Ципора с болью смотрела на Камилию, худую, бледную, с выпирающим животом и красными от слёз глазами... Она прекрасно понимала состояние дочери. Ждать ребёнка и остаться без мужа — кто бы не заплакал от такого горя? Что ждёт Камилию? Что ждёт её малыша? Материнское сердце надрывалось от сострадания. Чего бы только не сделала Ципора, лишь бы утешить дочку. Она была готова на всё. Но какой толк был от её готовности, любви, преданности? Она сама чуть не плакала, понимая, что бессильна, что ничем не может помочь...
Камилия бродила по дому как призрак. Всё у неё валилось из рук.
— Бедное мое дитятко, — горевала Ципора и проклинала тот день, когда муж привёл в их дом итальянца.
— Лучше бы чуму! — шептала она. — Не так бы мучились!
Но потом она начинала думать о внуке, который должен был уже совсем скоро родиться, о том, что у них, слава Богу, есть, на что его прокормить и выучить, и уже сердилась на дочь: почему она льёт слёзы из-за какого-то прощелыги и не думает о ребёнке, родной кровиночке? Только о ребёнке и положено думать будущей матери. Она должна хорошо кушать, много гулять и радоваться тому, что Бог благословил её и послал потомство.
Когда Ципора пыталась сказать это дочери, Камилия смотрела на неё пустыми глазами и словно бы не слышала. Она была сосредоточена на одном — на своём ожидании. Но ждала она не ребёнка, а Тони, одного только Тони, днём и ночью ждала любимого Тони.
Когда Тони наконец пришёл их навестить, она мгновенно вернулась к жизни. Щёки порозовели, глаза заблестели, Камилия вмиг похорошела, расцвела, ожила. Ципора глазам своим не верила: да может ли такое быть? Будто выпила волшебный напиток!
Так оно и было, волшебство кружило голову Камилии, и называлось это волшебство любовью.
Мать и отец надеялись, что после визита Тони дочь успокоится, займётся собой, засядет шить приданое малышу, и дни потекут мирно и радостно в неизбывных хозяйственных хлопотах. Но не тут-то было!
Апатия у Камилии в самом деле прошла, она очнулась и занялась бурной деятельностью, но совсем не той, о какой думали её родители. Она принялась выяснять, где поселился Тони. Да так энергично, что на поиски ушло совсем немного времени. Через два дня она уже знала, что муж живёт у приятеля на окраине Сан-Паулу. Камилия удивлялась сама себе: чего она медлила? Столько времени потеряла даром. Нужно было пуститься на поиски сразу же. Они давно были бы уже вместе!
Она словно бы забыла об их ссоре. О нежелании Тони продолжать семейную жизнь. О причинах этого нежелания. Как только она узнала адрес, ей стало всё казаться простым и ясным. Дело было совсем не в ней, не в Камилии, Тони захотел жить самостоятельно, вот и всё!
Камилия тут же принялась собирать чемодан.
Ципора попыталась отговорить дочь от необдуманного решения. Она прекрасно помнила, как Камилия точно так же собирала чемодан, чтобы отправиться в мастерскую Агостино. И что из этого вышло? Последствия этого решения они расхлёбывали до сих пор. И конца им не предвиделось...
Однако никакие уговоры Ципоры не подействовали. На все доводы матери Камилия механически повторяла одно и то же:
— Я должна быть там же, где мой муж.
Ничего другого, добиться от неё было невозможно.
В конце концов, как и в прошлый раз, Ципора махнула рукой.
— Поступай, как знаешь, — с чувством безнадёжности сказала она, — но думай сейчас больше не о муже, а о ребёнке!
С таким напутствием Камилия вновь покинула родительский кров, но вряд ли услышала материнское слово. Главным в жизни Камилии был Тони. Если бы ребёнок помог ей удержать его, если бы Тони сидел возле неё, гладил бы её живот и повторял, что ждёт, не дождётся сына, Камилия тоже ждала бы ребёнка с нетерпением. Гадала бы, кто родится. Боялась, что будет дочь, а не сын. Она бы преисполнилась ощущением важности происходящего. Будущий ребёнок стал бы для неё центром мира.
Но ничего подобного не произошло. Тони жил своей жизнью, оставив Камилию подурневшей, с испорченной фигурой. Её тошнило, ей плохо спалось. Она стала неуклюжей, неловкой, слезливой, обидчивой. Словом, будущий ребёнок стал для неё причиной множества неудобств и неприятностей. И она чувствовала только эти неприятности, а об остальном просто не задумывалась.
Вместе с тем будущий ребёнок был для неё возможностью вновь наладить семейную жизнь с Тони. И поэтому она, взяв чемодан и гордо выпятив живот, двинулась на очередную встречу с будущим счастьем.
Узнав, что дочь снова ушла из дома, Эзекиел принялся ругать жену:
— Как ты посмела отпустить её? Ты что, не понимаешь, чем всё это может кончиться? Ты всегда была самой разумной женщиной, Ципора! Что с тобой произошло? Я не могу вас оставить дома одних без того, чтобы что-нибудь не случилось!
Ципора молча, с упрёком смотрела на мужа: как он смеет ей это говорить? Выходит, это она виновата в несчастье их дочери?! Она считала совсем по-другому.
Считать-то считала, но ссориться не собиралась: Ципора и в самом деле была разумнейшей женщиной на свете. Однако взгляд её был так выразителен, что Эзекиел понял, о чём думает жена, и сказал, понурившись:
— Извини! У меня сердце болит за нашу Камилию и её будущего ребёнка! Если бы я знал, как всё повернётся, то я бы этого Тони на порог не пустил. А если бы и пустил, то держал бы в магазине за прилавком, хоть никаких способностей к коммерции у него нет, и не было!
— Дело не в тебе, дорогой! Ты сделал для дочери всё, что мог. И даже не в Тони. В чём его можно упрекнуть? Он такой, какой есть, у него всё на лице написано, — вздохнула Ципора. — Дело в Камилии. Разве могла разумная девушка пожелать себе такого мужа? Мало ли что говорит нам сердце. В житейских делах оно плохой советчик. Для счастья в жизни нам дан разум. Разумная женщина и несчастье превратит в счастье, а неразумная измучит всех вокруг и сама измучится.
Эзекиел согласно закивал и обнял жену: его Ципора при любых обстоятельствах оставалась самой разумной женщиной, он много раз убеждался в этом, и благодарил судьбу за то, что сделал правильный выбор.
Не жалела о своём выборе и Ципора, хотя в молодости она тоже изведала сердечные бури. Оба они жалели свою дочь, которой досталось такое страстное и неуёмное сердце, и не понимали, чем и как можно помочь ей.
Камилия появилась в комнате Жозе Мануэла совершенно неожиданно. Он с изумлением уставился на беременную женщину с чемоданом, не сомневаясь, что она ошиблась дверью, и приготовился забрать у неё чемодан и проводить туда, куда она скажет.
— Простите, но я буду жить здесь, — твёрдо заявила нежданная гостья, — я буду жить вместе со своим мужем Тони.
Жозе Мануэл потерял дар речи, но потом всё-таки попытался встать на защиту собственной территории.
— Мне кажется, что тут и для двоих маловато места, — сообщил он. — А уж для троих... Поскольку предполагается и третий...
Он выразительно покосился на живот Камилии.
— Это наше дело, — безапелляционно подхватила она, — мой муж и я...
— Находитесь в комнате, которую снимаю я, — уже гораздо твёрже произнёс Жозе Мануэл. — И я пока ещё никому не говорил, что собираюсь сдавать часть этой жалкой комнатёнки. Кстати, когда мой приятель Тони вселялся ко мне, он ничего не говорил по поводу семьи и тем более — её прибавления...
— Как? Он не говорил, что женат? — поразилась Камилия. — И про ребёнка ничего не говорил?
Эго сообщение было для неё тяжким ударом, лицо её исказилось, из глаз были готовы политься слёзы.
Жозе Мануэл подумал: ну и ну! Только этого мне не хватало! Дёрнул меня чёрт задержаться сегодня дома!
— Ну вот что, милая, свои проблемы вы разрешайте с мужем. Жить вам тут негде! Против вашего присутствия на моей территории я решительно возражаю. И Тони скажу то же самое. Если вы собираетесь жить вместе, немедленно подыскивайте себе помещение!
— А пока немедленно принесите мой чемодан снизу! — распорядилась Камилия, уже справившись с собой и решив, что будет бороться за своё счастье до конца.
И Жозе Мануэл послушно спустился вниз, взял чемодан и собственноручно внёс его в комнату, против вселения в которую только что так категорически возражал. После чего Камилия расположилась отдохнуть на его постели, поскольку та была единственной в комнатенке, а Жозе Мануэл тихонько покинул помещение, почёсывая затылок. Жизнь преподнесла ему очередной сюрприз, и с ним нужно было как-то сжиться. Через секунду Жозе Мануэл уже улыбался: у него появился повод забежать к доне Мадалене и пожаловаться ей, а заодно узнать новости Нины.
***
Грузчики на рынке всегда стояли за рыбными рядами у складов. Оттуда их разбирали на разгрузки. Тони позвали разгружать на другом конце рынка фуры с овощами, и он со вздохом принялся за работу.
Таская мешки и корзины, Тони всегда вспоминал своего первого благодетеля на бразильской земле — грузчика— негра Матироса. Думал ли тогда Тони, что и для него самого пределом мечтаний будет работа грузчика? Мысли у Тони были невесёлыми, — жизнь не заладилась, он не видел впереди никаких перспектив. Все его начинания пока что кончались крахом. Тони всё чаще жалел, что пренебрёг музыкальными способностями, они могли бы послужить ему лучше, чем послужили художественные. Он пытался представить себе, чем бы мог заняться, но ничего не мог придумать. И, если говорить честно, ему вообще не думалось: тяжёлая физическая работа отшибала все мысли.
Домой Тони возвращался усталый, едва передвигая ноги. Добравшись до дома, он валился на свой матрас и засыпал. И сейчас только об этом и мечтал. Но на этот раз его ожидал сюрприз, о котором ему сообщила Мадалена. Он повстречал её на рынке, и она сказала, что Камилия решила жить с ним вместе и перебралась в комнату Жозе Мануэла. У Тони упало сердце. Он не был готов к появлению Камилии.
Целый день он раздумывал о предстоящей встрече. По лестнице поднимался так медленно, будто к каждой ноге ему привязали по пудовой гире. Медлил он и перед тем, как войти в комнату. Но едва вошёл — Камилия тотчас же повисла у него на шее, и эта гиря была потяжелее всех пудовых.
— Тебе не из-за чего огорчаться, Тони, — радостно произнесла она, — мы будем жить совершенно самостоятельно! Я поняла, что тебе не понравилось жить с моими родителями! Теперь у нас всё будет хорошо, и ревновать тебя, я тоже не буду, — поспешно пообещала она, очевидно, полагая, что соединить разбитые судьбы так же просто, как склеить чашку.
Тони постарался помягче разомкнуть её руки, по лицу его было видно, что он страшно напряжён и недоволен. Он отстранил от себя Камилию, и у той на глазах появились слёзы. Но эти слёзы уже не трогали и не волновали Тони. Они его раздражали, и больше ничего.
— Мне кажется, что, приехав сюда, ты совершила очередной опрометчивый поступок, — начал он.
Смертельно обиженная Камилия не упустила возможности начать ссору:
— Какие ещё опрометчивые поступки я совершила? Вышла за тебя замуж?
Конечно, Тони имел в виду именно это и, конечно, не признался в этом. Он ушёл от ответа, предложив:
— Давай я провожу тебя домой, дорогая. Мой друг пустил меня к себе из чистого милосердия. Нам тут и вдвоём повернуться негде.
Но Камилия и слышать не хотела о родительском доме.
— Муж и жена должны жить вместе, — твердила она. — Мы с тобой клялись перед алтарём, что до конца своих дней не разлучимся, наши руки и сердца соединили два священника, так что союз наш нельзя разорвать из-за пустой прихоти. Бог накажет тебя Тони, если ты откажешься от своей законной жены и ребёнка, рождённого в браке.
Тони тяжко вздохнул. Он успел убедиться, как упряма Камилия. Она готова была добиваться поставленной цели любыми средствами.
— Камилия, у нас, католиков, запрещено поминать имя Бога всуе. Господь сам разберётся, кого наказывать, а кого нет. Но меня всегда учили, что для Бога главное — терпение и смирение, а у тебя я не вижу ни того, ни другого. Не будем заноситься в небесные сферы, обратимся к нашей грешной земле. Где ты собираешься спать, Камилия?
Тони обвёл глазами маленькую комнатушку, где стояла только одна кровать, и никак не могла уместиться другая.
— Вместе со мной на полу? Или вместе с Жозе Мануэлом на кровати?
— Мы можем снять комнату, — предложила Камилия, на этот раз пропустив мимо ушей обидные слова мужа.
— Кто мы? Я не могу, — резко заявил Тони. — Или ты думаешь, я живу здесь потому, что обожаю спать на полу возле чужой кровати?
— Тогда, может, стоит вернуться со мной к моим родителям, — тут же подхватила Камилия, — мой отец купил нам прекрасную кровать.
— Тебе, безусловно, стоит вернуться. И спать на прекрасной кровати, а не на полу. Пойдём, я провожу тебя домой, — тут же подхватил Тони. — Я рад, что ты всё-таки поняла: здесь нам втроём никак не разместиться!
— Ничего я не поняла! — резко отозвалась Камилия. — Я пришла к мужу, а где он уложит меня спать — это уже не моя проблема.
— Разумеется, это моя проблема, — сердито вскинулся Тони. — Но мне, ни к чему лишние проблемы! Ты меня поняла? Такие проблемы мне ни к чему!
Ссора разгоралась, и конца ей не предвиделось. Что бы ни делала, что бы ни говорила Камилия, Тони испытывал только раздражение, а чем больше он раздражался, тем судорожнее цеплялась за него Камилия.
Она уже поняла, что ничем его не растрогает: живот, слёзы, ласки, отчаяние вызывали у него единственную реакцию — злость. Тони всё больше каменел, отчуждался и замыкался. Но Камилия ничего не могла с собой поделать. Отчаяние её было так велико, боль неразделённой любви так невыносима, что она рыдала в голос и сулила своему мужу все блага мира, только бы он остался с ней, позволил ей быть с ним рядом. Не в силах прекратить истерику жены, Тони с тоской оглядывался по сторонам, словно собирался бежать, но только не мог понять, куда.
— Пойдём, я отведу тебя к родителям, — безнадёжно повторял он время от времени. Но Камилия словно бы и не слышала его.
Тони представил настроение Жозе Мануэла, который, конечно же, уступит свою кровать Камилии и будет вынужден спать на полу, и стал действовать более решительно. Он обхватил Камилию за талию и почти понёс к двери. Наплакавшаяся Камилия, почти что, не сопротивлялась. Да и попробуй оказать сопротивление железным рукам, которые взяли тебя в оборот! Работа грузчиком не прошла для Тони даром, он стал необыкновенно сильным и крепким.
Жозе Мануэл сидел возле Мадалены и с наслаждением изливал ей свои обиды:
— Я пустил к себе Тони только потому, что он — ваш родственник. Если он поселит у меня ещё и свою жену, то я попрошусь ночевать к вам. Вы сами понимаете, мне там не будет места.
Мадалена в притворном ужасе замахала на него руками.
— Что надумал! Только посмей порог переступить! Мы с Ниной живо тебя образумим!
— Неужели моя готовность жертвовать собой ради вашей родни не заслуживает награды? — поинтересовался Жозе Мануэл. — А я-то думал, что вы с такой же радостью примете меня, с какой я — вашего Тони.
— Вот увидишь, наш Тони живо разберётся со своей Камилией. Мы не из тех, кто церемонится, если что-то нам не по нраву. Ты в этом убедишься. Я бы на месте Тони очень рассердилась: таскаться с таким животом вверх и вниз по нашим лестницам, значит, наделать вреда и себе, и ребёнку! Раз посадил тебя муж под крыло родной мамочке, сиди и дожидайся его в покое и холе!
Мадалена всерьёз не одобряла Камилию: с её-то сроком тащить чемодан, неведомо куда ехать! Удивительное, непростительное легкомыслие!
Жозе Мануэл слушал Мадалену вполуха, и всё поглядывал на дверь, надеясь, что вот-вот появится Нина. Он собирался просидеть в гостях столько, сколько нужно, чтобы её дождаться. Но Мадалена нарушила его планы.
— Нечего здесь рассиживаться! Отправляйся! Помоги Тони! Вы — мужчины, вы не понимаете, какой опасности подвергает себя Камилия! Отправьте её домой немедленно! Если будет надо, беги ко мне, я сама вам помогу.
Но помощи не потребовалось, Тони сам справился с упрямицей и чуть ли не на руках донёс её до родительского дома.
— Я буду тебя навещать, — пообещал он. — Не смей больше выкидывать таких штук!
Камилия снова разрыдалась. Тони махнул рукой и двинулся по улице, не оглядываясь.
Ципора приняла дочь в свои объятия.
Не прошло и нескольких дней, как у Камилии начались схватки. Дело шло к вечеру. Эзекиела не было дома, он задержался в лавке. Ципора срочно послала за повитухой. Камилия кусала губы и стонала. Когда схватки стали особенно сильными, она принималась звать Тони, как будто он мог ей помочь.
— Тони! Тони! — кричала она. — Я рожаю нашего ребёнка! Тони, где ты?
Ципора только вздыхала. Она не помнила, чтобы во время родов ей хотелось видеть Эзекиела. Своего ребёночка, да. Но Эзекиела? Всё-таки её дочь была не совсем нормальной, Ципора всё больше убеждалась в этом.
Камилия мучилась долго, как это часто бывает при первых родах. Роды были трудными. Тяжело пришлось Камилии, тяжело повитухе. Ребёнок никак не хотел кричать, наконец раздался слабый писк. И повитуха передала обмытого ребёнка счастливой Ципоре.
Камилия лежала без кровинки в лице и равнодушно смотрела в пространство.
— Сын! У тебя родился сын, доченька! — радостно твердила Ципора. — Наследник! Твой муж будет доволен. Мужчины гордятся сыновьями-первенцами.
Едва заметная улыбка тронула губы Камилии и тут же исчезла.
— Я устала, — сказала Камилия. — Очень устала. Мне кажется, я устала навсегда.
— Устала, доченька, так отдохни, — тихонько отозвалась Ципора, — поспи. Выспись как следует. Теперь уже можно.
Эзекиел был счастлив. Он мечтал о внуке, и мечта его исполнилась.
— Мой наследник будет правоверным иудеем, что бы ни решили его мать и отец, — твердо заявил он.
Ципора покачала головой.
— Я бы всё-таки с ними посоветовалась, — осторожно сказала она.
— Я бы тоже, — энергично закивал Эзекиел, — но только где взять этого Тони? Мы даже не можем сообщить ему о рождении сына.
На самом деле Эзекиел лукавил, не так-то уж трудно было разыскать Тони. Во-первых, Камилия побывала у него и могла дать адрес. Во-вторых, он и сам мог легко его разыскать. Но Эзекиел не хотел появления Тони, не желал лишних разговоров и лишних ссор. Он сделал вид, что не хочет беспокоить дочь, напоминая об ушедшем муже. Не стал и сам наводить справки. Эзекиел хотел растить мальчика сам, хотел, чтобы Тони навсегда исчез из их жизни, хотел, чтобы Камилия позабыла о нём и когда-нибудь вышла замуж за правоверного еврея. Вот чего хотел Эзекиел и не спешил сообщать Тони о рождении сына. Мальчику нужно было сначала придумать имя, потом совершить обряд обрезания, а уже потом сообщать отцу такую важную новость. Или вообще ничего не сообщать, раз тот не появляется в доме жены, хотя прекрасно знает, что ей вот-вот рожать.
Так считал Эзекиел. Ципора с ним не спорила. Камилия тоже. После родов она погрузилась в странное состояние. Она словно бы разучилась улыбаться, всё пугало её, она часто плакала. Плакал и малыш.
— Нервы! Это всё нервы, — вздыхала Ципора. — Нужно бы купить каких-нибудь капель. Может, им обоим полегчает.
Хлопот у неё хватало, состояние дочери внушало большие опасения, — Камилия была тяжело больна, и Ципора опасалась за её жизнь.