Четверг, 13 сентября 2001 года

Саманта без стука ворвалась к Агате на кухню, нарушив священное правило почтенного дома. Она была на грани истерики.

— Бабушка! Мне прислали по почте чай!

— Почему бы тебе не положить его в чашку? — невозмутимо ответила Агата, как раз наливавшая воду в чайник.

Она нахмурилась. С утра все пошло наперекосяк. У Маргарет сломалась газовая плита. Сестра обосновалась у нее на кухне и, судя по всему, не собиралась освобождать помещение.

Агата внимательно посмотрела на Саманту. Та явилась в старой застиранной юбке фиолетового цвета и плохо выглаженной блузке в цветочек. На голове у нее творилось нечто невообразимое. Под глазами залегли темные круги, которых не могли скрыть даже очки.

— Сядь, успокойся и расскажи по порядку, что с тобой приключилось, — велела она.

— Может, предложишь ей стаканчик хересу? — встряла в разговор Маргарет.

— Только не в одиннадцать часов утра, — негодующе отказалась Агата.

— По-моему, мне и в самом деле не помешает выпить, — жалобно проговорила Саманта.

— Вот видишь! — торжествующе возгласила Маргарет. — Кстати, я бы не возражала, если бы ты вернула мне бутылку, которую вчера у меня забрала.

Агата повиновалась. Ни слова не говоря, она со стуком поставила на стол бокал, всем своим видом выражая неодобрение. Саманта сделала пару глотков и в самом деле почувствовала себя лучше. В конце концов, она под надежной защитой старого доброго дома. Здесь с ней не может случиться ничего плохого.

— Я, как всегда, спустилась за почтой, — начала она. — Почтальон уже побывал. В ящике лежал пакет из «You and I» и письмо без марки. Кто-то подкинул его прямо в ящик.

Обе старушки одновременно протянули руки за уже распечатанным Самантой конвертом. У Агаты реакция оказалась быстрее.

— Навскидку здесь примерно тридцать унций, — определила она. — Черный императорский чай.

Маргарет в свою очередь сунула нос в конверт.

— Я бы сказала, сорок унций, но главное, Саманта, что это твой любимый чай.

Саманта закрыла лицо руками. Ее душили слезы.

— Письма, роза, карта. А теперь еще чай! Я не понимаю, чего он добивается!

Маргарет смотрела на нее круглыми глазами. Но Агата не дала сестре и рта раскрыть.

— Какая еще карта? — сурово спросила она внучку.

— Вчера он прислал мне карту Лондона и назначил встречу в юго-восточной части города. Я туда поехала. Но никто не пришел.

О том, что она неожиданно столкнулась там с мэтром Лукарелли, Саманта предпочла умолчать.

— Ты ничего мне об этом не сказала! — возмутилась Агата.

— Я хотела! Но вы с миссис Берден уехали смотреть смену караула. Зато я дала адрес Дебби, Беверли и Морин. Если бы я не вернулась к восьми, они позвонили бы в полицию.

— Ну конечно! А за это время он мог десять раз на тебя напасть! Если не что-нибудь похуже!

Маргарет, не выдержав, вскочила со стула, едва не опрокинув со стола бутылку хереса.

— О чем вы говорите? Объяснит мне кто-нибудь наконец, что здесь происходит?

Она повернулась к сестре:

— Предупреждаю тебя, Агата. Может, это и твой дом, но Саманта — моя внучатая племянница. Она даже могла бы быть моей внучкой, если бы ты не украла у меня Натана Клиффорда.

— Я его у тебя не крала. Ты сама от него отказалась.

— Если хочешь знать, он мне ужас как нравился. Но я хранила верность Ральфу. Я не такая вертихвостка, как ты.

Агата тоже поднялась со стула.

— Еще раз назови меня вертихвосткой, и ты навсегда покинешь этот дом.

— Да ну? И кого же ты тогда станешь тиранить?

Саманта взяла со стола конверт с чаем и потихоньку вышла из кухни. Спускаясь по лестнице, она с трудом переставляла ноги, а в спину ей неслись громкие крики. В холле она столкнулась с лысым мужчиной, который как раз запирал на ключ дверь квартиры Питера Пламкетта. Мужчина был чисто выбрит, и от него пахло лосьоном. Она вежливо ответила на его приветствие и поднялась к себе.

Усевшись за письменным столом, она вскрыла пакет из редакции журнала. В нем лежало десятка три писем от терпящих бедствие читательниц. Как обычно, она скрепила степлером письма и конверты. Затем принялась за чтение и сортировку почты. Депрессия, одиночество, развод, семейные ссоры, супружеские конфликты. Ничего интересного. Она отодвинула от себя кучу папок. Нет, сегодня она просто не в состоянии никого утешать. Ее терзал один-единственный вопрос: каким образом автор анонимок ухитрился разузнать столько подробностей о ее личной жизни?

Даже не отдавая себе отчета, она принялась тихонько напевать:

И замолчала. Надо позвонить Алессандро. Она еще не вполне оправилась от смущения, вызванного той легкостью, с какой она посвятила его в причины своей автомобильной фобии. Он адвокат, он может ей помочь. В это время дня он наверняка на работе. Она поискала в справочнике номер его конторы и набрала номер. Но после первого же звонка бросила трубку, проклиная собственную дурость. Она сама советовала читательницам никогда не звонить первыми после свидания! Это железное правило, и не ей его нарушать!

Она подумала об инспекторе Россе Карлтоне. Ну на этого надежды вообще никакой. Она два дня напрасно прождала его звонка.

Ее размышления прервал тихий стук в дверь. Едва шагнув за порог, Маргарет бросилась к ней и сжала ее в своих объятиях.

— Саманта, деточка моя! Я все знаю! Твоя бабка уперлась было, но я все из нее вытянула!

Она отступила на шаг, поправила на голове шляпу и взяла Саманту за руки.

— Не беспокойся. Я помогу тебе его найти, этого извращенца, который не дает тебе житья.

Саманта не сдержала недоверчивой улыбки, но тепло поблагодарила тетушку.

— Я начну с обхода всех магазинов, где торгуют черным императорским чаем. Его ведь мало кто пьет. Лично я считаю, что он слишком крепкий. У меня тахикардия, приходится беречься. Попытаюсь раздобыть список клиентов, недавно покупавших такой чай. Так мы выясним, кто он такой, твой мучитель.

Саманта не стала говорить, что этот план представлялся ей немного притянутым за уши. Тетушка прямо пылала желанием его осуществить. Пусть немного пройдется, ей это только на пользу.

Прощаясь, Маргарет снова обняла ее.

— В странное время мы живем, Сэм, детка. Тебя изводит какой-то садист, жилец у нас гомик. Нет, мужчины нынче совсем не те, что были раньше.

Саманта поспешила открыть перед ней дверь на площадку. Ей совершенно не улыбалось выслушивать многословный монолог о выдающихся человеческих качествах Ральфа Маккаллена. Старушка на миг задержалась перед зеркалом в прихожей, еще раз поправила шляпу и ушла, одарив Саманту игривой улыбкой.

* * *

— Вот, привела ее вам. Она заблудилась. А ведь тридцать лет ходит одной и той же дорогой.

На крыльце стояла миссис Берден. На ее могучие плечи опиралась расстроенная Маргарет.

Шестидесятилетняя миссис Берден отличалась грубыми чертами лица и нездоровой страстью к сплетням. Зимой и летом она носила серое платье, деформированное многочисленными жировыми складками. Она явно злоупотребляла косметикой. На месте выщипанных бровей красовались две угольно-черные дуги. Темные корни высветленных волос свидетельствовали, что вообще-то она была брюнеткой. В свое время она вышла замуж за владельца ресторана, которому хватило такта помереть незадолго до пенсии. Продав ресторан, она приобрела квартиру в соседнем с сестрами Саммер доме. Для Саманты всегда оставалось загадкой, почему ее рафинированная бабушка общается с этой особой.

— Они напали на Абдула, — простонала Маргарет. — Меня это совершенно выбило из колеи.

— Ему перебили в лавке все стекла и растоптали все овощи. Там сейчас полиция. Это офицер попросил меня отвести Маргарет домой. Она рыдала перед витриной.

— Он сказал, его зовут Карлтон, — икнула Маргарет. — Привлекательный молодой человек.

— Мистер Джахрани не пострадал? — обеспокоенно спросила Саманта.

— Вроде бы нет, — ответила миссис Берден. — Он там тоже был, возле лавки. Видать, прикидывал убытки. Хотя никогда нельзя знать, о чем они себе думают, эти людишки. В том-то и проблема.

— Он как-то говорил мне, что Абдул-Гафар означает «служитель Того, Кто прощает». Красивое имя, хотя и длинноватое, — хлюпнув носом, добавила Маргарет.

— Ну, знаете, после того что случилось в Нью-Йорке, так это арабы должны просить прощения, — проскрежетала миссис Берден.

— Но президент Буш только сегодня призвал не возлагать вину за теракты на соотечественников-мусульман! — протестующе воскликнула ошеломленная Саманта.

— А у меня на этот счет свое мнение. Больно много их тут развелось!

Около половины шестого Саманта направилась в ванную, чтобы подготовиться к вечеру. Она испытывала глухое недовольство собой. Тест на тему «Какая из вас любовница?» буксовал на месте. Она придумала всего один вопрос: «Что вы надеваете на ночь?» (ответ А: хлопчатобумажную пижаму; ответ Б: сексуальное белье; ответ В: как Мэрилин, лишь немного «Шанель № 5»), и тот ее нисколько не удовлетворил.

Hey diddle diddle , цветок в почтовом ящике;

Hey diddle diddle , чай в конверте;

Hey diddle diddle , карта Лондона;

Hey diddle diddle , сумрачный взгляд Алессандро Лукарелли;

Hey diddle diddle , «я всегда подозревал, что вы красавица»…

Ее чувства метались между неясной тревогой и счастливой влюбленностью. Ничего общего со статьей, посвященной искусству безмятежного вступления в менопаузу, хотя сроки сдачи уже горели.

Приняв душ, она накинула халат и отправилась инспектировать свой гардероб. Сегодня она будет звездой вечеринки. Значит, требуется соответствующий наряд. Содержимое платяного шкафа ее жестоко разочаровало, как, впрочем, и содержимое комода. Строгие пиджаки темных оттенков; неброские блузки; юбки ниже колена. У нее даже не было ни одного топика, способного подчеркнуть красивую округлую форму ее груди.

«Пожалуй, немного шопинга мне не повредит», — подумала она. С тех пор как Дебби превратилась в мать семейства, она больше не могла вместо нее покупать ей тряпки. Автобусная фобия закрывала ей доступ в кварталы, где располагались модные бутики. Единственный магазин, куда она заглядывала, был «Хоббс» — там же на протяжении последних тридцати лет делала покупки и Агата. Ничего особенного в тамошнем ассортименте, конечно, не имелось, зато далеко от толкотни на Кингз-роуд.

Припомнив, во что одеваются редакторши журнала, Саманта решила, что ей нужны брюки и черная водолазка с короткими рукавами. Хотя, если поразмыслить… У нее ведь нет ни ремня в форме собачьего ошейника, ни сапог на шпильке. Так что в подобном наряде она будет скорее походить на провинциальную вдову, чем на столичную штучку.

Попробуем поиграть с аксессуарами, сказала она себе. Это совет она вычитала на страницах «You and I», посвященных моде. Из аксессуаров у нее нашлись металлические бусы. Хорошо. Сделаем ставку на макияж. С макияжем тоже возникла проблема. Все ее запасы декоративной косметики состояли из остатков крем-пудры, пудры в порошке и румян. Она порылась в ящике комода и извлекла на свет божий черный карандаш и засохшую палочку туши. При попытке нанести ее на ресницы тушь осыпалась клоками. Под глазами в результате появилось нечто, смахивающее на грязь, но она плюнула и оставила все как есть — зато стало видно, что у нее есть глаза.

Как и накануне вечером, она запрокинула голову и энергично расчесала волосы, чтобы придать прическе объем. Закалывать она их не стала и даже пожалела, что у нее нет сережек в пандан к бусам. Очки надевать страшно не хотелось, но при ее близорукости нечего было и мечтать выходить на улицу без очков. Наконец, из плетеной корзинки, где у нее хранились пробники духов, она вытащила не обычную туалетную воду «О де Кампань де Сислей», а «Шанель № 5», и недрогнувшей рукой щедро брызнула за уши целых две капли пьянящего аромата.

Вместо пальто она натянула накидку с капюшоном, купленную пять лет назад для особо торжественных случаев (с тех пор она надевала ее всего раз, на похороны). Оглядев критическим взором старую кожаную сумку, которую она носила через плечо, Саманта признала, что она совершенно не подходит к накидке, но другой у нее все равно не было. В общем и целом результат, по ее мнению, вышел скорее удовлетворительный. В метро, как и вчера, было полно полицейских, и Саманта не без удивления поймала на себе пару-тройку заинтересованных взглядов. «Любопытно, — подумала она, — это из-за того, что я им понравилась, или из-за того, что у меня под накидкой может поместиться бомба?»

* * *

В «Черном лебеде» яблоку негде было упасть. В зале не осталось ни одной свободной красной банкетки, и возле отполированной деревянной барной стойки плотно толпился народ. Компания клерков в рубашках с подвернутыми рукавами и без галстуков затеяла партию в дартс. Морин и Беверли были уже на месте, заняв столик в глубине прокуренного зала. Саманта не без труда прокладывала себе дорогу, помогая локтями. Ее толкнул некий любитель пива, выплеснув пенную шапку из кружки прямо ей на накидку; какой-то парень с сигаретой едва не поджег ей локон, когда она протискивалась мимо него. Добравшись до подруг, она констатировала, что ее накидка съехала набок, а львиная грива прилипла к голове.

Морин и Беверли прервали разговор и шумно ее приветствовали. Саманту в который раз поразил контраст между двумя женщинами. Обе притягивали к себе взгляды — Беверли благодаря подчеркнуто смелым нарядам и обилию умело наложенной косметики; Морин — классической красотой и природным обаянием. В любое время года она носила костюмы пастельных тонов, изумительно сидевшие на ее стройной, с девичьей талией, фигуре и идеально гармонировавшие с ее цветом лица натуральной блондинки. Подстриженные под каре волосы окружали тонкое лицо, на котором выделялись прекрасные голубые глаза, чуть тронутые контурным карандашом.

— У нас великая новость! — объявила Беверли. — Морин наконец-то нашла дом своей мечты!

— Рядом с Ноттинг-хиллом, — пояснила та. — В трехстах метрах от работы.

Саманта поздравила ее и стала слушать, как остальные двое обмениваются идеями насчет обстановки нового дома. В любом случае, рассудила она, следует дождаться прихода Дебби, а уж потом рассказать им о свидании с Алессандро Лукарелли. Машинально кивая головой — Беверли совершенно права, сейчас актуален стиль фэн-шуй, — она мысленно прикинула, о чем будет с ними говорить.

А. Можно признаться, что привело ее к дому номер семь по Нью-Кросс-роуд, но тогда придется излагать им всю историю с самого начала, от первой анонимки до конверта с чаем, и встреча с адвокатом потеряет свою остроту.

Б. Можно приврать, что он назначил ей свидание, но тогда как она объяснит свои панические телефонные сообщения и просьбу позвонить в полицию?

В. Можно просто сказать, что она получила письмо от неизвестного поклонника, и только при встрече выяснилось, что это не кто иной, как отец ее ученика.

Последняя версия нравилась ей больше всех — от нее веяло романтикой.

— Это даже не сад, а скорее внутренний дворик, — продолжала Морин. — Но довольно просторный, можно поставить стол и стулья. Будем весной пить там чай. Саманта, лично для тебя припасу черный императорский!

— А для меня — белого вина, — засмеялась Беверли.

— Будет здорово, — пролепетала Саманта.

Ей вдруг сделалось нехорошо. Беверли и Морин входили в строго ограниченный круг людей, осведомленных о ее цветочной фобии и болезненном пристрастии к черному императорскому чаю.

— Какой ужас то, что произошло в Нью-Йорке, — меняя тему, сказала она.

— Мне пришлось срочно переделывать колонку редактора, — с важным видом изрекла Беверли.

— А я страшно боюсь за детей. Ведь и Лондон может подвергнуться атаке. На будущие каникулы Томас отвезет их в деревню к родителям. Пробудет там с ними недельку.

— Сэм, ты что-то сделала со своими волосами? — перебила подругу Беверли.

— Просто распустила, вот и все.

— Тебе очень идет, — одобрила Морин. — И шло бы еще больше, если бы не очки. Надо тебе примерить контактные линзы. Зайди ко мне завтра, если ты свободна. Я тебя приму без очереди.

— Спасибо тебе большое, — искренне поблагодарила Саманта. Она уже устыдилась, что заподозрила подруг в коварстве.

Беверли между тем окинула ее внимательным взглядом и улыбнулась.

— Так… Глаза накрасила. Волосы распустила. Бусы раз в кои-то веки клевые нацепила. Сэм, ты с кем-то познакомилась? Давай колись!

— Если мне не изменяет память, вчера ты оставила мне сообщение с просьбой обратиться в полицию, если ты не перезвонишь, — добавила Морин. — Так что это за таинственное свидание?

— А я его знаю? — тут же встряла Беверли, которая любила похваляться, что у нее имеется самый полный список телефонных номеров лондонских холостяков.

Саманта покраснела — она не привыкла быть в центре внимания. Так, ерунда, легкая стадия номер два.

— Это один адвокат, — начала она. — Я даю уроки английского его сыну. Вчера мне прислали по почте карту Лондона с адресом паба и указанием точного маршрута. Я понятия не имела, от кого это послание, поэтому и оставила вам сообщение. Честно говоря, я даже не догадывалась, что это отец моего ученика.

— До чего романтично! — восторженно произнесла Морин, которой знакомство с будущим мужем на медицинском факультете вдруг показалось до ужаса банальным.

— Ну и как? Дело в шляпе? — поинтересовалась прагматичная Беверли.

Саманта, не зная, что ответить, мгновенно вступила в прискорбную третью стадию. Алессандро всего лишь на секунду коснулся ее руки своей да раскрыл перед ней дверцу автомобиля. Они даже не уговорились о следующей встрече. Пожалуй, маловато, чтобы претендовать на роль его близкой подруги.

От неловкости ее спас приход Дебби.

Четверо родов подряд ощутимо подпортили Дебби фигуру, что нисколько не мешало ей, выбираясь в свет, надевать мини-юбку и взгромождаться на десятисантиметровые каблуки. В этот вечер она, как всегда старательно накрашенная, завязала свои белокурые волосы в конский хвост — по ее мнению, они были слишком тонкими, чтобы распускать их по плечам. Приветливая улыбка никогда не покидала ее лица, и вся она лучилась жизнелюбием. От нее исходило ощущение полноты материнского счастья, которое кое-кого из ее подруг умиляло, а кое-кого раздражало. К последним относилась Беверли: несмотря на профессиональные амбиции, иногда и ей хотелось выйти второй раз замуж и родить еще одного ребенка.

— Ты очень вовремя, Дебби! — воскликнула Беверли. — Представляешь, Сэм наконец-то нашла своего прекрасного принца!

— Вот здорово! Извините, пойду принесу себе что-нибудь выпить.

Саманта совсем растерялась. С Дебби они дружили с детства, и она всегда считала ее своей лучшей подругой. Если кого и могла заинтересовать история ее зарождающегося романа, так это именно ее, Дебби. Однако, глядя, как та устремилась к стойке бара, Саманта поняла, что что-то идет не так.

— Адвокат — это неплохо, — одобрила Беверли. — А по каким делам? По уголовным или налоговым? Если по налоговым, то наверняка он человек небедный.

И, не дожидаясь ответа, пустилась в рассказ об одном своем бывшем любовнике, тоже адвокате, который вынужден был снимать меблирашку, настолько мало зарабатывал. Морин возразила ей: дескать, нельзя валить всех представителей свободных профессий в одну кучу. Взять хотя бы ее сферу, офтальмологию. У нее есть коллеги, не умеющие надолго привязать к себе обеспеченных пациентов. Так и в журналистике то же самое, согласилась Беверли. Чтобы отвоевать себе место под солнцем, надо быть бойцом. Поглощенные разговором, они не заметили, как Саманта потихоньку вылезла из-за стола и отправилась искать Дебби.

Она нашла ее в темном углу бара, на табурете в самом конце стойки. С сигаретой в зубах Дебби невидящим взглядом изучала свою кружку с пивом. Она заказала биттер крепостью пять градусов. Напиток, по убеждению Саманты, способный и мертвого поднять из могилы.

— Ты что, опять начала курить? — удивилась Саманта, забираясь на ближайший табурет.

— Полоса такая неважная…

Саманта еле удержалась от тяжкого вздоха. Она очень любила свою подругу, но терпеть не могла, когда та начинала изображать из себя Эмму Бовари. Примерно раз в три месяца Дебби устраивала представление, которое Саманта про себя называла «Сплин женщины, у которой все есть». Автомастерская, которой владел ее муж Пол, обеспечивала семье приличный доход. Вместе со своими четырьмя детьми они жили в просторном доме.

Дебби уже допила пиво и заказала еще кружку.

— Если я сегодня помру, то единственным значительным событием моих последних месяцев будет покупка новой посудомоечной машины.

— А тебе не кажется, что ты немного преувеличиваешь?

— О да, ты права. Я забыла про партию в мини-гольф с детьми.

Она подмигнула бармену, протягивавшему ей новую кружку, и сразу прилично отпила из нее.

— Пол действует мне на нервы, — пожаловалась она. — Он возвращается домой поздно вечером. Думаешь, почему я сегодня так задержалась? Потому что у них были проблемы с ременной передачей!

— Ну, может, он и не приходит домой в пять вечера, — попыталась урезонить ее Саманта, — но зато вы ни в чем не нуждаетесь.

— Он не только поздно возвращается. Он еще хочет, чтобы я выслушивала подробности о ремонте каждой машины. Меня уже тошнит от всех этих дюритовых шлангов и головок цилиндров! За пять лет мне удалось всего один раз вытащить его в театр. Он заснул во время второго акта. И не думай, что мы ходили на Шекспира. Всего лишь на мюзикл…

— Но ты же записана в библиотечный клуб…

— А ты знаешь, какой там средний возраст членов? После Джейн Остин и Байрона литературы для них не существует. В прошлый раз, когда я предложила им прочитать роман Пола Остера, они вылупились на меня как на ненормальную.

— Мне кажется, ты перегибаешь палку. Твоим приятельницам по спортивному клубу чуть за сорок. И живописью по шелку ты занимаешься не в компании восьмидесятилетних старух. Чтобы рисовать с натуры птичек, надо по меньшей мере иметь острое зрение.

— Ну да, они чуть помоложе, — признала Дебби, — но среди них нет ни одного интересного человека. Все они бездельницы. Как и я.

— Вот не скажи! Ты же каждый месяц участвуешь в благотворительных распродажах.

Дебби пожала плечами. Слова подруги ее ни в чем не убедили.

— Кроме того, у тебя же дети, — не отступалась Саманта. — Благодаря тебе у них благополучная жизнь, а в их возрасте это очень важно.

— Как же! Брайан относится ко мне как к прислуге. Он меня даже не уважает.

— У ребенка предподросткового возраста это служит признаком психического здоровья.

— А близнецы целыми днями дерутся.

— И это нормально. Они выясняют, кто сильнее. Я знаю, что ты делаешь все возможное, чтобы каждый из них развивался как личность. Это же замечательно.

— Это прежде всего утомительно. А Джимми? Он от меня ни на шаг не отходит!

— Ему же всего четыре года. И он всего пару месяцев назад начал ходить в детский сад.

— Ну да, на два с половиной часа в день. Думаешь, этого достаточно, чтобы прийти в себя?

Дебби прикончила и вторую кружку и потребовала у бармена еще одну.

— Слушай, мне кажется, ты уже достаточно выпила, — осторожно сказала Саманта.

— А мне так не кажется. И вообще, мне надо расслабиться.

Она с нарочитой бравадой ухватила третью кружку, присосалась к ней и не выпускала, пока не опустошила наполовину, после чего с грохотом опустила ее на стойку.

— Ну ладно, хватит про мое унылое житье-бытье, — решила Дебби. — Лучше расскажи, что у тебя новенького.

Саманта заколебалась. Момент, чтобы делиться с Дебби историей о встрече с Алессандро Лукарелли, казался ей неподходящим. Дебби давненько начала жаловаться, что у Пола появился живот, а в раковине она все чаще находит его волосы. Лучше не дразнить ее описанием атлетической фигуры и густой шевелюры ее прекрасного итальянца.

— Да ничего особенного, — ушла она от ответа.

— Ну тогда пошли к девчонкам, — предложила Дебби и встала с табурета.

Немного нетвердой походкой она пошла через зал, проталкиваясь сквозь толпу посетителей. Саманта следовала за ней, вся во власти смутного разочарования. Дебби не задала ей ни единого вопроса насчет вчерашнего таинственного сообщения. И не заметила, что она одета не как обычно. Она не обратила внимания даже на ее ремень в форме собачьего поводка!

Морин и Беверли развлекались тем, что, фыркая, обсуждали физические достоинства игроков в дартс.

— Ну что, девочки, все тип-топ? — развеселым голосом обратилась к ним Дебби. — Ну-ка, ну-ка, чур, в зеленой майке мой! Очень хочется пощупать его мускулатуру…

Она воздела кружку, метя в незнакомца, и одновременно подмигнула Саманте. Та не сдержала улыбки. Настроение у подруги явно поднялось. Хорошо, что она ее выслушала. Поэтому, прощаясь с приятельницами, она испытала приятное чувство выполненного долга. Те немного поуговаривали ее посидеть еще, но больше для проформы, после чего пожелали ей спокойной ночи.

— Беги, Золушка, не то на метро опоздаешь! — захохотала ей вслед Беверли.

* * *

Саманта и в самом деле торопливо шла к станции метро. За время короткого пути она несколько раз обернулась — убедиться, что никто за ней не увязался. Народу в этот час было немного, но на платформе все так же прохаживались трое полицейских, что ее немного успокоило. Выйдя из метро, она пустилась бегом, на всякий случай прислушиваясь, не топает ли кто сзади.

Вдруг навалилось одиночество. Вечер обернулся сплошным разочарованием. А ей так хотелось поговорить с Дебби, рассказать ей про преследование, жертвой которого она стала… Ничего не вышло. Снова затронуть эту тему с Беверли она даже не пыталась — та слишком активно строила глазки новому бармену. Может, удастся поделиться с Морин, когда соберется к ней примерить контактные линзы? Морин, конечно, немного холодновата, зато она стоит двумя ногами на земле. Если кто и способен дать ей дельный совет насчет того, как призвать этого типа к порядку, так это Морин.

В глубокой задумчивости она поднялась на крыльцо и полезла в сумку за ключами. Во внутреннем кармашке их почему-то не оказалось. Вздохнув от досады, она принялась рыться в сумке. И вскоре встала перед очевидным фактом: она забыла их дома.

Саманта подняла глаза ко второму этажу. Ни одно окно не горело. Только в эркере квартиры Питера Пламкетта сквозь тяжелые шторы пробивалось слабое свечение — значит, он еще не спит. Она спустилась с крыльца и, стараясь не слишком затоптать газон, подошла к высокому окну первого этажа, встала на цыпочки и постучала в угол стекла, до которого смогла дотянуться.

Штора чуть колыхнулась, и за ней показалась голова Питера Пламкетта. Он был без очков, с взлохмаченной головой. Обнаружив ее, он приоткрыл одну раму.

— У вас проблемы, мисс Фоллоу?

— Я забыла ключи.

— Сейчас я вам открою. Только осторожнее на газоне, ваша бабушка очень сердится, когда его топчут ногами.

Саманта снова вернулась к крыльцу. В холле зажегся свет, и Питер Пламкетт отпер ей дверь. Он посторонился, пропуская ее в дом.

— Вы уж простите, что я вас потревожила, — извинилась она.

— Это вы меня извините, я даже не успел одеться… — Питер Пламкетт наспех запахивал халат, из-под которого выглядывала голубая в белую полоску пижама.

По жару в щеках Саманта диагностировала стремительное наступление третьей стадии.

— Ну что вы, вы вполне одеты, — проговорила она, отводя взгляд.

И принялась рыться в сумке.

— Не представляю, что мне делать, — вскоре жалобно сказала она. — Похоже, ключ от квартиры я тоже забыла.

— А запасного у вас нет?

— Есть, но он у бабушки. Не будить же ее.

— Если хотите, я могу уступить вам диван в гостиной, — пробормотал он. — Разумеется, без всяких задних мыслей.

Лицо Питера Пламкетта окрасилось в пунцовые тона.

— Мне совестно вас беспокоить. — Четвертая стадия не замедлила сменить третью.

— Мы же соседи. Мы должны помогать друг другу.

И он отступил в сторону, пропуская ее вперед.

— Могу я предложить вам чаю? Если вы предпочитаете травяной, у меня есть. Или, может, капельку джин-тоника?

Саманту терзали сомнения. Глоточек спиртного ей точно не повредил бы. Но ведь, наверное, приличней попросить травяного чаю?

— Лично я с удовольствием выпил бы бокал вина, — пришел ей на выручку Питер. — У меня есть отличное французское вино. Мне привез его в подарок друг.

— Превосходная идея!

Он пригласил ее проходить в гостиную, а сам исчез на кухне, выходившей в сад.

Она первым делом отметила, что на комодах и тумбах, кстати немногочисленных, нет ни одной фотографии. В дальнем от эркера углу стоял двуспальный диван, перед которым был установлен мольберт. Остальное пространство комнаты занимали огромных размеров письменный стол и шкафчик вишневого дерева с выдвижными ящиками. Саманта села на диван, крепко сжав колени. Напротив дивана располагался камин — такой же фальшивый, как у нее. Вдоль стен выстроились книжные шкафы, битком набитые книгами. Из-за слабого освещения, оставлявшего комнату в полумраке, она не разобрала ни одного названия.

Питер Пламкетт вернулся с очками на носу и двумя бокалами в руках. Протянув ей один из них, он тоже сел на диван, подальше от нее.

— Вы много часов посвящаете живописи? — спросила Саманта, прервав затянувшееся мучительное молчание.

И про себя отметила, что перестала краснеть, едва ее сосед нацепил очки.

— Не так много, как хотел бы. Уроки отнимают жуткое количество времени.

— Сколько же у вас учеников?

— Я веду восемь классов. Но я имел в виду не эти уроки. Я ведь и сам учусь. Уже полгода. На курсах графологии. Знаете, это захватывающе интересно — узнавать характер человека по его почерку.

Саманта отставила бокал и улыбнулась ему:

— Мистер Пламкетт, вы посланы мне небесами.

— Я всего лишь уступаю вам диван на одну ночь.

— Я не про это.

В течение следующего часа она рассказала ему все: про анонимные письма, про розу в почтовом ящике, про карту Лондона и конверт с чаем ее любимого сорта. Она призналась ему в своих фобиях — цветочной, автобусной и автомобильной. Как ни странно, выворачивая перед ним душу, она чувствовала облегчение. Питер Пламкетт слушал ее не перебивая и лишь время от времени легонько кивал головой, словно поощрял не останавливаться.

— Не уверен, что я смогу вам помочь с анонимными письмами, — сказал он, когда она завершила свой рассказ. — В графологии я новичок. Но, если вы не возражаете, я мог бы показать их своему преподавателю.

— Это было бы прекрасно.

Он вытянул свои длинные ноги, в результате чего полы его халата чуть разошлись, открывая полоску пижамы. Но Саманта простила ему эту небольшую небрежность. Впервые в жизни она сидела рядом с мужчиной и чувствовала себя в полной безопасности. Возможно, этому способствовало то обстоятельство, что Питер Пламкетт не питал склонности к женщинам. Если ей немного повезет, они могут стать добрыми друзьями.

Если вдуматься, у нее никогда не было друзей мужчин. Эту разновидность человеческих существ она всегда наблюдала издалека.

Он провел рукой по своим длинным тонким волосам, затем, не отрывая от Саманты взгляда, снял очки. Его голубые глаза блеснули в свете стоящей рядом лампы. Саманта почуяла приближение третьей стадии.

— Вы обращались в полицию? — спросил он. И снова надел очки. Она облегченно вздохнула.

— Да. Я ходила в полицию после того, как получила вторую анонимку. Но их интересовало одно — собираюсь ли я подавать жалобу. Они дали мне ясно понять, что ввиду угрозы терроризма у них сейчас другие приоритеты.

При воспоминании о посещении полицейского участка на ее щеках снова вспыхнул румянец. Она не забыла, с каким высокомерным равнодушием разговаривал с ней инспектор. Тот самый, красавчик.

— Кажется, у меня есть идея, — заговорил Питер. — Можно попытаться вычислить автора анонимок. Вы не пробовали составить список читательниц, которым давали совет бросить мужа?

— Я как-то об этом не подумала… Видите ли, на подобные письма я отвечаю раз в месяц. В моей рубрике должны находить отражение самые разные проблемы, чтобы ни одна из читательниц не чувствовала себя обделенной.

— Для начала разыщите все письма, на которые вы ответили за последние полгода. Конечно, это потребует известного времени, но…

— Вовсе нет. Я сортирую почту по тематике и храню в отдельных папках. И никогда не выбрасываю конверты.

— Какая невероятная аккуратность!

Саманта огляделась. Ксерокопии на письменном столе лежали ровной стопкой, листок к листку. Ни одного небрежно брошенного тюбика с краской возле мольберта, ни одной кисти, забытой в банке с водой…

— По-моему, это наше с вами общее качество, — улыбнулась она.

— Как только вы их всех установите, — продолжил он, — обратитесь к каждой с просьбой прислать образец почерка бывшего мужа. Тогда нам останется лишь сравнить его с почерком анонимных писем. Подделать почерк чрезвычайно трудно. Хороший графолог, такой, например, как мой учитель, легко обнаружит соответствия.

— Вы гений, мистер Пламкетт! — восторженно воскликнула Саманта и подняла в его честь свой бокал.

Комплимент заставил щеки Питера заалеть.

— Сонный гений, — отозвался он, бросая взгляд на часы.

Затем встал и потянулся.

— Сейчас принесу вам одеяло и полотенце.

— Не знаю, как вас и благодарить, мистер Пламкетт. И за гостеприимство, и за ваши советы.

— Можете в качестве благодарности звать меня просто Питер.

Диван, хоть и узковатый, оказался довольно удобным. Саманта легла не раздеваясь и накрылась одеялом. В темноте очертания мольберта напоминали силуэт какого-то фантастического животного. Она смотрела на него, размышляя, как бы ей исхитриться и забрать у бабушки дубликат ключей. Выскользнуть незамеченной из квартиры Питера само по себе представлялось рискованным предприятием. Правда, бабушка не имела привычки спускаться вниз до прихода почтальона, которого подстерегала из окна гостиной. Проблема, однако, заключалась в том, что в последнее время почтальон взял манеру являться не строго по часам, а когда вздумается. Но главная опасность таилась в непредсказуемом поведении тети Маргарет. Ей ничего не стоило подняться в шесть утра или проваляться в постели до одиннадцати, отправиться за покупками к открытию магазинов или выплыть в холл в домашнем халате и начать мести лестницу. Если, напуганная угрозой атаки террористов на Хэмпстед, она вообще не устроилась на ночевку в подвале, преображенном в бомбоубежище.

До Саманты донесся шум спускаемой воды, старательно заглушаемый громким кашлем. Либо Питер Пламкетт внезапно заболел воспалением легких, либо ему свойственна редкостная деликатность. Саманта улыбнулась в темноте, но улыбка тут же сползла с ее лица — она вспомнила, что утром придется идти к бабушке за запасными ключами. Агата обязательно спросит, где она провела ночь. Она решила не говорить ей правды. Соврать, что переночевала у матери Дебби, которая жила в трех остановках на метро от «Черного лебедя». Дебби всегда останавливалась у нее, когда была не в состоянии садиться за руль, что после посещения паба случалось с ней регулярно.

Разобравшись с этой трудной проблемой, Саманта расслабилась. В конце концов, вечер прошел не так уж плохо. В смысле, не в «Черном лебеде», а в обществе Питера Пламкетта. С этим человеком она чувствовала себя спокойно. Жалко, что он гомосексуалист.