Если верить Диогену, первым изложением похода "Арго" была поэма критского жреца и философа-мудреца VII в. до н. э. Эпименида, насчитывавшая 6500 строк. Это все, что мы о ней знаем, — немногим меньше, чем о самом Эпимениде, известном к тому же изречением: "Все критяне — лгуны". Поэтому считается, что миф о путешествии Ясона впервые зафиксирован поэтом V в. до н. э. Пиндаром. Он посвятил описанию похода 184 стиха IV Пифийской оды, сочиненной по заказу киренского царя Аркесилая, и впервые отождествил Эйю с Колхидой. 184 строчки — это слишком много для песни и слишком мало для эпоса.

Но еще менее можно назвать эпосом отрывочные упоминания отдельных имен и названий, связанных с мифом, у Гомера, Гесиода, Мимнерма, Эсхила.

Отношение к мифу об аргонавтах круто меняется в эпоху эллинизма.

При первых Птолемеях по инициативе ученика Теофраста и последователя Аристотеля Деметрия Фалерского в Александрии основывается храм Муз (Мусейон) с собственной хорошо оборудованной обсерваторией, многочисленными лабораториями и с 285 г. до н. э. первой и лучшей в мире библиотекой. В ней хранились списки чуть ли не всех известных в эллинистическом мире греческих, египетских и сирийских литературных произведений. Библиотеку возглавляли крупнейшие ученые своего времени. Аристарх Самосский — Коперник древнего мира — в трактате "О величинах и расстояниях Солнца и Луны" сформулировал свои гелиоцентрические взгляды. Зенодот выправил и "издал" тексты "Илиады" и "Одиссеи".

Вот тут-то и обнаружился досадный пробел в эпосе о "первом плавающем корабле". Глухие упоминания Пиндара, Гомера и Гесиода не могли удовлетворить любознательность греков. За это берется воспитатель Птолемея III поэт Аполлоний, написавший ядовитую сатиру "Против Зенодота" и ставший благодаря этому смотрителем (директором) библиотеки. В подражание Гомеру он создает тетралогию "Аргонавтика", насчитывающую 5835 стихов, — очевидно, на одну песнь меньше, чем поэма Эпименида. Аполлоний учел в своем труде все предшествующие варианты, не противоречащие общей схеме. Однако поэма, рассудил Птолемей, слишком явно перекликается с Гомеровыми, что говорит о нескромности автора, а особый акцент сделан на любовных психологических переживаниях Медеи и Ясона, что вообще не вяжется с понятием героического эпоса, тем более что этот аспект стал уже своего рода модой после трагедии Эврипида; позднее эту тему будут разрабатывать Энний и его племянник Пакувий. Литературные симпатии фараона оказались на стороне Каллимаха — изобретателя эпиллиев — стихотворных миниатюр на эпические темы, отличающихся афористичностью и изяществом (их писал и Аполлоний). Оскорбленный Аполлоний уехал на Родос, уступив место хранителя библиотеки своему сопернику и приобретя к имени добавку "Родосский".

"Аргонавтики" Геродора Гераклейского (конец VI в. до н. э.) и Аполлония в той или иной мере исправляли и дополняли другие авторы. Появилось и несколько новых "Аргонавтик" — Дионисия Скитобрахия (конец II в. до н. э.), Теренция Варрона (I в. до н. э.), Валерия Флакка (I в.), анонимного орфика IV–V вв. Трагедии о Медее сочинили Овидий и Сенека.

Однако "Аргонавтика" Флакка, подражающая Аполлониевой, осталась незавершенной, а об "Аргонавтике" Дионисия мы имеем представление лишь из трудов Диодора Сицилийского и поздних схолиастов (комментаторов античных текстов). Поэтому классическим источником в этом вопросе все же остается поэма Аполлония. Ей мы и будем следовать.

 

За Золотым Руном

Завязка истории о Золотом Руне обнаруживается далеко от Колхиды — на родине муз, в беотийском городе Орхомене. Этим городом управлял сын бога ветров Эола и возлюбленный богини облаков Нефелы Атамант. У Атаманта и Нефелы подрастали двое детей — сын Фрике и дочь Гелла.

Тем временем Беотия стала ареной очень важных исторических (по мнению греков) событий. Сюда прибыл финикийский герой Кадм, совершивший много подвигов, подаривший грекам алфавит и основавший крепость Кадмею — будущий акрополь семивратных Фив, которым суждено будет стать столицей Беотии. В жены Кадм избрал Гармонию — дочь бога войны Ареса и богини красоты Афродиты. Одна из их дочерей, Ино, стала женой Атаманта.

Ино очень беспокоили Фрике и Гелла. Особенно Фрике: он по праву первородства являлся прямым наследником орхоменского престола. Поэтому она воспользовалась очередным неурожаем (устроенным ею же самою благодаря посеву негодных семян) и обманным путем исхлопотала оракул, гласивший, что для избавления от "засухи" следует как можно скорее принести в жертву Зевсу Лафистию (Пожирателю) Фрикса, а заодно и Геллу.

Когда Фрике и Гелла уже лежали на алтаре, их неожиданно окутало плотное облако, посланное Нефелой. Из облака вынырнул златорунный баран, одолженный для этого случая Нефелой у Гермеса. Посадив к себе на спину детей своей повелительницы, он понес их по воздуху в далекую Колхиду, где правили сын Гелиоса, брат Пасифаи и шурин Миноса Ээт и его жена Идия — мать Медеи. Пролетая над узким проливом, разделяющим Сигей (Кумкале) и Херсонес Фракийский (Галлипольский полуостров), в котором пенились волны, Гелла испугалась и упала в море. С тех пор этот пролив называют Геллеспонтом — морем Геллы. Фрике благополучно прибыл в Колхиду и стал воспитанником Ээта. Золотого же барана они принесли в жертву Зевсу, а его руно повесили в роще Ареса под надежной охраной дракона.

Вряд ли можно сомневаться, что в этой части мифа речь идет о борьбе за объединение греческих государственных образований эпохи героев. По мнению греков, успех в этом предприятии могло обеспечить только обладание божественным золотом, которое нужно было во что бы то ни стало вернуть в Элладу. Но кто мог за это взяться?

Взялся внучатый племянник Атаманта Ясон, сын Эсона и внук Кретея — брата Атаманта. Кретей был основателем и первым царем Иолка (Волос) — столицы Фессалии. После его смерти царем стал Эсон, но вскоре власть узурпировал брат Эсона Пелий. Памятуя об участи Фрикса, Эсон, чтобы спасти сына, отдал его на воспитание кентавру Хирону, который прославился в древнем мире как наставник Ахилла, Актеона, Асклепия и Геракла. Ясон (это имя, означающее "целитель", он, кстати, получил от сведущего в медицине Хирона) прожил у кентавра в пещере на горе Пелион 20 лет, готовя себя к великому будущему, предсказанному богами.

Сочтя себя подготовленным к свершению подвигов, Ясон явился в Полк и предстал перед изрядно струхнувшим дядей. Пелий согласился с категорическим требованием героя вернуть власть законному царю, но заметил, что этому препятствует сущий пустяк: во сне ему привиделся Фрикс и умолял вернуть в Грецию Золотое Руно. Просьбу Фрикса подтвердил и Аполлон устами своего оракула.

Ясон не стал спорить. Пока сын Фрикса и Халкиопы Арг строил по его заказу корабль, он принялся набирать команду. Единого мнения о ее составе греки не выработали. Так, Эвфема и Эхиона упоминает еще Пиндар, Кастор и Полидевк впервые появляются у Геродота, Ификл и отец Патрокла Менетий присутствуют только у Аполлония, отец Одиссея Лаэрт — у Аполлодора Афинского (в поэме Аполлония он не упомянут, как и Аталанта, встречающаяся у Диодора Сицилийского). Аполлоний насчитывает 53 аргонавта. Кроме кормчих Анкея, Тифиса и Эвфема, все были гребцами. (Любопытно отметить, что примерно такое же количество гребцов было на корабле Одиссея. Этот факт дает основание причислить корабли обоих героев к одному классу, причем к классу военному, ибо только на военных кораблях гребцами были сами воины — аптеретоа.)

И вот уже свежий ветер наполняет парус стремительного "Арго", несущегося к острову Лемнос (или Синтеида — по имени населявших его синтиев). В описании этого острова Аполлоний допускает весьма любопытные реминисценции. На Лемносе живут только женщины — мотив, широко распространенный в фольклоре и как бы подготавливающий читателя к встрече аргонавтов с амазонками, которая произойдет на черноморских берегах Малой Азии. Население Лемноса женское потому, что лемниянки умертвили всех своих мужей, кроме одного, — сразу вспоминается легенда о данаидах, убивших своих мужей, тоже кроме одного. Ассоциации вызывают даже имена: на Лемносе уцелел отец Гипсипиллы, или Гиппии, среди данаид отказалась от убийства Гипермнестра, или Гиппе, пощадившая своего мужа Линкея (одного из аргонавтов также звали Линкей). Прекрасная правительница Лемноса Гипсипилла столь очаровала приемом аргонавтов, что они забыли о цели своего путешествия, — очень похожая сцена есть в "Одиссее", где в роли обольстительницы выступает Кирка. Часть команды "Арго" во главе с Гераклом осталась на судне, они-то и напомнили аргонавтам о их долге; точно так же поступил Одиссей, выручивший своих непутевых соратников.

Случайно ли это? Ведь Лемнос, как и следующий за ним пункт — остров Электры Самофракия (Самотраки), — вполне реальные острова, хорошо известные и в древнем и в современном мире. Мог ли Аполлоний рассчитывать, что ему поверят? Очевидно, мог. В крайнем случае он сослался бы на Геродота, который прямо называет ахейское племя минийцев (жителей Лемноса) потомками героев-аргонавтов, гостивших у прекрасных лемниянок.

Еще проще обстоит дело с Кизиком, куда аргонавты прибыли из Самофракии. Аполлоний еще не подозревал, что всего век спустя Кизик станет не просто рядовым городом, каких много, а родиной Эвдокса, первым из греков достигшего Индии, доплыв до нее вокруг Африки. Здесь ар" гонавтам пришлось сражаться с шестирукими великанами, бросавшими в героев скалы. Параллель с киклопами из "Одиссеи" напрашивается сама собой, но ведь Кизик — реальный город на одноименном мысу в Пропонтиде (Мраморное море), существовавший с VIII в. до н. э., а может быть и раньше, по VI в. н. э., и никто никогда никаких великанов там не видел. В чем же дело? А в том, пишет Аполлоний, что аргонавты перебили их всех до единого. Очень логичное объяснение и вполне достаточное для эллинистических читателей. Тем более что ни в трудах Эвдокса, до нас не дошедших, ни в трудах Посидония, который охотно их цитирует, эти несимпатичные создания не упоминаются.

Но всегда ли Аполлоний последователен и правдив в описаниях известных областей? Или прав Эджертон Сайкс, полагающий (115), что нынешние названия местностей по пути следования "Арго" не более чем "географическая условность" и что у современного исследователя шансов отыскать их ничтожно мало? Чтобы выяснить это, вернемся на "Арго".

 

Мисия, Вифиния и Фракия

Следующая после Кизика остановка — Мисия. На первый взгляд такой маршрут кажется странным: Мисия прочно ассоциируется с Пергамским царством, а сам Пергам (Бергама) — столица Мисии — расположен в северо-западной части Малой Азии, в местности Атарней, напротив острова Лесбос. Но ведь аргонавты уже плыли по Пропонтиде! Что же, они снова прошли Геллеспонт и устремились на юг для того только, чтобы пополнить запасы продовольствия?

Если бы это было так, поэма Аполлония, скорее всего, вообще не увидела бы света. Греки ценили поэтический вымысел, но не прощали лжи. Мисийцы действительно обосновались в Атарнее, переселившись туда с юга, из Лидии (9, VII, 74). Но еще до Троянской войны (а следовательно, до похода Ясона) они вместе со своими северными соседями тевкрами (троянцами) вторглись через Боспор на Европейский континент и захватили всю Фракию (9, VII, 20). Впоследствии мисийцы вернулись в Малую Азию, и ко времени написания поэмы их северная граница шла по Пропонтиде, а на юге они граничили с Лидией. Разгромленная Троада вошла в состав Мисии. На современной карте Мисия птолемеевской эпохи занимает часть турецких вилайетов Чанаккале (куда и прибыли аргонавты), Балыкесир, Измир и Маниса.

По прихоти судьбы соседями мисийцев стали их недавние враги — фракийцы. "После переселения в Азию, — сообщает Геродот, — это племя получило имя вифинцев, а прежде, по их собственным словам, они назывались стримониями, так как жили на Стримоне (фракийская река; Струма. — А. С.). Как говорят, тевкры и мисийцы изгнали их с мест обитания" (9, VII, 75). Во времена Аполлония Вифиния занимала часть нынешних турецких вилайетов Чанаккале, Балыкесир, Бурса, Биледжик, Стамбул и целиком вилайеты Болу, Коджаэли, Сакарья. Иными словами, вифинцы полностью контролировали Геллеспонт, имеющий в районе Чанаккале наименьшую ширину (турки называют Дарданеллы проливом Чанаккале).

Обстоятельства сложились так, что аргонавты убили в поединке царя вифинцев (Аполлоний и Вергилий называют их бебриками) Амика и обратили в бегство его войско. Видимо, не будет слишком смелым предположение, что бебрики, собрав достаточную подмогу, вернулись, чтобы расправиться с греками. В этом случае очень логично дальнейшее поведение аргонавтов: они пересекли Пропонтиду и оказались во Фракии.

 

Симплегады

Советами прорицателя аргонавтам пришлось воспользоваться почти сразу после отплытия из Фракии. По выходе из Боспора им предстояло пройти между Симплегадами ("блуждающими") — расходящимися и сталкивающимися скалами, известными также под названием Кианеи ("темные"). Вероятно, это скала Рокет, расположенная в 90 м к востоку от мыса Румели на европейском берегу пролива, и одна из безымянных скал у азиатского мыса Анадолу. Расстояние между ними не превышет 2 миль, и в непогоду это пространство представляет собой сплошной водоворот (5, II, 318–323):

Герои "обманули" скалы простым, но остроумным способом, подсказанным Финеем: Эвфем пустил через них голубя, а когда скалы разошлись, вперед ринулся "Арго". Симплегады не успели его раздавить и с тех пор остановились навсегда. Путь в Понт (Черное море) был открыт, и первыми из смертных прошли его аргонавты.

Это был и впрямь немалый подвиг. Пожалуй, даже эпический. Выход в Понт сравним с выходом в Атлантический океан, как Симплегады сравнимы с Геракловыми Столпами или Скиллой-Харибдой."…В гомеровскую эпоху, — пишет Страбон, — Понтийское море вообще представляли как бы вторым Океаном и думали, что плавающие в нем настолько же далеко вышли за пределы обитаемой земли, как и те, кто путешествует далеко за Геракловыми Столпами. Ведь Понтийское море считалось самым большим из всех морей в нашей части обитаемого мира, поэтому преимущественно ему давалось особое имя "Понт", подобно тому как Гомера называли просто "поэтом"" (33, С 21).

Но выход греков (именно греков) в Понт имеет и еще одну немаловажную сторону. Глубоко правы Р. Хенниг и его единомышленники, рассматривая этот эпизод как "символ открытия греками Черного моря" (38, с. 36; 35, с. 44, 45). Видимо, поэтому Аполлоний и поместил Симплегады у входа в Понт, заимствовав этот символ угрозы мореходству у Гомера и сбив с толку исследователей маршрута Одиссея, кое-кто из которых по сей день ищет "одиссеевские" места в Черном, Азовском и Каспийском морях. Слегка перефразируя Секста Эмпирика, можно сказать, что "Арго" был первым греческим кораблем, плававшим по Черному морю.

С этого рубежа греческая история связана с борьбой за Проливы. Если рассматривать Симплегады не как малопримечательные скалы у входа в Понт, а как весь Боспор, блокированный, например, вифинцами или фракийцами, то не лишена основания и догадка Хеннига и других исследователей о том, что Троянская война, вспыхнувшая вскоре после похода аргонавтов, была предприятием по прорыву греческого флота в Пропонтиду и далее в Понт. Достаточно бросить взгляд на карту того времени, чтобы оценить местоположение Трои. Протесилаев холм (Седдюльбахир) на европейском берегу Геллеспонта служил прекрасным наблюдательным пунктом за морем, а пиратские корабли Приама всегда были в боевой готовности.

Троянцы зорко стерегли путь в Понт, оберегая интересы своих посредников-купцов. Только их да еще финикиян допускали колхи в свои морские владения. Для греков это был край чудес, Море Мрака в полном смысле слова. Все для них было там сказочным и волшебным, и порой трудно разглядеть реальность за рассказами, расцвеченными фантазией случайных мореплавателей одиночек.

Подобная символика пронизывает весь греческий эпос. В эллинистическую эпоху и сам "Арго" стал символом: он вел за собой к неведомым землям. Астроном Гиппарх в своем каталоге разделил звездное небо на 48 созвездий, и среди них греки охотно узнавали Золотого Овна Нефелы; плывущий вслед за ним "Арго" (созвездие Корабль, расчлененное впоследствии на Корму, Киль, Паруса); членов его экипажа — Геракла (Геркулес), Кастора и Полидевка (Близнецы); Голубя, выпущенного в Симплегадах; реку Эридан, по которой прошли аргонавты; Дракона, побежденного Ясоном, и кентавра Хирона, воспитавшего двух самых знаменитых аргонавтов; Лиру, игрой на которой Орфей заглушил пение коварных сирен; Орла, клевавшего Прометееву печень…

 

Страна амазонок и Аретиада

По выходе в Черное море "Арго" взял курс на восток вдоль анатолийских берегов. В незнакомых (а часто и в знакомых) водах древние мореходы предпочитали не терять из виду берег. На этот раз, если согласиться с Аполлонием, их переход был довольно продолжительным: очередная стоянка была сделана лишь в стране амазонок.

Отбросить всю легендарную шелуху, наросшую за 2–3 тысячелетия, непросто. Но если все же попробовать это сделать, то можно с удивлением обнаружить, что амазонки — такая же реальность, как и все или почти все другие племена, упоминаемые в эпосе. Из Геродота явствует (9, IV, 110; IX, 27), что эти воительницы первоначально жили в Малой Азии (точнее, в Каппадокии), что это был сухопутный народ, не знакомый с судовождением, но тем не менее каким-то непонятным образом вторгшийся некогда в Аттику, и что впоследствии они переселились в Скифию, где положили начало племени савроматов. Не будем возражать Геродоту, хотя он и не совсем прав. Нас интересует другое: во всех источниках, во всех сообщениях и литературных произведениях основным местообитанием амазонок называется Малая Азия. Первым на это указал Гомер: амазонки по-соседски помогали троянцам одолеть греков. Геродот даже дважды называет конкретное место этой баталии — река Фермодонт, упоминаемая еще Эсхилом. Вот как ее описывает Аполлоний (5, II, 371–374):

Фемискирский мыс — такая же реальность, как и другие пункты, перечисленные Аполлонием: река Реба (Рива), Черный мыс (это название сохранилось нетронутым до нашего времени, турки называют его Карабурун). Миновав вифинский остров Тинеида (остров Кефкен с удобной гаванью на его южном берегу), аргонавты вступили в область мариандинов. Эта область хорошо известна Страбону и Геродоту как часть III сатрапии Дария, выделенной им из северных прибрежных провинций Лидии (от Геллеспонта до устья Галиса). Здесь же помещал страну амазонок и Аристотель.

Легко прослеживается и дальнейший путь в страну воительниц. Аполлоний, можно подумать, специально задался целью провести читателя по южному побережью Понта, дав наглядную и широкую картину местных достопримечательностей. При этом он твердо следует за Геродотом, нимало не смущаясь тем, что историка, по его собственному признанию, отделяют от Троянской войны многие века, а от аргонавтов — еще больший промежуток времени.

Пройдя скалистый мыс Карамбис (Керемпе), аргонавты приблизились к Галису, который "течет с юга на север между землями сирийцев и пафлагонцев и впадает в море, называемое Эвксинским Понтом" (9, I, 6). Это была очень знаменитая река, она служила границей между Фригией и Матиенией. Хеттам она была известна под именем Марассант. "Минуя Фригию, река поворачивает на север и затем образует границу между сирийскими каппадокийцами на правом берегу и пафлагонцами — на левом. Таким образом, река Галис рассекает почти всю нижнюю часть Азии (Малой Азии. — А. С.) от моря, лежащего против Кипра, до Эвксинского Понта" (9, I, 72). Особенную славу Галису принесла легенда о лидийском царе Крезе, вопросившем оракула, следует ли ему идти войной на персов. Оракул ответил вполне в духе того времени: перейдя Галис, Крез сокрушит великое царство. Обрадованный царь поспешил форсировать реку, и… Лидия была сокрушена персами. На современной карте Галис носит имя Кызыл-Ирмак.

Между Галисом и Фермодонтом есть еще одна река, упомянутая Аполлонием и хорошо известная Ксенофонту, — Ирис. Это Ешиль-Ирмак. В ее дельте и располагался Фемискирский мыс (Джива) с одноименным городом на нем, просуществовавшим до эпохи Августа. Город Фемискира — это столица амазонок, которую штурмовал вместе с Гераклом царь Аттики Тесей. Аполлоний не включил его в число аргонавтов, но у некоторых других авторов Тесей фигурирует среди спутников Ясона. Здесь он пленил (и в буквальном и в переносном смысле) сестру царицы амазонок Ипполиты Антиопу, ставшую его женой. Фемискирская местность известна уже Эсхилу и Геродоту. Именно здесь, на территории Понтийского царства, древние в полном согласии помещали Амазонию и "реку амазонок" — Фермодонт.

Такая река есть, она впадает в Черное море в 30 километрах восточнее Ешиль-Ирмака. Это турецкая река Терме. Район обитания амазонок, вероятно, почти точно совпадал с контурами современных турецких вилайетов Амазия, или Амасья (в его названии, возможно, сохранились отзвуки имени этого легендарного племени), и Самсун. Более узко этот район ограничивается собственно Фемискирской равниной или долиной, которую называли равниной амазонок (’Αμαξονικον πεδιον).

Далее к востоку по побережью обитали изобретатели нержавеющей стали халибы, "откуда исход серебра неоскудный" (11, II, 857), богатые тибарены и бронзовых дел мастера моссинеки, входившие в XIX сатрапию Дария (между Трабзоном и Поти). Во времена греко-персидских войн халибы обитали и "по сю сторону реки Галиса (εντος)" (9, I, 28), предположительно в междуречье Кызыл-Ирмака и Ешиль-Ирмака, примерно в районе нынешнего города Самсун. Но основной их центр, конечно, был там, где указывает Аполлоний, — к востоку от Галиса. Здесь, в районе портового города Орду, находятся единственные в Северной Анатолии серебряные рудники, не оскудевшие по сей день. Визит аргонавтов к халибам увековечен в названии мыса, около которого расположены эти рудники. Он называется Ясунбурун.

Проплывая земли моссинеков, аргонавты прибыли на остров бога войны Ареса — Аретиаду, где жили стимфалиды — птицы с медными перьями, клювами и когтями, изгнанные сюда Гераклом из Аркадии. Перья их разили, будто медные стрелы. Встреченные дождем этих стрел, аргонавты вынуждены были одеться в воинские доспехи и угрожающими криками и бряцанием щитов отогнать птиц от берега, прежде чем высадиться на него.

Так поэтически Аполлоний описал встречу аргонавтов с колхами — самым, пожалуй, воинственным и сильным из окрестных племен, обитавшим на всем побережье от Трапезунда (Трабзона до Питиуса (Поти) — там, где Дарий очертил границы своей XIX сатрапии.

Одно из значений греческого слова ’αρετη — "высокое мастерство", "умение". Другие значения — "доблесть", "храбрость", "сила", "мощь". Во множественном числе — "славные деяния", "подвиги". Все это, как нельзя лучше, подходит к колхам. Они славились не только своими боевыми качествами, но и искусством обработки металлов, ювелирным мастерством. А если это так, то на Аретиаде или вблизи нее должны быть залежи цветных металлов. Взгляд на карту убеждает, что единственное место, где следует искать этот таинственный остров, — прибрежные воды между турецким городом Хопа и Батуми, т. е. в районе впадения в море реки Чорох. Хопа, расположенный в юго-восточной излучине Черного моря, — последний пункт, когда, по словам Аполлония (5, II, 1266–1267),

На Аретиаде аргонавты встретили четверых вконец изможденных юношей: это были сыновья Фрикса, бежавшие из Колхиды по пути, указанному Финеем, но выброшенные бурей на остров меднокрылых птиц. Они по-родственному предостерегли Ясона от выполнения безумного замысла: Ээт злобен, хитер, жесток, нечего и помышлять о том, что он способен добровольно расстаться с Руном… Но отступать было поздно.

Покинув Аретиаду, "Арго" взял курс на север. Величественные горы, скрывавшие тайну Золотого Руна, проплывали по правую руку героев.

 

Колхида

Куда же прибыли аргонавты? Колхида — слишком широкое понятие, чтобы им удовлетвориться. Как свидетельствует большинство древних источников, город Эйя — столица Ээта — располагался в удобной бухте, в устье реки Фасис (Риони) — "фазаньей"; в ее долине эти пернатые водились в изобилии. Но историк VI в. Стефан Византийский, внесший заметный вклад в расшифровку древних топонимов, уверенно утверждает в своем "Географическом словаре", что столица колхов лежала в 220 стадиях от моря, между реками Гиппом и Кианеем. На это косвенно указывает и Геродот. Он пишет, например, о том, что греки "прибыли в Эйю в Колхиде и к устью реки Фасиса" (9, I, 2). Об Эйе Геродот твердо говорит, что она была "в глубине страны" (9, V, 83). Указание весьма туманное, если иметь в виду, что "Эйя" в переводе с понтийского и означает "страна".

Даже само название столицы Ээта в разных источниках фигурирует то как Китейя или Эйа ("град китекдский"), то как Кутайя (Κυται) или Айя (Αια). Первое название иногда путают с Китейей (или Китеем), располагавшейся в Крыму — у горы Опук, что возле мыса Такиль. Раскоп си показали, что этот город возник примерно в IV в. до н. э. и существовал до IV в. н. э. Второе название обычно связывают с Кутаиси, расположенным, как известно, хоть и на Фасисе, но в глубине страны, однако не в 220 стадиях (примерно 39 км), а вдвое дальше от побережья.

Послушаем Страбона — географа. Он дал наиболее полные сведения относительно местоположения столицы Ээта. Наибольшая часть Колхиды "расположена на море. Через Колхиду протекает Фасис — большая река, берущая начало в Армении; она принимает притоки — воды Главка и Гиппа, текущие с соседних гор. Фасис судоходен до Сарапан — крепости, в которой может поместиться даже население целого города… На реке Фасис лежит одноименный город — торговый центр колхов, огражденный, с одной стороны, рекой, с другой — озером, а с третьей — морем… В стране мосхов над вышеупомянутыми реками находится основанное Фриксом святилище Левкотеи и оракул Фрикса, где не приносят в жертву барана" (33, С 498).

Едва ли стоит сомневаться, что Стефан и Страбон говорят об одних и тех же реках. Главком обычно называли Олту — приток Чороха. У этой реки есть и другие притоки, один из них мог называться Кианеем или Гиппом. Например, Берта. Но что такое Сарапаны? И где упоминаемое Страбоном озеро? Чорох явно не подходит на роль Фасиса, хотя междуречье Гиппа и Кианея здесь налицо — это район гор Месджит и Карадаг, где сближаются истоки Олту и Карасу. Второй топоним — калька Кианей и означает "Черная речка".

Значит, Фасис нужно искать дальше по ходу "Арго". Условиям, поставленным Страбоном, удовлетворяет река Риони, после выхода на Колхидскую низменность в 5,5 км от моря разделяющаяся на два русла, которые могли называться Главком и Гиппом. Здесь находилась и Сарапанская крепость (Шорапани). Здесь была и страна мосхов: она окаймляла Рионскую низменность с востока.

Местность обрисована настолько подробно, что не составляет никакого труда точно определить положение Фасиса, который часто отождествляют с Эйей, — это, безусловно, Поти, расположенный между морем, рекой Риони и озером Палеостоми. Озеро некогда было глубокой и удобной бухтой, оно и сегодня соединено с морем каналом. Его название, звучащее совершенно по-грузински, на поверку оказывается греческим: παλαιος-στομα — "древняя бухта" (или "древнее устье", или "древний вход, проход", или "древний речной рукав"). Кроме того, Поти расположен в 200 км от Трабзона, и это очень близко к 1400 стадиям (248, 64 км), указанным Страбоном.

Но и Страбон нигде не говорит о том, что Фасис и Эйя — одно и то же. Он лишь признает правдоподобным существование такого города и то, что он находится "около Фасиса", указывая при этом на распространенность имени Ээт. Но это уже курьез, так как "ээт" означает всего-навсего "человек страны", т. е. местный житель. Косвенное указание на то, что столица Колхиды располагалась в устье Фасиса, можно усмотреть в сообщении александрийского ученого Мнасея о том, что Колх (эпоним колхов) был сыном Фасиса.

Отдельные находки на территории Колхиды известны с древнейших времен, однако систематические раскопки начались сравнительно недавно. Вот как выглядит их краткий перечень за сто лет:

1874 г. — археолог Брунн предполагает тождество Сухуми с Диоскурией, заложенной греками-милетцами в VI и упоминаемой начиная с IV в. до н. э. (много раз — Страбоном). История этого города настолько добросовестно забылась, что одни считают его родиной Медеи, другие указывают на то, что город основан аргонавтами Кастором и Полидевком (Диоскурами) уже после добычи Золотого Руна, а третьи вообще не признают его греческим городом (97, с. 221–222), предлагая вспомнить местные картвельские слова "диа" (мать) и "скури" (вода, река или город). Если принять последний вариант — "мать городов", то едва ли можно сомневаться, что Диоскурия была старейшим городом и столицей. Но чего? Означает ли это, что Диоскурию милетцы не заложили, а лишь обнаружили?

1876 г. — абхазский историк В. И. Чернявский подтверждает гипотезу Брунна, но переносит поиски в Сухумскую бухту, где почти сразу же обнаруживает остатки древнего города на глубине 4–6 м. Чернявский предполагает их тождество с Диоскурией и римской крепостью I в. Себастополисом, известной с 736 г. как город Цхум (отсюда Сухуми). Он составляет первый план подводных руин.

1894 г. — около Сухуми найден большой клад монет.

1947 г. — Н. В. Хоштариа начинает раскопки в г. Вани. Установлено, что этот город возник примерно в V в. до н. э. и поэтому не мог быть столицей Ээта.

1953 г. — На дне Сухумской бухты найден мраморный надгробный барельеф V в. до н. э. Пока это самая древняя находка.

1957 г. — исследуются руины затонувшего города на дне Сухумской бухты (там, где был найден барельеф).

1958 г. — множество археологических находок в Сухуми. Предполагают, что это древний Себастополис. Но что же тогда скрывается под водой?

1961 г. — Н. В. Хоштариа находит в Вани богатое погребение. Его возраст тот же, что и надгробного барельефа из Сухуми.

1962 г. — В. П. Пачулиа начинает подводные раскопки в Сухумской бухте. Разыскивается Диоскурия.

1966 г. — в Вани обнаружена массивная древняя стена.

1970 г. — О. Д. Лордкипанидзе находит в Вани греческое святилище; он считает его святилищем Левкотеи (тем самым, о котором писал Страбон), основанным Фриксом. Верховной жрицей Левкотеи (или Гекаты) была Медея. Второе имя Левкотеи — Ино. Это мачеха Фрикса и Геллы, первых обладателей Руна, чем и объясняется ее культ в Колхиде. Выдвигается гипотеза, что Вани и Эйя, столица Колхиды, — одно и то же.

1974 г. — Т. К. Микеладзе находит богатейший клад близ Батуми и устанавливает тождество города с Абсаром, упоминаемым Плинием и Аррианом и в древности называвшимся Абсиртом. Так же звали брата Медеи.

Находок нет только в Поти, расположенном как раз в устье Фасиса и являющемся уже в силу этого первейшим претендентом на звание столицы древней Колхиды! И нигде ни малейшего упоминания о символе Колхиды — Золотом Руне. Нигде, даже в ванском храме Левкотеи, что полностью подтверждает правдивость описания Страбона! И это весьма странно, если иметь в виду греческое, а не колхское происхождение святилища.

А было ли оно вообще, это Руно? Что оно символизирует и почему греки отправились на край света, чтобы вернуть его в Элладу? В этом вопросе много неясностей, так и не получивших однозначного ответа.

По самой распространенной версии, "поводом для похода аргонавтов послужило стремление раздобыть золото. В пределах греческого мира ощущался недостаток в этом металле" (38, с. 36). Но так ли это? Геродот пишет, что еще в VI в. до н. э., много времени спустя после похода аргонавтов, на кикладском острове Сифнос (Китнос) "были золотые и серебряные рудники, такие богатые, что на десятину доходов с них сифнийцы воздвигли в Дельфах одну из самых пышных сокровищниц" (9, III, 57). Не оскудела Греция золотом и во время греко-персидских войн: "…золотые рудники в Скаптегиле (Восточная Македония. — А. С.) приносили им обычно 80 талантов; рудники же на самом Фасосе — несколько меньше, но все же столь много, что… все, вместе взятое, — доходы от владений на материке и от рудников — составляло ежегодно сумму в 200 талантов, а в лучшие годы — даже 300 талантов" (9, VI, 46). Если учесть, что "лучшие годы" ("век Перикла") — эпоха наивысшего расцвета Греции была еще впереди и что столетие спустя после него одни только Пангейские рудники давали ежегодно не менее 1000 талантов (92, с. 92), а серебро Лаврийских рудников даже экспортировалось за пределы Греции (92, с. 245–246), то о каком недостатке драгоценных металлов перед Троянской войной может идти речь? И уж во всяком случае утолять этот голод греки едва ли бросились бы на Кавказ, где и золота-то никогда не было и нет, разве что весьма скромные запасы в Армении (прежде всего рудники Сиспиритес, упоминаемые Гаем Агриколой). Другое дело — серебро, изделиями из которого славится Кавказ с древнейших времен.

Эта несуразность была замечена давно, и тогда возник другой вариант истолкования мифа, ничуть не более правдоподобный. Страбон полагал, что Золотое Руно — это обычная баранья шкура, опущенная в золотоносную реку (33, С 499), чтобы улавливать крупинки драгоценного металла. Его мнение поддерживают и некоторые современные исследователи, например англичанин Эджертон Сайкс (116). Действительно, именно так добывали золото колхи на Кавказе, узбеки на среднеазиатских реках, румыны на Балканах. Казалось бы, правдоподобно. Но могла ли команда одного, пусть даже мифического корабля намыть золота столько, чтобы наполнить им государственную казну? Тут ведь не только сила нужна, но и умение. Да и подобный эпизод был бы слишком мелким для героического эпоса.

Можно понимать словосочетание "золотое руно" буквально, имея в виду некоторые сорта цветного каракуля — сура, например серебристый или золотистый бухарский сур. Или сурхандарьинский — бронзовый, платиновый, янтарный. Не говоря уже о цвете этого каракуля, можно отметить, что приведенные современные названия довольно точно отражают стоимость каждого сорта. Золотистый ценится на вес золота, платиновый — на вес платины. Если аргонавты имели цель доставить в Грецию соответствующие особи для их разведения и получения сура, то это действительно достойная цель. Такое истолкование мифа вполне соответствует эпохе, в которую он складывался, — эпохе скотоводов-басилевеов. Но ведь греки должны были вернуть Золотое Руно в Элладу, а суроносы там никогда не водились…

Американский профессор Л. Кэссон называет еще две версии. Первая — что Руно символизировало "золотое зерно Крыма, привоз которого был так важен позднее для греческой экономики". Вторая — что за Золотым Руном скрываются "золотистые облака, которые должны были излечить от засухи его (Ясона. — А. С.) бесплодную родину" (114, с. 64). Если вторая версия, основанная на значении имени Ясона ("целитель"), не заслуживает даже полемики, то первая не выдерживает логики. Чтобы сделать ее жизнеспособной, нужно объяснить ряд фактов: откуда греки, плывшие к Черному морю впервые, знали, что в Крыму много пшеницы? много ли ее там было? зачем она была им нужна в столь ничтожном количестве, явно несоизмеримом с громадностью подвига? наконец, почему они не отправились за ней по прекрасно известному и безопасному пути в Египет, который еще Тацит называл "житницей Рима", или на Родос? Совершенно ясно, что нас такие гипотезы не удовлетворяют.

Так что же такое Руно? Почему им так дорожил Ээт и почему его так домогались греки?

Диодор Сицилийский, следуя, очевидно, более древней версий, пишет, что оракул предсказал Ээту жизнь до тех пор, пока он владеет Руном (15, IV, 47, 6). Аполлоний об этом умалчивает, так как Ээт должен был немедленно умереть, а не преследовать аргонавтов, и поэма лишилась бы значительной доли своей прелести. Зато об этом не умалчивает Платон. Разбирая миф об Атрее и Фиесте, он прямо говорит о том, что Золотое Руно — это признак царской власти (25, 268 — 269а).

Если сопоставить это обстоятельство с хаосом, царившим в Беотии (начало мифа), с золотым бараном, унесшим законных наследников престола в дальние края, с согласием Педия вернуть престол Ясону, если он сумеет раздобыть Золотое Руно, миф обретает четкую политическую окраску; она неплохо увязывается и с остальными эпизодами — прорывом через Симплегады, битвой со стимфалидами и т. д. Вот почему упоминания о Руне не обнаружены ни в одной надписи Колхиды. Колхи ничего не знали о нем, а греческие переселенцы забыли. Руно оставалось символом царской власти только для жителей Пелопоннеса.

 

Путь домой

Если поход Ясона отражает какую-то реальность, будь то единичное плавание или множество рейсов по одному и тому же пути (что менее вероятно для той эпохи), то здесь, скорее всего, и заканчивался древний миф. Аргонавты достигли места, куда они так стремились, и, безусловно, должны были вернуться в Иолк по только что освоенному пути. Все, что происходит дальше, введено в сказание позднее и может рассматриваться как поэтическое (и потому легко усваиваемое) изложение географических знаний и торговых интересов той или иной эпохи — в данном случае эллинистической.

Реконструкция обратного пути аргонавтов тесно связана с определением реки Эридан, по которой прошел "Арго". Этот путь, описываемый Аполлонием, логичен и бесспорен, если из трех достоверно известных Эриданов (в Аттике, Италии и Прибалтике) выбрать, следуя Вергилию, реку По (Падуе). Этот путь предлагали и некоторые более древние толкователи аргонавтики, например Тимагет (64,1).

Отплыв от Колхиды, аргонавты устремились на юг по только что пройденному и хорошо изученному пути. Но вернуться домой той же дорогой, какой они прибыли в Колхиду (такую версию предлагает, например, Геродор), им не удалось: Боспор, а по некоторым версиям, и Истр (Дунай) уже блокированы флотом Ээта, который пришел туда известным ему кратчайшим — прямым путем. Аргонавты узнали об этом, когда достигли устья Галиса. Оставался единственный (по Аполлонию) путь — Истр. Туда они и поспешили. Очевидно, аргонавты покинули Колхиду, когда с Кавказа дует сильный ветер абаза. Отсюда и путь напрямик через Черное море, и необыкновенная скорость. "Арго" буквально летел "впереди ветра" (5, IV, 299–302):

Так был сделан первый шаг по пути, который многие века сбивает с толку исследователей эпоса и заставляет их выбирать для аргонавтов маршруты один фантастичнее другого.

Одно из "призовых" мест здесь должен по праву занять упоминавшийся уже Л. Кэссон. Пленившись версией о том, что Руно — это крымская пшеница, он засылает аргонавтов в Азовское море, заставляет их для чего-то тащить "Арго" волоком через Перекоп, а заодно пробиваться через "ледяные поля у далеких зимних берегов России", которые отождествляет с Симплегадами Ясона и Одиссея (114, с. 64).

Злоключения аргонавтов начались после убийства младшего брата Медеи Абсирта. Чтобы внести замешательство в ряды колхов и выиграть время, Ясон по совету бежавшей с ним Медеи, чье имя переводится как "хитроумная", вызвал на переговоры ее брата, руководившего операцией по вызволению Руна. Встреча была назначена в храме, куда вход с оружием строго воспрещался. Ничего не подозревавший Абсирт явился на рандеву и был предательски сражен Ясоном.

Где это произошло? По мнению Плиния, у города, который носил некогда имя Абсирта (Батуми). А коли это так, то аргонавты на своем обратном пути не могли уйти слишком далеко. Иные называют местом убийства устье Истра. Ферекид Леросский, обосновывая эту версию, пишет, что, именно совершив это убийство, греки сумели попасть в блокированный Истр: Ясон и Медея, дескать, разрубили труп Абсирта на куски и разбросали по морю, дабы заставить Ээта собрать их и предать достойному погребению (иначе душа покойного будет обречена на вечные скитания, а страшнее этого древние ничего не могли себе представить).

Аполлонию все эти события представляются совершенно иначе. От Галиса аргонавты кратчайшим путем (он мог быть известен Медее) прибыли к Истру и двинулись вверх по течению. Оставим в стороне догадки относительно того, чьими периплами пользовался Аполлоний в описании этих столь удаленных от центра тогдашнего цивилизованного мира мест. Но едва ли у нас есть достаточно веские основания не доверять автору: он прекрасно сумел себя зарекомендовать предыдущим рассказом.

Другое дело — конкретная привязка. Так, Аполлоний упоминает Певку в устье Истра, куда прибыл "Арго". Такой остров, носивший имя Певки — жены Истра, действительно есть, но так ли он примечателен, чтобы войти в эпос? Теперь это сильно заиленный клочок суши в Дунавце (бывшем Священном русле Истра), на котором и воспоминания не осталось о населявшем его когда-то племени певкинов. А не описка ли это? Не имел ли в виду Аполлоний другой остров, широко прославленный с древнейших времен и расположенный чуть подальше, в 40 км от Килийского устья Дуная? На этом крошечном островке (его площадь всего 1,5 кв. км), который тем не менее является самым большим островом Черного моря, греки помещали Страну Блаженных и один из входов в Аид. На этом острове существовал культ Ахилла: сюда привозили богатые дары этому герою, а в начале VI в. до н. э. воздвигли ему храм, остатки которого были обнаружены в конце прошлого века. Днем сюда приставали корабли, а ночью остров пустел — таков был сценарий культа. Этот остров назывался Левка (Белый), теперь он носит имя Змеиного. В пользу такой атрибуции есть и некоторые косвенные данные: общность воспитания Ясона и Ахилла (кентавр Хирон), героика их жизней, связь "Илиады" и "Одиссеи" с эпосом об аргонавтах. И еще одна деталь: аналогичный остров есть в 25 км от устья другой великой реки — Днепра, он назывался Ахиллесовым ристалищем, а теперь известен под именем Тендровской косы. На нем также существовал культ Ахилла, распространенный в Ольвии, на Березанском поселении и во всей прилегающей местности. Может быть, Аполлоний, стремясь избежать анахронизма (культ Ахилла мог возникнуть, вернее всего, после Троянской войны), намеренно назвал Певку, созвучием намекая на более достойный островок, географически расположенный примерно так же?

Название Певки и назначение Левки удивительным образом соединяются на родине Ясона: напротив Иолка, на фессалийском полуострове Певкеи, археологи обнаружили "город мертвых" иолкцев — Нелейю.

В своем рейсе по Истру аргонавты проходят и другие местности, описание которых свидетельствует о хорошем географическом кругозоре Аполлония: Лаврийскую (Нижнедунайскую) равнину, гору Ангур (скорее всего, Свинеча высотой 1226 м в Банатских горах), Кавлиакский утес (о. Велико-Ратно в Белграде), расположенный далеко за Ангуром и делящий Истр надвое. Южный берег Велико-Ратно омывают воды самого крупного и полноводного притока Дуная — Савы, остальные берега — Дунай.

Пройдя Саву, которую аргонавты принимают за рукав Истра, "Арго" вошел в ее приток Дрин и достиг моря. (Возможны и другие пути: по р. Пиве с последующим 3-километровым волоком в р. Морачу, либо по р. Таре, из которой после 7 — 8-километрового волока можно попасть в приток Морачи. Морача впадает в оз. Шкодер, или Скадар, откуда по р. Буне, соединяющей озеро с морем, можно выйти в тот же Дринский залив Адриатики.)

Вот здесь-то аргонавтов и поджидал флот колхов, прибывший к берегам Иллирии через Проливы и Эгейское море. Преследуемые им, греки бросились на север (путь к югу был отрезан) и очутились в Кронийском море (северная часть Адриатики). Именно здесь, на Бригеидских островах (Далматинские острова в Риекском заливе, населенные в древности племенем бригов), в храме Артемиды и был, согласно Аполлонию, убит Абсирт, после чего Ясон отрубил ему конечности и похоронил, а затем со своими соратниками перебил всех колхов. В память об этом событии Бригеиды называли иногда Абсиртидами. С аргонавтами связаны здесь и некоторые Другие топонимы: например, город Пула на южной оконечности Истрии — это бывшая греческая колония Пола, основанная, как уверяет Страбон (33, С 216), остатками тех самых колхов, которые преследовали Ясона и Медею.

Счастливо избежав всех опасностей, "Арго" прибыл к Электриде (Янтарному) — "самому крайнему из всех островов у реки Эридана" (5, IV, 506). Закономерно возникает вопрос: откуда в Адриатике янтарь? И здесь приходится признать, что Аполлоний был куда сильнее в мифологии, чем в географии и экономике. Твердо помня, что Янтарный остров расположен в устье Эридана, но забыв, что были и другие Эриданы, и совершенно игнорируя данные о месторождении янтаря, он называет Электридой незначительный островок в дельте По, руководствуясь только географическим признаком: в относительной близости, у городов Триеста и Сплита, заканчивались "янтарные пути". Не исключено, что доставленный с Балтики янтарь привозили на этот остров, служивший перевалочной базой между Италией, Грецией и Иллирией. О подлинном Янтарном острове будет рассказано ниже, а пока последуем дальше за аргонавтами.

Путь домой был открыт, и аргонавты вернулись туда, где их вождь обагрил святилище кровью Абсирта. Вот уже позади Либурнийские острова Дискелад, Исса и Питиея (у побережья между Истрией и Далматией), Керкира, Мелита (у берегов Иллирии), Керосс и остров Калипсо Нимфея. Кроме двух последних, все эти острова хорошо известны: сведения о Либурнах можно найти у Лукиана, Мелита знакома Аристотелю. (Еще с одной Мелитой — городом — мы встретимся в главе о Ганноне. Был и другой остров Мелита — Мальта. Это греческое слово означает "пчела".) Керавнийские горы в Иллирии, куда прибыл затем "Арго", Полибий отождествлял с нынешними Кимарами, а Вергилий помещал их чуть южнее — в Эпире.

Эти метания вдоль эпирских и иллирийских берегов были вызваны бурей, посланной богами, чтобы воспрепятствовать аргонавтам попасть домой: им надлежало прежде плыть на остров Эю к волшебнице Кирке (сестре Ээта), дабы очиститься от греха братоубийства и святотатства. Буря доставила корабль обратно к Электриде.

Сообразив, чего от них хотят олимпийцы, аргонавты вошли в воды Эридана (По), оттуда волоком перебрались в Родан (Рона) и вскоре оказались в Кельтском (Лионском) заливе Лигустийского моря (северо-западная часть Средиземного моря). Миновав Стойхады (они же Лигурийские, или Лигустийские, острова — нынешние Йерские около Тулона) и Эталию (Ильва, или Эльба), они достигли Эи, лежащей в Тирренском море.

Здесь их маршрут впервые соприкоснулся с маршрутом Одиссея (если не считать беглого упоминания Аполлонием острова Калипсо). Этим приемом автор как бы невзначай, мимоходом подкидывает мысль о равной значимости обеих поэм — своей и Гомеровой, поднимает "Аргонавтику" на уровень эпоса (чем вызвал гнев Каллимаха, обвинившего Аполлония в плагиате). Затем последовали другие "одиссеевские" места: остров сирен, Скилла и Харибда, Планкты, остров Гелиоса, остров феаков.

К острову феаков аргонавты прибыли от острова Гефеста, который расположен по соседству с Планктами и от которого им сопутствовал западный ветер Зефир. Гера, вздумавшая принять участие в судьбе аргонавтов, повелела богине радуги Ириде, исполнявшей (как и воспитанник Ино и Атаманта Гермес) обязанности олимпийского вестника (5, IV, 760 769):

Обычно островом Гефеста называли Лемнос благодаря его вулкану Μοσυχλοος (Ирок). Именно здесь, в кузнице Гефеста, Прометей похитил божественный огонь. Однако схолиаст "Аргонавтики", руководствуясь, по его словам, не дошедшими до нас географическими описаниями Пифея из Массалии (Марсель), называет жилищем Гефеста один из островов вулканического Липарского архипелага. Как выяснилось сравнительно недавно, Пифей — серьезный ученый, безусловно заслуживающий доверия. К тому же от его родного города не так уж далеко до Липар. Какой же из семи островов и десятка скал этой группы можно назвать островом Гефеста? Если вспомнить римское имя Гефеста — Вулкан, переиначенное из этрусского Волкан, то на эту роль больше всего подходят доныне действующие Волькано и Стромболи. (К слову сказать, Волькано прежде носил имя Гиера, т. е. "Священный".) Как мы убедимся в дальнейшем, очень многие современные названия этимологически связаны с древними. Впрочем, Липарские острова занимают такую маленькую площадь, что мы со спокойной совестью можем назвать их все островами Гефеста.

Вот что представляли собой эти места во времена Полибия: "Между Липарой и Сицилией находится Фермесса, которую теперь называют Гиера Гефеста: весь остров каменист, безлюден и полон подземного огня; на острове 3 огненных потока, поднимающихся как бы из 3 кратеров. Из самого большого кратера пламя извергает также раскаленные глыбы… Когда… подует южный ветер, то остров застилает кругом туманная мгла, так что издали нельзя различить даже Сицилии; когда начинается северный ветер, то из… кратера поднимается вверх чистое пламя и усиливается доносящийся оттуда гул; при западном ветре, однако, сохраняется некоторым образом среднее положение" (33, С 275–276).

Плыть от Липар на восток ("…веет одно Зефира дыханье") можно только через Мессинский пролив. Этот курс приводит к Ионическому архипелагу, Коринфскому заливу и к бесчисленным островам, усеявшим Эгейское море (через Коринфский перешеек существовал самый древний известный нам волок Διολαος из Ионического моря в Эгейское, устроенный тираном-мудрецом Периандром). На вопрос о том, где находился остров феаков, мы попытаемся ответить в следующей главе, а пока запомним одно обстоятельство.

К острову феаков, где аргонавты, как и Одиссей, были гостями царя Алкиноя и царицы Ареты, вскоре (всего за день) прибыл новый флот колхов, потребовавших выдачи Медеи. Как сообщает Аполлодор, часть колхов даже осталась жить у феаков. Эта важная деталь позволяет предположить, что остров феаков, который Гомер называет Схерией, а другие его современники или предшественники — Дрепаной, располагался где-то недалеко от Проливов, у берегов Малой Азии, хотя Аполлоний явно имеет в виду Ионическое море: серпообразная Феакия, по его мнению, лежит "среди Керавнийского моря перед Ионийским заливом". Здесь он отдает дань той традиции, которая свойственна и исследователям маршрута Одиссея. Он не называет прямо островом феаков Керкиру, как это делают Фукидид и Страбон, потому что она фигурирует в поэме как самостоятельный географический объект.

Допустим, что колхи могли прибыть к Керкире тем путем, которым сюда пришли аргонавты (Истр — Сава — Дрин или Морача — Шкодер — Буна). Но, во-первых, это противоречит логике поэмы: ведь до этого Аполлоний назвал кратчайшим путь через Проливы, а во-вторых, речной маршрут и впрямь куда длиннее и опаснее для тех, кто отважился бы пересечь напрямую Понт от Колхиды до Дунайского гирла; древние мореходы предпочитали, как правило, каботажное плавание (περιπλοος), противопоставляя его плаванию в открытом море — ποντοπορεια. Едва ли колхи составляли в этом смысле исключение.

От Феакии аргонавты направились к югу — мимо Амбракионского залива. Здесь Аполлоний приводит читателя в хорошо известный из Лукреция (19, II, 633–639) край:

Покинув Крит, аргонавты взяли курс на север — к Пелопоннесу. Здесь счастье снова их покинуло. Когда они огибали юго-восточную оконечность полу острова — мыс Малею, чтобы попасть в Дельфы и затем в Иолк, внезапная буря забросила "Арго" в Ливию — Северную Африку.

 

Приключения в Африке

Осмотревшись, аргонавты поняли, что очутились в мелководном Сирте (залив Малый Сирт, или Габес), во владениях Тритона, сына Посейдона и Амфитриты, олицетворяющего нелегкий нрав соленой стихии.

Поскольку герои уже получили у Кирки полное отпущение грехов, боги были на этот раз настроены миролюбиво. На помощь аргонавтам пришли три нимфы Геспериды (Аполлоний называет их музами). Они сообщили, что единственный путь к спасению — это 12-дневный волок до озера Тритониды, где совсем недавно экс-аргонавт Геракл сразил страшного дракона Ладона, охранявшего волшебные яблоки Гесперид (подвиг, созвучный подвигу Ясона, который убил огнедышащего дракона, охранявшего Руно).

Вняв совету, аргонавты подняли свой корабль на плечи и через 12 дней достигли цветущей страны. Здесь им показали местную достопримечательность: из скалы бил источник, "кругом же нимфы тогда Геспериды резвились и сладостно пели". Этот источник высек из скалы Геракл, повторив тем самым точно такое же событие, происшедшее некогда в Аттике, и показав, что он справляется с подобными делами не хуже, чем Посейдон.

В этой части поэмы Аполлоний дважды нарушает мифологические традиции. Во-первых, он помещает страну Гесперид не на островах за Геракловыми Столпами, как это было принято, а внутри Африканского материка. Между тем еще в "Перипле Эритрейского моря", относящемся к концу I в. и приписываемом обычно Псевдо-Арриану, Атлантический океан именуется Гесперийским морем, а Полибий без тени сомнения называл Гесперийским мыс Зеленый, откуда следует, что эти нимфы жили на расположенных напротив него островах Зеленого Мыса. Во-вторых, Аполлоний смешивает Малый Сирт, который называли Тритонидой, с соленым озером Шотт-Джерид в Нумидии (Тунис), носящем то же название, а обе эти Тритониды — с озером Гесперид. Возможно, он в этом вопросе чрезмерно доверился Геродоту, который, повествуя об озере Тритона, упомянул аргонавтов. И окрестности Тритониды Аполлоний заселяет теми же племенами, что и Геродот: гарамантами, насамонами, добавляя к ним кафавров (возможно, Геродотовых авсеев или махлиев). Отдельные из этих племен известны и Страбону: он пишет о "каком-то озере Тритониде, на котором особенно замечателен островок со святилищем Афродиты", а также о том что в этой местности "есть… озеро Гесперид и впадающая в него река Лафон" (33, С 836). Эта река, по всей видимости, Тритон, впадающая, по Геродоту, в Тритониду, а островок — Фла.

В том, что "Арго" был отброшен бурей в Малый Сирт, не может быть никаких сомнений. Размерами и глубиной (не более 30 м) этот залив действительно адекватен озеру, а если учесть его малоисследованность и труднодоступность для плавания (достаточно вспомнить сообщение Полибия о плавании в этом заливе римского флота в 256 г. до н. э., едва не загубленного среди бесчисленных отмелей, внезапно обнажавшихся во время отливов), то нет ничего удивительного в том, что древние географы или поэты домыслили несуществующие берега, превратив залив в закрытый водоем. В нем есть и острова Джерба и Керкенские, один из них Геродот назвал Фла. Это одна Тритонида. Вторая отделена от нее полоской суши шириной примерно 35 км. В древности это был узкий залив, врезавшийся в материк на 250 км. В результате изменения рельефа и образования Сахары эта гигантская акватория оказалась разделенной песчаной перемычкой надвое (образовалось соленое озеро Тритонида), а затем натрое, залив Габес, Шотт-Джерид и отделившиеся от последнего озера Мельгир и Шотт-эль-Гарса.

В июне 1978 г. в прессе промелькнуло сообщение о разработке проекта соединения этих озер в 300-километровый судоходный канал, ведущий от Габеса до алжирского города Бискры. Канал закончится Сахарским морем — искусственным водоемом. После осуществления этого гигантского плана реконструировать африканские приключения Ясона будет значительно труднее. Но сегодня это еще можно сделать.

Если "поиграть в мифологию", то именно Шотт-эль-Гарсу можно назвать озером Гесперид: в этой местности "на вершине каждого холма изнутри соляной глыбы бьет ключом источник холодной пресной воды" (9, IV, 181). Очевидно, с одним из них и связывалась легенда о Геракле.

Эта часть мифа об аргонавтах должна была бы выглядеть следующим образом. Нимфы, очевидно неважно разбиравшиеся в топографии, подшутили над аргонавтами, заставив их проделать героическую, но абсолютно бессмысленную работу: 12 дней тащить "Арго" на плечах по знойной песчаной пустыне в озеро Гесперид (Шотт-эль-Гарса). Оттуда они попали в Тритониду (Шотт-Джерид), которая, возможно, составляла тогда одно целое с озером Гесперид (это может облегчить датировку возникновения этой части мифа).

Направление аргонавты выбрали правильно: именно южный Нот и должен был вывести их в Средиземное море. Но вот задача, как найти выход? И тут на помощь пришло местное божество. Либо по присущим ему функциям, либо по созвучию имен греки отождествляли его с Тритоном. Получив в дар треножник, служивший с тех пор ему троном, Тритон указал мореплавателям выход. Возможно, им была не существующая ныне речка Тритон (Лафон), соединявшая Тритониду с морем. Она вывела аргонавтов в Аргойский залив у мыса Фикус, или Фикунт. Страбон сообщает, что "мыс Фикунт хотя и низкий, но очень сильно выдающийся к северу по сравнению с остальным ливийским побережьем; он лежит против Тенара в Лаконии на расстоянии переезда в 2800 стадиев" (33, С 837). Это описание позволяет отождествить Фикус с мысом Амир в Киренаике. Аргонавты вернулись к Средиземному морю, откуда их увлекли лукавые нимфы. И так уж тесно переплетаются мифология и география, что можно отметить без всяких комментариев древнее название расположенного в 175 км от мыса Фикус города Бенгази — Геспериды. Так его назвали греки, основавшие здесь в V в. до н. э. Пентаполитану — пятиградье, состоявшее из Гесперид, Арсинои, Птолемаиды, Аполлонии и Кирены. Так он назывался, когда Аполлоний писал свою поэму. (Уже после его изгнания, но еще при жизни Геспериды были переименованы в Беренику — в честь жены Птолемея III. Под этим названием город известен и Страбону.) "Береника, — пишет Плиний Старший, — находится на крайнем мысу Сирта, когда-то она называлась [именем] вышеупомянутых Гесперид, блуждающих [нимф] из преданий Греции" (58, V, 31).

От Фикунта аргонавты взяли курс на север (5, IV, 1623–1628):

Дальнейший маршрут после Фикунта не вызывает сомнений: на восток вдоль побережья (дыханье Зефира), выход в Египетское море (юго-восточная часть Средиземноморья), к северу (Нот) до острова Карпаф (Карпатос, или Скарпанто), Крит (теперь уже именно Крит, а не "край куретов"), Салмонидский мыс (Сидерос на восточном берегу Крита), о. Анафи в Кикладах, о. Фера, "которую в древности называли Каллистой" (33, С 837), Эгина, Аттика, Авлида (у Эвбеи) и наконец Иолк. Это все исторические места, прекрасно известные и в древнем, и в современном мире.

 

Проблема датировки

Традиционно-условные датировки похода аргонавтов основываются обычно на двух "фактах" из героического эпоса: а) среди аргонавтов был Лаэрт, следовательно, б) путешествие имело место за поколение до Троянской войны, участником которой был Одиссей, сын Лаэрта. Это было бы прекрасно, если бы мы знали время Троянской войны и если бы Лаэрт фигурировал в "судовых ролях" у всех авторов, а не у одного или двух.

Западногерманский исследователь К. Бартоломеус убежден, что "Одиссею" нельзя рассматривать как самостоятельную поэму, а необходимо "связывать с походом аргонавтов, участником которого был царь Лаэрт, отец Одиссея". При этом он относит приключения Одиссея примерно к 800 г. до н. э.

В утерянной греческой поэме "Гигантомахия", несколько фрагментов которой известны в передаче Климента Александрийского, говорится, что первые созвездия скомпоновал мудрый кентавр Хирон. Климент пришел к выводу (его разделяли также Ньютон и многие его современники), что Хирон — это на самом деле реально существовавший ученый Гиерон (имя, действительно очень распространенное в древнегреческом мире), снабдивший Ясона картой звездного неба, для лучшей ориентировки разделенной на созвездия. Нашлись "исследователи", которые высчитали неведомыми методами даты рождения Гиерона (примерно 1420 г. до н. э.) и составления карты, т. е. путешествия Ясона (где-то около 1360 г. до н. э.).

Подобные эмпирические изыскания можно рассматривать как курьез в трудах ученых ушедших эпох; они выглядят нелепым анахронизмом на страницах современных журналов. Одним из патриархов этого направления является англичанин Э. Сайкс. Он отодвигает дату далеко в глубь веков, датируя аргонавтику в одном случае (116) не позднее 2000 г. до н. э., а в другом (115) — между 3000 и 2400 гг. до н. э., оспаривая при этом расчеты Эратосфена (1225 г. до н. э.) и Евсевия (1260 г. до н. э.), результаты которых лежат посредине и выглядят внешне очень убедительными.

Однако эпос столь тесно переплетается с мифологией, что все эти датировки легко опровергаются такой, например, деталью: аргонавтом был вначале и Геракл, оставивший затем Ясона по приказанию богов, чтобы совершить свои 12 подвигов. Во время совершения им последнего, двенадцатого подвига (добывание золотых яблок Гесперид, а попутно победа над Антеем в окрестностях Замы и поддерживание небосвода вместо Атласа) Египтом правил Бусирис, сын Посейдона. В списках египетских царей такое имя не значится. "Клянусь Зевсом, никогда не существовало никакого царя или тирана по имени Бусирис", — божится Страбон (33, С 802). Первый известный нам фараон Скорпион правил, как полагают, незадолго до 3000 г. до н. э. Значит, путешествие аргонавтов должно было начаться еще раньше, когда, согласно Геродоту, Египтом управляли боги, ибо ко времени мифического Бусириса Геракл уже совершил основные свои подвиги, затратив на них 8 лет и 1 месяц.

Если продолжить мифологические датировки, можно вспомнить еще один подвиг Геракла, упомянутый Гесиодом и изложенный многими другими древними авторами, — освобождение Прометея. (Кстати, именно освобожденный Прометей указал Гераклу путь в страну Гесперид.) Оно произошло на Кавказе. У жителей Черноморского побережья бытует мнение, что Прометей был прикован к Орлиным скалам близ Сочи. Эти скалы действительно находятся недалеко от Колхиды, но едва ли их мог иметь в виду Диодор, когда писал, что "посередине Кавказа находится утес, окружность которого равна 10 стадиям, а высота 4; местные жители показывают в нем пещеру Прометея, гнездо сказочного орла и следы цепей" (15, XVII, 83, I). Более вероятно, что греки имели в виду гору Шугус, расположенную к юго-востоку от Сочи, недалеко от Сухуми. Это самая высокая гора на Черноморском побережье Кавказа: ее высота 3243 м, что на 332 м превышает Олимп, где, как известно, обитали боги. Очевидно, этого мнения придерживался и Аполлоний (5, II, 1246–1250). Еще по пути к Колхиде над "Арго" пролетел громадный орел, который ежедневно должен был выклевывать печень титана, за ночь выраставшую снова.

С этого момента Прометей незримо присутствует в поэме. Аргонавты слышат его вопли, потрясающие небо. Медея использует в своей ворожбе "Прометеев цвет" — цветок, выросший из капель пролитой титаном крови.

Но по мифу, которого придерживался и Эсхил, здесь были тогда "далекие рубежи Земли, пространства скифов, дикая пустая дебрь" (41, I, 1–2). Греки еще не знали слова "Кавказ", они знали Нифант — Снежный горный массив. Казалось бы, миф не противоречит научным данным: самые древние известные нам следы человека в Колхиде датируются XIII в. до н. э. (Колхидская культура) — примерно временем возникновения критского линейного письма в (XV–XIII вв. до н. э.). Материал, из которого сделаны цепи Прометея, недвусмысленно указывает на "медный век". Но как же тогда быть с Бусирисом, которого Геракл убил, когда шел освобождать Прометея, — в 5-м тысячелетии до н. э.? А никак: создание додекатлоса (каталога Геракловых подвигов) началось в микенскую эпоху, а закончилось в эллинистическую, как раз когда Аполлоний писал свою "Аргонавтику". Этот же гигантский отрезок времени был и периодом постепенного, медленного формирования мифов, а они, скорее всего, в разные эпохи выглядели по-разному. Если копнуть архаические пласты мифологии, то там можно обнаружить немало любопытного. Например, апокрифический, если можно так выразиться, вариант мифа о Геракле говорит, что культ этого героя возник уже в историческую эпоху, значительно позже других аналогичных культов. Некий Алкей, сын Алкмены и Амфитриона, за выдающиеся заслуги стал считаться сыном Алкмены и Зевса, что давало ему право на бессмертие и на звание полубога, а затем был окончательно обожествлен под именем Геракла (’Ηρακλης — "прославившийся благодаря Гере", благословившей его на все 12 подвигов) — полузабытого местного божества.

Во всяком случае, если исходить из современных археологических данных, поход аргонавтов не мог состояться раньше XIII–XII вв. до н. э. Руно (царская власть) появилось в Колхиде за поколение до плавания "Арго". В это время там уже была цивилизация — города, храмы, флот. Принимая самые ранние датировки, мы вынуждены приурочить ее возникновение к Колхидской культуре (XIII в. до н. э.) и к злоключениям Фрикса и Геллы. Все, что происходило в Западной Грузии до этого времени, пока относится к области гипотез. Не мог он состояться и после Троянской войны. Точнее — после плавания Одиссея, который часть пути прошел по следам аргонавтов и по возвращении домой застал Лаэрта дряхлым стариком. "Очевидно, — пишет Э. Сайкс (116), — что география рубежей похода "Арго" и путешествия Одиссея должна укладываться в единую схему, так как эти события почти одновременны и имеют общее происхождение".

О взаимосвязи этих двух путешествий речь пойдет ниже, после того как мы поговорим о втором из них.

 

 

"Гомеровский вопрос"

Греки начинают свою историю с Гомера. Все, что было до него, окутано мраком. Личность автора "Илиады" и "Одиссеи" еще в древности вызывала ожесточенные споры. "Сначала все учились по Гомеру", — утверждал поэт Ксенофан Колофонский (106, с. 206), однако Аристотель века через полтора уточнил: "Гомер учит всех, как создавать ложь". Страбон и его соотечественники (включая астронома Гиппарха) называли Гомера ни много ни мало "отцом географии", имея в виду прежде всего "Одиссею". "Древность темна", — уверял тем не менее римский историк Тацит много лет спустя (34а, VI, 28).

Так что же такое Гомер? Миф или реальность? Годы жизни — между XII и VII вв. до н. э. (диапазон в полтысячелетия). Место рождения — не то Хиос, не то Пилос, не то Аргос, не то Иос, не то Колофон, не то Итака, не то Саламин, не то Смирна, не то Фессалия, не то Афины, не то Кимы, не то Родос. Считали его и лидийцем — уроженцем Меонии, а греческий поэт рубежа II и I вв. до н. э. Антипатр Сидонский полагал, что "происходил он из Фив, города с сотней ворот" (1, с. 331; имеются в виду египетские Фивы). Диапазон, как видим, три части света. Так существовал ли он вообще, или "Одиссея" и "Илиада" — такие же поздние компиляции, как Библия? В авторстве поэм долго сомневались, приписывали их то одному, то другому поэту, руководствуясь самыми поверхностными признаками. Твердо греки знали только одно: Гомера ослепили боги за многие поношения и хулу. Еще во II в. до н. э. неизвестный нам поэт писал (40, с. 38):

Некоторый свет на годы жизни Гомера пытался пролить Геродот: "… Гесиод и Гомер, по моему мнению, жили не раньше как лет за 400 до меня". Получается, что оба поэта были современниками и жили примерно в 825 г. до н. э. Однако из "Одиссеи" следует, что Гомеровы поэмы были сложены при жизни Одиссея на основе уже имеющегося эпоса; отсюда можно прийти к выводу, что Гомер был современником Троянской войны.

Но когда она была? До наших дней не исчезли сомнения в самом факте этой войны. В конце концов эпос есть эпос. Это не история. Кому придет в голову датировать битву Ильи Муромца с Идолищем?

После археологических раскопок большинство сомнений если не развеялось, то, подобно пожару на торфяном болоте, затаилось где-то в глубине. Хеттский поэт Килласа, говорят одни, сочинял свои поэмы за 500 лет до Гомера, но он ни словечком не обмолвился ни о Троянской войне, ни об аргонавтах. А ведь хетты были соседями троянцев. Мог ли он об этом не знать? Может, и знал, парируют другие, но его данные не дошли до нас. Возможно, добавляют третьи, события имели место позже Килласы, но раньше Гомера. Но это утверждение возвращает нас к вопросу: когда жил Гомер?

Две наиболее аргументированные даты окончания Троянской войны-1180 и 1260 гг. до н. э. (С первой датой прекрасно согласуется указание Тацита о том, что время жизни Одиссея и Нестора "отстоит от нашего приблизительно на тысячу триста лет" (346, 16).) Значит, Гомер, если он действительно был очевидцем описываемых событий, считался римлянами много старше, чем полагал Геродот.

Философ Гераклит стремился установить его профессию и пришел к выводу, что Гомер был астрологом. Антипатр Сидонский пытался выяснить его родословную и уверял, что Гомер — сын музы эпической поэзии Каллиопы; Лукиан называл матерью Гомера Меланопу, а Плутарх заявлял, что мужем Меланопы и отцом поэта был Мелет. Что касается места его рождения, то жители Смирны (Измир) охотно покажут вам пещеру, откуда берет начало река Мелет и где Гомер беседовал с музами.

Позднейшая античная традиция считала Гомера современником Ликурга и Миноса. Ликург жил в IX или VIII в. до н. э., Минос (даже если за этим именем скрывается целая династия) — задолго до Троянской войны. Эта традиция легендарная, мало имеющая общего с наукой. Не удивительно, что все подобные изыскания не сдвинули "Гомеровский вопрос" с мертвой точки и со временем сам Гомер превратился в легенду.

 

"Одиссеевский вопрос"

Развенчать легенду удалось лишь в конце прошлого века немецкому археологу-любителю Генриху Шлиману. Безоговорочно поверив "Илиаде" и руководствуясь ее указаниями, сверяя с ними планы раскопок, он нашел Трою, а потом Микены. Вот тогда-то и вспыхнула новая волна "гомерологии", не утихающая до сих пор. Одно из ее направлений — попытки проложить на карте маршрут, которым Одиссей добирался от Трои до Итаки. Этим занимались еще древние комментаторы Гомеровых поэм Метродор Лампсакский и Стесимброт Фасосский. В середине II в. до н. э. немало усилий для реконструкции Одиссеева маршрута приложил смотритель Пергамской библиотеки грамматик Кратес родом из киликийского города Маллоса. Чтобы убедить в своей правоте даже самых отъявленных скептиков, Кратес соорудил огромный глобус, на который нанес все географические пункты, упоминаемые в "Одиссее". Вероятно, это было самое фундаментальное исследование поэмы в древнем мире. С той поры прошли века. Объем литературы по этому вопросу разрастается как снежный ком и угрожает сравняться с объемом атлантологических исследований. Как землю Платона ищут то в Атлантическом океане, то в Средиземном море, так и маршрут Одиссея прокладывается по обе стороны Геракловых Столпов и даже по обе стороны экватора. В 1969 г. журналист Александр Рост, комментируя книгу братьев Армина и Ханса-Хельмута Вольф "Путь Одиссея", изданную в Тюбингене в 1968 г., писал в гамбургской "Ди цайт", что "существует около семидесяти теорий относительно стоянок Одиссея. Считают, что они находятся в Африке, в Северном, Балтийском, Черном и даже Каспийском морях".

Атлантическая версия, "изобретенная" Плинием и развитая Солином, стала особенно популярной после выхода в свет "Божественной комедии" Данте, где поэт вкладывает рассказ о путешествии Одиссея в его собственные уста. Приверженцем этой версии был Монтескьё. В наше время ее развивают Жильбер Пийо, Карл Бартоломеус, Эджертон Сайке.

Наиболее, пожалуй, стройные гипотезы создали француз Робер Филипп и немцы из ФРГ братья Вольф. Оставляя в стороне их аргументацию, обратимся к их выводам)

МАРШРУТ ОДИССЕЯ:

Две гипотезы, основанные на одном тексте, и ни единого совпадения. Почему? Разумеется, "Одиссея" — это не лоция, и было бы нелепо требовать от нее документальной точности. Уж не был ли прав Эратосфен, уделивший немало времени поискам таинственных островов и пришедший к выводу, что Гомер собрал в своей поэме все, что было в его эпоху известно о жителях Средиземноморья, и этот фантастический сплав иначе как небылицами назвать нельзя? Но тот же Эратосфен вынужден признать, что "при изложении мифов Гомер более точен, чем последующие писатели, так как он не во всем видит чудеса, но в поучение нам употребляет аллегории, перерабатывает мифы…" (33, С 18). Страбон подтверждает, что "не только одни поэты признавали достоверность мифов". Может быть, он имел при этом в виду Полибия, протестовавшего против того, чтобы считать мифом "странствования Одиссея в целом". С ними согласны Б. П. Мультановский и немецкий ученый А. Геттнер, который решительно предостерегал против огульного отрицания научной ценности поэмы. Пример Шлимана подтверждает их правоту…

Всякий художник имеет право на исторический домысел, нельзя отнимать этого права и у Гомера. Больше того, нельзя сбрасывать со счетов географический кругозор древних, их миропонимание и искажения в изустной передаче поэмы. Впервые официальные (государственные) тексты гомеровских поэм были отредактированы и записаны комиссией в составе афинского поэта и прорицателя Ономакрита, гераклейца Зопира и кротонца Орфея при тиране Писистрате и его сыновьях в VI в. до н. э., но известно, что их выправлял Аристотель, а еще много лет спустя — александрийские ученые Зенодот, Аристофан Византийский, Аристарх Самофракийский, Дидим. Вероятно, этот список далеко не полон. Кто теперь может сказать, как производился отбор, что выбрасывалось и что добавлялось в поэмы? Философ В. Ф. Асмус отмечает, что, "по мнению большинства исследователей, окончательная редакция гомеровских поэм сложилась в культурном мире малоазийских греков, выселившихся из континентальной Греции" (3, с. 317). Забегая вперед, скажем, что для такого вывода имеется немало оснований, и дело тут не только в легенде о том, что ионийские города основали сыновья последнего афинского царя Кодра, переселившиеся в Малую Азию с частью афинского населения. И даже не в том, что Малая Азия явилась ареной Троянской войны. Исследователям, о которых упоминает В. Ф. Асмус, достаточно было внимательно прочесть поэму. Думается, что документально точно восстановить маршрут Одиссея невозможно, но некоторые географические пункты локализуются довольно легко. Последуем же за Одиссеем, руководствуясь указаниями первоисточника.

 

Земля киконов

начинает Одиссей свое повествование (12, IX, 39–40). Землей киконов называлось северное побережье Эгейского моря между реками Траус (Куру) и Гебр (Марица) с прилегающими островами; самый крупный из них — Самофракия, а город Исмар — это теперешний Имерон. "Область эта еще издревле принадлежала киконам", — свидетельствует Геродот, и с ним никто не спорит. Память об Одиссее увековечена здесь в названии речки, вытекающей из озера Исмарида (во времена Страбона она называлась Одиссием), а древний топоним — в названии видного далеко с моря красного утеса Измароса высотой 678 м. Впрочем, имя этой местности и без того много говорило древнему читателю: здесь, среди киконов, жил и слагал свои песни великий Орфей — коллега Гомера и участник похода за Золотым Руном.

 

Остров Лотофагов

Расставшись с фракийским племенем киконов, с которым он поступил вполне по-пиратски, Одиссей устремился на юг, в обход Пелопоннеса, — туда, где его ждали родная Итака, верная Пенелопа и как минимум пожизненная слава. И тут о нем совершенно некстати вспомнили боги, которые постоянно вмешивались в ход Троянской войны, а теперь надумали вмешаться в судьбы ее основного участника (из оставшихся в живых) и злого гения троянцев (12, IX, 67–68, 79–84):

Комментируя этот пассаж, Полибий справедливо отмечал, что "несущие гибель ветры" совсем не то, что "заставляющие корабль плыть по прямому курсу", а следовательно, указанная Гомером продолжительность плавания не соответствует фактическому расстоянию при существующих возможностях кораблей. Аргументация его остроумна и убедительна: "Если принять, что расстояние от мыса Малей до Геракловых Столпов составляет 22 500 стадиев, и если… предположить, что оно было пройдено в 9 дней с одинаковой скоростью, то расстояние, покрываемое каждый день, соответствовало бы 2500 стадиям. Но кто же когда-нибудь видел, что какой-нибудь человек прибыл из Ликии или Родоса в Александрию за 2 дня, хотя расстояние между этими пунктами только 4000 стадиев?" (33, С 25).

Это, безусловно, верно применительно к чисто гребному судну. Но Одиссей кроме полусотни могучих гребцов располагал еще парусом. А с двойным движителем да еще при постоянном, хотя и буреносном ветре условия, поставленные Гомером, вполне могли быть выполнены. Не следует, правда, забывать и о том, что это все-таки эпос, где и время течет по-иному, и пространство подвластно герою, и боги помогают, и числа округляются… Не стоит требовать от мифа бухгалтерской точности, достаточно удовлетвориться правдоподобием. В конце концов, Гомер не совсем точно называет и ветер, что не было замечено Полибием.

Строго говоря, Борей (северный ветер) должен был отбросить флот Одиссея от южной оконечности архипелага — острова Киферы (Китира) в Киренаику, к мысу Зефирию (Эль-Хилаль). К острову лотофагов ("пожирателей лотоса") Одиссея мог доставить северо-восточный, получивший позднее имя Эвриклидон ("вздымающий широкие волны"), но во времена Гомера (или Одиссея?) знали только четыре основных ветра, да и те толковали довольно широко: например, Борей не только северный ветер, но и северо-восточный; Зефир — не только западный, но и северо-западный.

Если вспомнить эпос об аргонавтах, то нетрудно представить, насколько дурной славой пользовался у моряков мыс Малея: именно отсюда буря забросила "Арго" в Тритониду, откуда они начали новый круг своих странствий. И это неудивительно. Лоции всего мира отмечают, что в Средиземном море почти круглый год господствуют западные и северо-западные ветры, причем последние особенно характерны для восточной части моря, где штормы и циклоны — Довольно частое явление. Ветры здесь настолько сильны, что способны изменять направление течений, отклоняя их в ту или иную сторону.

Еще страшнее для моряка северо-восточный ветер, с которым, очевидно, и имели дело Ясон и Одиссей. (Это свидетельствует о постоянном направлении штормовых ветров в определенный сезон, когда, по-видимому, имели место оба путешествия.) Проносясь над бесчисленными островами, словно сыпь усеявшими поверхность Эгейского моря, наталкиваясь на бесконечные излучины побережья, Эвриклидон несет с собой большие массы воды, которые образуют здесь картину, напоминающую кипящий котел. При этом наиболее опасными местами оказываются как раз мыс Малея, отделяющий Лаконский залив от Критского моря, и мыс Тенар (Тенарон), разделяющий заливы Лаконикос и Месиниакос. Недаром на Тенарском мысу греки помещали один из входов в Аид. Морское дно у южной оконечности Пелопоннеса представляет собой настоящее кладбище кораблей.

У берегов Африки, очевидно, и следует искать остров лотофагов — негаданный приют Одиссея. Что же это за остров и где он находится? Ответ может быть лишь один, и притом предельно точный. В заливе Малый Сирт (Габес), в двух километрах от тунисского города Эль-Джурф, лежит о. Джерба. В том, что это и есть остров лотофагов, не сомневались даже античные исследователи "Одиссеи", например Эратосфен — автор крылатой фразы о том, что "можно найти местность, где странствовал Одиссей, если найдешь кожевника, который сшил мешок для ветров" Эола (33, С 24). С древнейших времен до наших дней излюбленным лакомством джербийцев и жителей близлежащего побережья является растение семейства зизифоровых Zizyphus letus, плоды которого из-за примеси эфирных масел очень ароматны и внешне напоминают лотос, а вкусом — мед. В переводе название растения означает "плод смерти" или "плод забвения". Очевидно, это древнее название, узаконенное потом ботаниками, ввело в заблуждение и Гомера, который сообщает о спутниках Одиссея (12, IX, 93–95), что

"Забывчивость" греков объясняется гораздо прозаичнее. Послушаем Геродота: "На побережье… обитают лотофаги. Они питаются исключительно плодами лотоса. Величиной же [плод лотоса] приблизительно равен плоду мастикового дерева, а по сладости несколько похож на финик. Лотофаги приготовляют из него также вино" (9, IV, 177). Как говорится, истина — в вине. Моряки попросту злоупотребили вкусным напитком, обладавшим к тому же из-за примеси эфирных масел наркотическими свойствами, и результат не заставил себя ждать:

Силой их, плачущих, к нашим судам притащив, повелел я Крепко их там привязать к корабельным скамьям…

 

Страна Киклопов

Покинув остров гостеприимных лотофагов, Одиссей вскоре прибыл к земле великанов-людоедов киклопов. Это совершенно дикое племя даже для эпохи Гомера, и он всячески подчеркивает их неотесанность (12, IX, 120–123, 125, 275–276):

Из сицилийского мифа о Полифеме (сыне Посейдона и нимфы Тоосы) и Галатее мы знаем, что киклопы обитали в Сицилии. Это не расходится с географией. Если Одиссей отплыл от лотофагов при юго-западном ветре, то путь от Джербы ведет на запад, а крутая излучина побережья неизбежно направит курс корабля к северу — мимо Мальты к Сицилии.

Несмотря на то что в середине VII в. до н. э. легендарный законодатель Харонд Катанский разработал законы для Сицилии и Калабрии, остров еще в VI в. до н. э. был заселен воинственными полудикими горными племенами, с которыми едва смогло совладать вымуштрованное карфагенское войско под командованием Мальха. Боевые маски сицилийцев и раскраска лиц вполне могли придать им облик киклопов, столь красочно воссозданный Гомером, а если они имели еще и высокий (по сравнению с греками) рост, усиленный фантазией мореходов и поэтов, то реальность для греков племени киклопов не вызывает сомнений.

Но Сицилия велика. Нельзя ли уточнить прописку Полифема? Думается, можно. Вот как описывается в поэме его обиталище (12, IX, 116–118, 166–168):

Такая местность довольно характерна для Западной Сицилии. Ее можно было увидеть и на восточном побережье, там где в 734 г. до н. э. коринфские греки основали город Сиракузы — родину Архимеда. В непосредственной близости от этого места располагался клочок суши по имени Несос ("остров") или Ортигия ("перепелиный" — нынешняя Ортиджа), отделенный от Сицилии узким проливом. Не удивительно, что Одиссей ясно видел дым и четко слышал звуки на противоположном берегу. Остров лежал так близко от побережья, что по крайней мере в VI в. до н. э. сиракузяне соединили их дамбой, а в 405–404 гг. до н. э., во время карфагенской экспансии, сиракузский тиран Дионисий Старший приказал укрепить остров, создав неприступную гавань; этой идеей в точности воспользовался впоследствии архитектор Динохар при строительстве Александрийской гавани, соединив остров Фарос с материком, но она была известна еще раньше — в Милете, гавань которого защищалась противолежащим островком Лада.

Очевидно, в этих местах и обитали киклопы. Отзвуки то ли Гомеровой легенды, то ли реальных встреч с дикими высокорослыми горцами дошли до наших дней в названии мыса, расположенного чуть южнее Сиракуз. Он называется Punto di Gigante (мыс Гигантов).

Наконец, при отплытии Одиссея могло произойти извержение Этны, которое он не мог видеть из-за дальности расстояния, но которое непременно должен был почувствовать, особенно если оно сопровождалось землетрясением. Скала, "брошенная Полифемом" в корабль, могла быть обломком горного массива, оторвавшимся вследствие сейсмической деятельности.

 

Эолия

Дальше на пути Одиссея лежала Эолия — остров бога ветров Эола, прадеда Ясона (12, X, 3–4):

Первое, что может прийти в голову при чтении этих строк, — Кипр. Именно за ним в древности прочно закрепилась слава "Медного острова", он дал имя и латинскому названию меди — cuprum. Но Кипр чересчур далеко, Эолию явно нужно искать где-то в районе Сицилии. Может быть, прав был Вергилий, помещавший ее в Липарском архипелаге? Одиссей, видимо, не напрасно обмолвился, что к Эолу он прибыл вскоре после отплытия от киклопов. Гомер дает дополнительные указания. Эол провожает Одиссея на Итаку (12, X, 25–26, 28–29):

Зефир — западный ветер (заметим, что здесь был бы уместнее юго-западный Либ), значит, Эолия расположена к западу от Итаки и вблизи Сицилии. Наиболее вероятным местом представляется Мальта (точнее, ее исключительно крутой южный берег). Скалы ее богаты вкраплениями металлов, сверкающими на солнце, и вполне могли создать у поэтически настроенных греков впечатление сплошной медной стены. Выше уже говорилось, что к такой атрибуции пришли и братья Вольф.

Мальта изучена археологами сравнительно мало. Известны развалины ее величественных храмов. Найдено множество каменных скульптур. Установлено, что местные жители одними из первых в Европе освоили выплавку меди и обработку золота. Одними из первых… Когда же это могло быть? Долгое время считалось — около 1800 г. до н. э. Но в 1977 г. разразилась сенсация. Американский археолог профессор Шеффилдского университета Колин Ренфрью при помощи радиоуглеродного анализа назвал дату, которая может показаться фантастичной, — около 4000 г. до н. э. Древнее Египта и Шумера. Быть может, пишет Ренфрью, "мальтийские руины — самые древние храмы из сохранившихся на Земле" (81). Если это так, то Одиссей должен был застать здесь весьма высокоразвитую цивилизацию, представители которой властвовали над ветрами, т. е. были опытными мореходами, и могли указать точное направление на Итаку. И кто знает, быть может, "медная стена", опоясывавшая какой-нибудь из городов или храмов Мальты в те седые времена, не такая уж аллегория? Ведь пиратов в этих морях всегда было предостаточно.

 

Страна лестригонов

Страна великанов-людоедов лестригонов находилась на западе Сицилии. Легкомысленные спутники Одиссея пренебрегли наказом Эола не развязывать мех с ветрами, и буквально с порога родного дома буря отбросила их обратно к Эолии, а потом к стране лестригонов. Обращает на себя внимание тот факт, что лестригоны, как и киклопы, были великанами и людоедами. Очень может быть, что это два родственных сицилийских племени, находившихся примерно на одном уровне развития. Единственное труднообъяснимое указание Гомера — фраза о том, что в стране лестригонов "паства дневная с ночною сближается паствой" (12, X, 86), немедленно ассоциирующаяся с пушкинским "одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса". В Сицилии, как известно, белых ночей не бывает. Зато здесь томится стоглавый дракон Тифон, побежденный Зевсом и для верности придавленный Этной. Головами Тифона иногда называли близлежащие вулканические острова у берегов Сицилии — Эгадский и Липарский архипелаги. Не освещало ли путь Одиссея зарево одного из ныне потухших вулканов, которых немало в тех краях? После отплытия от киклопов прошло не слишком много времени, и, если там Одиссей познакомился с деятельностью одного вулкана, почему бы здесь ему не увидать зарево другого, пробудившегося одновременно с Этной?

Впрочем, не исключено, что Гомер вовсе и не хотел намекать ни на какие белые ночи. Вот как звучит в подлиннике этот пассаж: "Здесь несонливый муж получал бы двойную плату: одну плату — пася быков, другую плату — пася белоснежных овец, ибо близки пути ночи и дня". Не идет ли здесь речь всего-навсего о необыкновенно, сказочно тучных пастбищах, способных прокормить черных быков, которых поэт уподобил ночи, и белорунных баранов? Первые приносились в жертву подземным богам, вторые — небесным (потому и близки их пути-до алтаря).

Одним из первых о местах обитания Гомеровых людоедов догадался Страбон: он пишет, что "киклопы и лестригоны — негостеприимный народ — владели страной около Этны и Леонтины (Лентини. — А. С.), поэтому и области около пролива были недоступны людям того времени, и Харибда и Скиллейский мыс находились в руках разбойников" (33, С 20). Но не будем забегать вперед.

 

Эя (Остров Кирки)

Едва успев покинуть страну лестригонов, Одиссей попал в полосу вулканической пыли и дыма.

жалуется опытный мореход (12, X, 190–192).

Следующая остановка — остров Эя (Αιαιη νησος), обиталище сестры Ээта волшебницы Кирки (Цирцеи), куда прибыла она на колеснице своего отца Гелиоса. Имеются сведения, что в недошедших до нас текстах Гесиода остров Кирки помещался в Тирренском море у берегов Этрурии. Такую локализацию подтверждают и Гомер, и Аполлоний, и Вергилий. Столь редкое единодушие позволяет достаточно уверенно определить местонахождение Эи — это нынешний гористый мыс Чирчео в Лациуме, примерно в 90 км южнее Тибрского устья. (Приблизительно во время странст вий Одиссея невдалеке от тех мест беглец из Трои, его ровесник и предок Ромула Эней похоронит свою кормилицу Кайету и заложит в ее честь город, нынешнюю Гаэту.) На мысу, сообщает Страбон, "находится городок с храмом Кирки и алтарем Афины. Там показывают какую-то чашу, как говорят, принадлежавшую Одиссею" (33, С 232). Установлено, что тридцать веков назад он был островом, теперь имя Цирцеи хранит название мыса. Эту атрибуцию подтверждает и древний миф, изложенный Аполлонием Родосским. Одиссей плыл к Эе с юга, аргонавты достигли острова северным путем. Несомненно, что в древности остров Кирки имел надежную географическую привязку. Если даже предположить, что Аполлоний следовал тексту "Одиссеи", нельзя не удивиться тому, что за полтысячелетия Эя не превратилась в чисто легендарное, условное понятие. Она была для греков не менее реальной, чем Сицилия или Геракловы Столпы. Вывод может быть только один: греческие мореходы плавали на Эю, и плавали неоднократно. Видно, не случайно здесь впервые скрестились пути Ясона и Одиссея.

 

Страна киммерийцев

В ответ на мольбы Одиссея отпустить его домой Кирка поставила условие (12, X, 507–509, 512):

Одиссей послушно отправился в загробный мир (12, XI, 13–16, 19):

Большинство исследователей склонны трактовать этот эпизод буквально и засылают Одиссея в Исландию, Скандинавию и т. п. Эта точка зрения не более нова, чем "Гомеровский вопрос". Еще Тацит писал: "Иные считают также, что, занесенный в этот Океан во время своего знаменитого, долгого и баснословного странствия, посетил земли Германии и Одиссей и что расположенный на берегу Рейна и доныне обитаемый город Асцибургий (Асберг или Дуйсбург. — А. С.) был основан и наречен им же; ведь некогда в этом месте обнаружили посвященный Одиссею алтарь и на нем, кроме того, имя Лаэрта, его отца… Я не собираюсь ни подкреплять доказательствами это суждение, ни утверждать обратное" (34д, 3). Далеко на севере помещает страну киммерийцев и Плутарх, чей географический кругозор был, разумеется, много шире гомеровского.

Но, во-первых, Одиссей указывает, что он плыл до Аида чуть больше суток; морской же путь до Британии (не говоря уже о Германии) еще спустя полтысячелетия карфагеняне на куда более совершенных кораблях покрывали за 4 месяца.

Во-вторых, совершенно исключено, чтобы Гомер не упомянул о выходе за прославленные Геракловы Столпы: это был бы подвиг, достойный Геракла и Тесея, умолчать о нем попросту невозможно.

Здесь уместно обратиться к величайшему почитателю Гомера Вергилию. В "Энеиде" он почти буквально использует этот эпизод поэмы, посылая Энея в Аид. Вергилий и Овидий (вслед за Лукрецием) помещают вход в Аид близ Неаполя, где много горячих источников (отсюда "область, покрытая вечно влажным туманом и мглой облаков"). Этим входом они считают Авернское озеро, а одну из впадающих в него речушек — Стиксом, или Эриданом. От Эи до Неаполя легко можно добраться за сутки.

Что касается киммерийцев (киммериян), то, по одной из гипотез, выдвинутых еще в древности, они были прародителями этрусков, жителей междуречья Тибра и Арно. Этой версии придерживались Веллей Патеркул, Тацит, Юстин и многие другие. Геродот, например, считал этрусков лидийцами, другие — пеласгами, финикийцами, италийцами, египтянами, греками, даже жителями Атлантиды. Только, пожалуй, Дионисий Галикарнасский признавал их самобытное происхождение. Трудно сказать, назвал ли их киммерийцами сам Гомер, или этот эпитет добавили при правке его поэм. Во всяком случае, тут сработал стереотип: Аид — вечная ночь — крайний север — киммерийцы."… На основании реальных сведений о том, что киммерийцы жили у Киммерийского Боспора (Керченский пролив. — А. С.), в мрачной северной области, Гомер соответственно перенес их в какую-то мрачную область по соседству с Аидом, подходящую местность для мифических рассказов о странствованиях Одиссея", — трезво рассуждает Страбон (33, С 20). Очень заманчивую, но едва ли состоятельную гипотезу предлагает Б. П. Мультановский, производя слово "киммерийцы" от древнего самоназвания италиков — "кимры" (отсюда Италия — Cambria). Этот этноним германского происхождения и был распространен только на севере Апеннинского полуострова.

Точно такой же стереотип содержится в понятии "Океан". "Мне по крайней мере ничего не известно о существовании реки Океана, — жалуется Геродот. — Имя "Океан" придумал, по моему мнению, Гомер или еще какой-нибудь древний поэт и ввел его в свою поэзию" (9, II, 23). Океаном греки вслед за Гомером называли глубокую холодную реку, опоясывающую весь обитаемый мир (а необитаемого мира для них не существовало, в крайнем случае его заселяли какими-нибудь чудищами) — ойкумену. "Переплыть Океан" для греков должно было быть абсурдным словосочетанием: Океан не к чему переплывать, ибо за ним нет абсолютно ничего. Даже входы в Аид (’απιεναι ευυυ ιης καυοδου) — например аттический мыс Тенар (Тенарон), остров Левка, пещера Трофония в Лебадии (Левадия), порт Палеста в Эпире (район Шен-Теодори), Гераклея Понтийская (Эрегли) — расположены в пределах ойкумены, по сю сторону Океана. Гомер ввел эту гиперболу, чтобы показать трудность задачи Кирки и доблесть Одиссея. И он постоянно нагнетает чувство леденящего ужаса, воздействуя на слушателя (12, XI, 156–159):

(Впрочем, если даже трактовать Гомера буквально, не следует упускать из виду, что киммерийцы жили оседло во всем Причерноморье вплоть до Фракии не ранее VIII в. до н. э. Где они кочевали до этого — неизвестно. Геродот упоминает, что они захватили Фригию, Лидию и Синоп, а в первой половине VII в. до н. э. дошли до Ионии. Однако это было не длительное завоевание, а заурядный набег. Для нас исключительно важно другое его указание: часть лидийцев, т. е. тех же киммерийцев, незадолго до Троянской войны переселилась в Италию. Геродот называет их тирсенами. Тирсенами или тирренами греки издревле называли этрусков. Это название дошло до наших дней, закрепившись в названии моря, омывающего берега Этрурии.)

От Эи путь на Итаку неизбежно вел мимо Сицилии, вокруг "итальянского сапога". Кирка объяснила Одиссею дорогу (12, XIII, 39, 55–56, 58–61, 73, 108–109, 127–128):

И снова вспоминаются аргонавты. Их маршрут вел через пункты с этими же названиями. Но можно ли их отождествить, как мы это сделали по отношению к острову Кирки? Продолжим наше путешествие с Гомером.

 

Остров сирен

Как видно из текста "Одиссеи", остров сирен, который посещали и аргонавты, должен лежать таким образом относительно Сицилии, что оба пути — через "блуждающие" утесы Планкты (или Симплегады) и через Скиллу-Харибду — были примерно равноценными. Но путь через Планкты все же безопаснее, он не требует обязательных жертв от мореходов: достаточно пустить впереди корабля какое-нибудь живое существо, например голубя, как это сделали аргонавты, и в тот момент, когда скалы раздвинутся после принятия этой жертвы, корабль может их проскочить, прежде чем они сомкнутся снова. Одиссей, спеша домой, избирает второй путь — более короткий, но связанный с неизбежными жертвами.

Если принять версию Вергилия, то остров сирен нужно искать в Неаполитанском заливе близ Сорренто. Не стоит выяснять, имел ли он в виду Капри или близлежащие скалы. Важно другое: от Сорренто есть только один путь на юг, а ведь "Солнца могучего дочь" (8, VII, 12) Кирка ясно дала понять, что сирены обитают на перепутье. Какой же из островов Тирренского моря удовлетворяет этому условию?

Идеально к описанию острова сирен подходит только Устика, расположенная как раз между Эей и Сицилией.

 

Планкты

В этом случае Планкты нужно искать в районе скалистых Эгадских островов. В пользу такого предположения говорят три обстоятельства.

Во-первых, здесь много рифов, вулканов и изолированно стоящих утесов, вокруг которых всегда "шумно волнуется зыбь", и "все корабли, к тем скалам подходившие", нередко "гибли с пловцами; доски от них оставались одни и бездушные трупы, шумной волною и пламенным вихрем носимые в море" (12, XII, 60, 66–67).

Коварный нрав этой местности испытали на себе и аргонавты, проходившие мимо Планкт в течение целого дня, что никак не вяжется с образом одинокой скалы, но вполне подходит для небольшого архипелага. Аполлоний прямо говорит (5, IV, 925–929), что эти скалы находились

Там, где недавно еще вырывалось палящее пламя, Ввысь из утесов крутых над горой огнеметной вздымаясь. Весь от дыма эфир чернел, и нельзя было видеть Солнца лучей, и, хотя труды Гефеста прервались, Жгучий пар продолжало струить соленое море.

О Планктах, "над которыми было видно огромное пламя и тучи дыма, поднимавшиеся кверху", сообщает и Аполлодор, повествуя об аргонавтах (4, I, 9, 25). Сегодня Эгадские вулканы не действуют, но реализм картины, набросанной Аполлонием, соседство Эгадского архипелага с Липарским (островами Гефеста) — их разделяют всего 185 км — и описание Гомером страны лестригонов, расположенной поблизости, не вызывают никаких сомнений в дислокации всех этих земель.

Во-вторых, из мифов известно, что семь дочерей Атласа — Плеяды в облике голубей носили Зевсу амброзию, каждый день пролетая через Планкты, причем один из голубей погибал, обеспечивая дорогу остальным (реминисценция прорыва "Арго" через Симплегады). С Плеядами связан и расположенный рядом с Планктами остров сирен: эти прекрасноголосые девы считались дочерьми речного бога Ахелоя и Плеяды Стеропы.

Если соединить прямой линией горную цепь Высокого Атласа, откуда летали Плеяды (на это прямо указывают мифы о Персее и Геракле), с Олимпом — обиталищем Зевса, она пройдет через северную оконечность Эгадского архипелага и точно совместится с линией расположенного в этом месте подводного Атласского хребта. Этот поразительный факт недвусмысленно свидетельствует о знакомстве греков с дном Средиземного моря. Либо… Либо этот хребет 3–4 тысячелетия назад не был подводным!

Наконец, в-третьих, другое название Планкт — Симплегады — в урезанном виде сохранилось в названии архипелага (Эгады). Правда, эта этимология несколько рискованна, если вспомнить о других Симплегадах — Кианеях, у входа в Понт. Именно через них сумели проплыть аргонавты, после чего эти утесы перестали быть Симплегадами — "блуждающими". Больше того, Гомер особо подчеркивает, что это те самые Симплегады, которые фигурируют в мифе об аргонавтах.

Исследователь греческого эпоса оказывается перед трудноразрешимой дилеммой. Либо он должен поменять во времени оба путешествия, так как после прохода Симплегад аргонавтами скалы навечно застыли на местах, предназначенных им богами, и Одиссею не нужно было ломать голову над тем, как их пройти. Либо признать, что Аполлоний что-то напутал в своей версии мифа, некритически использовав известный гомеровский образ и перенеся его ко входу в Понт, тогда как остров сирен, Эю и Скиллу-Харибду он оставил на их традиционных местах.

Вероятно, правильной будет все же третья догадка, высказанная в главе об аргонавтах: Симплегады аргонавтов следует рассматривать только как символ выхода греков на черноморскую арену, совершенно абстрагируясь от их географического адреса. Как и Планкты, они служили воротами в неведомый мир.

 

Скилла и Харибда

Вторым путем, который и избрал Одиссей, может быть только Мессинский пролив — узкая стремнина с множеством рифов и водоворотов. Впервые такую привязку дал греческий ученый Полибий, сам неплохой мореход. Его точку зрения разделяли Эратосфен и Страбон. Не расходится она и с реальной картиной, и с описанием Гомера (12, XII, 234–243):

Харибда жила на полуострове Бруттии у берегов Калабрии, где и сейчас водовороты поджидают всякого, кто отважится отклониться от узкого фарватера; в то время он был, вероятно, еще уже. Скилла обитала у северо-восточной оконечности Сицилии; она дала имя и самому острову: древние называли его Скиллия, Сикилця, Сикелия; позднее прижилось местное название — Сицилия. Иногда прописку Скиллы и Харибды меняли местами, и это нашло отражение в местной топонимике: в Калабрии, в 12 км севернее города Реджо, по сей день существует гавань Сцилла, защищенная молом Сцилла, у восточного берега полуострова Сцилла, на оконечности которого высится утес Сцилла, увенчанный замком Сцилла, и на котором расположен город Сцилла.

так поэтически описал Гомер рифы и отмели Северо-восточной Сицилии (12, XII, 88–92).

Публий Вергилий Марон, большой знаток и последователь Слепца, придерживался иного мнения относительно Скиллы. Не оспаривая ужасного вида Харибды и нелегкого нрава ее подруги и соратницы, он тем не менее делает последнюю намного привлекательнее, чем Гомер, навевая ассоциации с греческими сиренами или славянскими русалками (8, III, 420–428):

Справа Скилла тебя там ждет, а слева — Харибда: Трижды за день она поглощает бурные воды, Море вбирая в провал бездонной утробы, и трижды Их извергает назад и звезды струями хлещет. Скилла в кромешной тьме огромной пещеры таится, Высунув голову в щель, корабли влечет на утесы. Сверху — дева она лицом и грудью прекрасной, Снизу — тело у ней морской чудовищной рыбы, Волчий мохнатый живот и хвост огромный дельфина.

В I в. возникла легенда, известная из Плиния, о том, что Одиссей, миновав Скиллу-Харибду, вышел в Атлантику и вскоре погиб у африканских берегов. Легенду поддержал Солин, а А. Гумбольдт даже был убежден в тождестве Огигии с Мадейрой. Нет нужды доказывать, что все они не знали того, что знаем мы.

Если допустить, что Скилла-Харибда — Гибралтар и что Одиссей потом вышел в океан, то придется, в частности, признать, что он плыл против поверхностного Португальского течения, которое со скоростью до двух узлов врывается в Гибралтар из Атлантики, проходит вдоль всего североафриканского побережья, поворачивает на север вдоль берега Ливана, огибает Малую Азию и иссякает лишь в лабиринте островов Эгейского моря. Бывало, что древние суденышки выносило в океан при определенном взаимоотношении ветров и течений, но случаи эти настолько редки, что говорить о них как о явлениях, достойных эпоса, едва ли возможно.

Что бы там ни было, Одиссей никак не мог увидеть в Гибралтаре, где наименьшая глубина фарватера 275 м, "тину и черный песок". И уж во всяком случае минимальная ширина Мессинского пролива (3,5 км) больше согласуется с взаиморасположением Скиллы и Харибды (на расстоянии полета стрелы друг от друга), нежели минимальная ширина Гибралтара (14 км). Возможно, стрелы мифических героев и впрямь пролетали мифические расстояния, но не 14 же километров! Этого не решился бы утверждать даже Гомер. Все это хотя и не исключает, но порождает серьезные сомнения в возможности выхода Одиссея в океан.

Видимо, все же прав был Эратосфен, ограничивавший странствия Одиссея Средиземным морем. Этим регионом ограничивал их и английский яхтсмен Эрни Брэдфорд, пользовавшийся при реконструкции маршрута Одиссея очень точными морскими картами и опиравшийся на собственный опыт моряка. Это мнение разделял и советский ученый Б. П. Мультановский, сопоставлявший степень достоверности описаний Гомера со степенью удаленности тех или иных местностей от центра ойкумены, и некоторые другие. Реальность неуклонно уступала у греков место домыслам, основанным на слухах. Это было нормой не только для поэтов. Так писал свою "Историю" Геродот, чужими сообщениями пользовался Плиний. Стоит ли упрекать их за это?

 

Тринакрия (остров Гелиоса)

Тринакрией ("Трехконечной") по крайней мере с IV в. до н. э. (Феокрит) называли весь остров Сицилию за его форму. Позднее это название сохранилось лишь у таких поэтов и историков, как Вергилий, Овидий, Юстин, Данте. Почему же Гомер, проведший Одиссея вокруг всей Сицилии, говорит о ней как о совсем другом острове — острове Гелиоса? Ответ прост. Абсолютная аналогия этому явлению лежит совсем рядом — Апеннинский полуостров. Его культурное освоение началось с юго-западной части, населенной племенами италов. Эта область получила название Италии. По мере продвижения колонистов в глубь полуострова переносился и ставший привычным топоним — сперва на всю южную часть "сапога", потом до Рубикона и, наконец, во времена Августа, от Харибды до Альп.

То же происходило в Сицилии. Греки уже знали ее форму Но Тринакрией называли только восточную часть, где возникли первые колонии. На остальной территории все еще обитали страшные лестригоны и киклопы. Им предстояло через некоторое время исчезнуть из греческой ойкумены, но для Одиссея это была такая же реальность, как Троя или Итака. До сих пор он знал Сицилию как суровый скалистый остров, обиталище дикарей-людоедов. Он дважды испытал землетрясение. Но вот, миновав Мессинский пролив, он оказывается на восточном ее берегу — и попадает в другой мир. Солнечные пастбища, удобные бухты, цивилизованные (по тогдашним понятиям) жители — греческие и италийские колонисты. Конечно, Гомер знал, что это та же самая страна киклопов и лестригонов, но ведь он был поэт… Троекратное посещение Одиссеем Сицилии отмечал еще Полибий.

И еще один аргумент. Если обратиться к мифам о Геракле, а точнее, к его десятому подвигу, то возникают прямые ассоциации со строками поэмы. Геракл по поручению царя Эврисфея отправляется добывать коров великана Гериона. Ему помогает Гелиос. Добыв коров, Геракл гонит стадо в Микены через Пиренеи, Альпы, Апеннины. Одна из коров убегает и переплывает в Сицилию (надо полагать, к своему хлеву), где ее после долгих мытарств разыскивает герой. Миф повествует, что на Сицилии постоянно пасется стадо царя Эрикса — великана, сына Афродиты, убитого Гераклом. Одиссей рассказывает (12, XII, 261–263):

В 350 священных быках Гелиоса, которых видели и аргонавты, нетрудно узнать коров Гериона, точнее, Эрикса, имя которого увековечено в названии городка Эриче на западном побережье, вблизи знаменитого храма Геракла. То, что храм и город находятся на западе Сицилии, не должно смущать: ведь сами-то быки паслись на восточных равнинах.

Прежде чем отправить Одиссея в дальнейшие странствия, Гомер еще раз уточняет взаиморасположение острова Гелиоса и Харибды (12, XII, 401–408):

Место жительства Гелиоса можно указать довольно точно- это район современного сицилийского города Катания. В 3,7 км к северо-востоку от нее расположена бухта Улиссе. Ее название воскрешает этот эпизод поэмы. Буря, принесенная Зефиром с запада, — это огненное смрадное дыхание Тифона (возобновившееся извержение Этны), с которым на сей раз Одиссей познакомился гораздо ближе" чем в стране киклопов. Если Ортиджа отстоит от Этны на 80 км, то Улиссе — примерно на 20, и как раз к юго-востоку.

Перед нами типичная картина извержения: ослепительный молниеподобный свет, серный запах, моретрясение и водовороты. На всем восточном побережье Сицилии, от мыса Пелоро до мыса Порто-Пало, в период деятельности Этны часто стоит удушливая серная мгла, что и отметил Гомер. Сходна с истинной и сила извержения, и его результат. В стране киклопов обломок скалы бросил в корабль Полифем, здесь метнул перун Зевс, но сам факт, действие и его последствия одни и те же.

Этот эпизод имеет, возможно, и символическое значение: греки употребляли окуривание серным дымом для очищения от грехов. Трудно сказать, вкладывал ли Гомер этот смысл в строки своей поэмы, но что он прекрасно согласуется с дальнейшей судьбой Одиссея, это бесспорно. После того как Одиссей отведал серного дыма, а боги приняли солиднейшую жертву в лице всех его спутников, должен был наступить перелом. И он, как будет видно, наступил. Отныне Одиссея, спасающегося на плоту, который он смастерил из обломков корабля, ожидают только приятные сюрпризы. Но он пока этого не знает. Ему еще предстоят последние усилия в борьбе за жизнь. Одиссей недалеко отплыл от Сицилии, ровно настолько, чтобы потерять из виду берег (а горизонт для плывущего на плоту очень близок). Затем Зефир отбросил его на восток, а Нот погнал на север — к Мессинскому проливу.

 

Огигия (остров Калипсо)

Гомер не указывает направление от Сицилии к острову дочери Атланта нимфы Калипсо, и это дает повод для самых фантастических интерпретаций. В поэме приведена лишь продолжительность плавания (12, XII, 447–449):

И все-таки указаний о местоположении острова достаточно.

Одиссей особо отмечает здесь черные тополя. Мы знаем, что черный тополь (α’ιγειρος) был посвящен Афине и считался священным у греков (на афинской рыночной площади — агоре под сенью черного тополя заседал суд и принимало решения народное собрание). Следовательно, Одиссей прибыл в края, населенные греками. В их числе был и Крит, родина Зевса.

Гермес, отправившийся известить нимфу о решении Зевса, быстро прибыл на Огигию (12, V, 50–51, 54–55):

Пиерией комментаторы "Одиссеи" единодушно называют область на севере Греции, в Юго-Западной Македонии, т. е. к северу от Олимпа. Такая область есть. Она славилась как родина Орфея и излюбленное местопребывание муз. Но возникают едва ли разрешимые вопросы: зачем Гермесу понадобилось лететь на север, в глубь материка, если его цель — остров, и по каким он в этом случае мчался волнам?

Строки поэмы становятся понятными, если вспомнить, что Пиерией поэты называли еще одну область Греции — гору Парнас близ Дельф и ее окрестности. Именно там чаще всего обитали музы, одно из названий которых было "Пиериды" ("дочери Пиера"). Родились они в Пиерии, жили в Фокиде, перенеся на нее имя своей родины. (Существует и другое предположение, что в текст вкралась описка и нужно читать не "Пиерия", а "Перия". Перией называлась местность в Фессалии, непосредственно примыкающая к Олимпу. Здесь же находилась гора Пиерий. Если применительно к Гермесу "достигнуть Перии" означало просто спуститься с горы в долину, то курс на Пиерий вполне согласуется со строками поэмы: он действительно приводит к морю.) Итак, Гермес летел в сторону Пелопоннеса, за которым простиралось Критское море.

Калипсо помогает Одиссею строить плот. Для этого она

При раскопках в Кноссе Артур Эванс обратил внимание на множество изображений двусторонней секиры — λαβρις (лабрис, отсюда слово "лабиринт"), известной также в Карии и Лидии. Предполагают, что такими секирами отсекали головы жертвенным животным. Изображения этих топоров в особенно большом количестве найдены именно на Крите.

Гомер подробно описывает технику строительства плота (12, V, 244–245, 247):

Здесь поэт повторяет прием, использованный при ориентации относительно друг друга острова Гелиоса и Харибды. Он "привязывает" Огигию к Греции. Миф говорит, что рубанок ("острою медью выскоблил гладко"), отвес и ватерпас ("уровнял, по снуру обтесавши") изобрел грек Дедал, снискавший наибольшую известность как строитель критского Лабиринта. Неважно, что Одиссей вместо рубанка пользовался лабрисом (Гомер называет его πελεκυς), — откуда у нимфы взяться столярным инструментам; важна суть: он очистил дерево от коры по способу Дедала, воспользовавшись культовым орудием, оказавшимся у Калипсо под рукой, т. е. обычным для этих мест. Так намечается и закрепляется связь Греция — Крит.

Эта связь окончательно устанавливается в дальнейшем тексте "Одиссеи". Когда Одиссей прибыл домой инкогнито и у него стали выпытывать его родословную, он не задумываясь выдает себя за критянина Улисса, внука Миноса (а следовательно, брата критского царя Алтемена). Только человек, долго проживший на Крите (а Одиссей гостил у Калипсо больше семи лет), мог так подробно изложить историю острова, перечислить населяющие его племена. Криминалистам хорошо известно, что, если человеку приходится лгать, а особенно выдавать себя за другого, он инстинктивно выбирает наиболее знакомый ему сюжет или биографию и видоизменяет их в нужную сторону: так меньше шансов запутаться или что-нибудь забыть. Так же поступает и Одиссей. Совершенно игнорируя хронологию и генеалогию критской династии, он выдает себя за брата Идоменея (преемника Алтемена) — критского царя, которого он хорошо знал как участника Троянской войны. Но в своих рассказах он неоднократно упоминает и свое собственное имя (12, XIX, 185–188, 193–194):

Так, меняя во времени эпизоды своих похождений и выдавая странствия Менелая за свои, Одиссей указывает на то, что он был на Крите. А поскольку мы уже знаем, что от Малей он был отброшен к Африке и попал к Калипсо лишь на обратном пути, то логика настоятельно подталкивает нас к отождествлению острова Калипсо с Критом или с одной из его близлежащих островных колоний.

Если допустить, что Огигия — колония Крита, то вероятнее всего это о. Санторин. Другие его названия — Тира и Фера, и, как сообщают Геродот и Страбон, еще раньше он назывался Каллистой. Здесь опять соприкасаются пути аргонавтов и Одиссея: миф о создании Тиры, ставшей причиной гибели Крита, изложен в "Аргонавтике" и обработан Овидием Теперь этот остров отождествляют с Платоновой Атлантидой (с этой версией перекликается упоминание Гомера о том, что Калипсо была дочерью Атланта). Обращает также на себя внимание поразительное сходство имен — Калипсо и Каллисто, то, что обе они были нимфами и что Калипсо встречается впервые у Гомера, а Каллисто — в мифе об аргонавтах. Позднее обеих упомянул Гесиод, причем Калипсо он назвал Океанидой — дочерью Океана и Тефии, сестрой богов. Не имеем ли мы тут дело с одним и тем же персонажем, имя которого варьировало в диалектах, которыми так богаты острова Эгейского моря? Две транскрипции одного острова (Тира — Фера) не больше разнятся между собой, чем имена этих двух нимф.

 

Схерия (остров феаков)

Куда же проложил Одиссей свой новый курс? Казалось бы, на Итаку, как и заключает большинство комментаторов, полагающих, что феаки жили по пути от Огигии к Итаке. Действительно, Зевс разрешил наконец Одиссею плыть домой, но не сразу. Сперва он должен специально посетить Схерию, лежащую где-то в стороне и от Итаки, и от острова Калипсо. Там ему вручат богатые дары, скомпенсирующие все потери, и с почетом проводят домой (12, V, 33–40):

Так повелел Зевс. Калипсо указала Одиссею путь, ориентируя его по Большой Медведице (которую, кстати, греки называли Каллистой) (12, V, 271–280):

Обращает на себя внимание интересная деталь, которая "мешает" приверженцам "океанской" версии маршрута: эти же звезды светили грекам под Троей. Случайность? Или Одиссей вернулся на круги своя, оказавшись после многолетних странствий вблизи их исходного пункта? Вероятно, можно все же рискнуть, предположив, что Гомер в своих астрономических описаниях столь же точен, как и в географических, приведших Шлимана к Трое. И тогда обнаруживаются удивительные вещи. Астрономы выяснили, что если принять широту плавания Одиссея 39°57′30″ с. ш. (параллель Трои), а время — июль (что не противоречит поэме), то именно при таких условиях Одиссей мог выполнить наказ нимфы: в этот период в Эгейском море Плеяды сменяют на небе Воота (Волопаса), а Колесница совершает свой небесный путь, не касаясь горизонта. И это начало самого опасного периода для средиземноморских мореходов.

Большинство исследователей "Одиссеи" отождествляет Схерию с Керкирой (Корфу), базируясь лишь на указаниях древних авторов о том, что там существовал культ Алкиноя — царя феаков. Средняя широта Керкиры — 39°40′. Казалось бы, все верно. Но, во-первых, от Крита невозможно плыть к Керкире, имея Медведицу слева, а во-вторых, совершенно необъясним тот факт, что два царя, Алкиной и Одиссей, будучи, по существу, соседями, ничего не слышали друг о друге. Да и провожать феакам Одиссея было ни к чему: Итака рядом. Если Схерию отождествить с островом феаков, упоминаемым в "Аргонавтике", получается и вовсе бессмыслица: Одиссей отправился обратно на Сицилию. В чем же дело?

Последуем дальше за Гомером, который, по мнению Эратосфена, "никогда напрасно не бросает эпитетов" (33, С 16):

"Страна, где ныне обитают ликийцы, — читаем у Геродота, — в древности называлась Милиадой, а жители ее именовались солимами" (9, I, 173). Ликия располагалась на юго-западе Малой Азии, Солимские высоты — это Западный Тавр, высота которого достигает 3086 м (гора Акдаг). По отношению к Криту он расположен на северо-востоке, т. е. Медведица остается слева. Тацит приводит версию, что солимы — это иудеи, основатели Иеросолимы (Иерусалим), пришедшие в Азию с Крита и назвавшиеся именем горы Иды (в пещере которой родился Зевс) — идеи; позднее это имя "в устах варваров" превратилось в "иудеи" (34 г, V, 2). Таким образом, Гомер косвенно, а Тацит непосредственно приводят нас к Криту, а оттуда к Малой Азии.

"Ликийцы же, — пишет Геродот, — первоначально пришли из Крита…" (9, I, 173). Гомер конкретизирует, уточняя прописку (12, VI, 3–6)

Гиперея — это, скорее всего, "гиперборен", т. е. местность, расположенная "за Эей", "далее Эи" (сравните: "гипербореи" — народ, живущий на крайнем севере, "за Бореем"). Логично при этом предположить, что отсчет "за" и "до" велся от Греции. Это не противоречит и второму возможному толкованию этого слова (по созвучию): "Гесперия" (запад вообще и Италия в частности). Тогда Гиперея — это все, что находится к западу от долготы Эи (13°3′ в. д.). "Меридиан Кирки", проходя через сицилийский город Алькамо, отсекает западную часть острова вместе с Эгадским архипелагом. Если допустить, что это и есть Гиперея, то налицо близкое соседство с киклопами и, добавим, с лестригонами. Миграция ликийцев (солимов) вырисовывается, таким образом, достаточно четко: Сицилия — Крит — Малая Азия. Все эти три пункта вполне могли в разное время именоваться островом феаков. Но, как мы имели уже возможность убедиться, и маршрут аргонавтов, и маршрут Одиссея приводят нас в Эгейское море. Феаки говорят о себе (12, VI, 203–205):

Под "последними пределами шумного моря" можно понимать прибрежный остров, лежащий в стороне от торговых путей. Таких островов много в Эгейском море, есть они и у берегов Малой Азии. Очевидно, нас должны заинтересовать прежде всего эти берега вблизи Проливов: вспомним историю преследования аргонавтов колхами, которые быстро (всего за день) достигли Схерии, отправившись к ней из Черного моря.

Верный себе, Гомер и здесь дает привязку к известным пунктам. Он указывает, как летела в свой город Афина от Схерии (12, VII, 79–81):

Именно упоминание ничем в то время не примечательного Марафона дает ключ к уточнению местоположения Схерии. Марафон расположен в 25–30 км северо-восточнее Афин. Линия, соединяющая Афины и Марафон, пройдя над "морем бесплодным", упирается в Трою! Гомер словно подтверждает свои астрономические выкладки географическими.

На Малую Азию указывают и другие обмолвки поэта: описание сада Алкиноя (черта, обычная для восточных народов и незнакомая грекам), определение о. Эвбеи (Негрепонта) как предела моря (так считали жители Малой Азии, но ни в коем случае не жители греческого архипелага) и некоторые другие.

Какой же остров у анатолийских берегов следует признать счастливой утопической Схерией, столь любовно и подробно описанной Гомером? Маршрут Афины — Троя пролегает точно над островом Имроз. Заманчиво, но верно ли?

Войдем на минуту во дворец Алкиноя. Царь послал за лучшим на Схерии аэдом Демодоком, чтобы развлечь Одиссея (12, VIII, 62–64, 73–75):

Не может быть никаких сомнений, что в облике Демодока Гомер изобразил самого себя. Он был слеп. Он был певцом и поэтом — аэдом. Его поэмы начинаются с обращений к музе: "Гнев, богиня, воспой Ахиллеса…"; "Муза, скажи мне о том многоопытном муже…" Значит, Схерия — его родина? Вспомним, какие города претендовали на честь называться родиной Гомера. Четыре из них расположены в Малой Азии: Смирна, Колофон, Хиос и Родос. Имроза среди них нет. Отвергнув первые два как материковые города, а Родос как не соответствующий тексту поэмы, получаем Хиос, подобно Схерии, "черным щитом" (12, V, 281) лежащий на поверхности моря, прикрывая берега Малой Азии. Очертания Хиоса даже сегодня отдаленно напоминают конфигурацию ахейских щитов, известных по рисункам на вазах. О Керкире этого никак не скажешь. Средняя широта Хиоса — 38°20′, она близка к параллели Трои.

 

Путь Одиссея домой и хронологические рамки поэмы

Для всех без исключения исследователей "Одиссеи" это вопрос вопросов поэмы. У Гомера почти всегда имеются указания на продолжительность морских переходов Одиссея, но они никак не хотят укладываться в предназначаемые для них рамки. Разумеется, восстанавливая маршрут Одиссея, нельзя слепо ими пользоваться. Нужно всегда помнить, что:

а) Гомер вполне мог в традициях своего времени давать округленные или "священные" цифры. Восемнадцатидневный путь от Огигии до Схерии он в устах Зевса превращает в двадцатидневный. Он никогда не говорит "десять суток", но всегда — "после девяти суток на десятые"; этот оборот не раз встречается и в "Илиаде": девятка была для греков одним из "священных" чисел;

б) мифологическое время — совсем не то же самое, что реальное. Из мифов известно, что Кадм во искупление убийства дракона, порожденного Аресом, должен был в течение года находиться в услужении у этого бога. "В те времена, — сообщает Аполлодор, — год равнялся восьми нынешним годам" (4, III, 4, 2,). За такой же срок совершил свои подвиги Геракл, замаливавший грех убийства собственных детей;

в) природный рельеф, особенно в Средиземноморье, значительно изменился со времен Гомера, а тем более Одиссея."…В вулканической стране, — пишет Б. П. Мультановский, — довольно опасно искать совпадения описаний Гомера с современными очертаниями островов и отдельных районов". Можно добавить, что такое предостережение связано не только с тектонической деятельностью в Эгеиде, но и с общим повышением уровня Средиземного моря (за последние три тысячелетия — на 4 м, а со времени Троянской войны — еще больше). Поэтому острова могли превратиться в полуострова или мысы (как это произошло с островом Кирки), либо наоборот; могли они и вовсе исчезнуть с географической карты; могли до неузнаваемости изменить конфигурацию; могли потухнуть действовавшие вулканы и появиться новые; Одиссей мог плыть сокращающими путь проливами, о которых мы ничего не знаем, или огибать целые архипелаги, которые тоже нам неизвестны;

г) изменение рельефа неизбежно влечет за собой изменение направления и силы ветров и течений, а значит, и соответствующий выбор галсов для управления и маневрирования кораблем, что существенно влияет на продолжительность плавания. Отстаивая средиземноморский маршрут Одиссея, Б. П. Мультановский пишет: "Действие… выносится из пределов Средиземного моря… без особой нужды, так как в условиях погоды Сардинии мы имеет очень точное совпадение с описаниями Гомера". Здесь ученый противоречит своему предыдущему высказыванию: ведь стоит исчезнуть (или, наоборот, возникнуть) какому-нибудь из Липарских или Эгадских островов, и на той же Сардинии будут дуть совсем иные ветры. Поэтому, применяя метеорологические методы к расшифровке эпоса, мы вступаем на еще более зыбкую почву, чем руководствуясь любыми иными данными.

Другая распространенная ошибка исследователей состоит в том, что скорость корабля Одиссея они принимают чаще всего равной 5–6 узлам, механически перенося в догомеровскую Грецию скорость судов времени греко-персидских войн. Б. П. Мультановский считает возможным еще более увеличить скорость корабля Одиссея. Исходя из II песни "Илиады", где подробно перечисляется судовое снаряжение (на каждом корабле по 50 гребцов и 120 воинов, по одной мачте с одним прямоугольным парусом), он приходит к абсолютно фантастичному выводу, безоговорочно приравнивая и по форме, и по конструкции, и по скорости (10–11 узлов) корабль Одиссея к дракарам — военным кораблям норманнов- викингов. При этом не учитываются два обстоятельства: на греческих военных кораблях, как уже говорилось, гребцами были сами воины; ко времени греко-персидских войн корабли должны были усовершенствоваться, а не деградировать (а получается именно так). К этому вопросу мы вернемся, а пока будем по-прежнему исходить из презумпции "невиновности" Гомера, руководствуясь правилом; либо верить ему во всем (как Шлиман), либо ни в чем; ведь древние умели считать не хуже нас, могли ли они на протяжении веков не заметить таких несуразностей?

У Гомера есть совершенно недвусмысленное указание на этот счет: расстояние от Эолии до Итаки (около 600 км) прямым курсом и при попутном ветре Одиссей преодолел за 10 суток. Следовательно, средняя скорость его корабля составляла 1,35 узла. Исходя из этих предположений, хронологические рамки поэмы можно представить в виде таблицы.

Как видим, продолжительность трех переходов (Эолия — Итака, Эолия — страна лестригонов и Эя — страна киммерийцев) точно соответствует предложенной средней скорости. Два случая несоответствия объясняются бурями, упоминания о которых в поэме едва ли случайны, и один — изменением вида транспортного средства, причем продолжительность этого перехода вполне соответствует средней скорости плота, особенно при извилистом и опасном фарватере. Продолжительность странствий Одиссея, согласно таблице, составляет примерно девять лет — и в поэме тоже говорится, что он отсутствовал дома около двадцати лет, причем десять из них пришлось на Троянскую войну. Если учесть, что эти цифры явно округленные, то получаем достаточно близкий результат.

Хочется верить, что предложенная здесь схема маршрута в значительной мере соответствует действительному пути Одиссея. По крайней мере, если прокладывать его на картах сегодняшнего дня.