Тони выполнил своё обещание: приехал однажды за Камилией и увёз её в бедняцкий квартал. Комнату им уступил Жозе Мануэл, а сам переселился в другую, совсем крошечную.

Из приданого Камилия взяла с собой только матрас и постельное бельё —  как того хотел Тони. Но Ципора на следующий день привезла дочери всё, что считала необходимым —  вплоть до ночного горшка, —  и тайком от зятя сунула Камилии кошелёк с деньгами. Та поначалу отказалась принять деньги, зная, что Тони будет недоволен, однако Ципора сумела убедить её, прибегнув к нехитрой уловке:

—  Бери, бери! Ты должна хорошо кормить мужа, у него тяжёлая работа.

—  Да, ты права, Тони приходит домой усталым, —  вздохнула Камилия и тотчас же поспешила успокоить мать: —  Но я всё равно очень рада, что живу вместе с ним. Я просто счастлива, мама!

—  Я верю тебе, дочка, верю, —  совершенно искренне ответила Ципора. —  Жаль только, что ты не приучена к домашней работе. Это моя ошибка. Но разве я могла знать, что тебе придётся жить в таких условиях!

—  Мама, не волнуйся, —  беспечно защебетала Камилия. —  Дона Мадалена обещала мне помогать со стиркой, а готовить простые блюда я умею и сама. Посмотри, какую керосинку принёс мне сеньор Мариу. Я буду готовить на ней прямо здесь, в комнате.

Ципора нашла керосинку вполне приличной и домой отправилась со спокойным сердцем. Камилия счастлива, и это самое главное. А бытовые трудности можно и потерпеть, если хочешь быть рядом с любимым мужем.

Такого же мнения придерживалась и сама Камилия, хотя жизнь в этом бедняцком пансионе давалась ей очень нелегко. Женщины злословили за её спиной, когда она, одетая в изысканное платье, развешивала во дворе постиранное бельё. Камилия слышала это и обижалась до слёз: ведь она и так уже надела самое скромное платье из имеющихся в её гардеробе, других у неё попросту нет! Выросшая в тепличных условиях, она не догадывалась, что за теми злобными насмешками скрывается обыкновенная женская зависть. А женщины не только завидовали Камилии, но и ревновали к ней своих мужей, которые всегда провожали её плотоядными взглядами и не упускали возможности подсмотреть, как она моется в душе.

Но Камилия терпеливо сносила все эти неудобства ради любви к Тони. Рядом с ним она расцветала, её лицо светилось таким счастьем, которому невольно завидовали Нина и Жозе Мануэл.

Однажды вечером, когда они страстно целовались в его тесной комнатёнке, Жозе Мануэл сказал с нескрываемым сожалением:

—  Эх, зря я уступил Тони свою комнату! Ведь мы с тобой тоже могли бы когда-нибудь пожениться и жить там, как твой брат с Камилией! А других, более просторных, комнат здесь нет, я интересовался у сеньора Мариу.

—  Ты интересовался?.. Зачем? —  с замиранием сердца спросила Нина и услышала желанный ответ:

—  Затем, что я хочу жениться на тебе. Но пока не придумал, где мы будем жить после свадьбы.

—  Какой же ты смешной! —  сказала она, глядя на Жозе Мануэла с умилением. —  Неужели ты всерьёз думаешь, что эта маленькая комната может стать помехой для нашей любви?

—  Нет, конечно, —  ответил он. —  А ты согласна жить со мной и здесь?

—  Да, —  твёрдо произнесла Нина.

Ту ночь она провела в комнатёнке Жозе Мануэла и домой вернулась только на рассвете, переполненная счастьем.

Тихо, на цыпочках прокралась к своей постели, чтобы не разбудить Мадалену, а та не спала всю ночь и тут же выплеснула на Нину ушат холодной воды:

—  Теперь он на тебе никогда не женится!

—  О чём ты говоришь, мама? —  испуганно спросила Нина.

—  О том, что такие порядочные мужчины, как Жозе Мануэл, не женятся на распутных девках! Ты сама всё испортила.

—  Мама, я не распутная, и тебе это хорошо известно, —  строго сказала Нина. —  Мы с Жозе Мануэлом любим друг друга и поженимся, как только он получит диплом.

—  А когда же он его получит? —  робко спросила Мадалена.

—  Скоро. Через два месяца.

—  Ну, дай-то бог, —  вздохнула Мадалена, по опыту зная, что за два месяца может случиться всякое. —  Дай-то бог...

Её опасения и тревоги были непонятны Жозе Мануэлу и Нине, которые всем объявили, что они жених и невеста, —  к огромному удовольствию жителей бедняцкого квартала, мечтавших погулять на их свадьбе. У этой красивой пары появилось множество сторонников, искренне желавших Нине и Жозе Мануэлу долгого семейного счастья, которого они оба заслуживали. А завистников у них не могло быть хотя бы потому, что Нина —  всеобщая любимица —  олицетворяла собой сказку о Золушке, вдохновляя своим примером многих соседей. Каждый примерял эту сказку на себя, мечтая о том, что и в их бедняцкой жизни появится когда-нибудь богатый принц, или принцесса, или добрая фея, которая в одночасье сделает их тоже счастливыми.

И лишь один Тони, умудрённый своим горьким опытом, понимал, отчего на самом деле так счастливы Нина и Жозе Мануэл. Просто они любят друг друга! А богатство Жозе Мануэла тут ни при чём. У Марии тоже был богатый отец, но разве поэтому любил её Тони? И Камилия из богатой семьи, но разве чувства к ней можно сравнить с той любовью, которую Тони испытывал к Марии!..

Размышляя, таким образом, Тони не заметил, как его взгляд становился всё более печальным, зато Камилия замечала и понимала, что в эти минуты он думает о Марии. Ревность, конечно же, вскипала в ней, как и прежде, но с некоторых пор Камилия научилась подавлять в себе это разрушительное чувство. Однажды она даже сказала мужу:

—  Ты теперь можешь спокойно думать и говорить о своей Марии, я больше не буду ревновать тебя к ней.

Услышав это от безумно ревнивой Камилии, Тони был тронут до глубины души.

—  Моя жена —  ты, и я люблю тебя. —  принялся уверять он Камилию, а заодно и себя. —  Мария же осталась в прошлом. Она живёт в Италии вместе с мужем фашистом, у неё своя жизнь, о которой я ничего не знаю и о которой не хочу говорить. Так что ты можешь быть спокойна: я люблю только тебя.

Он говорил это с горячностью, но Камилия видела, что его глаза по-прежнему оставались грустными.

А Мария тем временем жила в пансионе доны Мариузы, всё более привязываясь к населявшим его милым, симпатичным людям. Она чувствовала себя комфортно в их среде, и не только потому, что рядом был сеньор Дженаро, души не чаявший в ней и маленьком Мартино. Здесь она подружилась с доной Мариузой, которая сразу стала относиться к ней по-матерински нежно, что было особенно дорого рано осиротевшей Марии.

Несмотря на большую разницу в возрасте, женщины всегда находили общий язык и поверяли друг другу самое сокровенное. Так, Мария рассказала старшей подруге о том, что всегда любила только Тони —  отца своего ребёнка, и с трудом выносила Мартино, за которого ей пришлось выйти замуж.

—  Был недолгий период в нашей жизни, когда я смирилась со своей участью и даже стала относиться к Мартино с уважением, —  вспоминала Мария. —  Но потом мне открылась его истинная суть. Это страшный человек! Он способен на всё, в том числе и на убийство. Больше я к нему не вернусь! Он знает это, и потому оставил меня без денег —  забрал себе всё, что мы выручили от продажи моего родового имения. Представляете? Но если мне не удастся получить от него хотя бы часть моих же денег, я всё равно не стану с ним жить. Найду работу... Как-нибудь прокормлю себя и сына...

—  А если он отыщет тебя здесь и захочет увезти с собой, что ты будешь делать? —  спросила Мариуза. —  Или попытается отобрать у тебя ребёнка...

—  Это не его ребёнок!

—  Но ты же говорила, что он усыновил мальчика и дал ему своё имя. Значит, по закону он считается отцом Мартино.

—  Я убью его, если он попытается отнять у меня сына! —  в запальчивости воскликнула Мария. —  И сама скорее умру, чем стану жить с ним опять!

—  Не волнуйся, мы тебя спрячем, когда он здесь появится, —  пообещала Мариуза, но Марию это не успокоило.

—  Вообще-то мне следовало бы уехать куда-нибудь подальше от Сан-Паулу, —  сказала она. —  Я слишком хорошо знаю своего мужа... Но здесь у меня есть вы, есть сеньор Дженаро. Уж он-то не даст меня в обиду.

При упоминании о Дженаро лицо Мариузы просветлело и приобрело мечтательное выражение.

—  Сеньор Дженаро удивительный человек! —  заметила она восхищённо. —  Мужественный, надёжный, талантливый. Когда он играет на пианино, у меня сердце замирает...

Мария понимающе улыбнулась. Она уже давно заметила, что хозяйка пансиона влюблена в Дженаро, но пока не признаётся в этом, возможно, даже себе самой.

К чувству влюблённости у Мариузы явно примешивалась ещё и ревность, поскольку она не раз говорила Марии: «Жаль, что у сеньора Дженаро такая вредная работа», имея в виду постоянные соблазны, которым он ежедневно подвергается со стороны проституток.

И она была недалека от истины. К обаятельному пожилому пианисту приставали многие девицы из того заведения, в котором он вынужден был работать. Но больше всех усердствовала вздорная и дерзкая Малу. Она с первого же вечера пыталась соблазнить Дженаро, а он всё отказывался от её услуг, и девушки уже стали посмеиваться над Малу. Её это разозлило, и в сердцах она заявила Жустини:

—  Я затащу его к себе в постель, чего бы мне это ни стоило! Вот увидишь, любой ценой затащу!

Жустини восприняла это как шутку, а Малу вовсе не шутила, поскольку тут была задета её профессиональная гордость. И бедный Дженаро продолжал отражать настойчивые атаки Малу, которые становились всё изощрённее и коварнее.

К счастью для него, Малу пользовалась большой популярностью у клиентов и порой у неё не оставалось ни сил, ни времени на этого несговорчивого пианиста. А с некоторых пор у неё появился и постоянный клиент —  сеньор Умберту, который стал приходить в бордель ежевечерне и, заметив особое отношение Малу к пианисту, пригрозил, что убьёт их обоих, если ещё раз увидит, как она вертится вблизи фортепьяно. С тех пор Малу стала реже подходить к Дженаро, опасаясь, что Умберту может в любой момент войти и осуществить свою угрозу.

Разумеется, дона Мариуза не знала всех этих подробностей и не подозревала, каким опасностям подвергается в ночном заведении милый её сердцу сеньор Дженаро. Зато ей было известно почти всё о любовных перипетиях другого постояльца —  Маркуса. Он уже несколько лет был страстно влюблён в проститутку Жустини и даже намеревался на ней жениться, но она не захотела бросать свою профессию ради брака с небогатым студентом, у которого, к тому же, недавно умер отец. Но при этом она тоже любила Маркуса и очень ревновала его к другим девушкам, на которых он пытался иногда переключиться, чтобы избавиться от измучившей его роковой страсти к Жустини. Как правило, эти отчаянные попытки Маркуса заканчивались полным провалом: он неизбежно возвращался к Жустини и их роман вспыхивал с новой силой. Однако, познакомившись с Эулалией, Маркус вновь решил испытать судьбу. Эулалия нравилась ему, он даже представил её доне Мариузе, и та одобрила его выбор. Это вселило в него дополнительную уверенность, он стал чаще встречаться с Эулалией, познакомился с её родителями и вообще с некоторых пор стал чувствовать себя настоящим женихом. «Вот получу диплом и тоже женюсь. На Эулалии», —  сообщил он доне Мариузе. Разумеется, всё это время Маркус обходил стороной публичный дом, и Жустини забила тревогу. Сначала она попыталась выведать у Дженаро, не появилась ли у Маркуса другая девушка. Но Дженаро сделал вид, будто ничего об этом не знает, и тогда Жустини стала сама следить за Маркусом. Вскоре ей удалось засечь его вместе с Эулалией в кафе. Она стерпела это, не нарушила их уединения, зато на следующий день явилась к Маркусу в пансион, и Мариуза впервые увидела её.

—  Да, от такой красотки можно сойти с ума, —  сказала она Марии. —  Бедный Маркус! Я боюсь, что он и теперь не сможет выпутаться из её сетей.

—  Ничего, если они по-настоящему любят друг друга, то найдут разумный выход, —  ответила ей Мария. —  По-моему, было бы гораздо хуже, если бы он женился на Эула—  лии, не любя её. Это не принесло бы счастья никому.

Пока они делились впечатлениями, которые произвела на них Жустини, Маркус успел переброситься с гостьей несколькими фразами и не стал приглашать её к себе, справедливо полагая, что доне Мариузе это не понравится. Выяснение отношений в дальнейшем происходило на улице, затем в кафе, а полное примирение наступило уже в борделе, в комнатке Жустини, где она обычно восстанавливала силы после трудовой ночи.

—  Я не приходил к тебе только потому, что делал свой диплом и был очень занят. А та девушка, что была со мной в кафе, всего лишь случайная знакомая, подруга Жозе Мануэла и его невесты. Мы с ней обсуждали, как лучше устроить их свадьбу, —  врал напропалую Маркус в перерыве между любовными ласками, и Жустини ему верила.

—  Мне так хочется увидеть, как тебе будут вручать диплом! —  сказала она. —  Ты не бойся, я надену скромное платье, и тебе не будет за меня стыдно.

Маркус замялся. Он уже пригласил на эту церемонию Эулалию...

—  Диплом еще нужно защитить, —  ответил он неопределённо, подвигнув Жустини на очередную уступку:

—  Я могу даже не подходить к тебе, только посмотрю, и всё.

Маркусу стало стыдно —  за себя, а не за Жустини, и он пригласил её на выпускной бал без всяких оговорок, полагая, что она имеет на это полное право в отличие от Эулалии —  случайной знакомой, которая тут вовсе ни при чём.

С той поры он перестал бывать у Эулалии, сославшись на большую занятость в университете. Она приняла эту отговорку за чистую монету, а Соледад заподозрила неладное.

—  Он больше к нам не придёт, потому что ты в прошлый раз устроил ему настоящий допрос, —  мрачно сказала она мужу.

Маноло обиделся:

—  Я всего лишь спросил, кто его родители и, главное, не женат ли он, как тот проходимец Умберту. По-твоему это допрос? Разве я не должен был проявить отцовскую бдительность?

—  Ты перестарался. Напугал его.

—  Ну, если он такой робкий, то, может, и к лучшему, что всё развалилось в самом начале и Эулалия будет меньше страдать, —  рассудил Маноло. —  Хотя, конечно, жаль. Парень мне понравился. Симпатичный, образованный. Я даже хотел посоветоваться с ним по нашему делу, ведь он изучает право...

—  Ты уже всех замучил разговорами об этом деле! —  рассердилась Соледад. —  А говорить тут не о чем. Сеньор Эзекиел хоть и платит нам меньше, зато у него мы имеем постоянную работу. А этот Жонатан сбивает тебя с толку. Я не верю ему.

—  Вот я и хотел посоветоваться с образованным человеком, стоит ли нам рисковать, —  потупился Маноло, недовольный категоричным тоном жены.

Супруги умолкли, не желая продолжать тот бесконечный спор, который они вели уже более месяца и никак не могли прийти к единому мнению. А всё началось из-за этого змея-искусителя Жонатана, который лишил их спокойствия. И откуда он только взялся! Ведь как хорошо они жили, спокойно работая для Эзекиела! Он давал им ткани, Соледад кроила сорочки и брюки, смётывала их на живую нитку, а Маноло, усевшись однажды за швейную машинку, научился вполне прилично строчить. Так у них образовалась семейная артель, дело пошло гораздо быстрее, чем прежде, вдвоём они стали шить больше брюк и сорочек, а стало быть, и заработки их заметно выросли.

Но тут появился Жонатан —  подловил Маноло в магазине Эзекиела, спросил, сколько тот получает за готовые брюки, и предложил ему вдвое больше. Маноло не устоял перед соблазном и продал Жонатану брюки, сшитые из ткани Эзекиела. Дома он с гордостью выложил добытые деньги перед Соледад, но вместо ожидаемой похвалы получил от неё нагоняй. За ткань ведь надо было отчитываться, и Соледад справедливо полагала, что «удачная» сделка Маноло может стоить им слишком дорого: они оба могут лишиться работы.

—  Ну и не велика беда, мы будем работать на сеньора Жонатана! —  беспечно заявил Маноло.

Однако позже выяснилось, что Жонатан не собирался обеспечивать их тканью, как Эзекиел, а лишь хотел получать готовые брюки. И Маноло пришлось истратить все вырученные деньги на покупку ткани, из которой были сшиты брюки для Эзекиела, но кое-что осталось и для Жонатана. Так семейная артель стала работать на двух заказчиков, но долго это продолжаться не могло, поскольку Эзекиел, не подозревавший о двурушничестве Маноло, продавал ему ткань со скидкой, как своему работнику, а тот поставлял готовый товар его же конкуренту. Если бы Эзекиел узнал об этом, то наверняка отказался бы от услуг Соледад и Маноло. Оба это понимали, но сложившуюся ситуацию оценивали по-разному. Соледад считала, что Жонатана следует гнать в шею, и чем раньше, тем лучше, пока он не довёл их до беды, а Маноло полагал, что ещё можно какое-то время протянуть и скопить деньжат дочери на приданое. Вот только очередной жених опять, кажется, исчез. Не везет Эулалии с женихами!..