#i_001.png

«Дело» — первый, выходящий на русском языке роман Чарльза Сноу — одного из крупнейших писателей современной Англии. Советский читатель познакомится с творчеством еще неизвестного ему английского романиста, интересного, талантливого и умного художника и одного из тех деятелей зарубежной культуры, кто, приезжая в нашу страну, подходит к ней непредвзято и объективно, старается пристально вглядеться в нашу жизнь и делает свои заключения, не поддаваясь стандартным предубеждениям и избитым пристрастиям.

Мы встретились впервые с Чарльзом Сноу в 1960 году в редакции «Литературной газеты», когда он приезжал в Москву вместе со своей женой, известной английской писательницей Памелой Хенсфорд-Джонсон.

У большинства наших людей, не бывавших в зарубежных странах, зачастую складывается довольно схожее ходячее представление об отличительных чертах национального характера того или другого народа. Ходячий образ англичанина — сухопарого, холодного и несколько надменного, корректно-невозмутимого — сложился у нас довольно устойчиво, как ни разнообразны галереи персонажей любимых нами Диккенса или Голсуорси, и, пожалуй, всегда есть в этом нашем стандартном образе нечто от знаменитой фигуры английского купца с неизменным зонтиком из гончаровского «Фрегата „Паллады“».

Уже за несколько минут нашего знакомства Чарльз Сноу вдребезги разбил мое ходячее представление об англичанах. Грузноватый лысый человек с весело поблескивающими сквозь роговые очки глазами, полный непринужденной живости, то и дело заливисто и громко хохочущий, он был наглядным опровержением легенды о суховатом, невозмутимом англичанине.

С каким неподдельным интересом, с какой горячей увлеченностью говорил он о том новом для него, что он увидел в нашей стране. Особенно поразила его наша система образования — по мнению Сноу, в области подготовки научных и технических кадров мы значительно обогнали передовые капиталистические страны. Услышать это от него было тем более любопытно, что Чарльз Сноу сам питомец прославленного Кембриджа, в прошлом известный ученый-физик, на протяжении многих лет тесно связанный с университетами и к тому же во время войны и в первые послевоенные годы занимавшийся в правительственных органах подбором и распределением научных кадров. Естественно, что в этом вопросе он является авторитетным судьей. Свое мнение о советской системе подготовки, кадров Сноу не раз высказывал в печати и в публичных выступлениях после возвращения из СССР.

Потом мы встретились с Чарльзом Сноу уже в его доме в Лондоне летом 1961 года. Здесь в просторной гостиной собралась вечером веселая и шумная компания — известный английский романист Вильям Купер, австралийский художник Сидней Нолан, чьи своеобразные картины украшали стены этой комнаты, один из директоров крупного лондонского издательства Макмиллан, где чаще всего выходят книги Сноу, несколько молодых литераторов. Как мне сказали, дом Сноу представляет собой одну из весьма немногих в Лондоне ячеек литературно-общественной жизни: здесь часто собираются друзья писателя — литераторы, художники, ученые, происходит живой обмен мнениями, возникают горячие споры. Вообще же, говорят, английские писатели встречаются друг с другом сравнительно редко, и у них нет ничего хоть отдаленно похожего на то постоянное творческое и гражданское общение, к которому привыкли мы, советские литераторы.

В тот вечер говорилось о многом — о литературе и искусстве, о политике и науке, о Лондоне и Москве. И я помню, как, усевшись прямо на ковер с бокалом в руке, шумный, то и дело хохочущий Сноу вдруг серьезно и убежденно сказал, обращаясь к своим гостям:

— Я думаю, что в ближайшие годы — не знаю, будет ли это через пять, через десять или двадцать лет, — в науке произойдет новая и самая крупная по масштабам революция. И мне кажется, что первыми эту революцию сделают не наши и не американские ученые, а именно русские — система образования в их стране дает им наиболее благоприятные условия для этого.

И все смолкли, слушая эти почти пророчески прозвучавшие слова, которые произнес человек, превосходно знающий современную науку, сам когда-то бывший большим ученым, один из тех видных деятелей западного мира, для которых проблема личной ответственности перед будущим человечества не является пустым звуком или маскировочной трескучей фразой.

Я думаю, именно это чувство ответственности, продиктованное ясным пониманием и превосходным знанием того, чем грозит человечеству при нынешнем уровне науки возможный мировой конфликт, определило в большой степени и общественную позицию Чарльза Сноу в среде деятелей культуры Запада. В наше время, когда предубеждения, недоверчивость и подозрительность грозят отравить спокойную жизнь людей на земле, когда эта обстановка недоверия и подозрений искусственно создается теми, кто заинтересован в сохранении напряженности и балансирования «на грани войны», — приобретает важное значение каждый шаг в сторону взаимопонимания людей разных стран во всех областях их деятельности. Узнать — значит понять, и взаимоузнавание — это вернейший путь к взаимопониманию. В этом смысле очень велика роль культурных обменов между государствами, роль личных контактов между деятелями науки и культуры, их отражение в печати разных стран.

Чарльз Сноу один из тех, кто делал и делает немало для развития этих контактов между Англией и Советским Союзом. Он активный сотрудник Британского Совета — организации при правительстве, приглашающей иностранцев для ознакомления с Англией, — и многие советские писатели обязаны ему посещением этой страны, где они непременно бывают гостями в его радушном доме. Его статьи обо всем виденном им в СССР всегда отличались дружеской объективностью, стремлением благожелательно понять и оценить достижения нашего народа. Сноу случалось давать решительную отповедь тем, кто пытался заведомо чернить или искажать советскую действительность на страницах английской печати. Он и его жена Памела Хенсфорд-Джонсон прилагают много усилий, чтобы познакомить английского читателя с лучшими произведениями современной советской литературы. Именно они были инициаторами выпуска и составителями сборника советских рассказов, изданных в этом году в Лондоне, сборника, включившего в себя наиболее интересные произведения этого жанра за последние годы — от «Печников» Александра Твардовского до «Судьбы человека» Михаила Шолохова. А совсем недавно по инициативе того же Сноу, только что занявшего пост ректора университета Сент Эндрюс, в этом известном учебном заведении Британии был торжественно принят выдающийся советский писатель М. А. Шолохов, которому там было присуждено почетное звание доктора прав.

Нет сомнения, что наш читатель с живым любопытством встретит первую издаваемую у нас в стране книгу Чарльза Сноу и захочет одновременно больше узнать об этом крупном писателе, ученом, общественном деятеле Англии, о его творческом и жизненном пути и о месте, которое занимает среди его произведений роман «Дело».

Чарльз Перси Сноу родился в 1905 году в семье мелкого и не слишком преуспевавшего служащего обувной фирмы из небольшого провинциального города Лестера. Благодаря своим исключительным способностям молодой Сноу обеспечил себе нелегкую в то время возможность бесплатного университетского образования и учился сначала в Лестерском университетском колледже, а с 1928 года перешел в Кембридж. Его исследования в области физики обратили на него внимание научных кругов, и казалось, что перед ним открывается блестящая карьера ученого-исследователя. Но уже в это время начинает все сильнее сказываться другая склонность Сноу — склонность к литературному творчеству. Позднее, в своем предисловии к роману «Исследование», он сам признался, что хотя и получил чисто научное образование, но у него никогда не было в характере истинной «одержимости», необходимой, по его мнению, ученому, и он уже с восемнадцати лет предчувствовал свое настоящее призвание.

Первое литературное произведение Сноу было написано в модном жанре детектива — повесть «Смерть под парусом», вышедшая в 1932 году. Год спустя за ней последовала научно-фантастическая повесть. Но лишь третья проба пера — роман «Исследование», вышедший из печати в 1934 году, — окончательно определил дальнейший путь писателя. Это история жизни молодого выдающегося ученого Артура Майлса. В образе Майлса много общего с самим автором, и этот роман об ученых особенно интересен и значителен тем, что он написан человеком, который в то время занимал в науке прочное и видное место.

В творческом пути Чарльза Сноу этот роман имеет особое значение как непосредственный подступ к тому обширному и единому циклу книг, который последовал за ним, сделавшись главной жизненной целью романиста. Сноу ставит перед собою задачу огромного масштаба — написать серию романов, каждый из которых будет сам по себе вполне самостоятельным и законченным литературным произведением, но все они, вместе взятые и связанные общими героями, дадут широкую картину жизни английского общества (вернее, определенных его слоев — герои Сноу главным образом ученые, государственные служащие, финансисты и т. д.) на протяжении нескольких последних десятилетий. Этот цикл получил общее название «Чужие и братья», по первой книге, вышедшей в 1940 году. Последним по времени написания и по событиям, изображенным в нем, является роман «Дело», опубликованный в Англии в 1960 году.

Люди в личных и общественных отношениях друг к другу могут быть братьями, но могут быть и чужими. Что сближает их и что разъединяет? Так в самой общей и несколько абстрактно-гуманистической форме определяется философская проблема, поставленная писателем в этом цикле и раскрывающаяся в его названии.

Нужно сказать, что Сноу исследует эту проблему не столько в социальном, сколько в индивидуально-психологическом плане. Но отсюда вовсе не вытекает, что в его творчестве отсутствуют или ослаблены социальные мотивы. Хотя главные интересы автора лежат в области психологии отдельного человека, он, как крупный художник, превосходно знающий те слои общества, о которых пишет, никогда не упускает из виду социальных связей своих героев и нередко даже выводит на первый план эти связи. Лично мне кажется, что после романов Диккенса и Голсуорси именно книги Чарльза Сноу дают читателю большой и глубокий материал, позволяющий составить довольно полное суждение о социальной структуре и интересах определенных кругов английского общества, и вносят немало нового в наше представление об образе жизни и характере современного англичанина.

Едва приступив к работе над задуманным циклом книг и выпустив в 1940 году первый роман «Чужие и братья», автор вынужден был сделать долгий перерыв в своей литературной работе. Этот перерыв был вызван началом второй мировой войны. Видный ученый, хорошо знающий научные кадры своей страны, Чарльз Сноу получает назначение на важный государственный пост в министерстве труда, ведает распределением и использованием этих кадров в интересах войны.

Позднее он становится советником, а потом и одним из директоров Британской электрической компании и лишь в 1960 году уходит с государственной службы, за три года до этого получив титул пэра Англии.

Работу над задуманной серией книг он возобновил сразу же по окончании войны, и в последующие годы один за другим выходят в свет его новые романы.

Цикл «Чужие и братья» состоит сейчас из восьми романов — «Чужие и братья» (1940), «Свет и тьма» (1947), «Пора надежд» (1949), «Наставники» (1951), «Новые люди» (1954), «Возвращение домой» (1956), «Совесть богачей» (1958) и «Дело» (1960). Они связаны между собою общими персонажами, появляющимися то в одном, то в другом романе, но, кроме того, один общий для этих книг персонаж проходит через все произведения — повествование каждый раз ведется от его имени. Этот персонаж — воспитанник Кембриджа, юрист, впоследствии крупный государственный чиновник Люис Эллиот. Впрочем, только в двух романах — «Пора надежд» и «Возвращение домой» — Люис Эллиот выступает как главное действующее лицо, рассказывая о событиях своей жизни. В большинстве же книг он остается лишь сторонним наблюдателем или второстепенным действующим лицом и повествует о жизни своих родных, друзей и знакомых.

Если подойти к этому циклу с точки зрения хронологии описанных в нем событий, то первым романом, в котором Люис Эллиот рассказывает историю своего детства и юности, оказывается «Пора надежд», охватывающая период с 1914 по 1933 год. За ним следуют: «Чужие и братья» (1925–1933), «Совесть богачей» (1927–1936), «Свет и тьма» (1935–1943), «Наставники» (1937), «Возвращение домой» (1938–1948), «Новые люди» (1939–1946) и «Дело» (1953–1954). Что же касается персонажей, то некоторые из них, люди наиболее близкие Люису Эллиоту, как его жена Маргарет, брат Мартин, появляются на страницах романов чаще, другие — из числа его друзей и знакомых — встречаются реже. Порой тот или иной персонаж в какой-нибудь из книг проходит как второстепенная фигура, а потом, в одном из последующих романов, становится его главным героем.

В первой книге цикла «Чужие и братья» главным героем является двадцатишестилетний Джордж Пассант, клерк адвокатской фирмы в провинциальном городке. История этого человека, обладающего блестящими личными качествами, ставшего естественным центром группы молодежи, история сложная, едва не кончающаяся полным крушением Джорджа Пассанта, и составляет содержание этого романа. В следующей по хронологии событий книге — «Совесть богачей» — Люис Эллиот рассказывает историю своего друга Чарльза Марча, выходца из богатой еврейской семьи, стесняющегося своего богатства, тяготящегося им и вступающего в конфликт со своим отцом. Главным героем романа «Свет и тьма» выступает талантливый молодой ученый Рой Калверт, который уже появлялся в романе «Чужие и братья», будучи тогда еще мальчиком. Раздираемый скрытыми и очень острыми противоречиями, характер Роя Калверта в конце концов толкает его на путь фактического самоубийства — он становится пилотом бомбардировщика, узнав, что в тот период войны именно в этой профессии статистика отмечает наибольшее число жертв. В центре романа «Новые люди» — брат Люиса Мартин Эллиот, появляющийся в других книгах на втором плане. История любви Люиса Эллиота к Шейле Найт, ставшей его первой женой, рассказана в «Поре надежд» и трагически заканчивается самоубийством Шейлы в «Возвращении домой». В этом же романе происходит встреча Люиса с Маргарет Дэвидсон. Пройдя через нелегкие испытания, их любовь в конце концов, спустя несколько лет, приводит их к счастливому супружеству.

Два романа — «Наставники» и «Дело» — вводят нас в атмосферу университетской жизни Кембриджа с ее сложившимися консервативными традициями, со сложной иерархией ученого руководства колледжами. Студенческой среды в этих романах мы, по существу, не видим — персонажами первого и второго планов являются учителя, руководители колледжа, бывшие его воспитанники и наставники, по традиции не теряющие связи со своей «alma mater» (к их числу принадлежит и сам Люис Эллиот).

Событие, вокруг которого развертывается действие в «Наставниках», — подготовка к выборам нового ректора. Запутанное переплетение человеческих самолюбий и честолюбий, острые конфликты между ними, предвыборные интриги, яростная закулисная борьба за власть, развертывающаяся в старинных залах и комнатах древнего университета, составление и пересоставление всевозможных комбинаций в кругу небольшой группы ученых-руководителей, которым предстоит выбрать нового ректора, — таково содержание этой книги.

Еще более острый конфликт, насыщенный такой же борьбой и такими же интригами, к тому же осложненными чисто политическими мотивами, составляет содержание романа «Дело».

Молодой ученый Дональд Говард обвинен в научном подлоге и по решению суда старейшин исключен из числа преподавателей университета. Одна из важных фотографий, содержавшаяся в его труде, который обеспечил ему получение научной степени, оказалась поддельной. Его попытки оправдаться ссылкой на то, что он некритически использовал фотографию, переданную ему его недавно умершим учителем, видным ученым-профессором Пелэретом, только окончательно отталкивают от Говарда руководителей университета — создается впечатление, что он хочет выйти сухим из воды, очернив своего покойного наставника, научная репутация которого всегда считалась безупречной. Дело Дональда Говарда кажется всем предельно ясным и не заслуживающим дальнейшей траты времени.

И вдруг один из ученых колледжа — Джулиан Скэффингтон — в очередной партии тетрадей из наследства Пелэрета, пересылаемого постепенно в университет душеприказчиками покойного, находит подпись к одной из фотографий, косвенно свидетельствующую о правоте Говарда, о том, что он, возможно, и в самом деле был введен в заблуждение Пелэретом. Но самой фотографии (она, без сомнения, реабилитировала бы Говарда) в тетради нет — она вырвана кем-то. Впрочем, уже одна подпись к ней дает право пересмотреть дело Говарда.

Вокруг этого вопроса начинается острая борьба. Одни — в том числе Скэффингтон, сам Люис Эллиот и его брат Мартин — преподаватель колледжа, а затем и присоединившийся к ним видный и влиятельный ученый Фрэнсис Гетлиф — требуют пересмотра дела Говарда и восстановления справедливости. Другие — проректор Артур Браун, казначей Найтингэйл, преподаватель Г.-С. Кларк — выступают решительно против пересмотра, стремясь любой ценой защитить «честь колледжа» и боясь, чтобы слухи об этом деле не просочились за стены университета, повредив его репутации. Все это осложняется запутанными комбинациями предстоящей предвыборной борьбы, так как вскоре должны состояться выборы нового ректора и кандидатами на этот пост являются Гетлиф и Браун.

Но главное те в этом. Борьба вокруг дела о подлоге становится особенно острой из-за самой личности Говарда — из-за его политических взглядов и его характера. Дело в том, что Дональд Говард в среде преподавателей университета всегда был белой вороной — он «красный». К тому же он человек своеобразного и нелегкого характера, он резок, прямолинеен, несколько угрюм, жестко несгибаем в своих принципах и вдобавок относится к своим бывшим коллегам с явной враждебностью, с недоверием и изрядной долей презрения.

Враждебность вполне обоюдна. Противники Говарда — закоренелые консерваторы, такие как Найтингэйл, Г.-С. Кларк, бешено ненавидят его и готовы на все, лишь бы не допустить пересмотра дела и возвращения этого человека в университет. Но даже сторонники Говарда — и оба брата Эллиот, и аристократический Скэффингтон, и Фрэнсис Гетлиф — все они считают его неприятнейшей, несносной личностью, и лишь желание во что бы то ни стало восстановить справедливость заставляет их бороться за этого глубоко чуждого и антипатичного им человека.

Проговардовская партия собирает большинство голосов и добивается пересмотра, дела, но суд старейшин остается при своем мнении и отказывается восстановить Говарда в правах. Угрожая публичной оглаской дела, Скэффингтон и его друзья все же добиваются третьего суда, который происходит с участием двух юристов, представляющих обе партии. Одним из этих юристов оказывается Люис Эллиот.

Сначала обстановка складывается неблагоприятно для Говарда, но затем Люис Эллиот и его сторонники бросают на стол неожиданный для своих оппонентов козырь. Они устами Фрэнсиса Гетлифа высказывают перед судом возникшее уже давно у каждого из них подозрение, что фотография, пропавшая из тетради Пелэрета, была вырвана оттуда Найтингэйлом, который первым просматривал эти материалы в колледже. Это подозрение высказывается лишь в виде намека, но его уже достаточно, чтобы заставить старейшин решить вопрос в пользу Говарда, — они понимают, что в противном случае возможны огласка и расследование, могущие закончиться неприятными разоблачениями. Перед лицом этой угрозы репутации университета суд старейшин восстанавливает Говарда в правах, снимая тяготевшее над ним обвинение, но обусловливает его пребывание в числе преподавателей положенным ему сроком, истекающим через несколько месяцев, давая ясно понять, что срок этот не будет возобновлен. Представители того общества, которое Говард решительно осуждает и глубоко презирает, вынужденные отказаться от обвинений в его адрес, все-таки находят способ исторгнуть этого нежелательного для них человека из своей среды.

На первый взгляд читателю покажется, что Дональд Говард изображен автором с явной неприязнью, написан как бы одной черной краской. Конечно, Сноу далек от коммунистических взглядов, и политические воззрения Говарда не могут возбуждать в нем симпатий. Однако если мы примем во внимание ту призму, через которую показан в романе Говард, и тщательно присмотримся к его поведению, то этот образ предстанет перед нами в несколько ином свете.

Призмой, сквозь которую читатель все время смотрит на Говарда, является Люис Эллиот. Он рассказывает нам обо всех обстоятельствах злополучного «дела», он описывает поведение Говарда, высказывает свое мнение о нем и его поступках, передает суждения своих друзей и врагов об этом человеке. И для того чтобы учесть «коэффициент преломления» этой призмы, надо знать, что представляет собой Люис Эллиот.

Человек, сформировавшийся в этой самой консервативной университетской среде, связанный с ней крепко-накрепко и своей биографией, и родственными и дружескими отношениями, ныне преуспевающий государственный чиновник, — Люис Эллиот плоть от плоти и кость от кости добропорядочного, респектабельного английского общества своего времени. Он, конечно, «левее» таких закоренелых консерваторов, как реакционер с головы до пят Г.-С. Кларк или Найтингэйл, он способен усмехнуться по поводу аристократизма Скэффингтона и с легкой иронией думать о предвыборных интригах своего брата Мартина, он не прочь покрасоваться иной раз своим либерализмом, но либерализм этот самый умеренный и осторожный. И Кларк, и Найтингэйл, и Браун, при том, что Люис Эллиот по-разному относится к каждому из них, — это все же люди его круга, и он, несмотря на разногласия по тем или иным вопросам, всегда найдет с ними общий язык. Говард же глубоко чужд ему и стоит от него гораздо дальше, чем тот же Кларк. И совершенно естественно, что Люис Эллиот не в состоянии оценить Говарда беспристрастно и по-своему толкует его характер и его поступки. «Коэффициент преломления» оказывается довольно значительным, и образ Говарда предстает перед нами явно искаженным этой «призмой».

Но давайте проследим объективный смысл поступков Говарда, и многое в этом образе озарится иным светом. Когда ему предъявляют обвинение в подлоге, он не сразу сообщает, что пресловутая фотография была сделана Пелэретом, — он явно не хочет без достаточной уверенности чернить покойного (хотя и не очень любил его) и, лишь окончательно убедившись, что Пелэрет совершил подлог, говорит об этом суду старейшин, хотя и знает, что, не имея прямых доказательств, неизбежно восстановит против себя судей этим заявлением.

Говард знает, что правда за ним, и он не хочет изощряться в поисках доказательств — он просто рассказывает, как было дело, принципиально не желая взвешивать, повредит или поможет ему в глазах судей этот рассказ. Он скрупулезно правдив и не хочет ни на йоту отступить от правды, отказываясь во имя этой правды от выгодного для него ответа на вопрос судей, не желая делать никаких предположений, как бы благоприятно ни отразились они на его судьбе. И рядом с этой неподкупной честностью Говарда весьма красноречиво, даже комично звучит жалоба адвокатски гибкого Люиса Эллиота о том, что «на всем свете не найти свидетеля хуже Говарда». Изощренный в хитросплетениях буржуазной юстиции, знающий, что, даже не прибегая к заведомой лжи, можно осветить правду разным светом и повернуть ее выгодной для себя стороной, — Люис Эллиот не может понять «нелепой» прямолинейности Говарда.

Говард в глазах Люиса Эллиота и его друзей — груб, невежлив, нетерпим, неблагодарен и даже нахален. Но давайте опять сделаем поправку на «коэффициент преломления».

Говард и его жена Лаура приходят в дом Люиса Эллиота, чтобы убедить его в необходимости пересмотра дела. Посмотрите, как ведет себя Говард. Он не просит протекции, он не унижается перед Эллиотом, не уговаривает его ни о чем — наоборот, он непримиримо резко отзывается о тех, кто решает его судьбу в колледже, нимало не заботясь о том, что Гетлиф — друг, а Мартин Эллиот — родной брат Люиса и что подобная резкость суждений об этих людях может только оттолкнуть от него адвоката. Он и от Люиса по сути не ждет ничего хорошего для себя, понимая, что тот в конце концов гораздо ближе к его врагам, чем к нему. И позднее, когда уже вступившие в борьбу за него Люис и Мартин Эллиот приезжают к нему в школу, где он работает, Говард держится так же резко, почти враждебно, и у читателя — взгляни только он на Говарда глазами Люиса Эллиота — неизбежно возникает неприятное ощущение грубости и неблагодарности этого человека по отношению к тем, кто борется за его реабилитацию. И уж совсем грубо-неблагодарным может показаться Говард, когда в конце, узнав о благоприятном для него исходе дела, он сначала возмущается двойственностью принятого решения, а затем, в то время как некоторые из его союзников готовы продолжать борьбу, он вдруг, передумав, заявляет, что больше ничего добиваться не намерен, и уходит, даже не поблагодарив своих защитников.

Но если вдуматься в существо дела, то почему должен Говард питать благодарные чувства к этим людям? С точки зрения общественной, они глубоко чужды и враждебны ему, как и он им, — это представители того общества и тех классов, против которых он борется, В личном плане он также не считает себя чем-то обязанным им — ведь это они допустили по отношению к нему несправедливость, не пожелав досконально разобраться в его деле, объявили его мошенником, изгнали из университета, доставив ему немало огорчений и тягот. Что ж, если они теперь восстановили справедливость, да при этом еще так, чтобы все-таки избавиться от него, — неужели он должен рассыпаться перед ними в благодарностях? Это было бы для него лицемерием, которое ему органически противно, как противны ему и все эти люди — и враги и союзники — со всеми интригами в борьбе за власть, с их закоснелым консерватизмом и охранительными тенденциями, с их любовью покрасоваться своим копеечным либерализмом, с их позой «правдолюбцев», за которой он видит пошлое стремление повысить свою собственную самооценку и глубоко равнодушное отношение к делу по существу и к человеку, чья судьба стоит за ним. Явно так смотрит на все это Говард, и ему нельзя отказать в цельности натуры и в последовательности поведения.

Да и все его положение в романе — положение одиночки, попавшего в стан врагов и смело высказывающего им в лицо все, что он о них думает, не склоняющего перед ними головы, не идущего ни на какие уступки и сделки со своей совестью, — придает образу Говарда удивительную цельность. Это человек, знающий, чего он хочет в жизни, человек, стоящий на твердой позиции, прямой и непримиримый в своих взглядах и вкусах. При всей угловатости своей натуры, он на несколько голов выше таких людей, как способный на сознательный подлог Найтингэйл, как карьерист и ловкач Том Орбэлл, как хитрый политикан Артур Браун или усталый и, в сущности, глубоко равнодушный ко всему, кроме своего покоя, ректор Кроуфорд.

Нет, отнюдь не одной черной краской написал Сноу образ Дональда Говарда. Он просто показал его, как и всех остальных, глазами Люиса Эллиота, а Люис Эллиот, верный сын своего класса и своего общества, не может смотреть на Говарда иначе, чем он смотрит.

«Дело» написано Чарльзом Сноу в его обычной манере — с неторопливым развертыванием действия, с подробными описаниями событий, с глубоко скрупулезным исследованием психологии героев. Эта манера может нравиться или не нравиться читателю, может порой показаться старомодной и громоздкой, но она дает возможность автору воссоздать картины жизни, полные достоверных и убедительных деталей, и хорошо передать все оттенки человеческих характеров, В этом же романе неторопливость и обстоятельность автора, как мне кажется, удачно передают размеренный, веками устоявшийся ритм жизни университетской верхушки и как-то особенно гармонируют с обстановкой, в которой развертываются события.

Цикл романов Чарльза Сноу, видимо, будет продолжен им, — автор находится в хорошей творческой форме, и можно ожидать еще немало интересного от его талантливого пера. При этом Чарльз Сноу одновременно со своей литературной работой нередко выступает как общественный деятель, глубоко задумывающийся над судьбами современного ему общества. Часто появляются его статьи на страницах английских и американских газет и журналов, а в последние годы его фамилию мы регулярно встречаем и в советской печати.

В 1959 году он прочел в Кембриджском университете лекцию «Две культуры и научная революция», получившую широкий отклик во всем мире и опубликованную также в СССР. В этой лекции Сноу с тревогой говорит о том, что в западном мире наблюдается опасный разрыв между наукой и литературой, что культура современного западного общества теряет свое единство, как бы расколовшись надвое. Он говорит о том, что между миром науки и миром гуманитарной культуры возникает непонимание, становящееся все более трагическим, разрыв этот все увеличивается, грозя обществу многими бедствиями.

«Положение человека может быть трагическим, но положение общества не должно быть таким», — провозглашает Сноу.

Чуткий художник, пытливый наблюдатель жизни своего общества, Сноу остро ощущает, что «в королевстве датском» отнюдь не все в порядке. Он по-своему объясняет все сильнее назревающий духовный кризис западного мира. Он дает какие-то свои рецепты лечения этой болезни. Конечно, — мы, советские люди, по-другому понимаем болезни капитализма, считаем их неизлечимыми и предвидим другое их развитие — мы верим в иной путь, который изберет себе человечество в будущем. Но познакомиться с идеями и творчеством столь крупного писателя и деятеля культуры современной Англии будет небезынтересно для наших читателей.

Это тем более так, что Чарльз Сноу — один из самых честных, полных чувства ответственности художников и мыслителей западного мира, писатель-гуманист, человек, который искренне хочет содействовать идее мирного сосуществования государств с разным общественным строем, развитию взаимопонимания между Востоком и Западом. Это тем более так, что Чарльз Сноу показал себя другом нашей страны, другом нашей советской литературы и делает много для того, чтобы ознакомить с ее достижениями своих соотечественников.