«Что ж? Это было, конечно, забавно. Но смысла действа я так и не поняла…» — задумчиво протянула юная принцесса, поправляя задранные юбки.

Запомни на будущее, дружок: найти свободу гораздо сложнее, чем ее потерять. И монастыри эту уже несколько избитую, но далеко не протухшую истину подтверждали в полной мере. Но нас с тобой сложно понять, что представлял собой оплот чистоты и набожности в те просвещенные, романтичные, но несколько неспокойные времена.

Первой целью любого такого богоугодного заведения было не вознесение молитв, лечение страждущих и помощь нуждающимся, а предоставление надежного укрытия тем, кто во время в в лесах скрыться не успел и мог попасть под сведение личных счетов сиятельных рыцарей. Несомненное благородство которых было столь высоко, что они порой просто не замечали маленьких, несчастных и трудолюбивых крестьян. Хотя, возможно, что во временной слепоте господ была виновата их сиятельность.

Неважно это. А важно то, что доказывая друг другу, кому принадлежит лесок за ручьем, или кто кого на пиру брагой облил, они порой увлекались и выжигали деревеньки соперника дотла. Не гнушались лорды, а, тем более, их солдаты и поваляться с деревенскими девками, забыв предварительно их согласия спросить. Бывало и такое, что несогласную сначала топориком уговаривали, а только потом на сеновал тащили. Недаром же считается, что труп еще сорок минут после смерти женщиной остается.

Ну, с мужиками тоже особо не церемонились. Конечно, по сеновалам их таскали все же реже, чем девок. А вот с топором они знакомились гораздо чаще. А еще чаще с костром. Потому как всем известно, что деревенские мужики народ прижимистый и скуповатый. И пока его пятками в костер не сунешь, где он горшок с медяками, на черный день припрятанный, закопал, ни за что не узнаешь. Несправедливо же это! Какой день может быть чернее, чем приход бравой дружины соседнего барона? Сами должны свои жалкие монеты с поклонами выносить. Так нет же, жались.

Потому уважающий себя монастырь и начинался со стен, которыми не всякий замок похвастаться мог. Конечно, святые братья и сестры, возьми кто обитель в осаду, врагу лютому на голову только содержимое ночных горшков вывалить способны были. Но, как показывает опыт, хорошие стены позволяли дождаться прихода лорда с воинством, а то и короля с армией. Но чаще, конечно, враги, заскучав, сами восвояси убирались. Делать им, что ли больше нечего, кроме как под какими-то стенами торчать?

Ворот у такого укрепления благодати было, чаще всего, двое или трое. Точнее, ворота и калитка. Большие воротины открывались редко. Только если кто из знатных решал обитель посетить: благородный лорд или леди, епископ, аббат или иная особо важная персона. «Черная» калитка и калиткой-то не была, а чаще окошком таким в стене, деревянным щитом забранная. В это окошко убогим и сирым подаяние выкидывали — продукты да объедки всякие.

А поскольку монастыри нередко на холме стояли, то такое окошко и смотрело на самый крутой его склон. Чтобы всякая богоудная, но дурно пахнущая шваль под стенами не толпилась и внутрь не лезла. А подаяние, потихоньку-полегоньку, по склону попрыгав, до просящих само доскачет.

Ну и, собственно, еще одна калитка — для повседневного пользования. Только вот на ночь она накрепко запиралась лично настоятелем. И до утра можно было обаукаться и удолбиться — все равно тебе никто не откроет. Но и изнутри ее без ключей не отомкнешь, потому как ключи у настоятеля оставались. Вот и получается что выбраться из монастыря делом было совсем не простым.

* * *

Монастырь спал. Лара дождалась начала полунощницы, наблюдая сквозь дверную щель как послушницы и старые монахини, позевывая, то и дело наступая на полы собственных ряс, направились в церковь. За два дня пребывания в монастыре она уже успела усвоить, что его обитательницы ночные службы обожают. Но отнюдь не потому, что их любовь к Матери именно ночью достигала каких-то особых высот.

Просто те, кто молился на поздней службе, избавлялись от необходимости вставать в пять утра и могли спокойно спать до десяти. Во вторых, полунощница была единственной возможностью выспаться. В храме, в отличие от келий, в которых даже летом стоял склепный холод, было тепло.

А пробыв в монастыре пару недель, даже самая изнеженная особа могла научиться спать не только на коленях, но и в полете, во время соблазнения самим Нечистым. Потому что единственным дефицитом в этом богоугодном заведении был именно сон. Почему-то отдыхать монашкам не полагалось в принципе.

Убедившись, что последняя монахиня — ненавидящая весь мир и от того практически святая сестра Арга — скрылась из глаз, принцесса выскользнула из своей кельи. Обернулась, приложив палец к губам. Черноволосая Алис, сжавшаяся в комок на жестком и узком ложе, глянула на нее глазами побитой собаки, но ничего не сказала. Юная фрейлина, после достопамятной ночи, проведенной в спальне Ее Высочества поумневшая в разы, не только искренне привязалась к госпоже, но и усвоила, что противоречить ей не стоит.

Но и оставаться на несколько дней в одиночестве и темноте с перспективой питаться водой и пророщенным зерном, было страшновато. Да и вероятность того, что подмену обнаружат, пугала. Конечно, Ее Высочество на срок, пока продолжаться ее моления, приняла обет безмолвия. Но и к молчащей принцессе в келью мог кто-нибудь запросто войти. Например, Его Высочество, которого никакими обетами не напугаешь. И что тогда делать бедной фрейлине?

— Ваше Высочество, — пролепетала юная дева, трогательно протягивая вперед руки, — что же мне делать, если подмену, все-таки, обнаружат.

— Прикинуться дурой и сказать, что я тебя насильно сюда усадила. И угрозами заставила исполнять свою роль, — устало ответила принцесса в десятый, наверное, раз. — Хотя в данном случае и прикидываться не нужно будет… — буркнула себе под нос добрая, но честная Лара.

Больше всего ей хотелось рявкнуть хорошенько и треснуть истеричку от всей души. Обычно подобные методы лучше всего возвращали сознание в тело таких вот страдалиц. Но напуганная фрейлина и крик могла поднять. На который сбежалась бы половина монастыря, желающая знать, с чего это Ее Высочеству посередине ночи вопить приспичило. Не дурной ли дух из нее выходит? Не решил ли посетить юную супругу сам Нечистый, который, как известно, падок до невинных душ. И кутерьма бы завертелась до утра. Поэтому и приходилось действовать ласками и уговорами.

Принцесса присела на край каменной скамьи, прикрытой грубым шерстяным одеялом, и ласково погладила Алис по щеке.

— Не бойся, милая. Никто сюда не явиться и ничего страшного не случится. Конечно, я понимаю, что предстоящие испытания пугают тебя. Но посмотри на них с другой стороны. Несколько дней скудного питания — и ты приобретёшь такую фигуру, что все придворные дамы удавятся от зависти. А полумрак сделает твою кожу бледной и светящейся, как у святой. Кроме того я подарю тебе свое ожерелье с изумрудами. И твои глазки заблестят как камни в нем. Разве все это не стоит того, чтобы немного пострадать?

Фрейлина задумалась. Конечно, поиметь все эти соблазнительные вещи ей хотелось невероятно. Но вот страдания как-то не привлекали.

— А если… — попробовала она привести еще один аргумент.

Но принцесса, буквально кожей ощущающая то, как уходит драгоценное время, не дала ей и рта раскрыть, приложив свой пальчик к ее губам.

— А если я рассержусь? — ласково улыбнулась Ее Высочество. — Ты не подумала, что будет тогда?

Алис подумала. Потом подумала еще раз. И пришла к выводу, что соблазнительная внешность в купе с изумрудами, пусть и отягощенные предстоящими мучениями, все же предпочтительнее, чем гнев принцессы. Потому как если Ее Высочество разгневается и освободит ее от занимаемой должности, то деликатное телосложение и облик великомученицы Алис все равно получит. Только уже без изумрудов и удавившихся от зависти дам. Потому как нежный папенька ее самолично все в том же монастыре и сгноит.

Несчастная фрейлина грустно кивнула и утерла ладошкой со щеки случайно выкатившуюся слезинку. В этом жесте было столько наивной детской прелести, что принцесса невольно умилилась и поцеловала негаданную великомученицу в лоб. В очередной раз заявив, что все, абсолютно все, будет хорошо. На том и расстались.

Лара ободряюще подмигнула девочке и тихо прикрыла дверь, снова заперев ее. Ключ же засунула в щель под порогом. Убедить сестру, которая приносила молящейся принцессе ее очередную порцию пророщенного зерна, забыть запереть вечером келью и оставить ключ рядышком, оказалось делом непростым. А, главное, недешевым.

Честно говоря, принцессе откровенно повезло. Она-то планировала потратить на соблазнение прислужницы не один день, и даже целый спектакль подготовила. Но милая, похожая на дикого кабана, по ошибке вставшего на задние ноги, сестра Иртис жгуче ненавидела монастырь и мечтала выйти замуж. Только вот торчащий из-под нижней губы клык мешал ей обрести семейное счастье. А злые братья не хотели это самое счастье оплатить.

Зато с деньгами, полученными от Ее Высочества, красавица точно была уверена, что отведет-таки строптивого сына мельника под венец. А-то что за дела? Этот наглец отказался не только жениться на ней, но даже и завалить нежную девственницу за амбаром собственного папаши не пожелал. А ведь всей деревне было известно, что с этого значимого места начинается настоящая жизнь каждой женщины.

Ларе даже жаль стало незнакомого, но незадачливого парня. Она, как и Иртис, не сомневалась, что от десяти золотых в качестве приданного его папаша не только сынка в мужья «кабанихе» отдаст, но и лешему в жены лично отправит. И в том, что бывшая монахиня устроит супругу веселую жизнь, тоже сомнений никаких не вызывало. Из этой истории всем особям мужского пола стоило бы сделать вывод — не отказывайте женщинам в их желаниях. А то ведь они сами найдут способ свои мечты воплотить в реальность. В итоге милая прихоть нежного создания обойдётся в десятки раз дороже.

Но, прости мой юный друг, я опять отвлекся от нашего рассказа. Итак, принцесса закрыла за собой дверь кельи, честно оставив ключ под порогом, а дрожащую от страха фрейлину, которая должна была изображать Ее Высочество, внутри, двинулась дальше, ища так необходимой ей свободы.

* * *

После полуночи жизнь в монастыре била ключом только в трех местах. Храме, где шла служба. На пекарне, в которой, должны были хлеб на завтрак печь. И в личных покоях настоятельницы. По пути Лара заглянула в пекарню, желая прихватить что-нибудь в дорогу. Потому что и сутки поста для ее нежного, как у всех истинных принцесс, желудка прошли грустно. Ну не предназначен он был для переваривания пророщенного зерна. Ему, избалованному, перепелов под белым соусом хотелось. Ну, или, хотя бы, хлеба с сыром.

Но несчастной принцессе не досталось даже подсохшей корочки. Так как оказалось, что пекут в монастыре хлеб весьма странно. В процессе участвовали не только десяток молоденьких монашек, но и столько же воинов из личной охраны Ее Высочества. Причем они не столько тесто месили, которого, кстати, даже видно не было, сколько дегустировали прошлогодний, перебродивший, а от того особенно крепкий сидр. И дегустация эта, судя по всему начавшаяся давненько, в ближайшее время заканчиваться не собиралась.

Кухня, коптильня, ледник и погреба были заперты не менее надежно, чем калитка. А птичник, свинарник и коровник сами представляли укрепления, которым мог бы позавидовать и донжон. Такие, построенные по всем правилам фортификации хозяйственные службы, тоже были данью традиции. Потому что, конечно, братья и сестры все, как один, были благочестивы. Но и среди них Нечистый свою подрывную деятельность вел. И бывало, чего уж греха таить, приторговывали монахи с монашками свининкой.

Можно было, конечно, заглянуть на прощание к матери-настоятельнице. Тем более что та явно не спала. Но Лара знала, что к ней под покровом тьмы наведался капитан охраны. Не иначе, как обсудить богословские тексты. А то, что он крался как кот на хозяйскую кухню — так это объяснялось природной стеснительностью бравого вояки, которому чрезмерное благочестие по должности не полагалось. И Ее Высочество обладала достаточными запасами совести, чтобы не отвлекать занятых богоугодным делом людей.

Поэтому голодной и от того несчастной принцессе пришлось убраться восвояси. Пройдя через фруктовый и травяной сады, миновав огород и напугав чучело, она вышла к крепостной стене. С которой свешивалась не только веревочная лестница, но и рыжеволосая головка Фрейды. В смысле, фрейлина, распластавшись по стене, свешивалась вниз, пытаясь разглядеть в непроницаемой ночной тьме госпожу.

Ларелла тихо свистнула, на что фрейлина ответила широкой белозубой улыбкой, на миг осветившей непроглядную темень, и скинула вниз сверток, едва не угодивший Ее Высочеству по сиятельной макушке. Все-таки при дворе многие девушки обладали исключительной меткостью. Натренировались в стрельбе из лука и игре в мяч.

Тихо выругавшись сквозь зубы, принцесса развязала кулек. И выругалась повторно, обнаружив внутри свертка не только одежду, но еще и крепкие сапоги для верховой езды, чьи каблуки были увенчаны увесистыми подковками. Угоди такая по венценосной головке — и побег можно был бы с чистой совестью отменять.

Ежась под весьма прохладным ночным ветерком, наскоро переодевшись, принцесса мысленно возблагодарила того, кто придумал мужскую моду. Широкий берет великолепно скрыл длинные волосы, а долгополый пелиссон — выпуклости, мужчинам обычно не присущие. Зато расшитый цветными нитками гульфик, с вшитой заячьей лапкой и набитый ароматическими травами, придавал необходимый объем там, где женщины его не имели. Поэтому, переодевшись, прекрасная принцесса превратилась в смазливого юного дворянина. Впрочем, смазливостью юных дворян в тот утонченный век кого-то удивить было сложно. Не все поголовно мечтали быть мужественными, но несколько грубыми рыцарями.

В мужской одежде по веревочным лестницам лазать было тоже не слишком удобно. Но в рясе послушницы такой трюк Ларе вообще вряд ли бы удался. Отбив о стену живот и те самые, прикрытые удобной одеждой, выпуклости и до крови ободрав руки о грубые камни, она, задыхаясь, влезла-таки наверх. И повалилась на стену, тяжело дыша и чувствуя, как мышцы превращаются в склизкую кашу-размазню.

— Все, беру свои слова обратно, — пробормотала она. — Влезть к даме на балкон — это, действительно, подвиг. Только как они после этого еще на что-то способны?

— Те, кто к дамам по лестницам лазает, способны только на чтение сонетов, — невозмутимо пояснила Фрейда.

Она уложила голову госпожи к себе на колени и дала ей напиться из маленького бурдючка. Припасенное рыженькой фрейлиной вино оказалось неожиданно крепким и терпким. Ее Высочество даже раскашлялась. Зато к собственному удивлению нашла в себе достаточно сил для того, чтобы сесть.

— А как пробираются те, кто способен на большее? — поинтересовалась Лара, совершенно неизящно утираясь рукавом.

— А они в двери заходят. Зачем силы тратить, если и так понятно, что дама будет благосклонна?

— Как-то это все… не слишком романтично, — протянула принцесса, наблюдая за девушкой.

Фрейда не без усилий, предварительно их раскачав, вытащила из щелей в стене деревянные клинья и с явной натугой начала поднимать лестницу, одновременно ее скатывая.

— Ваше Высочество, — пропыхтела она между делом, — вы, как только романтику найдете — мне покажите, ладно? Хоть посмотрю на нее.

Лара фыркнула, встала и решила помочь фрейлине. Вдвоем, то и дело отдуваясь, они затащили лестницу на стену, скатав из нее приличный ком.

— Ты как ее сюда затащила? — поразилась принцесса, попинав носком сапога клубок толстых канатов.

— С трудом, — призналась рыжеволосая, утирая обильный пот.

— Н-да, штука полезная, но с собой ее не потащишь, — вынесла вердикт Ее Величество, — придется оставить ее тут.

По веткам дерева, растущего вплотную к стене, они перебрались на ствол, а оттуда, проворно, как две белки, спустились на землю. Пробираясь по ночному лесу к привязанным неподалеку лошадям, Ее Высочество сделало для себя два вывода. Первый состоял в том, что король Данкан в своем королевстве действительно правит железной рукой, раз монахи настолько разленились, что позволяют лесу разрастаться у самых стен. В ее родной Империи такая бы беспечность обернулась для святых сестер крупными неприятностями.

Кроме того, разочарованная во всем мужском племени разом принцесса пообещала себе, что больше не единому слову кавалеров не поверит. Не то чтобы она раньше отличалась особой доверчивостью, но надежда в юном и нежном сердце, все же, жила. А как им можно верить? Рассказы о подвигах, полных опасностей, упоительны для слуха дам. Но ровно до тех пор, пока сама не попробуешь.

Как, скажите на милость, они по веревочным лестницам на балконы взбираются? И, главное, как эти лестницы на балконы попадают? Представив нежную даму, готовящуюся к свиданию, Ларе стало плохо. Это же надо, трепеща перед встречей с возлюбленным, пыхтя и отдуваясь, тащить на этот самый, демонами проклятый, балкон лестницу. Потом, обливаясь потом и обдирая нежные пальчики о жесткие и колкие канаты, ее закреплять. Надрывая пупок сбрасывать вниз. А потом наслаждаться видом взбирающегося к тебе героя. Да тут плюнешь — и героя вместе с лестницей вниз отправишь!

* * *

Беглянки, не решаясь выйти на тракт, пока не отойдут от монастыря на достаточно приличное расстояние, почти до самого утра пробирались еле заметными лестными тропами, ведя лошадей в поводу. Благо умница Фрейда не поленилась за те два дня, в течение которых она ждала госпожу, расспросить местных крестьян.

Расспросам ее никто не удивлялся. Потому что юные и решительные кавалеры в окрестностях монастыря прогуливались регулярно. Ведь, как известно, ничто так не способствует искренней юношеской любви, как бедность. И именно этот недостаток вынуждал благородные семейства отправлять своих дочерей на святое монастырское служение. Хотя взносы, требуемые монастырями за принятие в свои ряды новых сестер, тоже были немалыми. Ну а их насмерть влюбленные кавалеры, уверенные, что возлюбленной и шалаш раем покажется, с упорством, достойного королевской службы, регулярно пытались избавить страдалиц от уготованной им участи.

И Фрейду, представшую перед крестьянами в облике юного дворянина, пейзане встретили приветливо. Охотно поделились за серебряную монетку съестными припасами, сведениями и полезными советами. Правда, они же рекомендовали господину остановиться в таверне «Голова свиньи». Но рыжая фрейлина, выросшая в сельской местности, нисколько не сомневалась, что хозяин таверны делиться с сердобольными крестьянами добычей, остававшейся после незадачливых и одиноких путешественников. Поэтому последнему совету она и не последовала. Зато обнаружила в лесу вполне крепкий шалаш, выстроенный, видимо, местными браконьерами.

К этому строению она и вывела Ее Высочество, как только небо, в предвкушении рассвета, начало сереть. Пояснив, что вечером они выберутся на тракт и яркая весенняя Луна позволит путешествовать и в темноте. А до наступления сумерек стоит выспаться. К тому же дым от костра днем практически незаметен. И позволит приготовить на завтрак горячую еду.

Принцесса с такими доводами и не спорила, так как полагала их вполне разумными. Более того, она на деле продемонстрировала, что в путешествии равна со своей фрейлиной. И пока та треножила лошадей, одевая им на морды торбы с овсом, Лара не побоялась запачкать тонкие ручки и набрала хвороста.

Только потом принцесса позволила себе растянуться на мягкой подстилке из прошлогоднего сена, которой предусмотрительные браконьеры покрыли земляной пол шалаша. Ее Высочество забросила руки за голову, сунув в зубы травинку и наблюдая за медленно разгорающимся розовым краем неба. Чувствуя себя при этом странно счастливой.

— Ваше Высочество, — негромко, видимо боясь разбудить, если хозяйка изволила задремать, позвала хлопочущая рядом с костром Фрейда.

— Зови меня господин Лар. А я буду называть тебя Фрейдом. Так мы быстрее привыкнем и не ошибемся в неудобной ситуации, — лениво отозвалась принцесса. — Что ты хотела спросить?

— Просто мне показалось, что обычай лазать к дамам по веревочным лестницам вас удивил, Ваш… господин Лар, — неуверенно, словно опасаясь, дозволено ли ей вообще задавать вопросы венценосной особе, начала Фрейда. — Мне показалось или в Империи так не принято?

— Не принято, — хмыкнула Лара, демонстрируя, что вопросы ей задавать вполне допустимо. — Наши мужи столь суровы, что сдернули бы эту лестницу вместе со стеной, окном и дамой. И подобные изыски им в головы не приходят.

— А как же они ухаживают? — удивление фрейлины было столь велико, что она даже на время забыла про кипевшее в котелке варево, замерев с ложкой наперевес и глядя на принцессу во все глаза.

— Как фантазии хватит. Обычно дарят цацки какие-нибудь, меха, ткани. Ну, бои там посвящают, победы… В общем-то, у нас таких политесов как у вас не водится. А зачем рассусоливать, если и так все понятно? Дама кавалеру нравится, кавалер даме тоже нравится, так о чем тут думать? Будешь слишком долго задумываться — до постели не дойдет. А то и муж или жена ухаживания приметит. Тут уж не до постели. Как бы от летящего топорика увернуться.

Ларелла сладко потянулась и перевернулась на живот, пристроив голову на сложенные руки. Спать ей еще не хотелось, да и запах от костра доносился столь аппетитный, что изнеженный желудок Ее Высочества был уже готов принять и походную похлебку. О чем он и оповещал хозяйку утробным урчанием.

— Но как же… — опешила Фрейда. — Вы столь изящное и утонченное создание…

— Я — дело особое, — усмехнулась Лара и довольно прикрыла глаза — разморенная томность одолела принцессу. — Мы с братиком вообще товар бракованный. И была бы воля батюшки, он продавцу претензии выставил. Да вот только Отец претензий не принимает. Точнее, наверное, это мой братик порченный. Любовь к романам и изящным искусствам он мне привил. Вот мы с ним на пару в библиотеке, которую уже лет двести никто кроме крыс и летучих мышей не посещал, и пропадали. А когда наш батюшка однажды утром забыл похмелиться и под это дело заинтересовался, куда его детки подевались, было уже поздно. Образованными мы оказались. Изысканными и испорченными.

Ее Высочество весьма не изысканно зевнула.

— Но ведь вы язык знаете, танцевать умеете, на музыкальных инструментах играете. Этому самостоятельно не научишься, — не отставала любопытная фрейлина, правда, спохватившись, вовремя вспомнила и о похлебке.

Которая, подло пользуясь тем, что ее оставили в покое, начала пригорать.

— Ну, это тоже только моя заслуга, — довольно улыбнулась Лара, явно вспоминая что-то крайне приятное. — Когда мне объяснили, что моя главная обязанность — это выйти замуж и нарожать наследников, причем не местному обалдую, а заграничному принцу, я потребовала, чтобы для меня наняли учителей. Понимаешь, не хотелось мне выглядеть эдакой неуклюжей дурой в собрание, вроде вашего.

— И ваш отец сразу же согласился? — усомнилась фрейлина, представив собственного батюшку и последствия выдвижения ему каких-либо требований.

Представленные последствия заставили нежную деву содрогнуться.

— А ты как думаешь? — сонно поинтересовалась принцесса. — Нет, конечно. Когда я на него совсем уж сильно напирать стала, попробовал выдрать, чтобы женскую дурь из башки выбить. Ты не знаешь, почему мужчины искренне считают, что голова как-то связана с задницей? Бьют-то по заду, а дурь пытаются выбить из головы…

— Нет, — поспешно ответила фрейлина, которую вопрос о способах добиться желаемого, волновал куда больше, чем педагогические методы, остающиеся неизменными вне зависимости от государства. — Как же вы сумели настоять на своем?

— А я ему ногу сломала. Вот когда он меня выпороть пытался — и сломала. Пока батюшка за мной по всему залу носился, я в него кочергой швырнула. Он, естественно, пьяный был до изумления. Как и всегда, впрочем. Вот и споткнулся, сердечный, а щиколотка возьми и хрустни. А пока он от боли завывал и своего лекаря требовал, я эту кочергу подобрав, пообещала, что в следующий раз она ему в башку прилетит. Тогда и посмотрим у кого где какая дурь имеется. Папочка меня зауважал и все прихоти исполнил.

Ларелла снова улыбнулась весьма довольно, не замечая, что ее фрейлина от изумления даже рот приоткрыла. Впрочем, засыпая, реакцию посторонних заметить вообще сложно. А Ее Высочество как раз изволили погружаться в приятную полудрему.

— Ваше… Господин Лар, — практически шепотом и втягивая голову в плечи от собственной смелости, подала голос Фрейда, — а вы бывали влюблены?

Ее Высочество даже не пошевелилась, продолжая дышать глубоко и размеренно. Только глаза открыла, но этого фрейлина видеть не могла. А на вопрос принцесса не ответила. Вообще ничего не ответила.

* * *

Матушка, отсылая непоседливое дитя к кузине, полагала, что за границей дочку окоротят успешнее, чем на родине. Только непонятно было, почему ей такая идея в голову пришла. Наверное, от отчаянья. Потому что никак чудес и превращения существа, похожего на девушку только вполне сформировавшимися округлостями, в достойную юную даму не произошло. Более того, Ларелла умудрилась за два месяца своего пребывания в княжеском дворце сбить с пути истинного обеих своих троюродных сестер. И сорванцов в юбках стало уже трое.

Княгиня Оргская, тоже быстро добравшаяся до границ отчаянья, додумалась до мысли, что монашки, славящиеся своими строгими нравами и суровыми воспитательными методами, смогут безобразниц окоротить. И вполне честное напоминание Лары, что предыдущие два посещения ею монастырей закончились слезными письмами святых сестер забрать от них воспитанницу, княгиня пропустила мимо ушей.

Зря пропустила. Потому что юная принцесса была действительно откровенна. Так вот и получилось, что однажды теплым, летним утром, вставшее солнышко застало княжну и принцессу, шлепающими босыми пятками по пушистой пыли дороги, ведущей в ближайший городок.

Впрочем, в этих селяночках, наряженных в праздничные разноцветные юбки и бархатные корсажи, благородных особ могло признать только солнышко. Волосы юных дев, заплетенные в косы, украшенные лентами, венчали венки из полевых цветов. Кожа их, загорелая на принудительных монастырских работах, сияла свежестью и здоровьем. А весь облик лучился той прелестью еще несорванного бутона, которая свойственна только крестьянским девушкам в короткий период между созреванием и замужеством.

Непослушные монастырские воспитанницы торопились по дороге совсем не бесцельно. Дело в том, что в этот погожий денек в городе намечалась ярмарка, отмечающая начало сбора зерна и конец лета. То есть, мероприятие было шумным, веселым и богатым. И сестры собирались насладиться им от души. Карманные средства, которые они считали весьма скудными, позволяли девам испробовать все чудеса, предлагаемые этой, в общем-то, сельской ярмаркой.

Что они и не преминули сделать. Отведав понемножку всех яств, предлагаемых тучными, но доброжелательными матронами порой и бесплатно — из общей радости жизни, довольства и прелести молодых личиков. Поглазели на дрессированного медведя и пляски уличной танцовщицы. Подивились на бородатую женщину и толстого карлика. И поучаствовали во всех немудрящих аттракционах, которые пришли на ум неискушенным местным жителям.

За этими занятиями день прошел совершенно незаметно. Но возвращаться подружки не спешили. Потому что впереди их ожидали танцы и десять стоведровых бочек с молодым сидром, которые от щедрот своих выкатили на главную площадь местные мастера.

И реальность вполне оправдала ожидания. Горели масляные плошки и факела, полыхали костры. Ухали тамбурины, выли и свистели дудки, надрываясь, исходили пиликаньем скрипки. И отбивали такт деревянные сабо, поднимая в горячий ночной воздух клубы пыли.

Желающих потанцевать с Ларой не переводилось. Она была так хороша, молода и свежа, что парни едва ли не в драку лезли за право стать ее партнером. Высоко подбросить под горячащий кровь бурре или закружить в ригодоне. И хоть на миг обнять тонкий, гнущийся как стебель цветка, стан. А, может быть, и сорвать с ярких губ поцелуй.

Но Ларе было не впервой присутствовать на подобных праздниках. Поэтому, она, никому не отказывая, но и не позволяя вольностей, танцевала с каждым желающим. Рыбкой ускользая от слишком смелых объятий и маня озорным лукавством. Сестрицу свою девушка давно потеряла в этой цветной круговерти. Да и не вспоминала о ней. Хмельная голова кружилась, ноги сами собой двигались в такт музыке, а смех легко и естественно срывался с губ.

И так было до той поры, пока не появился он. Она не приметила его, не узнала в толпе, а просто почувствовала, как руки нового партнера властно и требовательно легли ей на талию. Ладони его были такими горячими, что прожгли даже через плотную ткань корсажа и опалили и без того нагретую кожу.

Лара подняла голову, чтобы разглядеть лицо человека, заставившего ее тело так странно отреагировать на простое прикосновение. И не увидела ничего, кроме глаз с отблесками костров. Она не могла бы сказать, красив он или нет, статен или сутул, благороден или крестьянского рода. Из всей внешности незнакомца в ее память запали только эти демонические глаза да красная косынка, покрывающая его волосы.

Нет, это не была любовь с первого взгляда, про которую она немало читала в сочинениях романтических авторов. Чувство, испытанное ею, более походило на ощущение принадлежания. Наверное, так чувствует молодая, своенравная кобыла прикосновения наездника — того самого, одного единственного, способного ее усмирить только силой своего духа.

И мужчина смотрел на нее странно, словно узнавая. Они кружили в танце, и взгляды их были сплетены с не меньшею силой, чем руки. И мир кружился с ними в такт, сверкая лентами огней. И удары тамбуринов бились в лад с их сердцами.

Да, мой юный дружек, так тоже бывает. Бывает с каждым из нас, но только однажды в жизни. Это больше чем любовь. Так Боги показывают нам того единственного человека, с которым мы, не жалея ни о чем, можем пройти об руку всю жизнь. И в старости не утерять чувство комфорта, уюта и той удивительной теплоты, которое может подарить только сердце, бьющееся в такт с твоим.

Но люди слишком трусливы. И подобные чувства им непонятны. А от всего непонятого они бегут прочь. Может быть, жалея о недостигнутом, но хваля себя за разумность. Ушла и Лара, лишь серенькие лучики рассвета проникли на невольное супружеское ложе, в которое превратился сеновал над чьей-то конюшней. Ушла, не жалея о пьяной прошедшей ночи, но и не оборачиваясь напоследок, оставив своего человека мирно видеть сны.

Она и сама не знала, можно ли ту единственную хмельную ночь назвать любовью. Но своего партнера по танцам не забывала никогда. Но так и не поведала о произошедшем ни одной живой душе. Даже для ее сердечной подруги, герцогини Керк, приключение юной принцессы осталось тайной. Хотя Нежная Арна, умудренная опытом, кое о чем и подозревала. Но молчала и не расспрашивала Ее Высочество никогда.

А сожаления и тоска пришла позже, гораздо позже. Но от этого они не стали не менее острыми, не менее болезненными. Потому она более никого и не пускала в свое нежное сердечко.

Своей рыжей фрейлине Ларелла так ничего и не ответила, искусно претворяясь спящей.