Кафе «Сальмонелла» находится в Рыбном районе, в той части города, где все вокруг — улицы, запахи, звуки — заставляет думать, что вы попали в некое рыбье царство. Ну а к тому же, если вы отважитесь, встав на колени, лизнуть тротуар, на языке у вас скорее всего останется даже вкус рыбы. Рыбный район насквозь пропах рыбой из-за того, что он расположен близ пристани, куда рыбаки привозят на продажу свой свежий утренний улов. А из-за того, что с моря вечно дует ветер, все тротуары мокрые, вода хлюпает и чмокает под ногами прохожих, и ее беспрестанное журчание напоминает звуки, издаваемые обитателями моря. Весь этот район похож на гигантскую рыбу из-за того, что дома там построены не из досок и кирпича, а из сверкающих серебристых рыбьих чешуек.

Когда сироты Бодлеры добрались наконец до Рыбного района, им то и дело приходилось глядеть на небо, чтобы вспомнить, что они на суше, а не на морском дне. Кафе «Сальмонелла» не просто обычный ресторан, это ресторан тематический, поскольку там вся сервировка и убранство подчинены одной-единственной идее и, как вы уже, наверное, догадались по названию, идея эта — лосось. Повсюду на стенах развешаны картины с изображением лосося, меню украшено рисунками лосося, и даже официанты и официантки облачены в костюмы лосося — обстоятельство, весьма затруднявшее их передвижение по залу с полными тарелками и подносами. На столиках стоят декоративные вазы, набитые вместо цветов лососями. Во все блюда, что готовятся в «Сальмонелле», в том или ином виде входит лосось. По правде говоря, ничего особенно худого в лососе нет. Это как карамельки, или земляничный йогурт, или даже жидкость для чистки ковров — а значит, переешь, перенасытишься, а потом уже ни на какую еду смотреть неохота. Именно так все и случилось с Бодлерами. В тот вечер их костюмированный официант сначала поставил на стол глубокие дымящиеся чаши с протертым лососевым супом-пюре со сливками, потом охлажденный салат с лососем, а на второе жареную лососину с гарниром из равиоли на лососевом жире. А когда официант внес пирог с лососем, украшенный шариками лососевого мороженого, дети уже не могли проглотить ни кусочка. Но даже если бы еда была разнообразная и приготовлена самым утонченным образом и принес бы ее официант в простой удобной униформе, Бодлеры все равно не могли бы насладиться обедом, потому что мысль о том, что Гюнтер проводит вечер с их опекуншей, лишила бы их аппетита даже быстрее, чем неумеренное количество розовой ароматной лососины. Джером не желал обсуждать эту тему с детьми. Он так и сказал им:

— Я не хочу об этом говорить! — Он отпил глоток из бокала, где вместо кубиков льда плавали куски замороженной лососины. — Мне кажется, вы должны немного стыдиться своей подозрительности. Вы знаете, что означает слово «ксенофоб»?

Вайолет и Солнышко покачали головой и поглядели на брата, который усиленно пытался вспомнить, встречал ли он это слово где-нибудь в книгах.

— Когда слово кончается на «фоб», — сказал он, вытирая рот салфеткой в виде лосося, — обычно это означает, что кто-то чего-то боится. Скажите, Джером, слово «ксено» случайно не означает «Олаф»?

— Нет. Оно означает «незнакомец» или «чужак». Ксенофоб — это тот, кто опасается людей только потому, что они приехали из другой страны, и это очень глупая причина для страха. Мне кажется, у вас троих достаточно здравого смысла, чтобы не быть ксенофобами. Кстати, Вайолет, Галилей был родом из европейской страны, и он изобрел телескоп. Как ты думаешь, ты бы его боялась?

— Нет. Для меня была бы большая честь познакомиться с ним, но…

— Ну а ты, Клаус, — перебил ее Джером, — ты наверняка слышал о писателе Дзюнъитиро Танидзаки, который родом из Азии? Ты бы его боялся?

— Конечно же нет, — сказал Клаус, — но…

— А теперь Солнышко, — продолжал Джером. — Острозубый горный лев водится в ряде стран Северной Америки. Ты бы испугалась, если бы встретилась с горным львом?

— Нетеш, — ответила Солнышко, что означало что-то вроде: «Конечно же испугалась. Ведь горные львы — дикие животные».

Но Джером продолжал говорить, будто и не слышал ее слов.

— Я не собираюсь бранить вас, — сказал он. — Я знаю, сколько вы пережили после смерти родителей, но мы с Эсме хотим сделать все, что в наших силах, чтобы у вас был уютный, защищенный дом. Я не думаю, что Граф Олаф посмел бы прийти в наш дорогой, престижный район. Но если бы даже он решился на это, консьерж тотчас бы его опознал и немедленно поднял на ноги соответствующие власти.

— Но консьерж мог не опознать его, — не сдавалась Вайолет. — Он наверняка был переодет.

— Олафа ничто не остановит. Он куда угодно пойдет, чтобы найти нас, — добавил Клаус. — Его не остановят никакие престижные районы.

Джером явно был огорчен.

— Прошу вас, дети, не спорьте со мной, — сказал он. — Я не выношу споров.

— Но иногда спорить полезно и даже необходимо, — заявила Вайолет.

— Я не вижу ни одного довода, который был бы полезным или необходимым, — возразил ей Джером. — Эсме заказала нам столик здесь, в кафе «Сальмонелла», я терпеть не могу лососину. Я, конечно, мог бы вступить с Эсме в спор, но какая в этом польза и какая необходимость?

— Да, но вы могли бы съесть обед, который вам по вкусу, — сказала Вайолет. Джером покачал головой.

— Станете старше, сами все поймете, — сказал он. — Кстати, кто-нибудь из вас помнит, который из лососей наш официант? Вам скоро пора ложиться спать, и я бы хотел расплатиться и отвезти вас домой.

Сироты Бодлеры с грустным чувством безысходности поглядели друг на друга. Безысходной казалась им в который раз возникшая ситуация, когда Олаф вновь выдавал себя за другого человека, а грустно им было, так как все попытки убедить их опекуна, что Гюнтер вовсе не Гюнтер, ни к чему не приводили. Они не сказали почти ни слова, когда Джером вывел их из «Сальмонеллы» и они сели в такси, которое и довезло их от Рыбного района до дома 667 на Мрачном Проспекте. По дороге они проехали мимо пляжа, где дети впервые услыхали ужасное известие о пожаре, и у них было чувство, что все случилось очень давно, хотя прошло совсем не так много времени. Дети глядели из окна машины на волны океана, набегавшие на уже совсем темный пляж, и им не хватало больше, чем когда-либо, их родителей. Будь родители живы, они бы прислушались к тому, что говорят дети, они бы поверили их словам о том, кто на самом деле был Гюнтер. Но еще горше для Бодлеров было думать о том, что, будь живы их родители, трое сирот вряд ли бы вообще знали, кто такой Граф Олаф, не говоря уж обо всех его предательских и жадных помыслах. Вайолет, Клаус и Солнышко сидели в такси и печально глядели в окошко, и им больше всего на свете хотелось вернуть времена, когда жизнь их была счастливой и беззаботной.

— Как, вы уже вернулись? — спросил консьерж, открывая дверцу такси рукой, по-прежнему спрятанной в рукаве пиджака. — Миссис Скволор сказала, что вас не ждать раньше, чем покинет пентхаус ее гость, но он еще не спускался.

Джером поглядел на часы и нахмурился:

— Детям пора спать. Если мы пройдем тихо, то никого не побеспокоим.

— Я получил строгий наказ, — сказал Консьерж. — Никто не должен появляться в пентхаусе, пока гость не покинет дом.

— Не хочу с вами спорить, — сказал Джером. — Но, может быть, именно сейчас он спускается вниз. Для того, чтобы спуститься по этой лестнице, нужно много времени, если только не съехать по перилам. Думаю, самое правильное для нас — Начать медленно подниматься.

— Мне это не приходило в голову, — Произнес консьерж, почесав рукавом подбородок. — Ну хорошо, думаю, вы можете двинуться наверх. Не исключено, что вы встретите его на лестнице.

Дети переглянулись. Они не совсем понимали, что заставляет их так нервничать: Мысль о том, что Гюнтер провел много часов в пентхаусе Скволоров, или же перспектива столкнуться с ним на лестнице.

— Может быть, нам все-таки следует подождать, пока спустится Гюнтер, — сказала Вайолет. — Не хотелось бы, чтобы у консьержа были неприятности.

— Нет-нет, — не согласился Джером. — Нам лучше двинуться прямо сейчас, а иначе мы так устанем, что не дойдем до верха. Солнышко, скажи, когда ты захочешь, чтобы я взял тебя на руки.

Они вошли в вестибюль и с удивлением увидели, что, пока они обедали, в нем произошла смена интерьера. Все стены теперь были выкрашены в голубой цвет, а на полу, посыпанном песком, по углам были разбросаны морские раковины.

— В моде морской стиль, — сказал консьерж. — Я получил телефонограмму. К завтрашнему дню вестибюль превратится в подводное царство.

— Жаль, что я не знал об этом раньше, — сказал Джером. — Мы принесли бы что-нибудь из Рыбного района.

— Да, это было бы кстати. Все сейчас бросились покупать морские украшения. Их уже нелегко достать.

— Я уверен, на Модном Аукционе будут выставлены на продажу океанические диковины, — сказал Джером, когда он и Бодлеры подошли к лестнице. — Вы могли бы заглянуть туда по дороге и купить что-нибудь для вестибюля.

— Наверное, я так и сделаю, — сказал консьерж, глядя на детей с какой-то странной усмешкой. — Желаю вам хорошо провести вечер, друзья, — добавил он на прощание.

Бодлеры тоже пожелали ему доброй ночи и стали взбираться вверх по лестнице. Навстречу им попадались люди, спускавшиеся вниз. И хотя на всех были полосатые костюмы, никто из них на Гюнтера не походил. Судя по разговорам, доносившимся из квартир, их обитатели готовились ко сну. На семнадцатом этаже ребенок спрашивал у матери, в которую из ванн уже налили шампунь с пузырьками. А на тридцать восьмом этаже кто-то чистил зубы. Поднявшись еще выше, Бодлеры снова потеряли счет этажам, но все же, очевидно, это была самая верхотура, так как Джером уже нес Солнышко на руках. Низким грудным голосом кто-то вслух читал детям книжку. Все эти звуки постепенно убаюкивали Бодлеров, и к тому моменту, когда они добрались до верхнего этажа, они так устали, что двигались, как сомнамбулы, а Солнышко крепко спала на руках у Джерома. Они настолько устали, что заснули, прислонившись к двум дверям лифтов, пока Джером отпирал дверь, и им стало казаться, что Гюнтер им только приснился. И потом, когда они спросили про него у Эсме, она сказала, что он давным-давно ушел.

— Как, Гюнтер ушел? — переспросила удивленная Вайолет. — Но консьерж сказал, что он все еще здесь.

— Ничего подобного. Он оставил каталог всех вещей, которые будут выставлены на аукционе. Каталог в библиотеке, если захотите взглянуть на него. Мы уточнили кое-какие детали, связанные с аукционом, и затем Гюнтер отправился домой.

— Быть этого не может, — сказал Джером.

— Конечно, может, — ответила Эсме. — Он вышел через входную дверь.

Бодлеры переглянулись в растерянности. Они не понимали, каким образом Гюнтер ухитрился покинуть пентхаус незамеченным.

— Он спустился на лифте? — спросил Клаус.

Глаза Эсме широко раскрылись. Она молча открыла рот и снова закрыла, как будто она испытывала элемент «изумление».

— Нет, — вымолвила она наконец. — Лифт не работает, вы же это знаете.

— Но консьерж сказал, что он все еще здесь, — упрямо повторила Вайолет. — Мы его не встретили, когда поднимались.

— Значит, консьерж ошибся, — ответила Эсме. — Давайте кончим этот разговор, нагоняющий сон. Джером, поскорее отправь их в постель.

Бодлеры переглянулись. Их удивило, что этот важный разговор может вызвать только скуку и нагнать сон. Несмотря на изнурительный подъем, их усталость как рукой сняло, когда речь зашла о местонахождении Гюнтера. Мысль о том, что он сумел исчезнуть так же таинственно, как появился, взволновала их, и сон мгновенно пропал. Однако трое сирот хорошо знали, что и на этот раз им не удастся убедить Скволоров, как не удалось убедить их, что Гюнтер был никакой не аукционер, а Граф Олаф. Поэтому они пожелали доброй ночи Эсме и пошли за Джеромом через три танцевальных зала, мимо столовой для завтраков, потом через две гостиные и наконец добрались до собственных спален.

— Спокойной ночи, дети, — сказал Джером и улыбнулся. — После такого подъема все вы трое, очевидно, свалитесь, как чурбаны. Конечно, речь здесь не идет о древесных отходах. Я хочу только сказать, что, как только вы доберетесь до постелей, вас уже будет не растолкать.

— Мы поняли, что вы имеете в виду, Джером, — ответил Клаус. — И надеюсь, что вы правы. Спокойной ночи.

Джером улыбнулся детям, и дети улыбнулись ему в ответ, а затем снова переглянулись, прежде чем разойтись по своим спальням и закрыть за собой дверь. Дети знали, что они не свалятся, как чурбаны, а будут всю ночь беспокойно ворочаться с боку на бок от одолевающих их мыслей. Сироты гадали о том, где мог прятаться Гюнтер и как ему удалось их найти, и о том, какую новую гнусность он затевает. Они думали о том, где могли быть сейчас тройняшки Квегмайры сейчас, когда Гюнтер затеял охоту на них, Бодлеров. Еще гадали они о том, что означают три буквы «Г.П.В.» и могли бы они помочь им бороться с Гюнтером, узнай они это. Бодлеры метались и ворочались, их не оставляли тревожные мысли, и они все меньше походили на неподвижные деревяшки, а все больше на живых детей, попавших в сети зловещего и таинственного заговора. Такой бессонной ночи в их юной жизни им еще не выпадало.