Гроза, пронёсшаяся над фазендой Франсиски, сменилась долгожданным затишьем: Омеру вновь закрыл дело об убийстве Мартино, и на сей раз закрыл окончательно, как он сам об этом сказал Фарине. Франсиско, наконец, смогла перевести дух. Её сыну больше не угрожала тюрьма, и это было главное, а о своих подозрениях, относительно причастности Маурисиу к убийству, она старалась не думать. Что было, то прошло и быльём поросло. На этой фазенде случалось всякое, в том числе и убийства, а жизнь продолжалась. Если Франсиска сумела пережить убийство бесконечно дорогого и любимого Луиджи, зная, что погиб он от руки её же отца, то как—  нибудь переживёт и нынешнюю беду, в которую попал Маурисиу. Пусть её подозрения навсегда останутся при ней, и пусть судьба в дальнейшем будет благосклонна к Маурисиу.

Примерно так же рассуждала и Беатриса, у которой тоже упал камень с души. Новое расследование Омеру закончилось ничем, и это её порадовало. Комиссар не смог развеять её сомнения, однако он и не смог подтвердить вину Маурисиу! Кроме того, её брат с появлением в их доме следователя заметно присмирел и перестал проявлять свою враждебность по отношению к итальянцам. Или, по крайней мере, не демонстрировал её. Такие перемены в поведении Маурисиу порадовали и успокоили Беатрису, она вновь стала встречаться с Марселло на виду у всех, больше не опасаясь за его жизнь.

Маурисиу в тот период был настолько лоялен к итальянцам, что даже не раздражался, когда к матери приходил Фарина и они подолгу беседовали, сидя в гостиной или прогуливаясь по фазенде. Случалось, Маурисиу сам подходил к Фарине, учтиво здоровался с ним, сочувственно расспрашивал его о ходе расследования, интересуясь, прежде всего, судьбой Марии —  арестовали её или нет. Франсиска понимала, какие мотивы на самом деле движут её сыном, однако это означало, что он хотя бы не безумен, если действует вполне осмысленно в сложной и опасной для него ситуации. Это внушало Франсиске надежду на его окончательное выздоровление.

—  Кажется, Маурисиу преодолел душевный кризис и свыкся с мыслью о том, что его родной отец был итальянцем, —  сказала она как—  то дочери.

Беатриса поддержала её:

—  Да, похоже на то. Маурисиу сильно изменился в лучшую сторону. А знаешь, как это объясняет Рита? Она говорит: «В нашего мальчика вселился дух итальянца»!

Жулия, присутствовавшая при этом разговоре, осторожно поправила Беатрису:

—  Слова бабушки никогда нельзя толковать однозначно, а тем более, если она говорит: «Вселился дух». Это может означать что—  то не очень хорошее.

Франсиска пропустила её замечание мимо ушей, а Беатриса возразила:

—  Если Маурисиу осознал себя итальянцем, то, что же в этом плохого? Ведь он же, и в самом деле, итальянец по отцу.

Жулия в ответ лишь неопределённо пожала плечами. В присутствии Франсиски ей не хотелось объяснять Беатрисе, какой смысл бабушка Рита обычно вкладывает в понятие «дух». Возможно, Жулия и решилась бы предупредить их об опасности, если бы сама до конца поверила в то, что рассказала ей Рита. Но как можно было в это поверить, если старуха всерьёз утверждала, будто уязвлённый дух покойного, но не успокоившегося итальянца Луиджи Арелли вырвался наружу из—  под земли и теперь витает над фазендой, ища себе пристанища в ком—  то, из здесь живущих! Поначалу, Жулия вообще отмахнулась от бабули, не придав значения её бредням, но однажды та пробормотала себе под нос такое, от чего у внучки побежали мурашки по телу.

—  Бабуля, я не ослышалась? —  спросила её Жулия, преодолев ужас. —  Ты сейчас говорила о том, что мёртвый итальянец овладел душой Маурисиу?

—  Не совсем ещё овладел, не полностью, —  ответила Рита.

—  Как это понимать? Растолкуй, —  попросила Жулия.

—  Ты не поймёшь, —  почему—  то не захотела пускаться в объяснения Рита, но Жулия не отступала:

—  А что ты там бормотала про ружьё? Кого ты видела с ружьём? Маурисиу?

Рита опасливо огляделась по сторонам и ответила тихо, почти шёпотом:

—  Нет, то был не наш мальчик. То была неприкаянная душа итальянца Луиджи.

—  Душа... с ружьём? Как это понять? Я не могу это даже представить, —  недоумевала Жулия. —  И где же ты её видела?

—  Во сне, деточка, во сне. Ты забудь про то, что я тут говорила. Мало ли, что нам иногда мерещится во сне!

Жулия прекрасно знала эту всегдашнюю уловку Риты: прикрываться снами, когда нужно уйти от ответа за свои слова. Ведь человек не может отвечать за то, что привиделось ему во сне, поэтому с него и взятки гладки!

—  А как же быть с душой твоего покойного сына Арсидеса, которая якобы переселилась в Форро? —  лукаво усмехнулась Жулия. —  Это произошло в действительности или тоже пригрезилось тебе во сне?

Рита, почувствовав подвох, взяла небольшую паузу для раздумья, но зато потом ответила твёрдо, без каких—  либо сомнений:

—  Нет, сон тут не причём. Чистая душа Арсидеса обрела новую жизнь. Мой мальчик вернулся ко мне под другим именем, но я сразу узнала своего сыночка!

Этим ответом она окончательно запутала Жулию, и та предпочла больше не искать здравого смысла в словах старухи. Однако неприятный, тревожный осадок от того разговора у неё всё же остался, и эта тревога была связана с Маурисиу. Сейчас она невольно прорвалась в беседе с Франсиской и Беатрисой, но Жулия вовремя спохватилась и не стала развивать эту тему. Вполне возможно, бабуля и впрямь всего лишь видела кошмарный сон, так зачем же нагнетать этот кошмар ещё больше, пересказывая его другим? К счастью, Маурисиу действительно стал спокойнее, так что не всякий сон в руку!

Отдалённый звон гитары, донёсшийся до слуха Жулии сквозь открытое окно, заставил её мгновенно забыть о Маурисиу. Задорно тряхнув головой, она помчалась на поляну, примыкавшую к тому домику, в котором теперь жили не только они с бабушкой, но также и троица пастухов.

С некоторых пор на той поляне ежевечерне звучала музыка, привлекая к себе и жителей фазенды, и окрестную молодёжь. Заводилой этих импровизированных концертов был Зекинью —  прирождённый музыкант, виртуозно владевший гитарой и завораживавший всех в округе своим сладкоголосым пением.

Впервые услышав его, Катэрина восхищённо воскликнула по—  итальянски:

—  Бельканто!

А Жулию гораздо больше взволновал бархатистый баритон Зангона, умело вторившего соловьиным трелям Зекинью и составлявшего вместе с ним замечательный дуэт.

Зангон тоже не остался равнодушным к прелестям очаровательной мулатки, сразу же выделив её из числа прочих жителей фазенды, и каждую свою песню исполнял, проникновенно глядя на Жулию. Она млела под его взглядом, её сердце то обмирало, а то вдруг начинало биться в ускоренном темпе, словно порываясь навстречу другому, тоже любящему, сердцу.

Зангон не сразу отважился признаться Жулии в любви. Во—  первых, он опасался гнева старой колдуньи Риты, чьё вездесущее недремлющее око чудилось ему повсюду, а во—  вторых, Зангона смущала довольно большая разница в возрасте, разделявшая его с Жулией. Ему было уже за тридцать, а Жулии лишь недавно исполнилось восемнадцать. Но Зекинью, вернувшийся на фазенду, быстро развеял сомнения Зангона.

—  Она же сама влюбилась в тебя без памяти! —  заявил он. —  Это видно даже мне. А ты что, слепой?

—  Нет, я вижу, как она смотрит на меня, когда я пою, но, может, ей просто нравится мой голос? —  предположил не уверенный в себе Зангон.

Зекинью заливисто расхохотался:

—  Ой, не могу! Ты меня уморил! Если бы я не знал, сколько женских сердец ты разбил за свою жизнь, то подумал бы сейчас, что передо мной —  невинный мальчик, ничего не смыслящий в любовных играх.

—  Жулия не похожа ни на одну из тех женщин, её нельзя даже сравнивать с ними! —  воскликнул оскорблённый Зангон, которому показалось, что Зекинью бросил тень на его возлюбленную.

—  Это я как раз и хотел сказать, —  подхватил Зекинью, добродушно усмехаясь. —  Мулатка подсекла тебя под самый корень. Тут уже не ты ей, а она тебе разбила сердце!

—  Да, так оно и есть, —  обречённым тоном произнёс Зангон.

Зекинью вновь изумился:

—  Я не узнаю тебя! С чего ты так оробел? Если она зацепила тебя за самое сердце, то женись на ней, и вся недолга!

—  Ты шутишь? Даже если Жулия согласится выйти за меня замуж, то, как быть со старухой? Я могу не устроить её, как жених.

—  Ерунда! —  беспечно возразил Зекинью. —  Жулия тебя любит, за это я ручаюсь, и никакая старуха вам не помеха. Посадишь Жулию на круп своего скакуна, и помчимся все вместе искать лучшие земли!

—  Жулия не оставит бабушку одну.

—  Оставит, —  уверенно заявил Зекинью. —  У старухи теперь есть Форро. Он уже и сам не захочет от неё уезжать, потому что поверил, будто она —  его родная мать. Рита его околдовала!

—  А не староват ли я для Жулии? —  продолжал сомневаться Зангон. —  Она ведь совсем ещё девочка!

—  Видел я, как эта девочка пожирает тебя своими чёрными глазами! —  засмеялся Зекинью. —  Не дрейфь, приятель! Ты —  мужчина в самом соку, юные девушки как раз и мечтают о таких мужьях. А если не веришь мне, то посмотри на себя внимательнее в зеркало, когда будешь бриться. Ты увидишь там красавца мужчину!

—  Я смотрел... —  смущённо вымолвил Зангон. —  И заметил, что у меня начали седеть виски.

Зекинью легко опроверг и этот довод:

—  Седеющие виски только добавили тебе мужественности и красоты! К тому же в твоих роскошных усах я ещё не видел ни одного седого волоска.

—  Да, усы пока ещё в порядке, —  пробормотал Зангон.

Зекинью напутственно похлопал его по плечу:

—  Так что же ты медлишь? Иди скорее к Жулии, а то от твоих душевных страданий и усы могут поседеть!

Вдохновлённый напутствием друга, Зангон отважился на объяснение с Жулией и услышал от неё ответное признание в любви. А после этого его уже ничто не смущало —  ни разница в возрасте, ни возможные препятствия со стороны Риты.

—  Ты прекрасный цветок, который всегда хочется целовать, —  говорил он Жулии, лаская её, а она отвечала ему:

—  Ты тот мужчина, которого я видела во сне ещё до нашей встречи. Это был знак судьбы. Ты послан мне судьбой!

Вскоре Зангон сообщил Зекинью радостную новость: Жулия готова ехать с ним, хоть на край света!

—  Правда, бабка не хочет отпускать её от себя, —  добавил он, —  но Жулию это не остановит. Она любит меня!

—  Что ж, если старуха будет упорствовать, то мы и так можем сбежать отсюда, —  просто рассудил Зекинью. —  Ты посадишь себе на лошадь Жулию, я —  Катэрину, и ускачем в далёкие края, только нас и видели!

Зангон, услышав это, от удивления выкатил глаза.

—  Ты... хочешь увезти Катэрину?.. —  спросил он запинаясь.

—  Да, я влюбился в неё с первого взгляда, —  признался Зекинью. —  Ещё в тот вечер, когда мы привезли сюда убитого итальянца. Но потом узнал, что она замужем за хозяином фазенды, и сразу же, уехал отсюда, чтобы не видеть её и не страдать понапрасну.

—  А зачем же ты сюда вернулся? —  недоумённо спросил Зангон.

—  Не зачем, а за кем, —  поправил его, скаламбурив, Зекинью. —  Я вернулся за Катэриной и увезу её отсюда!

—  По—  моему, ты спятил, —  поставил ему диагноз Зангон. —  Хочешь увезти её силой? Это же преступление, ты запросто можешь угодить в тюрьму!

Зекинью самодовольно усмехнулся:

—  Нет, мой дорогой друг Зангон, применять силу тут не придётся. Катэрина сама будет счастлива уехать со мной! Она от меня без ума!

—  Ты думаешь, что... Катэрина тебя тоже... любит? —  вновь стал заикаться Зангон.

—  Я не думаю, а знаю наверняка, —  отрезал Зекинью. —  Мы с ней уже целовались!

Зангон ему не поверил:

—  Этого не может быть! У Катэрины есть муж, ребёнок!..

—  Ну и что? Её муж сумасшедший! —  возразил Зекинью. —  Он давно уже не обращает на Катэрину никакого внимания. Они спят в одной постели, как брат с сестрой. И ребёнка он словно не замечает...

—  А ты откуда знаешь такие подробности?

—  У меня есть глаза и уши! —  парировал Зекинью. —  А кроме того, Катэрина мне сама жаловалась на мужа. Она его боится. Мы же с тобой знаем, что итальянца, скорее всего, пришил именно он, наш хозяин. И Катэрина того же мнения.

—  Ладно, допустим, что у неё нелады с мужем, —  стал рассуждать вслух Зангон. —  Но разве этого достаточно, чтобы она согласилась уехать с тобой невесть куда?

—  Ты что, глухой или тупой? —  рассердился Зекинью. —  Я же сказал тебе: Катзрина меня любит!

—  Она сама тебе об этом говорила?

—  Нет, —  честно признался Зекинью. —  Но это и не обязательно. Катэрина позволила мне большее: страстный поцелуй. То был поцелуй любви!

—  Ты очень рискуешь, —  сказал Зангон, поверив, наконец, Зекинью. —  От нашего сумасшедшего хозяина можно ожидать всякого. Сегодня он спокоен, а завтра...

Зангон как в воду глядел: буквально на следующий день у Маурисиу вновь случился приступ ярости. Правда, эту ярость всколыхнул в нём не Зекинью, а Марселло.

В последнее время Беатриса активно просвещала Марселло, приобщая его к шедеврам мировой литературы.

—  Трудно только вначале, а потом всё пойдёт гладко, —  внушала она ему. —  Если ты будешь читать каждый день, то чтение книг станет не только твоей привычкой, но и потребностью.

—  А когда же я буду работать? —  вяло отшучивался Марселло.

—  В перерывах между чтением! —  отвечала ему в том же тоне Беатриса.

—  Но тогда у меня не останется времени на то, чтобы целоваться с тобой!

—  Останется, —  смеялась Беатриса. —  Это можно делать и в процессе чтения. Давай будем читать друг другу вслух и после каждой главы целоваться.

—  Согласен! —  оживился Марселло. —  Только давай сегодня возьмём не роман, а стихи. Они покороче, чем эти главы!

Так, шутя и веселясь, они и читали книги. Происходило это повсюду —  в комнате Беатрисы, в библиотеке, в саду, в роще.

Маурисиу не раз видел их за этим занятием, и ничто его не раздражало. А тут они едва успели раскрыть книгу, уединившись в садовой беседке, как Маурисиу коршуном налетел на них, выкрикивая ругательства и угрозы. Беатрису он обзывал распутной девкой, а Марселло —  грязным итальянцем. Разумеется, Марселло не стал терпеть этого молча. Прежде всего, он вступился за честь Беатрисы.

—  Не смей оскорблять мою невесту! —  закричал он, встав лицом к лицу с Маурисиу, —  И уходи отсюда, не мешай нам читать.

Маурисиу же больше не стал тратить свой пыл на слова и сразу перешёл к боксёрским приёмам, которыми некогда владел в совершенстве.

Между мужчинами началась жестокая драка. Увидев кровь на лице Марселло, Беатриса истошно завопила, и на её крик сбежались все, кто в это время был на фазенде.

Катэрина сразу же бросилась разнимать дерущихся, Беатриса, оправившись от испуга, попыталась заслонить собой Марселло, у которого и так уже было окровавлено всё лицо, поскольку Маурисиу рассёк ему бровь и губу. Беатриса надеялась, что брат не сможет поднять на неё руку, однако для Маурисиу, она в тот момент была лишь досадным препятствием, и он с силой отшвырнул её в сторону. Беатриса упала, больно ударившись о край стола, установленного в беседке. Марселло, увидев это, взревел как дикий зверь и с удесятерённой энергией пошёл в очередное наступление на обидчика. Но Маурисиу был явно сильнее в этой схватке, и атака Марселло закончилась тем, что он, получив ещё несколько болезненных тумаков, споткнулся и упал на пол. Маурисиу тут же принялся избивать его ногами, а когда на его пути встала Катэрина, защищавшая брата, он не раздумывая, ударил и её.

—  Подонок! Убийца! —  закричала Катэрина. —  Остановите его, пока он нас всех тут не убил! Что ж вы стоите? Помогите!

Она обращалась, прежде всего, к Зекинью, который уже давно рвался в бой, но его с двух сторон за руки удерживали Форро и Зангон. Когда же Маурисиу ударил Катэрину и она закричала, Зекинью с невесть откуда взявшейся силой рва¬нулся в самую гущу драки, потащив за собой как на привязи и Форро, и Зангона. Понимая, что его теперь не остановить, они ослабили хватку, и Зекинью, получив свободу, с огромным удовольствием врезал Маурисиу по физиономии.

Франсиска пришла к месту драки последней и, увидев, как бьют её сына, заголосила, перекрикивая всех:

—  Прекратите! Бандиты! Как вы смеете?! Я вызову полицию!..

Тут уж настал черёд вступить в дело Зангону и Форро. Каждый из них на своём веку укротил не одного разъярённого быка, и поэтому они без особых усилий сумели растащить в разные стороны Зекинью и Маурисиу.

Когда драка утихла, Франсиска строго спросила, обращаясь к Зекинью:

—  Как это понимать? Ты посмел поднять руку на хозяина!

—  Мама, он не виноват! —  закричала Беатриса. —  Ты лучше посмотри, что твой сын сделал с Марселло, с Катэриной, со мной! Посмотри на эту кровь и ссадины! Маурисиу всех бы нас поубивал, если бы ему не помешал Зекинью.

Франсиска поморщилась, увидев окровавленное лицо Марселло, и сказала примирительным тоном:

—  Не преувеличивай, Беатриса. Слава Богу, никто никого не убил. А ты, Маурисиу, всё объяснишь мне дома. Пойдём со мной!

Она взяла его за руку, собираясь увести в дом как маленького провинившегося ребёнка, но Маурисиу ещё не успел остыть от драки и велел всем троим пастухам немедленно убираться с фазенды.

—  Нет, они останутся здесь, —  неожиданно заявила Катэрина. —  Должен же кто—  то защищать нас от тебя!

—  Думай, что говоришь! —  строго одёрнула её Франсиска, но Катэрина уже закусила удила.

—  А что тут думать? —  вскинулась она на свекровь. —  Ваш сын сошёл с ума! Я боюсь его! Никто не знает, кого он захочет убить в следующий раз. Сегодня хотел убить Марселло, а завтра, может, сеньора Фарину, меня или моего сына —  ведь мы все итальянцы!..

—  Уймись, Катэрина! —  вновь потребовала Франсиска.

—  Мама, ты пришла позже и не видела, что творил Маурисиу, —  поддержала Кат'эрину Беатриса. —  Он действительно сошёл с ума, я тоже его боюсь!

—  Ладно, идёмте все в дом, —  сказала Франсиска. —  Там поговорим по—  семейному.

—  А куда идти нам? —  спросил у неё Форро.

—  На все четыре стороны! —  ответил ему Маурисиу, опередив Франсиску, которая в отличие от него не собиралась прогонять пастухов с фазенды.

—  Но вы хотя бы дадите нам расчёт? —  смиренно спросил Форро. —  Какие—  то деньги мы у вас всё—  таки заработали...

—  Убирайся прочь, наглец! —  окрысился на него Маури¬сиу. —  Если ты ещё хоть раз откроешь рот, я вызову сюда полицию и сдам тебя как убийцу сеньора Мартино!

Форро остолбенел, поражённый такой чёрной неблагодарностью, а Рита, молчавшая всё это время, сочла необходимым вступиться за своего Арсидеса. И сделала она это, разумеется, в той оригинальной манере, которая была свойственна только ей.

—  Мой Арсидес останется со мной, и его друзья —  тоже, —  сказала она, пристально глядя в глаза Маурисиу. —  А если ты возведёшь на них поклёп и захочешь сдать их полиции, то я расскажу комиссару, кого видела с ружьём на этой фазенде в тот день, когда убили итальянца.

Её слова прозвучали как приговор, вынесенный Маурисиу, и все присутствующие замерли, с ужасом ожидая, что будет дальше. Их взоры невольно обратились к Маурисиу, а он, нервно засмеявшись, воскликнул:

—  Чушь! Бред! Разве можно верить россказням этой выжившей из ума старухи?!

Опасаясь худшего, Франсиска решила, во что бы то ни стало, перехватить инициативу.

—  Всё, хватит! —  произнесла она металлическим голосом, достойным Франсиски Железной Руки. —  Слушайте меня! Пастухи останутся на фазенде и будут работать. Рита, Жулия, уведите их! А все остальные пойдут вместе со мной в дом. Ты тоже иди, Марселло, тебе надо обработать раны.

—  Нет, спасибо, я не пойду, —  с трудом выговорил Марселло, прикрывая рукой разбитую губу.

—  Да, так будет лучше, —  поддержала его Беатриса. —  Подожди меня здесь, пока я принесу йод и вату.

—  А мне вообще впору бежать из этого дома, потому что я не могу жить в одной комнате с убийцей! —  в отчаянии простонала Катэрина. —  Сейчас возьму ребёнка и уйду к своим родителям!

—  Катэрина, прекрати истерику! —  таким же металлическим голосом потребовала Франсиска. —  И не смей распускать дурные слухи про своего мужа! Маурисиу не убийца.

—  Да, а кто же он? Вы слышали, что сказала Рита?

—  В отличие от тебя, она не называла Маурисиу убийцей! —  ответила невестке Франсиска, но и Катэрина не осталась в долгу:

—  Вы тоже можете его так не называть. Только, на всякий случай, поостерегитесь встречаться с сеньором Фариной, если этот итальянец вам хоть немного дорог!