Франсиска уехала, и Маурисиу сделался особенно беспокойным. Надо отдать должное его интуиции, он чувствовал, что в жизни матери происходят серьёзные перемены, и всеми силами стремился им помешать. Спал он беспокойно, вскрикивал, метался, скрипел зубами, вновь и вновь грозился кого—  то убить.

Катэрина не спала вовсе. Ей становилось всё страшнее и страшнее. Она уже не раз пожалела о том, что согласилась на замужество с учителем. Но тогда он ей казался недосягаемым идеалом! Когда он вдруг обратил на неё внимание, влюбился в неё, она почувствовала себя счастливой. Красавец в белом костюме открывал ей двери в новую, неизведанную жизнь. Однако жизнь оказалась обыденной, в меру бедной, в меру хлопотной, по сути, мало чем отличающейся от той, какой она жила прежде. А вот муж... Если честно сказать, то она его не понимала. Его слова, его чувства —  восхищался Маурисиу или сердился —  не находили у неё ответа, ей было трудно уразуметь, чему он вдруг обрадовался, отчего рассердился. Она уставала от непонимания, куда легче и приятнее ей было с малышом, и она понемногу стала избегать мужа. А потом и вовсе пошло что—  то страшное и непонятное: приступы беспричинной ярости, готовность наброситься с кулаками на первого встречного.

Катэрина выросла среди людей, которые часто выясняли отношения дракой. Бывало, что и убивали кого—  то. Но на драку всегда была причина, она всем была ясна и понятна: не поделили девушку, землю, дом. А Маурисиу, до поры до времени, оставался для неё загадкой, потом он стал страшить её.

Когда на фазенде появился Зекинью, который сидел на крылечке и пел под гитару, Катарина выходила, садилась ступенькой повыше и слушала. Зекинью пел любовные песни с большим чувством и поглядывал на Катэрину, а её сердце томили тоска и сожаление, что она так глупо распорядилась своей жизнью, что обречена жить в печали и без любви. Чем больше она жалела себя, тем более не мил становился ей Маурисиу. Зато как—  то незаметно милым стал Зекинью. И поняла она это, когда Зекинью покинул фазенду и уехал, вскочив на лошадь. Её сердце так и рванулось за ним следом...

От бессонных ночей и крамольных мыслей глаза Катэрины заблестели особым лихорадочным блеском, но Маурисиу во власти своих маниакальных идей вообще не замечал жены. Ему и дела не было до того, что она думает и чувствует. Он мучился вопросом, на который не находил ответа: одна или с Фариной уехала его мать?

—  Мне кажется, что сегодня должна приехать моя матушка, —  заявил он однажды утром, —  съезжу—  ка я на станцию, встречу её.

«И если она с Фариной, то несдобровать ему», —  прибавил он про себя.

Как только дорога заклубилась пылью от автомобиля Маурисиу, Катэрина сообразила: сейчас или никогда! Дрожащими руками она собрала вещички малыша, попрощалась с Ритой, сказав, что навсегда уходит к родителям, и ушла.

—  Я провожу тебя, —  сказал ей Зекинью, и Катэрина потупилась, давая понять, что согласна.

—  Надёжный защитник появился у Катэрины, —  пробормотала старая Рита, глядя вслед молодым людям. —  Да только не вижу я тут большого счастья. Этот парень пришёл сюда по следу смерти, и теперь смерть идёт за ним по пятам...

***

Винченцо, увидев дочь и внука, не знал, что и подумать.

—  Больше я туда не вернусь, —  заявила Катэрина. —  С Маурисиу жить не буду!

—  А я что тебе говорил? —  вздохнул Винченцо. —  Я с первого дня был против этой свадьбы, но разве дети слушаются родителей? А это кто ещё? —  спросил он, взглянув на Зекинью.

Парень поклонился, здороваясь, и назвал своё имя.

—  Вообще—  то я пастух, бычками занимаюсь, всё про них знаю, —  прибавил он. —  А Дочку вашу просто проводил, вещи помог донести.

—  Ну, спасибо тебе, —  буркнул Винченцо, предвидя новые неприятности. —  А теперь ступай, у нас тут пойдут семейные разговоры.

Зекинью покорно попрощался и направился к двери. Он сам себе удивлялся. Крепко забрала его итальяночка! Ради неё он и не такое готов был перенести и перетерпеть.

Винченцо и Констанция сидели за столом и обсуждали, что им делать с Катэриной и как говорить с Маурисиу, когда к дому подошёл счастливый Фарина.

—  Вот у кого дела пошли на лад, —  сказал Винченцо, едва взглянув на приятеля. —  Всё на лице написано!

—  Так оно и есть, —  кивнул Фарина. —  Это было фантастическое путешествие, только Франсиска просила не провожать её домой из—  за сложностей с Маурисиу. Я не стал огорчать её, при случае сам с ним разберусь.

—  И у нас сложности с Маурисиу, —  вздохнул Винченцо. —  Катэрина наотрез отказалась с ним жить. Перебралась к нам с внуком.

—  Значит, придётся разбираться с молодым человеком, —  подвёл итог Фарина,—  а пока давайте выпьем за моё счастье и здоровье! Принеси—  ка вино из машины, дружище! Я купил самого отменного!

Винченцо отправился за вином и, пока ходил, решил, что и, в самом деле, лучше отпраздновать новую жизнь, чем горевать о старой.

***

Маурисиу пропустил один поезд, второй, а из третьего вышла Франсиска. Она была одна, и Маурисиу на секунду почувствовал себя счастливым. Кошмар, в котором он жил уже не один день, рассеялся. Его матушка ездила в Сан—  Паулу по делам, и ему не нужно было никого убивать...

Отлегло от сердца и у Франсиски. Как она была права, когда запретила Фарине провожать её и заставила выйти на предыдущей станции. Так что, встреча матери и сына получилась, вопреки ожиданию, радостной, потому что у каждого из них была причина для хорошего настроения.

Как только они сели в автомобиль, Маурисиу спросил:

—  Много продала кофе?

И приготовился услышать отчёт об одержанных над торговцами победах.

—  Нет, ничего не продала, —  ответила рассеянно Франсиска, явно думая о другом.

Подозрения вновь пробудились в Маурисиу. Цены на кофе стали расти, и не в обычае его матери было пренебрегать налаживанием каналов, по которым можно сбыть залежавшийся в амбарах товар.

—  Почему? —  уже совсем другим тоном спросил он.

Франсиска очнулась.

—  Почему? —  переспросила она. —  Да потому, что торговцы хотят скупить всё за бесценок и продавать втридорога. Они думают, что мы торопимся продать его по любой цене, лишь бы кофе не пропал. Но у нас прекрасный кофе, он ещё может полежать.

Объяснение выглядело правдоподобно, и Маурисиу снова успокоился.

Он подвёз мать к самому дому, высадил её, поставил автомобиль в гараж и отправился к себе, собираясь немного поспать. Лихорадка волнения, трепавшая его последние несколько дней, оставила Маурисиу, но теперь он чувствовал себя обессиленным и разбитым. Обнаружив, что Катэрины нет дома, он осведомился о ней у старой Риты, которая сидела в тенёчке.

—  Она ушла к родителям, — объяснила та. —  Похоже, что не вернется.

Сонливость Маурисиу как рукой сняло. Он переспросил:

—  Ты хочешь сказать, что она ушла от меня?!

—  Я ничего не хочу сказать, —  отозвалась старая Рита, —  откуда мне знать?

—  Ты —  старая ведьма! —  разъярился Маурисиу. —  Я уверен, что это твоих рук дело! Ты постоянно затеваешь дурацкие разговоры, они и сбили её с толку! Сама она глупа, как индюшка, ей ничего подобного в голову не могло прийти. Катэрину, если понадобится, я на аркане приволоку! С ней церемониться нечего! Она тоже из проклятых итальяшек! А вот мой сын не останется среди этих подонков! Его я заберу немедленно!

Но прежде чем отправиться на фазенду Винченцо, Маурисиу счёл необходимым сообщить новость матери. Она должна знать, что представляют собой итальянцы и каково с ними связываться!

Франсиска принялась успокаивать сына:

—  Утро вечера мудренее, сынок. Не спеши. Главное, не наделать глупостей. Тебе нужно помнить, прежде всего, о том, что Катэрина кормит малыша грудью. Мать ему сейчас нужнее, чем отец.

Последний довод несколько охладил пыл Маурисиу. Дело выходило сложнее, чем ему представлялось. Катэрина могла и заартачиться, раз она собрала вещички и отправилась к родителям. Но он с ней поквитается. Если она будет сопротивляться, то он и, в самом деле, на аркане её приволочёт. Приняв решение, Маурисиу отправился спать с твёрдым намерением завтра же осуществить его.

Между тем на фазенде Винченцо шёл пир горой. Все изрядно подвыпили, и Фарина, взглянув на Катэрину, сказал:

—  Если твой муженёк вздумает встать у меня на пути, мне придётся дать ему пинка!

—  Я не против, —  отозвалась Катэрина. —  Только не забывайте, что сталось с сеньором Мартино.

—  А при чём тут Мартино? —  не понял Фарина. —  к Маурисиу он не имеет никакого отношения.

—  Это вам так кажется, а я знаю, что Мартино убил именно Маурисиу, —  запальчиво заявила Катэрина. —  И если он вздумает отнять у меня сына, я скажу сеньору следователю, где спрятано ружьё.

—  Постой! Постой! —  Фарина разом протрезвел. —  Ну—  ка, расскажи мне всё, что знаешь.

—  Я знаю, что Маурисиу скрыл от следователя своё ружьё, из которого стреляет с детства. Знаю, что во сне он бормочет страшные вещи и обещает убить всякого, кто приблизится к доне Франсиске.

—  А дона Франсиска тоже считает, что Мартино убил её сын? —  поинтересовался Фарина.

—  Понятия не имею, что она считает, —  раздражённо отозвалась Катэрина, —  только сына она, разумеется, выдавать не станет, и ружьё они прятали вместе.

—  Ладно, спасибо за сведения, —  задумчиво сказал Фарина. —  Я сам разберусь, в чём там дело.

Он не слишком поверил Катэрине. В запальчивости недоброжелательства женщины могут навыдумывать всякого и при этом даже не сомневаются, что говорят чистую правду. Зато Фарина понял теперь опасения Франсиски: она всерьёз боялась за его жизнь. Но ему не раз приходилось рисковать своей жизнью, и соперники у него были посерьёзнее. Опасность всегда горячила ему кровь. Он любил опасность и всегда шёл ей навстречу. А Маурисиу он не боялся, поскольку был уверен, что тот спрятал ружьё из малодушия. Таких щенков напугать ничего не стоит —  прикрикнуть на них как следует, и дело с концом.

На другой день на фазенду Винченцо явился Маурисиу и потребовал вернуть ему сына, ни словом не упоминая о Катэрине, словно её и на свете не было.

Констанцию требования Маурисиу поразили до крайности. Она прожила долгую жизнь, повидала всякое и знала, что для мужчины всегда важнее женщина, нежели ребёнок.

—  А я тебе говорила, мама, что он ненормальный, —  тут же вставила своё слово Катэрина. —  Я для него не существую. Он всюду видит только свою дорогую мамочку! Теперь ты убедилась, что я не зря от него ушла?

—  Ты должна была здорово изголодаться, дочка, если не просто ушла, а ушла к другому, —  отозвалась со вздохом Констанция. —  Но имей в виду, что голод —  плохой советчик.

—  Мама, Зекинью —  хороший парень, но я сама ещё ничего не решила, —  ответила Катэрина.

Констанция вынуждена была признать, что дочь говорит правду: Зекинью ходил вокруг неё, как кот вокруг сметаны, а она только шутила и смеялась в ответ. И ночевала рядом со своим малышом, и на свидания тайком не бегала.

—  Что у нас будет с Зекинью дальше, я не знаю, но к Маурисиу я больше не вернусь. Он сумасшедший, я боюсь его! —  всхлипнула Катэрина и пулей вылетела из кухни, услышав громкую брань Маурисиу. Он сыпал во всеуслышание отборными итальянскими ругательствами. Откуда только успел набраться?

Констанция вновь тяжело вздохнула. Сколько они с отцом убеждали дочку, чтобы не садилась не в свою телегу. Сумасшедший или нормальный, но барский сынок не был ей парой, вот оно и проявилось, двух лет не прожили, а уже опротивели друг другу. Может, Зекинью ей и, в самом деле, ровня? Может, сладится у них что—  нибудь?

Маурисиу продолжал бушевать и, войдя на кухню, настаивал, чтобы ему вернули сына. Катэрина убежала к себе наверх и не показывалась. Вправлять мозги Маурисиу взялся Фарина. Его аргументы прозвучали особенно убедительно, когда за его спиной появились Зангон, Зекинью и Форро.

Маурисиу злобно ощерился и пошёл на попятную.

—  Я ещё вернусь, и тогда посмотрим, чья возьмёт, —  пообещал он, вскакивая на коня и пуская его галопом.

Троица смотрела ему вслед.

—  Мы не зря поспешили вам на помощь, —  сказал Зангон. —  Мы знаем, что этот молодой сеньор сейчас на всё способен. За доной Катэриной нужно присматривать в оба, сеньор Маурисиу очень опасен, особенно если вооружён.

—  Спасибо, ребята, за добрые намерения, —  улыбнулся Фарина. – Но, если правду сказать, нам нужны не столько охранники, сколько рабочие руки. Если вы сейчас свободны, у нас найдётся для вас работа.

Ребята охотно согласились пожить на фазенде Винченцо. В имении Франсиски они давно себя чувствовали не у дел.

Маурисиу вернулся домой вне себя от ярости и первым делом принялся выкидывать пожитки троих работников, которые позволили себе так дерзко против него выступить.

Старая Рита попыталась помешать ему.

—  Не трогай вещи моего Арсидеса! —  попросила она.

Но Маурисиу уже выкинул всё на улицу и процедил сквозь зубы:

—  Следом за ними вылетишь и ты тоже!

Войдя в дом, он заявил Франсиске:

—  Теперь я точно знаю, что ты ездила в Сан—  Паулу вместе с Фариной. В доме Винченцо все только об этом и говорят. Но имей в виду, я не потерплю ничего подобного! И для начала пусть убираются из дома Жулия и Рита! Они посмели поднять голос против меня!

И тут у Франсиски перехватило горло, лицо её исказилось гневом, и когда она поднялась с кресла, то была той, кого соседи когда—  то прозвали Железной Рукой. Она произнесла только одно слово:

—  Вон!

Маурисиу остолбенел, а Франсиска, тем временем, нашла для него и другие, тоже крайне неприятные, слова:

—  Это я не потерплю тебя в своём доме! Не смей распоряжаться в нём! Жулия и Рита останутся здесь, а ты убирайся на все четыре стороны!

—  Ты об этом ещё пожалеешь! —  крикнул Маурисиу и выбежал из дома.

***

Когда Фарина приехал, чтобы поговорить с Франсиской, она сидела у окна вся в слезах.

—  Я выгнала из дома собственного сына, —  произнесла она. —  Он стал невыносим.

—  Я знаю, —  кивнул Фарина. —  Я видел его сегодня утром. Катэрина считает, что он убил Мартино. А ты?

—  Я и подумать не могу об этом, —  произнесла Франсиска в ужасе. —  Это же мой родной сын...

—  И всё же это более, чем вероятно, —  сказал Фарина. —  Он совершенно неуправляем. Я мог бы сегодня поставить его на место, но подумал о тебе, и у меня не поднялась рука... Я хотел бы забрать с собой его ружьё. Поверь, так всем будет гораздо спокойнее.

Франсиска подняла голову и долго—  долго смотрела на Фарину. Лицо её постепенно разгладилось, слабая улыбка тронула губы.

—  Я люблю тебя, —  произнесла она.

—  Я тебя тоже, —  ответил он.

Франсиска встала и направилась к двери.

—  Подожди меня здесь, —  попросила она.

Фарина понял, что она собралась пойти за ружьём, и кивнул.

Медленно, едва передвигая ноги, словно встав после тяжёлой болезни, Франсиска направилась к тайнику. Именно туда она с Маурисиу отнесла это отвратительное ружьё, которое стало причиной стольких бед и несчастий.

Она спустилась в подвал, и душераздирающий крик вырвался у неё из груди. На этот раз унесли всё! В тайнике было пусто.

—  Нищие! Мы нищие, —  прорыдала Франсиска.

Но времени на рыдания не было, она поспешила выйти и сообщить новость Беатрисе.

—  Я знаю, где найти Маурисиу, —  сказала та. —  Я пойду к нему и постараюсь выяснить... Что, если он сам?..

—  Всё может быть, —  жёстко и безнадёжно отозвалась Франсиска.

—  Она вернулась в гостиную и поделилась новостью с Фариной. От него она не могла, не хотела ничего скрывать. Этот человек стал ей самым близким на свете, с ним она собиралась прожить всю свою жизнь, и он должен был узнать о случившемся с ней несчастье. Франсиска рассказала Фарине о тайнике, о котором до сих пор знали только они втроём: она сама, Беатриса и Маурисиу.

Беатриса вернулась и передала ответ Маурисиу: «Я не сумасшедший, чтобы обкрадывать свою мать».

—  Я поговорю с ним сам, —  решил Фарина. —  Поговорю как мужчина с мужчиной.

—  Маурисиу обосновался в старом бараке, —  сообщила Беатриса и указала тропинку к нему.

Подойдя к бараку, Фарина услышал лязганье затвора и слова Маурисиу:

—  Теперь я убью и второго итальяшку!

Фарина распахнул дверь.

—  Ты меня собрался убить? —  спросил он с порога.

—  Да! Я убью тебя! Убью! —  заревел Маурисиу, кидаясь на Фарину.

Однако Фарине удалось вырвать ружьё из рук Маурисиу, несмотря на то, что сумасшедшие во время припадка становятся необыкновенно сильными. Теперь уже Фарина направил ствол на несчастного и, пригрозив полицией, потребовал признания. Маурисиу упал на колени и признался, что убил Мартино.

—  Убей теперь меня, —  попросил он. —  Убей, как убил моего отца! Иначе я всё равно убью тебя! Вместе на этом свете нам не жить!

—  Мне жаль тебя, —  произнёс Фарина. —  А ещё больше мне жаль твою мать. Подумай о ней, и, может быть, сердце твоё смягчится.

—  Когда я о ней думаю, —  простонал Маурисиу, —  я ненавижу тебя за то, что ты смеешь приближаться к ней! Я хочу уничтожить тебя, стереть с лица земли.

Глаза Маурисиу налились кровью, ещё немного —  и на губах выступила бы пена.

—  Несчастный, —  произнёс Фарина и вышел, крепко прижимая к себе ружьё. —  Он совершенно невменяем. Суд бы его оправдал.