Третьи сутки, не переставая, с гор дул холодный, пронизывающий ветер. По ночам был такой мороз, что захватывало дыхание, воздух леденил легкие. Днем мороз немного ослабевал, и валил густой, заметавший тропинки снег. От снегопада было полутемно, казалось, что он навсегда заслонил собой тусклое зимнее солнце. Весь день приходилось работать при огнях.

Работы продолжались только на стройке домен да еще на нескольких первоочередных участках. Монтажникам выдали по второй паре стеганых ватных костюмов. Работать в двух парах было неудобно, а ветер все равно проникал под спецовку, хлестал, как по голому телу.

Рабочим ночной смены было особенно тяжело. Но по вечерам они уходили из бараков спокойно и весело, как уходят на фронт хорошие солдаты.

•

Илько стоял на узкой металлической лесенке в одном из верхних пролетов сорокаметрового башенного крана. Рядом бесшумно скользили тросы подъемной лебедки. Меж тросов и балок крана гудел, завывал ветер. Казалось, будто кран раскачивается.

Похожее чувство Илько испытывал в детстве, когда влезал на старые громадные дубы. Снизу деревья выглядели совсем неподвижными, но наверху они гнулись и скрипели, и с каждым порывом ветра замирало сердце.

Илько взбежал на следующую площадку и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз. Внизу и наверху было одинаково темно, яростные снежные вихри носились вокруг, сталкиваясь в воздухе друг с другом. Тысячесвечовые лампочки едва выхватывали из мрака причудливые куски металлических конструкций, фигуры рабочих. За снежной пеленой смутно вырисовывался силуэт строящейся домны. Пелена то редела, то снова сгущалась; домна то показывалась, то совсем пропадала в ночи.

Снизу из темноты медленно вплывал в полосу света тяжелый железный лист доменного кожуха. Илько скомандовал — в телефон:

— Стоп!

Тросы остановились, железный лист, чуть покачиваясь, повис в воздухе.

Илько отошел от телефона и, сбежав по лесенке, столкнулся с большим человеком в длинной меховой шубе. Судя по росту и красноватому светлячку трубки, это был начальник строительного участка.

— Вы меня, товарищ начальник? — спросил Илько.

— Да, Кравченко, вас. Как дела!

— Последний лист. К утру, я думаю…

— Звонил дежурный по строительству. Метеостанция предупреждает, что с Урала идет буран. Работу надо прекратить.

— Третьи сутки буран.

— Говорят, это только цветочки. Здесь, говорят, такое бывает…

— Товарищ начальник, у меня ведь последний лист.

— Придется закрепить болтами. Заклепать не успеете. Через десять минут будет сигнал.

— Я не могу. Монтажники не уйдут, пока не закончат.

— Монтажники должны уйти, когда вы им прикажете.

— Я учу их работать, а не бежать при первом ветерке.

— Вы бы, Кравченко, сами поучились. Дисциплине.

Начальник участка сердито засосал трубку. Сладкий и теплый запах дыма донесся до Илько. Уже уходя, начальник добавил:

— Смотрите же, чтобы через десять минут здесь не было ни одного монтажника. На второй домне работы уже прекращены.

Он плотнее запахнул шубу и ушел, зная, что теперь приказание будет выполнено. Дело в том, что монтажом второй домны руководил инженер Тараш. Семен Тараш учился вместе с Илько, вместе их направили на стройку. Но они не любили друг друга и не скрывали этого. Вдумчивого и скромного Семена Илько считал тихоней и книжным червем, а Семену казалось, что смелый и горячий Илько бессодержателен и слишком шумлив.

Во всяком случае, прекратить работу раньше Семена было бы для Илько нелегким делом. Теперь же, узнав, что тарашевцы первыми спустились вниз, Илько невольно улыбнулся.

•

От домен до бараков не было и трех километров. Но буран разыгрался такой, что большинство монтажников осталось на участке, в конторе. Только двадцать человек тесной молчаливой группой шли по полотну узкоколейки, всеми силами преодолевая встречный ветер. Шпалы были разложены неровно, приходилось то прыгать с одной на другую, то вдвое уменьшать шаги. Некоторые проваливались в глубокий снег между шпалами, падали и злобно ругались, пока товарищи помогали им подняться.

Через каждую минуту заунывно ревела сирена электростанции. Это был звуковой маяк для тех, кто собьется с пути. Казалось, что безнадежно ревет большой обреченный зверь.

Илько шел одним из первых. Когда проходили мимо опустевшего Мартенстроя, он заметил полузанесенную тропинку, почти вдвое сокращавшую путь.

— Я напрямик! — крикнул Илько, сворачивая с узкоколейки. — Кто со мной?

Кто-то крикнул на ходу, не поворачивая втянутой в плечи головы:

— Брось, Кравченко, зря пропадешь!

Только Семен молча свернул на тропинку и пошел вслед за Илько. Через минуту остальных уже не было видно.

Буран безжалостно стегал по лицу, слезы текли, смешиваясь с тающим на щеках снегом. Холодные порывы ветра сковывали лицо тугой ледяной маской.

— Можно закрыть глаза, — прокричал Семен, — все равно ничего не видно.

— Что?

— Если закрыть глаза, они отдыхают. Все равно ведь идем по сирене.

— Я ни черта не слышу.

— Можно идти с закрытыми глазами, — еще громче прокричал Семен.

«Семен — трус, — подумал Илько. — Он пошел со мной потому, что ему и на узкоколейке страшно было, а по ней дольше идти».

— Слева должен быть лесной склад, — снова закричал Семен.

— Уже прошли. Не видно было.

Они шли еще около получаса, поминутно перекликаясь, чтобы не потерять друг друга. Илько пытался представить себе далекий Уральский хребет, в скалистых ущельях которого родился этот буран. Ветер, наверно, рыщет по его неровным голым склонам, на них не осталось ни снежинки, все сметено вниз, в долину Урал-реки, на стройку, в степи.

— Хоть бы сирену остановили, — проворчал Семен. — Лучше заблудиться, чем слушать этот похоронный вой.

— Воет, действительно, как по поко…

Илько оступился и вдруг полетел вниз, на дно какой-то глубокой и узкой канавы. Падая, он вскрикнул, чтобы предупредить Семена, но тут же понял, что опоздал: тот шевелился рядом, со стоном пытаясь подняться на ноги.

— Расшибся?

— Нет, ничего. А ты?

— Немного лицо оцарапал. Ерунда.

Илько встал. Семен влез ему на плечи, но и оттуда не достал до края канавы.

— Четыре метра, — сказал он, спрыгивая. — Понятно. Канава для аварийного кабеля.

— Когда ее успели прорыть? Днем я шел этой же дорогой.

— Успели.

— Ладно. — Илько снял рукавицу и вытер теплую, чуть липкую кровь с лица. — Пройди, Семен, в ту сторону, а я — в эту. Надо ступени поискать.

Он пошел, протягивая вперед руки, ощупывая ими стены канавы. Здесь было не так ветрено, как вверху, но еще темней. Шагов через двадцать Илько дошел до конца канавы, но ступеней не обнаружил. Он уперся в поперечную стену промерзшей земли, такую же отвесную, как и продольные стены.

— С моей стороны ступенек нет, — сказал он, вернувшись. — Здесь, очевидно, работали канавокопателем. Как у тебя?

— Я еще не ходил. У меня, видишь ли, левая нога босая. Валенок слетел, когда я падал, и вот…

Илько опустился на колени и стал шарить руками по снегу. Он представил себе, какой нестерпимой должна быть боль, испытываемая сейчас Семеном.

— Ты в теплых носках?

— Нет, без. Была портянка, но размоталась и тоже затерялась где-то.

Портянку скоро нашли. Илько растер омертвевшую ногу Семена снегом, обмотал портянкой и обвязал своим шарфом. Затем они пошли к противоположному концу канавы.

— Правильно: канавокопатель, — сказал Илько, ударившись о металлический ковш машины.

Рабочая часть машины представляла собой конвейерную цепь из больших ковшей с остро отточенными краями. Эти ковши, медленно двигаясь вверх, отгрызают один за другим по тонкому слою земли и выносят ее на поверхность. Сейчас машина не работала.

— Сможешь вылезть?

— Смогу, конечно, — ответил Семен.

Переступая с ковша на ковш, Илько стал подниматься по ним, как по ступеням. Вслед за ним начал подниматься Семен.

Но конвейер не выдержал тяжести двух человек. Ковши поползли вниз.

— Подожди здесь, — сказал Илько, когда они снова очутились на дне. — Я крикну сверху, тогда полезешь.

Илько снова стал подниматься. Когда голова его оказалась над краем канавы, ветер с силой ударил по ней, бросил в лицо пригоршню колючего снега. Илько захлебнулся воздухом, с трудом перевел дыхание и даже улыбнулся: до верха оставалось всего несколько ковшей.

Вдруг ковши стали стремительно опускаться. Илько схватился за обледенелый край канавы, пытаясь подтянуться на руках. Ковши ушли из-под ног. Илько повис, руки соскользнули, и он оборвался, потеряв рукавицу. Падая, он задел оголенной рукой канавокопатель, и пальцы оторвались от промерзшего металла с болью, будто оставив на нем часть кожи.

— Ты снова полез за мной? — спросил Илько, чувствуя рядом тело Семена.

— Да.

Илько молчал, яростно сжимая зубы, сжимая руки, чтобы не задушить ими товарища. Даже горло сжалось от дикой, непреодолимой злобы.

— Я думал, ты уже наверху, — тихо добавил Семен.

— Ты обещал подождать.

— Я не мог ждать. Нога отмерзает все дальше. Очень болит нога. Очень больно. Я не полез бы, если б не нога.

— Полезай первым.

В этих словах было столько презрения, что Семен поежился. Он занес ногу на ковш.

Он шагал на месте. В этом было самое ужасное. Конвейер раскатался и уже не выдерживал тяжести одного. Стоило поставить ногу на ковш, чтоб он тут же опустился ко дну канавы. Но Семен не решался остановиться. Он продолжал шагать, хотя понимал, что с каждым шагом конвейер раскатывается все больше.

— Ты все еще здесь?

— Да, Илько, конвейер разработался.

Илько отодвинул Семена и убедился, что тот прав. Тогда он бросился на колени и стал подгребать снег под нижний ковш.

— Снега! Побольше снега! Подгребай под низ.

Семен помогал ему. Для верности они сбросили кожанки и запихнули их под нижний ковш. Они работали с таким ожесточением, что совсем забыли о холоде.

Но и это оказалось напрасным. Едва Семен начал подниматься, как ковши разгребли наметенный с таким трудом снежный холм.

Тогда Илько попытался взбежать рывком, с разбегу, быстрее, чем опускались ковши. Не удалось и это. Чем быстрее бежал Илько, тем быстрее двигался под ним в обратном направлении конвейер канавокопателя. Обессилев, Илько опустился рядом с Семеном на дно и прошептал:

— Вот мы и в ловушке.

Он удивился, что его губы произнесли такие нелепые слова. Негнущимися пальцами он притронулся к лицу Семена и спросил:

— Ты что молчишь? Жив?

— Не очень.

— Вот что, Семен… Ты меня слышишь?

— Слышу.

— Я подползу под нижний ковш и буду держать конвейер. А ты лезь.

Семен ослаб и лез очень медленно. С каждым его шагом край ковша все сильнее впивался в руки Илько. Но Илько не разжимал рук, помогая им плечами, всем телом. Наконец он почувствовал, что Семен уже наверху: ковш перестал впиваться в руки.

Семен влез в будку канавокопателя и, путаясь в рычагах, стал искать тормоз. Но тормоз оказался электрическим, а тока не было. Семен вернулся к канаве и крикнул:

— Управление не работает. Нет тока.

— Ладно, — донеслось снизу. — Постарайся добраться до жилья. Скажи им…

Новый порыв ветра сбил Семена с ног. Громадный сугроб, который намело над краем канавы, с шумом обрушился вниз. Семен долго окликал Илько, но снизу не доносилось больше ни звука.

•

Стася сидела в кабинете дежурного по строительству. В кабинет то и дело входили озабоченные, занесенные снегом люди. Они вытирали мокрые лица, закуривали, обменивались короткими фразами, наполовину состоявшими из цифр.

Стася понимала этот лаконичный язык. Она знала, что «3-й участок» — это стройка домен, участок, где работает Илько; она знала, что «105 процентов» — это плоды тяжелой фронтовой работы, кубометры земли и бетона; она знала, что «12 баллов» — это ветер, сбивающий с ног людей, разрушающий плоды их упорного труда.

На столе у дежурного стоял большой поднос, сплошь уставленный стаканами крепкого чая. Строители подходили, отпивали по нескольку глотков и потом держали стакан в обеих руках, грели пальцы. Те, что давно работали на стройке, держались спокойней и проще других. Дожидаясь дежурного, они расстегивали полушубки, садились на диван, стоявший под трехметровой фотокартой строительной площадки. В их лексиконе чаще попадались обыкновенные, теплые слова: «Ваня», «письмо». Дождавшись очереди, они говорили с дежурным, застегивали полушубки и уходили. Приходили другие.

Почти непрерывно звонили телефоны. Их было несколько, и они тоже дожидались очереди: то одна, то другая трубка лежала снятой. Когда звонил маленький, похожий на черную жабу телефон, трубку брала Стася: это был аппарат коммутатора 3-го участка.

— Не пришли еще ваши? — крикнул дежурный вдогонку одному из уходивших строителей. Стася насторожилась.

— Нет, не пришли, — ответил тот. — Мы верховых послали навстречу. Как придут, сообщу.

Он вышел.

— Это не о наших? — спросила Стася.

— Нет, — ответил дежурный, — это с плотины. У них целая бригада затерялась.

Он вышел из-за стола и подошел к фотокарте. Указывая карандашом на дорогу между домнами и жильем, сказал:

— Не понимаю, где они могли застрять. И Кравченко, и Тараш знают эту дорогу до последнего бугорка.

Действительно, на карте дорога была совсем короткой, почти прямой. Казалось невероятным, чтобы два человека могли затеряться на этом простом открытом пути.

— Мы пойдем искать, — сказала Стася. — Уже два часа, как все доменщики пришли домой.

— Подождите немного. Может, они вернулись на участок. Мне обещали позвонить оттуда.

— Я сама позвоню.

Коммутатор домен не отвечал. Стася позвонила через центральную станцию, но оказалось, что буран оборвал все провода, ведущие на 3-й участок.

— Тогда идите, — сказал дежурный. — Кто с вами?

— Косарский. Он спит в проектном отделе.

— Разбудите и отправляйтесь. Я пошлю с вами еще кого-нибудь.

— Разрешите, я пойду, — сказал, поднимаясь с дивана, Вячеслав Левшин, спецкор «Уральского комсомольца». Это был худощавый, смуглый парень, даже зимой казавшийся загорелым.

Через несколько минут они собрались и вышли. Буран уже утихал. Они быстро спустились с холма, на котором стояло заводоуправление, и, вскочив на проходивший по узкоколейке состав со щебнем, поехали на 3-й участок.

Там они узнали, что Кравченко и Тараш не возвращались. К поискам присоединился начальник участка. Теперь их было четверо.

Они шли на расстоянии десяти шагов друг от друга, зорко всматриваясь в темноту, бросаясь к каждому сугробу, к каждой воронке, вырытой бураном. Миновав Мартенстрой, Косарский сказал:

— Вот здесь мы расстались. Мы дальше по шпалам пошли, а они свернули на тропинку. Сначала Кравченко, потом Тараш.

Поиски продолжались вдоль тропинки, едва заметной под свежим, пушистым снегом. Потом около получаса бродили по лесному складу: Вячеслав высказал предположение, что заблудившиеся могли укрыться здесь от бурана. Начинало сереть, но в узких проходах между высокими штабелями досок было еще совсем темно. Лучи электрических фонариков шарили по самым темным закоулкам, Стася забиралась туда, куда не могли протиснуться остальные. Все было напрасно.

Они пошли дальше и вскоре увидели канаву, толстой черной чертой перерезавшую снежное поле. Вячеслав обвязался веревкой, отдал другой конец Косарскому и спрыгнул вниз. Луч его фонарика сразу же упал на валенок Семена. Пока он разглядывал эту находку, Стася заметила отлогий склон, образовавшийся от падения сугроба в канаву. Проваливаясь чуть не до колен, она сошла вниз. Вячеслав сидел на корточках, внимательно разглядывая какие-то следы.

— Очевидно, здесь происходила борьба, — проговорил он.

— Не думаю, — резко возразила Стася. — Наверно, они выбирались здесь из-под этого обвала.

— Смотрите! — крикнул спустившийся вслед за ней Косарский, вытаскивая из-под ковшей канавокопателя две смятые, изодранные кожанки.

«Эти ребята были, кажется, не очень-то дружны», — подумал Вячеслав, но ничего не сказал на этот раз.

Странные какие-то следы, — продолжал Косарский, вглядываясь в склон. — Вот, Стаська, твои, вот мои, а рядом какие-то третьи. Кто-то еще спускался в канаву.

— Чем же они странные? — спросила Стася.

— Одна нога в валенке, а другая в чем-то… Не разобрать…

— Ну, ясно, — сказал Вячеслав. — Второй-то валенок — вот он.

— Но он, этот человек, и вниз уже в одном валенке шел… И вот еще след — он же выбирался наверх… Ничего не понятно…

— Есть! — крикнул в это время наверху начальник участка. — Есть, вижу! Давайте сюда!

Стася, Вячеслав и Косарский, помогая друг другу, проваливаясь, падая и поднимаясь, выбрались по рыхлому снежному склону наверх.

Здесь было уже видно без фонариков. Начальник участка бежал в сторону электростанции, отбрасывая ногами полы своей длинной шубы. Далеко впереди что-то темное медленными, неровными движениями продвигалось на звуки сирены.

Подбежав, они увидели ползущего по снегу Семена, который тащил на себе оглушенного обвалом Илько.

•

Все это прошло почти бесследно, только Семену пришлось ампутировать два пальца на левой ноге. Илько поднялся сразу же после нескольких глотков водки из Славкиной фляги.

Оба они еще долго работали на тех же домнах, давно уже достроенных и пущенных. Оба работали очень хорошо, но по-прежнему относились друг к другу весьма скептически. Семен считал Илько мальчишкой и недостаточно глубоким инженером, а Илько был уверен, что Семен размазня и «может быть, годится для проектной конторы, но только не для новостройки».