Как Тиль и просила, кузен ждал её у заставы за королевским парком — и это было приятно. Значит, всё как раньше: Карт по первому слову готов был помочь. Но подъезжая, Арьере не заметила при нём ни чемодана, ни даже маленького саквояжика, а вот это настораживало, потому как свидетельствовало о том, что на самом деле он никуда ехать не собирается и, соответственно, помогать тоже.

Карт подошёл к остановившемуся возле него экипажу, отрыл дверцу рядом с пассажирским креслом, да так и остался стоять, наклонившись, выжидательно глядя на Тильду.

— Ты хочешь, чтобы я пересела? — догадалась, наконец, доктор. На то, чтобы сообразить, ей потребовалось всего-то ничего, секунд двадцать напряжённого, может, и просто дурацкого молчания. — А словами сказать нельзя?

Кузен пожал плечами, дождался, пока Тиль переберётся на соседнее сиденье, цепляя юбками рычаги, и уселся за штурвал, как-то очень основательно надвинул обруч переходника на лоб, приладил пластины на висках.

— А как ещё можно говорить? — поинтересовался, тронув экипаж с места.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты спросила, нельзя ли сказать словами, — невозмутимо пояснил Карт. — Как ещё можно сказать, если не так?

— Звуковыми сигналами. Гудки там подавать или свистки, — обозлилась Тиль — уж очень неуютно она себя чувствовала.

Понятно, что сама попросила кузена о помощи. Но кого ещё просить? С ней местные вряд ли станут откровенничать, уж мужчины точно. И, в конце концов, нужно разобраться, что ему самому, Карту то есть, от неё понадобилось через десять то лет.

— Если хочешь, спи, — как ни в чём не бывало, разрешил кузен. — Ехать долго, да и смеркается уже.

— А если сам заснёшь?

— Не засну, мне и ночью летать приходилось.

— Ну да, ты же у нас асс! — Крайт спокойно кивнул. — Лучший в стране!

— В мире, — скромно поправил кузен.

— Вот откуда ты знаешь? — Желание зацепить, обидеть было совершенно детским, но оттого не менее острым, до нервной почесухи прямо.

— Воздушный флот, который с королевским можно сравнить, есть только в колониях, — обстоятельно, с расстановкой даже, пояснил Карт, — а там признали, что я лучший. Выводы сама сделаешь.

— Слушай, я тебе не мешаю? Одновременно управлять и болтать сложновато.

— Не мешаешь. У тебя на удивление покорный спирит, отлично компенсирован. А управлять и на связи быть — это обычное пилотирование.

— Светлое Небо, опять забыла! У меня же за штурвалом асс!

— Ты чего кусаешься? — мирно поинтересовался кузен, покосившись на Тиль. — С мужем неприятности?

— С мужем у меня сплошные приятности, — буркнула доктор. — На то он и брак, чтобы быть счастливым.

— А не будет? Я про неприятности. Ведь сразу донесут, что мы вместе поехали.

— Ну и что? — Арьере отвернулась к окну, хотя стемнело уже основательно, за стеклом почти ничего и не видно, лишь неровная полоска придорожной изгороди, да серо-фиолетовое небо над полями. — Ты такой же родственник и воспитанник дяди, как и я. Имеешь право навестить дом, в котором вырос.

— А как же… Подожди, как там их журналисты называют? А! «Компрометирующие обстоятельства»?

— Только в ваших мечтах, господин Крайт, — сладенько пропела Тильда.

— Это обязательно, — кивнул Карт. — Куда без мечты? Расскажи мне о своём муже.

— Зачем? — изумилась Тиль.

Удивилась она по-настоящему. В понимании Арьере влюблённый человек — а ведь кузен намекал, на неостывшие чувства и всё такое — супругом возлюбленной будет интересоваться в последнюю очередь. Соперник же, как-никак. Или нет, не соперник? Или она вообще всё придумала? Но в машине, там, рядом со взлётным полем, что-то было, не приснилось же ей.

— Ты мне всегда паровой котёл напоминала. Вот как только приехала, так и… Знаешь, такие махины? Огромные, чугунные, как каменные. На манометрах, конечно, стрелки так и ходят туда-сюда, трубы трясутся, пар кругом. Но к самому котлу всё это никакого отношения не имеет. Стоит себе громадина — и ничего её вроде не волнует. Да только представь, что внутри творится! Рванёт — никому мало не покажется. Не только манометры с трубами — весь завод в Вечную ночь отправит.

— То есть я — это чугунина, которая рвануть может? — протянула Тиль, пытаясь сообразить, что её больше поразило: сравнение с котлом или такой словесно-образный поток от Карта.

— Ну да, — усмехнулся Крайт. — С виду такая тихоня — воды не замутит: «Да, госпожа, нет, госпожа». А кто Грегу в башку вазу запустил?

— Он мою куклу в грачином гнезде спрятал!

— А я о чём говорю? И, главное, тут же глаза в пол: «Простите дядя, моё поведение не достойно. Больше такого не повторится!» — глупейше просюсюкал Карт.

— Хочешь сказать, что я притворщица?

— Хочу сказать, что на похоронах Крайта никакого котла не было. Один чугун остался. Так чем занимается твой муж?

— Он меценат, театрам помогает, — машинально ответила Тиль, не слишком задумываясь, о чём говорит. — Гранты для актёров учреждает. Художникам, тем, кто костюмы и декорации придумывает, помогает. В постановках участвует — режиссёры к нему прислушиваются, критики тоже.

Кузен посмотрел на неё искоса, но эдак подбадривающе, мол: «Я слушаю, продолжай».

— Ещё он писатель. Пьесы пишет, — почему-то со злобой выпалила Тильда.

— Хорошие?

— Да! Между прочим, не какие-нибудь водевильчики, а тексты, наполненные глубокой философией, осмыслением жизни, настоящих ценностей. Кроме того…

— Надо сходить на спектакль, — про настоящие ценности Крайт слушать явно не собирался. — Стоящая, наверное, вещь.

— Сходить не получится, — независимо заявила Тиль, глядя в слепое окно. — Амос пока ещё не дописал.

— Ни одной? — изумился гадкий кузен, а Арьере сочла, что риторические вопросы ответа не требуют. — И всё-таки, почему у вас нет детей?

— Послушайте, господин Крайт, это совершенно не ваше дело, — отчеканила Тильда. — Но чтобы удовлетворить неуместное любопытство и предотвратить дальнейшие вопросы, отвечу: в современном обществе успешность брака от наличия детей никак не зависит. И у фамилии Арьере есть наследники, так что роду ничто не грозит.

— А твой брак успешен?

— Спросите кого угодно! Про чету Арьере никто дурного слова не скажет.

— Интересную ты выбрала формулировку, — хмыкнул Карт.

— Я на самом деле больше не желаю обсуждать с вами мою семейную жизнь! — повысила голос Тиль.

Этим вечером её так и тянуло впасть в детство. Вот сейчас пришлось кулаки сжать, чтобы не дать Карту в нос. Правда, кузену раньше никогда не доставалось, а вот Грег пару раз от неё огрёб. И не только вазой.

— Согласен, — серьёзно кивнул Крайт, несмотря на всю свою прозорливость, видимо, не подозревавший о кровожадных мечтах госпожи Арьере. — Честно говоря, у меня тоже нет желания обсуждать эту дурь.

— И что, по-твоему, дурь? Мой муж, моё замужество или семья вообще?

— Я же сказал: не хочу это обсуждать, — напомнил Карт. — Тебе всё же лучше поспать. Не бойся, в канаву не съеду.

Тиль снова к окну отвернулась, любуясь собственным призрачным отражением. В сон на самом деле тянуло, уж больно насыщенным день выдался. Но спать рядом с Крайтом? Было в этом что-то очень неправильное, интимное даже, а, может, и порочное. Или это от усталости в голову слишком странные мысли являлись?

Так или иначе, а спать госпожа Арьере не собиралась. Впрочем, продолжать разговор тоже.

* * *

Первым, что Тиль увидела, проснувшись, стал нежно-розовый газовый полог над кроватью, а не привычные монументальные бархатные складки. И одеяло оказалось не таким, слишком тяжёлым, стёганным. Да ещё и на прикроватной тумбочке вазочка стояла, а в ней ландыши, тоже нежные, воздушно-акварельные. Вот только в квартире Арьере никогда цветов не водилось, Амос начинал чихать даже на нарисованные подсолнухи.

Звуки и запахи тоже оказались непривычными: за полуоткрытой створкой окна тихонько шелестела листва, тянуло дождём, мокрой землёй и зеленью. А ещё пахло свежими булочками и… кофе?!

Тиль откинула одеяло, села, поморщившись — голый пол неприятно холодил ступни. И тут же тихонько рассмеялась, просто так, от радости жизни, не слишком понятной, но очень просторной лёгкости и удивительной привычности. Потому что всё это: полог, цветы, сад за стеной, кофе было родным, как любимые, пусть и разношенные тапки.

Тильда натянула пеньюар, лежащий на кресле — халат оказался коротковат и жал в груди, но от этого счастье стало лишь острее. Подошла к стеклянным дверям, раздвигая в стороны тонкие занавески, дёрнула бронзовую ручку. Створка открылась не сразу, за зиму краска слиплась, стёкла звякнули протестующе, но окно поддалось и в лицо ударило прохладным, но сладким, как талая вода воздухом, запахом весеннего сада и — чего уж там! — не менее весенних полей.

Тиль шагнула на балкончик, невольно поджимая пальцы на ногах — мраморная плитка прогреться не успела, хоть солнце уже и светило вовсю — опёрлась обеими руками о перила, потянулась, щурясь на неправдоподобно высокое небо.

Мужчина, возившийся внизу с розовыми кустами, обернулся, зачем-то приставил ладонь к глазам, хотя лицо его прикрывали давно обвисшие полы соломенной шляпы.

— Доброе утро, дядя! — крикнула Тиль и рукой помахала.

Нет, с ума она не сошла и реальность осознавала полностью, как её зовут, тоже помнила и даже число с днём недели знала. Просто утро вышло каким-то совсем сказочным. И почему бы не поверить, что дядя, обожающий свои розы, не начал день с подрезки кустов, пикировки или чем он там обычно занимался?

— И вам здравствовать, маленькая хозяйка, — хрипло, точь-в-точь как старый, просмолённый всеми ветрами пират, отозвался мужчина. И вот что удивительно, утро ни на йоту не стало менее сказочным. — Что это вы в какой одёжке вылезли? Так и простыть недолго, ветер-то ещё снежный, с залива дует.

— Где мы, а где залив, Джермин? — улыбнулась Тильда, оперлась локтями о балюстраду, а подбородок на ладони пристроила. — А куда Карт подевался?

— Так молодой мастер ещё когда уехал, — неторопливо, с крестьянской основательностью разъяснил старый дворецкий, — темно было. Велел дядюшкину кобылку оседлать и уехал, а куда подался, не сказал. Только думается мне в Арьергерд направился. Там служивые ещё по осени открыли комер… комерт… ко-мен-да-ту-лу, — с завидным упорством выговорил неподдающееся слово старик.

Помнится, дядюшка всё грозился рассчитать дворецкого. Мол, своим махровым невежеством он только хозяина позорит, но вот так и не собрался уволить. А теперь Джермин самолично за дядиными розами ходил. Может, это и есть верность?

— Комендатуру, — поправила Тиль, понимая, что улыбаться так блаженно, как это она делает, наверное, не стоило. Вдруг кто посторонний увидит? — Комендатуру, а не комендатулу.

— Ну и я про то же, — мирно согласился старик, — а вы, маленькая хозяйка, не ледяните ноги зазря. Возвращайтесь-ка в спальню, да полезайте под одеяло. А я своей старухе крикну, она враз поесть принесёт.

— А то буду я твоих приказов дожидаться, — раздалось из комнаты ворчливо. — Всё уже готово. Давайте-ка, барышня, ныряйте в постельку.

— Айда!

Арьере и сама подумать не могла, что так обрадуется старой служанке. А вот обрадовалась же, даже обняла её и чмокнула в морщинистую, пахнущую ванилью щеку.

— Ну-ну, — буркнула явно смущённая старуха, заботливо укрывая хозяйку одеялом, — достойно ли юной даме так себя вести? Будто маленькая, видит Светлое небо! Лучше кушайте. Вот булочки, а кофе я сама налью. Знаю, как вы это варево уважаете, а в столице его, чай, и не готовят. Набирайтесь сил. Они вам понадобятся, бедняжечке.

— Почему это я бедняжечка? — спросила Тиль.

Вернее, хотела спросить, а получилось что-то вроде: «Пофему эт’я беднявефка» — просто трудно внятно говорить с половиной плюшки во рту.

— Да вот есть такие неуберёги, — горько вздохнула Айда и головой покачала. — Уж почему да отчего, не мне судить. Но вот рождаются не на радость, а на горе. Что вы, что матушка ваша. Да и молодой Крайт тоже. Видать, проклятие-то висит, не зазря люди болтают.

— Какое проклятье? — оторопела Тильда и даже руку с надкушенной булкой опустила. — Подожди, ты что, мою маму знала?

— Ой, да болтаю я пустое, — отмахнулась служанка, поправляя жёстко накрахмаленный чепчик. Арьере почему-то показалось, что сделала она это не просто так, не из аккуратности, а лицо пряча. Хотя ничего такого в нём не было. — Старушечья трепотня напала, мелю сама не знаю чего. Ну да вы кушайте, а я пойду по хозяйству хлопотать.

Останавливать её Тиль не стала. Для начала следовало сообразить, о чём спрашивать Айду. Да и булочки оказались уж больно хороши, а один только запах кофе пьянил ничуть не хуже пары бокалов шампанского.

* * *

Темнота, наполненная смыслом гораздо больше реальности, привычно приняла его в себя: точь-в-точь давняя любовница, уже даже и поднадоевшая. Ну, может, не надоевшая, а просто узнанная до вздоха, до движения, и поэтому скучноватая, но от этого ещё больше ценимая, потому что понятная, удобная, комфортная.

— Борт номер… — забормотал Крайт, привычно щёлкая тумблерами — видеть приборную панель никакой необходимости не было, пальцы её и так знали. — Код доступа… Грег, это я.

— Да ну? — отозвался спирит. — А я думал, что тот недоношенный говнюк, который меня сюда перегонял. Знаешь что, Крайт? Ещё раз пустишь какого-нибудь сосунка за штурвал, я пошлю в задницу и тебя, и весь королевский воздушный флот, и Её Величество до кучи.

— Ну и чем тебе парень не угодил?

— Не угодил? Да этот кретин при посадке чуть шасси не сломал! Стойку менять надо, в ней трещина! Я ему талдычу: боковой ветер, а этот долдон!..

— Поменяем, невелика проблема.

— В этой дыре?

— Кусок дерева и в лесу найти можно. Прости, я не мог тебя сам перегнать.

— Интересно почему.

Крайт, может, и не хотел, а улыбнулся. Уж слишком живо ему физиономия рыжего представилась. Вернее, та гримаса, которую Грег почему-то считал скептической. На самом деле это выглядело так, будто парня паралич хватанул, лишь слюны не хватало.

— С Тильдой был. Отвозил её в поместье Крайта.

— А-а, — мигом остыл спирит. — Ну и как там малышка?

— Понятия не имею.

Карт потёр лоб и тут же руку отдёрнул — излишне театральные жесты его самого всегда бесили.

— Валяй рассказывай!

— Нечего рассказывать. Я предложил ей деньги, она отказалась. Всё.

— Всё? — хмыкнул Грег. — Небось и чек с собой прихватил.

— Конечно.

— И очень удивился, когда она отказалась?

— Я и не давал.

— Знаешь, что я тебе скажу, командир? Ты как был идиотом, так им и остался, — с явным удовольствием резюмировал спирит.

— Информативно, — оценил Крайт.

— Очень. Жаль, что она до этого сама не додумалась.

— Грег!

— Всё-всё, я хороший и послушный спирит, не лезущий не в свои дела, — сознание Грега просто сочилось ядом. Карту даже показалось, что у него в ушах липко стало. Хотя вроде бы уши сейчас как раз и ни при чём были. — Начать проверку систем?

— Перестань! Можешь просто сказать, что я опять не так сделал?

— Да всё! Тебе полками командовать, а не с девками общаться. Не, не так. Вот если бы придумали машину, которая умеет полками командовать, тебе, как спириту, цены б не было. Есть проблема — есть решение и никаких больше гвоздей.

— Да какие ещё гвозди?

Карт заставил себя разжать руки, отпустить штурвал. Сцепил пальцы, положив локти на подлокотники: хвататься за рычаги, когда находишься на такой глубине связи — это не самая умная идея. Можно и в небе очнуться. Или, скорее, в заборе.

— А ты объяснил малышке, как до такого решения дошёл? — ещё слаще, прямо чистым сиропом, капнул Грег.

— Во-первых, я сто раз просил её так не называть. А, во-вторых, зачем что-то объяснять, если решение правильное? Единственно правильное в данном случае. Или у тебя другое мнение?

— Другое мнение у меня всегда есть, — заверил спирит. — Только вот Тиль-то в курсе, что оно правильное? Ты, молчаливый наш, уже два раза глобально ошибся. Хочешь третий? Ну так получишь. Когда до тебя, тупого, дойдёт: это ведомому ничего, кроме приказа, слышать не надо. Что ты, родное сердце, по жизни, словно в бою?

— Сам же говорил: с бабами, как на войне, — усмехнулся Крайт.

— Ты меня больше слушай! Зачем малышку сюда припёр?

— А сколько можно в тайны играть?

— Ладно, устроишь ты аттракцион срывания всех и всяческих покровов, разоблачение магов и открытия секретов. Кому от этого легче станет? Тебе? Ей? Знаешь, друг, есть дерьмо, которое ворошить не стоит. Оно и раньше-то воняло, а со временем окончательно протухло.

— Я хочу, чтобы на этот раз Тильда сама выбирала. И понимала, чем это грозит.

— Кого выбирала? Тебя, что ли? Малознакомого мужика, которого она десять лет не видела? Тебе не кажется, между двадцатилетним, правда, героическим молокососом и нынешним господином Крайтом есть небольшая разница? Крохотная такая, невидимая почти. Размером с дом. Это ты у нас на всю голову ушибленный, но она-то нормальная. У малышки давным-давно своя жизнь.

— Не называй её так! — грохнул кулаком по подлокотнику Карт.

Подлокотник крякнул, но привычно выдержал.

— Оставь ты её в покое. Тиль не единственная, кто способен оценить твои тонкие душевные качества и трепетную натуру. И не она одна нуждается в защите и опеке. Глянь по сторонам, и мигом найдёшь рядом с кем… Как ты там говорил? Напомни, было что-то жутко романтичное, помнится, я даже всплакнул. А, вот! «Я с ней рядом согреваюсь. Тиль как огонёк, вроде бы слабенький, блеклый такой, но это пока не коснёшься. Может обжечь, мало не покажется»

— Заткнись, — буркнул Карт.

— Да как скажешь, командир. Эх, молодость, молодость. Романтика, поэзия, мечты, луна, стишата собственного сочинения под подушкой. Знаешь, вот поэтому я на самом деле скучаю. Впрочем, ты, наверное, тоже. Хоть и живой.

— Ты с Тильдой этого бреда не неси. А то мигом на Небе окажешься.

— А ты даже не на моём месте, а со мной. Психов в спириты не берут, тем более после трибунала. Слушай, до меня дошло, почему вы так друг другу подходите! Вы же оба как орехи.

— Земляные?

— Твёрдые. Не дай Небо где щёлочка будет. Не-е, как яйца: сверху гладенько и крепенько, а внутри болтушка. Вот только когда двое в водолазных костюмах в одной постели оказываются, это, наверное, жутко неудобно.

— С загибами логики ты явно перебарщиваешь.

— Да что тут непонятного? Просто поговори с ней!

— И что я сказать могу?!

— Крайт, не прикидывайся большим кретином, чем ты есть на самом деле. Что настоящий офицер может даме сказать? «Я тебя люблю, пошли делать потомство!». И не надо больше никаких «логичных и единственно правильных решений» вместе с муками выбора. Чего тебя так и тянет всё усложнять?

— Это тебя тянет всё упрощать.

— Слушай, друг, а ты хоть раз признавался ей? — мученически вздохнул Грег.

— Признавался. Однажды.

— И что?

— И ничего. В итоге она вышла замуж за этого слизняка.

— Небо! Кто о чём, а Крайт страдает! Вот что я тебе скажу, командир. Право выбора и уважение чужого мнения, особенного женского, это очень достойно и современно. Прямо-таки передовая точка зрения, и очень колониальная. Вот только иногда стоит и попроще быть, попримитивнее: за волосы — и в пещеру. Гарантирую, всем легче станет.

— Может и так. Только я пришёл к другому выводу.

— Великая ночь! Да чтоб тебя демоны вместе с твоими выводами отодрали!

— Конец связи, — согласился Карт, снимая переходник.

* * *

Одиннадцать лет назад

Cобачонку Тиль увидела, когда на обрывчик выехала. Вернее, поначалу-то она и не поняла, что это такое бултыхается: дядюшкин охотничий жеребец артачился, недовольно ногами перебирал, норовя податься боком. На месте-то его удержать уже мучение, а уж разглядывать, что там коричневую воду баламутит совсем недосуг. Но потом всё же рассмотрела круглую головёнку с прижатыми, будто прилизанными ушами. Следом и слабенький, обрывистый плачь щенка расслышала, раньше его рокот леса заглушал — гроза приближалась, вот-вот накроет. А ещё Тильда разобрала, что детёныша на стремнину тянет. Видимо, вверх по течению буря, уже разразилась, переполнив тихий ручей. Вода пучилась, перекатывалась на притопленных корягах настоящими волнами — тесно ей становилось в узком и не слишком глубоком русле.

Вот когда это всё увидала, тогда её из седла и вымело, только поводья через шею жеребца перекинула, чтоб тот сдуру сам себе не навредил. С обрывчика Тиль тоже прыгнула не думая: и рассуждать некогда, да и знала, что под глиняной ладонью довольно глубоко, а высоты почти и нет — ноги не переломаешь.

Одного госпожа Крайт не учла — оглушающе-ледяной воды.

Река будто пасть над макушкой захлопнула, разом выбив из груди весь воздух. Вздувшийся пузырём подол амазонки облепил руки, спутал не хуже верёвок, а тело — наверное, больше с испуга, чем от холода — обернулось деревяшкой, как и управлять-то им не сразу сообразишь. Тиль распахнула рот, словно рыба, жижа, тухло воняющая тиной, хлынула в горло, в нос, даже, кажется, в глаза и…

Девушка вынырнула, вылетела, как пробка из бутылки, натужно откашливая воду, которая всего-то до груди и доставала. Тильда крутанулась налево, направо, пытаясь понять, где обрыв, где щенок, разгребая руками опавшие листья, прибиваемые усиливающимся с каждым мигом потоком к берегу. А течение, между прочим, уже чувствовалось, пыталось тащить, путалось водорослями в онемевших ногах.

Щенок больше не скулил и лапами не бил, может, и вообще не шевелился, над водой только нос и лоб виднелись.

— А чтоб вас всех!.. — выругалась Тильда, и даже Вечную ночь помянула, оглядываясь, пытаясь найти подходящую палку, чтобы подцепить кутёнка.

И тут же сообразила: цеплять его не за что. Пришлось брести, едва переставляя ноги-столбы, подгребая руками. А потом и почти плыть, путаясь в чугунных складках юбки, отплёвывая тину вместе с водой, плохо соображая, что делает.

Как она на берег выбралась, Тиль не помнила — хоть умри. Кажется, лежала на траве, пытаясь сообразить, что надо сделать, чтобы дышать научиться и очень боясь раздавить щенка, которого за жакет сунула. Вроде над головой громыхало, а она шла. Дальше Тильда снова плыла или ей только это казалось? Наверное, всё-таки просто ливень хлынул, и неповортливо-кукольному телу мерещилось что-то своё.

Следом пришёл бред и голоса. Девушка вдруг очутилась в воздухе, легла на него, как на постель и сверху ничуть не хуже грома лязгнуло: «Нашёл, она здесь!». Следом пришло вялое удивление: откуда тут взялся Карт, ведь он на континенте? Но мысли тут же смыл жар, и почему-то правому боку было особенно горячо, просто углями жгло. А дальше одни обрывки, голоса в темноте.

«Если верить новым теориям, то такие действия свидетельствует о глубинной детской травме. Как мы видим, пережитое несчастье толкает барышню на необдуманные поступки и…» — голос дребезжит, как стекло в паровозном купе, прилипчиво жужжит назойливой мухой.

«Кхм, доктор, это всё бесспорно интересно, но давайте обсудим это потом. У девочки лихорадка» — мягкий, тёплый, будто плед голос дяди успокаивает, но и раздражает тоже.

Сейчас ей не нужно тепло и так жарко. Хочется… А чего хочется, не понять.

И снова темнота.

«Готовьтесь к худшему, господин Крайт, — дребезжание буравчиком всверливается в мозг, оставляя болезненную воспалённую ранку, — если жар до утра не спадёт, то… Как видите, пиявки не помогли. Я дам ещё опиумного молока, чтобы бедняжка не страдала».

«Доктор, да сделайте же что-нибудь! Любые деньги!..»

Хочется успокоить дядю, уж слишком встревоженный у него голос. Но не получается, рот куда-то подевался. А ещё хочется… Чего? Никак не сообразить.

«Думаю, нужно пустить кровь», — жужжит огромный шершень, нацеливая жало толщиной с палец.

«Кхм, ну если вы считаете, что это необходимо…» — бормочет старый плед.

«Вы всерьёз думаете, что она недостаточно крови потеряла? — новый голос похож на сосульку: острый, прозрачный, холодный. Удивительно, сладко-ледяной и на лоб ложиться снег. Вот чего она хотела: холода! — Разодранного бока и ваших пиявок недостаточно?»

«Молодой человек, я полностью разделяю вашу тревогу, но позвольте мне…»

«Не позволю. Дядя, вам тоже лучше уйти. И прихватите этого коновала, пока я его башкой в камин не сунул» — лёд разбивает ватную, душащую темноту, а под ней появляется водяная прохлада. Её много, очень много и жару тут просто места нет.

* * *

Тиль не поняла, что её разбудило. То ли солнечный свет, как-то по-особенному радостно, даже торжествующе заливающий спальню. То ли жара, но не болезненная лихорадка, а просто излишняя теплота от толстого одеяла, в которое девушку закутали, будто гусеницу в кокон. То ли странное размеренное сопение над ухом. В общем, что её в чувство привело, не понять. Зато сопение удивило до крайности — вот это точно.

Тильда осторожно и не без труда — замотали её действительно надёжно — голову повернула. И едва не ткнулась лбом в нос кузена. Правда, сначала она и не сообразила, что это Крайт, чужое лицо показалось гротескно большим, пришлось даже шею выгнуть. А потом… Никакого потом не получилось, потому как Крайт враз перестал сопеть и открыл глаза. Нет, глаза распахнулись, словно жалюзи рывком подняли — вот так вернее.

— Привет, — мирно и обыденно заявил кузен. Тиль даже не нашлась, что на такое ответить. — Как себя чувствуешь?

— Бок болит, — сообразила, наконец, Тильда.

Рёбра на самом деле ныли, а ещё горло саднило.

— Ты кожу порвала. Наверное, на сук в воде наткнулась. На кой ты вообще в реку полезла?

— Там щенок тонул, — пискнула девушка, чувствуя себя, мягко говоря, неуютно.

Потому что с осознанием больного бока и горла, пришло ещё и другое понимание: она лежит в одной кровати с Крайтом. Да не просто так лежит, а затылком в его грудь упирается, родственник же совсем не по-родственному её за плечи обнимает. Правда, сама она в коконе, а Карт полностью одет, только две верхние пуговицы кителя расстёгнуты, но всё же, всё же…

— Про щенка я понял. Жив и здоров твой найдёныш, отъедается. А о том, что сама утонуть могла, не подумала?

— Нет, — ещё тише пробормотала Тильда.

— Ты решила стать спасительницей на водах? — эдак очень серьёзно поинтересовался Карт.

— Не-ет…

— Тогда что?

— Так щенок же!

— Я-асно, — протянул кузен и на спину перевернулся, закрыл глаза. Правда, руки из-под Тиль не вытащил. — Щенок же. Чего тут непонятного?

— А ты как тут очутился? — помолчав и успев до печёнок прочувствовать тяжесть своего падения, спросила Тильда. — Ты вроде на континенте должен быть.

— Прилетел.

Карт рукой, точнее кистью, которую себе на лоб положил, изобразил, как он летел.

— И почему это ты всегда умудряешься поспеть вовремя? — проворчала девушка. — Вот уж кто блистательный рыцарь, спаситель дев в беде.

— Потому что я тебя люблю, — так же просто, как и «Привет!» сказал, ответил кузен. — Только ты этого сейчас не слышала.

— П-почему?

С чего это она заикаться начала, Тиль понятия не имела. Не от удивления точно, потому как до неё просто не дошло, что это такое Карт брякнул.

— Вот закончишь учёбу, тогда и поговорим, — пообещал Крайт.

— Ты считаешь меня слишком маленькой? — скорее по привычке, чем на самом деле возмутилась Тильда.

— Если бы, — не слишком приятно хмыкнул Карт, а потом повторил, — если бы. В этом-то и проблема.

И резко поднялся, выдернув руку — у Тиль даже в шее что-то хрустнуло.

— В чём проблема? — пробормотала она, вконец перестав понимать, что происходит.

Ей показалось: кузен так и не ответит, слишком уж целеустремлённо к двери шёл. Но на пороге он всё же притормозил, посмотрел через плечо.

— Всё было бы гораздо проще, считай я тебя маленькой, — сказал и вышел, аккуратно, даже чересчур аккуратно прикрыв за собой дверь.