— Я сплю, и все это мне снится, — прошептал Дункан. Сдавленный, хриплый голос был полон ужаса.

— Но почему нам снится одно и то же? — спросила Айседора.

— Знаешь, я однажды читал про журналистку, которая вела военную хронику, и враги на три года засадили ее в тюрьму. Каждое утро, глядя в окно, она видела своих бабушку с дедушкой, спешащих к ней на помощь, но на самом деле это была галлюцинация.

— А я, помню, читала об одном поэте, который ночью по вторникам видал у себя на кухне семь прелестных девушек, хотя в действительности кухня была пустая. Это были призраки.

— Это не галлюцинация. — Вайолет просунула руку между прутьев клетки, но Квегмайры в испуге отпрянули и забились в самый дальний угол, будто Вайолет была ядовитым пауком, а не давно потерянным другом.

— Это я, Вайолет Бодлер, — сказала Вайолет.

— А я Клаус, и совсем не призрак, — сказал Клаус.

— Солнышко, — объявила Солнышко.

Напрягая зрение, Бодлеры без конца мигали, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в полутьме. Теперь, когда они больше не болтались на веревке, они могли подробнее разглядеть то, что их окружало в этом мрачном подземелье. Спуск закончился в крошечной грязной каморке, где не было ничего, кроме ржавой клетки, о которую и ударился удлинитель. Они сразу же увидели вход в туннель, такой же сумеречный и затененный, как была и шахта лифта. Туннель сначала вился и кружил, а потом сворачивал куда-то во тьму. Дети могли наконец поглядеть на Квегмайров, и, надо признаться, зрелище это было не менее мрачным, чем все вокруг. Тройняшки Квегмайры были одеты в какое-то рваное тряпье, а их лица покрыты слоем грязи. Бодлеры вряд ли узнали бы своих друзей, не будь у тех в руках блокнотов, с которыми Дункан и Айседора никогда не расставались. Но ни грязь на их лицах, ни даже лохмотья не могли так сильно, почти до неузнаваемости, изменить облик Квегмайров. Все дело было в выражении их глаз, тройняшки выглядели крайне изнуренными, отощавшими от голода и очень, очень запуганными. У них был затравленный взгляд. Не сомневаюсь, вам знакомо это слово — «затравленный». Такой взгляд может появиться, если в доме, на соседнем кладбище или же в супермаркете, куда приходится часто ходить, живут привидения. Нередко он встречается у людей, которые вдруг увидели или услышали нечто ужасное, после чего их не оставляет страх, что в них вселились привидения, гнетущие их мозг и душу. У Бодлеров сердце обливалось кровью при виде друзей в таком отчаянии и горе.

— Так это правда вы? — донесся голос Дункана из дальнего конца клетки. Он щурился, вглядываясь в темноте в их лица. — Неужели это вы? Мне не верится.

— Это мы, правда, — ответила Вайолет, и глаза ее наполнились слезами.

— Это действительно Бодлеры, — сказала Айседора. Она протянула руку, пытаясь дотянуться до руки Вайолет. — Это не сон, Дункан. Они вправду здесь.

Клаус и Солнышко тоже просунули руки в клетку, а Дункан расстался со своим углом и протянул руки им навстречу. Пятеро детей крепко обнялись, несмотря на разделяющие их ржавые прутья, и слезы их смешались с радостным смехом, потому что они были снова вместе.

— Каким образом вы узнали, где мы? — спросила Айседора. — Мы сами не знаем, где мы находимся.

— В тайном проходе внутри дома 667 на Мрачном Проспекте, — сказал Клаус. — Мы не ожидали найти вас здесь. Мы всего лишь старались узнать, что замышляет Гюнтер, как теперь называет себя Олаф, а поиски привели нас прямо сюда.

— А мне известно, что он нынче себя так называет, — вздрогнув, сказал Дункан. — И что он замышляет, тоже известно. Дункан раскрыл свой блокнот, который, по воспоминаниям Бодлеров, был темно-зеленый, а сейчас в темноте казался черным. — Все время, что мы провели с ним, он, ни на секунду не умолкая, хвастался своими чудовищными планами. И когда он не глядел на нас, я записывал все то, что он говорил, чтобы не забыть. Хоть я и жертва разбойного похищения, все равно я остаюсь журналистом.

— А я поэтом, — добавила Айседора и раскрыла свой блокнот. Бодлеры помнили, что он черный, но сейчас он был чернее черного.

— Послушайте, — сказала она:

— В день аукциона, лишь солнце взойдет, Нас Гюнтер отсюда тайком увезет.

— А как он это сделает? — спросила Вайолет. — Полиция оповещена о том, что он вас похитил, и теперь за ним следят.

— Я знаю, — ответил Дункан. — Гюнтер хочет тайком вывезти нас из города и упрятать на каком-нибудь острове, где полиция нас не найдет. Там он будет держать нас до нашего совершеннолетия, после чего сможет украсть квегмайровские сапфиры. Как только наше состояние будет у него в руках, он заберет нас с острова и…

— Не надо об этом! — закричала Айседора, зажав ладонями уши. — Он наговорил нам столько ужасов. Я не могу этого слушать. Я просто не вынесу.

— Не волнуйся, Айседора, — успокоил ее Клаус. — Мы немедленно дадим знать обо всем властям. Они арестуют его прежде, чем он успеет что-либо предпринять.

— Боюсь, уже слишком поздно. Модный Аукцион открывается завтра, — сказал Дункан. — Гюнтер собирается спрятать нас в одном из лотов. А какой-то из его сообщников назовет самую высокую цену.

— А что это за лот? — спросила Вайолет.

Дункан продолжал листать страницы блокнота, и глаза его все шире раскрывались от ужаса, пока он перечитывал то, что наговорил им Гюнтер.

— Знаешь, Вайолет, — сказал он, — Олаф выдал нам много своих секретов. Кошмарные планы предательств, совершенных в прошлом, и не менее чудовищные планы на будущее. И все это здесь, в моем блокноте, начиная от «Г.П.В.» до страшной записи про аукцион.

— У нас еще будет много времени все это обсудить, — сказал Клаус. — Первым делом мы должны вызволить вас из клетки, пока не вернулся Олаф. Вайолет, ты сможешь отомкнуть этот замок?

Вайолет приподняла висячий замок и, прищурив глаза, стала внимательно его рассматривать.

— Замок не очень простой, — сказала она. — Гюнтер, должно быть, закупил несколько особо крепких замков после того, как я сломала его чемодан, когда мы жили с дядей Монти. Будь у меня хоть какой-нибудь инструмент, я могла бы что-то придумать, но здесь нет ничего.

— Агуэнг — спросила Солнышко, означавшее что-то вроде: «А нельзя перепилить прутья клетки?».

— Перепилить нельзя, — ответила Вайолет так тихо, будто она говорила сама с собой. — У меня нет времени соорудить пилу. Хотя, может быть… — Голос ее куда-то пропал, но дети даже в темноте увидели, что она подвязывает лентой волосы, чтобы они не лезли ей в глаза.

— Погляди, Дункан! — воскликнула Айседора. — Она собирается что-то изобрести. Часу не пройдет, как мы выберемся отсюда.

— Все ночи напролет с тех пор, как нас похитили, мы не переставали мечтать о том дне, когда наконец увидим, как Вайолет что-то изобретает, чтобы спасти нас, — сказал Дункан.

Вайолет напряженно думала.

— Если мы хотим успеть спасти вас, мне с моими родственниками придется, не откладывая, снова подняться в пентхаус, — ответила она.

Айседора нервно оглядела крошечную мрачную келью.

— Вы хотите оставить нас одних? — спросила она.

— Для того чтобы изобрести то, что поможет освободить вас из клетки, мне понадобится помощь. Поэтому Клаусу и Солнышку необходимо вернуться со мной в пентхаус. Солнышко, начинай подниматься, а мы с Клаусом двинемся следом за тобой, — сказала она сестре.

— Оносью! — отчеканила Солнышко, что означало: «Слушаюсь, мэм!». Клаус взял ее на руки и поднес к болтающемуся концу веревки. Солнышко первая начала долгий подъем по темной шахте обратно в квартиру Скволоров. Клаус последовал за ней, а Вайолет крепко сжала на прощание руки друзей.

— Мы постараемся вернуться как можно скорее, — сказала она. — Не волнуйтесь, Квегмайры. Вы оглянуться не успеете, как окажетесь на свободе и вне опасности.

— А если опять что-то сорвется, как в прошлый раз? — Дункан торопливо листал блокнот. — На всякий случай послушай, что тут написано.

Вайолет приложила палец к его губам:

— Молчи, на этот раз все будет в порядке, ручаюсь.

— А вдруг нет? Вам необходимо знать про «Г.П.В.» еще до открытия аукциона.

— Только не сейчас. У нас нет времени. Ты нам расскажешь потом, когда мы будем в полной безопасности.

Вайолет подхватила конец веревки и начала карабкаться вверх следом за братом и сестрой.

— До скорого свидания! — крикнула она Квегмайрам, которые постепенно погружались в темноту. А когда они совсем исчезли из виду, крикнула еще раз: — До скорого свидания!

Подъем по тайной шахте был еще более изнурительным, чем спуск, но зато не такой страшный. Бодлеры знали, что именно они найдут наверху, добравшись до конца липовой веревки, тогда как при спуске вниз у них не было ни малейшего представления о том, что ждет их на дне черной пропасти. Вся троица, Вайолет, Клаус и Солнышко, не сомневалась, что наверху, в пентхаусе Скволоров, на месте все семьдесят и одна спальня. И что эти спальни, а также гостиные, столовые, буфетные, залы для стоячих и сидячих приемов, танцевальные залы, ванные комнаты, кухни и еще множество разных комнат непонятного назначения — все это пригодится для спасения Квегмайров.

Через несколько минут после начала путешествия по веревке Вайолет окликнула брата и сестру.

— Слушайте меня внимательно, — сказала она. — Когда мы доберемся до верха, я хочу, чтобы вы обыскали весь пентхаус.

— Что с тобой, Вайолет? — Клаус с изумлением поглядел вниз на сестру. — Мы ведь только вчера обшарили весь пентхаус. Ты что, забыла?

— На этот раз мне не нужно, чтобы вы обшаривали дом в поисках Гюнтера. Я хочу, чтобы вы отыскали какие-нибудь тонкие железные стержни.

— Агула? — спросила Солнышко, что означало: «Для чего?».

— Сварка — самый простой способ освободить Квегмайров из клетки, — сказала Вайолет. — Сваркой пользуются, чтобы добела накалить стержни, а потом расплавить металл. Если мы расплавим несколько прутьев и сделаем проход, нечто вроде двери, Дункан и Айседора покинут клетку.

— Классная идея, — одобрил сестру Клаус, — но я всегда думал, что для сварки требуется очень сложное оборудование.

— Обычно так и есть. В нормальных условиях я бы предпочла сварочную горелку. Пламя у нее маленькое, однако она плавит металл. Но здесь у Скволоров мы вряд ли найдем сварочные горелки. Это инструмент, а инструменты сейчас не в моде. Поэтому я придумала другой метод. Как только отыщете какие-нибудь длинные тонкие стержни из железа, мы встретимся на кухне, ближайшей к входной двери.

— Селреп, — сказала Солнышко, что скорее всего означало: «Это там, где ярко-синяя плита».

— Верно, Солнышко. На этой синей плите мы нагреем железные стержни. Как только они накалятся добела, мы возьмем их с собой вниз и с их помощью расплавим прутья клетки,

— А они не остынут, пока мы будем спускаться? — спросил Клаус. Вайолет помрачнела:

— Надеюсь, что нет. Ведь это наша единственная надежда.

Когда говорят «наша единственная надежда», сразу же появляется тревога, и это немудрено. Если единственная надежда лопнет, ничего больше не останется. Думать об этом не очень-то приятно, будь это даже самая что ни на есть правда.

Все трое Бодлеров испытывали тревогу, так как понимали, что изобретение Вайолет — единственная надежда спасти Квегмайров. Поэтому они не проронили ни слова, пока поднимались вверх. Им страшно было думать, что станется с Дунканом и Айседорой, если лопнет последняя надежда. Наконец мелькнул тусклый свет из открытых раздвижных дверец лифта, и вскоре они уже стояли перед входной дверью в скволоровский пентхаус.

— Запомните, длинные тонкие железные стержни. Не годятся ни бронзовые, ни серебряные, ни даже золотые. Все эти металлы расплавятся в печи. Жду вас в кухне, — прошептала Вайолет.

Младшие Бодлеры понимающе кивнули и разошлись в разные стороны, следуя за рассыпанными на полу хлебными крошками. Сама же Вайолет направилась прямо в кухню с ярко-синей плитой и, остановившись на пороге, неуверенно огляделась кругом. Стряпня никогда не была ее сильной стороной. Эта фраза говорит о том, что не все удавалось ей, когда она бралась готовить. Разве что тосты. Но иногда она могла сжечь даже тосты, превратив их в черные сухари. Поэтому неудивительно, что она слегка нервничала, не зная, как справится с плитой без взрослых. Но она тут же вспомнила, сколько всего ей приходилось делать за последнее время без советов взрослых: посыпать хлебными крошками пол, без спросу есть яблочное пюре, спускаться в пустую шахту лифта по веревке из удлинителей, шнуров от занавесей и мужских галстуков, связанных вместе «языком дьявола». Это придало ей решимость. Покрутив регулятор температуры, она установила его на 500° по Фаренгейту. Пока плита разогревалась, она стала выдвигать и задвигать ящики кухонных шкафов в поисках трех крепких огнеупорных перчаток. Такие перчатки есть в каждой кухне. Они защищают руки, когда с плиты надо снять горячую кастрюлю или сковородку, до которых, не обжегшись, нельзя дотронуться голыми пальцами. Вайолет рассудила, что Бодлерам понадобятся огнеупорные перчатки, когда железные стержни достаточно раскалятся и их можно будет использовать вместо сварочных горелок. В тот самый момент, когда ее брат и сестра вошли в кухню, Вайолет обнаружила три перчатки с витиеватой эмблемой модного бутика, задвинутые на дно девятого из выдвинутых ею ящиков.

— Мы наткнулись на золотую жилу, — прошептал Клаус, а Солнышко кивнула, подтверждая его слова. Младшие Бодлеры употребили выражение, в данном случае означающее: «Ты только погляди на эти щипцы. Это настоящее чудо!» И Клаус протянул Вайолет три пары каминных щипцов. — Все же кое-где камины остались в моде, — сказал он. — Солнышко, к счастью, вспомнила про гостиную с шестью каминами между танцевальным залом с зелеными стенами и ванной, где такая смешная раковина. Там, возле камина, и лежали эти щипцы. Они железные и длинные. Мне кажется, ими удобно подхватывать и переворачивать горящие поленья, чтобы ровно горело пламя. Я подумал: если щипцами ворошат горящие поленья, они выдержат жар в раскаленной плите.

— Вы в самом деле напали на золотую жилу, — сказала Вайолет. — Щипцы классные, лучше не придумаешь. А теперь, Клаус, я открою дверцу плиты, а ты сунь внутрь щипцы. Ну а ты, Солнышко, отойди подальше. Малышам не положено торчать возле горящей плиты.

— Правотл! — не преминула тут же ответить Солнышко. Смысл ее восклицания был приблизительно такой: «Детям постарше тоже не положено торчать возле горящей плиты, особенно без взрослых». Однако она понимала, что дело безотлагательное, и поэтому тихо отползла в дальний конец кухни. Оттуда она могла спокойно наблюдать, как ее брат и сестра засовывают длинные щипцы в горящую духовку. Как и большинство плит в доме, ярко-голубая плита Скволоров предназначалась для выпечки пирожных и тортов в специальных формочках, а не для сварочных горелок. Дверцу плиты невозможно закрыть, если из нее торчат длинные железные щипцы. Пока Бодлеры ждали, когда щипцы раскалятся до температуры сварочных горелок, в кухне сделалось невыносимо жарко — часть горячего воздуха из плиты выходила наружу через открытую дверцу. К тому времени, когда Клаус спросил, готовы ли горелки, в кухне уже было нечем дышать, и детям казалось, что сами они находятся внутри раскаленной печи.

Вайолет осторожно заглянула в открытую дверцу плиты.

— Щипцы только начинают разогреваться, — сказала она. — Концы уже покраснели. Но нам нужно, чтобы они раскалились добела. Придется еще несколько минут подождать.

— Я почему-то нервничаю, — сказал Клаус. — Вернее, у меня не проходит тревога. Мне не нравится, что мы оставили Квегмайров там одних.

— Мне тоже тревожно, — ответила Вайолет. — Но нам остается только ждать. Если мы вынем щипцы из духовки прямо сейчас, толку нам от них все равно не будет, когда мы доберемся до клетки.

Клаус и Солнышко тяжело вздохнули, но перебороли свое нетерпение, кивнули сестре и уселись ждать.

Пока они ждали, им вдруг почудилось, будто кухня у них на глазах превращается в какую-то совсем другую комнату.

Когда Бодлеры бродили по всему дому, ища Гюнтера, они оставляли следы хлебных крошек в самых разных спальнях, гостиных, столовых, буфетных, фуршетных, ванных, в танцевальных залах и даже в комнатах, непонятно для чего предназначенных. Однако среди этого изобилия комнат в пентхаусе Скволоров не хватало только комнаты ожидания, или приемной, какие бывают у врачей и дантистов. Вам, не сомневаюсь, хорошо знакомы эти комнаты. Обычно они небольшие, там много стульев, кипы скучных старых журналов, а на стенах непременно две-три незатейливые картины. (Под словом «незатейливые» здесь подразумевается: «с изображением пасущихся лошадей или же корзины со щенятами».) И все это для того, чтобы скрасить томительную скуку, на которую обрекают своих пациентов доктора и дантисты перед тем, как колоть их, тыкать в них пальцем и подвергать страшным мучениям, за что их жертвы платят деньги своим мучителям. Редко найдешь комнату ожиданий в чьем-нибудь доме, потому что все эти комнаты настолько неинтересные, что вряд ли кому-нибудь захочется иметь приемную у себя в доме. Безусловно, Бодлеры тоже бы не обрадовались, если бы Скволоры неожиданно решили сделать в пентхаусе комнату ожиданий. Пока дети сидели и ждали, когда готово будет изобретение Вайолет, им вдруг почудилось, будто приемные вошли в моду и Эсме велела устроить комнату ожидания прямо здесь, в кухне. Правда, кухонные шкафы не были разрисованы пасущимися лошадьми или щенками в корзинах, а на ярко-синей плите не было отпечатков статей из старых скучных журналов, но трое детей, глядя, как постепенно становятся оранжевыми, а затем желтеют щипцы по мере того, как они нагреваются, испытывали такое же зудящее, нервное беспокойство, как всегда перед кабинетом врача.

Когда наконец щипцы накалились добела, Вайолет протянула брату и сестре две перчатки, а третью надела на руку и поочередно вынула из плиты три пары щипцов.

— Держитё их очень и очень осторожно, — сказала она, вручая Клаусу и Солнышку липовые сварочные горелки. — Они сейчас раскалены. Представьте себе, что будет, если вы прикоснетесь к горячему металлу. Но я уверена, вы справитесь.

— На этот раз спуск будет покруче, — сказал Клаус, идя вслед за сестрой к входной двери. Он держал щипцы прямо перед собой, как обычную горелку, не сводя глаз с раскаленного добела железа, чтобы случайно никого и ничего не задеть. — У всех нас одна рука должна быть свободной, чтобы держать горелку. Но я уверен, что мы справимся, — добавил он.

— Зелестин, — произнесла Солнышко, когда дети дошли до раздвижных дверей липового лифта. Как бы невзначай у нее вырвалось: «Ужасно страшно спускаться в эту жуткую шахту». Но после того, как она произнесла «Зелестин», она добавила слово «энипи», что означало: «Я уверена, мы справимся». И надо сказать, что даже у самой младшей из Бодлеров уверенности было не меньше, чем у старших брата и сестры. Трое детей медлили на краю темной шахты, но они не колеблясь призвали на помощь все свое мужество, как и перед первым спуском в зияющую пропасть. Сварочные горелки были раскаленные, по словам Вайолет; спуск в шахту обещал быть крутым, по словам Клауса, и жутко страшным, по словам Солнышка, но все трое поглядели друг на дружку и поняли, что они справятся. Квегмайры на них надеялись, и поэтому бодлеровские сироты не сомневались, что их единственная надежда не может лопнуть.