В этот день с той минуты, как часы пробили три и каждое «Не так!» гулко раскатилось по огромному неверному миру отеля «Развязка», произошло очень многое. На девятом этаже одна женщина внезапно узнала одного химика, и оба расхохотались. В подвале человек с равнодействующими руками доложил по рации, что сию секунду заметил одну странную вещь. На шестом этаже одна экономка сбросила маскировку и просверлила дрелью дырочку за расписной вазой, собираясь исследовать тросы, на которых был подвешен один из лифтов, и все это время прислушивалась к тихим звукам необычайно противной песенки, которая доносилась из номера прямо у экономки над головой. В 296-м номере одного волонтёра осенило, что читать текст на иврите нужно не слева направо, а справа налево и, соответственно, в зеркале — не справа налево, а слева направо, а в кофейне, расположенной в 178-м номере, негодяя, заказавшего кофе с сахаром, немедленно повалили на пол, чтобы официантка могла посмотреть, нет ли у него на щиколотке татуировки, а затем принесли ему за это искренние извинения и бесплатный кусок пирога с ревенем. В 174-м номере банкир снял телефонную трубку — но никто ему не ответил, а в 594-м номере никем не замеченное семейство сидело в компании чемодана с грязным бельём и в окружении аквариумов с тропическими рыбками, не подозревая, что под диванной подушкой в вестибюле лежит салфеточка, за которой оно, семейство, охотится вот уже девять лет. У самого отеля таксист глядел на пар, валивший из трубы, не зная, вернётся ли тот человек со спиной странной формы и потребует ли свои чемоданы, которые так и остались лежать в багажнике, а по другую сторону отеля женщина в водолазном шлеме и сверкающем костюме аквалангиста светила фонариком в воду, стараясь разглядеть сумрачное морское дно. На другом конце города длинный чёрный автомобиль увёз одну женщину от человека, которого она любила, а в другом городе, за много миль от Бодлера, четверо детей играли на пляже, не зная, что им вот-вот предстоит узнать ужасную новость, а ещё в одном городе, не в том, где жили Бодлеры, и не в том, о котором я говорил несколькими строчками выше, некто узнал нечто и поднял некоторый шум, или, по крайней мере, меня в этом убедили. С каждым «Не так!» день катился к вечеру, и происходили самые разные события — не только в огромном неверном мире отеля «Развязка», но и в том огромном неверном мире, который раскинулся за его кирпичными стенами, — однако бодлеровские сироты о них не думали. Как ни странно, обязанности посыльных удерживали их до самого вечера в вестибюле, и поэтому им не представилось случая покататься в кабинках лифта и сделать новые фланёрские наблюдения, а пришлось целые часы напролёт таскать по вестибюлю разные вещи, но Бодлеры не думали ни о вещах, которые они таскали, ни о постояльцах, которые их дожидались, ни о высокой костлявой фигуре не то Франка, не то Эрнеста, который время от времени давал им свои личные поручения. Приближался вечер, звоночки звонили все реже, а Вайолет, Клаус и Солнышко думали только о том, что с ними случилось. Они думали только о том, что удалось увидеть и услышать каждому из них, совершенно не понимая, как же это можно истолковать.

И вот наконец, как и предсказывал то ли Франк, то ли Эрнест, наступила ночь, и в отеле стало очень тихо, и тогда сестры и брат устроились на полу за большой деревянной стойкой, прислонившись спиной к стене и вытянув усталые ноги почти до самых звоночков. Вайолет рассказала об Эсме Скволор, Кармелите Спатс и Джеральдине Жюльен, которых она видела в солярии на крыше, и о своей беседе либо с Франком, либо с Эрнестом в вестибюле. Клаус рассказал о Сэре и Чарльзе в 674-м номере и о своей беседе не то с Франком, не то с Эрнестом в сауне. А Солнышко рассказала о завуче Ниро, мистере Реморе и миссис Басс в 372-м номере и о своей беседе с Хэлом и Франком или Эрнестом в кухне индийского ресторана в 954-м номере. Клаус педантично записывал все в свою записную книжку, а когда настала его очередь рассказывать, передал книжку Вайолет, и три Бодлера перебивали друг друга вопросами и соображениями, но когда все было сказано, и дети посмотрели на бесчисленные пометки чернилами на бумаге, они поняли, что все происходящее осталось для них такой же тайной, как и утром.

— Полнейшая бессмыслица, — сказала Вайолет. — Зачем Эсме устраивает вечеринку? Для чего Кармелите Спатс потребовалось гарпунное ружье?

— Как здесь оказались Сэр и Чарльз? — спросил Клаус. — Для чего из окна сауны вывешена липучка для птиц?

— Для чего Ниро? — спросила Солнышко. — Почему Ремора? Зачем Басс? Отчего Хэл?

— Кто такой Ж. С.? — спросила Вайолет. — Кто он — мужчина, который шныряет в подвале, или женщина, которая наблюдает за небом?

— Где Граф Олаф? — спросил Клаус. — Зачем он созвал в отель столько наших бывших опекунов?

— Франкэрнест, — сказала Солнышко, и это, наверное, был самый сложный вопрос.

И Вайолет, и Клаус, и Солнышко видели кого-то из управляющих буквально за несколько секунд до того, как часы пробили три. Кит Сникет говорила, что если они постараются освидетельствовать всех, кого увидят, то сумеют отличить негодяев от волонтёров, но Бодлеры не знали, кто из них кого видел, и попросту не могли понять, как это двум людям удалось быть в трёх местах одновременно. Вайолет, Клаус и Солнышко молча обдумывали сложившееся положение, прислушиваясь к тишине, которую нарушал лишь странный повторяющийся звук, доносившийся, судя по всему, снаружи. Некоторое время этот звук казался бодлеровским сиротам ещё одной нераскрытой тайной, но вскоре они поняли — это квакают лягушки. В глубинах пруда наверняка обитали тысячи лягушек, и когда настала ночь, лягушки всплыли на поверхность и переговаривались друг с другом гортанными кличами, свойственными их виду. Это был непостижимый звук, наводивший на мысль о том, что и мир природы тоже изъясняется шифром, который Бодлеры не могут разгадать.

— Кит сказала, что ничего не будет хорошо, — вспомнила Вайолет. — Она сказала, что, хотя поступки наши и благородны, ничего у нас не выйдет.

— Это правда, — кивнул Клаус. — Ещё она сказала, что наши надежды растают как дым, и, возможно, была права. Каждый из нас стал свидетелем истории, и все они как одна лишены смысла.

— Слон, — сказала Солнышко.

Вайолет и Клаус удивлённо посмотрели на сестру.

— Стихи, — сказала та. — Папа.

Вайолет и Клаус в недоумении переглянулись.

— Слон! — повторила Солнышко, но это был один из редких случаев, когда Вайолет и Клаус не понимали, что говорит их сестра. На лобике Солнышка появилась глубокая морщина: малышка пыталась придумать, как бы объяснить брату и сестре, что она имеет в виду. Наконец она поглядела на Вайолет и Клауса и воскликнула: — Джон Годфри Сакс!

Бодлеры просияли.

Скорее всего имя Джон Годфри Сакс ничего вам не говорит, если, конечно, вы не горячий поклонник американских поэтов-юмористов девятнадцатого века. Таких людей в мире немного, однако отец Бодлеров был одним из них и знал наизусть несколько стихотворений. Время от времени на него находило — как вы, наверное, понимаете, здесь это выражение означает «Он впадал в странное и импульсивное настроение», — и тогда он хватал ближайшего маленького Бодлера, начинал качать его на коленях и читал ему стихотворение Джона Годфри Сакса про слона. В этом стихотворении рассказывается о том, как шестеро слепцов впервые в жизни повстречали слона и не могли договориться друг с другом, как выглядит это животное. Первый слепец ощупал просторный гладкий бок слона и решил, будто слон похож на стену. Второй ощупал бивень и сделал вывод, что слон похож на копье. Третий ощупал хобот, четвёртый — ногу и так далее и так далее, и вот все слепцы принялись спорить, как выглядит слон. Когда Вайолет и Клаус немного подросли, они, как и многие дети, стали считать, что когда на папу находит, это не совсем удобно, поэтому главным слушателем декламаций мистера Бодлера стала Солнышко, потому-то она и помнила стихи лучше всех.

— Это стихи прямо про нас, — заметила Вайолет. — Каждый из нас ощупал крошечный кусочек мозаики, но целую картинку никто не видел.

— Целую картинку никто не видел, — подтвердил Клаус. — За каждой дверью в отеле «Развязка» скрывается тайна, и никто не может быть сразу везде и наблюдать сразу за всеми волонтёрами и сразу за всеми негодяями.

— А нам придётся, — вздохнула Вайолет. — Кит сказала, что сахарницу уже везут в отель. Нельзя допустить, чтобы она попала в руки самозванца.

— Но ведь сахарницу можно спрятать где угодно, — сказал Клаус. — И самозванцем может оказаться кто угодно. Все, кого мы видели, говорили о Ж. С., но мы даже не знаем, мужчина это или женщина!

— Хоть каждый был отчасти прав… — процитировала Солнышко предпоследнюю строчку стихотворения про слона.

Ею брат и сестра улыбнулись и закончили стихотворение:

— Но было все не так! — хором сказали они, но их слова потонули в оглушительном звоне. «Не так! — возвестили часы отеля „Развязка“. — Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так!»

— Уже поздно, — сказал Клаус, когда затихло двенадцатое «Не так!». — Я и не заметил, как мы засиделись.

Они встали, потянулись и обнаружили, что в вестибюле пусто и тихо. Крышку рояля опустили. Фонтан выключили. Даже за конторкой портье никого не было, как будто отель «Развязка» не ожидал новых постояльцев до завтра. Единственным признаком жизни под громадной куполообразной кровлей был только свет лампы в форме лягушки и, разумеется, сами Бодлеры.

— Наверное, все постояльцы спят, — сказала Вайолет, — или читают до утра, как говорил Франк.

— Или Эрнест, — уточнила Солнышко.

— Может быть, и нам попробовать поспать? — предложил Клаус. — Остался ещё целый день на разгадку этих тайн, и когда он наступит, у нас должны быть ясные головы.

— Наверное, в темноте ничего пронаблюдать не получится, — сказала Вайолет.

— Устала, — зевнула Солнышко.

Ею брат и сестра кивнули, но трое сирот так и остались стоять. Ложиться спать, когда в отеле так и шныряют враги, строя зловещие козни, было неразумно. Но ведь козни строятся каждую ночь, и не только в отеле «Развязка», но и во всем мире, и даже самые благородные из волонтёров должны время от времени смыкать глаза — здесь это образное выражение значит «Ложиться на пол за большой деревянной стойкой и надеяться, что никто не вызовет посыльного до самого утра». Дети, конечно, предпочли бы спать в более удобной обстановке, но с тех пор, как у них в распоряжении была более удобная обстановка, прошло столько времени, что они без долгих разговоров пожелали друг другу спокойной ночи, а Клаус протянул руку и выключил лампу в виде лягушки. Несколько минут дети лежали в темноте, прислушиваясь к лягушачьему кваканью, доносившемуся из пруда.

— Темно, — сказала Солнышко. Младшая Бодлер не очень боялась темноты, но сочла этот факт достойным упоминания.

— Да уж, темно, — зевнув, согласилась Вайолет. — Ещё и в темных очках. Как там сказала Кит Сникет? Словно ворон, одиноко парящий в беспросветной ночи.

— Точно! — воскликнул Клаус.

Сестры услышали, как он встаёт в темноте, а затем снова включает лягушачью лампу, из-за чего обе девочки зажмурились, несмотря на тёмные очки.

— Что случилось? — спросила Вайолет. — Я думала, мы собираемся поспать.

— Разве можно спать, когда этой самой ночью в отель доставят сахарницу?! — спросил Клаус.

— Что? — спросила Солнышко. — Как?

Клаус вытащил из кармана записную книжку и пролистал странички, на которых записывал все наблюдения Бодлеров.

— Ею принесут вороны, — сказал он.

— Вороны? — удивилась Вайолет.

— Воронам не впервые приходится переносить важные грузы, — сказал Клаус, напомнив сёстрам о воронах из Города Почитателей Ворон, которые приносили Бодлерам весточки от Квегмайров. — Потому- то Эсме Скволор и высматривает их Глазным Подкрепителем Видения.

— Ж. С. тоже, — сказала Солнышко, вспомнив, что говорил то ли Франк, то ли Эрнест о наблюдении за небом.

— Поэтому Кармелита Спатс и потребовала принести ей гарпунное ружье, — задумчиво сказала Вайолет. — Она собирается стрелять из него по воронам — тогда Г. П. В. никогда не получит сахарницу.

— И поэтому не то Франк, не то Эрнест велел мне вывесить из окна сауны липучку для птиц, — сказал Клаус. — Если сбить ворон из гарпунного ружья, они упадут на липучку, и он поймёт, что доставить сахарницу не удалось.

— Но кто именно велел тебе вывесить липучку — Франк или Эрнест? — спросила Вайолет. — Ведь если это был Франк, то липучка станет для волонтёров сигналом о поражении. А если Эрнест — она станет для негодяев сигналом о победе!

— А как же сахарница? — спросил Клаус. — Если гарпун попадёт в ворону, она же выронит сахарницу. — Он с хмурым видом перевернул страницу в записной книжке. — Если вороны уронят такой тяжёлый предмет, он упадёт прямо в пруд.

— Нет, наверное, — сказала Солнышко.

— А куда ему ещё падать? — спросила Вайолет.

— Постирка, — сказала Солнышко, что означало «В прачечную».

— А как же она попадёт в прачечную? — спросил Клаус.

— В трубу, — ответила Солнышко. — Франк сказал. Или Эрнест.

— Потому-то тебе и велели повесить замок на дверь прачечной, — сказала Вайолет. — Тогда никто не сможет забрать сахарницу.

— Но кто же велел тебе это сделать — Франк или Эрнест? — спросил Клаус. — Ведь если это был Франк, сахарница окажется надёжно спрятана от негодяев, которые стремятся её заполучить. А если Эрнест — сахарница окажется надёжно спрятана от волонтёров, которые обязательно должны её получить!

— Ж. С., — сказала Солнышко.

— Ж. С. — ключ к разгадке этой тайны, — согласилась Вайолет. — Эсме Скволор считает, будто Ж. С. испортит ей вечеринку. Сэр считает, будто Ж. С. сам устраивает эту вечеринку. Хэл думает, будто Ж. С. здесь, чтобы прийти на помощь. Кит думает, будто Ж. С. может оказаться врагом. А мы даже не знаем, мужчина это или женщина!

— Как слепцы, — сказала Солнышко. — И слон.

— Нужно разыскать Ж. С., — согласился Клаус. — Только как? Найти постояльца в огромном отеле — это как разыскать книгу в библиотеке.

— В библиотеке без каталога, — тихо добавила Вайолет, и трое Бодлеров при свете лягушачьей лампы обменялись печальными взглядами.

Детям уже приходилось в самых отчаянных обстоятельствах отыскивать ответы на свои вопросы во множестве библиотек. Они расшифровали сообщение в библиотеке, за стенами которой бушевал ураган, и разыскали важные сведения, когда их выслеживала в библиотеке зловещая особа в жутких туфлях. Они обнаружили жизненно важную информацию в библиотеке, которая состояла всего из трёх книг, и раздобыли нужнейшую карту в библиотеке, которая представляла собой всего-навсего кипу бумаг под столом. Бодлеры умудрились найти разгадки некоторых тайн даже в полностью сгоревшей библиотеке, от которой осталось всего несколько обрывков горелой бумаги и девиз на железной арке. Вайолет, Клаус и Солнышко на мгновение задержались у стойки посыльных и вспомнили все библиотеки, которые им доводилось видеть, не зная, поможет ли им то, что они уже сумели узнать, в поисках одной-единственной книги в этой непостижимой библиотеке — в отеле «Развязка».

— «Здесь царит покой», — повторила Солнышко девиз, который обнаружили её брат и сестра, и когда эхо её слов затихло под сводами вестибюля, над головой у детей послышался шорох — легчайший шелест, еле различимый из-за кваканья лягушек.

Шорох становился все громче, но в сумраке под куполом ничего не было видно, поскольку тьма была черна, словно ворон, одиноко парящий в беспросветной ночи. Наконец Вайолет подняла над головой лампу в виде лягушки, насколько хватило провода, и дети сняли тёмные очки. И вот они разглядели тёмную фигурку, которая спускалась из механизма часов на чем-то вроде толстой верёвки. Зрелище было странное и даже зловещее — словно паук спускался из паутины, — но Бодлеры не могли не восхититься ловкости, с которой это делалось. С легчайшим шорохом фигура все приближалась, и наконец дети увидели, что это человек, высокий и тощий, а руки и ноги у него торчат под странными углами, словно он сделан не из плоти и крови, а из коктейльных соломинок. Он спускался по верёвке, которую сам же и разматывал, — я вам не рекомендую проделывать подобные упражнения без должной тренировки, а лучший тренер, к несчастью, вынужден скрываться после того, как некий штаб в горах подожгли негодяи, и теперь он зарабатывает себе на жизнь, выступая с номером «Паук» в бродячем цирке. Почти достигнув пола, фигура проделала элегантный пируэт, отпустила верёвку и бесшумно приземлилась. Человек зашагал к Бодлерам, остановившись лишь затем, чтобы снять пылинку со слова «УПРАВЛЯЮЩИЙ», затейливо вышитого на кармане куртки.

— Добрый вечер, Бодлеры, — сказал он. — Простите, что я раньше не сказал вам, кто я такой, но мне надо было убедиться — вы те, кто я думаю. Наверное, было очень трудно блуждать по отелю без каталога.

— Так значит, каталог существует?! — спросил Клаус.

— Разумеется, существует! — ответил человек. — Думаете, стал бы я организовывать работу всего этого здания согласно Десятичной Системе Дьюи, забыв при этом снабдить его каталогом?

— Но где же этот каталог? — спросила Вайолет.

Человек улыбнулся.

— Пойдёмте покажу, — сказал он.

— Капкан, — шепнула Солнышко брату и сестре, и старшие Бодлеры кивнули.

— Мы никуда не пойдём, пока вы нам не докажете, что вам можно доверять, — сказала Вайолет.

Человек снова улыбнулся.

— Разумеется, ваша подозрительность вполне оправданна, — сказал он. — Когда я встречался с вашим отцом, Бодлеры, то, чтобы узнать друг друга, мы декламировали стихи одного американского поэта-юмориста.

Он вышел на середину вестибюля и, сделав театральный жест странной костлявой рукой, начал читать стихи:

Стихи американских поэтов-юмористов девятнадцатого века зачастую не совсем понятны, поскольку эти авторы используют слова вроде «истовый», что можно перевести на современный язык как «подлинный», «диспуты», что означает попросту «учёные споры», «запал», который можно назвать и «ажиотаж», и тут уж вам судить, какое слово понятнее, или «пространно», что означает «длинно и многословно». Эти поэты были способны посвятить целую строфу теологам, то есть людям, которые изучают то, кто во что верит. Поэтому даже Бодлеры, которые слышали стихи американских поэтов-юмористов девятнадцатого века много раз и с раннего детства, не все понимали в этой строфе, хотя им, конечно, было ясно: слепцы спорили понапрасну, в этом и состоит смысл стихотворения. Но Вайолет, Клаусу и Солнышку не обязательно было знать, что означают эти строки. Им нужно было знать лишь то, кто их сочинил.

— Джон Годфри Сакс, — с улыбкой сказала Солнышко.

— Отлично, — сказал человек и, стянув верёвку с потолка, свернул её, прицепил к поясу и бесшумно зашагал к выходу по сверкающему полу вестибюля.

— А вы кто? — спросила Вайолет.

— Не догадались? — спросил человек, остановившись под аркой. Бодлеры нагнали его, и он взялся за ручку входной двери.

— Франк? — спросил Клаус.

— Нет, — ответил человек и начал спускаться по ступеням. Бодлеры шагнули за ним, отметив, что кваканье лягушек стало заметно громче, хотя самого пруда не было видно из-за облаков пара, валившего из трубы. Вайолет, Клаус и Солнышко тревожно переглянулись и двинулись следом.

— Эрнест? — спросила Солнышко.

Человек улыбнулся и сошёл со ступеней, исчезнув в облаке пара.

— Нет, — сказал он, и бодлеровские сироты вышли из отеля и тоже исчезли.