Если бы вам довелось награждать золотой медалью какого-то наименее симпатичного представителя человечества, медаль пришлось бы отдать особе по имени Кармелита Спатс, а если бы не отдали, то она все равно у вас бы ее вырвала — уж к такой породе людей она принадлежала. Кармелита Спатс была грубая, она была агрессивная, и она была грязная. По правде говоря, мне и самому досадно, что я вынужден описывать ее; в этой истории столько всего огорчительного, что лучше бы обойтись без упоминания столь неприятной особы.

Но, слава богу, герои этой истории — бодлеровские сироты, а не отвратительная Кармелита Спатс, и если бы золотую медаль захотели дать Вайолет, Клаусу и Солнышку, то она причиталась бы им за стойкость перед лицом превратностей судьбы.

«Превратности судьбы» означают здесь «невзгоды», и мало найдется в мире людей, которым на долю выпало бы столько превратных невзгод, они повсюду преследовали этих троих детей. Невзгоды начались в тот день, когда, играя на пляже, они получили горестное известие о гибели родителей во время страшного пожара, в результате чего их отослали жить у дальнего родственника, Графа Олафа.

Если бы вам захотелось наградить золотой медалью Графа Олафа, пришлось бы спрятать ее под замок до церемонии награждения, потому что Граф Олаф, алчный злодей, попытался бы украсть ее до этого события. Золотой медали у бодлеровских детей не было, но они обладали огромным состоянием, доставшимся им в наследство от родителей, это состояние и пытался присвоить Граф Олаф. Детям пока удалось уцелеть, хотя и с невероятным трудом, но Граф Олаф следовал за ними повсюду, да еще в сопровождении одного или нескольких зловещих и уродливых приспешников. Кто бы ни становился опекуном Бодлеров, там каждый раз объявлялся Граф Олаф и творил такие гнусности, что и перечислять-то их тяжело: киднепинг, убийство, угрожающие звонки по телефону, переодевания, яд, гипноз и отвратительная еда — вот лишь некоторые из невзгод, которые по милости Графа Олафа претерпели бодлеровские сироты. Что еще хуже, у него была дурная привычка каждый раз избегать ареста, поэтому он неизменно объявлялся снова. Поистине ужасно, что вся история повторяется опять и опять, но уж что есть, то есть.

Я рассказываю о том, как именно разворачивается эта история, лишь потому, что сейчас вам предстоит познакомиться с грубой, агрессивной и грязной Кармелитой Спатс, и если вам невыносимо читать про нее, лучше отложить эту книгу в сторону и почитать что-нибудь другое, поскольку дальше все пойдет еще хуже. Очень скоро Вайолет, Клаусу и Солнышку достанется столько невзгод, что тычок, полученный ими от Кармелиты, покажется им походом в кафе-мороженое.

— Прочь с дороги, кексолизы несчастные! — крикнула грубая, агрессивная и грязная девчонка, отпихивая бодлеровских сирот.

Вайолет, Клаус и Солнышко так оторопели от неожиданности, что никак не реагировали. Они стояли на пешеходной дорожке, выложенной кирпичами, очень старой, судя по тому, что повсюду пробивался густой темный мох. С обеих сторон дорожки простиралась лужайка такого бурого цвета, что ее, казалось, никогда в жизни не поливали. На лужайке сотни детей бегали во всех направлениях. Иногда кто-то спотыкался и падал, но тут же вскакивал и опять принимался бегать. Беготня эта казалась изнурительной и бессмысленной, а того и другого лучше избегать, но Бодлеры едва взглянули на бегающих детей, они не отрывали глаз от поросших мхом кирпичей.

Застенчивость — странная штука. Она возникает вдруг, как зыбучие пески, и так же, как зыбучие пески, вынуждает своих жертв смотреть себе под ноги. Бодлерам предстоял первый день в Пруфрокской подготовительной школе, и всем троим вдруг захотелось смотреть на лезущий между кирпичами мох, а не на то, что их окружало.

— Вы что-то уронили? — осведомился мистер По, кашляя в белый носовой платок.

Бодлерам в первую очередь не хотелось смотреть на мистера По, идущего позади них. Мистер По был банковским служащим, которому после страшного пожара поручили заботиться о делах Бодлеров, и хуже нельзя было придумать. Намерения у мистера По были хорошие, но и у банки с горчицей тоже, вероятно, намерения хорошие, и возможно, она лучше справилась бы с задачей защитить детей от опасности. Вайолет, Клаус и Солнышко давно уже знали: в отношении мистера По на одно только можно твердо рассчитывать — он непременно закашляется.

— Нет, — ответила Вайолет, — мы ничего не роняли.

Вайолет, старшая из бодлеровских сирот, как правило, не отличалась застенчивостью. Она любила изобретать. Ее часто заставали глубоко задумавшейся над каким-нибудь изобретением, и при этом волосы у нее были высоко подвязаны лентой, чтобы не лезли в глаза. Когда изобретение было закончено, она любила показать его своим знакомым, на которых ее мастерство обычно производило большое впечатление. В данный момент она созерцала кирпичи, обросшие мхом, и обдумывала идею машины, которая не давала бы дорожке зарастать, но говорить об этом ей не хотелось, потому что она нервничала. А вдруг никого из учителей, учеников или администрации не заинтересует ее изобретение?

Словно прочитав ее мысли, Клаус положил ей руку на плечо, и Вайолет улыбнулась. За свои двенадцать лет Клаус уже усвоил, что на старшую сестру рука на плече действует успокаивающе (в том случае, конечно, если рука дружеская). При обычных обстоятельствах Клаус еще и сказал бы какие-то успокаивающие слова, но на сей раз он оробел, как и его сестры. Клаус по большей части проводил время за любимым занятием, а именно за чтением книг. Порой утро заставало его спящим с очками на носу, — значит, он читал до поздней ночи и до того устал, что забыл их снять. Глядя себе под ноги, Клаус вспомнил, что читал книжку под названием «Тайны мха». Но сейчас из робости ничего не сказал о ней. А вдруг в Пруфрокской подготовительной школе нет интересных книг?

Солнышко, младшая из Бодлеров, подняла голову и поглядела на старших. Вайолет улыбнулась и взяла ее на руки. Сделала она это без труда, так как Солнышко, совсем почти младенец, была чуть больше каравая хлеба. Она тоже слишком нервничала, чтобы говорить, хотя ее вообще было трудно понять в тех случаях, когда она говорила. Сейчас, например, не оробей Солнышко, она вполне могла бы открыть рот, обнаружив свои четыре острых зуба, и произнести «Маримо!», что, возможно, означало бы: «Надеюсь, в школе найдется, что кусать, ведь кусать предметы одно из моих любимых занятий!»

— Я понимаю, отчего вы все притихли, — сказал мистер По. — Вы взволнованны, и я вас не осуждаю за это. В детстве я всегда мечтал учиться в школе-интернате, но мне не представилось такого случая. Признаюсь, мне даже немного завидно.

Бодлеры переглянулись. Именно то, что Пруфрокская подготовительная школа оказалась интернатом, и заставляло их особенно нервничать. Если изобретения там никого не интересуют, если читать там нечего и кусать запрещено, то скучать им придется не только днем, но и ночью. А если мистеру По в самом деле так завидно, вот бы и учился в Пруфрокской школе, а они бы служили в банке.

— Вам очень повезло, что вы попали сюда, — продолжал мистер По. — Мне пришлось обзвонить четыре школы, пока я нашел именно эту, где приняли всех троих вместе, причем не потребовав подать заявление заранее. Пруфрокская подготовительная — отличный интернат. Все учителя с учеными степенями. Спальни прекрасно обставлены. А главное, там имеется усовершенствованная компьютерная система, которая поможет уберечь вас от Графа Олафа. Завуч Ниро сообщил мне, что полное описание внешности Олафа — от единственной длинной брови и до татуировки в виде глаза на щиколотке левой ноги — внесено в компьютер, так что на ближайшие несколько лет вы здесь в полной безопасности.

— Каким образом компьютер может уберечь нас от Графа Олафа? — с недоумением спросила Вайолет, по-прежнему глядя в землю.

— Но ведь компьютер усовершенствованный, — сказал мистер По таким тоном, будто это все объясняло, хотя речь шла просто о компьютере нового поколения. — Не забивайте себе головы мыслями о Графе Олафе. Завуч Ниро пообещал мне не спускать с вас глаз. В конце концов, в таком продвинутом заведении не допустят, чтобы по территории свободно разгуливали чужие.

— Прочь с дороги, кексолизы! — И мимо них опять промчалась грубая, агрессивная, грязная девчонка.

— Что значит «кексолизы»? — шепотом осведомилась Вайолет у Клауса, который располагал богатейшим запасом слов благодаря чтению книг.

— Не знаю, — признался Клаус, — но явно не очень приятное.

— Какое очаровательное слово. Кексолизы… — проговорил мистер По. — Не знаю, что оно значит, но напоминает мне о чем-то вкусном. Ну вот мы и пришли.

Поросшая мхом дорожка кончилась, они очутились перед школой. Бодлеры наконец подняли глаза и ахнули от удивления, увидев свой новообретенный дом. Если бы они не смотрели себе под ноги, пока шли через лужайку, то давно бы увидели, как выглядит интернат. А впрочем, может, и к лучшему было не смотреть на него как можно дольше. Тот, кто проектирует здания, называется архитектором, но в данном случае автора Пруфрокской подготовительной школы уместнее было бы назвать «архитектор-меланхолик». Школа состояла из нескольких зданий — все как одно из гладкого серого камня, — выстроившихся неаккуратной линией. Чтобы попасть внутрь зданий, следовало пройти под громадной каменной аркой, отбрасывающей на лужайку изогнутую тень, похожую на радугу, у которой все цвета заменили на серый или черный. На арке чернела огромная надпись «Пруфрокская подготовительная школа», а ниже, помельче, стоял девиз школы «Memento mori» (Помни о смерти). Но не здания и не арка заставили детей ахнуть, а форма зданий: высокие, прямоугольные, с закругленным верхом. Сиротам сразу пришло в голову нечто имеющее именно такую особенную форму. Каждое здание выглядело точь-в-точь как надгробие.

— Довольно странная архитектура, — заметил мистер По. — Дома торчат как большие пальцы. Так, а теперь вы должны немедленно представиться завучу Ниро. Кабинет на девятом этаже главного здания.

— Разве вы не поднимитесь с нами, мистер По? — спросила Вайолет. Конечно, ей было уже четырнадцать, достаточно, чтобы самостоятельно явиться в чей-то кабинет, но как-то страшновато без сопровождения взрослых входить в здание такого зловещего вида.

Мистер По покашлял в платок и одновременно взглянул на часы.

— Боюсь, я не успеваю, — ответил он, справившись с кашлем. — Рабочий день в банке уже начался. Я ведь уже обговорил все детали с завучем Ниро, и если возникнут какие-то сложности, помните, вы всегда можете связаться со мной или с любым моим сотрудником в Управлении Денежными Штрафами по телефону. Желаю вам чудесно провести время в Пруфрокской подготовительной школе.

— Надеюсь, так и будет, — отозвалась Вайолет с напускной храбростью. — Спасибо за все, мистер По.

— Да, спасибо вам, — повторил вслед за ней Клаус, пожимая руку мистеру По.

— Терфант, — сказала Солнышко, что заменяло ей «спасибо».

— Всегда к вашим услугам, — отозвался мистер По. — До свидания.

Он кивнул Бодлерам, и Вайолет с Солнышком провожали его взглядом все время, пока он шел по мшистой дорожке, стараясь не столкнуться с бегающими детьми. Но Клаус не смотрел ему вслед — он не сводил глаз с громадной арки.

— Может, я и не знаю, что значит «кексолизы», — сказал он, — но я берусь перевести девиз нашей новой школы.

— Как-то не похоже на английский. — Вайолет задрала голову кверху.

— Рачо, — согласилась Солнышко.

— Это не английский, это латынь, — подтвердил Клаус. — Девизы почему-то часто пишутся на латинском. Я точно помню, что прочел эту фразу в книге о Средних веках. Если она значит то, что я думаю, девиз, прямо скажем, странный.

— И что же, ты думаешь, он значит? — поинтересовалась Вайолет.

— Если не ошибаюсь, — а Клаус редко ошибался, — «Memento mori» означает «Помни, что ты умрешь».

— Помни, что ты умрешь, — тихонько повторила Вайолет, и трое сирот сделали шаг поближе друг к другу, как будто им стало холодно.

Разумеется, каждый человек рано или поздно умрет. Цирковой артист умрет, и кларнетист умрет, и мы с вами умрем, и, возможно, человек, живущий в одном квартале с вами, как раз сейчас не посмотрел в обе стороны, переходя через улицу, и умрет через несколько секунд под автобусом. Словом, всех людей ожидает смерть, но никому не нравится, чтобы ему все время об этом напоминали. И детям тоже не хотелось об этом помнить. Тем более в тот момент, когда они проходили под аркой Пруфрокской подготовительной школы. Сиротам незачем было напоминать об этом в их первый день на гигантском кладбище, ставшем отныне их домом.