«Как же странно устроен мир!» — подивилась юная принцесса, рассматривая вспоротый живот гвардейца.

Оставим на время нашу милую Лареллу придаваться грустным мыслям и воспоминаниям в одиночестве. Поспешим, дружочек, за нашими храбрыми героями. И углубимся в запутанную паутину переулков и улочек прекрасной и таинственной Наррои — города, в который они прибыли накануне вечером.

Если не довелось тебе побывать в столь сказочном месте, то можно сказать, что ничего ты в этой жизни и не видал. Селения восхитительнее не создавала еще ни рука человеческая, ни длань божественная. Это и сейчас так. А уж во времена, о которых я веду рассказ, Наррои и вовсе воплощала в себе образ романтичной Любви и Тайны, выраженной в камне.

Этот город не походил на все прочие города королевства Анкалов, как не похожа родинка на белую кожу тела красавицы. Не похожая, но придающая пикантности всему образу, как та же родинка над пухлыми губками обольстительницы.

Прежде всего, Наррои была богата невероятно. Стояла она в дельте полноводной реки и давшей городу имя. Той самой реки, по которой так удобно доставлять любые грузы в порт королевства.

Но кроме речных пристаней имелась тут и очень удобная, тихая и глубоководная гавань, способная принимать даже тяжелогруженные торговые корабли. Стоит ли упоминать о том, что от стен благословенной Наррои расстилали свои ленты два больших тракта, ведущих на север и запад?

По вполне понятым и далеким от романтики причинам, город облюбовал торговый люд, способный себе позволить обустройство резиденции в этом благословленном Отцом месте. Поэтому главные улицы Наррои были украшены не великолепными особняками, а скучными и такими примитивными конторами судовладельцев и торговых факторий. За что аристократы королевства эту цитадель стяжательства несколько призирали.

Но когда презрение мешало искренней и незамутненной любви? Потому что нигде в государстве не было столь романтичных нравов, столь привлекательных обычаев и милых правил, как в Наррои. Нигде столь пышным цветом не цвела куртуазная любовь, которой с восхищением придавались полнотелые, вскормленные на сладком южном вине, черноокие красавицы. И нигде не было столь синего неба, столь яркого солнца, и столь теплого бриза, чтобы слова любви сами слетали с уст…

Потому Наррои была праматерью не только баснословных капиталов, рано или поздно обзаводящиеся титулами (тогда как наоборот случалось крайне редко). Но и родиной для блистательных художников, поэтов, музыкантов. Ах, ноты и звуки тут рождались сами собой, лишь стоило увидеть белоснежных голубей на площади Сант-Ре. Особенно если выпить стаканчик-другой местного красного вина, да пройтись по тенистым улочкам, вдоволь налюбовавшись на местных красавиц с волнительно глубокими декольте, обнажающими золотистую кожу…

Но я отвлекся, мой юный друг. Прости рассказчику столь невинную слабость. Итак, поспешим вслед за принцем и его братом, которые успели соскучиться, пока я мысленно петлял по старинным переулкам Наррои.

* * *

Его Высочество, растянувшись на кровати не снимая сапог, изволил зевнуть в кулак. И лениво перевернул страницу небольшого томика, взятого в дорогу нарочно на такие вот случаи. В недолгой его жизни вояжировать принцу доводилось много и часто. И Дарин на собственном опыте знал, что в путешествии самым злостным врагом становятся не плохие дороги, уставшие лошади, клопы и еда на постоялых дворах. Все это мужественный человек стерпеть в состоянии.

А вот скука ожидания, которая может подстеречь за любым поворотом, досаждает больше, чем блохи. И ждать в пути приходится долго и часто — свежих лошадей, благоприятной погоды, не к месту упившегося кучера, открытия ворот и многого другого. Или, вот как сейчас, собственного брата, еще накануне изволившего уйти на встречу с информатором, но до сих пор не объявившегося.

И стоило принцу проклясть герцога в очередной, наверное, трехсотый раз, как тот появился на пороге. Далан был утомлен и измучен, о чем свидетельствовали темные круги под глазами, впалые щеки и легкий, но устойчивый запах вчерашнего вина. Но подбородок у юноши был свежевыбрит, из-под небрежно завязанного джеркина виднелась чистая рубашка. И запах серной воды, которыми славились горячие купальни Наррои, перебивал даже едкую вонь прокисшего благородного напитка.

Принц поднял голову, наблюдал за вошедшим братом исподлобья, заложив страницу, на которой остановился, пальцем.

— Что это ты читаешь? Может, и мне стоит просветиться? — поинтересовался блондин, жадно, прямо из кувшина, до его появления мирно стоявшего на столе, глотая чистую воду.

Вообще, за Даланом водилась такая странность. В беспробудном пьянстве он никогда уличен не был. Но вот воду поглощал в неимоверных количествах и исключительно с утра. Наверное, это было особенностью организма юного герцога.

— Может и стоит, — не стал спорить принц, рассматривая младшенького, несколько презрительно кривя губы. — Труд называется «Книга старцев». О месте женщины в жизни. Желаешь послушать?

Блондин махнул рукой, мол: «Валяй!». Его Высочество перевернулся на спину, закинув одну руку за голову и держа раскрытый томик перед лицом, хорошо поставленным голосом прирожденного чтеца, подчеркивая особо значимые фразы, зачитал.

— «Отвечал ей архиепископ: «Разве не знаешь того, что ты женщина? И что с помощью женщины Нечистый преследует святых?»

— Вот! Я всегда был уверен в собственной святости, — возликовал герцог, отдуваясь и деликатно рыгнув, вернул полупустой кувшин на стол, — а вы мне не верили! Меня вон тоже женщины просто преследуют.

— Погоди радоваться, — в полете срезав крылья юной мечте, оборвал его коварный брат. — Послушай, что есть истинный, благословенный брак. «С тех пор, как я женился, не осквернились мы общением, ни она, ни я. И она пребывает девицей. Каждый из нас спит отдельно, ночью мы носим власяницы».

— А без власяницы никак? — жалобно протянул блондин, присаживаясь на край стола.

— То есть, с остальным ты, в принципе, согласен? — приподнял бровь Дарин, выглядывая из-за края книги.

— Нет, ну в принципе… — задумался юный герцог. — Речь-то о жене идет, верно? О посторонних девицах тут ничего не сказано, так? Я полностью готов не оскверняться с супругой ночным общением. Тем более, если это поможет стать чище душой и телом. Только вот власяница меня смущает… Боюсь, что девочки ее не оценят.

— Хорошо, — кивнул головой принц, решивший лишить юношу последней надежды, — тогда так. «Святой брат просил Абба Даниеля: «Дай мне одну заповедь, и я соблюду ее». Он ответил: «Никогда не касайся одной с женщиной миски, не совершай трапезы с ней — тем самым ты избежишь искушения Нечистого».

— А есть-то вместе почему нельзя? — обалдел Далан.

— Наверное, святые отцы подозревают, что от ее миски ты можешь заразиться похотью и нечистыми желаниями, — пожал плечами Дарин, закрывая книгу и откладывая ее в сторону.

Юноша, чуть хмурясь, всесторонне обдумал его слова. Почесал ногтем бровь и вдруг просветлел лицом.

— Я знал! Наверное, я знал это всегда! — возликовал он. — Мне лет одиннадцать было, когда я стянул у графини Вуар с тарелки тарталетку. Видимо, она меня и заразила! А то «природные склонности» да «природные склонности»!

— Насколько я помню, — принц подпихнул кулаком подушку и сел на кровати, скрестив руки на груди, — от графини Вуар ты вполне мог заразиться и чем похуже. И отнюдь не через тарелку. Это же она тебя невинности лишила?

— Да, но мне бы и в голову не пришла идея возлечь с ней, если бы я не заразился от нее похотью, — твердо настаивал на своем герцог. — И, вообще: «Супругу должен избегать жены своей и возлежать с ней на ложе в воскресенье и в праздники», — возведя невыносимо голубые глаза к потолку, юноша продемонстрировал, что и сам недурно знаком с писаниями святых отцов. — А, между прочим, праздников этих по канону в году аж 128. «А также днем, по средам, по пятницам, во время постов…». Кстати, в общей сложности 86 дней! «…90 дней до родов и 40 дней после них». Короче, сделать одного ребенка еще можно, хотя и сложновато. А вот на второго уже и рассчитывать нечего! Так что, к благородным лордам все это не относится. Потому что наша задача — продолжить род. От тебя вон сам король потребовал не менее двоих сыновей.

— То есть, ты считаешь, что все это пишется для простого народа, а не для дворян? — принц снова, весьма иронически, приподнял бровь.

Герцог уверенно кивнул. Потом что-то его, все-таки, смутило. Он пожевал нижнюю губу и решительно добавил:

— Для простого люда и для женщин любого сословия. Сама она ничего желать не должна, а только обязана мужа слушать. Кстати, это и у святого Августа есть: «Жена создана для послушания. Она должна уметь прясть и шить. Манеры ей должно иметь безупречные. Образованная женщина вызывает подозрение, ей нельзя доверять. Женщина должна уметь терпеть, помогать несчастным, исполнять волю мужа и родителей».

— Слушай, кажется, ты не зря штаны протирал в лучших университетах королевства! — восхитился не слишком щедрый на похвалы брат. — Мои поздравления.

Юноша, зарумянившись, изящно поклонился.

— Но при всем моем блестящем образовании я одного понять не могу. А именно: чего ты до сих пор на кровати валяешься? В девять нас ожидает осведомитель, который со мной общаться не пожелал. А колокол уже пробил половину восьмого.

Принц резко сел на кровати, меряя брата мрачным и ничего хорошего не обещающим взглядом.

— Нет, я ошибся, — рыкнул он, — вместо башки у тебя пивной котел! Помоги мне сапоги надеть!

Герцог на такую оценку своих умственных способностей явно обиделся. Но спорить не стал. С Дарином спорить вообще никому не рекомендовалось. Потому что в качестве аргумента Его Высочество и в глаз мог дать.

С другой стороны, такой аргумент еще ни один философ оспорить не сумел.

* * *

Поскольку наши герои собрались на тайную и не предназначенную для чужих взглядов встречу, то и экипировались они соответствующим образом. То есть, надели шляпы с черными пушистыми перьями, черные полуплащи на алых подкладках, и длинноносые маски. И хотя под солнцем — уже не палящим, но все еще изрядно припекающим — в плащах было жарко, а из-под лаковых масок пот катил градом, обычаи, царившие в городе, были строги.

Дело в том, что никто — ни городская стража, ни храмовые зазывалы, ни проститутки — не имели права отвлекать господ, пробирающихся по городу в подобном облачении. Зато любой прохожий, заметив, что за таинственными господами следят, с удовольствием бы об этом им сообщил. Но лишнего любопытства жители Наррои не проявляли. И так было понятно, что господа следуют в катакомбы, дабы в тишине старинных переходов обделать деликатные дела.

Вот если бы перья на шляпах были красными, то за героями немедленно увязалась толпа. Потому что алое украшение являлось знаком дуэлянтов. А столь милый любому дворянину способ выяснить, кто прав, в Наррои был запрещен законом. Поэтому поглазеть на дуэли и собиралось полгорода. Все-таки, с развлечениями и в столь благословенном месте образовались определенные проблемы.

Не остались бы без внимания и перья белые, особенно на шляпах аж двух мужчин разом. Потому что это значило, что они спешат на любовное свидание. Да не просто собрались посетить дом с добрыми и щедрыми девами. Их ждал волнительный вечер, а, может, и ночь с дамой честной, возможно и замужней, но пылающим любовью сердцем.

Нет, никого бы не удивило, что пылает оно сразу ради обоих. Как не удивило бы и то, что сердца горят сразу у двоих, например, у нежных сестер-близняшек. Но, согласитесь, от столь пикантной и сладостной тайны любопытство все равно разыгрывается, как аппетит от жгучего южного перца.

Черные же перья значили, что господа поспешают по делам тайным, но обыденным и не слишком интересным. Может, собираются убийцу для более удачливого конкурента нанять. Или договориться с лихими ребятами, которых в окрестностях Наррои водилось в избытке. Эти могли и соседскую контору поджечь. И приглянувшуюся дочку с солидным приданым выкрасть. Могли господа обтяпывать и дела судейские. Надо же где-то взятки судье передавать? Не ему лично, конечно, но лицу доверенному и проверенному. В общем, ничего любопытного и стоящего внимания.

Проходили же подобные встречи в одном месте — в катакомбах города. Это был уединенное, скрытое от посторонних глаз и, по понятным причинам, тихое место.

Задержка произошла только однажды — у малых городских ворот. Беспокоить господ, поспешающих по своим делам, никто бы не посмел. Но соблюдение порядка, предписанного магистратом, это и не беспокойство вовсе. Поэтому стражники в блестящих на заходящем солнце кирасах, преградили путникам дорогу, скрестив алебарды.

— Назовите свои имена и цель, вынуждающую вас покинуть стены города пешком! — потребовал тот, кто, наверное, был званием старше.

По крайней мере, усы, торчащие из-под шлема как часовые стрелки, у него были вполне сержантские.

— Господин Литкин с братом, — бойко отозвался герцог. — Следуем в лавандовые поля, дабы полюбоваться закатом.

Молчащий до сей поры стражник неопределенно хмыкнул, а у говорящего под роскошной лицевой растительностью обнаружилась широкая, блеснувшая крепкими зубами, ухмылка.

— Удобная какая фамилия, — оценил он. — В Наррои иметь такую — все равно, что никакой не иметь. И, главное, нету у господ и малой фантазии! Через наш пост, почитай, одни Литкины и проходят. И что за напасть такая?

— Просто благородное семейство Литкин весьма велико, — немедленно нашелся с ответом юный блондин. — Я и сам порой путаюсь, кто у нас кем друг другу приходится. А ваши ворота самые удобные. Я имею в виду, что они являются самыми удобными, чтобы добраться до лавандовых полей.

— Которые вовсе в другой стороне располагаются, — напомнил бравый страж, а его напарник поддержал приятеля коротким, но выразительным хохотком.

Служивых людей можно было понять. Скучно ведь стоять целый день под палящим солнцем, да и утомительно. Малые ворота — это вам не Большие. Тут если кто и проходил, так только нищие, да гонцы. Ну, или вот такие господа, поспешающие по своим делам. Чем несчастному стражнику себя развлечь? Разговорами разве что. И плевать ему, что кавалеры торопятся и сердятся. Он — стражник — лицо неприкосновенное, да и вообще находящееся на службе.

Только вот Его Высочество, как известно, до чужих нужд снисходил редко. Его занимали исключительно собственные дела и проблемы. Поэтому он и поинтересовался весьма раздраженно:

— А нельзя ли побыстрее?

Тон принца стражникам не слишком понравился. Арестовать господ без приказа они, конечно, права не имели. А вот задержать до часа, когда ворота закрывались, могли вполне. Собственно, именно это охранники и намеривались сделать, обиженные непочтительностью. Не вмешайся опять герцог.

— Не подумайте ничего плохого, — от всего своего чистого и искреннего сердца попросил Далан. — Мой многоуважаемый брат имеет в виду только то, что я непростительно промедлил с оплатой пошлины. Как известно, сначала следует закончить дела. А только потом начинать разговор, пусть даже и с такими храбрыми солдатами, как вы.

Пояснения герцога стражникам пришлись весьма по душе, и обида на надменного господина растаяла сама собой.

— Сколько там у нас пошлина нынче? — поинтересовался усатый у своего товарища.

— Вроде по золотому с рыла, — флегматично ответил второй охранник, элегически созерцая позолоченные закатом шпили Наррои. — В смысле с каждого покидающего город господина Литкина по золотому.

— А я слышал, что по два? — удивился блондин.

— Значит, по два, — не стал спорить разговорчивый стражник. — Ежели господа… Как вас там? В общем, если господа, чье имя я позабыл, желают любоваться закатом на лавандовых полях, то по два.

Господа желали. Что и подтвердили, выдав каждому вояке по два золотых.

— Вот и славно, — порадовался успешному окончанию дела усатый, прислоняя свою пику к каменной стене арки. — Проходите. Только помните, что с наступлением темноты ворота закрываются. И не открываются до рассвета ни за какую пошлину. Безобразий… на полях не чинить. Трупы в Наррои не кидать! А-то прачки уже жалуются — белье не постираешь. Кругом вспухшие мертвяки плавают! Никакой заботы о ближних!

— А куда их девать? — невинно поинтересовался герцог.

— А мне все едино! — отрезал охранник, грозно пошевелив усами на манер таракана. — Тока чтобы обчественный порядок не нарушали!

Герцог было хотел продолжить столь увлекательный и познавательный разговор, но изнывающий от нетерпения принц ему этого сделать не дал, абсолютно бесцеремонно утянув младшего брата под арку за шиворот.

Поспешим же и мы, дружок, за нашими героями, которые покинули уже городские стены. И, никем не тревоженные, спустились с холма, попав на обрывистый, покрытый сероватыми, медленно передвигающимися под порывами морского ветра, песчаными дюнами.

Им осталось только обогнуть по довольно широкой тропинке выступающий в море мыс, по щиколотку утопая в песке, смешанном с мелким гравием. Взобраться по вырубленной далекими предками прямо в скале, изъеденной ветрами и стертой сотней тысяч ног, лестнице. И углубиться в темноту гигантского пещерного зева. И мы следом. Вперед же!

* * *

Кто и когда вырыл в мягком песчанике катакомбы, доподлинно не известно до сих пор. Говорили старцы, что будто за много сотен лет до рождения наших героев, их обнаружил пастушок, искавший в прибрежных скалах козу. Но чего не знаю, про то врать и не буду. Тем более, как только речь заходит о таинственных, подернутой патиной времен, местах, то рядом обязательно крутится вот такой пастушок с козой. Который то ли провалился, то ли забрел, то ли его ветром занесло, но в результате обнаружилось Чудо. Так что, Нечистый с ними, пастушками и козами. Слишком много чести их поминать!

Кто бы их ни вырыл и открыл, а подземные ходы, начинающиеся в скалах и уходящие под город, впечатляли. Путаница переходов, залов, зальчиков, потаенных комнаток и тупиков походили на сыр. Как будто в огромную головку запустили не только голодную, но и весьма деятельную мышь. Это был целый подземный город, побольше, пожалуй, самой Наррои.

Надо сказать, что пещера на берегу была не единственным входом в катакомбы. Да что там! Точное число таких входов не знал никто. И по сей день жители этого славного города открывают все новые и новые лазы. Чем и пользуются без стеснения. А в те времена в ходах обустраивали погреба, склады и винные хранилища. Тем более что сухой, с постоянной температурой, воздух подземелий, как нельзя лучше подходил для хранения благородного напитка.

В катакомбах обитали существа и посерьезнее рачительных хозяек или опытных виноделов. Ходами охотно пользовались контрабандисты. Потому что укромных пещерок, выходящих в не менее укромные бухточки, тут было множество. Любили здесь переночевать бродяги и неприкаянные голодранцы. И те самые бравые, но нелюбимые законом ребята, тоже обитали тут.

Но основное предназначение катакомб заключалось совсем в ином. В ходах располагалось главное и единственное в Наррои кладбище. Опять-таки, неизвестно, кто и когда обнаружил такую особенность ходов, но тела здесь не гнили, а иссыхали. И родные трупы оставались навек практически свеженькими, только несколько пожелтевшими. Это ли не повод считать место благословенным?

Надо сказать, что жители Наррои отличались не только крайней романтичностью, но и большой набожностью. А также редкой по нашим временам привязанностью к родным усопшим. Это мы, дикие северяне, спешим закопать умерших или спалить их на кострах, словно стесняясь покойных. Нарроийцы же подобной грубостью нравов не отличались никогда. Они любили своих покойников. И те отвечали им полной взаимностью. В смысле, не спешили покидать этот мир.

И то правда! С кем же посоветоваться, как не с родной прабабушкой? Ведь умная была стерва! Да и сама старушка потомков своих любит и в совете не откажет… Думаете, что рассказчик сошел с ума? Ничуть не бывало! И я, и жители Наррои находились и находятся в добром здравии! Только не раз и не два я собственными ушами слышал, как какой-нибудь купец заявлял, что особо удачный способ обойти конкурента ему подсказал двоюродный дядя по линии матери. Именно там и подсказал — в катакомбах.

А сколько тут разыгрывалось любовных трагедий? Ах, как сладко щемит сердце, когда рыдаешь над телом возлюбленного, который так и не дожил до вашей свадьбы. И пусть с тех пор прошел не один десяток лет. Не будем мы вспоминать и о том, что возлюбленный, глядя на постаревшую деву, может, тихо радуется, что Отец его раньше прибрал. Тут ведь романтика и нежный флер любви имеет значение, а не грубая реальность.

А удовольствие иметь возможность раз за разом приходить и плевать на хладный труп своего врага? Кто бы из нас отказался от подобного шанса? Нет, все же стоит нам поучиться кое-чему у наших южных братьев.

Но я опять излишне увлекся собственными размышлениями. А тем временем наши венценосные путники, иногда останавливаясь на перекрестках запутанных коридоров и сверяясь с табличками, которыми заботливо были снабжены все ответвления, двигались вперед. Кстати, таблички тут служили не только дорожными указателями. Ими были снабжены и ниши, в которых, собственно, и покоились жители Наррои. Такие пояснения содержали не только имена и даты жизни покойников, но и — конспективно — основные жизненные вехи. А подобное чтиво бывает порой весьма поучительным.

— Так, мы, кажется, пришли, — щурясь в полумраке, оповестил герцог, — секция 54, третий коридор слева, Латиция Нурес.

Судя по именной табличке, скончалась несчастная Латиция от неразделенной любви к некоему господину Таруку, будучи замужем за фактором Нуресом. Видимо, не выдержало страдающее сердце такого удара судьбы. Впрочем, с равным правом можно было утверждать, что страдающую женщину от мучений избавил собственный любящий супруг. Или, например, жена того самого Тарука. А мог и он помочь расстаться красавице с земной скорбью, если уж она ему слишком надоела.

Его Высочество, с сомнением разглядывая сморщенную, желтую, как вяленый апельсин, покойницу, склонен был думать, что красавица банально скончалась от старости. Но, с другой стороны, ведь сказал великий, что любви все возрасты покорны?

Больше всего принца поразил тот факт, что покойница обряжена была в новое и совсем недешевое платье. Остатки ее волос кто-то тщательно расчесал, а выпавшие пряди аккуратно уложил на подушку рядом с головой. В костистых же ручках госпожа Латиция сжимала серебряные, украшенные кристалликами хрусталя, четки.

Дарин, конечно, слышал о нежной привязанности жителей Наррои к умершим, но даже предположить не мог, что они покойников переодевают в соответствие с требованиями моды. Но странно было и то, что никто не удосужился спереть ни дорогого платья, ни четок, которые тоже не три медяка стоили. Может быть, преступлению помешала глубокая набожность нарроийцев, может, их же прославленный романтизм. А, может, покойники с ними не только говорили, но и имущество свое защищать умели?

Так или иначе, а Его Высочеству стало неуютно. Хотя он не только мертвых — живых никогда не боялся. А тут — поди ж ты! — приобняла за плечи потусторонняя жуть.

— Где твой осведомитель? — раздраженно поинтересовался принц, на всякий случай кладя руку, затянутую в перчатку, на рукоять шпаги.

— Да сейчас явится, — беззаботно отозвался юный герцог, — у них с пунктуальностью не очень. Расслабься, нам спешить особо некуда. Вина хочешь?

Видимо, белокурого Далана мысли, смущавшие брата, нисколько не заботили. Как, впрочем, и почтение к этому месту. Он без всяких колебаний уселся на край ниши, потеснив ноги несчастной Латиции, и протянул принцу маленький бурдючок с вином.

Дарин в ответ только отрицательно головой покачал, нервно покосившись на покойницу. Ему померещилось, что лицо у мумии стало недовольным. Все-таки, это место на нежную душу Его Высочества действовало угнетающе.

* * *

В глубине коридоров, отдаваясь от стен эхом так, что сходу было трудновато определить источник звука, послышались шаги.

— Ты говорил, что он один появиться должен? — настороженно прислушиваясь и повернувшись лицом к ближайшему перекрестку, прошипел сквозь зубы Его Высочество.

— Должен, — не стал спорить герцог, спрыгивая с края ниши и берясь за собственную шпагу.

— Так вот, он там явно не один, — процедил Дарин и тут же резко развернулся на каблуках, прищурившись, вглядываясь в полумрак. — И идет твой осведомитель с двух сторон. Если, конечно, тут покойники к прогулкам не склонны.

— С трех, — обнадежил брата блондин, с тихим шорохом металла о кожу доставая клинок из ножен.

Его высочество обнажать собственное оружие не спешил. Помня о том, что второго шанса создать первое впечатление люди обычно не дают, и о том, что хорошая мина дороже денег, он гордо выпрямил спину. Принц откинул полуплащ назад, демонстрируя собственную ладонь, небрежно лежащую на эфесе. Выставил левую ногу вперед и глянул вдоль коридора так, как ему удавалось лучше всего. То есть, с неподражаемым призрением и пренебрежением ко всем, кого считал ниже себя. В смысле, ко всем людям в целом. Ну, кроме короля. Только его-то тут не было.

Злоумышленники действительно появились с трех сторон. Догадки о том, чем посетители зарабатывают себе на жизнь, пропали сразу. Уступив место твердой и непоколебимой уверенности. Перед братьями стояли те самые бравые ребята, по которым давно и зачастую совсем не безнадежно рыдали все виселицы славной Наррои.

Только «лесные братья», как предпочитали называть себя весельчаки, хотя вокруг города никаких лесов отродясь не было, носили красные косынки, повязанные на голову. Это тоже служило своеобразным, но обязательным отличительным знаком. И требовался он, наверное, для того, чтобы даже в темноте молодцев никто не принял за мирных торговцев. Хотя и беззвездной ночью любой слепой калека, страдающий крайней степенью опьянения, не перепутал бы эти откровенно бандитские хари с благообразными физиономиями мирных жителей.

Стоит отметить, что разбойники Наррои очень сильно отличались от своих собратьев, которых можно было встретить в других местах королевства. Выглядели они весьма живописно, и, естественно, крайне романтично. Глядя на них действительно поверишь романистам. Ради таких гордая и прекрасная герцогиня и вправду могла плюнуть на опостылевший замок, набившие оскомину драгоценности, и деликатесы, от которых нежный организм страдал хронической изжогой. И ушла бы в поля, искать счастья с милым в шалаше.

Состоявшие в неладах с законом красавцы, вышедшие со стороны правого и левого коридоров, остались на месте. Видимо, их единственной целью было весьма непрозрачно намекнуть господам, что фантазии о побеге могут оставаться исключительно мечтами. А те, кто вырулили из прохода, которым пришли и наши герои, двинулись вперед. Этих, шедших, оказалось всего пять человек. Возглавлял их молодец таких статей, что принц невольно, но весьма раздраженно, дернул уголком рта. А герцог, по молодости лет не отличающийся высоким ростом, посмотрел на главаря с откровенной завистью.

— Чем можем служить, господа? — буркнул Далан не слишком дружелюбно, решив, что пришельцы не достойны доброжелательного отношения с его стороны.

— Ну, вообще нам слуги без надобности, — ухмыльнулся черноглазый и черноволосый красавец-гигант, остановившийся всего шагах в пяти о ниши, из которой наблюдала за разворачивающейся трагедией покойная Латиция. — Но можем договориться. Мы ребята сговорчивые. Да, братья?

«Братья» поддержали своего главаря таким гоготом, будто он только что презабавный анекдот поведал. И на перебой стали излагать варианты, как и каким образом им могли бы услужить. Из вынесенных предложений Его Высочество сделал только один вывод. Либо у разбойничков были серьезные проблемы с женским полом. Что при их внешности и известной любвеобильности жительниц Наррои выглядело странно. Либо принципов однополой любви парни придерживались по идеологическим соображениям. Но, так или иначе, а кривоватая ухмылка принца превратилась в маску крайнего и весьма демонстративного призрения.

Главарь это уловил и ему сия перемена очень не понравился. Он поднял руку, жестом обрывая и гогот, и диспуты.

— Я смотрю, наше веселье не по вкусу сиятельным господам? — усмехнулся красавец. — Но вам придётся потерпеть. Вы тут наши земли топчите, а за топтание платить следует.

— Сколько? — невозмутимо поинтересовался Его Высочество.

Главарь задумался. Такой реакции от предполагаемых жертв он не ожидал. Обычно, оказавшиеся на их месте, начинали угрожать, взывать к совести и жалости, либо пытались запугать собственными титулами. До сей поры никто не начинал сходу торговаться.

— По десять золотых с носа, — помявшись, решил главарь.

Принц чуть поморщился.

— Дороговато, но жить всем надо, — он одной рукой отвязал с ремня кошелек и швырнул его под ноги красавцу. — Тут как раз десять. Вопрос снят?

Черноволосый не поленился наклониться сам, и даже сунувшегося было помочь «брата» в сторону отпихнул. Поднял кошелек, взвесив его на руке. В его волооких очах загорелась совсем не романтичная алчность.

— Нет, не снят, — протянул он. — Пожалуй, мы вас с собой прихватим. Ежели вы лорды не только благородные, но и богатые, то мы с вас и поболе стрясем. Жить-то и впрямь надо.

— Вот хоть бы раз, хоть бы один удовольствовался малым, которое малым не является, и убрался восвояси! — посетовал принц, удрученно покачав головой. — Нет, что не говори, а людей сгубит именно грех стяжательства.

— А ты это собственному отражению часто говорил? — рассматривая потолок с самым невиннейшим видом, поинтересовался герцог.

— Но я-то априори сильнее, — веско возразил Дарин. — Кто из этих горячих поклонников мужских объятий твой осведомитель?

— Да вон тот, рыженький такой, — показал подбородком юноша, — который в левом коридорчике застенчиво прячется.

— Значит, ему мы удовольствие доставим в последнюю очередь, — кивнул принц.

— Брат, — потрясенно ахнул Далан, — я и не подозревал в тебе подобных склонностей.

— Я же имел в виду его удовольствие, а не свое.

— Это вы об чем говорите-то? — подозрительно прищурился главарь, начавший догадываться, что его самого вместе с братьями самым гнусным образом оскорбляют.

Только вот суть оскорблений до него дойти никак не могла. От дочки судовладельца, которую они как-то держали в плену, дожидаясь пока любящий папаша выкуп соберет, он подхватил не только дурную болезнь, но и умение выражаться довольно правильно и почти изыскано. Обычно на жертв это действовало, придавая облику красавца таинственности. Но вот расплести паутину в словоблудия благородных сам он мог не всегда.

— Говорю, что ты со своей сворой шавок, мне определенно надоел, — с непередаваемым апломбом оповестил его принц. — Давайте, доставайте ваши ржавые тыкалки — и закончим на этом.

— Это он об чем? — повторил вопрос красавца кто-то из его «братьев».

Герцог, привалившись к стене, тихо кис от смеха.

— Бра-атик, — выдавил он из себя сквозь смешки, — ты в своей пафосной речи не учел, что тыкалками можно назвать не только оружие. Правда, ржавые… тыкалки — это уже странно.

Его Высочество недовольно глянул на ухохатывающегося герцога. Чего благородный Дарин действительно терпеть не мог, так это казаться смешным или нелепым. И, обычно, стремился свидетелей своего неудобного положения побыстрее отправить в мир иной — пусть там компрометируют. С уже умершими принц проблемы решать собирался гораздо позже. По окончанию собственного скорбного пути.

А поскольку неудачно выбранное слово — это еще не повод вырезать сердце родному брату, да еще и младшему, да еще и почти любимому, то собственное недовольство пришлось срывать на ни в чем, в общем-то, неповинных разбойничках. Поэтому дальше дело пошло прытко. В смысле, динамично, потому что «братья», может быть, и хотели бы попрыгать, укорачиваясь от шипящего разбуженной змеей клинка Его Высочества, но кульбитам мешали узкие коридоры, низкие потолки и собственные разбойничьи стати.

Поэтому им, бедным, только и оставалось, что прокляв родную маму, родившего сыночка на погибель, и собственного атамана, на эту погибель приведшего, быстренько, одному за другим, умирать. Принц мог быть доволен. Многие из «братьев» моментально раскаялись в грехе стяжательства, так свойственного «свободному» люду. Вот только покаяться они не успевали. Ну, не воспринимать же последнее «буль!» или «аркх!» за полноценную исповедь!

Далан, благоразумно решивший под ногами у брата не путаться, забрался опять в нишу и, приобняв усаженную рядом Латицию, чтобы и она могла полюбоваться прилюбопытнейшим зрелищем, громко комментировал происходящее. Причем комментатор явно был на стороне разбойников и горячо переживал их поражения, морщась и вскрикивая при каждом удачном выпаде Его Высочества. Не пережившая в свое время любовной горячки женщина, переживала молча.

— И вот, дамы и господа, настал тот эпический момент, когда живые позавидовали мертвым! — патетически воскликнул блондин, наблюдая за попытками последнего, оставшегося в живых разбойника, незаметно уползти с поля боя прочь.

Этим самым, завидующим мертвым, был застенчивый рыжий, на которого указал герцог. Он действительно не только завидовал сейчас братьям, потому что сомневался, будто обещанное черноглазым дьяволом с кривой ухмылкой удовольствие, действительно ему понравится. Но и проклинал минуту, когда решил рассказать главарю о двух господах, готовых платить полновесным золотом за никому, в общем-то, неинтересную информацию.

Уползти ему не дали. Просто наступили на спину, пригвождая подкованным сапогом к каменному полу. И содрали с головы косынку! Рыжий заворочался, что-то протестующе пища, краем глаза заметив, что тот самый кривогубый демон вытирает его косынкой окровавленный клинок. Бравый разбойник едва не расплакался. Ну, победил ты — молодец! Издеваться-то зачем?