Узнав, что Молли боится змей, Дэвид понял, почему Аманда настаивала на сохранении рептилий в тайне, по крайней мере, до тех пор, пока отец не вернется. Если бы Молли закричала от страха в присутствии Джеффри, испытанию с рептилиями пришел бы конец, причем для всех и навсегда. Хорошенько обдумав этот вопрос, Дэвид решил, что ему надо проследить за тем, чтобы Молли ни в коем случае не увидела остальных рептилий, вне зависимости от того, что там на уме у Аманды. А для этого надо было немедленно предупредить детей.

Джени и Эстер он нашел во дворе, предупредил их и отправился искать Блэра. Ему повезло, что он обнаружил брата раньше, чем Молли: тот сидел на ступеньках лестницы и играл со своей ящерицей. Блэр вытащил ее из-за пазухи, и теперь она исследовала его одежду.

— Привет, — сказал Дэвид, — чем занимаешься?

— Отдыхаю, — ответил Блэр.

— Отдыхаешь? — спросил Дэвид. — От чего же?

— От щекотки.

— А-а. Ну тогда тебе лучше найти для отдыха другое место. Я как раз тебя искал, чтобы сказать кое-что важное. Помнишь, я говорил, что можно не прятать ящерицу от отца и Молли?

Младший брат кивнул.

— Так вот, оказывается, нельзя. Я узнал, что Молли до смерти боится змей и ящериц. Если она узнает, что у тебя под рубашкой ящерица, у нее, наверное, обморок случится.

Блэр наморщил лоб.

— Боится змей? — спросил он. — Аманда боится.

— Нет, Блэр. Не Аманда. Молли! Молли ни в коем случае не должна знать, что у тебя под рубашкой ящерица.

— А, — сказал Блэр. — Молли тоже боится.

Дэвид вздохнул. Иногда младшему брату было очень сложно что-то объяснить. Блэр посадил ящерицу на перила и позволил забраться на деревянную лозу. Она поползла вверх и тотчас уселась на купидона как раз в том месте, где раньше была его голова.

— Купидон, — сказал Блэр. — Джени говорила, что великан оторвал ему голову.

— Нет, ничего этого не было, — сказал Дэвид. — Я тебе уже говорил. Наверное, это сделали какие-то дети, которые жили в этом доме давным-давно. Может быть, какой-то ребенок отпилил ему голову, решив опробовать новую пилу, или что-нибудь такое.

— Нет, — сказал Блэр. — Это девочка отпилила голову. Плохая девочка.

Дэвид усмехнулся. Учитывая, что всю свою сознательную жизнь Блэр жил с Джени, а теперь еще появилась Аманда, не было ничего удивительного, что он считал девочек корнем зла.

Сняв ящерицу с перил, брат протянул ее Блэру.

— Лучше засунь ее обратно под водолазку, — сказал он. — А то вдруг Молли увидит. Я на улицу. Ты идешь?

Теперь все были в курсе, что испытание с рептилиями нужно держать в секрете, так что день прошел спокойно, без происшествий. Задание дети выполнили.

Остальные испытания по большей части тоже прошли без осложнений. Время от времени, конечно, возникали некоторые трудности, но ничего ужасного не случилось.

Во время ритуала, предполагавшего ношение на шее ожерелья из головки чеснока, колечка лука и ростка аниса тоже ничего плохого не случилось. Дэвид, правда, заметил, что Молли все время к чему-то принюхивается, а после ужина отец спросил его, не забывает ли тот ежедневно принимать душ.

Затем настал день, когда не разрешалось ступать по деревянному полу, и вот тут кое-что произошло. В кухне все оказалось просто — там лежал линолеум, но в остальном доме полы были из деревянных досок, и нигде не имелось ковра от стены до стены. Им всем пришлось нелегко, но к концу дня они даже умудрились разработать маршруты движения по почти всем комнатам особняка. Например, чтобы перейти из коридора в гостиную, нужно было встать на цыпочки на краешке ковровой дорожки, дотянуться до двери, ухватиться за нее и, оттолкнувшись и поджав ноги, как бы перелететь с ее помощью, а приземлиться на старый восточный ковер на полу в гостиной, на котором стояло большое кресло. Потом нужно было прыгнуть в кресло отца, а уж с него переползти по роялю, лежа на животе, после чего можно было приземлиться на подушки, которые были разложены на полу перед телевизором. Потом надо было пробраться по краю журнального столика и закончить маршрут на небольшом коврике в противоположном конце комнаты. А уж оттуда можно было легко достичь края ковролина в столовой. В тот день испытание никто не провалил, но пострадала настольная лампа и разбилась ваза с цветами, а Джени застали как раз в тот момент, когда она ползала по роялю, за что девочка была наказана и отправлена в свою комнату.

Единственным испытанием, которое не все неофиты смогли пройти с первого раза, стал день молчания. В этот день запрещалось говорить что-либо, кроме ответов на прямые вопросы, но и в этом случае неофит мог произнести только три слова. Блэру единственному удалось пройти испытание с первой попытки. Дэвид в первый раз провалился потому, что отец решил вызвать его на мужской разговор после ужина. Мальчику было очень обидно: ему ведь почти удалось продержаться, и вот теперь в последний момент все шло насмарку. Но когда он увидел, что отец действительно очень расстроен, то понял, что просто обязан поговорить с ним, а испытание перенести на другой день.

Джеффри Стэнли многое беспокоило. По его словам, дети в последнее время странно себя вели. Они позволяли себе недопустимое поведение за столом, уже разбили несколько вещей, да и просто игнорировали элементарные правила поведения цивилизованного общества — это, видимо, означало лазанье по мебели. Мало того, что в доме появилась падчерица, которая вот уже почти месяц как не разговаривает с приемным отцом, но еще хуже — его родные дети, похоже, решили копировать ее поведение.

— И все это как раз тогда, когда я ожидал, что вы сделаете все от вас зависящее, чтобы Молли не пришлось жалеть, что она оказалась связана с нашей семьей.

Дэвид уже почти набрался духу рассказать, в чем тут дело. Он уже был готов раскрыть отцу тайну и о мире оккультизма, и об испытаниях, и об инициации. Но стоило мальчику открыть рот, чтобы начать говорить, как перед глазами его возникло лицо Аманды с всегдашней надменной улыбочкой. Он представил, как Аманда говорит что-то вроде: «Дэйви все разболтал папочке».

Поэтому вместо того чтобы сказать правду, Дэвид попытался убедить отца в том, что ничего страшного не происходит, а если даже так, то это в любом случае ненадолго.

— Может быть, у нас у всех сейчас такой сложный период, — предположил он. — Ну, ты же понимаешь, бывают разные периоды…

Отец улыбнулся.

— Думаю, что понимаю, — усмехнулся он. — Вот только Молли очень тяжело переживает этот ваш период. Мне кажется, она чувствует, что не справляется со своими обязанностями как мать и не может вести большой дом.

— Ну уж нет, — отозвался Дэвид. — Она не должна себя так чувствовать. Мы все считаем, что она замечательная. Все, кроме…

— Кроме кого?

— Я подумал про Аманду.

— И что именно ты про нее подумал?

Дэвид понял, что попался. Он отлично знал, что Аманда вряд ли будет в восторге, если он расскажет отцу, что она ненавидит собственную мать. Джеффри Стэнли это тоже не понравится.

Поэтому мальчик сказал лишь:

— Ну, Аманда, конечно, хотела бы жить со своим отцом, мне так кажется. Она ведь очень его любит.

Отец взорвался:

— Аманде еще многому нужно поучиться, в частности понять, что значит любить!

— Это как? — спросил Дэвид.

Отец на мгновение задумался, потом покачал головой.

— Ну, чему и когда должна научиться Аманда — это не наше с тобой дело. Нам с тобой надо разобраться с нашими проблемами. Или как ты их там называешь — периоды?

Дэвид невесело улыбнулся:

— Да, периоды. Наверное, так. После того как мы переехали за город, в семье появилась новая мама, и все произошло так внезапно… неудивительно, что у младших начался некий период привыкания к этому. Но я уверен, что все наладится. Думаю, скоро всё придет в норму.

Дэвид знал, о чем говорил, потому что день молчания был последним испытанием, и теперь впереди осталась только долгожданная инициация. А этот ритуал, по его мнению, вряд ли мог принести какие-то осложнения или навредить обстановке в семье.

Минуло еще три дня, пока всем детям удалось пройти испытание молчанием, — Дэвид решил, что разумнее всего делать это поодиночке. Так взрослые будут обращать меньше внимания на изменившееся поведение детей.

Всё прошло хорошо. Поскольку Джени болтала без умолку, никто не заметил молчания Дэвида, а Дэвид, в свою очередь, старался как мог прикрыть Джени. Впрочем, ему это не слишком удалось.

Оказалось, это совсем не просто — отвлечь взрослых и сделать так, чтобы они не заметили, что Джени молчит. Отец и Молли постоянно спрашивали ее, все ли в порядке, а Джени неизменно отвечала одно: «Плохо себя чувствую», поскольку это была единственная фраза из трех слов, которую она смогла придумать. В результате Джени уложили в постель и измерили ей температуру. Позже, когда Дэвид пробрался к сестре, чтобы передать бутерброд с арахисовым маслом, который он для нее стащил, то взволновался по-настоящему: Джени была очень нервная и напряженная, лицо ее так и горело. Впрочем, лихорадки у нее не было, и Дэвид решил, что, скорее всего, ей просто трудно молчать так долго. Разумеется, на следующее утро, когда Джени болтала без остановки почти три часа кряду, Дэвид успокоился: она точно была здорова.

Так закончилось последнее испытание, и теперь их ждал ритуал инициации. Несколько дней Аманда подолгу запиралась в своей комнате и готовилась к проведению церемонии. Она обставляла всё ужасной таинственностью, и, когда Дэвид спросил, что именно она делает, девочка только ответила, что подготавливает комнату для обряда и советует им тоже подготовиться как следует.

Она, конечно, имела в виду то, что Дэвиду и детям надо подготовить ритуальные облачения. И они действительно пытались это сделать, но задача оказалась не из легких.

Некоторые требования были довольно простыми. Например, все участники должны были носить на себе хотя бы одну вещь, принадлежавшую умершему. Дэвид недавно помогал отцу убирать на чердак коробки с вещами мамы. В них была одежда и украшения, которые, по словам отца, Джени и Эстер могли бы однажды надеть. Ну и раз уж отец сам сказал, что дети могут надеть эти вещи когда-нибудь, Дэвид решил, что не случится большой беды, если они ими воспользуются чуть-чуть раньше.

Но с другой стороны, отец не разрешал детям брать что-нибудь из этих коробок, поэтому Дэвиду показалось, что те же самые вещи с чердака вполне могут подойти под другое требование и считаться еще и украденными. Но когда он сказал Аманде, что кольцо, ожерелье, шарф и перчатки, взятые из коробки с чердака, могут считаться украденными, та только презрительно усмехнулась.

— Не глупи, — сказала она. — Нужно украсть вещи у живого человека.

Дэвид всерьез испугался — еще до того как задал вопрос. Подумав хорошенько, он спросил, можно ли украсть цветы.

— Цветы? — переспросила Аманда. — Нет, это должно быть что-то такое, что ты можешь носить — типа одежды или украшений.

— Но цветы тоже можно носить. Вставляют же цветок в петлицу пиджака, вплетают в волосы. Мне кажется, у наших соседей, которые живут у дороги, что ведет в деревню, много цветов. Думаю, они даже не заметят, если несколько цветков пропадет.

— Нет, цветы нельзя, — настаивала Аманда. — И кроме того, сам факт воровства состоит не столько в том, что ты кто-то может заметить пропажу, сколько в том, что во время кражи ты можешь попасться.

— Да, — ответил Дэвид, — наверное, ты права.

В таком ключе он никогда об этом не думал.

— А тебе как это удалось? — спросил он. — Ну, я имею в виду, какую часть своего одеяния ты украла?

— Черные чулки, — ответила Аманда. — Я их украла на барахолке. Лея сказала мне, что на барахолке красть легче всего, потому что там все лежит в полном беспорядке и вокруг полно людей. Эти чулки я заметила на большом столе, где была еще куча всяких шмоток. Просто положила их в карман и ушла.

Да, идея оказалась просто блестящей: чулки небольшие, их легко взять и легко спрятать. Дэвид раздумывал, какие еще мелкие предметы можно украсть, и в голову ему не приходило ничего, кроме ювелирных изделий, но эту мысль он отбросил сразу, чтобы не подвергать опасности детей. Проблема заключалась в том, что хоть Дэвид и понимал, что воровство во имя ритуала отличалось от обычного воровства, он не был уверен, что близняшки и Блэр смогут это усвоить так же твердо, как он. Если он позволит им украсть какие-нибудь украшения для проведения ритуала, а потом в один прекрасный день кто-то из младших станет профессиональным грабителем ювелирных лавок, это будет на совести Дэвида.

И в этом случае кража чулок выигрывала. Ведь он никогда не слышал о чулочных ворах.

Но и после того как мальчик остановил свой выбор на чулках, предстояло решить еще кое-какие вопросы. В Стивенс Корнерс не было галантерейного магазина, а в город дети могли попасть только одним способом: если Молли возьмет их с собой, а она уж точно попросит объяснить, зачем им потребовалось туда ехать. Так что поездка в город отпадала.

Значит, красть им придется не выходя из дома, что значительно сужало круг возможных вариантов. Фактически выбирать приходилось между чулками Молли или вещами отца. К тому времени как Дэвид пришел к этому выводу, ему вдруг открылась замечательная возможность.

Однажды утром, проходя через гостиную, он заметил, что Молли оставила корзину со штопкой рядом со своим любимым креслом. Это была большая корзина, и в ней лежала уйма порванных и незашитых вещей. Молли не любила чинить одежду и подолгу откладывала эту работу на потом. Сверху корзины Дэвид заметил свои джинсы, на которых он пару недель назад разодрал колено, и платье, которое порвала Джени, когда зацепилась за изгородь, пытаясь ее перепрыгнуть.

Почти на дне корзины Дэвида ждала весьма интересная находка.

Перед тем как семья переехала за город, отец иногда после занятий играл в теннис, но ему пришлось оставить это хобби, так как дорога до дома занимала бы слишком много времени. Поэтому в корзине у Молли лежали большие белые теннисные носки. В сущности, поскольку отец прекратил играть в теннис, Молли наверное, никогда бы не заштопала эти носки, да и отец никогда бы не вспомнил о них. Дэвид осторожно огляделся, взял из корзины один носок, три остальных оставил лежать на месте и тихонько пошел к себе наверх.

Потом он разыскал младших, рассказал им о своем открытии и послал каждого вниз по одному украсть себе носок. Джени, естественно, хотела быть первой, но Дэвид настоял, чтобы она пошла последней. Он не ошибся: сестра устроила такое представление, что почти провалила все предприятие. Она кралась в гостиную и обратно наверх по такому причудливому маршруту и так долго, что Молли успела выйти из своей комнаты, где она все утро рисовала, чтобы приготовить обед, а Джени все кралась и пряталась.

Когда через минуту Джени все-таки добралась до второго этажа, она тяжело дышала и выглядела в высшей степени странно. Носок она достала у себя изо рта.

— Опа! — победно вскричала она, крутя носок над головой, чтобы высушить его. — Еще бы чуть-чуть, и я проглотила бы его!

Итак, кража теннисных носков стала самой трудной частью подготовки к ритуалу инициации. Но как только все кражи носков состоялись, Дэвид вспомнил, что в одежде не должно быть ничего белого, и очень расстроился — носки как раз были белого цвета.

— Слушайте, — сказал он младшим, — придется провернуть всю операцию с воровством заново.

— Замечательно, — отозвалась Джени. — Только чур, теперь я пойду воровать первой.

— Нет, я говорю о том, что нам надо будет украсть что-то другое. Носки-то белые. Помните, ничего не должно быть белого цвета.

— А, ну да! — сказала Джени, держа перед собой носок и задумчиво рассматривая его. Вдруг лицо ее озарилось. — Слушай, Тессер, а где Лопсидед?

Лопсидедом назывался большой плюшевый темно-красный слон. Он был любимой игрушкой Эстер, пока у нее не появился пылесос.

— Помнишь, что случилось с простынями, когда Тессер положила к ним в стирку Лопсидеда? — спросила Джени.

— Эй, — сказал Дэвид, — а ведь этом мысль! Тащи сюда Лопсидеда, Тессер!

Через несколько минут игрушка Эстер вместе с носками полоскалась в лохани для стирки, а Дэвид подумал, что хотя по большей части Джени всех достает, иногда ей в голову приходят очень неплохие мысли.

На следующий день теннисные носки уж точно оказались не белыми, так что теперь все дети были готовы к ритуалу инициации.