О досадной оговорке или, может быть, проговорке было известно не только Винченцо, но и Фарине, поскольку он был в курсе всех семейных проблем своего друга.

Так же, как и Винченцо, Фарина полагал, что дыма без огня не бывает, но в то же время считал неразумным раздувать этот огонь в сложившейся ситуации.

— Маурисиу правильно рассудил, — сказал он Винченцо. — Не стоит ему сейчас доводить отношения с матерью до суда, а то как бы не стало еще хуже. Эту дамочку надо брать не угрозами, а терпением и лаской!

— А мне кажется, ты либо преувеличиваешь свои возможности, либо недооцениваешь эту стерву, — заключил Винченцо. — Ты был уверен, что запросто выкупишь у нее пай Адолфо, однако же воз и ныне там…

— Так я же сам морочу ей голову, — усмехнулся Фарина. — Подлавливаю ее будто бы случайно на фазенде, бурно приветствую, не скуплюсь на комплименты, от которых она вся трепещет, и раскланиваюсь, так и не поговорив о деле.

— Ну и чего ты сможешь так добиться? Она тебя возненавидит, и все.

— Нет, она в меня влюбится!

— Ну допустим, и что дальше? От большой любви к тебе продаст пай Адолфо?

— А если я сделаю ход конем и женюсь на ней? — поделился своими. наполеоновскими планами Фарина. — Тогда мы с тобой станем родственниками и полюбовно, без вражды и скандалов, объединим нашу фазенду с фазендой очаровательной Франсиски!

— Не называй ее так при мне, — взмолился Винченцо, по-прежнему скептически воспринимая затею Фарины. — Ты скоро и сам убедишься, что это не женщина, а танк с непробиваемой броней. Она раздавит тебя, как того клопа, о которых ты тут недавно вспоминал.

Фарина от души рассмеялся:

— Ну, это ты, брат, хватил!.. Во-первых, я не клоп, меня так просто не раздавишь, а во-вторых, и она не танк. Слабовата! Не та мощь. Если продолжить твое сравнение и попытаться измерить ее в лошадиных силах, то выйдет, что она всего лишь строптивая необъезженная кобылка!

Винченцо не стал с ним спорить. Кто знает, может, Фарине, опытному ловеласу, и удастся все-таки укротить эту мерзкую зарвавшуюся бабенку. Пусть, по крайней мере, попытается.

И Фарина вновь отправился на фазенду Франсиски.

По утрам она, как правило, объезжала свои плантации, и в прошлый раз Фарина оказался в невыгодном положении рядом с ней: он был пешим, а она говорила с ним свысока, восседая верхом на лошади.

Поэтому сейчас он подождал ее возвращения домой прямо у конюшни и, едва она спешилась, вырос перед ней как из-под земли.

Франсиска отпрянула, увидев его, и даже кобыла, которую она держала под уздцы, фыркнула и слегка дернулась.

— Что вы делаете в моем дворе? — с явным недовольством спросила Франсиска.

— Ничего, — улыбнулся Фарина, демонстративно пожирая ее глазами. — Я просто любовался вашей фазендой.

— Ну раз уж вы здесь, то давайте поговорим о деле, — строго сказала Франсиска.

И опять Фарина счел необходимым уклониться от делового разговора:

— Мне больше нравится любоваться красотой фазенды и… вашей красотой!

Франсиска нахмурилась:

— Я не люблю комплименты.

— Это не комплимент, — клятвенно заверил ее Фарина, для пущей убедительности прижав ладонь к груди. — Я действительно очарован вашей красотой!

— Мы собирались поговорить о деле, — напомнила ему Франсиска.

— А может, в другой раз? — озорно щурясь, уставился на нее Фарина, словно говорил: «Вам ведь тоже гораздо больше нравится говорить на предложенную мной тему».

Он предполагал еще некоторое время покуражиться, вгоняя Франсиску в трепет и смущение, но она резко пресекла этот любовный танец распустившего перья Фарины:

— Хорошо, поговорим завтра. В восемь утра.

Не прощаясь, она повернулась к нему спиной и повела лошадь в конюшню. А Фарина остался верен себе:

— Красивая кобылка! — произнес он ей вслед таким тоном, что невозможно было понять, о ком идет речь — о лошади или о самой Франсиске.

«Мерзкий пакостник! Хулиган!» — выругалась про себя Франсиска в ответ на его озорную выходку.

На следующий день Фарина ровно в восемь вошел в гостиную Франсиски, и она, не давая ему завладеть инициативой, сделала упреждающий ход:

— Итак, поговорим о деле. Я уплатила сеньору Адолфо за его пай сто восемьдесят тысяч рейсов. А вы сколько хотите?

Фарина, как в прошлый раз, покосился на портрет Марсилиу, потом пренебрежительно махнул рукой: дескать, пусть смотрит, он мне уже не конкурент, и лишь после этого ответил Франсиске:

— Я уже предлагал вам: сами назовите цену, и я ее удвою.

— Вы издеваетесь надо мной? Я предлагаю вам продать свой пай!

— А я предлагаю вам продать пай Адолфо, причем за весьма приличные деньги.

— И они у вас действительно есть? — язвительно спросила Франсиска, уверенная в том, что Фарина просто блефует.

— Есть. И вы в этом убедитесь, как только мы ударим по рукам! Соглашайтесь!

— Моя фазенда не продается.

— Наша с Винченцо — тоже. Но я хочу купить у вас не всю фазенду, а только ту часть, которая прежде принадлежала Адолфо. За любую сумму, какую вы назовете.

Франсиска возмущенно покачала головой.

— Я вижу, вы пришли сюда, чтобы покуражиться, а не поговорить о деле.

— Я пришел, чтобы повидать вас! — подобострастно глядя ей в глаза, выпалил Фарина и, приблизившись на неприлично близкое расстояние, с жаром зашептал Франсиске в самое ухо: — Вы богиня! Я от вас без ума!

Франсиска оцепенела, и Фарина тут же коснулся губами мочки ее уха.

Она резко отскочила в сторону, словно ужаленная.

— Что вы себе позволяете? Это дерзость! — зашипела она.

— Нет, это страсть! — с придыханием произнес Фарина, вновь очутившись рядом с ней и пытаясь ее облапить.

— Жулия! — в испуге закричала Франсиска. — Проводи сеньора!

Жулия тотчас же вошла в гостиную, а Фарина, прежде чем выйти, окинул Франсиску беззастенчиво плотоядным взором и произнес восхищенно:

— Богиня!..

Жулия тихонько прыснула у него за спиной. После ухода Фарины Франсиска приказала всем слугам впредь не впускать его даже на порог. Дома Винченцо упрекнул компаньона:

— Ну и чего ты добился? Теперь она уж точно не станет иметь с тобой дела и ни за какие деньги не продаст пай Адолфо.

— Конечно, не продаст. Я с первого раза это понял, как только ее увидел, — обезоружил его своим ответом Фарина.

— А что же ты мне голову морочил? — рассердился Винченцо.

Фарина ответил, сохраняя невозмутимость:

— Ничуть не морочил. Я честно предлагал ей заключить со мной сделку. Но главное — я влюблял ее в себя.

— И что, влюбил?

— Да. Ее прелестное ушко до сих пор пылает от моего поцелуя, и, по мере того как она будет вспоминать это сладостное мгновение, в ней будет крепнуть желание снова повторить его. Да-да, она теперь будет грезить обо мне в своих дамских фантазиях! Ты не сомневайся, друг Винченцо, я хорошо знаю женщин. Сегодня я многое сделал для укрощения строптивой и могу со спокойным сердцем взять длительную паузу.

— Это как? — не понял Винченцо. — Перестанешь к ней ходить?

— Да, представь себе! Эта дамочка будет ждать меня, чтобы показать, как я ей не нужен, а я дождусь, когда она сама станет искать ко мне дорожку!

Винченцо не слишком верил в успех компаньона, однако его устраивало то, что Фарина своими хитроумными ухаживаниями все же сумел отвлечь внимание Франсиски от борьбы за треть урожая, которую она прежде так стремилась взыскать с Винченцо.

Конечно, этому, наверняка временному, затишью немало поспособствовал и Маурисиу, женившись на Катэрине. С его уходом из дома Франсиска затаилась, не решаясь на открытую вражду. И надо благодарить Бога за эту передышку.

Так рассуждал Винченцо, не зная, какую мину заложил в его и без того взрывоопасные отношения в Франсиской проныра Марселло, успевший переспать с девственницей Беатрисой.

А вскрылось это случайно: Маурисиу застукал юную парочку в кустах точно так же, как когда-то Винченцо застукал его самого с Катэриной. Правда, этих двоих Маурисиу увидел в тот момент, когда они всего лишь целовались, лежа в траве, и все пуговицы на их одежках были застегнуты. Поэтому он и не мог с уверенностью сказать, как далеко продвинулись отношения его сестры с Марселло.

С его появлением любовники сразу же разбежались в разные стороны, и Маурисиу вынужден был пойти в дом матери, чтобы увидеться там с сестрой и, если еще не поздно, предостеречь ее от безрассудного шага, чреватого бедой.

Однако поговорить с Беатрисой ему не удалось: им помешала Франсиска, сразу же заявившая, что Маурисиу тут делать нечего.

— Я пришел не к тебе, а к Беатрисе, и не уйду отсюда, пока не поговорю с ней, — воспротивился он.

— Я не запрещаю тебе видеться с сестрой, только общайтесь где-нибудь в другом месте.

— Но это же мой дом!

— Он может стать снова твоим, если ты вернешься сюда один, без итальянки. А сейчас уходи!

У Маурисиу не было сил спорить с матерью, и он обратился к сестре:

— Пойдем поговорим в другом месте.

Но Беатриса не ждала ничего хорошего от этого разговора и потому сказала:

— Давай поговорим завтра. Сегодня я устала. Франсиску насторожил ее ответ, и она, дождавшись ухода Маурисиу, принялась допрашивать Беатрису:

— Зачем он приходил? О чем собирался говорить с тобой?

— Откуда я знаю? Ты же не дала ему возможности сказать то, что он хотел, — уворачивалась от ответа Беатриса, но Франсиска ей не верила:

— Нет, ты знаешь, зачем он приходил. И я должна это знать!

Под таким напором Беатрисе не оставалось ничего иного, кроме лжи во спасение:

— Маурисиу хотел, чтобы я походатайствовала за него перед тобой. Он хочет переселиться сюда с Катэриной. А я-то знаю, что ты к этому не готова.

— Что значит «не готова»? — возмутилась Франсиска. — Я никогда, запомни, никогда не позволю этой грязной итальянке ступить на порог моего дома! И Маурисиу от меня ничего не получит, если будет жить с ней. Все свое состояние я перепишу на твое имя.

— А как же твой внук, мама? Он же ни в чем не виноват.

— Мне не нужны внуки с итальянской кровью! — отрезала Франсиска.

И тут Беатриса впервые подумала, что и сама может оказаться в такой же ситуации, как Катэрина. Похолодев от ужаса, она спросила:

— А если бы я ждала ребенка от итальянца? Что бы ты сделала?

— Я бы молила Бога, чтобы ты умерла при родах, — с предельной жестокостью ответила Франсиска, не оставив Беатрисе никаких шансов на возможный брак с Марселло.

А тем временем в семье Марселло разгорелся страшный скандал, который он сам же и спровоцировал, сообщив матери:

— Учитель застал меня с его сестрой. Теперь я должен на ней жениться!

Констанция едва удержалась на ногах от такого заявления.

— Как это «застал»? Что вы делали? Почему ты должен жениться? Это наш зять тебя заставляет?

— Да нет же, просто у нас это уже случилось, — ответил на все вопросы сразу Марселло.

— Что значит «это»? — продолжала допытываться Констанция, все еще надеясь, что произошло недоразумение и речь идет всего лишь о невинных поцелуях.

Но Марселло не оставил ей никаких надежд:

— С нами случилось то же, что у Катэрины с учителем!

— Боже мой! — всплеснула руками Констанция. — И сестра нашего зятя тоже беременна?!

— Нет, — отрицательно помотал головой Марселло и тут же добавил: — Пока нет. Но я все равно должен на ней жениться.

— Винченцо! Винченцо! — заголосила Констанция. — Иди сюда, убей этого мерзавца!

Объяснение с отцом вышло не менее сумбурным, чем с матерью, и уж точно более эмоциональным, поскольку Винченцо не поскупился вывалить на сынка все самые отборные ругательства, какие только знал.

Марселло же терпеливо выслушал все это и робко заметил в свое оправдание:

— Но я ее не принуждал, она сама сказала, что не надо бояться любви.

— Ах, она сама?.. — замахнулся на него Винченцо и, влепив Марселло весьма ощутимую затрещину, вновь обрушил на него поток ругательств.

Когда же он наконец умолк, обессиленно откинув голову на спинку стула, Марселло как ни в чем не бывало спросил:

— Так я женюсь на Беатрисе? Ты не против? Мои дети тоже станут богатыми наследниками.

У Винченцо уже кончился весь запас ругательств, и он всего лишь проворчал усталым голосом:

— Да, с этой семейкой разбогатеешь! Посмотри на богачку Катэрину, та же учась ждет и тебя.

— Ну и пусть, я не гонюсь за богатством, — совсем осмелел Марселло. — Я просто люблю учительницу и не могу без нее жить. Скажи, ты пойдешь со мной к Франсиске просить руки Беатрисы? Если откажешься — я сам пойду!

— Беатриса может и отказать тебе, — подала голос Катэрина.

— Это почему же? — взвился Марселло.

— Потому что ты рядом с ней выглядишь болваном. Ей нужен другой, образованный парень.

Марселло задохнулся от негодования, но тут на его защиту неожиданно встала Констанция:

— А ты как выглядишь рядом с учителем? Помолчала бы!

— Ладно, хватит! — сказал свое веское слово Винченцо. — Раз уж набедокурил, то придется отвечать за это безобразие. А то как я посмотрю в глаза моему зятю, когда он придет домой?

— А как он смотрел в твои глаза, когда ты застукал его с Катэриной? — снова вмешалась Констанция.

— Но он женился на нашей распутнице, — возразил Винченцо, — и Марселло придется сделать то же самое. Вот только согласится ли Железная Рука выдать свою образованную дочку за итальянца, да еще и такого шельмеца, как наш Марселло?

— Тут и гадать нечего: не согласится, — сказала Катэрина.

— Ну это уже пусть она решает. А нам все равно придется к ней идти.

Фарина, до той поры молчавший, не преминул дать приятелю совет, на которые он был большой мастак:

— Я бы на твоем месте не говорил о предстоящем сватовстве с таким обреченным видом. Ты, друг Винченцо, забываешь, что это не твоя дочка вляпалась, а ее, богатой вдовы. Поэтому у тебя есть все основания идти туда не с понурой головой, а диктовать Франсиске жесткие условия. Пусть дает в качестве приданого треть своей фазенды!

— А что, и правда, пусть дает! — подхватил Марселло, но Винченцо велел ему помолчать и ответил Фарине:

— Вот я возьму тебя с собой, ты ей сам это и скажешь, договорились? А я против такого приданого не буду возражать.

Фарина расхохотался, по достоинству оценив мрачный юмор Винченцо, а затем, приняв серьезный вид, дал еще один мудрый совет:

— А самое разумное, на мой взгляд, решение: вообще не, ходить к Франсиске и сделать вид, будто ничего не происходит. Это же не твоя, а ее дочка шастает по кустам с молодым пронырой, который своего не упустит. Вот ты и жди, пока Железная Франсиска сама не приползет к тебе на коленях и не станет умолять, чтобы твой сын взял в жены ее распутную дочку!

— Перестаньте! Я не позволю так говорить о Беатрисе! — вспылил Марселло. — Вы ее не знаете! Она чистая и благородная девушка!

— Да знаем мы ее, не кипятись, — осадил его Винченцо. — Лучше прислушайся к сеньору Фарине. По-моему, он говорит дело. Нам не стоит торопиться со свадьбой. Никакого приданого мы от Франсиски не получим, это ясно, только взвалим себе на шею еще одного нахлебника.

— Ну и не надо мне вашего благословения! — чуть не плача от обиды, закричал Марселло. — Я сам сейчас пойду к Железной Франсиске и попрошу у нее руки Беатрисы!

С этими словами он выбежал из дома и помчался к своей возлюбленной.

Увидев Марселло у себя в доме, Беатриса испугалась.

— Зачем ты сюда пришел? Не дай бог, мама тебя увидит! Уходи, пожалуйста!

— Но я как раз к ней и пришел. Я хочу просить у нее твоей руки. Мы с тобой должны пожениться!

— Нет, уходи, не надо говорить с моей мамой! Я не хочу. Уходи.

— Как? Ты не хочешь выходить за меня замуж? — опешил Марселло.

— Не хочу. Уходи, пожалуйста, пока мама тебя не увидела.

— Но как же ты можешь?.. После того, что с нами случилось…

— Ничего с нами не случилось! Уходи.

— Но я ведь сделал тебя женщиной, я обязан жениться!

— Замолчи! — истерично выкрикнула Беатриса. — Я родилась женщиной, понял? Оставь меня. Ты должен уйти из моей жизни!

У Марселло из глаз покатились крупные слезы, и он спросил жалобно:

— Я тебе совсем не нужен?

— Нужен. Но ты должен уйти, — ответила Беатриса.

Выбежав из ее дома, Марселло упал наземь и долго рыдал, зарывшись лицом в траву.

А на подступах к отцовскому дому его встретил Маурисиу и сказал:

— Оставь мою сестру в покое. Не обижайся, но ей нужен другой мужчина. А ты ей ничего не должен.

Он не знал, что Беатриса накануне сама отвергла Марселло, и потому не был готов к реакции, последовавшей на его слова. А Марселло, еще не успевший оправиться от предательства Беатрисы, выплеснул всю свою обиду и весь свой гнев на ее брата, который, как выяснилось, был с ней заодно.

— Ей нужен другой мужчина, да? — заорал на весь двор Марселло. — А нужна ли она ему? Вряд ли он захочет на ней жениться, когда узнает, что я уже лишил ее девственности!

— Ах ты, подлец! — замахнулся на него Маурисиу, но Марселло сумел увернуться от удара и стремглав понесся к дому, крича на бегу:

— А ты бездельник и приживал! Тебя терпят в нашем доме и дают тебе кусок хлеба только потому, что ты спишь с моей сестрой!

Маурисиу догнал его у самого порога и, применив боксерский прием, нанес мощный удар в челюсть.

Марселло истошно завопил, вся его родня высыпала во двор, замыкающим был Фарина, но он не принимал участия в последовавшем затем скандале.

Марселло тоже выбыл из строя — он мог только мычать, но не говорить, так как Маурисиу своротил ему челюсть.

Остальные члены семьи Винченцо, включая и зятя, поносили друг друга, не стесняясь в выражениях и не задумываясь о возможных последствиях. Все взаимные обиды и претензии, копившиеся еще с той поры, как стало известно о беременности Катэрины, теперь были высказаны, и кончилось это тем, что Маурисиу покинул дом тестя.

— Я не могу жить среди людей, которые меня презирают и унижают, — сказал он. — Даже ты, Катэрина, встала на сторону брата, не разобравшись, за что я его ударил.

— Если бы ты его просто ударил, а ты свернул ему челюсть! — возразила она.

— Я больше не собираюсь это обсуждать, — сказал Маурисиу. — Если ты меня еще любишь, то собирайся, и пойдем отсюда.

— Куда?! Ты хочешь повести меня к своей матери, чтобы она там надо мной поиздевалась? Я же для нее только «грязная итальянка». Она выставит меня вон, и тебя вместе со мной. Нет, я туда не пойду.

— Но у меня нет другого дома и другой матери!

— У тебя вообще ничего нет, потому что мать от тебя отказалась и выгнала из дома! А другого дома ты не нажил!

— Ну это я уже слышал. От твоего брата и от сеньора Винченцо. «Нахлебник и приживал»! Нет, уж лучше терпеть упреки родной матери, чем выслушивать такие оскорбления в доме тестя! — сказал Маурисиу и ушел не оглядываясь.

А Катэрина забилась в рыданиях.