Я хотел вздохнуть, но не смог. Дернувшись, открыл глаза. Тяжелая и жесткая рука лежала на лице, полностью перекрыв дыхание. Попытавшись ударить ногой, я понял, что дыхание перекрыл опытный человек. Нога отпружинила и снова легла на место. Бороться бесполезно, понял я, и страх почему-то сразу отошел.

Тихо! Это я! — шепнул на ухо Юнг. — Тебя долго не было, — продолжал он. — И у нас не меньше проблем, чем там, откуда ты приехал. — Юнг тихонечко засмеялся мне в ухо. — Серый, — прошептал он, — там, у вас, коммерческие киоски, а у нас, — он снова хмыкнул,

Японские кланы!

"Ни фига ж себе!" — подумал я. И сразу настроился на худшее. То, что было за плечами, растворилось, превратившись в ничто. Я забыл о прошлом, о родном городе, обо всем. Юнг начал рассказывать.

Это передать невозможно. Резкие корейские слова были спутаны с дальневосточным жаргоном. Даже сейчас то, что пишу по-русски, заставляет содрогаться. Юнг рассказывал.

Кто его знает, что будет дальше, но потепление в отношениях со всем миром на Дальнем Востоке вылилось в плановый кошмар. А начиналось все с виду невинно. Наше правительство размягчилось и подружилось со всем миром. Свободный мир, не имеющий границ, не был готов к дружбе с дикой державой. Гордая Япония — наверное, самая гордая страна, страна Восходящего Солнца. С ней давно уже никто не хотел спорить. Потому, что кодекс бусидо — один из самых древних сводов законов. Самое древнее — понятнее всего. Но наша страна этот кодекс развалила.

Огромное количество корейцев с поселений Дальнего Востока всегда работало на лесоповале. Освободившись от Железного Занавеса, наши умные правители поняли, что японцы со своим кодексом — самые лучшие, и гораздо выгоднее рубить тайгу с ними.

Как это у нас всегда делается, лесорубов быстренько рассчитали, и японцы стали вырубать лес, снимая все своими умными японскими машинами, конечно, гораздо лучше, чем наши несчастные советские корейцы. Японская техника приводила в восторг. За собой они убирали все, до идеальной чистоты, втыкая на всякий случаи веточку: вдруг прорастет!

Но кушать хочется всем. Бедные корейцы, которые привыкли к угнетению, все же взбунтовались. Действительно, у всех людей есть один недостаток — хочется иметь элементарный достаток. Если даже нет его, то хочется как минимум кушать.

Корейцы страдали, они умеют страдать долго, советуясь друг с другом. Это были обычные труженики, которые привыкли работать как лошади. Они погоревали, потом погоревали еще и в конце концов в коттеджиках, где жили опять же ни в чем не виноватые японские рабочие, случилась драка. Драка была злобная, потому что голодная. У корейцев были семьи, а семьи — это свято для любого народа!

Японцы никогда не жалуются. Страна Восходящего Солнца вообще жаловаться не умеет. Это может подтвердить история.

Следующая партия японских рабочих была особенно загадочной. Рабочие, если поворачивались, то поворачивались, как волки, не шеей, а всем корпусом. Японцы высокого роста — это было непривычно. Но они были высокие, гордые. Любой востоковед удивился бы этим бригадам лесорубов — бригады были больше похожи на знаменитый японский театр Кабуки. И если японец брал палку, эта палка, какая бы она ни была, вращалась и летала из стороны в сторону легко, как самурайский меч.

Это были гордые сыны страны Восходящего Солнца. Японцы не прощают обид, особенно если эти обиды им наносят азиатские братья: китайцы, корейцы и, чтобы было понятно, любые узкоглазые. Проблемы у них не в узких глазах, а в древних культурах, из которых вышли разногласия: дзэн-буддизм, буддизм, даосизм, индуизм, ламаизм плюс всеобщий идиотизм! Это то, в чем пытаются копаться востоковеды Европы, Америки и так далее.

Попробуйте найти эту пресловутую иголку в пресловутом стогу сена!

Когда корейцы были разбиты и раздавлены самураями (а это была партия самураев, прибывших на наш Дальний Восток), они не понимали, что произошло. Самураи и японская власть врубилась: есть еще дикие нецивилизованные страны, куда нужно посылать своих гордых сынов.

Наша Община была не единственная. Непревзойденный Ням, Учитель поколений. Таких общин было несколько. Благо — сосновые волны бесконечны…

Община, в которой жил Ням, была одна из самых дальних. Туда японцы не дошли. Корейцы — народ, который терпит долго, но когда бьют так сильно и быстро, их мучения так же быстро прекращаются. Страдать долго было нельзя. Промучайся они чуть больше, мучиться было бы некому.

Одна из общин мастеров, изучающая мир на основе боевого Искусства, была рядом и кинулась защищать своих рабочих.

Советская власть быстро отказалась от демократии, сперва заметавшись, а потом решила стать прежней. Район разработки леса был окружен БТРами и прочим оружием. Громкоговорители с больших серых машин начали кричать по-русски, по-корейски, нашлись даже знатоки японского. Они кричали на всех языках одно и то же:

Если это не прекратится, — вырывалось из гавкофонов, — то через сутки все сгорит. Наша страна, — продолжали они, — имеет много запасов леса, и этот — не последний! Через двадцать четыре часа, если все не прекратится, здесь будет пустыня!

Страшные слова — и по-корейски, и по-японски, и по-русски.

Советская власть так глубоко ушла в свои проблемы, что совершенно забыла азиатов, а скорее всего, и не знала о них ничего. Среди общей проблемы на Дальнем Востоке хватало и китайцев. Гавкофоны не додумались все это прокричать на самых древних языках. Это было бы гораздо смешнее.

Не хватало языка хинди, пали, арабского, санскрита, а если бы еще на латыни… Весь мир перевернулся бы на голову!

Так или примерно так рассказывал Юнг. Мое сумасшествие испарялось, крыша становилась на место. Я попал в родную среду. Я понял, что нужно включаться в бой. Этот бой давал мне шанс выжить. Я понимал: будет жить Община — буду жить я.

Сережа, хорошо, что ты приехал. Учитель скучал по тебе. Он почему-то помнил тебя. Но мне кажется, — Юнг развел руками, — от тебя будет еще больше проблем.

Так чем же все кончилось. Мастер? — спросил я.

А кто тебе сказал, что кончилось? Японцы ушли. Но разве Япония умеет прощать?! Я тебе не рассказывал? Не знаю, о чем ты говорил с Учителем. Есть клан — "Черный Лепесток Лотоса". Ты об этом слышал?

Юнг, но ведь это же сказки! Я читал литературу. Вряд ли это было. Если и было, то когда!..

Сергей… брат! — вдруг вырвалось у Юнга. — Они сейчас здесь. Учитель не хотел, чтобы тебя легко убрали. Он увидится с тобой. Учитель верит в тебя. Ты здесь только потому, что он хочет твоей жизни. Ты начал прекрасно, но тебе не повезло. Я пришел объяснить: выходя из этой норы, запомни, ты попадаешь в тайную войну, которую без понимания всего затеяла страна… — Юнг глубоко вздохнул. — Страна безумия. Вот так. Серый! Лучше бы ты отсиделся дома! Я нервно хихикнул.

Дома отсидеться я еще успею. Поверь мне. Это прекрасное изменение в жизни. Здесь у вас не расслабишься. Ну что ж, Юнг, наверное, я наберу форму.

Юнг вдруг весело рассмеялся и очень сильно закатил мне пощечину правой рукой. Левую руку я перехватил, одновременно захватив двумя ногами его поперек туловища. Он вырвался из захвата. Вырвался, ударившись о противоположную земляную стену.

Тренировался! — сказал Юнг.

Больше не надо, — резко остановил я его.

Завтра, — пообещал Юнг, — мы поработаем, но так, как приказал Ням. Ложись спать.

За последние много лет я впервые спокойно уснул. Сон оздоравливал. Я почувствовал это.

От жесткого толчка я вскочил и спросонья ударил вперед.

Ну и что? — послышался сзади голос Юнга.

А, это ты! — усмехнулся я и сразу упал от хлесткого удара в лицо. Лежа почувствовал: кровь залила грудь.

С рыком вскочил и в темноте кинулся вперед, ударившись о стену.

Что, мальчик, совсем плохой?

Я кинулся на голос и снова ударился о стену. Закричав, я начал метаться по своему небольшому убежищу. Голос Юнга слышался то там, то здесь. Но я не мог достать его.

Успокойся! Давай выйдем. Мы вышли в темноту.

Сейчас ночь. Ляг! — приказал Юнг.

Я ощутил приказ. И лег на живот. Юнг расправил руки. Стало понятно, что лежу крестом. И вдруг он снизу захватил в замок мою голову и перекрыл дыхание.

Слушай меня. — Голос пронзал от мозга до пяток. — Слушай меня, — повторил Юнг. Боль стала еще больше. — Ты слышишь? — Ответа я не смог выдавить. — Ты слышишь? — Боль стала невыносимой.

Да-а-а-а! — диким голосом промычал я через его руки.

Значит, услышал! Вдыхай!

Чем? — Из моей груди вырвался стон.

— Носом, — ответил Юнг.

Я с трудом дышал. Выдохнул, вдохнул, еще раз выдохнул, вдохнул. Стало ясно, что нужно вдыхать и выдыхать, пока меня не остановит мастер.

Сядь! — услышал я голос. Я сел по школьному.

Зачем приехал? — спросил Юнг.

Чтобы понять окружающее, — ответил я

Зачем оно тебе?

Чтобы было легче тем, кого люблю я!

Кого ты любишь?

Тех, кто ближе ко мне.

Ты хочешь им сделать лучше?

— Да.

А зачем?

Для того чтобы было легче тем, кто рядом с моими близкими.

Нормально, — услышал я голос Юнга.

Когда пришел в себя, то Стало ясно, что выполнил какой то тайный ритуал. В школе их много. Если правильно отвечаешь на заданные вопросы, то ритуал свершается сам, слегка изменяя мозг.

Сядь! — снова сказал Юнг Я сел.

— Закрой рот! И пальцами — нос! Но только большими Я все проделал. — Дыши!

Но чем?! — удивился я и сразу получил сильный удар справа ногой в голову. Сколько лежал, не помню.

— Сядь!

Я сел. Гудело все тело.

Закрой рот! Я закрыл

— Двумя большими пальцами нос! Дыши!

Да пошел ты! — крикнул я, вскочив на ноги. Мощный удар сбил меня на землю. — Что же ты хочешь, гад!? — вырвалось у меня.

— Сядь!

Я понял рядом сила, которой сопротивляться бесполезно. Сел.

Закрой рот!

Деваться было некуда. Я закрыл.

Двумя большими пальцами закрой нос. Я закрыл.

Дыши!

"Чем же дышать?" — Злоба нарастала внутри Голова гудела. Я кинулся на Юнга. Удары были необыкновенной силы. Так меня еще не бил никто. — Сядь! Я сел.

Закрой рот! Закрой нос! Я закрыл.

Дыши!

Стало понятно, что если Юнг снова начнет бить — не выдержу. Инстинкт самосохранения забился внутри, задевая органы. Все дрожало.

Дыши! — послышалось издалека, как будто из другого мира. Если я не перестану дышать, он снова ударит, но я хочу жить! Еще немного — и я потеряю сознание! Мозги бились в разные стороны. Сознание уходило, хотелось дышать. Но что было страшнее не дышать или удары Юнга — уже не понимал. Мозг затуманивался. И вдруг воздух, спасительный воздух, начал проходить через тело. Я задышал и открыл глаза. Рядом, внимательно глядя на меня, стоял, улыбаясь, Юнг.

Ну вот, дышишь, — сказал он. — Так и дыши! А я сидел, боясь оторвать руки от лица.

Опусти руки, Сережа, — попросил Юнг. Я молча держался за лицо. — Опусти руки! — приказал Юнг. Я держался за лицо.

Опусти руки! — Ну!

Сразу понял, что снова получу удар в голову. Руки медленно сползли вниз. И тут дошло, что дышу не дыша.

Слава Драконьей Пасти! — сказал Юнг — И не злись, Серый, у твоего Учителя просто нет времени. А ты должен выжить. А я — твой Мастер. Прости за жесткое исполнение. Но эта частица твоей жизни — у нас.

Я шагнул к Юнгу.

Мастер, — опустившись на колено, спросил я, — неужели все действительно так серьезно?

Серый, это тупик безумия. Учителю угрожает опасность. Мы должны его сберечь.

А ты мне веришь? Веришь или нет? Я кинулся к Юнгу и попытался схватить.

Захлестнула волна любви. Я ощутил оскорбление, которое не понимал. Но это было оскорбление!

Кинувшись к Юнгу, я промахнулся. Он захохотал, как ребенок, потом вдруг замолчал.

Серый, ты сумасшедший! У вас столько в больших юродах эмоций, что вы путаете нормы этикета, ритуалы, традиции, школы. Серый, скажи мне: вы действительно их путаете и не можете разобраться?

Я остолбенел. Потом упал снова на колено.

Ты прав, Мастер.

Юнг стад на колено рядом. Наши глаза встретились.

Встань! — И жесткий, безжалостный Мастер обнял меня. — Серый, нам нужно спасать Учителя. В опасности этикет должен умереть. Это мишура. Учитель надевает особые одежды для того, чтобы этим выстроить непробиваемую стену между собой и учениками. Серый, если для школы появляется опасность, стена рушится, ибо близкие эту стену не видят никогда, а чужие, которые ударялись о стену, в опасности исчезают. Серый, — он схватил меня за волосы и сильно дернул, — Серый, ты понимаешь — опасность! И рядом с нами — только близкие. Пойми, Сережа, — Юнг попросил почти жалобно: — Община в опасности.

Юнг… — И тут я наконец-то явно ощутил, что не дышит ни рот, ни нос. Стало понятно: теперь сильнее, чем был раньше.

На рассвете Юнг толкнул меня в бок. Открыв глаза, я увидел, что вход в нашу землянку серый. Встав и немного наклонив голову, чтобы не упереться в земляной потолок, я потянулся, глубоко вдохнув и выдохнув, выскользнул из убежища.

Юнг обрушился внезапно на спину. Удары были очень жесткие. Он бил и бил без остановки. Я катался прямо, влево, вправо, пытался откатиться от ударов, но они все равно доставали. Я вдохнул и, убегая, перестал дышать. Потом вдруг встал, не спеша, начал подставлять руки под удары. Они уже не казались такими быстрыми.

Ну что? Дышать научился?

— Да вроде бы.

Удар в пах был сокрушительным. Скрутившись, я завыл, как собака.

Лежал, наверное, полчаса.

Придя в себя, встал.

Юнг подошел ко мне, искренне засмеялся и нанес удар, который остановился в сантиметре от моей переносицы. Я даже не вздрогнул.

Ну, когда же!

Скоро! — сказал я. — Повтори, но с контактом.

Мгновенно после просьбы Юнг сделал боковой удар. Я удивился, что увидел его и прочувствовал.

Защитился.

Второй удар я принял двумя руками и дернул Юнга на себя, выбросив ногу ему в живот. Юнг ахнул и скрутился возле меня.

Нормально! — еле выдавил он.

Мне казалось, что взлечу над соснами. Ощущение блаженства и победы было неописуемым.

Юнг быстро встал. Все чувства пропали. Я снова вошел в стойку.

Да успокойся! — улыбнулся он. — Ох уж эта молодежь! Какие вы талантливые и способные! Но какие бываете неправильные! Пойдем, Серый. Нам нужно склонить колени перед Учителем. Я выполнил свою задачу. Но только ты запомни и пойми Мастера, который старше тебя на очень много лет. Я стал твоим другом, я буду тебя защищать в этой жизни. Понял?

Понял, — ответил я.

Дальний Восток влился в мою кровь, заполнив ее до предела. Я ощутил, что попал на родину. Но было понятно: только Учитель может открыть истинную правду, где родина. Через десять лет и несколько недель я начал понимать сосновые волны. Родина — это сложное понятие. Это тайна, проходящая сквозь жизнь.

К Учителю пойдем ночью.

Да ведь здесь же пару километров!

Тебя перестали оберегать. Сейчас ты идешь по своей судьбе. Она в твоем мире имеет много определений, но если коротко, — ты возле смерти. И обязан защитить себя. Но еще есть Учитель… Идем ночью.

Я понял.

Ночь в тайге очень черная. Нужно уметь смотреть и еще нужно уметь идти.

Несколько километров — это немного.

Когда мы подошли к тоннелю, увидели возле Няма странно одетого человека. Он был один. Здесь, среди деревьев, ничего смешнее быть не могло — строгий костюм. Ням позвал рукой и указал вперед. Мы зашли в тоннель.

Комната для совещаний. Было непривычно то, что увидел. В комнате за столом сидели незнакомые пожилые люди. Мы сели с Юнгом за стол. Я понял — сижу в пустоте. Эти люди ни о чем не думали. Оказывается, когда бывает напряженное состояние, это значит — окружающие думают. Если не думают — пустота, ощущение, которое описанию не подлежит.

Я не дышал в центре пустоты. Это было подобно лучшим моментам медитации. "Да что же это?! Такие трудности, проблемы — и совсем чужой человек! Юнг не помог ничем. Избил, в одно мгновение научив ощущению опасности. Повысил технику, но главное, наверное, даст Учитель? Он появился с человеком в костюме. Все сидели за столом совещания. Ученики принесли чай. Чужой человек хлебнул, обжегся и поставил чашку. В его руках она была тоже чужой.

Все молчали. Я напряженно ждал хотя бы слова. Тишина была полной. И вдруг от человека в костюме побежали слова, нет, мысли.

"Я не понимаю, куда попал, кто эти люди. Если бы можно было остаться с ними! Будь проклята суета!"

Потом фразы разлетелись на слова, слова — на звуки. Внезапно все пропало.

Что будем делать? — Фраза возникла над столом застывшей молнией.

Как скажете. Учитель!

Я понял, что люди, сидящие за столом, произнесли это одновременно.

Война или рабство.

Как скажете. Учитель!

Молния осталась над столом. Но внезапно дошло, что, не дрогнув, она повторилась. С Нямом не спорил никто. Незыблемость родовой школы была налицо. И тут я глубоко понял, что Ням решит все, касающееся корейцев и своей Школы. А японцы. Кто сможет запретить войну? Это та война, которая может кончиться только победой одной стороны.

Чужой человек вышел вместе с Учителем. Я почувствовал, что подобен выжатой мокрой тряпке. Силы ушли неизвестно на что. Заснул прямо за столом.

Меня толкнули в плечо. Рядом стояли Юнг и какой-то маленький кривоногий кореец.

Серый! — Юнг ухмыльнулся — На! Это твой ученик. Делай с ним, что хочешь. Украинец учит корейца корейской Школе — Юнг хохотнул и вышел из комнаты.

Я оглянулся и понял, что мы наедине с моим первым общинным учеником.