Слово «вшивый», как и слова «волонтёр», «пожар», «департамент» и многие другие, имеющиеся в словарях и прочих важных документах, повторяю, слово «вшивый» имеет целый ряд значений. Чаще всего это слово употребляется в значении «плохой, паршивый», и именно в этом смысле оно определяло многое в истории жизни бодлеровских сирот, начиная от зловещих запахов Паршивой Тропы, по которой когда-то брели дети, и до паршивого путешествия вверх-вниз по Мёртвым Горам в поисках штаб-квартиры Г. П. В. Существует также медицинское значение слова «вшивый», а именно «кишащий вшами». В этом смысле слово это ни разу не появлялось в моем исследовании, хотя не исключено, что ввиду усиливающейся нечистоплотности Графа Олафа ещё представится случай употребить его. «Кишащий» в свою очередь означает «битком набитый». Например, Граф Олаф был битком набит коварными замыслами. «Квиквег» был битком набит металлическими трубками. А можно и так: «весь мир кишит непостижимыми тайнами». Именно об этом значении слова и размышляли бодлеровские сироты, когда, прижавшись друг к другу под таинственными светильниками в Гроте Горгоны, они вместе с Фионой наблюдали за прорастающими из песка грибами. По мере того как их становилось все больше и место буквально кишело медузообразным мицелием, дети вспоминали, чем ещё за свою жизнь они бывали снабжены в изобилии. Жизнь их изобиловала тайнами, начиная с тайны букв «Г.П.В.» и кончая тайной, касающейся их будущего, и каждая тайна громоздилась одна на другую, точно стебли и шапочки ядовитых грибов. Их жизнь изобиловала опасностями, начиная с тех, с которыми дети столкнулись высоко в горах и глубоко под домами, и кончая опасностями, с которыми они сталкивались в самом городе и за его пределами, в Пустошах. Опасности исходили как от злобных негодяев, так и от добрых людей, которые плохо разбирались в ситуации. Жизнь их кишмя кишела всем что ни есть паршивым — от гнусных личностей до отвратительной еды, от устрашающих мест до ужасающих обстоятельств, от ужасных неудобств до неудобных ужасов, и казалось, жизнь их всегда будет изобиловать чем-то паршивым — паршивыми днями и паршивыми ночами, даже если все паршивое, изобилующее в их жизни, сделается по ходу сменяющих друг друга паршивых, изобилующих паршивостью мгновений менее паршивым, менее изобилующим всем паршивым. Но пока что с каждым новым паршивым грибом пещера всё больше и больше изобиловала паршивостью, так что все это сделалось почти невыносимым для бодлеровских сирот.

— Паршиво, — выпалила Солнышко.

— Да, новость не из приятных, — согласился Клаус. — Фиона, как ты думаешь, мы уже отравились?

— Нет, — уверенно ответила Фиона. — Спорам до нас не достать. Пока мы находимся в самом дальнем конце пещеры Грота и пока грибы не продвинулись дальше, мы в безопасности.

— Кажется, они перестали приближаться. — Вайолет показала на ряды пятнистых шапочек, и остальные волонтёры убедились, что она права. Кое-где ещё выскакивали отдельные грибы, но они перестали надвигаться на детей.

— Наверное, мицелий дальше не вырос, — проговорила Фиона. — Нам очень повезло.

— А я как-то не ощущаю, что нам повезло, — заметил Клаус. — Я ощущаю себя в ловушке. Как мы отсюда выберемся?

— Способ у нас один, — ответила Вайолет. — Единственный путь назад, к «Квиквегу», идёт через грибы.

— Но если мы будем продираться через грибы, — возразила Фиона, — мы скорее всего будем отравлены. Споре ничего не стоит проскользнуть в водолазный костюм.

— Противояд? — спросила Солнышко.

— Да, я могла бы отыскать в моей микологической библиотеке какое-нибудь лечебное средство, — отозвалась Фиона. — Но лучше не рисковать. Надо попытаться выйти другим путём.

С минуту все четверо вглядывались в черноту у себя над головой. Вайолет нахмурилась и приложила руку к влажным и скользким плиткам на стене. Другую руку она сунула в водонепроницаемый карман водолазного костюма и вытащила ленту, чтобы завязать волосы.

— Сможем ли мы выйти через этот ход? — усомнился Клаус. — Удастся тебе изобрести что-то такое, что бы помогло нам выбраться?

— Штуковина, — проговорила Солнышко, имея в виду «Тут в песке полно материалов».

— Не в материалах дело, — отозвалась Вайолет и вгляделась наверх, в темноту. — Мы сейчас под водой, на большой глубине. До поверхности, возможно, мили и мили. Любое самое лучшее альпинистское снаряжение за столь долгий путь износится. И тогда мы грохнемся вниз с большой высоты.

— Но кто-то ведь пользуется этим ходом, — настаивал Клаус. — Иначе зачем было его строить.

— Все это не важно, — отрезала Фиона. — Мы все равно не полезем наверх. Нам надо вернуться на «Квиквег», а то отчим будет волноваться, куда мы подевались. И в конце концов наденет водолазный шлем и отправится выяснять…

— И прилив принесёт его прямо в ядовитые заросли, — докончил Клаус. — Фиона права. Даже если бы нам удалось взобраться наверх, мы выбрали бы неправильный путь.

— Но что мы ещё можем придумать? — Вайолет нервно возвысила голос. — Не проводить же здесь всю оставшуюся жизнь!

Фиона поглядела на грибы и вздохнула:

— В «Микологических миниатюрах» говорится, что здешний мицелий прибывает и убывает. Сейчас он прибывает. Придётся подождать, когда он снова начнёт убывать, и тогда мы быстро пробежим по песку и поплывём к субмарине.

— А через какое время они начнут убывать? — осведомился Клаус.

— Неизвестно, — призналась Фиона. — Может быть, через несколько минут, а может быть, через несколько часов. И даже через несколько дней.

— Несколько дней?! — повторила Вайолет. — Через несколько дней твой отчим перестанет нас ждать! Через несколько дней мы пропустим собрание Г. П. В.! Невозможно ждать несколько дней!

— Это наш единственный выбор. — Клаус положил руку на плечо Вайолет, чтобы её успокоить. — Или мы ждём, пока грибы не исчезнут, или отравимся спорами.

— Тогда это никакой не выбор, — с горечью возразила Вайолет.

— Это выбор Хобсона, — сказал Клаус. — Помнишь?

Старшая сестра посмотрела на брата и слабо улыбнулась:

— Конечно помню.

— Мамасан, — добавила Солнышко.

Старшие поглядели на неё, и Вайолет взяла её на руки.

— Кто такой Хобсон? — спросила Фиона. — Какой у него был выбор?

Клаус улыбнулся:

— Томас Хобсон жил в Британии в семнадцатом веке. Он держал конюшню и, согласно легенде, всегда говорил покупателям: либо берите лошадь, ближнюю к двери, либо никакой не получите.

— Это же никакой не выбор, — удивилась Фиона.

Вайолет улыбнулась:

- Вот именно. Выбор Хобсона означает, что на самом деле выбора нет. Это выражение любила употреблять наша мама. Она говорила: «Вайолет, я предлагаю тебе хобсоновский выбор — или ты прибираешь свою комнату, или я буду стоять в дверях и распевать твою самую нелюбимую песню».

Фиона усмехнулась:

— А какая у тебя самая нелюбимая песня?

— «Плывёт, плывёт твоя лодка», — ответила Вайолет. — Ненавижу то место, где говорится, что жизнь лишь сон.

— А мне мама предлагала на выбор — или мыть посуду, или читать стихи Эдгара Геста, — присоединился Клаус. — Он — мой самый-пресамый нелюбимый поэт.

— Ванна или розовое платье, — проговорила Солнышко.

— Ваша мама всегда шутила в таких случаях? — спросила Фиона. — Моя так жутко злилась, когда я не убирала свою комнату.

— Наша мама тоже могла разозлиться, — сказал Клаус. — Помнишь, Вайолет, мы оставили открытым окно в библиотеке, а ночью пошёл дождь?

— Да, она тогда прямо разбушевалась. — Вайолет употребила слово, означающее здесь «страшно рассердилась». — Из-за нас испортился атлас, и мама сказала, что он незаменим.

— Слышала бы ты, как она раскричалась, — подхватил Клаус. — Отец даже спустился из кабинета вниз — узнать, в чем дело.

— И тогда он тоже начал на нас кричать, — продолжала Вайолет, и тут вдруг Бодлеры замолчали и с сомнением поглядели друг на друга.

Все люди, разумеется, время от времени на кого-нибудь кричат, но детям было как-то неприятно представлять себе, как родители кричат на них, тем более сейчас, когда родителей тут не было и они не могли извиниться или объяснить своё поведение. Зачастую бывает трудно признать, что тот, кого вы любите, далёк от совершенства, или вспоминать стороны его характера, которые отнюдь нельзя назвать похвальными. Бодлеры словно провели некую черту в своей памяти после смерти родителей, некую тайную границу, отделив все достойное восхищения в них от не столь уж достойного восхищения. Со времени пожара, вспоминая о родителях, Бодлеры никогда не переступали этой тайной границы. Они предпочитали вспоминать о лучших моментах в жизни семьи, а не о тех, когда у них бывали взаимные несогласия и кто-то бывал несправедлив или эгоистичен. Но сейчас, во мраке Грота Горгоны, дети вдруг переступили эту черту и вспомнили о том сердитом дне в библиотеке. Вспомнились им и другие сердитые дни и вечера, и под конец головы у них кишели воспоминаниями всех сортов, что в данном случае означает «и хороших и плохих». Оттого что они перешли границу и признали, что с родителями порой бывало нелегко, у них возникло неприятное, муторное ощущение, и оно еще усилилось от сознания, что им уже не вернуться назад, не притвориться, будто они не помнят об этих далеких от совершенства моментах, равно как не вернуться назад во времени и не оказаться снова в безопасности, в бодлеровском доме, до пожара и до того, как в их жизнь вошёл Граф Олаф.

— Мой брат тоже часто злился, — сказала Фиона. — До того как он исчез, у них с отчимом происходили страшные перепалки поздними вечерами, когда они считали, что я сплю.

— А твой отчим об этом не упоминал, — заметила Вайолет. — Он говорил, что твой брат обаятельный молодой человек.

— Может быть, ему помнятся только его светлые стороны, — предположила Фиона. — Может быть, он предпочитает забыть о темных сторонах.

— Как ты думаешь, твой отчим знал об этом месте? — Клаус обвёл взглядом жутковатую пещеру. — Помнишь, он упоминал, что, возможно, нам где-то и удастся снять водолазные шлемы? Тогда мне это показалось странным.

— Не знаю, — отозвалась Фиона. — Быть может, это ещё одна из его тайн.

— Как и сахарница, — добавила Вайолет.

— Кстати, — напомнила Солнышко.

— Солнышко права, — сказал Клаус. — Давайте опять искать сахарницу.

— Да, она где-то здесь, — спохватилась Фиона. — К тому же так мы используем время до убывания грибов. Расходимся по пещере в разные стороны, и если кто-то найдёт сахарницу — кричите.

Бодлеры кивнули, и все четверо волонтёров заняли позиции подальше друг от друга, стараясь при этом не приближаться к медузообразному мицелию. Следующие несколько часов они копались в песчаном полу Грота и рассматривали находки при свете двух ламп. Каждый слой песка содержал множество небезынтересных предметов, но ни один из них не исторг у детей крика радости. Вайолет нашла маслёнку, кусок электрического провода и странного вида квадратный камень с надписями, высеченными на трёх языках, но не нашла того, что искала, и поэтому хранила молчание. Клаус нашёл коробочку с зубочистками, куклу, надеваемую на руку, и кольцо из тусклого металла, но не нашёл того, за чем пришёл сюда, поэтому только вздыхал. А Солнышко нашла две матерчатые салфетки, сломанную телефонную трубку и фигурный бокал для вина, весь в дырочках, но когда она открыла рот, то из него раздалось лишь «съесть!», что в данном случае означало «Не пора ли нам сделать перерыв и перекусить?» И она тут же ловко вскрыла найденные ею пачку крекеров и банку арахисового масла.

— Спасибо, Солнышко. — Фиона взяла у неё крекер, намазанный маслом. — Должна сказать, Бодлеры, я разочарована. У меня уже руки заболели от бесконечного копания, но сахарницы и в помине нет.

— Я начинаю думать, что нас оставили в дураках, — проговорила Вайолет, имея в виду, что им дано бессмысленное поручение. — Мы проделали такое длинное и опасное путешествие, чтобы найти крайне важную вещь, а вместо того нашли только хлам. Пустая трата времени.

— А вот и нет, — возразил Клаус. Он поедал крекер и одновременно рассматривал найденные предметы. — Может, мы и не нашли сахарницы, зато, по-моему, нашли крайне важную информацию.

— О чем ты? — спросила Вайолет.

— Поглядите. — И Клаус показал им книгу, поднятую с песка. — Это сборник стихов, книга промокла, и прочесть почти ничего нельзя. Но взгляните-ка на титульный лист.

Средний Бодлер раскрыл книгу, и волонтёры заглянули в неё.

— — вслух прочла Вайолет.

— Г. П. В. — пробормотала Солнышко.

— Да, — подтвердил Клаус. — Видимо, с помощью стихов разгадывались какие-то тайны. Я думаю, Г. П. В. хранили здесь не только сахарницу, но и какие-то другие секреты.

— Что ж, вполне возможно, — заметила Вайолет. — Эта пещера напоминает тайный ход — вроде тех, какие мы обнаружили под нашим домом или какой Куигли нашёл под своим.

Фиона кивнула и начала перебирать предметы, выкопанные из песка. — Я уже довольно давно нашла конверт, — сказала она, — но ещё не заглянула в него. Я целиком сосредоточилась на сахарнице.

— «Пунктилио», — произнесла Солнышко, поднимая кверху рваный и мятый обрывок газеты.

Дети разглядели обведённые кружком крупные буквы «Г. П. В».

— Я так устала копать, больше не могу, — сказала Вайолет. — Давайте немножко почитаем. Клаус, просмотри книжку стихов. Фиона, проверь, нет ли чего-нибудь стоящего в конверте. А я прочту Солнышкину вырезку из газеты.

— Я? — задала вопрос Солнышко, чьё умение читать находилось пока в начальной стадии.

— А ты приготовь нам что-нибудь поесть, — предложил, улыбаясь, Клаус. — Твои крекеры только раздразнили мой аппетит.

— Легко, — отозвалась младшая Бодлер, разглядывая продукты, обнаруженные ею в песке. Большая их часть была наглухо запакована.

Фраза «раздразнили мой аппетит», как вы, вероятно, знаете, равнозначна фразе «у меня пробудился аппетит» и обычно относится к еде. Бодлеры, роясь в песке по всему Гроту, потеряли счёт времени. Они только теперь, при виде Солнышкиных приготовлений, осознали, как давно не ели по-настоящему. Однако у Бодлеров пробудился и аппетит иного рода — аппетит к раскрытию тайн и к получению информации, которая бы им помогла. Пока Солнышко возилась с продуктами, собираясь покормить своих собратьев волонтёров, Вайолет с Клаусом просматривали найденные материалы, поглощая подряд все сведения, казавшиеся им важными, а Фиона, прислонившись к выложенной плитками стене пещеры, проделывала то же с содержимым конверта. Их жажда информации почти не уступала жажде пищи, и после продолжительного изучения добытых материалов, записывания, сбивания и смешивания все четверо уже не в состоянии были различить, чего они больше жаждут — услышать о сделанных открытиях или съесть то, что приготовила Солнышко.

— Что это? — спросила Вайолет сестру, вглядываясь в содержимое аквариума, в котором Солнышко подала еду.

— Песто ло мейн, — объяснила Солнышко.

— Сестра хочет сказать, — вмешался Клаус, — что она нашла пакет китайской вермишели и залила её итальянским соусом из базилика, который взяла из банки.

— Можно сказать, интернациональная комбинация, — заметила Фиона.

— Хобсон, — проговорила Солнышко, желая сказать «наши условия не дали мне выбора», и она подняла кверху еще один найденный ею предмет. — Васаби?

— Что такое «васаби»? — спросила Вайолет.

— Японская приправа, — объяснил Клаус. — Очень острая, её часто подают к рыбе.

— Не лучше ли приберечь васаби на будущее, Солнышко? — Вайолет взяла у неё баночку и положила в карман своего водолазного костюма. — Отнесем её на «Квиквег», и ты будешь использовать соус в блюдах из морепродуктов.

Солнышко кивнула в знак согласия и протянула аквариум брату и сестре.

— Инструменты, — произнесла она.

— Мы можем использовать палочки для размешивания напитков вместо палочек для еды, — предложил Клаус. — Будем есть по очереди, а те, кто ждёт, будут рассказывать по очереди о своих открытиях. Возьми, Фиона, начинай первая.

— Спасибо, — поблагодарила Фиона, беря палочки. — Я очень хочу есть. Ты что-нибудь узнал из книги стихов?

— Не столько, сколько хотелось бы, — отозвался Клаус. — Большая часть страниц пропитана водой, так что прочесть удалось не много. Но кажется, я узнал новый код: Это способ сообщаться, подменяя слова в стихах.

— Не понимаю, — призналась Вайолет.

— Да, довольно замысловато. — Клаус раскрыл записную книжку, куда переписал информацию. — В качестве примера в книге используется поэма Роберта Браунинга «Моя последняя герцогиня».

— Я читала. — Фиона накрутила на палочку несколько вермишелин и поднесла ко рту. — Довольно жуткая история про человека, который убивает свою жену.

— Правильно, — отозвался Клаус. — Но если волонтёру понадобится употребить название поэмы в зашифрованном сообщении, то оно может звучать, скажем, как «Моя последняя жена» поэта Оберта Браунинга, а не Роберта.

— А зачем это делается? — спросила Вайолет.

— Волонтёр, прочитавший эти слова, заметит ошибку. Изменение определённых слов или букв и есть подмена. Если установить все подмены в поэме, вы получите присланное вам сообщение.

— Герцогиня Р.? — проговорила Фиона. — В чем же состоит сообщение?

— Не знаю, — признался Клаус. — Следующая страница в книге отсутствует.

— Думаешь, отсутствующая страница тоже представляет собой код? — спросила Вайолет.

— Не знаю. — Клаус пожал плечами. — Шифры ведь просто способ говорить так, чтобы одни люди тебя поняли, а другие — нет. Помнишь, мы разговаривали в пещере с Куигли и нас слушали все Снежные Скауты?

— Помню, — ответила Вайолет. — Мы тогда употребляли слова, начинающиеся с «Г», «П» и «В» и таким образом поняли, что мы с Куигли в одном лагере.

— Может быть, и нам завести свой код? — предложила Фиона. — Чтобы сообщаться между собой, если попадём в беду.

— Отличная идея, — одобрил Клаус. — И какое слово мы возьмём за кодовое?

— Еда, — выпалила Солнышко.

— Превосходно, — отозвалась Вайолет.

— Мы составим список всякой еды и пометим, чему соответствует каждое слово по нашему коду. Мы будем то и дело употреблять их в разговоре, и наши враги даже не заподозрят, что на самом деле мы тайно сообщаемся между собой.

— А враги могут подстерегать нас на каждом шагу. — Фиона передала аквариум Вайолет и взяла в руки найденный конверт. — Тут внутри письмо. Как правило, я не читаю чужих писем, но в данном случае письмо это вряд ли попадёт когда-нибудь в руки Грегора Ануистла.

— Грегор Ануистл? — переспросила Вайолет. — Тот, который основал Исследовательский Центр? А кто ему пишет?

— Женщина по имени Кит. Думаю, это Кит Сникет, сестра Жака.

— Да, конечно, — отозвался Клаус. — Твой отчим говорил, что это была благородная женщина, она помогала строить «Квиквег».

— Судя по её письму, — продолжала Фиона, — Грегор Ануистл участвовал в каком-то «расколе». Что это значит?

— Это был крупный конфликт внутри Г. П. В., — ответил Клаус. — Куигли нам кое-что рассказывал.

— Да, каждый встал на одну из сторон, — вспомнила Вайолет, — и теперь организация находится в состоянии хаоса. На чьей стороне был Грегор?

— Не знаю. — Фиона нахмурилась. — Часть письма зашифрована, а часть промокла. Я не все поняла, но впечатление такое, что Грегор занимался так называемым Грибным Переменчивым Внедрением.

— «Грибное» — это понятно, — сказал Клаус. — «Переменчивое» значит «ненадежное», а «внедрение» значит «насаждение». Кто же и куда внедрял грибы?

— Г. П. В., — ответила Фиона. — В период раскола Грегор считал, что медузообразный мицелий может пригодиться.

— Медузообразный мицелий? — Вайолет нервно взглянула на ряды безмолвных серых грибов, которые преградили им путь наружу. В тусклом освещении черные пятна на их шапочках выглядели особенно зловещими. — Как можно считать такие смертельно опасные грибы полезными? Представить себе не могу.

— Послушайте, что пишет Кит, — сказала Фиона. — «Разведение, как ты настаиваешь, ядовитых грибов в Гроте всем нам грозит большими неприятностями. Наша фабрика на Паршивой Тропе может обеспечить некоторое ослабление губительного воздействия мицелия на дыхательную систему. Ты уверяешь меня, что мицелий хорошо растёт только в небольшом замкнутом пространстве, но это слабое утешение. Одна ошибка, Грегор, и твой Центр придётся покинуть. Прошу тебя, не уподобляйся нашим злейшим врагам, не прибегай к их разрушительной тактике — не играй с огнём. Ты сам страшился этого».

Клаус принялся деловито записывать письмо Кит Сникет в записную книжку.

— Значит, Грегор выращивал эти грибы, — сказал он, — чтобы использовать их против врагов Г. П. В.

— Он собирался отравлять людей?! — ужаснулась Вайолет.

— Преступных людей, — поправила Фиона. — Но Кит Сникет считала преступным использование ядовитых грибов даже против них. Фабрика на Паршивой Тропе как раз разрабатывала способ ослабить действие яда. Но автор письма все равно считала Грибное Переменчивое Внедрение чересчур опасной затеей. Она предупреждала Грегора: если он не остережётся, мицелий отравит весь Исследовательский Центр.

— И теперь Центра нет, — заключила Вайолет, — а мицелий остался. Как раз здесь, где мы сидим, что-то пошло не так.

— Все равно мне не совсем понятно, — сказал Клаус. — Грегор был негодяем? — Думаю, он был переменчивым, — ответила Фиона, — вроде медузообразного мицелия. Ведь автор этого письма предупреждает: если ты разводишь что-то переменчивое, ты играешь с огнем.

Вайолет поежилась. Она бросила есть песто ло мейн и отставила в сторону аквариум. Выражение «играть с огнём» относится к любому опасному и рискованному роду деятельности, каким является, например, написание письма к переменчивому лицу или блуждание по темной пещере, полной ядовитых грибов, с целью найти давным-давно исчезнувший предмет. Бодлерам совсем не хотелось иметь дело с огнём, с которым они сейчас играли, или с огнями, с которыми играли до них другие в этом сыром загадочном помещении. Какое-то время все молчали. Бодлеры не спускали глаз со стеблей и шапочек ядовитых грибов и размышляли о том, что же случилось с Центром «Ануистл Акватикс». Они размышляли о том, с чего начался раскол. Они размышляли обо всём таинственном и злодейском, окружавшем их и надвигавшемся все ближе и ближе, по мере того как их горестная жизнь шла дальше и дальше. И ещё они думали о том, будут ли раскрыты когда-нибудь эти тайны и побеждены злодеи.

— Убывать, — произнесла вдруг Солнышко, и остальные увидели, что так оно и есть. Толпа грибов чуть-чуть поредела: то один, то другой стебель или шапочка втягивались в песок, словно ядовитые грибы решили применить альтернативную стратегию, иначе говоря, «терроризировать Бодлеров иным способом».

— Солнышко права, — с облегчением произнёс Клаус. — Медузообразный мицелий убывает. Скоро мы сможем с относительной безопасностью вернуться на «Квиквег».

— Цикл увядания будет, вероятно, довольно коротким, — предупредила Фиона, помечая что-то в своей записной книжке. — Сколько, по-вашему, времени мы здесь провели?

— По крайней мере всю ночь. — Вайолет развернула найденную Солнышком газету. — Хорошо, что мы нашли все эти материалы, а то бы умерли со скуки.

— У моего брата всегда была с собой колода карт, — вспомнила Фиона. — На всякий случай, чтобы не скучать в скучной ситуации. Он придумал карточную игру под названием Причуда Фернальда, и мы обычно играли в неё, когда нам приходилось долго ждать.

— Фернальд? — переспросила Вайолет. — Так звали твоего брата?

— Да, а что?

— Просто хотела знать. — Вайолет торопливо засунула газету в карман водолазного костюма. Там еле хватало места из-за баночки васаби.

— А ты не собираешься нам рассказать, о чем там напечатано? — спросил Клаус. — Я заметил в заголовке буквы «Г.П.В.».

— Дальше ничего не разобрать, — ответила Вайолет. — Печать совсем расплылась.

— Хм-м-м, — пробормотала Солнышко и бросила на сестру лукавый взгляд.

Младшая Бодлер знала Вайолет с рождения и отлично понимала, когда та говорит неправду. Вайолет взглянула на Солнышко, потом на Клауса и еле заметно качнула головой.

— Не пора ли собираться в обратный путь? — сказала она. — К тому времени, как мы соберём документы и наденем водолазные шлемы, грибы как раз окончательно убудут.

— Это верно, — согласилась Фиона. — Давай, Солнышко, я помогу тебе забраться в шлем. Это самое большее, что я сейчас могу для тебя сделать в благодарность за вкуснейшее блюдо.

— Благовос, — отозвалась Солнышко, что означало «Ты очень любезна».

И хотя Фиона познакомилась с Солнышком совсем недавно, она более или менее поняла, что сказала самая младшая из Бодлеров, и улыбнулась всем троим. Пока волонтёры облачались в форму, то есть «готовили шлемы к подводному путешествию», сёстрам и брату казалось, что Фиона подходит им как перчатка, — она была их другом и даже больше, чем другом. Они с Фионой были членами одной команды, одной и той же организации и вместе старались раскрыть одни и те же тайны и победить одних и тех же злодеев. Во всяком случае, так казалось двум младшим Бодлерам. И только Вайолет догадывалась, что дружба их носит переменчивый характер и Фиона подходит ей как перчатка не на ту руку, что у их дружбы есть крошечный изъян, который может привести к расколу. Надев шлем, Вайолет проверила, до конца ли застёгнута молния на водолазном костюме, пересекающая портрет Германа Мелвилла. При этом она услыхала тихое шуршание газеты в кармане и нахмурилась. Она продолжала хмуриться и тогда, когда последние грибы исчезли в песке и все четверо детей опять осторожно ступили в тёмную ледяную воду. Теперь они плыли против течения и поэтому решили взяться за руки, чтобы не потерять друг друга по пути к «Квиквегу». И пока длилось их путешествие во мраке, Вайолет думала об опасной, тревожащей её тайне, скрытой у неё в кармане. Она сознавала, что даже в ледяных глубинах океана, плывя, взявшись за руки, к субмарине (Клаус — впереди, Фиона — держась за его руку, Вайолет — за руку Фионы, а Солнышко, свернувшаяся клубочком в своём шлеме, — под мышкой у Вайолет), даже сейчас Бодлеры играли с огнём. Зловещая информация в газетной вырезке была как бы крохотной спорой, разрастающейся в тесном пространстве — в кармане у Вайолет, такой же как спора ядовитого медузообразного мицелия, разраставшаяся в этот момент в закрытом пространстве водолазного шлема на одном из бодлеровских сирот.