Мария простить себе не могла, что поддалась на уговоры Маркуса и пошла на свадьбу. Тони исчез, и она не знала, что ей сделать, чтобы заслужить его прощение. Она корила себя за то, что была так недальновидна, что недооценила Камилии. Или... переоценила Тони? Неужели он разлюбил её? Нет, нет, такого быть не может! Но ей нельзя было сидеть, сложа руки. Она должна была за него бороться. Бороться, но как?

Мария попробовала посоветоваться с Мариузой. Но что ей могла посоветовать Мариуза?

—  Больше всего меня волнует мой мальчик, —  повторяла ей Мария.

—  Я понимаю тебя, —  вздыхала Мариуза. —  Но стоит ли уж так волноваться? Отец всегда останется отцом. Эти узы никто не может разрушить.

—  Но Тони не чувствует себя отцом! —  горестно воскликнула Мария.

—  Это придёт, —  успокаивала её Мариуза, —  мужчины медленно созревают для отцовства, но зато, если уж любят своих детей, то точь-в-точь, как Отец наш Небесный.

«Вот это верные слова, —  подумала Мария, —  сколько же мы терпим по воле нашего Отца Небесного!»

Мария извинилась перед Дженаро, надеясь, что тот замолвит за неё слово перед Тони.

—  Я так раскаиваюсь в том, что случилось, —  сказала она, и на глазах у неё появились слёзы: Тони не приходил к ней уже целых три дня.

—  Я не хотел обижать тебя, но я был против того, чтобы ты приходила на свадьбу, —  сказал Дженаро. —  Семья есть семья, и ты должна понимать это. Они обвенчались в церкви, и ты пойдёшь против Бога, если разрушишь семью Тони.

Слёзы полились из глаз Марии градом: почему все были так суровы с ней? Почему она должна была понимать всех? Почему никто не хотел понять её? И родной отец, и Дженаро приложили руку к её несчастьям, а теперь один из них требовал от неё, чтобы она смирилась и терпела то, что они оба для неё устроили! Это было такой несправедливостью, что у Марии перехватывало дыхание, и в груди загорался огонь. Она много терпела, но её терпению пришёл конец!

Дженаро видел, в каком тяжёлом состоянии находится Мария, он не хотел её обижать и даже постарался утешить.

—  Вот увидишь, ты найдёшь своё счастье, —  сказал он. —  Ты молода, красива, богата, свободна. Ты и сейчас счастлива, но только не понимаешь этого!

Дженаро вздохнул, подумав, что ни один человек не ценит того, что ему дано, и непременно хочет невозможного.

Утешение Дженаро прозвучало для Марии как оскорбление. Слёзы её мгновенно высохли. Она поняла, что здесь ей помощи ждать не следует.

—  Спасибо на добром слове, —  произнесла она. —  Я тоже надеюсь, что у меня есть все основания быть счастливой.

Она гордо вскинула голову и направилась к выходу. Ей просто необходимо было пройтись, она задыхалась в этом замкнутом пространстве, словно в тюрьме!

У ворот пансиона она столкнулась с Тони, он шёл к отцу, чтобы поделиться с ним новостью, которая, в конце концов, была радостной. За эти дни он успел освоиться с ней и стал привыкать к мысли, что у них с Камилией будет ребёнок. Жалость к Камилии, потерявшей их первенца, заставила его вернуться в семью, и мысль о том, что жена наконец-то утешится, была отрадной. Очень радовались и Эзекиел, и Ципора. В доме царила праздничная атмосфера, которая была приятна и Тони. Он чувствовал себя виноватым перед этими людьми, которым принёс немало несчастий, и если теперь, наконец, они утешились и обрадовались, то он был этому рад. Ему хотелось, чтобы все были счастливы и довольны, а он жил какой-то своей отдельной жизнью, иногда соприкасаясь с этими довольными и счастливыми людьми. Думал он и о предстоящей встрече с Марией, и она его не радовала. Ничего спокойного и радостного эта встреча не сулила.

—  Не бросай меня! —  были первые слова, которые сказала ему Мария.

—  Пойдём, поговорим, —  с гнетущим чувством печали предложил Тони, он так не любил выяснять отношения, но на этот раз выяснение было неизбежным.

Они вошли в пансион и поднялись в комнату Марии. Мария бросилась на шею Тони.

—  Я так стосковалась по тебе, почему ты не приходил? —  простонала она.

Тони стоял, как каменный, и вместо ответного объятия разомкнул её руки.

—  Погоди, Мария. Ты знаешь, что многое не в нашей воле. Ты зря пришла на свадьбу, —  сказал он. Камилия узнала тебя, потому что статуэтка, которую я вылепил, была очень на тебя похожа. Моей семье не нужно было знать, что ты приехала, что живёшь так близко.

Марии больно было услышать об этом.

—  Твоей семье? —  вспыхнула она. —  А я не твоя семья?

—  Камилия ждёт ребёнка. Ей опасно волноваться. Мы потеряли нашего первенца, и теперь с ней нужно обращаться особенно бережно!

Лучше бы он не произносил этих слов!

—  Твоего первенца выносила я! —  выкрикнула она с нестерпимой болью, потому что разом припомнила всё, что пережила в Чивите, ожидая своего Мартинью. Вспомнила уничтожающие скандалы, которые устраивал ей отец, собственную беззащитность, враждебность и неприязнь Дженаро, который не пожелал дать ей кров. Только Роза и бабушка помогали ей в те тяжёлые минуты, когда она скиталась, пытаясь найти кров для себя и будущего ребёнка.

—  Ты хоть раз спросил меня, как мне это досталось?!

И Мария, захлёбываясь, стала перечислять свои обиды.

—  Вот что пережила я, рожая твоего сына! —  заключила она, поглядев на Тони и ожидая заслуженной награды.

Но Тони, видимо, считал, что все награды она получила от покойного Мартино, поскольку сказал ей:

—  Но ты сумела позаботиться, чтобы у ребёнка был отец, человек состоятельный, если не сказать богатый, который обеспечил ему будущее.

—  И ты меня за это упрекаешь? —  Мария задохнулась от возмущения. —  Даже после того, как я тебе всё рассказала?!

—  Я тут тоже не на курорте жил, —  ответил Тони. —  За своё теперешнее относительное благополучие, куда меньшее, чем твоё, я заплатил своими руками пианиста. Моя теперешняя семья помогла мне выбраться из ямы. Я многим обязан любви Камилии. Не будем упрекать друг друга. Камилии я нужен больше, чем тебе, и нашему будущему ребёнку тоже.

—  Ты нужен своему сыну, который у тебя уже есть! —  повторила Мария.

—  Разве я от него отказываюсь? —  со вздохом спроси Тони.

—  А твоя Камилия знает, что у тебя есть сын? —  спросила Мария. —  Мне ты сразу сказал, что она ждёт ребёнка. А ей ты сказал о своём сыне?

—  Зачем ей знать об этом? —  устало спросил Тони.

С невыразимой тоской и отвращением он вспомнил сцены ревности, которые закатывала ему Камилия, и понял совершенно отчетливо, что не желает, не хочет, не может сообщить ей о существовании сына. Беда Тони была в том, что женщины, с которыми связала его жизнь, обладали слишком бурным темпераментом, который был ему не по плечу. Возлюбленные Тони подавляли его своими эмоциями, он пасовал перед ними и вместе с тем начинал их избегать.

—  Как это зачем?! —  Мария продолжала задавать вопросы всё на тех же повышенных тонах, задыхаясь от обиды и возмущения. —  Да затем, чтобы она поняла, что у тебя есть обязательства передо мной, перед твоим Мартинью!

Как только Тони слышал имя сына, он сразу переставал чувствовать, что этот ребёнок имеет к нему отношение. Мальчик смотрел на него большими тёмными глазами, возможно, похожими на его собственные, говорил ему «папа», но отцовских чувств Тони по-прежнему к нему не испытывал и даже не понимал, как это изменить. Зато он прекрасно представлял, какую бурю вызовет сообщение о его сыне в доме тестя. В этом доме относились к детям с особой трепетностью. Ребёнок был существом священным, чем-то вроде идола. Никто не усомнится, что и Тони точно так же относится к своему первенцу, сообщение о нём надолго лишит покоя и тестя, и тёщу, и Камилию.

—  Мои обязательства —  это мои обязательства, и позволь мне самому о них судить и с ними справляться, —  сказал Тони как можно мягче.

Он знал, что любит Марию, что привязан и к Камилии, но эти женщины требовали от него слишком многого, они хотели занять собой всё его жизненное пространство, вгоняя Тони в унылую подавленность и тоску.

—  Её ты щадишь, бережёшь, а меня нет?! Ну, так я сама ей скажу, что у тебя есть сын! —  заявила Мария.

Где ей было понять, что всё дело в Тони? Она видела перед собой только соперницу, считая, что Камилия —  главный враг для неё. И хотела смести этого врага, подавить, уничтожить.

—  Только посмей это сделать! —  угрожающе произнёс Тони. —  Только посмей!

—  И что будет? —  с вызовом спросила Мария.

—  Ничего хорошего, —  с искренней убеждённостью сказал Тони.

Но можно ли было подобной убеждённостью погасить костёр, который полыхал в груди Марии?

Разговор с Тони не успокоил её. Наоборот, она поняла, что может лишиться возлюбленного навсегда. Одна мысль об этом была для неё нестерпима.

—  Не бросай меня! Прошу тебя, не бросай! —  повторила она.

Тони, молча, поцеловал её. Ему нечего было ответить, он сам был в растерянности и искал поддержки.

Дженаро ждал сына у дверей. Он хотел поговорить с ним, сказать, что семейный очаг свят, что нельзя им пренебрегать в угоду страсти. Но по лицу Тони увидел, что тот не во власти страстей, а скорее во власти тяжёлых размышлений.

—  У нас с Камилией будет ребёнок, —  сказал он отцу, и тот возликовал про себя: уж теперь-то Тони не оставит жену!

—  Я рад, что у меня будет два внука, —  растроганно сказал Дженаро. —  И ты, наконец, поймёшь, что такое дети. Твой первенец рос без тебя, расти второго сам. Я часто винюсь, что бывал слишком суров с тобой, бил тебя по пальцам, когда учил играть на пианино...

Тони растрогался. Отец и впрямь бывал слишком часто суров с ним, но Тони не знал, что тот сожалеет об этом...

—  Я знаю, ты заботился о моём благе, —  произнёс он.

—  Тебе, наверное, казалось, что я не люблю тебя, но это неправда.

Тони именно так и казалось, но он отрицательно покачал головой.

—  Я всегда знал, что ты любишь меня, —  солгал он, с благодарностью открывая для себя отцовскую любовь.

—  Ты сам увидишь, какую ответственность чувствуют родители за детей. Эта ответственность и вынуждает их на суровость.

Дженаро был рад объясниться с сыном, былые поступки тяжким камнем лежали у него на душе, и теперь он косвенно просил за них прощения.

Тони понял это и от всего сердца его простил.

—  Я всегда знал, что ты любишь меня —  снова повторил он. —  И очень благодарен тебе за то, что ты научил меня музыке.

—  Не бросай её, —  попросил Дженаро. —  У тебя большие способности. Сейчас ты занят не такой тяжёлой работой. Если будешь играть, пальцы вновь обретут былую гибкость. Что может сравниться с музыкой, сынок? Счастливы те, кто служат этой царице над всеми искусствами!

Дженаро заговорил с давно забытой высокопарностью, позабыв, что зарабатывает себе на хлеб, став тапером в борделе. Сейчас, в своём воображении, он вновь был музыкантом-виртуозом, которому подносили венки и который превыше всего ценил своё искусство. Тони вспомнился их дом в Чивите, звуки чудесной музыки, льющийся в окна солнечный свет.

—  И мы с тобой были счастливы когда-то! —  невольно вырвалось у Тони.

—  Мы ещё будем с тобой счастливы, сынок, —  отозвался Дженаро.