Лилиан захлопнула дверь своей спальни и без сил привалилась к ней спиной. Ее не держали ноги. Она подняла голову, но почти сразу опять уронила на грудь. Боль в груди изводила, не давала дышать.

– Тебе уже давно пора быть в постели, – сказала Пенелопа, которая, очевидно, еще не ложилась – ждала кузину. – Я беспокоилась.

Лилиан закрыла лицо рукой, злясь на себя, что не может сдержать слезы. Хорошо хоть при таком тусклом свете Пенелопа мало что сможет разглядеть. Вряд ли она сумеет что-то объяснить кузине. Может быть, когда-нибудь потом…

– Прости, что заставила тебя ждать. – Лилиан быстро прошла за ширму переодеваться в надежде, что рутинная процедура поможет ей овладеть собой.

Услышав шорох, она понадеялась, что Пенелопа отправилась в постель, но когда вышла из-за ширмы, оказалось, что кузина зажгла свечи по обе стороны кровати и на столе, а сама стоит посреди комнаты, упрямо выпятив подбородок.

– Ты же не думаешь, что сможешь и дальше избегать меня, Лил… – воинственно начала Пенелопа, ткнув в кузину пальцем, но тут же осеклась. – Что случилось?

К ужасу Лилиан, слезы хлынули у нее из глаз сплошным потоком и все эмоции, которые она так тщательно старалась скрывать, вырвались наружу.

– Я шлюха.

– Что? – Пенелопа опустилась на кровать, вероятно так же потрясенная словами кузины, как и Лилиан тем, что они у нее вырвались.

Но, как говорится, слово не воробей. К несчастью, ей не за что было себя похвалить. Даже если сблизилась с Джеффри не с целью получения нужной информации и даже если в последние несколько дней вообще не вспоминала о своих поисках, она не могла отрицать, что, как только представилась возможность, задала вопрос о взаимоотношениях его родителей. И узнала, где находятся личные вещи Эдмунда Уэнтуорта.

– Я воспользовалась своими… чарами, – с отвращением к себе проговорила Лилиан, – чтобы добыть нужную информацию. Это делает меня настоящей шлюхой.

Пенелопа побледнела.

– Ты переспала со Стратфордом?

Лилиан вздохнула, поклявшись себе не говорить ничего конкретного.

– Нет… не совсем, но это уже детали.

– Очень важные детали, я бы сказала. – Пенелопа несколько мгновений внимательно смотрела на кузину. – Но ты сказала, что нашла то, за чем приехала. Значит, теперь ты можешь разгадать тайну смерти дяди Чарлза? И обнародовать правду? Разве ты не этого хотела?

– Я думала, что да.

Лилиан нервно ходила взад-вперед у изножья кровати, пребывая в замешательстве, охваченная неуверенностью в себе и горькими сожалениями, – совершенно несвойственная ей комбинация. Она не привыкла к подобным чувствам, а после смерти отца усилием воли подавляла эмоции, которые не помогали ей двигаться к поставленным перед собой целям. Сначала были годы, наполненные противостоянием всем попыткам тети переделать ее, потом – годы стремления к признанию в научном мире. Лилиан не сомневалась, что, если бы хоть раз позволила себе нерешительность или неуверенность в себе, с ней было бы покончено.

Как сейчас.

– Я не хочу причинять ему боль, – всхлипнула Лилиан.

– Тогда уходи, – разумно предложила Пенелопа.

– Не могу. Ты же знаешь, что не могу. Между прочим, отец Джеффри тоже был убит, и, возможно, тем же человеком, что и мой. А если так, он имеет право об этом знать, так же как и я.

– Ты уже называешь Стратфорда Джеффри? Однако вы сблизились…

Лилиан покраснела. Пенелопа даже не представляет, насколько права.

– Мы стали друзьями. Он оказался совершенно не таким, как я ожидала.

Да уж, далеко не таким. Лилиан не думала, что граф может быть несерьезным, ничего не знала о насмешливых улыбках, так преображавших его лицо, а уж того, что он может проявлять искренний интерес к ее работе, засыпать вопросами, и вовсе не ожидала. И уж точно не могла предположить, что он может прерваться на полуслове, уставившись горящими глазами на ее рот, а ей захочется обнять его и прижаться губами к его губам…

– Ты любишь его, – проговорила Пенелопа, и это был вовсе не вопрос.

– Что? Ты спятила? – У Лилиан перехватило дыхание, и она закашлялась.

Пенелопа выпрямилась, вытянула руку и, демонстративно уставившись на ногти, а не на кузину, заметила:

– Я-то в здравом рассудке, а вот ты ведешь себя в последнее время очень странно. Во-первых, плачешь. – Она загнула один палец. – Я никогда не видела тебя плачущей, даже когда мама доводила тебя до крайности. Во-вторых, у тебя на лице постоянно мечтательное выражение. – Второй палец. – Такое же, как было несколько мгновений назад. О чем ты думала?

Лилиан вовсе не собиралась признаваться, что думала о поцелуях Джеффри, поэтому стиснула губы и упрямо прищурилась.

– Прекрасно. Ничего не говори. Но только в последние дни ты возвращаешься после утренних прогулок с таким же выражением лица. – Пенелопа загнула третий палец. – Я никогда не видела тебя такой безмятежной, такой счастливой. Ты зря не обратила внимания на мамину челюсть, когда Стратфорд пригласил тебя играть в шарады. Она тоже заметила перемену в тебе.

Лилиан насупилась, осознав, что действительно в последнее время чувствовала себя иначе, пребывая в мире с собой или, во всяком случае, не слишком сильно чувствуя себя белой вороной. Почему? Неужели потому, что Джеффри смотрел на нее, прислушивался к ней, интересовался ее мнением?

Выдержав паузу, Пенелопа продолжила, не забыв загнуть еще один палец:

– Кроме того, ты перестала говорить о Стратфорде и не делишься со мной информацией о своей миссии. – На лице Пенелопы промелькнула сначала обида, потом зависть. – Наверное, тебе теперь есть с кем поделиться.

– Это нелепо! – возмутилась Лилиан, но, прислушавшись к себе, поняла, что никакого возмущения не испытывает.

Оставаясь наедине, они с Джеффри в основном проводили время в объятиях друг друга, но помимо этого, принимая участие во всевозможных мероприятиях, часто вели долгие разговоры. Говорили они о политической карьере графа Стратфорда, его заветной мечте дать работу и жилье бывшим воинам. А Лилиан предложила позаботиться не только о бывших солдатах, но и о бедняках вообще, но ее интересовали вопросы здравоохранения и санитарии, которые следовало решить, чтобы улучшить качество жизни людей. Джеффри внимательно обдумывал ее идеи, намечал, какие из них может включить в свои будущие предложения парламенту. Он часто шутил, что, став партнерами, они могли бы изменить мир.

– Разве все так плохо, Лилиан? – мягко спросила Пен. – Ты же сказала, что он не имеет никакого отношения к тому, что случилось с дядей Чарлзом. Разве так уж плохо полюбить Стратфорда?

– Это не плохо! – сквозь слезы воскликнула Лилиан. – Это ужасно. – Потому что, когда он с презрением отвернется от нее – а иного и быть не может, стоит ему узнать, зачем она явилась в Сомертон-Парк, – это разобьет ей сердце.

– А я думаю, что это здорово, – возразила Пен. – Уверена: это замечательно, что кому-то удалось пробить стену, которую ты вокруг себя воздвигла. Знаешь, я очень рада, что Стратфорд наконец заставил тебя чувствовать. Я боялась… – Она, не договорив, замолчала.

– Чего ты боялась?

Пенелопа некоторое время в упор смотрела на Лилиан, потом со вздохом ответила:

– Мне показалось, что смерть дяди Чарлза повредила что-то в твоей душе. Я знаю, что его смерть потрясла тебя: ты ведь всю свою жизнь его идеализировала, – и очень боялась, что ни одному мужчине не удастся найти путь к твоему сердцу.

Лилиан ошеломили слова кузины, и она попыталась свести все к шутке, чтобы снять напряжение.

– С каких пор ты стала такой проницательной? Быть может, у тебя открылся дар ясновидения?

Но Пен ее не поддержала – лишь раздраженно скрипнула зубами, – и Лилиан задумалась. Да, утрата отца стала для нее огромным испытанием, но это не имело никакой связи с ее решением не вступать в брак. Муж вряд ли позволит ей воплотить в жизнь ее мечту, ведь мужчины ждут от своих жен, чтобы вели хозяйство и рожали детей, а не торчали в лаборатории.

В ее жизни не было после смерти отца никаких мужчин. Она держалась в стороне ото всех, даже от своего дяди – маркиза Беллшема, который все годы всячески старался помочь племяннице.

Почему? Потому что любовь приносит слишком большую боль, особенно когда теряешь любимого человека. Достаточно вспомнить, что стало с ее отцом после смерти мамы и что стало с ней после утраты отца. Она не желала опять переживать такую боль.

Вот только думать об этом в данный момент вряд ли стоит. Да и Пен явно ожидала от нее какой-то реакции.

– Мне… нравится Джеффри: думаю, он хороший человек, – но это все, что я к нему чувствую.

Пенелопа прикусила губу, как будто хотела сказать больше, но не решилась, и после долгого молчания пробормотала:

– Ну, если ты так говоришь…

– Только так.

– Что ты собираешься делать, когда найдешь то, что ищешь?

К горлу подступил болезненный комок, мешавший и дышать, и говорить.

– А у меня есть выбор? – прошептала Лилиан. – Расскажу Джеффри всю правду.

Лилиан опустила штору, отгородившись от яркого света начала дня. Удостоверившись, что Джеффри и еще несколько мужчин уехали на утреннюю охоту, она решила приступить к поискам.

Лилиан никак не могла уснуть – не давали покоя мысли о том, что ей уже известно и что только станет. Немалое место в ее мыслях занимали и часы, проведенные с Джеффри, и разговор с Пенелопой.

А если это любовь? Не то чтобы она знала, что это такое: всю жизнь она окружала себя бесстрастной логикой науки и никогда не помышляла ни о чем другом. Понятие любви было так же чуждо ей, как, например, концепция электрохимического дуализма для какой-нибудь леди Джейн.

Что такое желание, Лилиан понимала: пусть она и не испытывала ничего подобного раньше, но все же это естественное явление, нормальная физическая реакция на раздражители. Но любовь?

С зажженной свечой в руках она потихоньку вышла из комнаты и направилась к книжному шкафу в коридоре. Вытащив четвертую книгу справа, достала из кармана ключ, вставила в замочную скважину и повернула. Щелчок – дверь открылась, и Лилиан вошла в потайной ход.

Здесь было довольно прохладно. И еще Лилиан угнетало то, что сегодня не было утренней прогулки с Джеффри. И больше не будет. Никогда.

Она прошла первый поворот, куда следовало свернуть, чтобы попасть в кабинет, и направилась в тоннель, который вел к комнатам членов семьи. Подойдя к первой двери, она прижала к ней ухо и прислушалась. Ей не была известна толщина двери, и поэтому она не могла быть уверенной, что услышит хотя бы звук, даже если в комнате полно народу. А «глазка» в двери не предусмотрели.

Выждав несколько минут и ничего не услышав, она вставила в замочную скважину ключ, который ей дал Джеффри, понадеявшись, что он открывает все двери, и повернула по часовой стрелке. Замок щелкнул – дверь открылась.

Лилиан вошла в яркую комнату, оформленную в красных тонах. Над камином висел большой портрет леди Уэнтуорт. Надо полагать, это гостиная графини.

После того, что ей поведал старый камердинер, Лилиан считала графиню первой подозреваемой. Даже собственный сын считал ее лживой лицемеркой. Не исключено, что смерть ее отца как-то связана с графиней, а не с покойным графом.

В такой гипотезе был смысл. Никто и никогда не заподозрит в злом умысле женщину, и в первую очередь мужчины, считающие, что женщины ничего не могут замыслить, потому что у них нет мозгов. Лилиан знала в своей жизни только одного мужчину, который был иного мнения, – своего отца. Если леди Уэнтуорт виновна в смерти ее отца, то могла неделей позже убить и своего мужа – возможно потому, что он раскрыл ее тайну. Что ж, все складывается.

Лилиан подошла к письменному столу, но, открыв ящик, обнаружила только письменные принадлежности и промокательную бумагу, а ей нужен был образец почерка. Во втором ящике обнаружилась стопка бумаги. Она ее вынула, но рассмотреть сразу побоялась – вдруг почерк совпадет?

Мысленно выругавшись, Лилиан взяла первый листок: список имен, – а присмотревшись, поняла, что это перечень потенциальных невест. Девятнадцать имен, включая ее собственное, были написаны одним почерком, еще три – другим. Последний ей уже доводилось видеть – это почерк Джосслина Уэнтуорта.

На следующей странице оказались краткие записи о каждой кандидатке: «Приданое 50 тыс. ф. ст.», «Племянница герцога Кларендона», «Ужасные манеры за столом, но имеет пятерых братьев»… Рядом с некоторыми именами стояли звездочки – Джейн Нортумберленд например. Все эти заметки были сделаны графиней, но почерк был не тот, который искала Лилиан. Она выдохнула и поняла, что все время, пока просматривала бумаги, сдерживала дыхание. Тупик.

Любопытство заставило ее найти свое имя и посмотреть, что графиня написала о ней. «Сирота, выскочка, совершенно неподходящий вариант». Лилиан улыбнулась: все верно.

Бегло осмотрев комнату и не заметив ничего интересного, она аккуратно вернула все, что брала в руки, на свои места и покинула помещение.

Теперь надо было найти комнату, куда убрали вещи покойного графа, а для этого придется заходить в каждую.

Она прижала ухо к первой двери и услышала женские голоса. Вероятно, это была комната графини, поскольку примыкала к гостиной. Лилиан перешла к следующей двери. Убедившись, что оттуда не доносится ни звука, она вошла и, едва переступив порог, сразу поняла, что это комната Джеффри. Казалось, он где-то рядом: в воздухе витал его запах, всегда приправленный ароматом мяты. Запах вызвал приятные воспоминания, и по телу Лилиан разлилось тепло, а затем выступила и влага между ног. Мысленно девушка возмутилась: неужели такой малости достаточно, чтобы возбудить в ней чувственный голод?

Лилиан с трудом заставила себя сосредоточиться на деле и осмотрелась. Богатые шелковые обои, большая кровать, мебель простая, но крепкая. Обстановка спартанская, хотя и элегантная. Отражение характера хозяина комнаты.

Кровать обита толстым плюшем. Цвет насыщенный, навевающий ассоциацию с горячим шоколадом. Покрывало отброшено, простыни смяты и еще хранят отпечаток крупного тела. Похоже, Джеффри последовал ее совету и снова стал спать на кровати, а не на полу. Не устояв перед искушением, Лилиан наклонилась к подушке и вдохнула впитавшийся в ткань его запах – специй и мяты.

Каково это, интересно, каждый день, просыпаясь, чувствовать его запах?…

Идиотка! Зачем мучить себя и мечтать о том, чего никогда не будет?

Поддавшись женскому любопытству, Лилиан опустилась на колени: захотелось узнать, укрепил ли он матрас, как она советовала, – и ей сразу бросилась в глаза книга в черном кожаном переплете. Она залезла под кровать и, вытащив книгу, сразу поняла, что это та самая, из-за которой она едва не сломала себе шею. С тех пор она постоянно высматривала книгу, но так нигде и не увидела. Оказывается, Джеффри унес ее в свою комнату.

Значит, он все-таки что-то скрывает? Лилиан не могла себе этого представить, тем более после их страстных объятий, поцелуев… Она же ведет поиски не только для себя, но и для него.

Положив книгу на кровать, она, глядя на нее, думала, что, возможно, перед ней именно то доказательство, которое она так долго искала. Собравшись с духом, Лилиан открыла книгу. Теперь она узнает, чего, по мнению Джеффри, не должна была видеть.

Сначала Лилиан не поверила своим глазам и перевернула одну страницу, затем другую. О призрак сэра Исаака! Как ни сдерживалась, эмоции вырвались наружу.

Да и как тут не рассмеяться, если это был вовсе не гроссбух с колонками цифр или компроматом, а книга офортов, причем в высшей степени эротических, прекрасно выполненных, насколько она могла судить. На каждой странице было изображение совокупляющейся пары в определенной, порой самой немыслимой, позе.

Неудивительно, что Джеффри не желал ей это показывать и так старался отобрать у нее эту книгу.

Лилиан покраснела, вспомнив, как попыталась сбежать из библиотеки и унести книгу с собой. Может быть, он подумал, что она уже открывала ее? Тогда, наверное, посчитал ее весьма шустрой особой. Ее губы скривились в неохотной улыбке. Он оказался прав.

Положив книгу на то же место, где обнаружила, она села на пол, обхватила колени и задумалась. Ничего из того, что она ожидала обнаружить в Сомертон-Парке, не оказалось. Возможно, она ошибается и в прочем. Не исключено, что этот момент абсурда – знак свыше, указывающий на то, что ей следует прекратить все это и вернуться к нормальной жизни.

Если отказаться от поисков, то не придется рассказывать Джеффри, что она его обманула. Да. Она сможет остаться для него приятным воспоминанием. Лилиан кивнула. Конечно, она должна рассказать Джеффри то, что узнала от Уизерспуна о его отце. Она сама лишилась отца в результате преступления и не может оставить Джеффри в неведении. Уизерспун по собственной инициативе выложил ей эту информацию. Поэтому ей не придется ничего объяснять. А потом, не исключено, что они с Джеффри смогут…

Смогут что? Продолжать тайно встречаться, как сейчас? Лилиан опустила голову на колени. Нет, конечно. Через два дня гости разъедутся. Она покинет Сомертон-Парк и вернется к своей одинокой жизни. Джеффри скорее всего женится на леди Джейн или на другой девице, похожей на нее, у которой будут нужные ему связи и которая посвятит все свое время ему – станет хорошей женой и матерью.

Он будет счастлив и сделает многое для своей страны. Она тоже, хотя и в меньшем масштабе.

Так и следует поступить, решила Лилиан и встала.

Но только сначала она заглянет еще в одно место. Последнее. Она не сможет жить в мире с собой, если оставит последний камень неперевернутым. Она отыщет личные вещи Эдмунда Уэнтуорта, и если они тоже не приведут ее к разгадке, тогда на затее будет поставлен крест и она позволит себе насладиться последними днями с Джеффри.