— Разве это не чудесно? — улыбаясь, проговорил Клаус, когда сестры прочли четвертое двустишие. — Разве это не бесподобно?

— Уайбон, — откликнулась Солнышко, желая сказать «Скорее непонятно, чем бесподобно. Мы все равно не знаем, где Квегмайры».

— Нет, знаем, — возразил Клаус, доставая из кармана остальные бумажки со стихами. — Обдумайте все три двустишия по порядку, и вам станет ясно, что я имею в виду.

— Видимо, ты лучше разбираешься в поэзии, чем я, — заметила Вайолет, и Солнышко кивнула, соглашаясь с ней. — Последнее двустишие ничего не проясняет.

— Но ведь именно ты предложила решение, — попытался подсказать ей Клаус. — Когда мы получили третьи стихи, ты подумала, что «начальных» относится к начальным словам каждой строки.

— Но ты сказал, что «начальный» означает «первый», — напомнила Вайолет. — И что Айседора хочет привлечь наше внимание к самой первой строке.

— Я ошибался, — признал Клаус. — И я как никогда счастлив, что ошибался. Айседора имела в виду именно начальные буквы. Я понял это, только когда прочел: «… среди этих букв… увидит…» Она спрятала то место, где их держат, среди стихов, как Тетя Жозефина прятала место, где находилась она, внутри своей записки. Помнишь?

— Конечно, помню. Но все равно пока не понимаю.

— «Найдите в начальных словах…» — повторил Клаус. — Мы думали, Айседора имеет в виду первые слова, а она имела в виду первые буквы. Она не могла сообщить нам прямо, где они с братом находятся, поэтому Айседора воспользовалась своего рода шифром. Если прочесть начальные буквы каждой строки трех двустиший, мы поймем, где они с Дунканом спрятаны.

— «Фамильные камни — причина ужасного плена», — процитировала Вайолет. — Это «Ф». «Однако друзья нас спасут и спасут непременно». Это — «О».

— «Невольно молчим мы и ждем, чтоб рассвет наступил», — подхватил Клаус. — Это — «Н». «Тоскливый безмолвствует клюв в ожидании крыл». Это — «Т».

— «А если хотите быстрей нас избавить от бед», — возбужденно продолжила Вайолет.

— «Н»! — торжествующе выкрикнула Солнышко.

И все трое закричали вместе: «ФОНТАН»!

— Птичий Фонтан! — повторил Клаус. — Квегмайры прямо перед окном нашей камеры.

— Каким образом они могут сидеть в фонтане? — с недоумением произнесла Вайолет, — и каким образом Айседора передает записки воронам Г.П.В.?

— На эти вопросы мы сможем ответить, как только очутимся на свободе, — сказал Клаус. — Пора дальше растворять известь, пока не явился Детектив Дюпен.

— А с ним горожане, которые так мечтают по закону психологии толпы сжечь нас на костре, — закончила Вайолет и вздрогнула.

Солнышко подползла к хлебу и приложила ладошки к стене.

— Каша! — крикнула она, что означало приблизительно «Раствор почти размяк, еще немножко!».

Вайолет сняла с головы ленту, а потом завязала ее заново. Она всегда так поступала, когда хотела передумать все заново, то есть «Еще усерднее поразмыслить над тяжелой ситуацией, в какой очутились Бодлеры».

— Боюсь, у нас совсем не осталось времени. — Вайолет устремила глаза на окошко. — Видите, какое яркое солнце. По-моему, утро уже позади.

— Тогда надо торопиться, — сказал Клаус.

— Нет, — поправила его Вайолет. — Надо подумать заново. Я уже придумала насчет скамейки. Мы можем использовать ее по-другому, не только как трап. Мы используем ее как таран.

— Хонц? — переспросила Солнышко.

— Таран — это бревно, которым проламывали дверь или стены, — объяснила Вайолет. — Военные изобретатели в Средние века использовали таран, чтобы ворваться в обнесенные стеной города, а мы с вами используем скамью, чтобы вырваться из тюрьмы. — Вайолет подняла скамейку и положила ее себе на плечо. — Скамья должна лежать как можно горизонтальнее, — сказала она. — Солнышко, залезай Клаусу на плечи. Если вы оба возьметесь за тот конец, я думаю, таран сработает.

Клаус и Солнышко заняли указанную позицию, и все приготовились пустить в ход новое изобретение. Сестры крепко держали скамью за два конца, а Клаус крепко держал Солнышко, чтобы она не свалилась, на пол Камеры-Люкс, когда они начнут долбить стену.

— А теперь, — скомандовала Вайолет, — отходим назад, насколько хватит места, и на счет «три» бросаемся вперед. Цельте таран в то место, где мы обработали стенку растворителем извести. Готовы? Раз, два, три!

Бух! Бодлеры бросились вперед и ударили скамьей в стену со всей силы. Грохот раздался такой, что, казалось, сейчас рухнет вся тюрьма. Однако на двух-трех кирпичах осталась лишь слабая отметина, как будто стену лишь слегка царапнули.

— Еще раз! — приказала Вайолет. — Раз, два, три!

Бух! Дети услышали, как снаружи дико захлопали крыльями несколько испуганных грохотом ворон. Еще несколько кирпичей получили вмятины, а один лопнул посередине.

— Получается! — закричал Клаус. — Таран действует!

— Раз, два, минга! — выкрикнула Солнышко, и дети снова ударили тараном в стену.

— Ой! — вскрикнул Клаус и слегка пошатнулся, чуть не уронив младшую сестру. — Кирпич на ногу упал!

— Ура! — закричала Вайолет. — То есть жаль, что тебе больно, Клаус, но раз кирпич вывалился, значит, стена поддается. Опустим таран, посмотрим, что получилось.

— Нечего рассматривать! — остановил ее Клаус. — Давайте дальше. Главное, выбраться поскорее.

Бух! Бодлеры услышали, как еще несколько обломков брякнулось на грязный пол Камеры-Люкс. Но, кроме того, они услышали и другие знакомые звуки: сперва тихий шелест, он разрастался и становился все громче, пока им не начало казаться, будто листают одновременно миллион страниц. Это вороны Г.П.В. делали круг за кругом, собираясь перелететь в центр на свои дневные квартиры. И тогда дети поняли, что время уже на исходе.

— Юрол! — с отчаянием выкрикнула Солнышко. И затем что есть мочи «Раз! Два! Минга!» На счет «минга», что, естественно, означало «Три!», Бодлеры ринулись вперед и ударили в стену Камеры-Люкс тараном с оглушительным «Бух!». Одновременно послышался страшный треск — орудие разломилось пополам. Дети потеряли равновесие, Вайолет отбросило в одну сторону, Клауса и Солнышко в другую, а там, куда ударил таран, из стены вылетело огромное облако пыли.

Огромное облако пыли — это не то, чем можно любоваться. Художники редко пишут портрет огромного облака пыли или включают его в свои пейзажи или натюрморты. Поставщики фильмов редко выбирают огромное облако пыли в качестве главного персонажа романтических комедий, и, насколько показало мое расследование, огромное облако пыли никогда не поднималось выше двадцать пятого места на конкурсе красоты. Тем не менее Бодлеры, хотя их и раскидало по камере и они выронили свои половинки тарана, не спускали глаз с огромного облака пыли, любуясь им, точно чудом красоты. Они любовались им потому, что это облако пыли состояло из частиц кирпича, извести и других строительных материалов, из которых складывают стены, и зрёлище это подсказало Бодлерам, что изобретение Вайолет сработало. Когда огромное облако пыли осело, сделав пол еще грязнее, на покрытых пылью лицах детей появилась широкая улыбка: они увидели и еще более прекрасное зрелище — огромную зияющую дыру в стене Камеры-Люкс, словно созданную для поспешного бегства.

— Получилось! — воскликнула Вайолет и вышла через дыру на площадь. Она подняла лицо кверху и успела увидеть в небе последних ворон, отбывающих в центральные кварталы. — Мы убежали!

Клаус, все еще державший Солнышко на плечах, остановился, вытер очки от пыли и шагнул наружу. Он прошел мимо Вайолет, направляясь прямо к Птичьему Фонтану.

— Но мы еще не выкрутились, — сказал он, желая сказать «неприятностей впереди еще хватит», и показал на расплывчатое пятно — на удаляющихся ворон. — Они полетели к центру. Теперь в любой момент можно ждать горожан.

— А как же нам вызволить Квегмайров? — спросила Вайолет.

— Уок! — крикнула Солнышко, сидевшая на плечах у Клауса. Она хотела сказать что-то вроде «Фонтан на вид крепкий как скала».

Разочарованные брат с сестрой кивнули в ответ. Птичий Фонтан выглядел столь же непроницаемым (то есть «в него было не-возможно проникнуть и спасти похищенных тройняшек»), сколь уродливым. Металлическая ворона сидела и плевала на себя, как будто от намерения Бодлеров спасти тройняшек ее тошнило.

— Дункан и Айседора, наверно, заперты внутри Фонтана, — предположил Клаус. — Может, где-то тут есть механизм, с помощью которого открывается потайной ход.

— Во время дневных работ мы отчищали тут каждый дюйм, — возразила Вайолет. — Мы бы заметили секретный механизм, когда скребли металлические перья.

— Джиду! — сказала Солнышко, имея в виду что-то вроде «Наверняка Айседора намекает в стихах, как их спасать».

Клаус спустил младшую сестру на землю и достал из кармана четыре записки.

— Пора опять подумать заново. — И он разложил записки на земле. — Надо как можно тщательнее изучить стихи. Там должно быть указание, как проникнуть в Фонтан.

— «Тоскливый безмолвствует клюв»! — воскликнула Вайолет. — Мы решили, что она имеет в виду живых ворон Г.П.В., но, может быть, речь идет о Птичьем Фонтане?! Вода бьет из клюва, значит, там есть дыра.

— Выходит, надо залезть наверх и посмотреть, — сказал Клаус. — Давай, Солнышко, забирайся опять мне на плечи, а я встану на плечи Вайолет. Нам надо сильно подрасти, чтоб достать до самого верха.

Вайолет кивнула и опустилась на колени у подножия Фонтана. Клаус подсадил Солнышко себе на плечи и сам встал на плечи старшей сестры, после чего Вайолет осторожно-осторожно поднялась с колен, так что трое Бодлеров балансировали теперь друг на друге, точно труппа акробатов, каких они однажды видели в цирке, когда их водили туда родители. Существенная разница состоит в том, что акробаты тренируются, повторяя одни и те же упражнения изо дня в день в помещениях с натянутыми сетками и множеством подушек на полу, чтобы не разбиться, если сделаешь ошибку. А у бодлеровских сирот не было времени на тренировки и поиски подушек, чтобы разложить их на мостовой Г.П.В. В результате балансировка получилась шаткая. Вайолет шаталась оттого, что держала двоих. Клаус шатался оттого, что стоял на шатающейся сестре. А бедную Солнышко шатало до такой степени, что она еле удерживалась на плечах у Клауса, приподнимаясь и заглядывая в клюв плюющей металлической вороны. Вайолет при этом следила — не покажутся ли вдали горожане, а Клаус продолжал изучать стихи, лежавшие на земле.

— Что ты видишь, Солнышко? — спросила Вайолет, только что заприметившая далеко-далеко несколько фигур, направляющихся в сторону Фонтана.

— Шиз! — откликнулась сверху Солнышко.

— Клаус, клюв недостаточно широк, через него не попасть в Фонтан! — отчаянно крикнула Вайолет. Она шаталась все сильней, и улицы города, казалось, тоже качались из стороны в сторону. — Что нам делать?

— «Среди этих слов — напрягите внимательно глаз…» — бормотал про себя Клаус, как часто делал, когда размышлял над тем, что в это время читал… Ему пришлось очень сосредоточиться, чтобы прочесть двустишия Айседоры, раскачиваясь взад и вперед. — Как странно она выразилась. Почему было не написать «В этих буквах вы, надёюсь, увидите» или «Среди этих букв можно увидеть…»

— Сабишо! — выкрикнула Солнышко. На самой верхушке пирамиды из родных брата с сестрой Солнышко колыхалась, как цветок на ветру. Она пыталась ухватиться за Птичий Фонтан, но от воды, постоянно вытекавшей из вороньего клюва, металл сделался слишком скользким.

Вайолет старалась, как могла, стоять прямо, но фигуры в вороноподобных шляпах, появившиеся из-за ближайшего угла, не способствовали ее устойчивости.

— Клаус, — сказала она, — я не хочу тебя торопить, но, пожалуйста, думай заново побыстрее. Горожане уже близко, а я не знаю, сколько еще смогу вас удерживать в равновесии.

— «Среди этих слов — напрягите внимательный глаз…» — опять забормотал Клаус, закрыв глаза, чтобы не видеть, как все вокруг качается.

— Тук! — взвизгнула Солнышко, но никто ее не расслышал из-за крика, который издала Вайолет, потому что ноги у нее подломились, она хлопнулась на землю, ободрала коленку и уронила Клауса. Очки у него свалились с носа, падая, он ударился о мостовую локтями, а ушибать локти — очень больно, особенно когда на локтях сразу образовались ссадины. Но гораздо больше Клауса беспокоили кисти рук, которые больше не сжимали ног младшей сестры.

— Солнышко! — позвал он и прищурился, потому что плохо видел без очков. — Солнышко? Где ты?

— Хени! — крикнула Солнышко, на этот раз было еще труднее обычного понять, что она хочет сказать. Младшая из Бодлеров сумела уцепиться за клюв вороны, но, поскольку из Фонтана не переставая струилась вода, зубы у Солнышка заскользили по гладкой металлической поверхности.

— Хени! — взвизгнула она опять, когда с металла соскользнул один из ее передних зубов. Она начала съезжать ниже, ниже, отчаянно хватаясь за все подряд, чтобы задержаться. Но единственным кроме клюва выступом на голове у металлической вороны был ее выпученный глаз, однако и он был гладкий и не давал возможности зацепиться зубами. Солнышко катилась вниз и даже закрыла глаза, чтобы не видеть своего падения.

— Хени! — взвизгнула она в последний раз, в панике грызнув зубами вороний глаз. И вдруг глаз поддался под ее зубами и ушел в себя. «Ушел в себя» — выражение, которое обычно употребляют, желая описать того, кто впал в депрессию, выглядит хмурым и неразговорчивым. Но в данном случае речь идет о потайной кнопке, спрятанной в статуе птицы, и кнопка эта, должен сообщить, пребывает в отличном состоянии духа, лучше некуда. С громким скрипом она ушла в себя, металлический клюв раскрылся во всю ширину, обе поло-вины медленно разошлись и благополучно опустили Солнышко вниз. Клаус нашел очки и успел увидеть, как его младшая сестра упала прямо в протянутые руки Вайолет. Трое Бодлеров с облегчением посмотрели друг на друга, а потом на раскрывшийся клюв вороны. В потоке воды они разглядели две пары рук, схватившиеся за клюв, а потом двух людей, вылезающих из Птичьего Фонтана. Их толстые вязаные свитеры настолько пропитались водой, стали темными и тяжелыми, что эти двое выглядели большими бесформенными чудищами. Они осторожно выбрались из клюва и спустились на мостовую, и Бодлеры бросились их обнимать.

Мне не надо рассказывать вам, как счастливы были Бодлеры видеть перед собой Дункана и Айседору Квегмайр, дрожавших в мокрых свитерах. Не надо рассказывать, как благодарны были Квегмайры за то, что кончилось их заточение в Птичьем Фонтане. Мне не надо рассказывать, какую радость и облегчение испытывали пятеро юных друзей, воссоединившихся наконец после столь долгой разлуки, и мне не надо рассказывать, сколько восторженных слов наговорили тройняшки, пока стаскивали с себя тяжелые намокшие свитеры и пытались их отжать. Но мне кое-что придется вам сказать, и это кое-что был показавшийся вдали Детектив Дюпен, который с факелом в руках направлялся прямо в сторону бодлеровских сирот.