Район, который чересчур сентиментальные жители столицы называли Местом несбывшихся надежд, а реалисты именовали Собачьей отрыжкой, за одиннадцать лет изменился мало, можно сказать, совсем не изменился. Дома из тех, что снимают люди не полностью ещё опустившиеся, но ко дну уже приговорённые, ветшали себе тихонько. Но эта тихость была не стремительной, сиюминутной, а растянутой на годы и даже десятилетия: тут новая трещина на фасаде, там ставни после зимы перекосило, и никто их не поправил — в целом к облику особнячков эти штрихи ничего не добавляли.

Тротуары, понятно, замостить жители так и не догадались, журчала себе под утлыми мостками по густому киселю жидкой глины талая вода, лениво играясь обрывками промасленной бумаги из-под жареной рыбы, которую только в местных забегаловках не стеснялись продавать. И ни души кругом, пусто, как на кладбище, даже вороны не каркают. И всё равно чувствовалось: наблюдают и не один человек, а много. Смотрят из-за вроде бы наглухо закрытых дверей, щелястых ставен, пыльных портьер. Смотрят и запоминают.

Тиль нервно передёрнула плечами, без надобности поправила шнурок, которым растрёпанные волосы перетянула — без зеркала, да щёток со шпильками привести причёску в порядок и думать нечего. Вздохнула горько, разглядывая подсохший, а оттого ещё более грязный подол, но третий выход находиться явно не собирался. Оставалось либо взбодрить тихо пофыркивающий экипаж и катить домой, либо выходить наружу.

Конечно, являться сюда в «самоходке» было не самой лучшей идеей, подобных машин во всей столице не так чтобы много, а сюда они вообще вряд ли заглядывали. Поэтому, собственно, вариант-то только один существовал: выходить. Всё равно визит Арьере незамеченным никак остаться не мог.

Тильда и сама не знала, почему постучала как Крайт когда-то: сначала три раза с паузами, а потом ещё три, но быстро. Наверное, где-то на самом дне мозга дремало знание: так надо. Но стук сработал, дверь открыли без вопросов и на пороге появилась служанка. Тоже, кажется, та самая.

— Передайте мистрис… — Тиль замялась, судорожно пытаясь сообразить, как поименовать хозяйку. Мильдой? Так это же имя, получится слишком фамильярно. Крайт? Вроде она по мужу эту фамилию носила. Или нет? — Передайте хозяйке, что её желает видеть госпожа Арьере.

Служанка глянула на протянутую карточку, потом снова на Тиль посмотрела. Во взгляде горничной без труда читался вопрос: «Чего надо?». Причём вопрос этот полагалось воспринимать в грубой, даже хамской интонации. Одними только глазами столь многое передать — это настоящий талант нужен.

Но Тильда, хоть и восхищённая чужими дарованиями, стояла насмерть: собственного взгляда не отвела, руку с карточкой не опустила.

— Спрошу, — с неподражаемым скепсисом пообещала, наконец, служанка.

И захлопнула дверь. Оставив госпожу Арьере на крыльце. Одну. Посередь района с дивным названием Собачья отрыжка. Оставалось надеяться только на то, что журналисты, паразитирующие на светских хрониках, в таких местах тоже не слишком часто прогуливаются.

Хорошо хоть, что ждать пришлось недолго, створка снова открылась и горничная молча посторонилась, предлагая войти.

Видимо, время здесь ленилось не только на улице, но и внутри домов, а на обитателей оно вообще наплевало. Гостиная осталась той же, с розоватым полумраком, с добротной, хоть уже и несколько старомодной мебелью. Да и хозяйка ничуть не изменилась, спровоцировав острое чувство дежавю.

— Рада вас видеть, госпожа Арьере, — Мильда легко поднялась с кресла, сделав шаг навстречу гостье — чистая вежливость, не более того. И улыбка у неё была такой же вежливой, ничего незначащей. — Хотя, право, даже не представляю, чем могу быть полезна. Впрочем, о чём я? Прошу прощения, присаживайтесь. Сейчас подадут чай.

— Вы меня не узнаёте?

Тильда так растерялась, что про все приличия мигом позабыла. Конечно, она не рассчитывала… Собственно, ни на что она не рассчитывала. Но вот такого светски-ледяного приёма никак не ожидала.

— Конечно, не узнаю, — мило согласилась хозяйка. — Да и с чего бы? Согласитесь, между девочкой и взрослой женщиной огромная разница. Знаете, вы приобрели лоск, хотя, насколько мне известно, светские рауты посещаете нечасто. Но всё равно одного взгляда достаточно, чтобы понять: вы принадлежите высшему обществу. Влияние супруга, надо полагать?

— Я Тильда, — пробормотала Арьере, никакой принадлежности к светскому обществу сейчас не чувствующая. — Тиль… Мы приходили…

— Я догадалась, — мягким, каким-то кошачьим движением остановила её Мильда, — газеты читаю. Но не представьтесь вы, не узнала бы. Так чем могу быть полезна?

— Пожалуй, ничем, — буркнула Арьере. — Прошу прощения, наверное, я выгляжу глупо…

— Растерянной — да, глупой — нет. — Мистрис взяла Тиль за руку, хотя та и сопротивлялась, даже попыталась вырвать ладонь, подволокла к креслу, усадила. И сама устроилась напротив, пальцев девушки так и не отпустив. — Рассказывайте, дорогая, — попросила хозяйка мягко, эдак доверительно.

Тильда открыла было рот, потому что буквально на ровном месте появилось нестерпимое, а, может, и дикое желание вывалить незнакомому, в сущности, человеку всё-всё. И сопротивляться Арьере не собиралась, за этим, собственно, и пришла. Только вот пришлось рот закрыть, потому что рассказывать оказалось нечего, не о чем.

— Ну, хорошо, — Мильда ласково похлопала Тиль по руке. — Давайте попытаюсь угадать самостоятельно. Вряд ли эффектное явление Карта из небытия вас так ошарашило, что до сих пор в себя прийти не можете. И не думаю, что у этого господина хватило фантазии на какое-нибудь по-настоящему впечатляющее предложение. Значит, дело не в нём. Любовник? Насколько я знаю, Весталкой[1] вас недаром прозвали.

— Как? — Тильда едва воздухом от удивления не подавилась.

— Люди, конечно, имеют в виду вашу девственность, прежде всего, а не независимость, — успокоила хозяйка.

— Я не… — пискнула Арьере.

— В общем, любовников у вас нет, — Мильда отмахнулась от возражения, как от надоедливой мухи. — Муж расстроил? Тоже вряд ли, красавчик Арьере неспособен на эпатажные поступки. Кажется, я поняла. Наверное, после смерти старого козла он решил натянуть вожжи, не так ли? И что, лишил вас содержания?

— Ещё угрожал объявить сумасшедшей, — буркнула Тиль, решившая ничему больше не поражаться. — Или вообще…

— А вот это вряд ли, — тонко, но на удивление ядовито усмехнулась хозяйка. — Чтобы решиться на подобное, характер нужен. Да и слишком уж печётся драгоценный Амос о том, что общество скажет. Ну а пригрозить строптивой супруге само Небо велело. Почему вы на меня так смотрите?

— Нет-нет, ничего, — помотала головой Тиль, успевшая-таки проглотить: «Вам-то откуда знать?»

— Во-первых, я сама когда-то была замужем, — мистрис Мильда явно обладала даром ясновидения. — А, во-вторых, мне случается оказывать дамам мелкие услуги. Не вас первую суровый супруг оставляет без медяка, они любят так наказывать. Ну а как ещё? Не вожжами же пороть благородную даму. Вот и обращаются бедняжки ко мне: колечко продать, денег призанять. Самим им по скупкам и ростовщикам ходить не с руки.

— Да не нужны мне деньги! Не в этом дело.

— Дорогая моя, деньги не нужны только тем, у кого они есть. Впрочем, сейчас действительно не это главная проблема. Так что вас мучает?

— Понимаете, я всё понять пытаюсь, — Тиль вскочила, подошла к окну, невесть зачем выглянув за занавеску. Вернулась, но садиться не стала, вцепилась в спинку кресла. — Правда, я пытаюсь понять, но у меня не получается. Почему я раньше не подумала, что могу оказаться в таком… — желание высказаться поконкретнее просто распирало изнутри, но Тиль всё же справилась, — … положении? Почему я никогда не спрашивала, куда делись папины деньги? Я же знала, что они есть, помнила, как мы в колониях жили. Я ведь даже понятия не имею, что в моё приданое входит!

— А почему вы должны спрашивать? — спокойно поинтересовалась Мильда. Женщина сидела, изящно опершись локтём о кресло, пристроив подбородок на пальцы. Правда — Тильда только сейчас, когда из-за отодвинутой портьеры луч света упал, заметила: пальцы эти были не такими тонкими, как прежде, суставы будто оплыли, да и на коже виднелась россыпь пятнышек вроде веснушек. — Знаете, когда умер мой муж, я вот так же говорила: почему меня никто не предупредил, что так случиться может? Когда я за Крайта замуж выходила, знала: доход у него скромный. Всего-то земельный надел, который он трём фермерам в аренду сдавал. Но есть хороший дом, слуг достаточно, новый выезд. А на свадьбу он мне и вовсе охотничью лошадь подарил. Отец мой жил даже скромнее. Мне и в голову не приходило интересоваться чем-то большим, чем счета от мясника и доктора — Карт, когда маленьким был, болел часто. Впрочем, думаю, вы и их-то никогда в глаза не видели. А когда муж умер, оказалось, что и дом, и земля заложены ещё его отцом, а доходов едва хватает, чтобы погасить проценты по росту. На выезд и мою лошадку Крайт тоже занимал. Естественно, я оказалась на улице, как только мужа в могилу опустили.

— Но как так получается? В пансионате нас учили даже кашу варить и чулки штопать! Счета вести тоже учили, я умела это лучше дяди, но мне и в голову не приходило!..

Тиль захлебнулась возмущением, головой помотала, не в силах слов подобрать. Ведь на самом деле раньше занималась учётными книгами. Один раз нечистого на руку управляющего поймала! И ни разу не подумала, откуда дядя деньги берёт! Старик тоже сдавал землю в аренду, да так все соседи жили. Вот только этого дохода не хватило бы даже на часики, которые Арьере своим талисманом считала.

— Просто нам никто никогда не говорил, что надо интересоваться мужскими делами, — не слишком весело хмыкнула Мильда, — всё совсем наоборот. — Воспитанная дама не знает ни сколько у мужа денег, ни сколько он в карты проиграл, ни кому из горничных подол задрал. Даже то, что он в пятницу до собственной спальни добраться не смог, потому как напился, будто конюх, тоже не знает. Её удел — хозяйство и дети, данные Небом. Это крестьянки да те, что на фабриках работают, умеют о себе позаботиться. А мы нет, нас положено опекать: отцу, мужу, в крайнем случае родственникам, если уж не хватило ума супруга подцепить. Впрочем, ладно. Это всё пустые размышления, важнее другое. Что вы теперь делать собираетесь?

Тильда погладила чуть посекшуюся обивку кресла, вздохнула тяжко, уселась, смиренно сложив руки на коленях.

— Я не знаю, — сказала, в конце концов. — Поэтому и приехала к вам. Честно говоря, сама не понимаю, откуда такая идея в голову пришла.

— Это тоже не важно, — снова отмахнулась Мильда. — Будем считать, Небо подсказало. Желаете совет? Вам нужно получить возможность избавиться от брака. Воспользуетесь вы ей или нет — решите потом. Но получить её надо обязательно.

— Как же?

— Знаете, я очень удивилась, когда объявили о вашей помолвке с Арьере. У него древний род, положение в свете и даже при дворе, а, значит, непомерная спесь. У вас репутация брошенной невесты, которая к алтарю не только не невинной, а вовсе брюхатой пошла. И деньги, что само по себе неприлично. Как же ваш дядя сумел свадьбу устроить? За одни только монеты наш Амос не отдался бы никогда. Вы плохо знаете аристократов, дорогая. Они предпочитают себе пулю в лоб пустить из-за невыплаченных долгов, лишь бы честь не продавать.

— Да нет, всё это мне известно, — вяло протянула Тиль.

— Думаю, старый козёл его ещё и шантажировал, — Мильда сцепила руки в замок, наклонилась к Тиль, — и вам надо выяснить, чем.

— Как? — Арьере устало потёрла лоб.

— К сожалению, тут я не могу помочь, — хозяйка опять откинулась на спинку кресла. — Вам лучше знать, из какой ямы Крайт свою грязь черпал.

Сейчас Тильда была совсем не против узнать, откуда в мистрис Мильде столько ненависти к дяде, но промолчала. Во-первых, никакого значения это не имело, а, во-вторых, интересоваться такими вещами неприлично.

Впрочем, наверное, некоторые правила стоило бы и пересмотреть. Уж слишком они жизнь портили.

* * *

В складном, щедро украшенном золотой филигранью футляре хранились портреты двух свадебных пар. Один довольно старый — если наклонить обложку от света, то изображение становилось чёрно-белым: чёрные лица, руки, платье, а мужской костюм, наоборот, перекрашивался в светлый[2], другой гораздо новее. Обе пары стояли в абсолютно одинаковых позах: она слева, он справа, посередине стул. Вот только в тёплых отношениях тех, что постарше, сомневаться не приходилось. Руками, лежащими на спинке, они друг друга прилично не касались, но между пальцами расстояние в несколько ногтей всего-то оставалось, женщина даже мизинчик приподняла, будто хотела незаметно до мужа дотронуться. А вот стул между второй парой смотрелся приграничным столбом. А, может, даже крепостной стеной.

Тиль провела рукой по старому дагерротипу, чувствуя под ладонью прохладу гладкого стекла, вынула из креплений второй портрет. Госпожа Арьере восьмилетней выпечки смотрела на нынешнюю неуверенно. А если говорить совсем честно, то физиономия её напоминала морду перепуганной овцы, а не счастливой невесты. Да и слишком пышное платье ей не шло совершенно, оно делало фигуру похожей на храмовый колокол, на который какой-то умник нацепил соломенный венок с длинной тряпкой. Венок — это, между прочим, фата, выписанная дядюшкой с континента. И стоила она немалых денег, о чём старый Крайт не преминул сообщить всем гостям. Приглашённые были в восторге. Тиль — и тогдашняя, и сегодняшняя — нет.

Впрочем, её мнением всегда интересовались до обидного мало.

Тильда швырнула собственный свадебный портрет в секретер, сердито захлопнув крышку, а футляр с дагерротипом родителей аккуратно убрала в сумку.

— Что здесь происходит? — донеслось из коридора раздражённое. — Госпожа Арьере, почему у двери стоят сундуки? А, чтоб вас всех Вечная ночь!..

— Осторожнее, дорогой, ушибётесь, — пробормотала нежная супруга себе под нос. — Это мои, их сейчас унесут! — Это уже громче, так, чтобы за дверью расслышали.

— Конечно, подобная идея никому другому принадлежать и не могла. — Драгоценный господин Арьере вошёл в комнату, заметно прихрамывая — не помогло предостережение заботливой жены. — И мне хотелось бы знать, что за новая блажь пришла вам в голову? И потрудитесь объяснить, почему вы явились домой в таком виде.

— В каком «таком»? — уточнила Тиль, затягивая шнурки ридикюля.

— В непотребном! — припечатал Амос.

— Я ошиблась, о моём поведении вам докладывают не на пороге, а телеграфом.

— Перестаньте увиливать! Я требую объяснений!

— С каких это пор вам стало интересно, как я провожу время?

— Госпожа Арьере!

Тильда, наконец, повернулась к мужу. Постояла, разглядывая родную физиономию, расцвеченную неровными бурыми пятнами. Видимо, события последних дней серьёзно сказались на нервах Амоса. Раньше он крайне редко выходил из себя, а уж так, до красных щёк, испарины на лбу и гневно раздувающегося носа, практически никогда. А тут на тебе, аж второй раз за сутки.

— Вы носите корсет? — ни с того ни с сего брякнула Тиль, хотя собиралась сказать совершенно другое.

— Что? — ни то взвизгнул, ни то пискнул супруг.

— Просто мне всегда казалось: вы склонны к полноте, потому и в еде себя ограничиваете. А сейчас дышите с трудом, грудью, — госпожа Арьере положила руку на собственный бюст, демонстрируя, как дышит муж. — Впрочем, это ваше дело. А сегодня я била горшки. Кстати, это гораздо проще и приятнее, чем убийство мужа. По крайней мере, так люди говорят. Ещё навещала очень красивую и, кажется, невероятно мудрую ведьму. Пожалуй, всё.

— Вы всё-таки сошли с ума, — облегчённо выдохнул Амос.

— К вашему сожалению, нет, — Тиль снова отвернулась к зеркалу, поправляя на шее шарф. — Что же касается чемоданов, я уезжаю в дядино поместье. Думаю, пробуду там несколько дней, может, неделю. Или больше.

— Помоги мне Небо! — всплеснул руками господин Арьере, весьма драматично падая в кресло. — Это-то вам зачем понадобилось?

— Это понадобилось не мне, а вам. Земли Крайтов почти граничат с вашим поместьем и надо решить, что с ними делать. Возможно, стоит выкупить клин, который их разделяет. А, может, будет выгоднее продать дядину усадьбу.

— С этим прекрасно разберётся управляющий, — не слишком уверенно возразил супруг.

— Вы желаете, чтобы я осталась? — смиренно поинтересовалась Тиль.

— Впрочем, сельский воздух пойдёт на пользу вашему хрупкому здоровью, — тут же исправился Амос. — Но с кем вы отправитесь? В том доме, кажется, даже слуг нет?

— Слуги есть: старый дворецкий и его жена-домоправительница. Кажется, ещё кухарка была. А компаньонка мне не нужна. Говорят, меня не зря называют Весталкой.

— Какую же чушь вы порой несёте, — проворчал муж, отводя взгляд. — Тиль его отражение в зеркале видела.

— А вам никогда это прозвище не казалось оскорбительным? Ведь оно кое-что говорит и о ваших… эм!.. мужских достоинствах.

— Перестаньте! — Амос прихлопнул рукой по дивану, но должного эффекта не получил, хлопка не было даже слышно. — Знаю, что вы постоянно пытаетесь вывести меня из себя, прикидываясь эдакой покорной овечкой. Но я эти уловки прекрасно изучил. Да, они раздражают, но не более того, поэтому ничего вы не добьётесь.

— Ну почему же? Я вот недавно читала, что одна дама так супруга до апоплексического удара довела. Осталась молодой вдовой.

— Где вы подобное читать могли?

— А в газете. Знаете, там печатают истории с продолжением. Сейчас это пользуется у публики популярностью.

— Да что с вами сегодня такое? — снова повысил голос господин Арьере. — Словно с цепи сорвались!

— С цепи? — задумчиво протянула Тиль, поправляя под подбородком шляпочную резинку. — Знаете, а вы, пожалуй, правы. Правда, может, ещё не до конца. Амос, ответьте мне, пожалуйста, откровенно. Я знаю, что любовь между супругами в ваших кругах дурновкусием считается.

— Я снова не понимаю, о чём вы говорите!

— Ну, хорошо, пусть будет не дурновкусие. Скажем, такие отношения между воспитанными людьми неуместны. Опять же где-то слышала, будто в колониях говорят: брак — это деловое предприятие. Но неужели я вам совсем никогда не нравилась? Не как женщина, а просто по-человечески не вызывала ничего, кроме раздражения?

Муж молчал.

— Амос, ответьте, мне это действительно очень важно, — негромко напомнила Тиль.

Господин Арьере быстро глянул на жену — наверное, он и не подозревал, что супруга видит его отражение — и снова взгляд опустил, теперь рассматривая пол.

— Спасибо, — совсем уж тихо поблагодарила Тильда.

— За что? — почему-то тоже почти шёпотом спросил муж.

Арьере обернулась, коснулась его плеча ладонью — не погладила, не похлопала, просто положила руку, тут же убрав — и вышла из комнаты, не забыв прихватить со стола ридикюль.

* * *

Одиннадцать лет назад

Чудеса иногда случаются и желания в реальности воплощаются, не по мановению волшебной палочки, а как-то сами собой. Вот только осознать, прочувствовать своё счастье человек не может. Это когда его, счастья, оказывается слишком уж много: оно дурманит куда крепче впервые попробованного шампанского. Хотя, наверное, голова всё-таки ещё и из-за вина кружится. А, может, от слишком яркого света, слепящего розбрызгом радужных искр на острых гранях хрусталя. Или от духоты, пропахшей чудовищно-восхитительной смесью цветочных духов и пудр, воска свечей, мастики для пола и пыли. Или от невероятного, нереального, какого никогда случиться не могло шёпота на ухо: «Вы прелестны, госпожа Крайт!». А ещё: «Ваши щёчки горят ярче роз!» — лицо другое, и рука на талии совсем другая, а слова всё те же, небывалые: «Надеюсь, ваша карточка не полностью заполнена? Умоляю, ещё один танец!», «Вы позволите на днях пригласить вас на прогулку?», «Я у ваших ножек, госпожа Крайт! Прошу, всего одну улыбку или хотя бы ленточку на память!»

Кружит бесконечный, не заканчивающийся вальс. Кружатся мужские лица, свечи, подвески огромной люстры. Деликатно шаркают туфли по паркету, цветными платками, будто на ветру, взлетают атласные юбки дам, кокетливо белеют кружева. И: «Госпожа Крайт, госпожа Крайт!..»

Нет, не может этого быть, просто никак не может!

— Хей-хей, малышка! Да ты просто тут всех затмила!

Когда на месте жгучего красавца-брюнета, настойчиво выпрашивающего у неё ленточку, Грег оказался, Тиль пропустила, но появлению его обрадовалась. Рыжий будто отрезвил, заставил мир немного устойчивее быть, не до конца, не до привычной монументальности, но всё же. А вальс никак не желал заканчиваться.

— Эй, ты никак онемела? — подначил Грег. — Бывают же чудеса на свете!

— Нет, просто музыка дивная, правда? — Тиль наклонила голову к плечу, как учит преподаватель танцев. Быстро глянула на партнёра и тут же, будто смутившись, опустила глаза — это уже наука от Мими. А ещё улыбнулась — просто так, ничему конкретному и всему сразу: партнёру, свечам и разлетающимся юбкам. — Ты не согласен?

— Нет. — Голос у Грега вдруг изменился, ниже стал и серьёзнее, что ли, даже в хрипоту чуть съехал.

Тильда опять на парня глянула. Лицо у него тоже посерьёзнело, брови нахмурены, губы сжаты и смотрел он почему-то не на партнёршу, а вниз, на ноги.

— Гре-ег, — позвала, стараясь улыбаться как можно милее, — с тобой всё в порядке?

— Со мной — да, — пролаял рыжий в типично картовской манере.

— Значит, со мной что-то не так? Я тебе ногу отдавила?

— Это не ты.

— То есть как не я? — опешила Тиль.

Волшебство исчезло, будто его тряпкой стёрли. От духоты, жара свечей и пыли стало нечем дышать. Скрипка сфальшивила, скрежетнув по ушам, а ноги усталым свинцом налились. Да ещё Грег молчал, и появилось ощущение, словно его здесь и вовсе нет, лишь заученно двигающееся тело осталось.

— Может, выйдем в сад? — едва не шёпотом предложила Тильда, ни с того ни сего вдруг оробев.

Рыжий коротко кивнул — голова дёрнулась вверх-вниз на негнущейся шее — и пошёл к дверям, даже руки предложить забыв. Девушке ничего не оставалось, как следом тащиться, будто провинившейся собачонке — не самое приятное чувство.

Шёл Грег долго, огни бального зала и освещённая веранда давно остались за деревьями. Вокруг сумеречная мгла сгустилась, от света остались лишь ореолы отблесков вокруг крон и кустов, да большие осенние звёзды. Музыка глуше стала, доносилась, словно из-за стены, а людских голосов совсем неслышно. А ещё Тиль моментально замёрзла, шаль-то осталась в гардеробной.

Наконец, рыжий остановился возле скамейки, но садиться не стал. Стоял, сердито отвернувшись, сунув руки в карманы брюк, забавно задрав фалды фрака. Вот только смешным он совсем не выглядел. Скорее уж страшноватым и незнакомым.

— А ты как здесь очутился? — Для того чтобы спросить, девушке откашляться пришлось. — Вроде говорили, что приглашения раздавать не будут.

— Кузину сопровождаю, — отозвался он неохотно.

— Баст, да? — фыркнула Крайт. — Сочувствую. Что же ты? Вот просто бросил даму и смылся? Фу, даже для тебя это слишком.

Грег, по-прежнему хмурый, насупленный, чужой, обернулся, глядя исподлобья. Смеяться разом расхотелось.

— Ты что с собой сделала? — не спросил, а просто-таки потребовал ответа рыжий.

— Тебе не нравится? — Тиль прикусила губу, уж больно собственный, обиженно дрогнувший голос ненужным показался. Мужчина отвечать не стал, лишь плечами дёрнул непонятно: то ли раздражённо, то ли пожал равнодушно. — Может, вернёмся? Нехорошо получается, ты кузину Баст бросил, я Карта. Да и вдруг увидит кто? И так болтают…

— Что болтают?

— Да глупости всякие, — вконец смутилась Тиль. — Про нас с тобой. Вроде, что у нас… отношения. Оттого ты со мной и Картом везде ходишь. Ну, понимаешь же?

— Нет. Не понимаю, — чётко, делая между словами немалые паузы, отозвался Грег и получилось у него это точь-в-точь по-кузеновски. — Кажется, я вообще мало что понимаю. И очень многого не вижу.

— Чего ты не видишь?

Тильда обхватила плечи руками — холод на самом деле заставлял дрожать, да и ветерок, не сильный, но промозглый, забирался под тонкий атлас, холодил шею, противно перебирая мокрыми пальчиками выбившиеся из причёски прядки. А Грег…

Грег, помянув сквозь зубы Вечную ночь и чью-то мать, шагнул и оказался очень близко, так близко, что Тиль отодвинуться захотелось. Наклонился-навис над ней, пытаясь в лицо заглянуть.

— А ты ведь действительно хорошенькая, — процедил как будто со злобой, — даже очень.

— Да что с тобой? — просипела Крайт.

Ей вдруг так страшно стало, что хоть беги. Вот только некуда: позади лишь тёмный, угрожающе пришёптывающий сад, по бокам колючие заросли шпалерных роз, а дорожку к особняку Грег загораживал.

— Тиль, — тихо-тихо позвал рыжий. — Никогда не задумывалась, как твоё имя звучит? Вот и я не думал. Тиль. Тиль-тиль. Тильди-тиль. Как колокольчик.

Он поднял руку, костяшкой — аккуратно, едва кожи касаясь — провёл по щеке девушки, шее, словно очертил ключицу, остановился у края лифа, у самого кружева. И от этого простого, в общем-то, жеста Тильду в самый натуральный жар бросило, как при лихорадке. Даже щекам горячо стало и в голове тихонько, равномерно загудело.

— Тильди-тиль, — повторил Грег и наклонился совсем уж низко, так, что Крайт и лица его разглядеть не смогла.

Зато она запах почувствовала. Пахло мятными пастилками и шампанским — совсем немного, не противно.

— Тильди-тиль, — шепнул рыжий в самые губы.

«Сейчас поцелует!» — пискнуло у Тиль в голове, и от затылка к позвоночнику хлынула волна паники: страха, от которого колени ослабли, а икры судорогой свело, и той самой горячечной, сладко-кислой лихорадки.

— Сартос! — рявкнуло где-то сбоку, будто медные тарелки грохнули. Тильда шарахнулась назад, наступив на оборку собственной юбки, нелепо взмахнула руками и уселась-таки на гравий. — Отойди от неё!

— Каких демонов, Крайт? — ничуть не тише и, пожалуй, ещё более злобно отозвался почему-то Грег.

— Я сказал, отойди от неё, — гораздо тише, но словно бы с прирыкиванием, повторил невесть откуда взявшийся Карт.

— Я всего лишь хочу помочь ей встать! — А вот рыжий сбавлять тон и не собирался.

— Без тебя помощники найдутся.

И оба замолчали, стоя напротив друг друга, одинаково набычившись, ссутулившись, странно плечи и руки опустив, удивительно походя на двух псов, готовых в глотку вцепиться.

— Для себя бережёшь? — нехорошо усмехнулся Грег — слишком белые зубы влажно блеснули в темноте, будто настоящие клыки.

— Да, — совершенно спокойно ответил Карт и выпрямился, небрежно одёрнув рукав, выправил манжет.

Грег тоже выпрямился — Тильде показалось, что на неё рыжий старался не смотреть — сплюнул, совсем как матрос и пошёл к особняку, тихонько насвистывая.

— Сартос, — окликнул его Карт. — Без предупреждений обойдёшься или как?

Рыжий, не оборачиваясь, отмахнулся, а Крайт подошёл к кузине, подал руку, помогая подняться, заботливо закутал в собственную тильдову шаль.

— Почему ты его Сартосом зовёшь? — Тильда шмыгнула носом, в котором стало мокро.

— Потому что это его фамилия? — предположил кузен, эдак иронично бровь заломив.

— А я и не знала… — протянула девушка и почему-то ткнулась лбом в его плечо, пряча замёрзшие ладони под лацканами фрака.

Кузен был тоже очень высоким, Крайт макушкой ему едва до скулы доставала. И стоял он также близко, как и Грег недавно. Вот только Карт не нависал, не угрожал — просто загораживал, а от чего, Тиль и сама понять не могла. От всего, наверное.

[1] Весталки — жрицы богини Весты в Древнем Риме. Они считались неприкосновенными (поэтому многие отдавали им на хранение свои завещания и другие документы). Весталки освобождались от отцовской власти, имели право владеть собственностью и распоряжаться ею по своему усмотрению. Согласно Плутарху, весталки были обязаны хранить девственность до 30 лет (по другим данным 30 лет)

[2] Дагерротипия (дагерротипный портрет) — предшественник фотографии. Её ещё называли застывшим портретом. В зависимости от освещения такое изображение могло выглядеть как позитив, так и негатив снимка.