— Людик, — начал Стефан.

— Нет, — строго сказала Людка. — Нет. Никакой я больше не Людик. Я человек. Мне в июле будет пятнадцать. Я пойду, Стефан. Меня теперь трубочками с кремом не купишь.

— А зоопарком?

Людка невольно улыбнулась.

— Это было давно, Стефан. Сто лет назад.

— Год назад, Людик. Всего только год. Родители говорят, что ты очень переживаешь. Ну, я и хотел тебе объяснить…

— Что ты хотел мне объяснить? Разве ты можешь объяснить, почему больше не любишь Элизу?

— Нет. Этого я объяснить не сумею.

— Может быть, Элиза сделала что-нибудь такое… ужасное?

— Нет, ничего такого она не сделала.

— Но тогда почему же, Стефан, почему? Я не понимаю.

— Этого никто не понимает. Так получается.

— Я не понимаю, неужели это может пройти!

— Ты все еще влюблена в Хемпеля?

— Нет. Но это не в счет, понимаешь? Тогда это было не по-настоящему.

— А теперь?

— Стефан… — Людка решительно отодвинула мороженую землянику со взбитыми сливками. — Ты этого не сделаешь, это было бы… подло. Элиза любит тебя, она плачет. Ты ее обманывал, ты лгал ей, я знаю.

— В том-то и дело. Я больше не хочу ее обманывать, не хочу, чтоб она плакала. Пожалуйста, Людик, перестань об этом думать. Все утрясется, увидишь. Мне еще трудней, чем тебе. Я на тебя рассчитываю.

— И зря, — ответила Людка.

Она уже несколько минут присматривалась к женщине, одиноко сидевшей в углу кафе. Это узкое лицо и темная челки до бровей почему-то казались ей знакомыми.

— Стефан, ты, случайно, не знаешь, кто эта женщина? Там, у окна?

— Знаю, Людик. Это именно она. Я думал, ты захочешь с ней познакомиться.

Людка почувствовала, как все в ней сжимается, леденеет, кричит от возмущения.

И прежде чем Стефан да и сама она успела опомниться, Людка схватила вазочку со взбитыми сливками, подбежала к женщине с челкой и вывалило все содержимое ей на голову. И крикнула:

— Очень рада с вами познакомиться!

Кажется, сразу поднялась страшная суматоха. Стефан крепко схватил ее за руку и вытолкал из кафе. Позже Людка едва могла вспомнить, как все это произошло. Рукой она, что ли, эти сливки выгребала? Во всяком случае, когда ее вышвырнули за дверь и она, захлебываясь слезами, бежала по улице, обманутая, несчастная, рука у нее была вся перемазана. Людка помнила, как она шла к столику в углу кафе и как с надеждой вспыхнули рыбьи глазищи этой противной бабы. И еще Людка помнила, как кто-то крикнул: «Подумайте только, такая молоденькая, и уже…», а кто-то хотел ее задержать, но Стефан проложил ей дорогу к двери. А когда она влетела домой, на ковре посреди комнаты сидел Яцек и шепелявил:

— Тетя Людка, а Яцек взял малки, ты не будесь на него кличать?

— Буду кричать? — ответила Людка. Больше всего на свете ей сейчас хотелось кричать, визжать, орать, вопить во всю глотку. — Положи марки на место, сопляк!

— Оставь ребенка в покое, — мягко сказала мама. — Возьми свои марки, но дай ему что-нибудь другое поиграть. Элиза завтра уезжает. Игрушки Стефан принесет только утром.

— Ну да, он занят — ему надо вымыть голову одной даме, — пробормотала Людка.

— Что ты плетешь?

— Поймешь завтра, когда твой любимый сыночек прибежит жаловаться. А куда Элиза усажает?

— Не знаю, деточка, ничего я теперь не знаю. Яцек некоторое время побудет у нас. Может, они еще помирятся? Они же никогда раньше не ссорились.

— Папа купил мне тлактол, — сообщил Яцек из-под стола.

Разбитый дом, разбитая семья. И все потому, что у любви бывает конец. Как же жить на этом свете? Чего искать? Видно, чтобы чувствовать себя счастливым, надо ходить, зажмурив глаза. Видно, лучше всего не думать, не глядеть, ни к чему не присматриваться, не читать газет, не смотреть телевизор или взять громадную лопату и перекопать весь этот мир вдоль и поперек. Может быть, кто-нибудь считает, что Людка готова, не требуя объяснений, проглотить любую обиду и с тупой покорностью по-прежнему носить чистый воротничок и получать хорошие отметки? И выносить мусор, и мыть поело обеда кастрюли, и примерно вести себя, чтобы родители разрешили посмотреть вечером по телевизору детективный фильм? А вот и нет — не надо ей чистого воротничка, не будет она выносить мусор и мыть кастрюли, не будет получать хорошие отметки, примерно нести себя и смотреть по вечерам телевизор! Эх, жаль, у нее тогда, в кафе, не оказалось под рукой еще бутылки лимонаду. И нечего ей внушать, что вся ее жизнь — это сплошной биг-бит! Разве она одна виновата?! Очень ей надо! Да у них в классе всего, может, человека три сходят с ума по биг-биту, хотя похоже, что и они только делают вид. А остальные просто танцуют, потому что это модно, вроде как когда-то моден был рок-н-ролл, и только. Нет, пока что-нибудь не выдумаешь, взрослые к тебе серьезно относиться не будут. Когда человек ходит как заведенный в школу, из школы, на кружок, с кружка, в бассейн, из бассейна, на волейбол, с волейбола, бегает с авоськой за картошкой, стоит, как ишак, в очереди за карпом, а на родительском собрании о нем говорят: «В общем, не плохо, но по химии не мешало бы подтянуться, да и с физикой слабовато», — то такой человек все равно что не живет на свете. А вот как схватишь подряд пять пар или, еще получше, останешься на второй год — ого! Тут они сразу засуетятся! «Может быть, тебе трудно? Может, ты чего-то не понимаешь? Может, помочь тебе, детка? Может быть, купить тебе часики? Да, мало мы тебе уделяли внимания, сами кругом виноваты, не огорчайся, лапушка, получишь магнитофон…»

Людку так и трясло от злости. Разве она просила что-нибудь у родителей? Или требовала чего-то невозможного? Только одного: чтобы у нее на столе ничего не трогали. Может, ей вдруг магнитофон захотелось, хотя ей, конечно, хотелось. У половины класса есть магнитофоны или транзисторы (у Корчиковского нет). А ведь ее родители живут очень прилично: отец — прораб, хорошо зарабатывает, а мама получает пенсию. Людку одевают, раз в неделю выдают мелочь на карманные расходы и время от времени делают подарки. И ой, наивной дурочке, этого хватало! Слишком много у нее было других забот. В этом-то, наверно, и заключилась ошибка. Потому-то она такая серенькая и незаметная. И в классе ничем не выделяется. Вот все и считают, что никаких огорчений в ее жизни не существует. Никаких проблем, никаких сложностей! Ну ладно, теперь она им покажет!

Людка крутанула глобус. «Ох, Земля. Земля, куда это мы так летим и зачем? Корчиковский хоть расстояния между планетами вычислять умеет, а я что? Ничего».