1
Вернувшись домой, Дмитрий застал Настю в постели. Она еще не спала, просто лежала в своих изысканных очках и читала Набокова. В последнее время Настя все чаще покупала книги, особенно она полюбила лоток на набережной напротив университета. Чуть ли не каждый день она возвращалась с какой-нибудь покупкой. Дмитрию, не привыкшему тратить деньги на книги, все это не слишком нравилось.
— Зачем покупать вещь одноразового использования, — говорил он Насте, — книгу неделю читаешь, а потом она годами пылится на полке.
— Неужели ты никогда ничего не перечитываешь? — в голосе Насти слышалось искреннее изумление.
— В общем-то нет, — немного виновато отвечал Дмитрий, — хотя постой, одна книга мне нравится, я перечитывал ее раза четыре.
— И что же это?
— Гессе, «Степной волк».
«Как странно, — подумала Настя, — Гессе — это, пожалуй, один из немногих авторов, которые мне кажутся страшными занудами. Три раза я пыталась прочесть «Степного волка», но так и не смогла. В этой книге слишком медленный для меня темп повествования. Может быть, Митя думает так же медленно и сложно и поэтому другие книги ему неинтересны? Или ему хочется казаться волком-одиночкой и быть похожим на героя книги? Я знаю его слишком мало, — поняла Настя, — иногда мне кажется, что в нем уживаются два разных человека, — девушка невольно пришла к тому же выводу, что и Фарид когда-то, — один — пламенный романтик из цыганской песни, другой — человек, живущий тяжелой и не слишком понятной мне душевной жизнью».
В этот вечер Настя взялась перечитывать «Подвиг», свой любимый набоковский роман. Она как раз дошла до страниц, посвященных веселой жизни студентов Кембриджа, и тут Дмитрий открыл дверь квартиры.
— Митя, привет, — заулыбалась Настя, — где ты был? Я даже начала волноваться.
— Я тоже, — загадочно ответил Дмитрий. Он зашел в комнату, присел на кровать и склонился над Настей. Она потянулась, чтобы поцеловать его, но Дмитрий тут же отстранился. — Подожди, сначала сюрприз. Я тебе кое-что принес.
— Ты принес мне подарок? — обрадовалась ни о чем еще не подозревающая Настя. — Как здорово. Обожаю сюрпризы.
— Вот, смотри, — Дмитрий извлек маленький, тщательно завернутый в бумагу предмет, очень долго разворачивал его и наконец осторожно опустил Насте на ладонь колечко. Он напряженно следил за реакцией девушки, он ждал от нее чего угодно, но только не этого.
— Ой, какое красивое, — восхищенно проговорила Настя, — где ты его взял? Оно, наверное, дорого стоит?
— В магазине — да, — ответил Дмитрий, — но я купил его с рук, у какой-то старушки. Знаешь, на Васильевском есть барахолка, где обнищавшие старики распродают свое добро. По-моему, этот перстень старинный, а ты как думаешь?
Дмитрий напряженно вглядывался в Настино лицо. Девушка свою роль играла превосходно. Она не выглядела ни растерянной, ни пристыженной. Даже легкая тень воспоминаний не скользнула по ее лицу. Только интерес, радость, восхищение. А ведь Дмитрий думал, что она непременно выдаст себя. Он рассчитывал на то, что Настя, увидев вещь, когда-то принадлежавшую ей, все ему, наконец, расскажет или, в крайнем случае, будет расспрашивать его о Наде Ничего этого не случилось, и Дмитрий сразу как-то стушевался. Желание разоблачить Настю пропало само собой. Ночью, лежа рядом с ней, Дмитрий вглядывался в белый сумрак за окном и думал:
«А чего я, собственно, хочу от нее добиться, каких таких признаний? Может быть, это к лучшему, что я о ней ничего не знаю? Вдруг правда окажется такой неприглядной, что я надолго лишусь покоя. Конечно, я и сейчас неспокоен, но неизвестно, что будет, узнай я правду, — неожиданно Дмитрий вспомнил сказку о Царевне-лягушке и почувствовал себя в роли царевича, стоящего у печки с лягушачьей кожей в руках. — Кожа сгорела, и лягушка превратилась в прекрасную царевну, а потом сразу же исчезла. Может быть, если я и дальше буду докапываться до правды, Настя исчезнет так же, как и царевна из сказки. Там все кончилось хорошо, но ведь царевич был моложе меня лет на пятнадцать и гораздо энергичнее. Вряд ли я отправлюсь искать Настю по лесам и болотам, а потом стану драться за нее с Кощеем Бессмертным. Так не лучше ли сохранить то, что досталось мне так легко? Но эта-то легкость, — продолжал размышлять Дмитрий, — и кажется мне очень подозрительной. Что-то не верю я в такую внезапную любовь девушки, которая явно от кого-то прячется. Напрашивается мысль, что она меня использует. Вот только для чего? Или ей просто нужна квартира? Но она со своей внешностью и даром перевоплощения могла бы с легкостью найти себе кого-нибудь получше. Может быть, ей действительно нужен был именно я? Но почему?»
Дмитрий вспомнил бредовую Надину идею насчет женщины, которую он якобы обидел когда-то давно. Ночью эта мысль не показалась Дмитрию такой уж безумной. Он стал копаться в своих воспоминаниях, пытаясь найти там хоть одну женщину, чье сердце он мог разбить. Тщетно, ни одного разбитого сердца. Разве что Марина? Но, судя по всему, она неплохо сейчас устроилась и совсем не выглядит несчастной. К тому же у нее нет, да и не может быть дочери Настиного возраста.
«Нет, все это глупости», — сердито подумал Дмитрий и попытался заснуть. Довольно скоро ему это удалось.
Только убедившись, что ее любимый спит, Настя решилась подняться. Она осторожно, стараясь ступать как можно тише, пробралась на кухню. Там она опустилась в кресло и зажгла лампу над ним. Аметист заискрился в электрическом свете. Колечко скользнуло на свое старое место, на безымянный палец ее левой руки. Настя с грустью смотрела на перстень, оно напомнило ей совсем другую жизнь и другие времена. Это колечко подарил ей на день рождения брат. Сколько же ей тогда исполнилось лет? Да, точно, семнадцать. Насте показалось, что кольцо смотрит на нее с немым укором. Как же она могла так легко отдать в чужие руки подарок своего единственного брата и друга? Она так спешила тогда расстаться со всем, что связывало ее с прошлым. И вот теперь колечко само вернулось к ней, словно давая понять, что от прошлого нельзя избавиться, что, несмотря ни на что, оно всегда с тобой.
«Но как же ты попало к Мите в руки? — мысленно спрашивала Настя у колечка. — Значит, он каким-то образом нашел Надю? А возможно, Надя на самом деле продала его кому-то, потом кольцо оказалось каким-то образом у неизвестной старушки, а уже от нее перешло к Мите. А вдруг, — на миг Насте стало страшно, — с Надей что-то случилось?» — перед внутренним взором девушки промелькнули сцены из виденных когда-то фильмов ужасов. Настя представила, как безжалостный бандит снимает с мертвой девичьей руки кольцо. Настя вздрогнула и поспешила отогнать эти мысли.
Как бы то ни было, кольцо опять у Нее, а с Надей… Настя очень надеялась, что перстень не принес Наде несчастье и с девушкой ничего страшного не случилось.
2
Надя страшно удивилась, когда Дмитрий сказал ей, что не желает осматривать Настины вещи.
— Меток с именем на них все равно нет, — объяснил Дмитрий, — и к тому же они вообще теперь ей не принадлежат. Она отдала их тебе, а твои вещи меня мало интересуют. К тому же, раз Настя скрывает свое прошлое, значит, у нее на то есть причина. И я не хочу вмешиваться в чужую частную жизнь.
— Как знаешь, — Надя пожала плечами, — ты столько сил потратил, чтобы разузнать хоть что-то, и вот теперь останавливаться на половине дороги.
Через два дня Надя и Шуруп уехали в Воронежскую область к его родителям, и вместе с их отъездом оборвался единственный след, который мог бы привести Дмитрия к разгадке Настиного появления в его городе. Все же Дмитрию очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими переживаниями. Он решил поговорить с Левой.
Вечером Дмитрий пришел в гости к своему другу. Лева сам открыл ему дверь, где-то в глубине квартиры мелькало недовольное лицо Людмилы. Она считала, что они с Дмитрием поссорились, поэтому выходить к гостю не стала. Лева же, напротив, был очень оживлен, его зеленые глаза с карими крапинками блестели, редкие волосы торчали в разные стороны, напоминая младенческий пух.
— Что это ты такой веселый? — подозрительно спросил Дмитрий.
— Да так, — загадочно ответил Лева, — хорошие новости.
— С Людмилой разводишься? — совершенно искренне предположил Дмитрий.
— Эх, Митя, твоими бы устами да мед пить, — вздохнул Лева. — Как же я ее брошу одну на старости лет? Но новость моя, хоть и другого рода, очень даже неплохая. Я нашел работу! — и Лева торжествующе взглянул на приятеля.
— Здорово! Старик, я тебя поздравляю!
Дмитрий был на самом деле очень рад. Он знал, что вот уже несколько лет Лева, как и многие люди его возраста, фактически сидел без работы. Был он известным в узких научных кругах физиком-экспериментатором. Но за последние годы оборудование в его институте и сотрудники состарились, молодежь разъехалась работать по контракту в Америку. Постепенно Левину лабораторию распустили, вернее, отправили в бессрочный неоплачиваемый отпуск. С тех пор Лева перебивался случайными заработками и считал для себя редкой удачей, если ближе к лету ему удавалось найти учеников.
— Опять будешь каких-нибудь недорослей к экзаменам готовить? — спросил Дмитрий.
— Нет, лучше! Я нашел место сторожа в одной коммерческой фирме. Дежурить надо через ночь, оплата 500 баксов. Для меня это фантастические деньги.
— Ты пойдешь в сторожа? — еще не веря услышанному, спросил Дмитрий. — В твои-то годы!
— В мои-то годы, — спокойно произнес Лева, — пора уже распрощаться с амбициями, а надо с благодарностью принимать от жизни любые подачки. Если мои знания никому здесь оказались не нужны, пусть хотя бы пригодится моя бдительность. К тому же работа там совершенно непыльная. Буду сидеть, читать, телевизор смотреть. От Люды опять-таки отдохну. Плохо разве? Ну, ладно, говори, что у тебя случилось. Опять что-то с Настей?
— Да, — медленно произнес Дмитрий, — пойдем на кухню, там я тебе все расскажу.
— Нет, на кухне стены имеют уши, то есть там все время Люда крутится. Пойдем лучше ко мне, там нам никто не будет мешать.
Лева внимательно выслушал Дмитрия, подумал немного и произнес:
— Да, занятная история. Мне даже завидно, со мной уже давно ничего подобного не происходит. А тут тебе и романтика, и тайна, и страсть.
— Не знаю, у меня уже от всего этого голова кругом идет. И вообще, тебе не кажется, что я влип?
— Нет, — спокойно сказал Лева, — разве кто-то ограничивает твою свободу или вынуждает тебя к чему-то? Ты свободен сам выбирать свой путь. Ты сам знаешь, чего хочешь?
— В каком смысле?
— Не прикидывайся дурачком! Хочешь ты, чтобы эта девушка оставалась с тобой, или же ты предпочтешь спокойное и размеренное одиночество.
— Даже не знаю, — задумчиво произнес Дмитрий. — Когда я согласился пустить ее к себе, я думал, что она несчастная девчонка из трудной семьи и ей негде жить. Конечно, она мне нравилась, но я и помочь ей хотел.
— Да, конечно, жалость — мощная движущая сила, — с легкой иронией произнес Лева, — но ты, мой дорогой, не из тех людей, которые могут чем-то долго заниматься из жалости. Так что не надо строить иллюзий. К тому же, по-моему, девочка доставляет тебе немало приятных моментов.
— Ну да, только мне все время кажется, что я участвую в каком-то дурацком фарсе. И эти ее разговоры о любви. Да я ей просто не верю. Мне кажется, что Настя повторяет их как заклинание, что она хочет отвлечь мое внимание для каких-то своих целей.
— А тебе не приходит в голову, — сказал Лева и пристально посмотрел на Дмитрия, — что она на самом деле тебя любит? Думаешь, такого быть не может?
— Может, — ответил Дмитрий, — но это-то и пугает меня больше всего. Я не готов. И еще, знаешь, иногда у меня появляется ощущение, что весь мир просто помешался на любви. О любви поют, сочиняют стихи, пишут романы, снимают кино. Просто настоящая эпидемия любви. Такая чума двадцатого века, СПИД номер два. Ведь это же болезнь, которая косит всех подряд. В юности ее переносишь очень тяжело, рискуя если не жизнью, то рассудком. Зато потом вырабатывается иммунитет, и ты уже не можешь заразиться, даже если очень хочешь, — грустно добавил Дмитрий.
— Вот что я тебе скажу, мой дорогой, — задумчиво произнес Лева, — твое представление о любви чудовищно искажено. Как ты думаешь, для чего снимают все эти бесконечные любовные мелодрамы, почему твои романсы приходят послушать немолодые, замученные жизнью люди? Потому что каждому человеку нужна любовь. Нужна как воздух, как еда, как смысл безрадостного человеческого существования. И ты не исключение из общего правила. Тебе любовь нужна не меньше. И ты можешь сколько угодно говорить о своем мнимом иммунитете, меня ты не обманешь. Ты верно сказал, что не готов. Ты просто-напросто боишься любви, ты превратил себя в кусок льда, и теперь тебе страшно растаять.
— Конечно, страшно, — не стал спорить Дмитрий, — потому что, стоит льду растаять, как на его месте не оказывается ничего, кроме лужи. А кому нужна эта жалкая теплая водичка?
— Эх, ничего ты не понимаешь, — вздохнул Лева, — даже не знаю, как тебе объяснить. Вот слушай, — он протянул руку к стеллажу и достал книгу в простом переплете из черного коленкора. На обложке золотом был вытеснен крест. — Это Новый Завет, — сказал Лева, — сейчас я тебе прочту, что пишет про любовь апостол Павел. Слушай, — он надел очки в тонкой металлической оправе и сразу открыл книгу на нужной странице. Видно, Лева часто перечитывал это место. Лева откашлялся и начал: — «Любовь не превозносится, любовь не гордится, любовь не ищет своего, любовь долго терпит, любовь всему верит». Я думаю, на первый раз этого достаточно. Запомни, пожалуйста, эти слова, особенно про то, что любовь всему верит. Я думаю, теперь тебе есть над чем подумать.
3
Прошло полтора месяца с тех пор, как Настя поселилась у Дмитрия. И если сначала их совместная жизнь напоминала Насте сплошной сверкающий фейерверк, а потом тихую, но радостную мелодию, то теперь девушка все чаще чувствовала скуку и пустоту. Насте казалось, что она с огромным трудом и предвкушением победы забралась на вершину крутой горы. Да, она достигла своей цели, но пути вверх дальше не было. Теперь ее ждал только спуск.
Крошечная квартирка Дмитрия сделалась Насте тесна, как рубашонка выросшему ребенку. Девушка то и дело натыкалась на беспорядочно разбросанные предметы. От многодневного слоя пыли щекотало в носу. Настя, забывшая, когда она в последний раз держала в руках тряпку и веник, сделала попытку прибраться. Но тут же наткнулась на яростное сопротивление Дмитрия.
— Только ничего не трогай! — заявил он. — И не смей вытирать пыль, иначе ты непременно что-нибудь разобьешь.
— Но ведь скоро мы будем погребены под этой пылью! — пыталась убедить его Настя. — Ведь и так уже трудно дышать. Если ты боишься доверить мне уборку, вытирай пыль сам или давай это сделаем вместе.
— В другой раз, — отмахивался Дмитрий, — сейчас у меня нет на это времени.
Обычно Дмитрий очень рано уходил из дома, а возвращался так поздно, что пыль уже делалась незаметной и идея уборки отпадала сама собой.
Слишком часто Настя оставалась предоставленной самой себе. К этому она тоже не была готова. Сначала она с утра до вечера бродила по городу. Девушка полюбила Петербург, но странной, немного болезненной любовью. Этот город представлялся ей прекрасным, но холодным творением рук Мастера, которого мало интересует жизнь обычных людей с их радостями и печалями. Дворцы, изысканные дома с фонарями окон, навеки застывшие атланты и кариатиды, каменный сфинкс с непроницаемым лицом — все они не замечали людей, а лишь любовались своим отражением в холодных серых водах Невы и многочисленных каналов.
В какой-то момент Настя почувствовала, что не может больше бродить по городу в одиночку. Эта ледяная красота начала подавлять ее. Дмитрий редко составлял ей компанию. Он был все время занят, летом у ансамбля прибавлялось работы. Разбогатевшие петербуржцы приглашали их петь на дачах, выступать на арендованных речных трамвайчиках, помимо этого были и заранее запланированные концерты. Настя очень любила сопровождать его на репетиции и выступления, правда, Дмитрий не всегда позволял ей это. Иногда он заявлял:
— Ты меня отвлекаешь, я чувствую на себе твой взгляд, и от этого мне трудно петь.
Но иногда его настроение неожиданно улучшалось, и он сам звал Настю с собой. Это случалось не так уж часто, но тем не менее Настя успела стать в ансамбле почти своей. Вот только одна из певиц, Вероника, почему-то бросала на Настю свирепые взгляды.
А с одним из гитаристов у Насти сложились вполне приятельские отношения. Его звали Саша Сенько, ему было чуть меньше тридцати лет. Высокого роста, с волнистыми черными волосами до плеч, он выглядел очень импозантно и даже был похож на цыгана, особенно когда вдевал в ухо серебряное кольцо серьги. Второй гитарист, Андрей Танаев, выглядел таким мрачным и неразговорчивым, что Настя никогда не делала попыток с ним пообщаться. Однажды она спросила у Саши, отчего Андрей всегда такой суровый.
— Пустяки! — расхохотался гитарист. — Он просто недавно вшился и теперь переживает. И пить ему хочется, и страшно. На самом деле это ерунда. У меня сосед уже раз пять, наверное, вшивался и всегда начинал пить после этого. И ничего, жив. Это же психотерапия чистой воды, на самом деле никакой угрозы жизни нет, все держится на одном страхе.
Настя с невольным уважением взглянула на Андрея. Ей показалось, что она разглядела на его сумрачном лице печать смерти, которую он носил в виде капсулы где-то в области предплечья.
Был в ансамбле еще один Александр, которого все, чтобы не возникало путаницы, звали Саньком. Это был как раз тот самый танцор, который с самого первого дня знакомства с веселым дружелюбием смотрел на Настю. С ним-то девушка и общалась чаще всего в перерывах между выступлениями и во время перекуров на репетициях. Санек приехал в Питер из Карелии, жил у своей тетки. Когда-то он учился и жил в интернате общества «Олимпийские резервы». Длилась спортивная карьера Санька недолго, всего лишь год. Тренер по гимнастике понял, что олимпийского чемпиона из мальчишки не получится, и Санек был отправлен доучиваться в свой городок. И все же навыки, полученные в спортшколе, очень ему пригодились, он мог пройтись колесом, сделать сальто и выделывал ногами такие лихие коленца, что даже профессиональные танцоры восхищенно цокали языком.
Сам Санек к своей танцевальной карьере, как, впрочем, и к цыганским песням, относился очень спокойно. Его увлекало совсем другое. Он был фанатиком шахматной игры. Стоило ансамблю сойти со сцены и расположиться в гримерной, как Санек тут же располагался где-нибудь в уголке с миниатюрной шахматной доской и крошечными магнитными шахматами.
Руководил ансамблем Николай Владимирович Белов, скрипач, единственный музыкант, к которому полагалось обращаться по имени отчеству. Было ему уже за сорок, он не выговаривал несколько согласных звуков, питал слабость к кружевным воротничкам и разгадыванию кроссвордов, а также метался от одной солистки к другой, мучительно выбирая между Машей и Вероникой.
4
Обе молодые женщины были солидарны в своей неприязни к Насте. Очень скоро Настя поняла, что это Вероника терпеть ее не может, а Маша просто поддерживает подругу. Когда Настя находилась в одном помещении с солистками, она старалась держаться от Вероники подальше. Девушке казалось, что та только и ждет удобного момента, чтобы со злобным шипением вцепиться ей в волосы. Маша держалась гораздо спокойнее. Она просто подавляла Настю своим насмешливым и высокомерным безразличием.
И все же, когда обе они облачались в яркие шелковые платья с широкими рукавами и юбками, распускающимися подобно цветам, Настя не могла удержаться от зависти. Она многое бы отдала, чтобы оказаться на месте этих женщин. Всегда ненавидевшая декоративную косметику, Настя ловила себя на том, что тоже хочет густой черной линией подвести глаза, накрасить губы яркой, с жирным блеском, помадой, наложить румяна так, чтобы на ее щеках распустилось бы по алой розе. Конечно, она никогда этого не сделает. Она будет только наблюдать и слушать.
Когда Вероника начинала петь, Настя готова была простить ей и злобные взгляды, и запах дешевых духов, и дурацкое выражение «без понятия», которое она умудрялась вставлять чуть ли не в каждую фразу. Пела Вероника великолепно. У нее было контральто, низкий голос, который мог шелестеть, как осенние листья, или подниматься с мощью упругой волны. Она обычно пела тягучие, надрывные романсы о тяжелой доле брошенной женщины, о разбитом сердце или народные песни, например, о солдате, погибшем вдали от дома, о девушке, отданной замуж в чужую деревню, где живут злые люди.
У Маши было звонкое сопрано, и она все больше пела озорные, залихватские песни, под которые сама же и плясала, поводя плечами и звеня монистами.
Когда «Цыганский двор» приглашали выступить на пирушке бизнесменов, то вечер обычно начинался с веселых песен, под которые бизнесмены, изрядно выпив, пытались танцевать вместе с «цыганами». А уже ближе к ночи, когда каждый обладатель сотового телефона начинал грустить, вспоминая маму, а может быть, должников или кредиторов, тогда наступало время триумфа Вероники. Высшим пилотажем для нее было выжать из глаз какого-нибудь квадратного, упакованного в костюм от Версаче нового русского скупую слезу. Слезы были верным показателем того, что обломится дополнительный заработок. Обычно деньги совали в руки, но как-то раз один изрядно уже набравшийся гость кинул несколько новеньких сотенных купюр прямо Веронике под ноги. Вероника тут же нагнулась, подняла и бережно спрятала деньги. В отличие от щедрого бизнесмена она не читала русской классики и не знала, что когда-то в России был обычай кидать деньги под ноги цыганкам, чтобы те топтали их.
На самом деле Веронику нельзя было назвать совсем необразованной. Когда-то она даже закончила педагогический институт, но учительницей пения никогда не работала. Она пела. Недалекая, неряшливая, не слишком добрая и не в меру завистливая в своей обычной жизни, Вероника моментально преображалась, стоило ей выйти на сцену. Эта разница была заметна всем, в том числе и самой Веронике. Ей казалось, что поет не она, а неведомая ей женщина, заключенная в ней, как в темнице. И единственный способ выпустить ее на волю — это начать петь. Иногда Вероника пугалась своего голоса, его таинственной силы. Но стоило ей замолчать, как она опять становилась самой собой, Викой Верещагиной, пока еще молодой, но все еще незамужней женщиной, хозяйкой однокомнатной квартиры на окраине Петербурга.
Вероника знала, что точно такая же квартира, но на другом конце города есть у Дмитрия. Иногда Вероника мечтала о том, какая бы отличная трехкомнатная квартира могла бы получиться из этих двух. Но Бог с ней, с квартирой, ей нужен был этот мерзкий, вспыльчивый и мрачный Зайцев, а не его проклятые метры.
Уже лет пять, с тех пор как он появился в ансамбле, Вероника не прекращала попыток завоевать его расположение. Но все безрезультатно. Конечно, она не скучала в одиночестве, у нее были мужчины, которых она небрежно называла эпизодами. Были среди них и владельцы неплохих квартир, и, возможно, из этих эпизодов вполне могло бы получиться что-нибудь полнометражное. Но каждый раз, когда ансамбль собирался всем составом и Вероника наталкивалась на обычно усталый, иногда мрачный и изредка веселый взгляд черных глаз Зайцева, она себе говорила: «Нет, Верещагина, только он». Дмитрий будоражил ее воображение, мысль об их возможной близости горячила ее кровь и заставляло сердце биться чуть ли не возле горла.
Сначала Вероника возлагала очень большие надежды на свои внешние данные. Она сидела на диетах, меняла макияж, менять цвет волос, к сожалению, запрещалось: цыганки должны быть темноволосыми. Однажды у одного знакомого химика она добыла флакончик с феромонами, веществами, запах которых должен будить в самцах дикое желание. Но все было тщетно, Зайцев тогда только поморщился и отошел подальше.
Вероника знала, да и все в ансамбле знали, что у него есть какая-то пассия в Эстонии. Изредка она приезжала к нему в гости, Зайцева же их руководитель не отпускал, поскольку Дмитрий был единственным солистом их ансамбля. Наконец, Вероника почувствовала, что эстонка сошла со сцены. И тут же, не успела она сделать последнюю и решающую попытку, появилась эта малолетка.
— Да что он в ней нашел? — готовая заплакать, спрашивала Вероника у Маши. — Ни кожи, ни рожи. Сначала с какой-то немыслимой стрижкой пришла, потом вообще чуть ли не лысая. Да она просто неполноценная, наверное! Маш, ты же цыганка, сделай что-нибудь. Приворот какой-нибудь, чтобы он только на меня смотрел, или отворот, чтобы эта тварь от него отвязалась.
— Ерунда это все, — меланхолично отвечала Маша, разглядывая свой нос в зеркальце пудреницы, — я в эти сказки не верю. Да и вообще, зачем он тебе сдался? Вечно без денег, психованный какой-то. Сколько раз богатые Буратинки тебе всякие намеки делали, кажется, есть из кого выбрать, а ты на Митьке как зациклилась, так и ни с места.
— А ты сама, — Вероника переходила в наступление, — что же ты не найдешь себе кого-нибудь с долларами и иномаркой?
— На дух их не переношу, — брезгливо отвечала Маша.
— Вот именно, — вздыхала Вероника. — Эх, будь моя воля, эту девчонку своими бы руками…
— Неужели убила бы? — наконец оживилась Маша и оторвалась от пудреницы.
— Да нет, черт с ней, пусть живет, дрянь такая.
5
А Настя и не подозревала, что причина Вероникиной неприязни была в элементарной ревности. Тем более что Дмитрий никогда не рассказывал Насте о том, что Вероника давно пытается добиться его расположения. Он считал, что чем меньше говоришь об этом, тем меньше даешь повода для назойливых приставаний, которые изрядно портили ему существование.
Была еще одна причина, по которой Настя очень любила бывать на концертах «Цыганского двора». Дмитрий во время выступления превращался в человека, который когда-то перевернул все Настино существование. Ведь она больше всего любила его именно такого, мечтательного, романтичного, со страстно вспыхивающими глазами, с голосом, источающим мед и слезы.
Когда концерт заканчивался, Дмитрий снимал алую рубаху, цветной пояс, вынимал из уха серьгу, и, казалось, вместе со всем этим он снимал лучшую часть самого себя. Он превращался в задумчивого, часто мрачного мужчину, который искоса поглядывал на Настю, как будто хотел в чем-то упрекнуть или даже уличить ее.
Настю пугали и утомляли перепады его настроения. Еще вечером он был весел, разговорчив, рассказывал ей о своем детстве, о своих странных и забавных приятелях, ночью был таким нежным и страстным, что Насте хотелось плакать от счастья. А утром казалось, что она проснулась рядом с совершенно другим человеком. Да, почему-то именно по утрам он был особенно мрачен. Может быть, его мучили кошмары? Но нет, он же признался как-то, что почти никогда не видит снов. Дмитрий молча выпивал свой кофе и убегал, порой забывая поцеловать Настю на прощание. Иногда он звонил ей среди дня и предлагал где-нибудь встретиться.
«Похоже, он считает, что я всегда наготове, сижу и жду его звонка», — сердито думала Настя.
На самом деле, так оно и было. Только в его обществе Настя была оживленной и общительной, но стоило им расстаться хотя бы ненадолго, ее внутренний темп сразу же замедлялся. Оставшись одна, Настя бессмысленно слонялась по квартире, иногда выходила в магазин, где, уже наученная горьким опытом, покупала лишь самые простые и дешевые продукты.
Дмитрий был скуповат. Сейчас он неплохо зарабатывал, но продолжал экономить на всем. Настя находила в характере любимого все новые и новые противоречия. Например, он всегда в метро, на улице, в больших магазинах подавал нищим. Подавал немного, просто, не глядя в глаза просящему, совал в сложенную лодочкой ладонь сто- или двухсотрублевую бумажку.
Настя нищим подавала довольно редко. Сначала она должна была хорошенько рассмотреть просящего, и только если ей казалось, что он действительно беден и честен, она давала деньги. Давала обычно гораздо больше, чем Дмитрий, причем в свое время Настя даже выработала своеобразный тариф. Женщинам, просящим на лечение ребенка, она давала 10 тысяч, а чисто, но бедно одетым старушкам — 5, «людям беженцам» не давала обычно ничего.
Когда Настя только увидела, как Дмитрий подает всем подряд, ей стало стыдно.
«Какой он добрый, добрый без рассуждения», — подумала она.
— Скажи, а почему ты подаешь даже явным мошенникам?
— А потому, что это не мое дело, — ответил Дмитрий, — когда у человека просят, а ведь просят они такую малость, не нужно рассуждать. Надо просто подать, и все. Если начать разбираться, кто мошенник, а кто нет, кто достоин твоей помощи, а кто нет, то придешь к выводу, что подавать не нужно вообще никому.
«Да, — подумала Настя, — моя мама так и поступает, никому не подает. Хотя она и нищих-то сейчас редко видит, она же по городу в автомобиле перемещается.
— Мне ничего не стоит подать сто или двести рублей, — продолжал Дмитрий, — я всегда откладываю мелкие купюры и держу их наготове в кармане джинсов.
— А ты, наверное, и в долг даешь так же легко? — спросила Настя.
— А в долг я не даю никогда и никому, — твердо ответил Дмитрий, — у меня такой принцип.
— Даже друзьям? — изумилась Настя.
— Никому. Лучший способ превратить друга во врага — это одолжить ему денег. У меня недавно попросили одни знакомые триста долларов. Знаешь на что? На кожаный диван! — Дмитрий произнес это с таким возмущением, что Настя невольно улыбнулась. — Кожаный диван! — никак не мог успокоиться Дмитрий. — Как будто это предмет первой необходимости, как будто люди умрут без этого дивана.
«Значит, не такой уж он добрый, — поняла Настя, — и нищим он подает не из жалости, а чтобы избежать уколов собственной совести».
Был у Дмитрия еще один принцип. Он одевался только в секонд-хэнде, мог часами самозабвенно копаться в коробках, выбирая вещь поновее и интереснее. Настя заметила, что у питерцев вообще такой стиль. Даже вполне обеспеченные люди по выходным ездили на развалы одежды, а потом звонили друг другу и хвастались дешевизной купленных брюк или курток.
Настю все это стало немного раздражать. Всю сознательную жизнь у нее были деньги на расходы, не слишком большая, но постоянно восполняемая сумма. Сначала безденежье ее даже развлекало, но теперь страшно надоело.
«Какая дикость, — думала Настя, — я не могу себе позволить пойти, когда мне хочется, в кафе или купить ту еду, к которой я привыкла. Ну да, а что я, собственно, хотела? Ведь я же живу за чужой счет, у меня нет своих денег, я просто-напросто содержанка. Может быть, позвонить брату? — мучительно размышляла она. — Да нет, это будет против правил».
Настя все время чувствовала, что ведет игру с жесткими правилами, нарушать которые она ни в коем случае не должна. Она знала, что нельзя обращаться за помощью к родным. Настя продолжала посылать домой электронные письма, очень осторожно, чтобы никто не догадался, откуда они на самом деле отправлены. Регулярно, примерно раз в две недели, Настя появлялась в кафе «Интернет». Однажды там она нос к носу столкнулась с Левой.
— Привет! — спокойно сказал он. Казалось, Лева совсем не удивился этой встрече.
— Добрый день, — пробормотала Настя, — вот зашла чайку попить.
— Что новенького в Интернете? — не поддался на ее уловку Лева.
— Ничего особенного, — мрачно ответила Настя, — связь плохая, страницы все время виснут. Мне все это очень быстро надоело, и я вышла.
— Что делать? — в тон ей ответил Лева и покачал головой. — Наши сети никуда не годятся.
На следующий день Лева счел нужным встретиться с Дмитрием и сообщить ему:
— Слушай, Митя, внимательно, новые подробности о жизни шпионки Насти. Твоя подружка, оказывается, хакер.
— Что это такое? — испугался Дмитрий.
— Это взломщик компьютерных сетей. Хакеры проникают в базы данных банков, чтобы перевести на свой счет астрономические суммы денег. В основном этим занимаются молодые люди, с детства привыкшие к компьютерам и не растерявшие гибкости мозговых извилин.
— А где ты ее встретил?
— Есть у нас одно местечко в городе, откуда любой желающий может послать письмо по электронной почте. Настя очень неплохо смотрелась за компьютером, и сразу было понятно, что для нее это привычное занятие.
— Ты хочешь сказать, что она из этого места при всех взламывала банковские сети?
— Нет, конечно, — рассмеялся Лева, — да и хакером я назвал ее в шутку. Просто Настя открылась нам еще с одной стороны. Знаешь, когда я увидел ее там, то подумал, что у нее наверняка есть высшее образование.
— Высшее образование? В семнадцать лет, что ты несешь!
— А с чего ты взял, что ей семнадцать? Она сказала? Она тебе много чего сказала и еще скажет. Я уверен, что она старше. Вот смотри, Мишке твоему шестнадцать, да? — Дмитрий кивнул. — А теперь попробуй, поставь их мысленно рядом и сравни. Правда же, она его значительно старше. Я сужу не по внешнему виду, выглядит она действительно очень молодо, а по ощущению.
— Девочки вообще взрослеют быстрее, — неуверенно заметил Дмитрий.
— Да что ты со мной споришь? Надо же, какой упрямый! Ты радоваться должен!
— Чему? — не понял Дмитрий.
— Тому, что ей не меньше двадцати, а значит, она взрослый человек, и ты можешь уже не бояться, что ее родители и общественность привлекут тебя к ответственности за совращение малолетних. Понимаешь?
— Действительно, — пробормотал Дмитрий.
Кажется, Лева прав. Но Дмитрию с трудом верилось, что его Настя, девочка с ровной спиной, худенькими лопатками, трепетными веками и нежным ртом не так юна, как ему казалось. Дмитрию стало грустно. Он понял, что ему жаль расставаться с мифом о беззащитной, бездомной девочке, которую он впустил в свой дом и в свое сердце.