1

К своему удивлению, Дмитрий застал Настю на кухне. Она сидела за столом одетая. У нее было очень усталое и взволнованное лицо. Дмитрию показалось, что Настя сама вернулась домой незадолго до его приезда.

— Ой, Митя, — радостно воскликнула девушка и бросилась к нему.

Дмитрий почувствовал, как ее руки обвивают его шею, волосы щекочат щеку, губы робко и нежно прикасаются к его лицу. В том, как Настя бросилась к нему, было что-то очень трогательное. Она вдруг показалась Дмитрию маленькой девочкой, которая безмерно соскучилась по своим близким. И голос у нее оказался тоненьким и жалобным.

— Митя, как хорошо, что ты вернулся, я так по тебе соскучилась! — произнесла она. — Ну как ты съездил? Этот травник помог тебе?

Уезжая, Дмитрий сказал Насте лишь половину правды, а именно, что он едет к знаменитому травнику долечить свой радикулит. Заболевание связок он хранил в тайне.

— Да вроде бы хорошо, — ответил Дмитрий, — недели через две уже должны быть какие-то результаты. А пока мне велено сидеть дома и пить травы. Вон, видишь, целый рюкзак привез. Лучше скажи мне, как ты? Почему ты не спишь, вы что, работали сегодня ночью?

— Ну да, — уклончиво ответила Настя, — меня попросили попеть с другим коллективом. Я решила попробовать. Но это неважно, расскажи лучше про этого чудо-травника. Ты, наверное, голодный? В холодильнике полно еды. Давай поужинаем, вернее, позавтракаем, я сама умираю от голода.

Только сейчас Дмитрий почувствовал, что сам страшно проголодался. Он яростно набросился на еду. С набитым ртом Дмитрий рассказывал Насте про удивительного физика-ядерщика, ставшего народным лекарем, и про еще более удивительного «нового русского», путешествующего инкогнито.

Настя слушала его крайне невнимательно. Она лишь старалась изобразить на лице живейший интерес и время от времени поддакивала Дмитрию. Ее мысли и чувства были заняты совсем другим.

После того поцелуя на сфинксе в отношениях Насти и Сережи возникла некоторая пауза. Видимо, молодой человек решил дать девушке передышку. Но вот Дмитрий уехал, и Сереже тут же каким-то образом стало известно об этом. Он опять начал сверлить Настю неподвижным взглядом прозрачных глаз, и девушке казалось, что она чувствует этот взгляд даже спиной. А потом, на репетиции, Сережа отозвал Настю в сторонку и предложил:

— Хочешь послушать меня в качестве джазового певца? Я буду петь классные блюзы. Сегодня в десять вечера моя группа выступает в «Пирамиде».

Настя уже давно собиралась посетить этот модный ночной клуб, куда вхожи были только представители питерской богемы. И, конечно же, Насте хотелось послушать блюзы в Сережином исполнении. Да и вообще, слишком много она работала в последнее время и слишком мало отдыхала. Она устала петь для развлекающихся слушателей, пусть сегодня кто-нибудь поет для нее.

Ради такого случая Настя приоделась. Ее секонд-хэндовский гардероб уже давно пылился на дне Митиного шкафа. Настя одевалась теперь в магазинах для так называемой модной молодежи. Она приобрела оранжевые кожаные ботинки на толстой платформе, обтягивающие черные джинсы, несколько ярких, облегающих кофточек, коротенькую кожаную курточку и в тон ей кожаную кепку.

Для похода в «Пирамиду» Настя надела брюки в черно-белую полоску, узкие сверху и расклешенные внизу, и белую обтягивающую блузку. Строго и одновременно экстравагантно, решила она.

Дизайнер, оформлявший помещение «Пирамиды», постарался в небольшое пространство клуба втиснуть как можно больше египетской символики. У входа посетителей встречал младший брат сфинкса с Васильевского острова. Со стен смотрели загадочные лица египетских фараонов и их жен. Потолок был скошен, чтобы присутствующим казалось, что они замурованы внутри пирамиды. Столовые приборы были с какими-то немыслимыми ручками, может быть, такими ели древние египтяне. Меню и то было напечатано на удачной имитации папируса.

Еда, впрочем, здесь была самая обычная, только довольно дорогая.

— Сегодня угощаю я, — объявил Сережа, когда они с Настей заняли ближайший к сцене столик.

— Это значит, что завтра буду угощать я? — рассмеялась девушка.

Настя заказала салат из морских гребешков и белое вино к нему. Сережин вкус оказался не столь изыскан, он ограничился бифштексом с жареной картошкой и помидорами, а вместо спиртного попросил принести себе апельсиновый сок безо льда.

— Мне сегодня работать, — пояснил он, — к джазовому пению я отношусь гораздо серьезнее, чем к цыганщине, поэтому перед выступлением пить не буду. О, смотри, а вот и мои коллеги, — к их столику подошли три молодых человека, — знакомься, Паша — ударные, Леша — банджо и Джон, он же Женя, — контрабас. И твой покорный слуга — труба, вокал.

— Ты играешь на трубе? — восхищенно спросила Настя.

— Приходится, — скромно ответил Сережа, — это слишком шикарно — быть в джазе только вокалистом. Приходится еще и играть. Ты удивлена? Я рад, люблю удивлять людей.

— Ну как, будет сегодня работа? — спросил Джон после того, как все перезнакомились.

— А что, может не быть? — удивилась Настя.

— На той неделе нас пригласили поиграть в один клуб, — объяснил Сережа, — так там было так мало посетителей, что пришлось отменить выступление. Но сегодня нам это не грозит, видите, какая тусовка собралась. Сейчас я схожу к администратору, все узнаю. — Все в порядке, — сказал он, вернувшись, — через полчаса начинаем.

Действительно, через полчаса музыканты заняли маленькую сцену в углу зала, весело приветствовали присутствующих и начали играть.

Настя слушала их, забыв обо всем на свете. Как-то так получилось, что раньше она никогда не была на джазовых концертах. Конечно, она слышала записи классиков джаза, Луи Армстронга и Эллу Фицжеральд, но компакт-диски не шли ни в какое сравнение с живой музыкой. Больше всего ей понравилось, что джаз дает безграничную возможность для импровизации, для игры и веселья. Настя любовалась радостными лицами музыкантов, и ей не приходило в голову, что еще недавно она с таким же восторгом слушала выступление «Цыганского двора».

Первую композицию музыканты сыграли без певца, а потом к ним присоединился Сережа. Перед тем как выйти на сцену, Сережа рассказал Насте, что группа «Вавилон» исполняет джаз в чикагском и новоорлеанском стиле. Поскольку эти слова Насте ничего не говорили, Сережа объяснил, что в основном они играют блюзы. И что сейчас он как раз будет петь Бейсин-стрит-блюз, названный так в честь одной из улиц Нового Орлеана.

В джазе Сережа пел совсем иначе, чем в цыганском ансамбле. Настя слышала живой теплый голос, немного хриплый, нежный и веселый. Сережа пел, ни минуты не оставаясь без движения, он приплясывал, подмигивал своим приятелям, улыбался Насте. Сейчас он совсем не был похож на белого клоуна с каменным лицом. Пропев куплет, Сережа тут же поднимал трубу и извлекал из нее чистые серебряные звуки. Когда блюз закончился, раздались аплодисменты и восторженные выкрики. Настя хлопала так, что у нее заболели ладони. Она совсем забыла и о своем салате, и о вине. Она глаз не могла оторвать от сцены и только изредка чувствовала, как внутри у нее ворочается маленькая, но очень неприятная мысль о том, что все это с ней уже когда-то было.

 

2

Блюз следовал за блюзом, многие посетители «Пирамиды» уже не в силах были усидеть за своими столиками, они вскочили и принялись танцевать на свободной площадке перед сценой. Какой-то парень с бакенбардами подскочил к Насте и пригласил ее на танец. Танцевать под джаз оказалось даже приятней, чем слушать его. Танцуя, Настя взглянула на Сережу. Он скорчил ей зверскую и одновременно смешную рожу, и Настя захохотала так, что ее партнер вздрогнул от неожиданности.

— Я смотрю, ты весело проводишь время, — сказал ей Сережа во время небольшого перерыва.

Настя оставила его колкость без внимания.

— Слушай, ну как здорово! — сказала она. — Я даже не ожидала. Особенно мне понравилось, когда ты пел без слов, одним голосом, имитируя звуки трубы.

— Это называется петь скэтом, — ответил Сережа, Настин комплимент он воспринял как должное, — скэт — это очень распространенный прием в джазе. Хочешь тоже попробовать?

— Ты что, — испугалась Настя, — я же никогда не пела в джазе.

— Ну и что! Надо же когда-нибудь начинать.

Настя со смехом отказалась, но Сереже все-таки удалось устроить ей настоящий сюрприз. После перерыва он подошел к микрофону и объявил:

— А теперь мы исполним для вас знаменитый блюз Жестяной крыши, — послышались восторженные выкрики любителей джаза, — и поможет мне его спеть знаменитая исполнительница цыганских романсов Анастасия Лебедева.

Сначала Настя смутилась, потом страшно разозлилась на Сережу, который посмел так бесцеремонно подставить ее. Но Сережа смотрел на Настю так весело и открыто, что вся ее злость куда-то улетучилась, а на смену ей пришел безрассудный задор.

«А что? — подумала Настя. — Неужели мне слабо? Конечно, нет. Вот выйду и спою! Слов не знаю, ну и что, буду петь этим самым скэтом».

Настя выскочила на сцену.

— Не бойся, — шепнул ей Сережа, — слух у тебя отличный, улови тему, а потом импровизируй как хочешь, только держись заданной тональности.

Сережа пропел куплет и быстро протянул Насте микрофон. Действительно, это оказалось совсем несложно, наоборот, даже приятно. Насте было интересно испытать новые возможности своего голоса. Она пела нарочито хрипло, пыталась имитировать трубу, даже альт-саксофон, и, кажется, ей это удалось. Когда блюз закончился, ей аплодировали не только зрители, но и сами музыканты, а это что-нибудь да значило.

— Сережа, — спросила Настя, когда после выступления они с Сережей решили немного пройтись по ночному городу. Метро уже все равно закрылось, так что Настя могла не спешить. — Скажи мне, а почему ты не поешь только в джазе? Ведь я же вижу, что это тебе больше нравится, чем пение в «Цыганском дворе».

Сережа некоторое время молчал. Похоже, что ему не очень хотелось говорить на эту тему.

— Ну что значит «почему»? Потому что! — с вызовом ответил он. — Джазменам на постоянную работу в какой-нибудь клуб устроиться практически невозможно. Вот если бы я жил в Нью-Йорке или хотя бы Гамбурге. А тут? Питер для джаза глухое место. Хорошо если раз в две недели поработать удастся. Неужели ты думаешь, что на это можно прожить? Вот и приходится мусолить «Очи черные» изо дня в день. Ладно, — вздохнул он, — давай не будем о грустном. Слушай, а какие у тебя планы на ближайшую ночь? Да не пугайся ты, — засмеялся Сережа, заметив, как напряглась Настя, — я хочу предложить тебе нечто совершенно особенное. А именно прогулку по крышам.

— По крышам? — удивилась Настя.

— Ну да, — ответил Сережа, — это одно из самых любимых моих занятий. На сфинкс мы уже лазили, на велосипеде катались, пора и по крышам погулять. Пойдем, я проведу тебя своим любимым маршрутом.

Конечно же, Настя не смогла отказаться от столь фантастической прогулки. Тем более что Митя уехал, а значит, никому не нужно будет объяснять, почему она не ночевала дома.

— Обувь у тебя, конечно, неподходящая, — заметил Сережа, который был так уверен в Настином согласии, что даже не дождался ее ответа, — ну, ничего, дождя сейчас нет, крыши сухие, мы будем передвигаться осторожно.

Казалось, Сереже были известны все выходы на крыши этого города. Он привел Настю в ничем не примечательный подъезд старого дома, откуда можно было легко попасть на чердак. Держась за Сережину руку, Настя осторожно ступала в темноте между грудами всяческого хлама, в ее нос забилась годами копившаяся пыль.

— Кошмар, — воскликнула она, — как ты только тут ориентируешься? Ведь ничего же не видно.

— Ты забыла, что я Лев, — гордо ответил Сережа, — а значит, кошка. А мы, кошки, видим в темноте.

— И ходите сами по себе? — вставила Настя.

— Обычно да, но сегодня — с тобой. Вон, смотри, уже видны звезды.

Настя ничего пока не видела, зато почувствовала, как откуда-то справа на нее дохнуло ночной свежестью. Сережа подвел ее к узкому чердачному окну. Он вылез первым и протянул Насте руку. Она высунулась и тут же отпрянула — прямо перед ней скат крыши круто уходил вниз. Каким-то образом Сережа умудрялся непринужденно стоять и даже весело говорить ей:

— Ну не бойся же, давай, иди сюда. Не просидишь же ты всю ночь на этом чердаке?

Настя еще раз посмотрела на крышу, потом на свои модные туфли. Танцевать в них еще было можно, но лазить по крышам — никогда. Настя вздохнула и разулась, другого выхода у нее просто не было.

— Надеюсь, что на крышах нет битых бутылок, — сказала она.

— Твой путь будет усеян розами, — торжественно произнес Сережа, — нет, не розами, — поправился он, — звездами.

Звезды отсюда действительно казались удивительно близкими. Даже ближе, чем фонари, горящие внизу. Настя осторожно ступала по громыхающей жести, ощущая босыми ступнями холод гладкой поверхности.

Сережа вывел Настю на конек крыши, по которому они ступали друг за другом, ставя ноги по разные стороны конька. Сережа проделывал это виртуозно, видно было, что ходить так — вполне привычное для него занятие. Зато Настя умирала от страха и двигалась еле-еле. Но вот они прошли злополучное место и дошли до следующей крыши, которая вплотную примыкала к той, по которой Сережа вел Настю. Надо было только слегка подтянуться на руках, и вот наконец-то Настя почувствовала под ногами ровную поверхность.

— Ну все, самое трудное позади, — сказал Сережа, — дальше пойдем по плоским крышам.

— А как мы спустимся? — встревоженно спросила Настя, она не хотела второй раз изображать эквилибристку.

— Способов много, — ответил Сережа, — лучший из них — проникнуть в мою комнату через каминную трубу.

Настя промолчала, она опять не поняла, шутит Сережа или нет. Она подняла голову и едва сдержала возглас восторга. Над ней простиралось огромное бездонное небо, его не заслоняли ни дома, ни лица людей. Настя закружилась в бесшумном вальсе.

— Постой, — крикнул Сережа, — сейчас будет аккомпанемент.

Он достал из чехла трубу, направил ее прямо в небо и заиграл тягучую и нежную мелодию. Насте стало так хорошо, так странно на душе, эта музыка, небо, они вдвоем, она почувствовала, что должна сделать что-то необычное. Настя легла спиной на холодную жесть крыши, небо накрыло ее словно бархатный театральный занавес. Настя лежала, слушала и чувствовала, что в эти минуты ей открылась вся горечь и сладость жизни.

А потом Сережа закончил играть, неслышно ступая, подошел к Насте и сказал:

— Эта мелодия называется «Высокая, высокая Луна», вот только луны на небе нет, — добавил он, — одни звезды. — Потом он опустился на колени и поцеловал девушку.

И опять под его поцелуями Настя почувствовала себя заколдованной, оплетенной невидимыми сетями. Она не могла пошевелиться, не могла оторваться от его теплых и властных губ. А потом Настя услышала, что Сережино дыхание участилось, поцелуи сделались настойчивыми и страстными. Она почувствовала на себе его руки и уловила их легкую дрожь.

— Сережа, Сереженька, подожди, — тихо повторяла Настя, а в это же время где-то в глубине ее сознания находилась другая девушка, совершенно спокойная и рассудительная, которая насмешливо отмечала: «Ты говоришь совсем как девчонка из дешевых фильмов».

— Ну сколько же можно ждать, — задыхаясь, произнес Сережа, — ну что мы, дети, что ли? Зачем отказываться от самого лучшего из того, что мы можем дать друг другу. — Его рука уже забралась Насте под кофточку, он обвил ее ноги своими, а сам все никак не мог оторваться от Настиных губ. Может быть, чтобы не дать ей опять заговорить.

Настя чувствовала себя словно под наркозом. Она все видела и слышала, она даже хотела, чтобы все это прекратилось, но ничего не могла с собой поделать. Ее словно пригвоздили к этой крыше, а Сережа все теснее прижимал ее к жести. Насте казалось, что она задыхается под тяжестью его разгоряченного тела. Сережа оторвал губы от Настиного рта только для того, чтобы прижать их к ее соскам. Одна рука ожесточенно мяла ее грудь, в то время как другая пыталась справиться с молнией на джинсах. Молнию заело, Сереже пришлось привстать, чтобы разделаться с непослушной застежкой.

— Черт возьми! — сквозь зубы выругался он, и вдруг именно эти слова привели Настю в чувство. Она поднялась неожиданно легко и так же легко сбросила с себя Сережу.

 

3

— Ты чего? — удивился он.

— Я не хочу, — просто ответила Настя.

— Почему? — в его вопросе звучало такое искреннее недоумение, что Настя пришла в замешательство.

— Я люблю другого, — сказала она.

— Кого? Радикулитного баритона, что ли?

— Если он радикулитный баритон, то ты… — Настя задумалась, — сексуально озабоченный тенор.

— Согласись, что это лучше, — насмешливо проговорил Сережа.

Настя быстро привела свою одежду в порядок. Она чувствовала терпкий вкус Сережиных губ, и у нее возникло желание прямо сейчас почистить зубы.

— Я пойду, — сказала она.

— Пожалуйста, — ответил Сережа.

— Скажи мне, как спуститься.

— Как хочешь, — жестко проговорил молодой человек, и Настя увидела, как в его глазах на миг вспыхнул злой огонек, — путей вниз много, это только наверх путь один.

— Кончай говорить притчами! — закричала Настя. — Раз привел меня сюда, будь добр проводить назад.

— Вот только давай без крика. Я отвечал за тебя, пока ты была со мной, а теперь выбирайся отсюда как хочешь. А будешь шуметь, я помогу это сделать тебе прямо сейчас.

Настя оцепенела. Только сейчас она заметила, что вокруг этой крыши нет никакого ограждения. Настя с ужасом поняла, что фактически находится во власти безжалостного юноши с нехорошим блеском в глазах.

— Послушай, так нечестно, — как можно спокойнее заговорила она, — в конце концов, я же тебе ничего не обещала. Мы просто пошли погулять. Или ты всех девушек таскаешь на эту крышу с одной-единственной целью?

— Если хочешь знать, ты первая девушка, которую я сюда привел, — обиженно проговорил Сережа. — Крыши — это только мой мир, и я никогда не допускал в него девиц. Я лишь для тебя сделал исключение, а ты… Ты же взрослый человек, а ведешь себя как пугливая восьмиклассница. Она другого любит! — с издевкой произнес он. — Да люби себе на здоровье кого хочешь! Как будто ко мне это имеет хоть какое-то отношение. Ладно, — в его голосе опять появились жесткие нотки, — я пошел. А ты можешь оставаться тут со своей любовью хоть до утра. Если что, покричи, надеюсь, сердобольные граждане вызовут пожарных. — И Сережа быстро и бесшумно ушел вдаль по крыше. Скоро он уже растворился в темноте.

Настя в отчаянии опустилась на холодную жесть. Ей вдруг стало ужасно страшно. Ей показалось, что если она будет стоять, то поднявшийся ветер точно сдует ее на землю.

«Но я же никогда не боялась высоты, — уговаривала она себя, — я же проделала этот путь в одну сторону, значит, смогу спокойно вернуться назад».

Со вздохом Настя поднялась и огляделась. Кругом было так темно, что она потеряла ориентацию. Осторожно Настя двинулась вперед. Она прошла метров двадцать и в ужасе отпрянула. Крыша обрывалась. Так куда же делся Сережа? Не улетел же? Настя легла на живот и посмотрела вниз. Там, на расстоянии метра от нее виднелась крыша другого дома. Значит, Сережа ушел этим путем. Но за ним Настя не пойдет. Еще неизвестно, где тут спуск вниз.

Настя развернулась и пошла назад, очень скоро она обнаружила знакомый конек крыши и облегченно вздохнула. Но потом ее облегчение сменилось новым приступом страха. Как она пойдет по нему одна?

«А вдруг этот безумец подкарауливает меня в темноте, — мелькнула у Насти совершенно сумасшедшая мысль, — чтобы сбросить вниз? Ведь никому не известно, с кем и куда я пошла. Более того, никто даже не знает, кто я такая! Меня просто-напросто не опознают! Все, спокойно! — приказала она себе. — Только без паники!»

Настя стиснула зубы и, стараясь усилием воли унять противную дрожь в руках и ногах, полезла вниз. Она благополучно добралась до конька крыши и двинулась по нему вперед. Теперь Настя могла только радоваться тому, что ее никто не видит, потому что она позорно ползла, чуть ли не прижавшись к крыше всем телом. Она ободрала ладони и, кажется, порвала брюки, зато такой способ передвижения был не слишком страшным. Несколько мгновений Настя размышляла, не выкинуть ли ей неудобные туфли, чтобы ползти было еще легче, но потом решила, что до такой степени малодушия она не дойдет. Она ползла, держа туфли за ремешки в левой руке и проклинала тот день, когда потратила на них двести долларов.

«Все, теперь всегда буду на всякий случай ходить в кроссовках», — решила Настя и увидела оконце чердака.

Только спрыгнув в его пыльное нутро, Настя поняла, что еще не раз увидит этот ужасный спуск в ночных кошмарах. Насте показалось, что она плутала по чердаку целую вечность. Она несколько раз падала, один раз пребольно стукнулась головой о какую-то балку, пару раз проваливалась по колено в мягкую и мерзкую на ощупь рухлядь. Настя уже готова была остаться тут до утра, как вдруг увидела слабый золотой лучик. Это был выход на лестницу. Настя не удержалась и всхлипнула. Плача и размазывая по лицу чердачную пыль, Настя спустилась на улицу.

Таксист, который вез Настю домой, скорее всего принял ее за труженицу ночи, которой достались сегодня не слишком вежливые клиенты.

«Нет, ну какая сволочь! — думала Настя. — Кто бы мог подумать, читал стихи, играл на трубе, катал на велосипеде, — она опять готова была расплакаться, — и вдруг… Да ты сама виновата, — вдруг зло сказала Настя себе, — развлечься, видите ли, ей захотелось, она устала. От чего, спрашивается, устала? От работы, на которую сама рвалась как ненормальная, от любимого, который перестал вдруг быть радостным и веселым?

А Сережа вел себя совершенно нормально, — немного успокоившись, подумала Настя, — на его месте так поступил бы любой. Ведь я, как говорится, сама дала ему повод, а потом поступила как самая настоящая динамистка. Самое смешное, что он мне даже нравится», — подумала Настя и поняла, что совсем запуталась.

Она вдруг ясно увидела, что уже давно за ней тянется цепь обманов, и почувствовала себя самой настоящей предательницей. Машина довезла ее до самого дома, но Настя поняла, что не может зайти в квартиру Дмитрия, пока не разберется в том, что же все-таки с ней происходит. И Настя начала в темноте бродить вокруг дома. Наверное, со стороны она выглядела путницей, которую заколдовал злой волшебник, и она заблудилась в двух шагах от цели своего пути.

Сережа действительно очень нравился Насте. В конечном счете, ей даже понравилось, как он с ней сегодня поступил. Она умудрилась разглядеть в его действиях проявление внутренней силы и нетрадиционного мышления. А еще ее пленяло в нем легкое отношение к жизни, его независимость и экстравагантность.

«В конце концов, у меня ведь никогда не было юноши моего возраста, — с запоздалой обидой подумала она, — мне всегда казалось, что со своими ровесниками я говорю на разных языках. А с Сережей мы чем-то похожи и могли бы прекрасно понимать друг друга. И любим мы почти одно и то же, и, кажется, даже чувствуем одинаково.

Если бы я стала его девушкой, как бы классно мы могли проводить время, — подумала Настя и улыбнулась. А потом она занялась тем, что всегда считала дурным тоном, принялась сравнивать своего нынешнего любимого с предполагаемым. — У Сережи дома нет пыли и много отличных книг, он любит веселиться, а Митя считает, что развлекаются только бездельники. К тому же Митя живет так, словно впереди его ничего уже не ждет, а Сережа, как и я, устремлен в будущее. — Настя наткнулась на лавочку и в изнеможении опустилась на нее. — Но ведь Митя — моя первая любовь, — с отчаянием подумала Настя и поняла, что сейчас опять заплачет, — до встречи с ним я вообще ничего не понимала ни в жизни, ни в людях. Не могу же я вот так вероломно предать его. Это будет ужасно подло. — Настя вспомнила, что ее папа часто повторял: «Подлость — это как камень, брошенный в воду, только круги от нее расходятся бесконечно»…

…«Ведь я же была абсолютно уверена в своей любви к Мите, — размышляла Настя, — а сейчас? Да, я и сейчас его люблю, но как же мне с ним тяжело! А кто тебе говорил, что любить — это легко, — спорил с ней внутренний голос. — Ох, ничего я не понимаю, — Настя ожесточенно затрясла головой, — нет, я знаю одно, если я и оставлю Митю когда-нибудь, то честно. Я никогда не опущусь до измены. Да и вообще, разве можно променять его на Сережу? Ведь Сережа такой же, как я, человек без тормозов, с ним я просто пропаду, влипну в какую-нибудь историю. Раз уж я оторвалась от своей семьи, надо мне держаться покрепче за Митю. Пусть он часто бывает мрачным и невыносимым, но в жизни он понимает гораздо больше, чем я или Сережа».

 

4

Настя поднялась и, чувствуя себя совершенно опустошенной, побрела к дому. Только она успела кое-как привести себя в порядок, как услышала звук отпираемой двери.

…— Да что с тобой, наконец, — спросил Дмитрий, после того как они с Настей поели, — на тебе лица нет, что-то случилось?

— Ну да, — жалобно ответила Настя, — только можно я тебе пока ничего не буду рассказывать, а то ты решишь, что у меня с головой совсем плохо. Но ты не думай, ничего страшного не случилось.

— А я и не думаю, — сказал Дмитрий и подумал:

«Я вообще у нее ничего теперь спрашивать не буду, пусть носит в себе свои проклятые тайны, пока они не сожрут ее изнутри. Конечно, вечно это продолжаться не может, или она сама мне все расскажет, или же правда каким-то образом выплывет наружу, или я не выдержу, — тут Дмитрий стиснул зубы, — и выгоню эту девчонку к очередному доверчивому придурку».

А Настя в это же время подумала:

«Все, решено, я расскажу ему обо всем сразу же, как только он попросит. Надоело врать, изворачиваться, придумывать все новые и новые оправдания своей лжи».

Некоторое время они молчали. Настя вздохнула, поднялась и пошла в ванную. Как только она вышла, туда же отправился Дмитрий. Они так и не обменялись ни единым словом.

Настя легла в постель. Собственное тело казалось ей чужим, оцарапанные ладони горели, мышцы рук и ног ныли, как при начинающемся гриппе. Стоило Насте закрыть глаза, как она опять видела себя ползущей по этой проклятой крыше. А когда она в ужасе открывала их, то сразу же морщилась от боли, как будто ей под веки попал колючий песок.

Уже начало светать. Утренний сумрак мешал заснуть, безмерно раздражал ее. Так Настя и проворочалась, пока не пришел Дмитрий. Стоило Насте почувствовать, что он рядом, ощутить горячий запах, присущий только его телу, как ей сразу же стало легче. Она прижалась к нему, Дмитрий не противился.

— Слушай, а ты выздоровел, — вдруг сказала Настя.

— Да? — встрепенулся Дмитрий. — Почему ты так решила.

— А раньше у тебя был другой запах, — ответила Настя, — вообще, когда люди болеют, они начинают пахнуть по-другому.

— Вонять, что ли? — усмехнулся Дмитрий.

— Да нет же! Может быть, это даже не запах в его обычном понимании, а просто иррациональное ощущение. Но я тебе точно говорю, сейчас от тебя исходят флюиды здорового человека. А вот я, кажется, заболеваю. Что со мной? Да ничего особенного, скорее всего просто устала, издергалась, — бормотала Настя, — надо мне просто выспаться. Обними меня, пожалуйста, покрепче. Только давай сегодня просто полежим, у меня совершенно нет сил.

Дмитрий крепко прижал Настю к себе, обвил ее хрупкое тело руками, а ноги оплел ногами, и девушке стало так спокойно, словно она спряталась в надежное и уютное убежище.

— Бедная маленькая девочка, — говорил Дмитрий, гладя Настю по коротким волосам, — она совсем запуталась, она замучилась, влипла в дурацкую историю. Ей, наверное, уже давно хочется домой, к маме и папе, а она продолжает тратить молодость на старого и мрачного неврастеника. Она была когда-то такой романтичной натурой, ей нравились медленные песни и далекие путешествия. А теперь бедная девочка поняла, что все это самая настоящая липа. — Дмитрий помолчал. — Впрочем, как и вся наша жизнь. Черт возьми! — вдруг воскликнул он. — Когда наконец у тебя отрастут волосы? — он посмотрел на девичью головку, приникшую к его плечу. Настя спала.

Она спала очень крепко и изредка еле слышно всхлипывала во сне. А вот к Дмитрию сон идти отказывался. Дмитрий лежал и чувствовал, как желание постепенно разгорается в нем. Ведь он так давно не был близок с Настей, и виной тому была его проклятая болезнь. А сейчас он впервые чувствовал себя абсолютно здоровым, полным молодых и яростных сил. И теперь, как знак окончательного выздоровления и возврата к полноценной жизни, ему нужен был хороший и полноценный секс. Потому что те жалкие телодвижения, на которые он был способен во время болезни, назвать сексом можно было лишь с горькой иронией.

Настя так тесно прижималась к нему, что Дмитрий распалялся все сильнее и сильнее. Ему мучительно, до боли в висках хотелось овладеть девушкой немедленно, проникнуть в ее горячее лоно, впиться ртом в маленькие твердые соски. Некоторое время Дмитрий боролся с собой. Ему было жалко Настю, она выглядела сегодня такой усталой и измученной. А потом он решил, что не произойдет ничего страшного, если он просто легонько погладит ее.

Дмитрий осторожно высвободил одну руку и забрался к Насте под коротенькую футболку. Он порадовался тому, что Настя с презрением относилась к ночным рубашкам и спала всегда в футболке и трусиках. Впрочем, если бы на ней не было ничего, Дмитрий только бы порадовался.

Дмитрий почувствовал, что Настя похудела, и это распалило его еще больше. Нежное тело, тонкая прозрачная кожа, хрупкие косточки. Дмитрий ощущал себя дикарем, к хижине которого океан выбросил нежную беззащитную девушку.

Ладонь Дмитрия легла на Настин впалый живот, потом забралась под трусики, и Дмитрий погрузил пальцы в курчавую шерстку. Нет, он так больше не может. Он накрыл ладонью ее левую грудь, почувствовал удары сердца, которое билось раза в два, наверное, медленнее, чем его бедное, готовое выскочить из груди.

Тяжело дыша, Дмитрий теснее прижался к Насте и потерся о ее бедро своим восставшим членом. Это было все равно что поманить голодного зверя куском мяса. И тогда Дмитрий понял, что он во что бы то ни стало должен взять Настю. А сонная она возбуждала его еще сильнее, поэтому он постарается действовать как можно тише, до тех пор, пока это вообще возможно.

Дмитрий высвободился из Настиных объятий и осторожно снял с девушки трусики.

«Как можно так крепко спать? — поразился он. — Ведь так ее может во сне изнасиловать любой! Или она притворяется? Да нет, дыхание по-прежнему ровное. А какая разница, все равно скоро проснется».

Дмитрий опустил лицо, приник губами к Настиному лону и лизнул нежную влажную щель. Его ноздри широко раздувались, дыхание с хрипом вырывалось изо рта. От природы смуглый, черноволосый, с горящими глазами, он действительно сейчас больше был похож на представителя дикого племени, чем на жителя европейского города.

Дмитрий не мог больше тянуть. Он чувствовал, что еще немного, и он взорвется от желания, как бомба. Он застонал и перешел в наступление.

Настя проснулась от ощущения, что ее душат, какая-то тяжесть сдавила ей грудь, легким не хватало воздуха. Сначала она решила, что ей просто приснился один из липких ночных кошмаров и стоит ей стряхнуть с себя его клочья, как все пройдет. Настя с трудом разлепила веки и вздрогнула от ужаса. Ей показалось, что что-то огромное, черное навалилось на нее и с жуткими звуками хочет не то сожрать, не то задушить ее.

Настя судорожно задергалась, пытаясь высвободиться, но все ее попытки были тщетны. А потом она проснулась окончательно и поняла, что происходит на самом деле.

— Митя, ты что, с ума сошел? — пискнула Настя, как затравленный зверек. — Пусти, ты слышишь, пусти меня.

Но он не хотел ее слушать и впился Насте в рот своими большими губами. Настя чувствовала, как его язык сходил с ума там внутри, дергался и метался, словно больной пляской святого Витта.

«Да он взбесился, — думала Настя, — он как будто хочет сожрать меня всю без остатка. Ой, что это? Похоже, травник превратил этого ненормального в настоящего полового гиганта».

У Насти были все основания считать именно так. Она чувствовала, как огромная, неестественно твердая восставшая плоть Дмитрия рвется в нее. Насте сначала стало обидно за такое бесцеремонное вторжение, потом она пришла в ярость. Да как он смеет набрасываться на нее спящую, вероломно, без предупреждения, даже не приласкав перед этим. Ведь он не сделал ничего, чтобы Настя тоже возжелала этой близости.

В ярости Настя стиснула зубы и попыталась свести ноги вместе. Но все было бесполезно. Дмитрий с неумолимой силой рвался в нее. И вот уже Настя почувствовала, как нечто могучее и горячее проникло в ее лоно и с бешеной скоростью задвигалось там. Она и рада была бы игнорировать эти движения, но их яростный ритм захватил ее. А тут еще быстрые пальцы Дмитрия раздвинули ей ягодицы и играли, и терзали, и ласкали ее там. Очень скоро Настя стонала почти так же громко, как и ее неистовый любовник, ее зубы впивались ему в плечо, а ногти царапали спину, но он не чувствовал ничего, кроме яростного наслаждения.

— А все-таки меня изнасиловали этой ночью, — забывшись, со смехом произнесла Настя, когда все кончилось.

Спохватившись, она испуганно посмотрела на Дмитрия. Он спал.

 

5

— Я оценил твои старания, — Сережа первым подошел к Насте на одной из репетиций, — все это время ты героически игнорировала мое существование. Твоя холодность так испугала меня, что я все никак не решался извиниться. Но лучше поздно, чем никогда. Настя, извини меня, пожалуйста! — с пафосом произнес он.

— Ты больше так не будешь? — мрачно спросила Настя.

— Не уверен, — честно ответил Сережа, — но постараюсь. Слушай, мне действительно стыдно. Я едва не лишил тебя свободы выбора, а этого нельзя делать ни в коем случае. Но я думаю, тебе не нужно меня избегать. Это просто глупо. Ты прикинь, — он понизил голос, — в этом ансамбле мы с тобой единственные нормальные люди, остальные — отпетые психи. Нам надо держаться друг друга. Кстати, по слухам, мы в конце сентября едем в средиземноморский круиз.

— Да? — обрадовалась Настя. — А Белов ничего еще не говорил.

— И не скажет, будет делать из этого секрет чуть ли не до самого отплытия. Но у меня одна знакомая работает в турфирме, которая организует круизы. Она мне рассказала, что Белов уже вовсю суетится.

— Здорово!

— Может быть, и здорово, а может быть, и нет, — скептически произнес Сережа, — представь, что мы на этом пароходе будем как пауки в банке. В ансамбле все и так постоянно ругаются между собой, а если еще и ты со мной разговаривать не будешь! Сжалься надо мной! К тому же с кем нам общаться, как не друг с другом.

— Это твои проблемы, — с вызовом ответила Настя, — я буду общаться со своим Митей, он уже почти поправился.

— Ну что ж, — произнес Сережа, — значит, посмотрим на Митю.

— Ну ладно, — Настя неожиданно улыбнулась, — мне надоело на тебя дуться. Предлагаю заключить если не мир, то хотя бы перемирие. В конце концов, в твоем поведении тогда было гораздо больше логики, чем в моем.

— Вот именно, — многозначительно сказал Сережа, — внимание, — он вдруг заговорил театральным шепотом, — к нам приближается начальство.

Белов с озабоченным видом подозвал Настю.

— Ну как там Дмитрий, — спросил он, — поправляется?

— Николай Владимирович! — удивленно воскликнула Настя. — Вы же только вчера нам звонили и разговаривали с ним. По-моему, Митя очень подробно вам доложил о состоянии своего здоровья. Я же все слышала. Он сказал вам, что дней через десять выйдет на работу.

— Одно дело мой разговор с Дмитрием, — вполголоса произнес Белов, под локоток уводя Настю в сторонку, — и совсем другое — с тобой. Может, я хочу спросить у тебя совета?

— Спрашивайте, — настороженно ответила Настя, этот разговор ей нравился все меньше и меньше.

— Я, конечно, обещал Петровичу, что возьму его обратно. Но сейчас я спрашиваю себя, нужно ли это коллективу? Ведь у нас есть уже один солист и к тому же гитаристы на подпевках. Учти, что чем меньше человек в коллективе, тем больше получает каждый, поэтому нам нужно очень хорошо подумать.

— О чем? — зло спросила Настя.

— О том, брать назад Дмитрия или не брать, — ответил Белов. — Кстати, во многом это решение зависит от тебя. Не секрет, что в тебе я заинтересован больше, чем в других солистах. Я смотрю, у тебя с Сережей сложились неплохие отношения. И дуэтом вы хорошо поете. Понимаешь, — Белов оплетал Настю шепелявыми звуками своего голоса, как паутиной, — приход Дмитрия ничего, в сущности, не изменит. Все равно публика в основном ходит теперь на тебя.

— Зачем вы мне все это говорите? — возмутилась Настя. — Вы что, думаете, я скажу: «Да, конечно, зачем нам лишний рот в ансамбле, мы прекрасно обойдемся без солиста Зайцева?» Да, вы этого от меня ждете?

— Ну да, ты меня правильно поняла, — ответил Белов, — у других я бы и спрашивать не стал, но поскольку у вас с ним, так сказать, отношения, короче, я не хочу лишних сложностей.

— Ну так они у вас будут, — с вызовом произнесла Настя, — вы верно заметили, что публика ходит в основном на меня. Так вот, знайте, что если вы не возьмете назад Митю, то можете со мной проститься. Я думаю, мы не пропадем. Организуем свой ансамбль, более того, я уверена, что гитаристы с радостью присоединятся к нам.

— Тихо, тихо, — испугался Белов, — нет так нет, я же только хотел посоветоваться, — заискивающий тон его голоса совершенно не вязался со злым взглядом маленьких серых глазок, — можешь передать своему возлюбленному, чтобы он готовился к работе.

Именно это Настя и передала Мите. Но все подробности возмутительной беседы она предпочла от него скрыть. Настя не хотела омрачать Мите радость возвращения к нормальной жизни.

Настя уже давно не видела Митю таким бодрым и веселым. Иногда ей казалось, что травник из далекой деревни вдохнул в тело Дмитрия новую душу, которая вернула его глазам блеск, а движениям — быстроту и точность.

Однажды Настя вернулась после репетиции домой и уже на лестничной площадке услышала мощные и необычные звуки. А потом она поняла, что это поет Митя. Он пел без слов, выпевал какие-то немыслимые и очень красивые рулады.

«Что это с ним? — удивилась девушка. — Ведь дома он никогда раньше не пел, — она все не решалась войти, стояла, приникнув к двери, и слушала. — Как красиво, — думала она, — может, нам и правда уйти от Белова? Этот человек кого угодно доведет до белого каления своими закулисными интригами. Интересно, почему он отдал предпочтение Сереже? Ведь Митя поет гораздо лучше. Может быть, потому, что Сережа более покладистый, никогда не высказывает своего мнения. Наверное, чем меньше настоящих личностей в ансамбле, тем для Белова лучше. В самом деле, почему бы нам не уйти из ансамбля? Не всю же жизнь я буду петь цыганские романсы? Можно попробовать себя и в чем-нибудь другом. А Митя все поет и поет, — удивлялась Настя, — а ведь при мне он никогда этого не делал. Пойти, что ли, погулять немного, чтобы его не смущать».

Настя так и поступила, и Дмитрий так и не узнал, что она слышала, как он пробует голос. Дмитрий занимался этим теперь ежедневно, когда Насти не было дома. После возвращения от травника он десять дней даже не пробовал петь, берег связки, и только усердно заваривал себе травы и коренья. Все это время Дмитрий напряженно прислушивался к себе, и ему казалось, что внутри у него происходит невидимое, но упорное очищение.

На одиннадцатый день Дмитрий решился. Дождавшись Настиного ухода, он попробовал пропеть несколько нот. У него получилось! Еще не веря своей удаче, он вспомнил упражнения для голоса, которым учился когда-то в юности. Все получалось у него безупречно. Более того, Дмитрию показалось, что голос его словно обновился, стал мощнее, чище.

На радостях Дмитрий помчался в Дом книги, накупил там книг по списку, который дал ему Иван Тимофеевич, и, прибавив к ним восторженное и благодарственное письмо, отослал все это в Псковскую область.

Теперь ему предстояло пройти еще одно испытание. Необходимо было показаться представителю традиционной медицины, и Дмитрий записался на прием к своему первому врачу-фониатору.

Доктор Медведев осматривал Дмитрия так же долго, как и в прошлый раз. Разница была в том, что время от времени доктор отрывался от горла своего пациента и с недоумением всматривался в его глаза. Дмитрий чувствовал, как торжество горячей волной поднимается в нем.

— Конечно, я сам вас туда отправил, — сказал Медведев, закончив осмотр, — но все это совершенно невероятно. За такой короткий срок! Спрашивается, чему я столько лет учился и вообще зачем занимаю этот кабинет и морочу голову своим пациентам. Пора на пенсию и в деревню. Я вас поздравляю, молодой человек, диагноз снят.

Дмитрий был совершенно здоров.