Камилия вернулась домой, прихрамывая. Ципора сразу же всполошилась.

— Ты упала? Ах, боже мой! — суетилась она, мысленно заклиная: «Только бы не выкидыш!»

— Оступилась, сходя с трамвая, — нехотя объяснила Камилия, которой совсем не хотелось рассказывать, что произошло между ней и Тони.

Но Ципора, взглянув на припухшие от слез глаза дочери, тут же догадалась, что дело совсем не в трамвае — Камилия снова поссорилась с мужем.

— Сядь, душенька, передохни, — заговорила она. — Я вижу, ты очень устала.

— Я очень несчастна, мамочка, — призналась Камилия, опускаясь на диван, и снова принялась плакать. Молчать она больше не могла, ей нужно было рассказать о своем горе. — Я была в мастерской Тони и…

— Зачем?! — всплеснула руками Ципора. — Что тебе нужно в его мастерской?

Она не могла понять, почему ее дочь делает все наперекор просьбам мужа. Тони терпеть не мог, когда Камилия приходила в мастерскую. Он не раз умолял ее не делать этого, но Камилия пропускала его просьбы мимо ушей.

— Я должна знать, что он там один! — упрямо заявила Камилия. — С тех пор как папа открыл там магазин, я не могу быть спокойной! Там же в любую минуту может появиться Эулалия, дочка нашего нового продавца. Оказывается, она давно влюблена в Тони! — Одно воспоминание о красавице испанке вызывало у Камилии чуть ли не судорогу. — Эулалии там не было, но я, мамочка, поняла, что Тони совсем сошел с ума: свою бывшую невесту он сделал Божьей Матерью и молится на нее!

Ципоре показалось, что с ума сошла ее дочь.

— Успокойся, дорогая! — начала она. — Тебе вредно волноваться. Теперь ты видишь, что мы с отцом не случайно хотели выдать тебя замуж за еврея. Наша религия не признает никаких икон. Но раз ты вышла замуж за католика, то привыкай, что у твоего мужа будут разные изображения святых.

Ципора попыталась отвлечь Камилию от ее болезненной ревности и сделать вид, что все дело в разнице верований.

Но Камилия даже не слышала, что говорит ей мать. Глядя прямо перед собой, она продолжала:

— Я разбила его дурацкую Деву Марию. Он говорил с ней, он ей пел, и я разбила ее.

Ципора побледнела:

— И что, он тебя ударил? — спросила она, чувствуя, как у нес перехватывает дыхание от поднимающегося гнева.

— Нет, оттолкнул, а я не удержалась на ногах и…

— Я расскажу обо всем отцу, — заявила Ципора. — Пусть он с ним поговорит! Мыслимое ли дело, поднимать руку на беременную жену?!

— Нет, ни говори отцу ни слова, — умоляюще попросила Камилия. — Я не хочу расставаться со своим мужем. Я никому его не отдам! Он мой, только мой!

Ципора не знала, что ей делать с дочерью. По ее мнению, Камилия была не в себе. Все для нее сосредоточилось в муже, но при этом она поступала так, чтобы их совместная жизнь стала невозможной…

Ципора не могла не рассказать о случившемся Эзекиелу, во всех самых трудных случаях жизни он был ее главным советчиком. А что для них было важнее судьбы дочери? Эзекиел решил поговорить с зятем сам.

В этот день не только Камилия, но и Ципора с Эзекиелом нетерпеливо ждали, когда вернется домой Тони. А он так и не вернулся.

Убрав мастерскую, выбросив осколки, Тони долго бродил по улицам. Семейная жизнь его не задалась, и ему нужно было принять какое-то решение. Он не хотел возвращаться в дом, где чувствовал себя чужим. Все благодеяния, которые были ему оказаны, лежали на его душе тяжелым грузом. Он чувствовал себя должником, который не способен расплатиться, и это очень угнетало его. Собственно, родители Камилии всячески помогали ему, чтобы он мог обеспечивать их дочь. Чашу его терпения переполнило последнее предложение тестя, — Тони не хотел всю жизнь заниматься надгробными плитами. Он как раз и молился Деве Марии, прося помочь ему и научить, как, никого не обидев, отказаться от этого предложения. И вот произошел скандал. Камилия устроила очередную сцену ревности и разбила вдребезги изображение Божьей Матери. Но может быть, это и есть ответ на его просьбу? Может, Божья Матерь дала ему понять, что ничего тут не склеишь, что единственный выход — это разбить сковавшие его оковы и покинуть дом, который стал тюрьмой? Чем дольше Тони размышлял, тем отчетливее понимал, что именно это и хотела сказать ему Божья Матерь. Решение было принято, и по существу оно не могло принести большого облегчения, потому что Камилия оставалась женой Тони, а ребенок, который вскоре родится, навсегда оставался его ребенком. И он был обязан им помогать. Но Тони внезапно стало очень легко. Он ощутил дуновение свободы, и оно было сладостно.

С этим сладостным чувством он и отправился повидать Мадалену и Нину. Нина еще не пришла с фабрики, они сидели с Мадаленой вдвоем, и та рассказывала ему о Джузеппе. Она любила вспоминать о нем. На этот раз она рассказала Тони, что не собиралась уходить от мужа, ее просто выгнали из квартиры, потому что нечем было за нее платить. Выгнали с маленькой Ниной на руках. Джузеппе перевели в другую тюрьму. А у нее не было денег на билет, чтобы поехать за ним. Работа для нее нашлась только в предместье. Там она и жила какое-то время, а сообщить о себе не могла. Так жизнь развела их, так они и потеряли друг друга.

— Он всю жизнь искал вас, — сказал Тони, — говорил, что вы были единственной его любовью, вы и маленькая Нина.

Глаза Мадалены наполнились слезами: как неожиданно Джузеппе признался ей в любви!

— Значит, он ждет меня? — спросила она. — Я рада. Вот выдам замуж Нину и начну собираться.

— Я думаю, что у дядюшки хватит терпения и еще подождать. Он будет рад, если вы понянчитесь с внуками, — улыбнулся Тони.

— Ты скоро станешь отцом. Думаю, Джузеппе рад за тебя, — подхватила Мадалена.

— Не уверен. С небес виднее, как обстоят дела на самом деле. Я думаю, что он огорчен из-за меня, — честно признался Тони.

— Не может быть, — недоверчиво покачала головой Мадалена.

И Тони принялся рассказывать о своих семейных неурядицах. Мадалена, слушая, печально вздыхала и покачивала головой.

— Выходит, ты ушел из дома и тебе даже негде переночевать? — спросила она.

— Нет, ночевать мне пока есть где, — сказал Тони, — я могу пока жить в мастерской. Другое дело, что она тоже принадлежит моему тестю.

— А он тебя не выгонит? — поинтересовалась Мадалена.

— Я сам уйду, — гордо заявил Тони. — Не хочу быть им ничем обязанным.

— В крайнем случае, можешь переночевать у нас, — предложила Мадалена, — хотя я представить себе не могу, где ты тут разместишься.

Хлопнула дверь, и на пороге появилась Нина.

— Какого еще квартиранта ты хочешь поселить, мама? — раздался с порога ее звонкий голос. Увидев Тони, она обрадовалась, а узнав, с чем он пришел, опечалилась.

— Все ссорятся, — сказала она, не желая вникать в суть проблемы. — Как поссорились, так и помиритесь. Но если тебе всерьез понадобится угол, я отведу тебя к своему приятелю Жозе Мануэлу. Думаю, что он как-нибудь пристроит тебя.

Нина не любила откладывать дела в долгий ящик и тут же решила познакомить молодых людей.

Жозе Мануэл не слишком обрадовался перспективе поселиться вместе с Тони, но отказать Нине не мог ни в чем.

— Пусть ночует, когда понадобится, — милостиво разрешил он. — Положу на пол матрас, и ложе готово.

— У тебя чудный характер и доброе сердце, — растроганно сказала Нина.

Ради того чтобы удостоиться еще раз такой же похвалы, Жозе Мануэл готов был уложить Тони на свою кровать, а сам спать в углу на коврике.

— Вот увидишь, Нина, ему будет здесь так хорошо, что он не захочет отсюда уезжать, — добродушно пошутил Жозе Мануэл.

Нина засмеялась, оглядев небольшую комнатку, где с трудом могли разместиться двое:

— Боюсь, в этом случае, — сказала она, — ты сам захочешь, чтобы он уехал…

Родственное участие Нины растрогало Тони. На душе у него стало гораздо легче. Но если решилась проблема с жилищем, может, попытаться решить и другую проблему? Тони очень тяготился своим долгом — деньгами, заплаченными тестем за кубки. Ему очень хотелось вернуть их. Тогда бы он ушел со спокойной душой. А что, если попытаться продать мастерскую? Может, денег хватит и на то, чтобы вернуть долг Эзекиелу?

На следующий же день Тони исходил все бюро по продаже, пытаясь пристроить свою мастерскую, вернее, ту часть, которая от нее осталась. Но ему предлагали такие смешные деньги, что он понял: продавать сейчас что бы то ни было бессмысленно. Тогда он просто-напросто запер мастерскую на ключ и отправился в свой бывший дом. Он приготовился к решительному разговору, намереваясь поставить все точки над «и».

Стоило ему появиться в доме Эзекиела, как Камилия повисла у него на шее.

— Я пойду за тобой на край света, — всхлипнула она. — Я знала, что ты вернешься. Ты не можешь меня оставить!

Тони ласково, но твердо отстранил ее.

— Мне некуда брать тебя, я сам живу у чужих людей из милости, — сказал он. — Все вопросы я буду обсуждать с твоим отцом. И на этот раз ты подчинишься его решению.

Разбив его творение, Камилия совершила нечто такое, с чем Тони никак не мог смириться, она перешла грань дозволенного, грубо, злобно вторглась туда, куда не имела права вторгаться. Она обнаружила то неприятие его мира, которое не оставляло возможности быть им в дальнейшем вместе. Не то чтобы Тони понимал это или формулировал, он это чувствовал и ничего не мог с собой поделать. О своем окончательном разрыве с женой он хотел сообщить Эзекиелу, с тем чтобы тот объяснил это дочери, потому что сам Тони ничего не мог объяснить Камилии, она просто его не слышала.

Эзекиел страшно сердился на зятя. Мало ему было проблем с новым магазином, так вот, пожалуйста, еще и семейный разлад! Проблемы в магазине ему понятны: Маноло и Соледад надумали уходить. Им, понимаете ли, нужны другие условия! Они хотят завести собственное дело! Эзекиел должен подумать. Должен взвесить, насколько он дорожит этими работниками. Он подумает и решит. От него зависит, уйдут они или останутся. И если уйдут, то это нормально, потому что все работники рано или поздно уходят. А зять? Зять уходить не должен! Иначе как жить? На кого полагаться?!

Это или примерно это Эзекиел и высказал зятю. Тони молча выслушал тестя, потом, когда тот умолк, заговорил сам:

— Что толку нам упрекать друг друга? Вы старались сделать все возможное для счастья дочери. Я тоже старался. Ни у вас, ни у меня ничего не получилось. Значит, надо попробовать жить иначе. Я не забываю о своих долгах. Вам я должен отдать деньги, жене — оказывать материальную поддержку, о ребенке должен заботиться и любить его. Так оно и будет. Когда я смогу расплатиться с долгами, не знаю, но то, что я буду с ними расплачиваться, несомненно. Я нашел себе кров и работу. Вашей дочери, тем более в ее положении, будет несомненно лучше оставаться под родительским кровом, потому что пока я обеспечить ее не смогу. Но я буду навещать своего ребенка, а это основная часть долга, которую я вам возвращаю.

Тони положил перед Эзекиелом ключ от мастерской.

— Ты не хочешь больше зарабатывать деньги как художник? — изумился Эзекиел.

— Я не хочу быть вам хоть чем-то обязанным, — ответил Тони.

— Ты и так всем обязан мне! Кто добыл тебе паспорт? Кто дал возможность зарабатывать на хлеб художеством? — Эзекиел говорил с печальной иронией, призывая Тони смотреть на жизнь точно так же. — Почему бы тебе не продолжать зарабатывать с помощью твоей мастерской, раз у тебя есть такая возможность?

— У меня такой возможности больше нет, — отрезал Тони.

— Ты полагаешь, что между вами все кончено и навсегда? — спросил Эзекиел.

— Да, я так полагаю, — ответил Тони с неожиданной твердостью и решительностью.

Эзекиел давно уже жил на свете, он знал, что сердцу не прикажешь, молодых жить по-своему не заставишь, и ему было больно от своего бессилия. Он бы сделал все для счастья Камилии, но ее счастье от него не зависело.