Дона Антония сидела у окна, уронив письмо от сына на колени, и смотрела на голубую гладь залива. Самые противоречивые чувства теснили ей грудь. Да и как могло быть иначе? Она только что получила приглашение на свадьбу...
О влюблённости сына, а вернее, о его любви, она знала давно. Сын писал ей о своей невесте Нине не однажды, и она сама несколько раз посылала ей приветы, а потом даже писала ласковые письма. Но это происходило ещё в те времена, когда был жив её муж, с которым и она, и сын были в ссоре.
Антония прекрасно знала, что суровый отец не одобрит выбора Жозе Мануэла, и хотела поддержать мальчика, остаться с ним в хороших отношениях. Она не принимала влюблённости Жозе Мануэла всерьёз, тем более, что о женитьбе речь не шла.
После того как муж умер и уладились дела с наследством, Антония написала сыну. Она надеялась, что Жозе Мануэл сразу же приедет к ней, возьмётся за управление хлебопекарнями, а она найдёт ему невесту и женит его. В ответ она получила очередное восторженное послание о Нине и перечисление дел, которые не пускают его в Рио. Получение диплома, в самом деле, было серьёзным основанием для того, чтобы отложить приезд. А что касается восторженных излияний, то она на них не обратила особого внимания: любые молодые восторги рассеиваются, как дым. Время, казалось, работало на неё: Жозе Мануэл, хоть и не приехал к матери, но благополучно закончил учебу и получил диплом. Влюблённость не стала помехой профессиональной карьере сына, и Антония сочла это лишним признаком того, что бедная, но красивая Нина не опасна.
Она всё ждала известия о приезде сына, а он не торопился приезжать. Ожидание было для неё мучительно, она сердилась, обижалась, потом привыкла к своему новому положению вдовы, и, привыкнув, нашла в нём немало приятного. Она оценила свою независимость, самостоятельность, и уже не так хотела приезда сына, как раньше: сын стал бы вмешиваться в её дела, с ним бы пришлось считаться. Они продолжали обмениваться письмами. В какой-то миг Жозе Мануэл отчаянно захандрил, похоже было, что молодые люди поссорились или даже расстались. Жозе Мануэл замолчал. И она стала переживать за него. Жалея сына, Антония стала хотеть примирения, и даже свадьбы, видимо, уж очень сильно переживал и убивался её мальчик. Тогда она даже написала ласковое письмо невесте и выразила надежду, что столь долго откладываемая свадьба, наконец, состоится... Потом снова были письма с похвалами Нине, и Антония успокоилась: дело пошло на лад. Отношения вновь вошли в свою колею. Значит, можно было о них не думать. И вдруг известие о свадьбе! Антония сидела и пыталась понять, как же она относится к женитьбе сына...
Жозе Мануэл написал, что его свадьба будет настоящим праздником для тех людей, с которыми он многие годы прожил бок обок и, которые стали для него настоящими друзьями. Антония не совсем поняла, каких именно людей он имел в виду. Своих коллег по университету? По пансиону?
Потом она подумала, что, может быть, Жозе Мануэл нуждается в деньгах и, таким образом, деликатно просит их у матери? Однако тон письма был счастливым, бодрым. Антония задумалась: свадьба потребует больших расходов. На что же рассчитывает её сын? Наверняка на её помощь. Тогда почему ничего не просит? Или, может быть, полагается на её понятливость? Антония вдруг поняла, что совсем не знает своего сына. Не представляет, чем и как он живёт. Его жизнь для неё — сплошная загадка, и ответ она получит только на месте, увидев, как живёт её сын, познакомившись с его невестой.
Встреча и радовала, и пугала Антонию. Она стала вспоминать свою свадьбу, свою свекровь, как та повела себя и была ли виновата в разладе между ней и мужем. Припомнив прошлое, она вновь пришла к решению, к которому приходила всегда, когда вспоминала мужа: он один был во всём виноват! Его властный нетерпимый характер сделал их семейную жизнь невыносимой. Он тиранил её, тиранил сына, и свекровь была тут совершенно не причём. Она скорее пыталась смягчить его необузданный нрав, но ей это не слишком-то удавалось. Потом Антония задумалась о характере Жозе Мануэла, порадовалась, что он пошёл в неё, а не в отца, иначе его будущей жене пришлось бы несладко. Она попыталась представить, как они будут жить все вместе. Наверное, ей придётся тактично обучить бедную девочку хорошим манерам, которых, наверняка, у той нет. И одеть её нужно будет с подобающим вкусом. Да и внуков лучше бы сразу отдать в хорошие руки, чтобы не унаследовали вульгарности матери. В том, что её будущая невестка вульгарна, Антония не сомневалась. Словом, Антонии предстояли большие труды и хлопоты, за что она немного сердилась на сына. Ведь в таком важном деле, как женитьба, он мог бы посоветоваться с матерью, хуже от этого никому бы не было. Ну да ладно! Она справится и с этой нелегкой работой. Жозе Мануэл пишет, что его невеста — настоящий бриллиант. И она, Антония, сумеет отшлифовать этот бриллиант, чтобы он сиял ещё ярче.
Антония подумала, что, пожалуй, уже тяготится одиночеством и с гораздо большим удовольствием встанет во главе большой семьи, чем во главе хлебопекарного производства. Ей даже подумалось, что совсем неплохо иметь невестку из бедных: такие девушки бывают трудолюбивыми и благодарными. Чем плохо, если невестка, чувствуя себя обязанной свекрови, будет во всём угождать ей? Словом, посидев и подумав, Антония окончательно примирилась с будущей женитьбой сына.
Поднявшись с кресла, в котором она только что расслабленно сидела, Антония вновь стала той деятельной энергичной женщиной, которую так в себе ценила. После того как она справилась с пекарнями и стала получать от них немалый доход, Антония стала относиться к себе с величайшим уважением. И оно было, безусловно, заслуженным.
Антонии предстояло привести все дела в порядок, раз она собиралась отсутствовать достаточно долго. Предстояло дождаться и точной даты свадьбы, которая ещё не была определена. А пока Антония не жалела времени на то, чтобы найти будущей невестке достойный подарок, и остановилась в конце концов на изысканной камее, которую с первого взгляда оценят знатоки. Невеста наверняка её не оценит, но зато Антония уже сейчас начнёт воспитывать в ней вкус.
Между тем дату свадьбы определить было не так-то просто. Мадалена и Жозе Мануэл хотели, чтобы венчание состоялось в церкви. А Нина отказалась от венчания наотрез.
— Вся в отца, вся в отца, — причитала Мадалена. — Он тоже был этот... как его... атеист!
Джузеппе именно так называл себя, когда речь заходила о церкви, и Мадалена запомнила это слово с юности. Может быть, по отношению к Джузеппе это и было правдой, но что касается Нины... Она выросла среди людей, которые, может, и не часто ходили в церковь, но относились ко всем обрядам с уважением и, не соблюдая их, называли себя грешниками. Точно так же относилась к церкви и Нина, и, если отказывалась от венчания, то не из неверия или пренебрежения к церковному обряду, а потому что чувствовала себя недостойной его: войти в церковь в белом платье имела право невинная девушка, а она уже познала земную любовь с Жозе Мануэлом.
— Но, ты же, фактически стала моей женой, — убеждал её Жозе Мануэл. — И только как к жене я к тебе и отношусь. Бог это видит, знает, мы не совершаем никакого греха, мы только просим благословить наш союз, чтобы он был долгим, счастливым, чтобы ты родила мне детей, и они тоже были счастливы.
Жозе Мануэл тоже ходил в церковь от случая к случаю и не мог причислить себя к набожным людям, но женитьба представлялась ему таким важным событием, что он и помыслить не мог, как можно было обойтись без установленного веками обряда. Он повторял, что любящие люди женятся единственный раз в жизни, и этот день должен запомниться всем и навсегда.
Мадалена со своей стороны тоже убеждала дочь, что она должна войти в церковь в белом платье. Соседки немало судачили по поводу Нины, то записывая её в старые девы, то обсуждая её ночные, крамольные свидания с ухажёром. Мадалена хотела утереть нос всем этим злыдням: пусть полюбуются, как её красавица дочь в кружевах и атласе выйдет из церкви под руку с богатым мужем, а потом погуляют у неё на свадьбе и выпьют за её здоровье.
— У нас с твоим отцом свадьбы не было, венчались под кустом тамариска, как говорится. И что хорошего вышло? Ты всю жизнь только об отце и горевала. А он — о нас с тобой. Я уверена, будь твой отец рядом с нами, он первый бы сказал: венчайся, дочка, в церкви.
Уговоры жениха и матери не пропали втуне, Нина, в конце концов, согласилась. Мадалена и Жозе Мануэл вздохнули с облегчением и взялись за дальнейшие хлопоты.
Мадалена занялась платьем, а Жозе Мануэл — поисками священника.
У самой Мадалены даже подвенечного платья не было, вернее, было, но уж очень простенькое... Поэтому она мечтала, чтобы у Нины платье было самое красивое. Но где же его взять? На красивое платье денег у неё не наберётся. И тут она вспомнила, что совсем недавно стирала для соседки свадебное платье её дочери. До того чудное платье, глаз не оторвёшь! Соседка из богатых, дочка удачно вышла замуж, живёт с мужем счастливо, так отчего же не одолжить для свадьбы её наряд? Сеньора Нероли Мадалене не откажет, такой второй прачки, как Мадалена, ей не найти. А платье это всем невестам на зависть! Если молоденькая Нероли, невеликая красавица, выглядела в нём принцессой, то уж Нина точно будет королевой!
Но попросить платье Мадалена решилась не сразу. Такую-то красоту! Как-то неловко было, неудобно. Хоть и убеждала себя, что свадебное платье шьётся на один раз, но почему бы ему не послужить дважды? Потом всё-таки попросила. И получила желаемое. Нероли знала Нину с детства, и была рада её счастью. В благодарность Мадалена позвала соседку с дочкой и зятем на свадьбу, и они охотно приняли приглашение. Нину в квартале любили, с симпатией относились и к Жозе Мануэлу, так почему же не потанцевать и не повеселиться по такому приятному поводу?..
Народу набиралось на свадьбу много, чуть ли не весь дом. Одним Мадалена хотела рот заткнуть, другим — за добро добром отплатить. А как иначе? Почти всю жизнь прожили Мадалена с Ниной в этом доме. Многие помогали Мадалене, пока она одна растила дочку, — кто часок посидел, кто тарелку супу налил, кто платьишко, которое мало стало, отдал. Мадалена добра никогда не забывала, и, если вместе горе мыкали, то, как же можно радостью не поделиться? Соседки были подругами Мадалены, а их дети — друзьями Нины, вместе в одном дворе бегали, пылью посыпались, водой поливались. Вот и выходило, что нужно было столы во дворе расставлять и всех созывать.
— Не нами заведено, не при нас и кончится, — говорила Мадалена Жозе Мануэлу, — такой здесь у нас обычай, чтобы все праздники вместе праздновать, все события отмечать.
— Я только рад буду, — отвечал Жозе Мануэл. — Мы с Ниной такую тарантеллу спляшем, что всем жарко станет.
Мадалена всё больше привязывалась к зятю — характер добрый, открытый, человек неломливый, сговорчивый, — она была довольна. Но таила про себя, что ехать с молодыми в другой город не собирается, что так и будет жить среди своих, в этом же доме, в этом же квартале. Знать им было об этом необязательно. Пусть сначала поженятся, а она после свадьбы всё им скажет.
Нина, увидев платье, ахнула. В жизни она не видела подобной красоты! А примерила, и вовсе не могла глаз от себя оторвать: настоящая фея из сказки!
— Вот такой и должна быть невеста на свадьбе, — сказала дочери Мадалена. — Войдёшь в церковь под звуки органа, будто из земной жизни в рай небесный, и запомнишь этот день на всю жизнь. И тебя все запомнят, какой ты была красивой и счастливой. Как кто вспомнит, так добра и пожелает, и тебе новая капелька счастья перепадёт.
Нина слушала мать и улыбалась не без лукавства. Не слишком-то верила она во все эти приметы, но, видя в зеркале себя такой красивой, больше не возражала против венчания.
У Жозе Мануэла были свои проблемы. Он никак не мог найти сговорчивого священника, который обвенчал бы их как можно скорее. Священники относились к обряду венчания серьёзно, удивлялись легкомыслию молодёжи в таком важном вопросе, принимались объяснять, откуда взялся установленный порядок.
— Поначалу нужно в церковь походить, от грехов очиститься, исповедаться, — говорил Жозе Мануэлу старенький священник, первый, к которому он обратился. — Молодежи всегда есть в чём покаяться. Скажешь, что никаких грехов не накопил?
Жозе Мануэл отрицательно замотал головой — никаких, мол.
— Не поверю! — улыбнулся священник. — Вот исповедаетесь вы, очиститесь от грехов былой жизни, примите причастие, и мы огласим в церкви помолвку. А потом уж через полгода и венчание назначим. За это время вы подумаете хорошенько, подходите ли друг другу, чувства свои проверите, подготовите себя к семейной жизни и войдёте в храм женихом и невестой.
Жозе Мануэл приуныл. Он и без того долго дожидался Нину, очень долго, и ждать ещё полгода был не намерен! За полгода Нина могла опять передумать. А если не передумать, то забеременеть. Мадалена ему бы не простила этого. Словом, полгода отсрочки Жозе Мануэла никак не устраивали. Со следующим священником он начал разговор по-иному.
— Отец мой, я хотел бы пожертвовать вашему приходу изрядную сумму денег на сирот, — сообщил он.
— Благая мысль, сын мой, — добродушно отозвался священник и выжидательно посмотрел на гостя. По опыту он знал, что ни один дар от прихожанина не бывает бескорыстным. А этот молодой человек и прихожанином его не был, совершенно неизвестный пришелец со стороны.
— Я хотел бы попросить вас обвенчать меня с моей невестой, — продолжил Жозе Мануэл. — Мы с ней не часто в церковь ходим, но к семейным узам относимся очень серьёзно, поэтому не хотим ограничиться гражданским браком.
— Похвально, сын мой, похвально, а есть какие-нибудь основания торопиться? — священник проницательно посмотрел на молодого человека.
— Никаких, кроме нетерпеливого желания молодости быть вместе, — отозвался Жозе Мануэл. — Я так долго ждал её, — жалобно прибавил он, и священник невольно улыбнулся его искренней непосредственности. Молодой человек внушал ему симпатию.
— Ну что ж, если бумаги у вас в порядке, то я исповедую вас и обвенчаю без предварительного оглашения, — согласился священник.
Жозе Мануэл полетел как на крыльях к Нине.
— Исповедоваться? Ни за что! — заявила она. — Мои грехи — это мои грехи, и я не хочу в них каяться.
Жозе Мануэл схватился за голову.
— Но ты понимаешь, что без исповеди нас не обвенчает ни один священник? — упавшим голосом спросил он.
— Значит, не будем венчаться, — твёрдо ответила Нина.
— И что дальше? А дети? На них будут смотреть, как на незаконнорожденных. Ты этого хочешь? — вконец отчаявшись, спросил жених.
— Что ты такое говоришь? — Нина возмущённо посмотрела на него. — Какие глупости! Детей мы будем крестить, и никто нам слова не скажет. Я хочу, чтобы всё было по совести, а не потому, что так принято, — стояла на своём Нина. — Или ты со мной не согласен?
— Не согласен, — упрямо заявил Жозе Мануэл. Он понял, что настал решительный момент: если сейчас он не убедит Нину, то свадьбы не будет, помолился про себя и торжественно произнёс: — Я хочу, чтобы Бог благословил наш брак, наших детей. Чтобы соединил нас и для земной жизни, и для небесной. Я не хочу расставаться с тобой никогда!
Он говорил, и в его голосе звучала такая страсть, такая убеждённость, что Нина не могла остаться к его словам безразличной.
— Я буду рад покаяться во всех своих грехах, — продолжал Жозе Мануэл. — Вступая с тобой в брак, я хочу быть совершенно чистым.
— Не знаю, в каких грехах будешь каяться ты, — заговорила Нина, почувствовав, что в ней вновь поднимается возмущение, — но мне-то придётся каяться в том, что я полюбила тебя! Наша любовь и есть грех в глазах церкви! А я так не считаю! Теперь ты можешь меня понять?
— Глупышка моя! — Жозе Мануэл крепко обнял Нину. — Какой на нас грех, если мы решили пожениться и всегда быть вместе? Мне кажется, ты у меня просто святая, поэтому мне непонятно, с чего ты вдруг исповеди испугалась?
Нина задумалась: действительно, с чего? И чем больше она думала, тем меньше себя понимала.
— Я, наверное, испугалась, потому что никогда не исповедовалась, — призналась она. — Испугалась, что священник меня осудит.
— А чего ему тебя осуждать? — удивился Жозе Мануэл. — Он тебя благословит. Может, ты себя не можешь простить? Может, считаешь себя греховной и недостойной счастья? Скажи, моя радость! Скажи!
Нина опять задумалась. И вынуждена была признать, что и в самом деле что-то подобное чувствует.
— Бедняжка моя! А на вид, такая в себе уверенная! Неужели ты не веришь, что я всерьёз тебя люблю? А я люблю! И мы будем с тобой счастливы! Поверь! — Жозе Мануэл рассмеялся. — Ты меня успокоила. Теперь я понял, почему ты от меня бегала. Но я тебя поймал. И больше не отпущу.
Потом он посмотрел на неё и сказал:
— Ты видишь, мне ты уже исповедалась, и тебе это пошло на пользу. А если ты исповедаешься священнику, то он успокоит твои страхи и твою душу ещё лучше.
— Нет, не успокоит, тебя я люблю, а священника... — и они оба расхохотались. Вопрос с венчанием и исповедью был решён.
Жозе Мануэл, поцеловав невесту, отправился договариваться о венчании. Наконец-то был определён день свадьбы, и о нём Жозе Мануэл поторопился сообщить матери.