Среда, 5 сентября 2001 года

Кроме обычного пакета с логотипом «You and I», почтальон вручил Саманте, явившейся встретить его ровно в 10.45, еще пятнадцать конвертов. Ей удалось подняться по ступенькам, не уронив ни одного, и опустить свою ношу на столик в холле. Отодвинув в сторонку редакционную почту, она с бьющимся сердцем принялась читать имена отправителей остальных писем. Все они были адресованы бабушке. Саманта испустила короткий вздох облегчения.

На следующий день на имя бабушки пришло еще тринадцать писем. В общем и целом на объявление отозвались двадцать восемь человек.

* * *

Ни Агата, ни Маргарет не торопились найти нового жильца. Деньги, получаемые в качестве арендной платы, шли на рождественские подарки садовнику и роскошный ужин в одном из лондонских ресторанов — всегда одном и том же, — который они позволяли себе раз в месяц. Остальное переводилось на банковский счет: «на случай, если сантехника выйдет из строя или крыша протечет», как говорила прагматичная Агата; «нам на старость», как утверждала неисправимая оптимистка Маргарет.

Обе внимательнейшим образом прочитали письма четырех отобранных Самантой кандидатов: аудитора, чиновника, учителя рисования и полицейского. Все четверо были холостяками, в возрасте от сорока до шестидесяти лет, все имели постоянную работу. Оставалось встретиться с каждым и выбрать лучшего из лучших.

Из чувства справедливости первым они пригласили аудитора — он первый отозвался на объявление.

* * *

Рупперту Педжету было шестьдесят лет. Свои седые волосы он стриг ежиком и носил маленькие круглые очки. Одет он был в серые твидовые брюки, белую сорочку с безупречно чистым воротником и шерстяной джемпер с V-образным вырезом, из которого выглядывал галстук той же расцветки. В чай, предложенный Агатой, он не положил ни кусочка сахару. К кексам, разложенным на тарелке с цветочными мотивами, почти не прикоснулся.

— Какая прелесть эти цветы на тарелке, — сказал он. — Если я не ошибаюсь, это ирисы.

— Я сама ее расписала, — проворковала польщенная Маргарет. — У меня и другие есть. Если хотите, могу вам показать.

— Вы, как я вижу, следите за своим питанием, — вмешалась Агата, не желавшая, чтобы сестра тащила в ее гостиную свою коллекцию фарфора. — Я тоже во многом себя ограничиваю.

— О да, я раз в неделю проверяю уровень холестерина в крови. И по совету своего врача каждый день два часа хожу пешком.

Агата наградила его одобрительной улыбкой. Надежный жилец. Такой имеет все шансы задержаться у них надолго.

Мистер Педжет долго распространялся на тему своей работы и расхваливал радости жизни на природе. Лично он в выходные всегда уезжает из Лондона. По вечерам перечитывает Марселя Пруста. Да, разумеется, в оригинале. Маргарет понимающе затрясла головой — правда, сама она так и не одолела ни одного из романов знаменитого француза даже в переводе на английский. Но ей уже мерещилось, как она прогуливается по сельской местности в обществе высококультурного холостяка.

Он настоял на том, чтобы помочь отнести чайный поднос на кухню, где немного задержался, признавшись, что очень любит мебель в стиле пятидесятых. Зато в квартире, которую намеревался снять, не пробыл и пятнадцати минут, наскоро убедившись, что сантехника в порядке, а батареи греют. Проводить гостя вызвалась Саманта.

— До скорой встречи, дорогой Рупперт, — кокетливо попрощалась с ним Маргарет с лестничной площадки.

— Умерь свои восторги, — сухо оборвала ее Агата. — Не забывай, что у нас есть и другие кандидаты.

* * *

Офицер полиции Грегори Ольсен ответил на объявление вторым. От приглашения на чай он отказался, так как работал до семи, но предложил зайти сразу после дежурства.

Он и в самом деле заявился к ним как был, в форме, чем произвел неизгладимое впечатление на сестер Саммер, несмотря на свои коротенькие ножки и заметно выпирающее пузцо.

— Он осматривает квартиру или производит обыск? — шепотом поинтересовалась у бабушки Саманта, пока полицейский офицер методично открывал и закрывал дверцы кухонных шкафчиков и рылся в ванной комнате.

— Квартира в прекрасном состоянии, — заключил он, исследовав каждый сантиметр жилого пространства. — Вы даже позаботились о двойном остеклении окон! Для квартиры, расположенной на первом этаже, это совсем не лишняя предосторожность. Поздравляю вас, леди! Вы чрезвычайно предусмотрительны.

Комплимент заставил обеих старушек покраснеть от удовольствия.

— Вы любите лепешки, мистер Ольсен? У нас есть свежие, — предложила Маргарет.

— И чудесные шоколадные кексы, — атаковала с другого фланга Агата.

— Мне кажется, после тяжелого трудового дня мистер Ольсен предпочтет что-нибудь покрепче, — высказала свое мнение Саманта.

Полицейский замер на месте, глядя на них с глуповато-блаженным видом. Его последняя более или менее длительная связь оборвалась пять лет назад, и он успел отвыкнуть от женского внимания и заботы. Саманта, воспользовавшись тем, что они все еще стояли на первом этаже, непринужденно повлекла гостя к своей квартире.

Агата и Маргарет провели на кухне Саманты два восхитительных часа. Дрожа от страха, они слушали рассказ об убийствах, раскрытых сержантом Ольсеном. Прикончив четвертый бокал белого вина, тот прозрачно намекнул, что ему предлагают должность в Скотленд-Ярде. Потому-то он и подыскивает квартиру поближе к Лондону.

— Мы свяжемся с вами в ближайшее время, — уверила полицейского Маргарет, бросив последний восхищенный взгляд на его форму.

Агата, все еще под впечатлением кровавых историй сержанта Ольсена, дважды проверила, хорошо ли заперта входная дверь, и поспешила к Саманте, которая ждала ее у себя на кухне. Маргарет, не любившая засиживаться допоздна, уже ушла спать.

— Аудитор показался мне вполне приличным человеком, — высказалась Агата, энергично протирая влажной губкой стол.

— Проблема только в том, что надолго он у нас не задержится, — отозвалась Саманта, мывшая под краном бокалы.

— Вот не знала, что твои таланты не ограничиваются мудрыми советами несчастным читательницам. Ты, оказывается, и чужие мысли умеешь читать.

— Просто мы с ним перемолвились парой слов на крыльце. Я удивилась, что у него до сих пор нет собственного жилья и он вынужден снимать квартиру.

— Может, он играет в Аскоте? — предположила Агата.

— Ты не так уж далека от истины. Он и правда помешан на лошадях. Только он не игрок, а конезаводчик. У него в Сассексе имение с конюшней. Ему осталось два года до пенсии. И тогда он окончательно туда переберется.

— Если бы Маргарет в него влюбилась, она могла бы уехать с ним. Вот бы я от нее отдохнула, — позволила себе помечтать вслух Агата.

— Ты, наверное, забыла, что она панически боится лошадей. С тех пор как карликовый пони укусил ее за палец.

— Надо было соблюдать правила поведения в зоопарке. И не совать ему хлебные корки через решетку.

Саманта фыркнула, вытерла руки и присела рядом с бабушкой.

— Откровенно говоря, я не думаю, что из затеи с аудитором выйдет толк. Ты же знаешь тетю Маргарет. Она к нему привяжется, а потом будет несколько месяцев приходить в себя после его отъезда.

— Ладно, тогда его вычеркиваем. А что ты скажешь насчет сержанта Ольсена? С ним мы практически получаем бесплатную охрану. К тому же его ждет блестящая карьера. Скотленд-Ярд — это не шуточки.

— А ты обратила внимание, сколько бокалов он выпил, пока мы беседовали?

— Вообще-то нет. Слишком увлеклась его рассказом.

— Четыре, если быть точной. И про Скотленд-Ярд он заговорил как раз после четвертого. Совпадение, не иначе.

— Какой же вывод делает наш эксперт-психолог? — хмыкнула Агата.

— Он не только любит заложить за воротник, но и склонен к мифомании. Ты заметила, как он запыхался, поднимаясь к нам на крыльцо? Сомневаюсь, что в Скотленд-Ярд берут пьянчужек в такой плачевной физической форме, как у него.

— А что, по его письму об этом догадаться было нельзя? — подколола ее Агата поднимаясь.

— К сожалению, слова обманчивы, — вздохнула Саманта.

Ей на ум снова пришли две анонимки, убранные в папку с тревожным вопросительным знаком на обложке. Последних двух кандидатов они принимали в кокетливой гостиной Маргарет. Аудитор пил чай у Агаты, полицейский накачивался вином на кухне у Саманты, и Маргарет потребовала, чтобы эти двое почтили своим присутствием ее апартаменты.

У Эдварда Смита было два неоспоримых достоинства — легко запоминающаяся фамилия и приятное лицо. К своим пятидесяти пяти годам он успел обзавестись лысиной и изрядно располнеть, но, судя по всему, относился к этим обстоятельствам с философским благодушием. На встречу он явился минута в минуту. На нем был серый фланелевый костюм и бледно-зеленая сорочка с черным галстуком. Также обращали на себя внимание очки с сильными линзами в строгой оправе и ухоженные руки. Одним словом, весь его вид излучал респектабельность.

Он неторопливо обошел все комнаты сдаваемой внаем квартиры, время от времени задерживаясь, чтобы измерить длину стены с помощью рулетки, которой предусмотрительно запасся. Затем расспросил Агату о размерах местного налога, ценах на газ и электричество, поинтересовался, в котором часу забирают мусор и что за народ живет по соседству.

— Вряд ли он каждый день будет рассказывать нам анекдоты, но хотя бы производит впечатление солидного человека, — шепнула Агата Саманте, пока они вдвоем направлялись к квартире Маргарет.

Хозяйка пригласила мистера Смита усаживаться на диван и налила ему чашку чаю. Она заварила полный чайник «мина» с цветками орхидеи — в конце концов, распоряжалась нынче она. Агата бросила на нее злобный взгляд, но из вежливости сделала несколько глотков — одновременно с гостем.

Потягивая чай, Эдвард Смит рассказал им о своем восхождении по государственной лестнице. Начинал он простым клерком, но благодаря участию в нескольких служебных конкурсах сейчас поднялся до должности заведующего отделом в одном из управлений Министерства здравоохранения, располагавшегося как раз неподалеку от Хэмпстеда.

— Мне кажется немного странным, что после стольких лет беспорочной и достойно вознаграждаемой службы вы не подумали о том, чтобы обзавестись собственным жильем, — прервала его рассказ Агата.

Эдвард Смит опустил голову к чашке, словно собирался окунуть в нее нос.

— У моей матери болезнь Альцгеймера, — смущенно проговорил он. — Она уже почти двадцать лет лежит в специализированной клинике. И я оплачиваю все расходы. Поэтому я не могу позволить себе купить квартиру в Лондоне, даже однокомнатную. Жена оставила меня ровно через год после того, как матери поставили этот ужасный диагноз. Ей не нравилось, что я уделяю маме слишком много времени.

Маргарет подавила горестный всхлип. Агата, стараясь сохранить самообладание, допила весь чай. Саманта неловко коснулась пальцами рукава Эдварда Смита, который, понурившись, изучал носки своих начищенных туфель. Ей не часто приходилось сталкиваться с человеческим горем напрямую. Она чувствовала себя гораздо увереннее, узнавая о чужих неприятностях из переписки.

— Полагаю, вскоре вы сможете поселиться в этой квартире, — нарушила затянувшееся молчание Агата.

Маргарет, у которой влажно блестели глаза, наградила сестру одобрительной улыбкой. Саманта деликатно высморкалась. У нее щипало в носу. Надо же, как ее проняло.

Проводить мистера Смита вышли все трое. Агата пообещала, что в ближайшее время позвонит ему, чтобы назначить день подписания договора.

— У меня сердце разрывается и ноги не держат! — пожаловалась Маргарет, направляясь к своему дивану.

Она улеглась, пристроив голову пониже, а ноги взгромоздив на подушку, как ей советовал врач. Пользуясь слабостью сестры, Агата быстренько убрала с низкого столика еще теплый заварочный чайник, от сладковатого аромата которого ее мутило.

— Думаю, это тот, кто нам нужен, — хлюпая носом, сказала Саманта вернувшейся из кухни бабушке.

— Тем более что он работает в Министерстве здравоохранения. Если вдруг кому-нибудь из нас понадобится операция, он поможет. Не придется несколько месяцев ждать своей очереди, — согласилась Агата.

Саманта кивнула и дважды оглушительно чихнула. Из носа у нее текло, глаза щипало.

— Что-то мне не нравится, как ты выглядишь, — обеспокоенно произнесла Агата.

— Ничего страшного, просто легкая тахикардия, — отозвалась с дивана Маргарет. — Что ж поделаешь, если я все принимаю близко к сердцу. Даже к старости не научилась держать себя в руках.

— Маргарет! Может, хватит считать себя пупом земли? — возмутилась Агата. — Я обращаюсь к Саманте!

И она обернулась к внучке, лицо которой уже пошло багровыми пятнами.

— Быстро в ванную! — приказала она. — Сними с себя все! Прими душ и вымой голову! У тебя приступ аллергии. Но вот на что, хотелось бы знать!

Саманта бросилась выполнять предписание.

— Надеюсь, ты не станешь возводить напраслину на мой чай? — оскорбленно спросила Маргарет и не без труда поднялась с дивана.

— Не будь дурой! Не хотелось бы тебя обижать, но она пьет эту твою мерзость каждый раз, когда ты ее угощаешь. У нее давно иммунитет.

И бывшая медсестра, нахмурив брови, принялась внимательно оглядывать комнату. Ее взгляд задержался на диване. Она подошла поближе, наклонилась и извлекла застрявшие меж двух подушек несколько крошечных волосков.

— Вот кто во всем виноват! — торжествующе объявила она. — Это кошачья шерсть!

Саманта, завернутая в полосатый халат Маргарет, делавший ее похожей на курортницу тридцатых годов, вышла в коридор и столкнулась с бабушкой.

— Ты все время сидела рядом с мистером Смитом, — объяснила та. — А когда он рассказал о своей больной матери, ты до него дотронулась. И на тебя попало несколько волосков с его пиджака.

Саманта вздохнула. Ее молочно-белая кожа и в самом деле не выносила ни синтетики, ни душистого мыла. Она не могла спать на подушках, набитых утиным пухом, потому что тут же начинала задыхаться. Морепродукты вызывали у нее мгновенную крапивницу. И разумеется, она страдала аллергией на собачью, кошачью и даже овечью шерсть — однажды она примерила в одной лондонской лавочке перуанское пончо ручной работы, и дело едва не кончилось отеком легкого.

Агата уже набирала номер Эдварда Смита. Он подтвердил, что у него действительно живут две кошки. Узнав о том, что у Саманты аллергия, он сказал, что вынужден отказаться от квартиры. Со своими кошками он не расстанется ни за что на свете.

У Питера Пламкетта не было ни домашних животных, ни склонности к выпивке. Кроме того, он не намеревался в ближайшие несколько лет покидать Лондон. Ему только что исполнилось сорок, и на пенсию он тоже не собирался. Его матушка пребывает в совершенном здравии, спасибо.

Это был спокойный и флегматичный парень. Поэтому его ничуть не возмутили по меньшей мере странные вопросы, которыми сестры Саммер засыпали его, едва он успел переступить порог их дома.

«На осмотр квартиры у него ушло ровно двадцать три минуты. Это разумное время. В конце концов, он планирует прожить здесь дольше, чем аудитор», — думала Агата, приглашая гостя проследовать за ней на второй этаж.

Было семь вечера — как и сержант Ольсен, Питер Пламкетт не смог освободиться раньше, чтобы прийти к ним. Саманта с тетушкой ждали их в гостиной Маргарет. Обе получили от Агаты точные инструкции. Маргарет должна предложить ему на выбор чашку чаю и бокал вина; если он выберет вино, бутылку оставить на столе и проследить, нальет он себе еще или нет. Саманте было велено сесть как можно ближе к посетителю на предмет проверки возможного источника аллергии.

Питер Пламкетт опустился на диван только после того, как уселись все три женщины. От чаю он отказался, от вина тоже. Согласился на сок. Маргарет поспешила на кухню и принесла бутылочку томатного.

За это время Питер Пламкетт успел вытащить небольшой блокнот.

— Надеюсь, вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов по поводу квартиры и условий договора, — обратился он к еще только собиравшейся с мыслями Агате, инстинктивно распознав в ней хозяйку.

Он слегка покраснел, поправил очки и принялся расспрашивать их о стоимости коммунальных услуг и состоянии дома, о том, какие помещения являются общими, а какие доступны только владельцам. Особенно его интересовало, можно ли пользоваться садом. Затем, бросив взгляд на разграфленный лист, он пожелал уточнить, работает ли сантехника, можно ли топить камин и как регулируется подача тепла в чугунных батареях. Кроме того, ему хотелось знать, как давно в доме переклеивали обои и меняли напольное покрытие.

Агата чуть было не спросила, не требуются ли ему сведения о точном количестве розеток на чердаке, но прикусила язык. Этот молодой человек ей нравился. Нравился строгий косой пробор в его волосах, не слишком длинных. Нравился его голос — негромкий, но решительный. Нравился его аккуратный костюм — темного цвета брюки и пиджак и тщательно отглаженная сорочка. Его глаза за толстыми стеклами очков окружала тонкая сетка морщин, зато они смотрели с прямотой. Правда, лицо у него было, пожалуй, слишком уж худощавое, да и фигура не отличалась крепостью. Для своего роста — где-то под метр восемьдесят — он, по мнению Агаты, выглядел скорее тощим: узкая грудь и сутулые плечи выдавали в нем прискорбное пренебрежение к занятиям спортом. Но, одернула она себя, ей же нужен жилец, а не грузчик.

— Если вы не против, мистер Пламкетт, я бы тоже хотела кое о чем вас расспросить, — с улыбкой сказала она, когда он сделал паузу, чтобы глотнуть томатного соку.

— Сейчас запишу в блокнот все, что вы мне рассказали, и я к вашим услугам, — отозвался он, и его щеки снова зарозовели.

На все их вопросы он дал исчерпывающие ответы. Учился в Итоне. Несколько лет прожил за границей. Последние десять лет преподает в школе рисование и историю искусств.

— Почему вас перестала устраивать ваша нынешняя квартира? — осведомилась Агата.

— Потому что человек, с которым я в ней жил, переехал в Австралию. Это квартира с двумя спальнями, и мы снимали ее десять лет. Но одному мне не нужно столько комнат.

— Вы могли бы подыскать другого компаньона, — вмешалась Саманта.

— Одна мысль о том, что придется делить с чужим человеком одну ванную и один холодильник, приводит меня в ужас. Преподавание — тяжкий труд. Я люблю тишину и нуждаюсь в одиночестве.

— У вас шотландские корни? — без перехода спросила Маргарет.

Вот уже несколько минут она пристально вглядывалась в его белокурую шевелюру и вроде бы обнаружила в ней рыжеватый отблеск. Сними с него очки, да сделай плечи пошире, да одень в военную форму, — и он стал бы почти похож на Ральфа Маккаллена. Во всяком случае, у него были такие же светлые глаза.

— Насколько мне известно, нет. Четыре поколения моих родственников родились в Лондоне.

Агата поняла, что пора сворачивать беседу. Она слишком хорошо знала свою сестру и догадывалась, что сейчас воспоследует — подробное изложение истории ее романа с летчиком Королевских военно-воздушных сил.

И снова проводить гостя спустились все три женщины.

— Он краснеет в точности как Саманта. Очень мило. И до чего похож на Ральфа, с ума сойти, — шептала Маргарет на ухо старшей сестре, пока они шли по лестнице. — Этот прелестный юноша мог бы быть моим сыном!

— Скажи лучше, твоим внуком, — поправила ее Агата. — Он ровесник Саманты. Странные у тебя понятия о времени, Маргарет.

— Это помогает мне оставаться молодой.

— Не сомневаюсь. Но все-таки держись-ка ты за перила, не то оступишься, как в прошлый раз.

Саманта и Питер Пламкетт молча шагали впереди.

«Они и парой слов не обменялись», — с разочарованием думала Агата.

Сдержанность Саманты по отношению к мужчинам порой ввергала ее в отчаяние. Она и не подумала принарядиться ради Питера Пламкетта, так же, впрочем, как и ради предыдущих соискателей. Туфли на низком каблуке, прямая хлопчатобумажная юбка, далеко не новая… Скромная серая блузка в мелкий цветочек, которая явно ее старила. Пусть она вынуждена носить очки, но глаза-то можно подкрасить! Или хотя бы ресницы, от природы белесые! А прическа! Кое-как собрала волосы в хвост, да еще повязала красной лентой, абсолютно не гармонирующей со спокойными тонами одежды!

«Может быть, ей больше нравятся брюнеты. И не такие худосочные», — успокоила себя старушка.

Саманта никогда не делилась с ней личными переживаниями. С наступлением темноты ни один мужчина никогда не прокрадывался в ее квартиру. Это Агата знала наверняка: у нее был острый слух и чуткий сон. В те редкие вечера, когда внучка собиралась на выход — надевала чуть более яркое платье и слегка румянила щеки, — бабушка от души надеялась, что она идет на свидание с поклонником, а не встречается со своей подружкой Дебби.

На крыльце Саманта исподтишка покосилась на Питера Пламкетта. Странно, но под взглядом его голубых глаз она почти не покраснела, хотя обычно глаза такого светлого оттенка мгновенно ввергали ее в состояние, характеризуемое как стадия номер два. Тому могло быть три причины.

А. Глаза у него были светлые, но скрытые за толстыми стеклами очков, что снижало интенсивность воздействия.

Б. Он был болезненно худ, почти тощ — ничего общего с мускулистыми качками с рекламных страниц журнала «You and I».

В. Она краснела только в присутствии гетеросексуальных мужчин. Возможно, Питер Пламкетт равнодушен к женщинам. В разговоре он упомянул «человека, с которым жил», — не подружку, не невесту, а именно «человека».

Она заколебалась, не зная, какой из вариантов предпочесть. Слава богу, ответы на психологические тесты, которые она составляла для читательниц журнала, были несравненно проще.

Она уже открыла рот, чтобы с ним попрощаться, когда Питер Пламкетт повернулся к ней. Надо же, он покраснел! Стадия номер два, легкая форма, со знанием дела определила она.

— Та комната, что выходит на улицу… В котором часу там самое лучшее освещение?

— Примерно в четверть двенадцатого, — уверенно ответила она.

Именно в это время она пила на кухне чай перед тем, как засесть за работу.

— Очень хорошо, — обрадовался он. — Обожаю писать поздним утром.

— Ах, вы пишете? — воскликнула незаметно подкравшаяся Маргарет. — Представьте себе, я тоже пишу! Какое чудесное совпадение! Я специализировалась на росписи по фарфору.

— Как интересно, — вежливо отозвался он.

И повернулся к Агате:

— Буду ждать вашего звонка. Квартира мне очень понравилась, особенно передняя комната. Я бы хотел поставить в ней мольберт.

— Я немедленно свяжусь с вами, как только приму решение, — с легкой дрожью в голосе ответила она.

Художник в ее доме! Ее одолевали сомнения. Последний художник, который жил здесь, — это было лет сорок тому назад, — принес ей самое большое за все ее долгое существование счастье, но и крупные огорчения.

* * *

В 1947 году Агата не имела ни малейшего желания связываться с мужчинами. Меньше чем за три года она потеряла двух мужей. Ей, убежденной рационалистке, иногда приходило в голову, что ее кто-то сглазил.

Квартира доктора Йелланда была выставлена на продажу. Все его имущество отошло жившей в Манчестере сестре. Нотариус признался Агате, что покойный изменил условия завещания за две недели до смерти. Он не хотел, чтобы в случае его преждевременной кончины Мэри и Маргарет смогли через Агату воспользоваться его наследством. Эти две женщины разрушили его брак.

Агата снова, в который уже раз, принялась обустраивать свою жизнь. Без всяких трудностей она нашла работу в родильном отделении другой лондонской больницы.

Теперь она по нескольку часов в день проводила в общественном транспорте: они переселились в Хорнси — пригород, расположенный к северо-западу от Хэмпстеда. За те же деньги, каких стоила однушка в Лондоне, здесь она сняла трехкомнатную квартиру — гостиная и две спальни. Гостиную сразу же захватила Маргарет, превратив ее в мастерскую. Сестра по-прежнему упорно расписывала цветочными мотивами белые чайные сервизы. По четвергам она на добровольных началах давала уроки живописи по фарфору домохозяйкам, счастливым любой возможности хоть ненадолго вырваться из дому. Агате с матерью досталась одна комната на двоих. Ее это не смущало — мать почти все вечера пропадала у соседки по лестничной площадке.

Как и Мэри Саммер, Эмили Бойдз потеряла мужа на войне. И свято верила, что обладает способностью общаться с усопшими. Каждый день, пока Агата была на работе, а Маргарет занималась живописью, Мэри приходила к ней в надежде войти в контакт с покойным супругом. После двух месяцев бесплодных попыток — столик решительно не желал поворачиваться при упоминании имени Арчи — Эмили Бойдз предложила испробовать другой способ. Они отправились в Александра-парк, расположенный на зеленом островке в нескольких километрах от Хорнси, и вскарабкались на вершину здешнего холма Масуэлл-хилл. Эмили уверяла приятельницу, что на возвышении сообщение с потусторонним миром устанавливается намного легче.

Через три дня Мэри за ужином сообщила дочерям, что разговаривала с их отцом и что он передает им привет. Агата, поглощенная мыслями о тяжелом состоянии одной из пациенток, выслушала ее немного бессвязный рассказ вполуха. Обеспокоилась она лишь неделю спустя, когда мать вернулась домой поздно вечером, промокшая до нитки. Она снова взбиралась на Масуэлл-хилл. Среди ночи ей стало плохо. Вызвали врача, который поставил диагноз: воспаление легких. «Скорая» увезла Мэри Саммер в больницу, где она скончалась на четвертый день, на последнем издыхании повторяя имя мужа.

Пришла очередь Маргарет обновить траурный наряд. Она вбила себе в голову, что первым делом должна поставить в известность о смерти матери Ральфа Маккаллена. И отправила в Министерство обороны письмо в конверте с траурной каймой. Вскоре ей пришел ответ, в письменной форме информировавший ее, что человек с такой фамилией никогда не служил в Королевских ВВС.

Любая другая девушка на ее месте этим бы и удовольствовалась, признав, что пала жертвой обмана простого солдата, которому хотелось произвести на нее впечатление. Но Маргарет была убеждена, что Ральф сказал ей правду. Просто эти неграмотные вояки неправильно записали его фамилию. Или он работал на разведку.

Агата не обращала на ее фантазии никакого внимания. После смерти матери ей все стало безразлично. Одежду покойной она отдала в благотворительную организацию, оставив себе только небольшую шкатулку черного дерева, в которой хранились фотография родителей, несколько украшений и перламутровые гребни. На следующий после похорон день к ней попыталась было подкатиться Эмили Бойдз, прозрачно намекая, что не прочь получить на память о приятельнице ее пальто с меховым воротником, но Агата ей отказала. Она винила Эмили в том, что мать так рано ушла из жизни.

Прошел месяц. Приходский священник, сочувствуя сестрам в их горе, предложил им принять участие в организации выставки живописи. Сын одного из его родственников согласился предоставить для этого мероприятия некоторые из своих картин.

Агата предложение отклонила — работа в родильном отделении почти не оставляла ей свободного времени, — но Маргарет с восторгом его приняла. Вернувшись из приходской галереи, она объявила сестре, что еще никогда не видела таких прекрасных полотен. И добавила, что их автор, молодой человек по имени Натан Клиффорд, очень симпатичный парень.

Агата познакомилась с ним в день открытия выставки. Сестра не ошиблась, оценивая его внешность. Темноволосый, с чувственными губами и большими карими глазами, занимавшими едва ли не половину его худощавого лица, Натан Клиффорд был очень красивым мужчиной. Роста он был не очень высокого, но хорошо сложен. Как ни странно, при атлетической фигуре у него оказались тонкие и длинные, как у пианиста, пальцы.

Натан Клиффорд, со своей стороны, не остался равнодушен к округлым прелестям Маргарет. И охотно принял приглашение прийти на следующий после открытия выставки день к сестрам на чай.

Они втроем провели очень приятный вечер. Натан жил в Лондоне, один, снимая так называемую комнату для прислуги, и зарабатывал на жизнь уроками рисования. Агата, взяв на себя роль дуэньи, разрешила ему показать Маргарет свою мастерскую, — пусть познакомятся поближе. После встречи с Натаном сестра перестала упоминать имя Ральфа Маккаллена и осыпать проклятиями военно-бюрократическую машину.

Но британская армия напомнила им о своем существовании три месяца спустя, когда между Маргарет и Натаном уже успело установиться нежное взаимопонимание. По воскресеньям Агата обычно возилась на кухне, пока парочка толковала об искусстве вообще и живописи в частности. Они охотно рассказывали друг другу о своем детстве. Натан даже подарил Маргарет свою фотографию, которую считал забавной, — голый младенец нескольких месяцев от роду, разлегшийся на медвежьей шкуре. Поздно вечером он с большим сожалением прощался с ними, торопясь на последнюю электричку и унося с собой сумку со съестным.

Когда Агата вскрывала письмо из Министерства обороны, ее кольнуло дурное предчувствие. В письме сообщалось, что справочной службе удалось напасть на след военнослужащего по имени Ральф Маккаллен. Самолетов он не пилотировал, но трудился на аэродроме, занимаясь их техническим обслуживанием. Он действительно был направлен во Францию, но через несколько дней секретная база, к которой он был прикреплен, подверглась немецкому воздушному налету. Тела его так и не нашли. Его фамилия значится в длинном списке пропавших без вести солдат.

Агата несколько раз перечитала письмо и в конце концов решила его выбросить. Маргарет со дня на день обрадует ее известием о помолвке с Натаном. При этой мысли у Агаты слегка защемило сердце. Она тоже не осталась равнодушной к немного печальному обаянию их нового друга. Но счастье Маргарет важнее, строго сказала она себе и скомкала письмо из Министерства обороны. И не поленилась пойти выкинуть его в мусорный контейнер во дворе.

Эмили Бойдз, не имевшая иных источников дохода, кроме пенсии за погибшего мужа, жила скудно. По вечерам, когда на улице темнело, она взяла за правило рыться в мусорных баках. Улов она сдавала сборщикам металлолома, благодаря чему немного скрашивала свое существование. Увидев в помойке конверт с грифом Министерства обороны, она удивилась и заинтересовалась, а потому вытащила письмо и прочла его.

На следующий день, встретив Маргарет, она сказала ей, что если ее жених числится пропавшим без вести, то можно попытаться выколотить из государства хотя бы небольшую субсидию. Маргарет смотрела на нее непонимающим взором, и тогда Эмили показала ей письмо. Маргарет побледнела и побежала к себе в мастерскую, где и заперлась.

Отныне о помолвке больше не могло идти и речи. Маргарет боялась связывать себя какими бы то ни было обязательствами. Агата предупредила ее: Натану может надоесть слишком долгое ожидание. «Да как же я могу выходить замуж, — воскликнула в ответ сестра, — а вдруг Ральф все еще жив?»

Примерно месяц спустя, в один ветреный четверг, под вечер, к Агате пришел за советом Натан. Она была дома одна. Натан по-прежнему чувствовал привязанность к Маргарет, но отказывался ее понимать. Агата открыла бутылку вина. Натан говорил больше часа. Агата слегка захмелела. Ей все труднее было уследить за собственными мыслями.

В какой-то момент обоим захотелось подлить себе вина, и их руки, одновременно протянутые к бутылке, соединились. И, словно существуя отдельно от своих владельцев, не пожелали расцепляться. Тем более что их губы уже опасно сблизились.

Проводив торопливо одевшегося Натана, который, выйдя из дома, брел по темной стороне улицы, едва не прижимаясь к стенам домов, — боялся столкнуться с Маргарет, — Агата заперлась в ванной и долго пыталась смыть с себя нежный, но стойкий запах его тела. Она намылилась с ног до головы, все еще ошеломленная силой только что пережитых ощущений. Лишь сейчас она поняла, что оба ее мужа, при всей их заботливости и внимании, были никудышными любовниками.

Не сговариваясь, оба решили делать вид, что между ними ничего не было. В следующее воскресенье Натан снова пришел к ним в гости. Отныне он старался не оставаться с Агатой наедине.

А еще через пару месяцев тайное стало явным. Агата убедилась, что у нее присутствуют те же клинические признаки, что у ее пациенток в начале беременности. Когда скрывать свое положение стало невозможно, она открылась Маргарет: ее якобы соблазнил один интерн, а потом бросил, влюбившись в другую медсестру. Маргарет проявила горячее сочувствие и даже предложила пойти устроить негодяю шумный скандал — Агата еле ее отговорила. Тогда Маргарет сказала, что распишет для малыша мисочку, чашку и набор тарелок.

Джейн Мэри родилась весной 1947 года. Метрику ей выписали на фамилию Саммер, в графе «Отец» поставили — «неизвестен». По просьбе Агаты Натан согласился не разоблачать версию, предложенную сестре. Она пообещала ему, что позволит видеться с ребенком столько, сколько он сам захочет. Между тем Маргарет, растроганная видом новорожденной племянницы, снова задумалась о возможном браке с Натаном. Ей тоже захотелось иметь детей. И у крошки Джейн Мэри появятся кузены или кузины — ей будет с кем играть.

Когда девочке исполнилось два месяца, Маргарет решила написать ее портрет. Не просто картинку на чайнике, а настоящую картину. Вглядываясь острым взором в черты малютки, она не смогла не заметить их очевидного сходства с Натаном. Фотография, на которой он был изображен младенцем, стояла у нее на ночном столике.

Несмотря ни на что, она закончила портрет. В следующее воскресенье, дождавшись, пока Агата и Натан покончат с трайфлом, Маргарет показала им свою работу. Они выразили дружный восторг — ну как настоящая, восхитилась Агата. Ни слова не говоря, Маргарет положила рядом с картиной фотографию Натана в младенчестве. Потом вышла из комнаты и заперлась у себя в мастерской. Выслушивать объяснения Агаты она отказалась наотрез, а Натана не пустила даже на порог.

И недели не прошло, а она уже собралась в дорогу. Продала бо́льшую часть своих нарядов и доставшиеся в наследство от матери украшения и на вырученные деньги купила билет третьего класса на пароход до Кале. Покидала в один чемодан кое-какую одежду, а во второй — кисти и краски.

Сентябрьским вечером 1947 года, вернувшись с работы, Агата обнаружила на обеденном столе записку следующего содержания: «Уезжаю искать Ральфа. Он единственный, кто никогда мне не изменял». И подпись: «Маргарет».

Минуло двадцать пять лет, прежде чем сестрам суждено было увидеться снова.