1

Этот пивной бар Фарид полюбил еще во времена свой нищей молодости, когда он по утрам работал дворником на Петроградской, а ночами писал картины в темном, но просторном подвале. В этот бар никогда не заходили женщины, поэтому Фарид мог, не отвлекаясь, спокойно пить свое пиво. Именно сюда он пригласил Дмитрия для серьезного мужского разговора.

Мужчины вдвоем сидели за широким деревянным столом. Перед ними стояли две высокие кружки и тарелка с бледно-розовыми креветками. Дмитрий сумрачно смотрел на Фарида. На эту встречу он пришел с тяжелым сердцем. У него была хорошая интуиция, и сейчас Дмитрий чувствовал, что множество проблем собралось над его головой, как тучи, готовые пролиться тяжелым дождем.

— Ну, давай говори, не тяни, — мрачно поторопил он приятеля, — что случилось?

— Ничего, — ответил Фарид, — ничего особенного. Я получил визу. Через неделю улетаю, уже билеты заказал, завтра пойду выкупать.

— Поздравляю, — без всякого энтузиазма произнес Дмитрий, — ты меня пригласил, чтобы сообщить эту новость?

— Не только. Я хочу поговорить с тобой об одной нашей общей знакомой. Догадываешься, о ком?

— Фарид, не тяни! Меня безумно раздражает твоя манера ходить вокруг да около. Я прекрасно знаю, зачем ты меня позвал. Ты сваливаешь в свою Америку, и тебе некуда девать Настю. А поскольку я имел глупость с ней пару раз поцеловаться, ты решил, что можно поселить ее у меня.

— А разве нет? — простодушно спросил Фарид. — И почему имел глупость? По-моему, ты неплохо проводил с ней время… И к тому же девочке действительно негде жить. Не отправлять же ее обратно к сквотерам? Это было бы бесчеловечно. А мы с тобой, Петрович, гуманисты.

— Ну вот, еще и гуманизм приплел. У девчонки есть родители, дом. Не делай из нее беззащитную сиротку. Если у нее шило в заднице и ей не сидится на одном месте, то это уже не наши проблемы.

— Петрович, мы в ответе за тех, кого приручили.

— Никого я не приручал! — взорвался Дмитрий. — Она сама мне проходу не давала. А я тоже живой человек, могу и растаять, когда на меня смотрят влюбленными глазами и говорят, какой я замечательный певец.

— Митя, ну послушай, — просительно заговорил Фарид, — ты же понимаешь, что в Тверь она все равно не вернется. По крайней мере, в ближайшее время. Значит, будет болтаться по городу, свяжется неизвестно с кем. Короче, все это может очень плохо для нее кончиться. Не суди Настю слишком строго. Ты же знаешь, она хорошая девчонка, а то, что ей хочется приключений, — так это нормально. Как будто ты сам не был молодым. Да что я говорю, ты же и сейчас еще молодой мужчина, а рассуждаешь как пожилая тетка из инспекции по делам несовершеннолетних. Петрович, брось! Возьми к себе девочку пожить.

— На сколько?

— Не знаю, — пожал плечами Фарид, — там видно будет. Все как-нибудь само уладится, поверь мне.

— Хорошо тебе говорить! Ты-то будешь в Америке забавляться со своей негритянкой.

— Попрошу без сальностей! Я еду работать.

— Неважно, зачем ты едешь. Главное, что ты хочешь повесить девчонку на меня. Как бы она мне ни нравилась, я не могу взять на себя такую ответственность. Я вообще человек безответственный. Мне хватит сынка-рейвера, который того и гляди начнет жрать поганки, чтобы словить свою порцию кайфа. Что я, по-твоему, должен с ней делать?

— То самое, а почему нет? — невозмутимо ответил Фарид. — Она очень этого хочет, да и ты тоже. Передо мной ты можешь не изображать зануду и моралиста. Я вижу тебя на молекулярном уровне. Ты только и мечтаешь о том, как бы ее трахнуть.

— Нет, это ты об этом мечтаешь.

— Мечтал бы, так трахнул. Слушай, кончай ломаться. Такая девочка сама на шею вешается, а ты… Как ты меня утомил, я уже все аргументы исчерпал. Ага, слушай, тебе нужны деньги? Давай я тебе заплачу, я как раз свою мастерскую сдаю на время отъезда… Ну, договорились?

— Ты что, ох…л?! — ледяным голосом спросил Дмитрий. В его глазах засверкала холодная ярость. Он встал, Фариду показалось, что сейчас Дмитрий стукнет его по голове тяжелой пивной кружкой. Фарид на всякий случай отодвинулся. За этой сценой напряженно наблюдал охранник. За соседними столиками воцарилась тишина. Посетители бара с интересом ждали продолжения. Его не последовало. Фарид извинился.

— Старик, сядь. Прости меня, я сказал не то. Успокойся, я же знаю, что деньги тут ни при чем. И вообще, если не хочешь, чтобы Настя у тебя жила, я пристрою ее к кому-нибудь еще. К своей бывшей ученице, например. Рита сейчас одна с ребенком. Настя могла бы жить у нее за помощь по хозяйству и за работу нянькой. Рита будет только рада.

— Не надо, — неожиданно сказал Дмитрий, — пусть живет у меня. — Он вздохнул и улыбнулся так беспомощно и хорошо, что Фариду захотелось расцеловать друга. Но он этого не сделал. Он заказал еще пива и креветок.

— Слушай, Петрович, — сказал Фарид, когда пива в кружках оставалось лишь на самом донышке, — сейчас скажу тебе одну вещь. Ты только не обижайся. Договорились?

— Давай, выкладывай, что там у тебя еще.

— Знаешь, иногда мне кажется, что ты все время кого-то изображаешь. Может быть, тебе надо было в театральный поступать? Поешь в цыганском ансамбле, классно поешь, глазами сверкаешь, а потом говоришь, что все это делаешь только ради денег. С Настей тоже… Сам ей звонишь, приглашаешь встретиться, а потом говоришь, что она тебе на шею вешается. Или Мишке своему все время рассказываешь, что надо быть скромнее, что экстравагантность — это дурной тон, а ведь ты и сам выглядишь достаточно необычно. На тебя девушки на улицах до сих пор оглядываются и еще долго оглядываться будут. Такое ощущение, — задумчиво продолжал Фарид, — что в тебе сидят два человека. Интересно, который из этих двух Дмитриев Зайцевых настоящий? Ты знаешь это? Что ты молчишь? Может, у тебя невроз? Или сексуальные проблемы? Скажи, ты не был влюблен в свою мать, не ревновал ее к отцу?

Дмитрий усмехнулся. Он встал из-за стола и направился к выходу из бара. Фарид, пошатываясь, догнал его. Уже на улице Дмитрий снисходительно посмотрел на друга и сказал:

— Ты немного ошибся. Я был влюблен в своего отца и ревновал его к матери. Зигмунд Фрейд ты наш. Займись в Америке психоанализом.

— Дурак, — добродушно огрызнулся Фарид.

 

2

Известие о том, что ее решено переселить к Дмитрию, Настя восприняла спокойно. Она постаралась ничем не выдать охватившую ее радость. Только обмануть Фарида оказалось не так-то просто.

— Эх ты! — с мнимой печалью сказал он Насте, пока она складывала свои вещи. — Хоть бы изобразила горе на лице. Я же уезжаю, и мы, возможно, никогда больше не увидимся. Ведь я был все это время, можно сказать, твоим ангелом-хранителем. А у тебя такая физиономия довольная и глаза так сверкают, что просто зло берет. Хочется, как в том анекдоте, сказать: «Съешь лимон». Да ладно, что с тебя взять. Будешь меня вспоминать хоть иногда?

— Конечно! — ответила Настя. — Но ведь вы вернетесь?

— Не знаю, говорят, американская жизнь засасывает — вдруг я так привыкну, что и назад не захочу. Хотя нет, я нигде, кроме Питера, работать не могу. Раньше я в дома творчества ездил, на природу, но совершенно не мог там писать. Приходилось пьянствовать. Так что ждите меня обратно.

— Я абсолютно уверена, что вы вернетесь и напишете мой портрет, и мы еще много раз будем вот так сидеть и разговаривать!

Настя терпеть не могла прощаться. Ей легче было просто уйти, сохраняя в памяти облик уехавшего человека, чем говорить на прощание слова, от которых щемило сердце и слезы наворачивались на глаза. Она не знала, как объяснить это Фариду. Хотя, возможно, он бы как раз ее понял.

— Пока, таинственная незнакомка, — сказал он ей в день своего отъезда. Через час за ним должен был заехать на машине приятель, чтобы отвезти в аэропорт. А за Настей зашел Дмитрий, чтобы первый раз отвести ее к себе домой. — Не забывай старого развратника, ладно?

Настя не хотела ничего говорить. Она просто подошла к нему и, приподнявшись на цыпочках, обвила руками шею Фарида и смело поцеловала его. Неожиданно Фарид ответил ей таким страстным и искренним поцелуем, что у Насти закружилась голова. В эти несколько мгновений Настя почувствовала все: и одиночество этого человека, и его грусть, и боль, и страх, и зыбкое счастье творчества.

Когда с Фаридом прощался Дмитрий, Настя деликатно отвернулась. Ей казалось, что женщина не должна видеть мужчин беззащитными и печальными.

Через несколько минут Настя спешила за Дмитрием к метро. Он шел с ее сумкой на плече, молча, плотно сжав губы. Настя чувствовала волну беспокойства, исходившую от Дмитрия, и знала, что виной тому она сама.

«Не грусти, — хотела сказать она любимому, — все будет хорошо, вот увидишь!»

Но Настя молчала.

Постепенно беспокойство Дмитрия передалось Насте и росло в ней, пока не заполнило все ее сознание тяжелой, ноющей тревогой. Сначала Настя не понимала, в чем дело, а потом, на мгновение прислушавшись к себе, поняла:

«Сегодня ночью мы будем вместе, — Настя осознала это с пугающей ясностью. В том, что это произойдет, у нее не было ни малейшего сомнения. — Неужели я боюсь? — спросила она себя. — Я боюсь, — она настойчиво, как врач с больной, разговаривала с пугливой девушкой, которая жила в ней и теперь очень мешала, — я пока боюсь, сейчас мой страх пройдет. Ведь я сама хотела этого больше всего на свете. Я всегда знала, что меня сделает женщиной мужчина, которого я полюблю и которому смогу доверить себя полностью, без остатка».

Тут Настя подумала, что, пока Дмитрий толком не знает, кто она такая, о доверии рассуждать просто глупо. Но она отогнала эти мысли так же решительно, как и страхи.

«Имя, место рождения, возраст, образование, манера одеваться — это лишь внешние признаки, — думала Настя, — они не меняют сути человека и не являются правдой о нем. Неважно, за кого принимает меня Митя, ведь только моя любовь к нему — настоящая правда, а остальное так незначительно».

Настя опять сосредоточилась на пугающей мысли об их близости. Она верила в то, что любую проблему можно решить, если только не бояться думать о ней. Настя пыталась понять, что ее пугает. Боль? Настя никогда не боялась боли. Однажды она ломала руку, и ничего, даже не заплакала. Она не боялась зубных врачей и отказывалась от анестезии, чем приводила в ужас и восхищение весь персонал элитной клиники, где лечилась ее семья.

Однажды девушка, тщетно набивающаяся Насте в подруги, целый час рассказывала ей о том, как потеряла невинность. Настя тогда ужасно злилась и на девицу за ее неприличные откровения, и на себя — за то, что почти против воли слушала. Настя очень хорошо запомнила, что та все время удивлялась:

— Не понимаю, почему все говорят о боли? И больно-то совсем не было. Наоборот, очень даже приятно.

Если не боль, то что тогда может ее так пугать? Страх перед беременностью? — спросила себя Настя. Конечно, она будет счастлива родить от Мити ребенка. Но только когда-нибудь, а не сейчас. Настя попыталась представить себе это отдаленное счастливое будущее, но не смогла. Настоящее занимало ее гораздо сильнее. Сейчас она не может себе позволить забеременеть. Если это вдруг случится, они с Дмитрием сразу же попадут в зависимость друг от друга. А Настя была уверена, что зависимость способна разрушить любые отношения, любовь может быть только свободной, свободной в высшем смысле этого слова.

Настя вспомнила статью об «опасных» днях, напечатанную в модном женском журнале, который мама, как бы невзначай, оставила на ее столе. Мама надеялась хотя бы таким образом успокоить свою совесть сознанием выполненного долга, потому что дочка категорически отказывалась обсуждать с ней «женские» проблемы. Настя быстро произвела в уме нехитрый расчет и пришла к выводу, что именно сегодня, да и в ближайшие несколько дней беременность ей не грозит.

Настя и Дмитрий ехали в метро. В вагоне было только одно свободное место. Настя села, а Дмитрий стоял, держась одной рукой за поручень. Он прикрыл глаза, лицо его выглядело таким измученным, что Насте опять стало страшно.

«Мы оба боимся, — поняла она, — боимся близости, не физической, а душевной. Я боюсь, потому что ни с кем ее еще не знала, а Митя, наверное, из-за того, что много раз сталкивался с иллюзорностью этого чувства».

Поезд привез их на конечную станцию, потом они еще несколько минут ждали автобуса.

— Нам повезло, — сказал Дмитрий, потому что молчание уже сделалось невыносимым, — иногда тут приходится по полчаса торчать. Запоминай дорогу, не всегда же ты будешь ездить со мной.

— У меня хорошая зрительная память, — ответила Настя.

— Я смотрю, у тебя вообще масса тайных достоинств. Скоро ты начнешь, как фокусник, вынимать их отовсюду и предъявлять публике. Страшное дело.

Настя ничего не сказала в ответ на эту странную фразу. Она лишь пристально посмотрела на Дмитрия, тщетно пытаясь понять, что же с ним происходит на самом деле.

 

3

Как Настя ни старалась успокоить себя, ее волнение становилось все сильнее и сильнее. Она волновалась так, что, несмотря на свою хваленую зрительную память, совсем не запомнила дорогу от автобусной остановки до дома Дмитрия. Единственное, что сразу же и навсегда врезалось в ее сознание, это глупая надпись «грибы» на пластиковой стене лифта.

— Прошу, — Дмитрий распахнул перед ней тонкую, ничем не обитую дверь квартиры, — чувствуй себя как дома, — в его интонациях слышалась явная насмешка.

Настя зашла и замерла в крохотной прихожей. У Дмитрия была стандартная однокомнатная квартира. Если в такой квартире находятся два человека, то они обречены все время сталкиваться друг с другом. А жилище Дмитрия казалось еще теснее, потому что было заставлено различными предметами.

Настя робко, стараясь ни за что не задеть, ходила по квартире и пыталась по находящимся здесь вещам определить характер хозяина. Единственная комната могла бы быть просторной, если бы часть ее не была отгорожена занавеской и не превращена в мастерскую. Настя заглянула в тесный темный закуток. Здесь стояла швейная машинка, небольшой верстак, гладильная доска, на стенах были развешаны инструменты.

— Ты шьешь? — изумилась Настя.

— Я могу все, — не без гордости ответил Дмитрий.

Настя двинулась дальше. Почти все пространство комнаты занимала широкая двуспальная кровать, и это почему-то показалось Насте добрым знаком. Свет в комнате был сумрачным, он словно пытался пробиться сквозь плотные шторы. Когда Настя посмотрела на окно, у нее дыхание перехватило от удивления и восторга. Широкий самодельный подоконник был заставлен большими цветочными горшками. Но росли в них не цветы, а настоящие деревья со стволами, ветвями и листьями. Подойдя поближе, Настя с детской радостью обнаружила на одном дереве маленький, еще не успевший пожелтеть лимон.

— А это что? — с загоревшимися глазами спросила она, показав на причудливое растение.

— Это кофейное дерево, — начал терпеливо объяснять Дмитрий. Настин восторг был явно приятен ему, — оно, к сожалению, не может плодоносить, потому что не привитое.

Настя не знала, чем привитое дерево отличается от непривитого, но все равно внимала Дмитрию, затаив дыхание.

— А это мандарин, — продолжал он, — надеюсь, что он-то принесет плоды. Вот это неизвестное мне растение, — Дмитрий указал на небольшой куст, весь покрытый мелкими плотными листьями, — я его украл в Берлинском аэропорту, когда мы возвращались с гастролей.

— Как украл? — со смехом спросила Настя.

— Очень просто, — улыбнулся Дмитрий, — подошел к горшку, где оно росло, пока никто не видел, и выкопал. Ты не думай, оно тогда было совсем маленьким, я просто положил его в пакет и привез в Питер. На таможенном контроле никто ничего не заметил.

— Ой, какой класс! — только сейчас Настя обнаружила земляничный куст и несколько маленьких темно-красных ягод на нем. — Можно я съем одну?

Дмитрий разрешил. Помимо земляники Настя нашла два небольших огурца. Больше похожие на елочные игрушки, они очень удачно спрятались в зеленом сумраке.

На мгновение Настя почувствовала себя Алисой, попавшей в волшебный сад. Ее восторгам не было конца, когда она заметила несколько маленьких помидорчиков, напоминавших тугие блестящие мячики.

— Потрясающе! — совершенно искренне воскликнула она. — Я за всю свою жизнь не вырастила ни одного цветка. Я всегда боялась домашних растений. Мне казалось, что я не могу взять на себя такую ответственность, что они непременно у меня завянут, засохнут или их уничтожит тля. Говорят, что цветы хорошо растут у людей с легкой рукой.

— А разве ты не заметила, что у меня нет цветов. Я их не люблю. Мне нравятся деревья. В них есть что-то вечное, основательное. Я даже подумываю, не избавиться ли мне от огурцов и земляники, чтобы остались одни деревья. Смотри, что меня еще очень увлекает, — Дмитрий подвел Настю к странному растению, посаженному в неглубокую керамическую вазу. Некоторые ветки растения были прижаты к земле металлическими скобами, некоторые — обвиты проволокой.

— Что это? — удивилась Настя.

— Это бонсай. Неужели не слышала? Японское искусство выращивания миниатюрных копий больших деревьев. Я пытаюсь сделать это самостоятельно. Не знаю, получится ли у меня?

— Но ведь на это нужно очень много времени.

— Я не спешу.

Настя застыла, напряженно всматриваясь в лицо любимого. Сейчас, когда она увидела его квартиру, вещи, которыми он окружил себя, неживые предметы и удивительные растения, она узнала нечто новое о Дмитрии. Вот только никак не могла это новое выразить словами. Настя обвела комнату глазами. Здесь явно не хватало чего-то привычного. Сначала она не могла понять чего, а потом ее осенило: здесь почти не было книг. А те, что были, стояли, покрытые пылью на полках, и сразу становилось понятно, что их уже очень давно не брали в руки.

«Значит, он не любит читать», — подумала Настя и опять удивилась. С детства ей внушали, что любовь к чтению — это непременное свойство всякого достойного человека. А Дмитрий, оказывается, прекрасно обходился без книг, зато выращивал удивительные растения и сводил ее с ума своим пением.

— Хватит разглядывать мою квартиру, — крикнул ей Дмитрий из кухни, — ты не в музее, пошли пить чай.

На кухне Настю ждал еще один сюрприз. Когда она зашла туда, вечернее солнце на прощание заглянуло в окно, и Настя зажмурилась от разноцветного сияния. Поперек окна была прибита деревянная полка, на которой стояли стеклянные шары и многогранники разного цвета и размера. Самым большим был шар темно-синего стекла, а самым красивым — хрустальный многогранник. Сияющие разноцветные блики гуляли по всей кухне, отражались в блестящей поверхности стола, скользили по лицам Насти и Дмитрия.

— Потрясающе, — еле слышно выдохнула Настя. Ну, конечно, она не ошиблась в Дмитрии. Такую коллекцию мог собрать только необыкновенный человек, заслуживающий ее самую первую и самую искреннюю любовь. — Как мне нравится все это! — несколько раз повторила Настя.

— Мне тоже, — ответил Дмитрий. — Ладно, давай что-нибудь съедим. А то я уже начал чувствовать себя смотрителем музея. Я все-таки здесь живу, и ты будешь жить какое-то время, — Дмитрий испытующе посмотрел на Настю, словно пытаясь прикинуть, надолго ли она задержится среди его шаров и растений? — Давай сразу договоримся, — продолжал он, — я тебе уступаю комнату, а сам лягу на кухне, это кресло раскладывается.

Настя с ненавистью посмотрела на массивное кресло, обитое темно-синей тканью, в котором ей так удобно было сидеть с чашкой чая. Если бы она обладала способностью разрушать взглядом предметы, это кресло уже давно бы превратилось в груду обломков.

Вечер они провели в напряженном молчании перед телевизором. Наступила ночь, а за окном так и не стемнело, лишь сгустился сумрак, от которого у Насти рябило в глазах и становилось тревожно на душе. Дмитрий не изменил своему намерению, он постелил Насте в комнате, а сам в обнимку с матрасом удалился на кухню.

— Спокойной ночи, — не глядя на девушку, произнес он.

— Спокойной ночи, — сдержанно ответила Настя.

 

4

Она лежала на слишком широкой для нее одной кровати и мечтала о сне. Сон не шел. Пространство комнаты давило на нее. Настя включила настольную лампу, в желтом круге электрического света предметы стали выглядеть более отчетливо, и девушка немного успокоилась. Справа от изголовья на низкой белой тумбочке стоял телефон. Настя пожалела, что у нее нет ни друзей, ни знакомых в этом городе, и ей некому позвонить. Она почувствовала себя страшно одинокой. Вот если бы Фарид не уехал, она набрала бы его номер, услышала бы его веселый низкий голос. Он говорил бы ей свои обычные дурашливые фразы, она бы смеялась и постепенно успокаивалась.

Неожиданно Настя вспомнила о Наде, девушке, которой была обязана своим новым обликом и в конечном счете даже своим появлением здесь. Настя метнулась к сумке, нашла клочок бумажки с Надиным телефоном и набрала номер. Трубку сняли не сразу, только после пятого или шестого гудка.

— Алло, — грубый женский голос резанул слух.

— Здравствуйте, будьте добры Надю.

— А ты знаешь, который сейчас час? — угрожающе спросила женщина.

— Извините, пожалуйста, — Настя старалась говорить как можно вежливее, но ее тон совершенно не действовал на суровую незнакомку на другом конце провода.

— Нету твоей Нади, уехала. Не знаю, где черти ее носят!

— А когда она вернется?

— Тоже не знаю, и не смей больше звонить после десяти часов! — В трубке что-то оглушительно затрещало, и Настя услышала серию коротких гудков.

Со вздохом она осторожно положила трубку. Она встала и, стараясь ступать неслышно, подошла к книжной полке. Настя готова была погрузиться в чтение любой ерунды, лишь бы не отдавать себя на растерзание бессоннице. Ее взгляд наткнулся на тонкий сборник детективных рассказов. Настя взяла книгу в руки, сдула пыль с бумажной обложки и снова легла.

Чтение помогало мало. Вообще Настя терпеть не могла детективы с искусственно выдуманной интригой и обязательным набором трупов и подозреваемых. Но все же Настя продолжала читать, проглатывая страницу за страницей. Вдруг она поняла, что из кухни доносятся какие-то звуки. На самом деле все это время она неосознанно прислушивалась к тому, что происходит за тонкой стеной. До сих пор там было тихо. Но сейчас она услышала, что Дмитрий со вздохом встал, открыл кран, потом Настя услышала, как вода льется в стакан, потом опять стало тихо.

«Он тоже не может спать, — поняла она и почувствовала жалость, которая очень скоро сменилась злостью. — Да что он как маленький ребенок! Кому лучше от того, что мы оба мучаемся и спим в разных комнатах. Обидно! Ну почему вся инициатива должна исходить от меня? Ведь если бы не я, не было бы вообще ничего, мы бы никогда больше не встретились, не поцеловались… Ну и ладно, — решила Настя, — все эти разговоры о девичьей гордости не больше, чем условность. Я уже зашла так далеко, что останавливаться перед этой стеной, — тут она исподлобья посмотрела на стену, разделяющую комнату и кухню, — просто глупо. Раз я автор этого знакомства, значит, и дальше управлять ситуацией буду я».

Вдохновленная своим решением, Настя попыталась взглянуть на себя со стороны. Достаточно ли хороша она для своей первой ночи с мужчиной? У нее не было ночной рубашки, спала она в длинной мужской футболке, доходившей чуть ли не до колен. Пожалуй, эта фиолетовая, немного выцветшая хламида ей даже к лицу, — решила Настя. Она вытянула руки, посмотрела на тонкие запястья, потом взглянула на свои длинные стройные ноги.

«Сейчас это все будет принадлежать мужчине, — подумала Настя, — и тогда мое тело должно стать совсем другим, должно невидимым образом измениться. Да я и вся, наверное, изменюсь».

Странно, но Настя совсем перестала волноваться. Неслышно ступая босыми ногами по пластику пола, она отправилась завоевывать сердце и тело любимого.

На кухне все было тихо. Шары потухли без солнечного света. Дмитрии лежал неподвижно. Непонятно было, спит он или нет. И только когда Настя вплотную подошла к Дмитрию, она увидела широко открытые черные глаза, горящие мрачным огнем на бледном лице. Мужчина напряженно следил за действиями девушки. Настя, не говоря ни слова, бесшумно опустилась на колени рядом с его ложем. Она не мигая смотрела в глаза любимому, словно пыталась таким образом загипнотизировать его, лишить воли к сопротивлению. Настя склонилась над лицом Дмитрия и осторожно прикоснулась губами к его щеке.

«Почему я все это умею? Откуда во мне знание о том, как должна вести себя женщина в такую минуту? — неожиданно спросила себя Настя. — Я впервые с мужчиной. Значит, это знание заложено в каждой женщине, как зернышко, которое только и ждет момента, чтобы прорасти».

Эта мысль промелькнула в сознании Насти как метеор, а потом девушка ощутила внутри себя удивительную тишину и покой. Она стояла на коленях, склонившись над лицом любимого, и осторожно покрывала его поцелуями. Настя чувствовала, как напряжен Дмитрий, но она была абсолютно уверена, что он жаждет ее каждой клеточкой своего сильного мужского тела. Очень скоро он не выдержит и ответит ей со всей страстью, на которую способен.

— Настя, — прошептал он и притянул ее к себе.

Сначала Дмитрий целовал ее так, как измученный жаждой путник припадает к источнику воды. Потом, утолив немного жажду, Дмитрий начал целовать ее осторожно, смакуя каждое прикосновение. И если раньше поцелуи для Насти были всего лишь знаком, подтверждающим их близость и доверие друг к другу, то теперь она познала их истинный вкус. Она поняла, что губы мужчины могут быть то сладкими, то терпкими, что вкус поцелуя — это и есть вкус страсти. Чем дольше Дмитрий целовал ее, тем мучительнее становилось ее наслаждение. Настя чувствовала, что ей мало одних его губ, он нужен был ей весь. Их объятия становились все теснее, дыхание участилось. Горячие руки Дмитрия сначала гладили ее по плечам и спине, очень скоро его ладони оказались у Насти под футболкой. Девушка задрожала от этих прикосновений. Настя с ногами забралась к нему в кресло, и тут Дмитрий, подхватив ее на руки, бросился в комнату.

Через несколько мгновений они оказались на той самой двуспальной кровати, где Настя целых два часа страдала от одиночества. Дмитрий рванул Настину футболку и отбросил куда-то в сторону. На девушке остались только маленькие трусики.

Настя неподвижно лежала на кровати, а Дмитрий склонился над ней. Тяжело дыша, он не сводил с нее глаз. На мгновение Насте показалось, что он хочет взглядом прожечь ее насквозь, такая страсть сверкала в его черных глазах.

— Настя, — прошептал Дмитрий, — ты просто сводишь меня с ума, так нельзя.

— Почему?

— Это безумие.

— Не говори ничего, целуй меня, пожалуйста, пожалуйста, — почти в беспамятстве шептала Настя.

Дмитрий смотрел на ее тонкие руки, выступающие ключицы, маленькие груди с темными изюминками сосков и чувствовал, что он больше не может ждать и оттягивать момент их окончательной близости. Он начал целовать ее тело с такой же страстью, как когда-то губы. Он проводил языком по ключицам, ласкал ее грудь, спускался все ниже. Настя извивалась всем телом в страстной истоме. Ей совершенно не было страшно, все ее страхи сгорели в огне желания. Она чувствовала, как горит у нее внизу живота. Она обвила ноги Дмитрия своими ногами, она терлась о него, как обезумевшая кошка.

— Сними их, — потребовала Настя. Ее голос стал чужим, он звучал повелительно и хрипло.

Извиваясь всем телом, она помогла Дмитрию освободить себя от ненужного лоскутка ткани, пропитанного соком ее нетерпения. Насте все ее тело казалось сейчас обузой. Ей мешали затвердевшие соски, ей мешало ее лоно, Дмитрий должен немедленно освободить ее от жажды плоти, которая заливала темно-красным огнем ее сознание.

Настя почувствовала его пальцы у себя между ног и затихла. Он раздвигал ее плоть, как горячие лепестки, он трогал ее набухший влажный клитор, а Насте хотелось крикнуть: «Сильнее, сильнее, ну что ты тянешь!»

Она не заметила, когда Дмитрий успел раздеться. Он лежал рядом с ней, прекрасный в своей мужественной наготе. Настя сначала почти не двигалась, она лишь впитывала его ласки, так земля после долгой засухи поглощает воду. Но вскоре Настя начала отвечать ему. Первый раз в жизни она ласкала мужчину, и это было прекрасно. Ее ладони скользили по его горячему телу, а он направлял их движение. В какой-то момент Настя почувствовала, что должна сжать ладонями его восставший член. Она приоткрыла глаза, чтобы получше рассмотреть то, что властно притягивало ее тело и взгляд. Раньше фотографии и кинокадры с обнаженными мужскими телами заставляли ее в лучшем случае отворачиваться, а в худшем — вздрагивать от отвращения. Но телом Дмитрия она могла любоваться, ей хотелось ласкать самые интимные его места, делать все, чтобы ее любимому было хорошо рядом с ней.

— Сколько у тебя их было, — изменившимся голосом, неожиданно спросил Дмитрий.

— Кого? — не поняла Настя.

— Мужчин. Сколько у тебя было мужчин до меня?

— Ни одного, — честно призналась девушка, — ты первый.

— О, Господи, — простонал Дмитрий. Это известие не только не обрадовало его, но, похоже, даже остудило его пыл. — Так ты девушка?! Только этого мне не хватало! Я-то думал, что ты потаскушка, которую потянуло на очередное приключение. Сейчас много таких девиц. Мне казалось, что ты одна из них.

— Я тебя разочаровала? — спросила Настя. Она сидела на кровати, натянув на себя одеяло, словно пытаясь защититься от непонимания Дмитрия. — Что ты хотел от меня услышать? Что ты у меня пятый или десятый? Так было бы лучше? Лучше связаться с девчонкой легкого поведения, про которую знаешь, что ничего ей не должен, кроме тарелки супа и временной крыши над головой? Ну так я могу тебя успокоить, ты мне тоже ничего не будешь должен. Мне от тебя ничего не надо, ни твоей ответственности, ни твоих обязательств.

— А зачем тебе это? — Дмитрий говорил, и Настя видела, как напряжены мышцы его лица, в каком напряжении он весь. Словно сила страсти трансформировалась в страх и непонимание.

— Я люблю тебя, — тихо ответила Настя.

— Что! — в глазах Дмитрия мелькнуло выражение ужаса. — Какие глупости ты говоришь.

— Почему глупости? — Настя чувствовала себя так, словно неведомая сила выбросила ее в абсолютно пустое пространство, где не на что и не на кого опереться. Она ждала какой угодно реакции на свое признание, но только не такой. — Разве тебя нельзя полюбить? Разве я не способна на любовь?

— Может быть, и способна, я этого не могу знать, — ответил Дмитрий, — но только то, что ты сейчас называешь любовь, это всего лишь голод твоих гормонов.

Настя обиделась и разозлилась. Да как он смел обозвать гормонами самое светлое движение ее души, ту музыку, которую она слышала, стоило ей только подумать о Дмитрии! Да неужели, если бы все дело было в гормонах, она не нашла бы себе кого-нибудь поближе? Настя еще тщательнее закуталась в одеяло и отвернулась к стене. Сейчас она чувствовала себя полностью опустошенной. Ей не хотелось ни разговаривать, ни смотреть на Дмитрия. Она сделала все, что могла, силы оставили ее.

— Почему ты молчишь? — услышала она голос Дмитрия за спиной. — Я обидел тебя? Прости, тебе просто еще слишком мало лет, и ты заражена болезнью под названием романтизм. Ты влюблена в меня, и я это вижу. Но глупо влюбленность называть любовью. Это совсем разные вещи. Ты просто юная искательница приключений. Возможно, мальчишки вокруг тебя кажутся тебе скучными и беспомощными созданиями. И на их фоне я выгляжу этаким постаревшим прекрасным принцем. Скорее всего, ты во мне пытаешься найти отца. Признайся, ты же без отца выросла? И тебе хочется, чтобы рядом был сильный взрослый мужчина.

— Какие глупости! — в свою очередь возмутилась Настя. Ей надоела роль, которую она сама себе навязала, и сейчас с Дмитрием заговорила та, которой она была на самом деле. — Вот уж что я ненавижу больше всего, так это беспомощные попытки психоанализа! Прекрати! Ты слишком много пытаешься решить с помощью умозаключений. Отключи свою голову хотя бы на эту ночь. Ты просто смешон. Рядом с тобой лежит красивая девушка, а ты ищешь, к чему бы придраться. Потаскушка — плохо, девственница — еще хуже, — Настя обернулась и посмотрела на Дмитрия. Его лицо выражало крайнюю степень удивления. Так человек мог бы смотреть на внезапно заговорившую фотографию. — Я действительно тебя люблю, и не тебе судить о силе и искренности моего чувства. Попытайся принять его на веру. И я хочу, чтобы меня сделал женщиной мужчина, которого я люблю. Не вижу в этом желании ничего преступного или непонятного. Если не ты, так кто же? Можешь не волноваться, за все последствия наших отношений буду отвечать только я.

— Проклятье! — пробормотал Дмитрий. — Я чувствую себя последним идиотом. Хорошо, если ты так хочешь. Черт! Я опять говорю не то, я и сам этого хочу больше всего на свете. Иди ко мне!

 

5

Мгновение спустя Дмитрий уже держал Настю в своих объятиях. Девушка сразу же почувствовала, что ласкать он стал ее немного иначе. Теперь его прикосновения сделались нежнее, осторожнее, словно он сжимал в руках нечто очень хрупкое.

— Я боюсь, — неожиданно признался он хриплым шепотом, — у меня нет никакого опыта. Один раз я даже отказался от близости с девушкой, когда узнал, что у нее никого не было до меня. Я боюсь сделать тебе больно.

— Ничего, я не боюсь боли, я терпеливая, — успокоила его Настя.

В самом деле, больно почти не было. Дмитрий был очень нежен и осторожен, а Настя доверяла ему так сильно, что не чувствовала ни страха, ни напряжения. Первая ночь превзошла все ее ожидания. Настя познала и истинную близость, и нежность, и страсть, и любовь. Она во всем слушалась любимого, ее тело подчинялось изгибам его тела, а вскоре Настя перестала различать, где ее тело, а где его, они слились в одно целое. И это ощущение полного слияния было прекрасным.

— Ну как ты? — спросил ее Дмитрий, когда все кончилось. Его взгляд потеплел, а в голосе появилась интонация, которой Настя никогда раньше не слышала. Ей показалось, что Дмитрий снял броню отчуждения и стал, хотя бы на некоторое время, самим собой.

— Отлично, — с улыбкой ответила Настя, — все было великолепно.

— А я и представить не мог, что будет так хорошо. Никогда бы не подумал, что совсем юная девчонка разбирается в чем-то лучше меня.

— Просто я еще не потеряла веру в себя, — скромно улыбнулась Настя.

— Слушай, — задумчиво произнес Дмитрий, — я помню, что перед тем как мы, ну сама знаешь что начали делать, ты говорила очень странные вещи. То есть у меня возникло ощущение, что это вообще была не ты, а какой-то другой человек. Повтори, что ты тогда сказала.

— А я уже сама не помню, — слукавила Настя, — знаешь, иногда на меня находит, и я начинаю говорить вещи, которые сама потом не могу ни понять, ни запомнить. Мою маму это всегда пугало. Это со мной случается, когда я сильно испугаюсь или разволнуюсь. Один наш знакомый йог сказал, что это говорят во мне мои прошлые воплощения. Но я в этом ничего не понимаю. Ты просто не доводи меня до таких состояний, и я всегда буду сама собой.

Дмитрий недоверчиво слушал Настю и не знал, верить ей или нет. Все это звучало неправдоподобно. Но, собственно, какая ему разница? Она может говорить все что угодно. Главное не это, а то, что рядом с ним сейчас юная прекрасная девушка, которой удивительным образом удается сочетать в себе полное доверие к нему и искреннее нежелание осложнять ему жизнь. Словно подтверждая эти мысли, Настя спросила:

— Послушай, ты ведь рад теперь, что я у тебя живу. Если нет, ты так и скажи. Я найду себе жилье, не волнуйся, и буду просто приходить к тебе в гости. Я не хочу быть тебе в тягость. Я хочу, чтобы наши отношения всегда оставались радостными и свободными.

— Ты просто не понимаешь, что это ошибка — ждать от жизни одной радости и свободы. Свобода — это одиночество и пустота. За последние годы я понял это слишком хорошо. Конечно, ты должна жить у меня, я никуда тебя не отпущу, — Дмитрий поцеловал Настю в совсем сонные уже глаза и почувствовал, как желание вновь просыпается в нем.

На этот раз было немного больно. Настя старалась ничем это не выдать, но Дмитрий почувствовал ее напряжение, увидел, как она стискивает зубы и судорожно сжимает в руках простыню.

— Прости, я самый настоящий эгоист! Думаю только о своем удовольствии. Сейчас, если ты не устала, я попробую сделать так, чтобы и тебе было хорошо. Хочешь?

Настя ответила ему не словами, а нежным поцелуем.

Дмитрий покрывал поцелуями ее тело, опускал лицо все ниже, пока его губы не слились с ее лоном. Его язык был таким чутким, нежным и одновременно страстным, что очень скоро Настя забыла обо всем на свете. Все исчезло, кроме подхватившей ее волны острого наслаждения, на которой Настя качалась на волшебных качелях. Когда наслаждение достигло своего пика, ее тело свела сладкая судорога, и Настя почувствовала, что ее глаза мокры от слез.

— Спасибо, — прошептала она и притянула к себе голову любимого, — это было потрясающе. Я и не предполагала, что может быть так хорошо. Я даже чувствую себя немного виноватой.

— Почему, глупышка?

— Да потому, что я в этот момент совершенно забыла о тебе, о нас, все, кроме наслаждения, исчезло из моего сознания. Наверное, это неправильно, да?

— Ну что ты, мне очень приятно это слышать. Так и должно быть, забыть обо всем на свете, испытывая наслаждение, а потом очнуться и увидеть рядом с собой… — Дмитрий на мгновение замялся.

— Любимого человека, — закончила за него Настя. — Хоть тебе и не нравятся эти слова, но я абсолютно уверена в своей любви к тебе. Не думай, я не жду от тебя признаний. Мне вполне достаточно того, что есть. Я так счастлива, что полюбила наконец, ты просто себе представить не можешь.

Они лежали в обнимку, голова Насти покоилась на плече Дмитрия, он легонько гладил ее по волосам. Настя неожиданно поняла, что теперь знает, что такое абсолютное счастье. Она старалась получше запомнить это состояние, чтобы в минуту одиночества, страха или печали вызвать его из памяти.

Незаметно Настя заснула. Ее разбудил солнечный луч, скользящий по губам и глазам. Настя подняла веки, зажмурилась на миг, потом вспомнила все, что было ночью, и засмеялась от радости. Она быстро огляделась и, не заметив рядом с собой Дмитрия, испугалась.

«Где он, — пыталась понять Настя, — может быть, все это мне только приснилось?»

Потом она услышала шум льющейся воды, поняла, что Дмитрий в ванной, и успокоилась. А еще через несколько минут он появился и сам, смеющийся, с мокрыми черными прядями, прилипшими ко лбу, завернувшийся в синий махровый халат.

— Привет, ты так красиво спала, не хотел тебя будить. Лежи, лежи, не вставай. Сейчас тебе будет кофе в постель.

— С ума сойти, — улыбнулась Настя.

— Действительно, все это сильно смахивает на безумие, — согласился Дмитрий, — но должен же я хоть немного соответствовать образу прекрасного принца. А может быть, ты тоже хочешь принять душ? Тогда иди мойся, а потом опять ложись. Потому что я, можно сказать, первый раз в жизни хочу кому-то подать кофе в постель, так не души мой прекрасный порыв.

Настя лежала и молча улыбалась. Она и не подозревала раньше, что это так прекрасно, встречать солнечное утро абсолютно голой, в постели любимого человека. Она поняла, что не хочет идти в душ. Ее тело еще хранило запах Дмитрия, запах их любви и страсти, и Насте не хотелось смывать его.

Кофе был великолепным, подогретые в тостере булочки хрустели румяной корочкой, Дмитрий улыбался, Настя смеялась, лучи солнца пробивались сквозь зелень растущих на окне деревьев. Все было так чудесно, что Насте казалось порой, что ей снится самый лучший сон в ее жизни. Она знала, что рано или поздно придется проснуться, но как же ей хотелось, чтобы этот сон продлился подольше.

Наверное, это утро было задумано в ее честь, потому что сон не кончался, а становился все счастливей и чудесней.

— Спеть тебе?

— Конечно, — Настя смотрела на него сияющими глазами, — я не решалась тебя об этом попросить. Фарид сказал, что ты поешь теперь только ради денег.

— В общем-то так оно и есть. Но иногда мне хочется спеть просто так, из любви к искусству, или нет, лучше сказать, просто из любви. Я спою тебе один очень жизнеутверждающий романс на стихи Алябьева.

— «Соловей», что ли? — засмеялась Настя.

— Извини, но «Соловей» написан для колоратурного сопрано, а я все-таки баритон и сопрано петь не смогу даже для тебя. Нет, это такой не слишком известный романс, но он очень подходит к этому утру и даже к твоим ужасным зеленым волосам. Слушай:

Дмитрий пел, его черные глаза весело блестели, он смотрел на Настю, и она читала в его взгляде любовь, которую он боялся выразить словами.