Вторник, 11 сентября 2001 года

В 10.45, как обычно, Саманта стояла на крыльце, поджидая почтальона. Она дрожала, но вовсе не от холода. Проглянувшее солнце успешно разгоняло последние ночные тучки. Саманта выскочила в прямой серой юбке и белом свитере, накинув на плечи легкий пиджачок. Свои рыжие волосы она наспех заколола, что ничуть не помешало отдельным непослушным прядям выбиться из прически, зацепившись за дужки очков.

Саманту волновал один вопрос: придет ли с почтой новое письмо с угрозой смерти.

* * *

Она напрасно проторчала на крыльце до одиннадцати часов и с пустыми руками вернулась домой. Перед почтовым ящиком она задержалась. Может, почтальон сегодня приходил раньше обычного? Она зашла в холл. Ключ висел рядом с зеркалом, рядом с ключом от подвала. Она сняла его и вернулась к почтовому ящику. Открыла и… В глубине лежала красная роза. Саманта едва удержалась от крика. Она стояла, бледная, опершись спиной о стенку, чтобы не упасть.

«Это последствия пережитой в детстве психологической травмы, — прошептала она. — Ты же изучала психологию! Ты должна знать, как с этим бороться».

* * *

В 1972 году Саманте Фоллоу было семь лет. Никто не назвал бы ее жизнь монотонной и скучной. Она уже поняла, что дорожить надо людьми, а не вещами. Они часто переезжали с места на место, после роскошных апартаментов оказываясь в скромной двухкомнатной квартирке, — в зависимости от того, как шли «дела» у отца. Саманта обожала мать. Еще она обожала цветы, потому что цветы любила мать.

В свои двадцать пять лет Джейн Мэри — она одевалась сама и одевала дочь в мини-юбки — больше не питала иллюзий насчет Грегори Фоллоу, за которого вышла замуж, и его способностей содержать жену и дочь. Мать ничуть не ошиблась, презрительно назвав его «бродячим торговцем». Грегори поочередно владел пабом, рестораном и рекламным агентством, и все три его предприятия с треском лопнули. Теперь он переквалифицировался в риелтора. Однако его подержанный «порше» все чаще отказывался заводиться; не чаще, впрочем, чем сам Грегори, перебрав с вечера, забывал завести на утро будильник. Согласие между супругами колебалось в ритме его комиссионных. Чтобы обеспечить семье минимальную финансовую стабильность, Джейн Мэри работала на полставки секретарем в нотариальной конторе.

Больше всего Саманта любила час, когда мать приходила забирать ее из школы. Всегда веселая, всегда в хорошем настроении, Джейн Мэри вела ее в парк, где они собирали цветы. Главное было не попасться на глаза сторожу, и мама с дочкой вели себя как настоящие заговорщицы. Заглядывали они и на рынок, и Джейн Мэри, купив букетик, всегда получала в подарок еще несколько цветков — в этом искусстве она не знала себе равных. Против ее улыбки не мог устоять ни один продавец.

Однажды утром они возвращались с рынка на Коламбия-роуд, и Саманта заметила на другой стороне улицы жардиньерку с пышно цветущими красными розами. Она бросилась через дорогу, не обратив никакого внимания на мчащийся ей наперерез автобус с империалом. Очевидцы потом рассказывали, что следом за ней на дорогу выбежала молодая женщина, успевшая толкнуть девочку вперед. Сбитая автобусом, женщина скончалась на месте.

Ни цветов, ни венков на похоронах Джейн Мэри не было — так повелела Агата. Получив известие о смерти дочери, она села в первый же вылетающий в Англию самолет. Саманта наконец вживе увидела ту, кого называла своей американской бабушкой, и решила, что в черном костюме она, конечно, смотрится шикарно, но могла бы быть и поласковей — вместо того чтобы поцеловать внучку, она всего лишь потрепала ее по голове. Бабушкина сестра, с которой Саманта познакомилась за несколько часов до траурной церемонии, выражала свои чувства гораздо горячее.

Едва увидев Саманту, Маргарет прижала ее к сердцу, совершенно утопив в просторных складках своего черного в полоску платья, похожего на парашют. Она в первый раз вернулась в Англию и встретилась с Агатой. Ей недавно исполнился пятьдесят один год, но из-за полноты и застывшей на лице усталости она выглядела старше. Ей было двадцать шесть, когда она, силясь забыть о предательстве Агаты и Натана, покинула Лондон и поселилась в Нормандии. Работать она устроилась в мастерскую, где поточным методом расписывала чашки и тарелки. Ей отлично удавалось копировать стиль Лоры Эшли, что приводило в восторг ее патрона, заядлого англофила. По выходным она обходила ассоциации ветеранов войны, надеясь найти кого-нибудь, кто знал Ральфа Маккаллена.

Двое из них, плененные пышностью ее форм, предложили ей руку и сердце, но Маргарет, верная своей разрушенной войной любви, отказала обоим. В 1955 году, в десятую годовщину победы, одна из ассоциаций заказала ей фреску, посвященную памяти погибших воинов-фронтовиков. Маргарет очень обрадовалась: откровенно говоря, ей уже изрядно надоело рисовать цветочки. Взяв трехмесячный отпуск, она принялась за работу. Заказчик высоко оценил полученный результат, хотя немного удивился тому, что у всех изображенных на фреске солдат были ярко-рыжие волосы. Мертвые, раненые, умирающие — все, как один, обладали пламенеющей шевелюрой.

Ветеранам фреска тоже понравилась, и они стали просить Маргарет, чтобы она написала их портреты. Некоторые ради такого случая надевали свою старую военную форму. Но сохранилась она далеко не у всех. Впрочем, Маргарет не видела здесь никаких затруднений, ведь обмундирование Ральфа она тоже писала по памяти. На деньги, заработанные в мастерской и вырученные за портреты, она вскоре смогла купить небольшую однокомнатную квартирку.

Наступившие шестидесятые положили конец этому размеренному существованию. Война отошла в прошлое, люди перевернули страницу. Заказов на портреты поступало все меньше, и Маргарет решила обратиться к абстрактной живописи. В журналах она видела репродукции полотен Пикассо и искренне верила, что подобной мазни может навалять сколько угодно. Выставить ее работы согласился всего один галерист. Зато на вернисаже она познакомилась с Жан-Ноэлем Делануа — большим оригиналом, который сам себя именовал художником-декадентом. Во время вечеринки он предрек, что во Франции грядет новая революция. «Но не столько политическая, сколько культурная», — уточнил он, протягивая ей косяк.

Между ними зародилась дружба. Ей нравилось слушать рассуждения этого сухощавого старика с восковой бледности лицом о взрыве концептуального искусства, положении рабочих масс и деспотизме де Голля. Понимала она далеко не все, но это ее мало волновало. Научилась же она не замечать, как порой стекленели глаза ее нового друга! Одним дождливым днем, когда они занимались живописью в квартире Маргарет, он предложил ей таблеточку, заверив, что та удесятерит ее творческие способности. Так почти в пятидесятилетнем возрасте Маргарет приобщилась к ЛСД. Прием наркотика, вошедший у нее в привычку, не замедлил возыметь свои последствия. Первые из них проявились в мастерской. Маргарет стало явно не хватать терпения и точности движений, необходимых для кропотливой работы по росписи фарфора. Патрон очень сокрушался, что вынужден ее уволить.

Маргарет не особенно огорчилась. У нее уже созрел новый план. Во время одного из своих «путешествий», совершенных благодаря ЛСД, она встретила Ральфа — на кладбище. В Париже студенты швырялись камнями в полицейских, а Маргарет, равнодушная к безумию мира, объезжала нормандское побережье и прочесывала частым гребнем обширные пространства, плотно уставленные крестами. Источника доходов у нее больше не было, так что квартиру пришлось продать. Обитала она теперь в какой-то убогой меблирашке.

На принудительное лечение ее отправили после того, как кладбищенский сторож обнаружил ее среди ночи лежащей комочком между двумя солдатскими могилами. Он бы, может, ее не заметил, но она громко и нараспев выкрикивала имя своего возлюбленного. В больнице ее продержали год, после чего сочли, что она исцелилась, несмотря на ее упорное убеждение в том, что Ральф Маккаллен все еще жив. С Жан-Ноэлем Делануа она больше не виделась — он уехал в Париж делать революцию, — зато вернулась в мастерскую, и патрон с удовлетворением констатировал, что она вновь обрела утраченные было навыки.

* * *

«Пора возвращаться в Англию», — сказала себе Агата.

После кремации родственники и друзья Джейн Мэри собрались в пабе неподалеку от кладбища. Грегори Фоллоу сидел, низко опустив замутненный взгляд, и приканчивал четвертый стаканчик виски. В уголке бесшумно плакала Маргарет. Маленькая Саманта, которую нарядили в не по размеру большое черное платье, стояла вцепившись в отцовский стул. Но папаша, кажется, вообще забыл о ее существовании.

Агате понадобилось два дня, чтобы все организовать. Грегори Фоллоу с готовностью принял ее предложение на неделе забирать Саманту к себе. Он собирался бросить торговлю недвижимостью и на паях с приятелем открыть магазин азиатских продуктов. Тот факт, что с дочерью он будет видеться только по выходным, нисколько его не расстраивал. Жильцов, снимавших дом в Хэмпстеде, поставили перед необходимостью в следующем месяце освободить помещение. Агата уже связалась с подрядчиком, поручив ему разделить первый этаж на две квартиры. Она подозревала, что сестра вот-вот попросит у нее приюта.

Все случилось именно так, как она предполагала. Спустя неделю после похорон Маргарет призналась, что не хочет возвращаться во Францию. Ей надоела эта страна, к тому же жалко было расставаться с маленькой Самантой. В конце концов, не без ехидства напомнила она Агате, это внучка Натана, того самого художника, за которого Маргарет вышла бы замуж, если бы родная сестрица не увела его прямо у нее из-под носа. «У меня есть свободная квартира», — коротко ответила сестрица.

Через два месяца Маргарет, Агата и Саманта уже жили под одной крышей. Девочка, кажется, начала понемногу отходить от шока, вызванного смертью матери. Новая школа находилась всего в пяти минутах ходьбы от дома, что пришлось очень кстати, потому что Саманта панически боялась автобусов. После уроков она сидела у себя в комнате, наотрез отказываясь идти поиграть в саду.

Вскоре Агата сообразила, в чем дело. Однажды утром, столкнувшись с Маргарет, только что вернувшейся с рынка с букетом роз в руках, Саманта разрыдалась. Крепко зажмурив глаза, она сквозь всхлипы бормотала детский стишок:

На следующий день сестры изничтожили все цветы в саду. И Саманта стала с удовольствием играть там каждый день.

* * *

Извлечь розу из ящика она не смогла и побежала к бабушке.

— Если ты за почтой, то я как раз собиралась ее тебе нести, — объявила та, открывая ей дверь. — Я встретила почтальона, когда выносила мусор. Он сегодня раньше времени.

Саманта тут же вскрыла пакет с читательскими письмами. Есть среди них новая анонимка или нет?

— Деточка, подобное рвение делает тебе честь, но не думаю, что стоит так уж близко к сердцу принимать проблемы читательниц журнала, — пожурила ее Агата, поднимая с пола выпавший конверт.

Саманта без сил опустилась на стул. Письма с угрозами не было.

— В почтовом ящике лежит цветок, — чуть слышно выдавила она. — Роза. Красная.

— Надо полагать, от неизвестного поклонника…

— Я не смогла к ней даже прикоснуться.

— Я уверена, что чашечка чаю пойдет тебе на пользу.

* * *

После двух чашек черного императорского чая немного успокоившаяся Саманта поделилась с бабушкой своими тревогами. Сначала два письма с угрозой смерти, причем второе пришло на домашний адрес, и вот теперь — эта роза. Она не сомневалась, что все это — дело рук одного и того же человека.

— А тебе не приходило в голову, что это может быть старинный воздыхатель Маргарет? Или один из моих тайных обожателей? — пошутила Агата. — Ну ладно, я вижу, тебе уже лучше. Ступай к себе. А я пойду проверю, что там за роза.

В ожидании бабушкиного возвращения Саманта начала просматривать почту. Сейчас она уже испытывала страшную неловкость. Во-первых, из-за того, что никак не могла побороть в себе страх перед цветами. Во-вторых, потому, что сразу же решила: розу подложил автор анонимных писем. Нет, правы Беверли и Алессандро Лукарелли. С ее профессией надо быть готовой к подобного рода реакциям. И нечего самой себя накручивать. Она видела три возможных выхода.

А. Заняться йогой.

Б. Купить факс и получать почту на него. Тогда можно будет вообще не приближаться к проклятому почтовому ящику.

В. Пройти курс психотерапии.

Обращаться за помощью к кому-нибудь из коллег не представлялось возможным, а в том, что секретарь Беверли согласится пересылать ей по факсу каждое адресованное мисс Свити письмо, она серьезно сомневалась. Оставалось одно — пойти купить пособие по релаксационной гимнастике.

Бабушки все не было, и Саманта попыталась сосредоточиться на послании некой Аманды, ожидавшей пятого ребенка и пятую же девочку, тогда как ее муж мечтал о мальчике. Саманта обвела взглядом лишенный цветов сад. Ей вспомнились темные глаза мэтра Лукарелли, красавца адвоката.

— Саманта! По-моему, дело серьезное. Ты должна обратиться в полицию.

В дверях ее кабинета стояла нахмуренная Агата.

— К стеблю была приколота карточка, — продолжала она. — На ней написано: «Я до вас доберусь». Дай-ка мне те анонимки. Я хочу сравнить почерк.

— Не надо, я сама.

Трясущейся рукой Саманта потянулась к принесенной бабушкой розе. Почти тридцать лет она не дотрагивалась ни до одного цветка. Она взяла розу и осмотрела карточку. Почерк, без сомнения, один и тот же. Резким движением Саманта бросила розу на стол, как будто та жглась.

— Я заверну ее в целлофан. А ты возьми анонимки. Поехали в полицейский участок.

— А это далеко? — заволновалась Саманта.

— Не очень. На метро доедем, — успокоила ее Агата.

Она бросила взгляд на часы:

— Только сначала тебе надо поесть.

— Да я не очень проголодалась. Съем шаурму.

— Не подумай, что я что-нибудь имею против Абдула, но ты должна следить за своим питанием.

— Понимаешь, по вторникам… По вторникам я всегда покупаю у него шаурму. Мистер Джахрани будет меня ждать…

— У меня остался йоркширский пудинг и немного холодного ростбифа. Тебе вполне хватит, — оборвала ее Агата тоном, не допускающим возражений.

* * *

В начале третьего Агата и Саманта собрались уходить, когда с лестницы до них донесся звук шагов. Маргарет резво, насколько позволяла комплекция, спускалась вниз. На площадке она пошатнулась и едва не упала, но успела схватиться за перила.

— В Нью-Йорке самолет врезался в одну из башен-близнецов! — выпучив глаза, прокричала она.

— Сериалов насмотрелась! — пожала плечами Агата.

— Во всяком случае, за штурвалом сидел точно не Ральф Маккаллен!

Агата закатила глаза и закрыла за собой дверь.

— Бедняжка Маргарет! — вздохнула она, беря внучку под руку. — Скоро заговариваться начнет…

* * *

За стойкой полицейского участка Хэмпстеда сидело трое сотрудников в форме. Они слушали радио, и лица их были хмуры. Агата без колебаний направилась к самому привлекательному из них. Высокий и широкоплечий, фигурой он напоминал игрока в регби; на приветливом его лице сияли серо-голубые глаза; темные с проседью волосы были коротко подстрижены, подчеркивая массивный затылок. Прикрепленная на груди карточка сообщала, что его зовут Росс Карлтон.

— Будьте любезны, — обратилась к нему Агата.

Не дождавшись от офицера никакой реакции, она постучала по стойке зонтиком.

— Чем я могу вам помочь? — встрепенулся Росс Карлтон, с явным сожалением отвлекаясь от радиоприемника.

Агата легонько пихнула внучку локтем в бок: дескать, давай.

— Меня зовут мисс Фоллоу. Я психолог и веду рубрику читательской почты в журнале «Yoy and I», — покраснев, начала Саманта.

Третья стадия накатила на нее меньше чем за пять секунд. Это ее удивило: офицер Карлтон вовсе не был смуглым, скорее уж цвет лица выдавал в нем валлийца.

Обычно стоило Саманте произнести название журнала и упомянуть, что она в нем работает, глаза собеседников загорались интересом. Только не на этот раз.

— Читательская почта… — повторил инспектор Карлтон. — Занятная, должно быть, работенка…

И он смерил ее насмешливым взглядом.

— Мне кажется, муж одной из моих читательниц что-то против меня затевает, — пролепетала Саманта.

— С чего бы вдруг?

— Он пишет, что жена бросила его, наслушавшись моих советов.

— Ну, если вы и в самом деле ее к этому подвигли, то, по-моему, это вполне логично. Он что, на вас напал?

— Нет. Он прислал мне розу.

— Розу? А почему вы решили, что он желает вам зла?

— Я ненавижу розы. Вообще не выношу цветов, — занервничала Саманта.

— Повезло вашему жениху. Какая экономия!

— У меня нет жениха, — рассердилась Саманта. — И мне хотелось бы, чтобы вы посмотрели на письма, которые он мне присылает. Иначе я буду разговаривать с вашим начальником.

— Ну ладно, давайте сюда ваши письма, — согласился инспектор.

Вроде бы внимательно прочитав оба послания, он поднял голову.

— Что-то я не вижу тут ничего особенно угрожающего, — рассудительно проговорил он и протянул письма Саманте.

— Но он узнал мой домашний адрес. И не поленился приехать, чтобы бросить эту розу в мой почтовый ящик.

— Сегодня в Интернете можно найти что угодно, мисс Фоллоу. Откровенно говоря, я убежден, что все это не более чем глупая шутка.

Раздосадованная Саманта молча направилась к выходу. Полицейский отвернулся, торопясь присоединиться к своим коллегам, когда стойку сотряс новый мощный удар зонтиком.

— Так-так, молодой человек! Значит, так вы печетесь о безопасности налогоплательщиков?

Сурово сжав губы и держа зонтик наперевес, Агата ждала ответа. Инспектор Карлтон вздохнул и снова повернулся к пожилой леди:

— Мне очень жаль, но все, что я могу сделать, — это зарегистрировать жалобу вашей приятельницы.

— Она мне не приятельница, а внучка. И у меня предчувствие, что ей грозит опасность.

Перед таким напором полицейский капитулировал:

— Ну хорошо. Я запишу ваши координаты и свяжусь с вами. А сейчас прошу меня извинить. Нам вот-вот должны передать срочные инструкции. В Нью-Йорке два самолета врезались в башни-близнецы. Судя по всему, это теракт. Следующей мишенью может стать Лондон. Правительство только что приняло постановление, запрещающее самолетам пролетать над городом. Мне кажется, это немного серьезнее, чем пара анонимок.

Агата на миг замерла, лишившись дара речи. Затем развернулась и поспешила к Саманте, поджидавшей ее на крыльце.

* * *

— Это просто ужас какой-то!

— Но я все делала строго по рецепту!

— Да я не про твой пирог! Я про то, что случилось в Нью-Йорке!

— А, ну тогда ладно, — с облегчением вздохнула Маргарет.

И положила себе еще один изрядный кус только что испеченного custard tart.

Агата с Самантой находились у нее в гостиной. С тех пор как подтвердилось известие о теракте, они, как загипнотизированные, сидели перед телевизором и без конца смотрели закольцованную пленку, на которой было заснято, как самолеты врезаются в башни. Маргарет открыла бутылку хереса: надо же, оправдываясь, объяснила она, как-то оправиться от потрясения.

Пока они не отрываясь разглядывали на экране дымящиеся развалины Twin Towers, в квартиру их нового жильца Питера Пламкетта бесшумно проскользнул мужчина в длинном черном пальто с наголо бритой головой.