камфаре, и на утро проснулся вот в таком виде. Одеяла проветривали несколько дней, и больше реакция на них не повторялась.

Аллергия - причудливая болезнь, ее могут вызвать самые неожиданные причины. Я знал человека, у которого начиналась экзема, если он ложился спать на тонкую плетеную из соломы подстилку: такие подстилки летом в Шанхае кладут поверх постельного белья - спать прохладнее.

Еще у меня был пациент-англичанин, страдавший бронхиальной астмой. Для ее лечения были испробованы все известные в то время средства - безрезультатно. Тогда я решил назначить ему французский коньяк. Две столовых ложки коньяка снимали ему удушье уже через пять минут. После этого он жил только на коньяке.

Другой мой пациент, тоже астматик, мог жить лишь после внутримышечного введения раствора адреналина в масле. Это давало ему облегчение на шесть-восемь часов. После одного такого укола он умер.

А один русский больной не переносил обыкновенный лейкопластырь. У него был маленький фурункул на лбу, и я сказал сестре, чтобы она смазала прыщик йодом и налепила сверху полоску лейкопластыря. На утро вокруг этой полоски у него вздулся весь лоб.

СТРАННЫЙ МИКЕЛАДЗЕ

Ко мне привезли грузина по фамилии Микеладзе. У него были переломы чашечки правого колена, трех ребер с левой стороны и каких-то костей указательного пальца на правой руке. Я обработал ему ссадины на груди, заклеил лейкопластырем, а потом стал накладывать гипсовые повязки на колено и палец. Он запротестовал: «Гааспадин доктор, на палец не накладывай. Я не перенесу. Это стесняет мою свободу». Я его не послушал и наложил гипс вокруг дощечки, поддерживающей палец. На другой день у него палец вспух так, что мне пришлось срезать повязку по кусочкам. Его палец не переносил ограничения свободы!

А переломы Микеладзе получил следующим образом. Он пошел к своему другу-грузину, содержавшему кондитерскую, в которой работали шесть русских продавщиц -молодых девиц. Там он поссорился со своим приятелем и сказал ему что-то такое, от чего тот схватил обрезок водопроводной трубы - в кондитерской шел ремонт радиаторов - и сломал ему ребра, коленную чашечку и палец. Русские продавщицы остановили драку, когда хозяин кондитерской собирался ударить Микеладзе по голове. На другой день мне позвонил человек с ярко выраженным грузинским акцентом. «Доктор, — сказал он, — говорит одно заинтересованное лицо. Как дела у Микеладзе?» Я ответил, а потом как-то спросил у одного моего пациента-грузина, что могло вызвать такую яростную реакцию у кондитера. Тот подумал и сказал: «А знаешь, может быть, он назвал его армянином».

СТАРУШКА И ДЕСЯТЬ КОШЕК

Я не понимаю, почему мы должны относиться иронически или откровенно насмешливо, или с нетерпением, или со злобой к старческому слабоумию? Ведь это состояние ждет практически каждого из нас. Атеросклероз мозга не щадит никого — ни идиота, ни гения. Просто некоторым людям удается умереть раньше его наступления. Я также не понимаю, почему медицина описывает это состояние в учебниках по психиатрии. Ведь это не болезнь, а нормальное состояние для старческого мозга. «Второе детство», мне думается, более справедливый термин.

Американское генеральное консульство в Шанхае закрылось, кажется, сразу же с началом Тихоокеанской войны, потом открылось после ее окончания, а затем снова перестало работать перед приходом армии Мао в Шанхай. А вот Британское генеральное консульство не закрылось при Мао и приняло на себя функции по защите интересов и американских граждан, оставшихся в Шанхае. При этом англичане взяли к себе на службу американца, я не помню точно его фамилии, может быть, Перри. Это был довольно полный невысокого роста человек всегда веселый, как и многие толстяки. Однажды он позвонил мне и попросил приехать к старушке-американке, которую нужно было поместить в дом престарелых, так как она сошла с ума. Она не буйная, но с ней живет десять кошек, поэтому соседи жалуются на страшную вонь и просят что-нибудь предпринять. Психбольниц для европейцев в то время уже не было, только еврейская община держала два дома для больных и престарелых людей и принимала в них иностранцев.

Я поехал по данному мне адресу. Старушка занимала одну комнату на первом этаже с дверью на веранду в большом трехэтажном доме. С веранды лестница вела прямо в сад. Это была довольно древняя старушка, но очень живая и приветливая. Одета она была в какой-то балахон или в ночную рубашку: дело было летом. Я прошел в ее комнату и чуть не задохнулся: атмосфера была пропитана кошачьей мочой. Кошки различных мастей прыгали по ее кровати, грязной до невероятности, а также лежали на веранде. На полу были расставлены блюдечки с молоком. Когда я сказал старушке, что ее хотят положить в больницу, где ей будет лучше, потому что там за ней будут ухаживать, старушка охотно согласилась и даже обрадовалась, но добавила, что поедет только со своими кошками, так как кошки без нее жить не могут. Я позвонил в один дом для престарелых, который находился в ближайшем районе, и сказал, что прошу одну койку для американской гражданки, платить за нее будет британское консульство. Затем позвонил толстяку, чтобы приезжал забирать старушку, но только с кошками. Американец расхохотался и ответил: «Ладно, я это как-нибудь улажу».

На другой день американец позвонил мне и спросил злым голосом, почему я не сказал ему, что есть два дома для престарелых у евреев (второй дом у евреев действительно был, но совсем на другом конце города, более часа езды на машине). «Я забрал эту старую дуру с ее вонючими кошками и повез через весь город в дом для престарелых, - возмущался он. - Там мне сказали, что они знать ничего не знают и просят меня убираться вместе со старухой и кошками. Тогда я вспомнил, что есть еще один дом и поехал туда. Там подтвердили, что вы звонили, но что о кошках ничего не знали. Вы что, нарочно это устроили, док? Старуху я положил, но кошек не взяли. Мне пришлось дать взятку китайцу-сторожу, чтобы он временно взял их себе. В общем, вся эта история сидит у меня в зубах. Гуд бай», - и он бросил трубку.

ВРАЧЕБНАЯ ИНТУИЦИЯ

Есть ли врачебная интуиция? По-видимому, есть. Мой шеф, Бертон, готовил к операции одного английского пациента с хроническим аппендицитом и послал меня осмотреть его перед наркозом. Я сделал это после обеда в тот же день. У него был вполне компенсированный митральный стеноз (болезнь сердца), но вообще он был в хорошем состоянии, и с моей точки зрения никаких противопоказаний не было. Однако мне почему-то не хотелось давать ему наркоз, и я в тот же вечер сказал это Бертону. «Хорошо, - проворчал Бертон, - сделаю под местной анестезией».

На другое утро он и доктор Ие начали делать операцию под местной анестезией, а я сидел у изголовья больного и болтал с ним. Он рассказывал мне, как до войны ходил на своей яхте в Японию просто ради спортивного интереса и как это было прекрасно. Операция закончилась, небольшая банальная операция, и Бертон начал стягивать с себя хирургические перчатки. Ие марлевым валиком выжимал остатки крови из уже зашитой раны, прежде чем наложить повязку. В этот момент больной посинел, замотал головой и умер. Почему, неизвестно. Дай я ему наркоз, это и сочли бы причиной смерти, потому что операция была ерундовой.

На той же неделе один вполне квалифицированный хирург удалял миндалевидные железы под местной анестезией. Операция самая простая, но больной внезапно умер. А еще через неделю другой хирург производил такую же операцию еще одному больному - тоже внезапная смерть Это было настолько необычно, что заподозрили какой-то подвох с новокаином, но ничего не нашли, да и другие операции с тем же новокаином прошли как обычно.

Во всей этой истории была одна любопытная деталь, не имеющая к медицине отношения: первый больной был должен крупную сумму денег второму. Как только должник умер, кредитор немедленно последовал на тот свет за своим должником.

СЛУЧАЙ «ЛЕТАРГИЧЕСКОГО» СНА

Мне позвонил английский адвокат и сказал: «Доктор, умер британский подданный такой-то. В своем завещании он просит, зачитываю: «Пригласить квалифицированного врача, который должен всадить мне скальпель в сердце и, таким образом, удостовериться, что я не сплю летаргическим сном. Заплатить ему за это двадцать пять фунтов стерлингов». Труп уже три дня находится в морозильнике похоронного бюро, - добавил поверенный, -так что, думаю, вам ничего не стоит проехать туда и всадить ему в сердце скальпель».

Я ответил ему, что не буду выполнять такую дурацкую просьбу. Если труп уже три дня находится в морозильнике, он просто превратился в кусок льда, и смешно что-нибудь пытаться в него вонзать.

«Значит, вы не хотите получить двадцать пять фунтов стерлингов?» - «Нет. Не хочу». - «Ну хорошо, доктор, -услышал я в ответ. - Я позвонил вам в первую очередь, потому что вы врач британской колонии. Что ж, придется поискать другого врача».

Он нашел другого врача, и тот, скорее всего, за двадцать пять фунтов стерлингов сломал скальпель об лед.

СЛУЧАЙ С ЗАГИПСОВАННЫМ ИНЖЕНЕРОМ

У меня был русский пациент, очень хороший инженер и поэтому весьма состоятельный человек. Мы были хорошо знакомы, и я часто заходил к нему в его прекрасный двухэтажный домик, который он построил по своему проекту. Когда он собрался уезжать из Шанхая за границу, то пришел ко мне и сказал: «Мне нужно вывезти американские доллары, китайцам я их оставлять не собираюсь. Для этого жена сшила мне длинный жакет с карманами, и я хочу положить туда деньги. А вас прошу наложить мне корсет из гипса, в таком виде меня и внесут на корабль».

Я ответил ему: «Спасибо. У меня уже были неприятности с банком Китая из-за гонконгских долларов Бертона, и я не собираюсь впутываться в новую историю». Инженер на меня обиделся и ушел. Больше я его не видел. Я только слышал, что какого-то тяжело больного инженера, с переломом позвоночника, внесли на носилках на корабль, отплывавший в Гонконг. Думаю, что это и был, конечно, мой знакомый, начиненный американскими банкнотами.

ПОВОД ДЛЯ РАЗВОДА

Это случилось в первые дни моей работы в фирме «М». Ко мне в кабинет вошел молодой англичанин, сел в кресло и спросил: «Скажите, доктор, можно узнать, способен ли я зачать ребенка?» - «Да, - ответил я, - для этого нужно взять у вас семя на анализ. Вот вам направление в лабораторию, пройдите туда и через несколько дней приходите ко мне за результатами».

Анализ, который я получил из лаборатории, был неутешителен. Количество сперматозоидов было намного ниже нормы, и все они малоподвижны. Этот молодой человек не мог стать отцом, и я не знал, как ему об этом помягче сказать. В учебнике урологии была описана одна операция, которую делают в таких случаях, но, как говорил сам автор, результаты ее совершенно ненадежны. А для меня, тогда совсем молодого врача, убить надежду у больного было тягостно.

Когда молодой человек снова пришел на прием, я начал издалека: говорил, что со временем, может быть, что-то и придумают, но пока радикального лечения нет.

Он слушал внимательно, наконец, прервал меня: «Скажите все же точно, доктор, может жена от меня забеременеть или нет?» Вопрос был поставлен прямо в лоб. Он требовал прямого ответа, и я вынужден был сказал: «Думаю, что не может». Молодой человек страшно покраснел и отрубил: «Вы знаете, моя жена беременна».

Он воспользовался моим заключением как свидетельством в суде и развелся с женой по причине ее измены.

РЕДКИЙ СЛУЧАЙ ГИПЕРТОНИИ

Томсон, англичанин семидесяти лет, высокий, стройный голубоглазый и веселый, страдал гипертонией: нижний показатель давления у него доходил до двухсот двадцати, а верхний - выше шкалы моего тонометра. В то время только что вошел в моду новый метод лечения абсолютно бессолевой диетой. Он заключался в том, что больной питался одним сваренным без соли рисом и пил воду. Я решил попробовать этот метод. Через неделю Томсон пришел ко мне с жалобами на сильнейшие припадки грудной жабы, которой до этого у него никогда не было. Пришлось прописать нитроглицерин, который ему помогал, но ненадолго. Американские учебники по геронтологии советуют не стесняться с дозировкой нитроглицерина и назначать его даже по тридцать таблеток в день. Я увеличивал Томсону дозу, и скоро он уже принимал сто таблеток с утра до пяти часов вечера, то есть практически за полдня, а покупал их сразу по тысяче штук. Как человек невоенный я могу ошибиться, но мне кажется, что таким количеством нитроглицерина можно взорвать небольшой двухэтажный домик. В фармакологии не было упоминаний о такой дозе, и я побоялся ее увеличивать дальше, а посоветовал пить водку, которая хорошо снимает боль. Так он и поступил. Схема его лечения была фантастически проста: с утра до пяти вечера сто таблеток нитроглицерина, а с пяти и до отхода ко сну пол-литра водки. На этом он держался более года, вплоть до моего отъезда в Советский Союз.

Томсон жил с молодой русской дамой лет тридцати и каждый вечер после водки танцевал с ней фокстрот и вальс. Как-то она пришла ко мне очень рассерженная и стала рассказывать: «Вчера прихожу домой и вижу, что мой старый дурак гоняется за нашей молодой китайской служанкой. Я набила ему морду. Вот результат вашего лечения». Естественно, такого результата я предвидеть не мог.

КОФЕ И АЛКОГОЛЬ

Кофе является антидотом (противоядием) алкоголя. Сильно опьяневшего человека можно вернуть почти в трезвое состояние, дав ему чашки две черного кофе. Через полчаса его мозг вполне прояснится.

Как-то вечером меня срочно вызвала к больному жена индийского генерального консула. Я приехал и увидел человека в состоянии крайнего возбуждения: тремор (дрожание) не только рук, но и почти всего тела. Оказалось, что у него были какие-то неприятности по службе, и за рабочий день он выпил около десяти чашек черного кофе, после чего и почувствовал себя плохо. Я подумал, что если кофе является антидотом алкоголя, то и алкоголь должен быть антидотом кофеина, и велел пациенту выпить стакан чистого виски. Бой принес бутылку виски и стакан граммов на двести пятьдесят, жена налила ему виски, и тот выпил его залпом. Через полчаса на моих глазах он заметно опьянел, но тремор и чувство крайнего возбуждения исчезли. Еще через час он захрапел, а на другой день был совершенно здоров.

МОЙ КИТАЙСКИЙ ДРУГ, ДОКТОР ЛЮ И-ТЭ

Мы с Лю И-тэ в один и тот же день начали учить французский язык на специальном курсе в университете и в один день получили дипломы докторов медицины. Лю И-тэ был человеком с типичным китайским лицом, среднего роста, худым как спичка, очень подвижным, с быстрой речью, молниеносной реакцией на все происходящее вокруг и необычайно умным. Знания он впитывал в себя, как губка. Женился он до окончания университета. В то время мы жили с ним в комнате для дежурных студентов-акушеров. Однажды Лю И-тэ сказал мне, что хочет сдать кровь на реакцию Вассермана (на сифилис).

«А что, у тебя разве был сифилис?» - спросил я. Лю И-тэ рассердился: «Не говори глупостей. Я никогда ничем не болел». - «Тогда зачем тебе сдавать эти анализы?» - полюбопытствовал я. - «Так. В Америке все молодые люди, собирающиеся жениться, должны сдать кровь на эту реакцию. Ясно?» - «Ну и что. В Ассирии, Египте, и черной Африке делали обрезание, а евреи и мусульмане до сих пор его делают. Так сделай себе и обрезание перед свадьбой», - посоветовал я. - «Ты идиот», - ответил Лю И-тэ и пошел сдавать кровь в университетскую лабораторию.

В конце недели он пришел ко мне расстроенный и молча протянул ответ из лаборатории. На нем резиновой печатью были проставлены три жирных фиолетовых креста: сильно положительная реакция на сифилис.

«Да, для жениха совсем неплохо», - заметил я. -«Что теперь делать?» - спросил Лю И-тэ растерянно. -«Выброси эту бумажку в туалет. Ты же сам сказал, что у тебя ничего никогда не было».

Лю И-тэ так и поступил. Он лихорадочно готовился к свадьбе. Для проведения брачной ночи он купил новую подушку и решил ее простерилизовать в автоклаве для собак. Собачьим автоклавом заведовали не сестры, а мы сами - студенты. Если бы Лю И-тэ сунулся со своей подушкой к автоклавам в хирургическое отделение, его бы просто спустили с лестницы.

«Зачем тебе стерилизовать подушку? - удивился я. -Никто, покупая новые подушки или одеяла, их не стерилизует». - «А я простерилизую. Мало ли что в ней может быть», - заметил Лю И-тэ. - «Ты что думаешь все микробы из подушки полезут сразу на твою супругу? Ей и тебя одного хватит. И вообще, имея такую реакцию на сифилис, ты мог бы и не быть таким щепетильным», - поддел его я. - «Ти es unsale cochon! (ты грязная свинья!) -заорал Лю И-тэ. - На этой подушке буду спать я, а не моя супруга». - «Ах, значит здоровье твоей супруги тебя не интересует», - парировал я. - «Женщины более резистентны к инфекции, чем мужчины», - ответил Лю И-тэ и потащился в автоклавную со своей подушкой.

Когда вскоре мы собрались в нашей большой экспериментальной операционной в очередной раз оперировать несчастных собак (после операций погибали сто процентов животных), из автоклавной повалил дым и запахло жженными перьями. Подушка Лю И-тэ сгорела. Ему пришлось вступить в священный союз без подушки, но зато с сильно положительной реакцией Вассермана. К его счастью, этот анализ, как и множество других вещей в этом подлунном мире, оказался ложным.

После окончания университета Лю И-тэ решил стать психиатром и уехал на год в США. Вернувшись оттуда, он стал главным врачом психиатрической больницы в Мингхонге под Шанхаем.

У него был насмешливый и критический ум. Не знаю, что стало с ним потом. Боюсь, что человек с его складом ума вряд ли пришелся ко двору «Великого кормчего».

ЖЕНИХ С ЗАПАХОМ ИЗО РТА

Выходила замуж моя давнишняя пациентка. Она пришла ко мне и спросила, могу ли я что-нибудь сделать с ее будущим мужем: у него дурно пахнет изо рта. Я согласился его посмотреть. Что бы это могло быть? Кариозные зубы, скопление гноя в носу или в гайморовых полостях, какой-нибудь нарыв во рту, хроническое воспаление желудка? После осмотра - одни вопросы и никаких ответов. Сделали все анализы - они показали, что молодой человек совершенно здоров. А запах был, хоть святых вон выноси. Тогда я стал детально расспрашивать его о питании.

Оказалось, что он покупал себе сливочное масло сразу по десять килограммов и держал его в холодильнике несколько месяцев, каждый день съедая положенную дневную порцию. За эти месяцы масло, естественно, портилось. В нем развивались бактерии, которые издают противный запах, мешавший невесте насладиться романтическим периодом ухаживания. Я велел ему выбросить это масло, на что он с сожалением сказал: «Но там еще почти пять килограммов». Тогда я сурово спросил его: «Что вам дороже: ваше проклятое масло или невеста?» Он выбросил масло, и молодые, поженившись, были счастливы.

ХИРУРГ-ТЕОРЕТИК

Это было после войны. В Шанхай прибыла американская организация УННРА, с которой приехал английский хирург, действительный член Королевского колледжа хирургов Англии. Звали его, кажется, Белл. Он был типичным английским военным врачом, носил полувоенную форму УННРА, а темно-рыжие усы щеткой придавали ему особо британский вид. Наш хирург Рансон предложил Бертону принять Белла в нашу «фирму», и вскоре он начал бывать на заседаниях фирмы, хорошо пил виски и много рассказывал о войне. Приняли его тепло. Но настал день, когда Рансон и Бертон захотели посмотреть, как он оперирует. Во время этой операции я давал больному наркоз и видел, как выходил из себя Рансон, наблюдая за ошибками Белла. Наконец, Рансон не выдержал и, не очень вежливо попросив Белла встать на место ассистента, закончил операцию. Больше мы Белла не видели. Он действительно был членом Королевского колледжа хирургов Англии, но оперировать совершенно не умел. Это вообще что-то непонятное. Очевидно, он был хирургом-теоретиком, то есть никому не нужным человеком, а тем более нашей «фирме», где была сплошная практика и никакой теории.

ЛЮБОПЫТСТВО

Мне позвонила жена моего русского пациента, которому я прописал капли с медным купоросом для глаз, и сказала: «Доктор, я закапала мужу ваши капли в глаза, и сейчас он катается по кровати и кричит от боли». Я ответил ей: «Промывайте ему глаза холодной кипяченой водой до тех пор, пока он не успокоится».

Через час позвонил муж: «Доктор у меня все хорошо. Но жена решила проверить капли на себе. Теперь она катается по кровати и вопит благим матом. Что делать?». Я повторил свой совет и попросил принести мне рецепт. Когда он принес, оказалось, что дозировка сульфата меди в рецепте в десять раз превышает позволенную. Это была моя грубейшая ошибка, но и аптекарь, между прочим, не имел права изготовлять лекарство по такому рецепту. Он должен был позвонить мне и спросить: «Доктор, вы действительно имели в виду именно такую дозу сульфата меди?». Он этого не сделал. А жена моего пациента была все же настоящей дочерью Евы.

ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ МИССИС X.

Ей я давал наркоз во время операции по поводу злокачественной опухоли слепой кишки. Лежала она в палате первого класса. На ее ночном столике рядом с золотым браслетом и золотыми часами стоял термос с холодной водкой. Она ненавидела ночную сестру-монашку. Та действительно не была привлекательной личностью - это я хорошо знал, потому что лечил и ее. После того, как миссис X. сняли швы, она напилась, упала с постели и сломала себе вставную челюсть. Через несколько дней она вновь напилась и, выйдя вечером в коридор, встретила своего мнимого врага - ночную сестру. Она решила дать ей по физиономии, но монашка быстро присела, а миссис X., провернувшись на одной ноге, шлепнулась на пол и сломала себе еще и руку. Боевая была женщина.

ПУБЛИЧНЫЙ ДОМ ГОСПОДИНА КУНА

Генералиссимус Чан Кайши рано понял, что для достижения власти нужны деньги и поэтому удачно породнился с двумя архимиллионерами Китая - Суном и Куном. Сун и Кун распоряжались финансами, а генералиссимус пушками и пушечным мясом. Сун и Кун делали деньги всеми допустимыми в капиталистическом мире способами, то есть, я хочу сказать, буквально всеми. В связи с этим мне вспоминается одна любопытная история.

Однажды меня вызвал английский пациент с загородным адресом, и я выехал к нему. Шофер повез меня по Ханьджау роуд - длинной и практически единственной улице за городом. По обеим сторонам ее стояли «бунгало» и виллы богатых иностранцев и китайцев. Шофер остановился около дома с большим садом, в котором только что начали расцветать розы и желтели дорожки, посыпанные свежим песком. Посередине сада стояло совершенно круглое двухэтажное здание, и нигде не было ни души. Я вышел из машины и направился к дому. Дверь мне открыл китаец-бой, и я оказался в большом двухцветном зале величиной во весь дом и таком же круглом. На уровне второго этажа по всему зданию тянулся балкон с балюстрадой, тоже круглый. Там были видны многочисленные окна и двери. Две лестницы вели из зала на балкон. В центре большого зала стоял большой круглый кожаный диван - такие диваны раньше стояли в аптеках, на них, обычно, сидели клиенты, ожидающие лекарств. В центре дивана - круглый стержень или круглая спинка. Но если в аптеках такие диваны были рассчитаны на десять-двадцать человек, то здесь он мог бы свободно вместить человек семьдесят. Вдоль стены располагался гардероб - довольно внушительный, дальше - длинный бар, за стойкой которого не было бармена, а на полках - бутылок, еще дальше шли какие-то двери.

Бой показал мне на лестницу, и я поднялся за ним. Он повел меня по балкону и постучал в одну из дверей. Я вошел. В комнате стояла кровать, письменный стол, кресла, одна дверь (она была открыта) вела в ванную комнату, другие - очевидно, в боксы. За большим окном был виден балкон. На кровати лежал молодой англичанин, лет двадцати пяти, с небольшими усиками. У него ничего особенного не было. Грипп, возможно. Я удивился, что он живет в таком необычном доме и спросил его: «Это что? Общежитие?» -«Нет, док, - рассмеялся он, - это публичный дом. Но вы не бойтесь, здесь никто, кроме меня, не живет».

Он рассказал мне, что Кун собирался открыть в этом здании фешенебельный публичный дом, очень дорогой - ему нужны были деньги, видимо, чтобы помогать генералиссимусу на войне, - но с приходом Мао все рухнуло. Дом он не то продал, не то сдал в аренду английской компании, а так как в силу изменившихся в Шанхае условий англичане публичный дом тоже открыть не смогли, то в нем жил только один их служащий. В доме было около семидесяти комнат с отдельными ваннами и балконами, расположенными по кругу.

Красивый дом, красивая идея, прелестная мечта, так и не воплотившаяся в реальность.

ВЕЖЛИВЫЙ КОРЕЕЦ КОЯМА

Японцы, в своем шовинистическом угаре стремясь японизировать все вокруг, заставили всех корейцев носить японские фамилии. Кояма, по всей вероятности, был Ким, я точно не знаю. Его маленький сын лежал у меня в детском отделении Дженерал Госпитал. Он был привезен с бациллярной дизентерией в безнадежном состоянии, пролежал в отделении несколько дней и умер. Кояма пришел поблагодарить меня за то, что я лечил малыша. На другой день он позвонил мне домой: «Доктор, звоню от гробовщика. Хочу поблагодарить вас». Через два часа вдруг позвонил от продавца цветов: «Доктор я покупаю венок на могилу моего сына. Хочу поблагодарить вас». После обеда - уже с кладбища: «Доктор, сейчас я на кладбище. Скоро начнутся похороны. Хочу вас поблагодарить». Через два часа второй звонок с кладбища: «Доктор, похороны состоялись. Хочу вас поблагодарить». Вечером опять звонит телефон. Снимаю трубку и снова слышу слова благодарности. Я чуть с ума не сошел от этих звонков.

Шанхай, 1954 -Москва, декабрь 1976

Виктор Смольников

Записки шанхайского врача