Утром Юнг толкнул меня в бок.

Ну ты и спишь! — сказал он.

Да у нас в городах все так спят.

Забудь про это! Этикет помнишь?

Святое дело! — ответил я. Спать хотелось жутко.

Поднимайся! — сказал Юнг.

Господи! — произнес я. — Самое мерзкое, что есть на свете, — это дисциплина.

— Ты думаешь, я ее люблю?

Верю, что нет.

Вставай! — Юнг снова пнул меня.

Не так больно!

Больно — не больно, но через пять минут надо быть на площадке. И попробуй только не выйти!

Ты что, совсем плохой? Школа прежде всего! Проснулся я оттого, что проспал. Мерзкое ощущение — когда знаешь, что ждут люди, а по законам школы будить не принято, ждут до последнего, даже если появишься вечером.

Я рванулся на выход. Да, проспал.

Лицо Общины было скучающим. Я ужаснулся. Судя по состоянию, ждали часа два.

Выскочив из тоннеля, я рухнул на колени. У Няма было жестокое лицо. Последнее, что осталось у меня от цивилизации, выветрилось раз и навсегда.

Ням начал говорить. Я не слышал. Ням говорил, это было видно, а я не слышал. Потом стало ясно, что он не говорит, только лишь лицо проявляет небольшую эмоцию сказанного. Ням говорил. Душа начала метаться в панике. Я не понимал. Я уже пропустил очень много. Сидя в толпе учеников, я схватился за голову и дико закричал. Очень хотелось понимать своего Учителя. Что же он говорит? Учитель подошел.

— Сядь! — произнес он. — Закрой рот! Двумя большими пальцами закрой нос, смотри на меня!

Я вдруг успокоился. Понял — нужно сделать, что говорит Учитель. Спокойствие вливалось медленно. Я сделал упражнение.

Губы Учителя оставались неподвижными, но слова звучали четко.

Сядь! — Он указал на мое место.

Спасибо, — ответил я, тоже не размыкая губ.

Война накрыла нас тяжелым вязким плащом. Стало понятно: речь, звук — они ничтожны. Расстояние — это проблема человечества. Расстояние между мной и Учителем стерлось раз и навсегда.

С Юнгом и своим новым учеником я зашел в келью, в которой жил десять лет назад.

Сегодня ночью вы, — объявил Юнг, — пойдете в дальнее убежище. И вы с Кимом будете учиться.

У меня было состояние абсолютной разбитости. Непонятно, зачем я приехал сюда и что со мной. Если есть какие-то проблемы, то почему меня уводят от них и все время сплавляют в дальние места?

Юнг, ведь я не лишний здесь?

Я вообще не знаю, нужен ли ты здесь, — честно признался Мастер.

Куда мы идем?

Учитель приказал тебя отправить в дальнее убежище.

Вы что, избавляетесь от меня

Сергей, Учитель приказал мне тебя отправить в дальнее убежище. Вместе с Кимом. Что тебе еще не понятно?

Когда?

Повторяю! — Было видно, что Юнг злится. — Стемнеет — пойдем.

Опять черный лес. Деревья, которые возникают внезапно. Дальнее убежище — оно действительно дальнее.

"Зачем все это? — думал я, когда мы, спотыкаясь, брели сквозь густую черноту. — Почему нельзя идти днем?"

Шли уже вторую неделю. Ели мало, чтобы легко идти.

И вот дошли.

Такая же нора. Темная, со столом, земляной пол, земляные стены и потолок. Юнг попрощался с нами. И мы остались вдвоем.

Корея. Самая непонятная и удивительная страна. Нет, наверное, не страна. Корейцы — самая непонятная нация. Их угнетали все. У корейцев нет своей культуры. У них половина китайских иероглифов, и вообще китайцы задавили их. Но есть древняя тайная история, передаваемая среди корейцев, не из клана в клан, не из школы в школу, а между обычными семьями простых корейцев.

Легенда гласит, что самая древняя страна — страна Ссаккиссо — была тогда, когда не было ничего. Чтобы было понятнее ориентологам, я скажу: эпоха Каре. Китайцы преклоняются перед иероглифом Каре, который для них означает «совершенство». Это один из немногих иероглифов, сохранившийся в древнем корейском языке. Каре в восприятии Кореи — всего лишь «древность», из которой вышла их гордость, а потом — порабощенность, а еще потом — великая сила. Востоковеды, вас всегда удивлял иероглиф Каре. Разобраться в нем действительно очень сложно.

Что ты хочешь? — спросил я у Кима.

Быть с вами! — ответил он.

Зачем? — спросил я, наливаясь силой Мастера.

Другого я не хочу ничего! — Ким опустил голову.

Украинец учил корейца корейской школе!

Ночь. Я учил Кима, отдавая ему все, что мог. Он был гораздо меньше меня, худее. Он очень хотел знать. Я учил его все время. Учение мы не прерывали даже во сне. Я снился Киму, Ким снился мне. Мы учились…

На рассвете в наше убежище зашел Юнг.

Откуда ты взялся, Юнг? — спросил я. — Ты что, ходишь только по ночам?

Да, — ответил он.

Но почему? Ведь ночью хуже видно.

Потому что ночью больше опасности. Ночь, напряженная и тяжелая, заставляет любить утро и день, в которых очень легко расслабиться и проиграть.

Юнг никогда просто так не приходил. Я ждал любой опасности, о которой мог только догадываться. К опасности не привыкают.

Возьми! — Он протянул мне кусок кожи. Я взял. Кожа была мягкая, даже слишком.

Что делать с этим, Мастер? — спросил я.

Прочитай!

Я поднес древние письмена к светильнику и узнал только несколько иероглифов.

Не понимаю, Мастер! — жалобно шепнул я.

Всмотрись!

Но только пара иероглифов! — снова пожаловался я.

Значит, — сказал Юнг, — будем учиться языку. Но запомни, — продолжал он, — выучиться языку невозможно, ибо язык — это колыбель. Язык — то, что рождается в восприятии мира. Ты потерялся. В этом мире ты не выучишь никакого языка. Твой язык у тебя украли.

Наш язык учить поздно. Учи, что сможешь, а потом думай, как сможешь.

Мы много недель вгрызались в древний язык эпохи Каре.

Меня сейчас легко упрекнуть. Эпоха Каре не имела языка, утверждают историки. Нет, эпоха Каре имела язык, и я с Кимом учил его, но Киму было легче, он был кореец.

Больше месяца мы сидели в норе. Юнг приносил нам еду. Соленая вода Охотского моря нас питала. Соль была не нужна.

Первый снег дал напиться вволю. Какой бы Ян ни был в соленой воде, все-таки хотелось сладкой водицы. Снег напоил нас, как медом.

Юнг появился призраком. И снова ночью,

Ну что. Серый, ты чему-нибудь научился?

Хватит! — ответил я, повернувшись к нему. — Ты достал меня! Я устал быть вторым сортом. Да, научился! Если хочешь, можешь сейчас сразиться со мной.

Ну-ну! — усмехнулся Юнг. — Вторым сортом людей сделать невозможно. Свой сорт они выбирают сами.

Что дальше?

Сегодня идем к Учителю, — сказал он, бережно сворачивая и пряча за плотную одежду кожаные письмена.

— Хорошо, пойдем.

Ночь стала моей второй жизнью. День — время для сна. Но мы возвращались не той дорогой и не в Общину.

Юнг, куда мы идем?

Я же сказал — к Учителю.

А Учитель где?

Сейчас придем.

На Кима было жалко смотреть. Он уставал. Когда Ким отстал, я шепотом спросил у Юнга, а он громко захохотал.

Когда же ты поймешь, что тебе не нужно шептать? Закрой рот, а нос — двумя большими пальцами.

Фу, черт! — выругался я и, перестав дышать, четко задал ему вопрос.

Зачем, — спросил я, — мы тягаем с собой Кима? Он не готов.

А ты готов?

Не знаю, — ответил я, — но он не готов. И если будут трудности, Ким больше кандидат в покойники, чем я.

Ты начал задавать слишком серьезные вопросы, — ответил Юнг. — Если он будет покойником, значит, так надо. Если ты — это тоже надо. Если я — может быть, надо еще больше! А Учитель должен жить!

Извини, Мастер, я никогда не разберусь в этих сумасшедших сосновых волнах, но я верю и душа моя успокаивается.

Значит, будет так, как будет!

Я понял вдруг — мы скоро придем.

Две ночи, — ответил Юнг.

Опасность я почувствовал первым.

Мы отсыпались днем, спали много и жадно, потому что ночью идти трудно.

Я мгновенно прижался к земле, притянув Юнга к себе. Ким споткнулся о нас.

Мы лежали до рассвета. И когда серый рассвет дал возможность видеть глазам, мы увидели Кима, который, раскинув руки, лежал в снегу. Во лбу торчал дротик.

Было не холодно. Страх с желанием жить обогревал и забивал все остальные чувства.

Юнг поднял голову. Внимательно всмотревшись, он выдавил из себя:

Вот так, Сережа! Твой первый ученик кончился. Второго ты или найдешь, или не найдешь в этой жизни. У Няма второй — я. Который ты — не знаю.

Выбрав место, где нас невозможно увидеть, и прижавшись друг к другу, мы заснули.

Остальные ночи прошли без приключений. Что было той ночью, непонятно. Казалось, метательный дротик прилетел сам по себе. Я не увидел ни людей, ни движения — ничего…

Сказки начали оживать. "Лепесток Черного Лотоса"… Легенда, уходящая в древность. Чепуха! Но Ким был мертв, и мы руками рыли землю, холодную, чтобы похоронить его. Ломая ногти, выворачивая пальцы. Чепуха?! Легенда?! История?! А где третий? Он начался и сразу ушел. Вины я не чувствовал, но знал, что дальше будет страшнее. Легенды оживали, выходя из черной ночи. Но в моей душе не было страха. Сердце застывало, превращаясь в холодный камень.

Серая точка впереди. Маленькое убежище. Два шага вперед и поворот вправо. Светильник, который светил для Няма, за счет поворота отбрасывал серую незначительную тень. Мы с Юнгом упали перед входом, выполнив ритуал.

"Зачем же этот ритуал? — подумал я. За время его выполнения нам двадцать раз могли снести голову.

Зайдя к Няму, мы снова выполнили ритуал.

Запомни, ученик, — Ням обратился ко мне, — если ты начал выполнять ритуал и в этот момент не было трагедии либо войны, в момент выполнения ритуала ничто не начнется. И ритуалом ты отдаляешь любую беду, особенно если приближаешься к месту, которое дорого тебе. Если бы все монахи мира в одно и то же время выполняли надлежащий ритуал, в мире бы стало гораздо лучше. Хотя, может быть, потому он еще не развалился, что все монахи выполняют ритуал.

Я понял, что в разговоре Ням ни разу не открыл рта. Но я слышал, понимал, ближе приближаясь к тайнам Общины.

Ким мертв? — спросил Ням.

Его больше нет, — ответил Юнг.

— Ритуал?!

Да, по закону Школы.

Ты вспомнишь где?

— Да.

И в этом была сила Школы.

Я открывал для себя новое и новое, наполняясь знанием.

Хотелось учиться, но безумная война остановила во мне ученика, и, скособочившись, я рос, превращаясь в Воина, который не умеет проигрывать.

Страна, которая вырастила меня, напомнила о себе, о своей непостижимости и безумном величии.

Контрразведка. Она охотится за теми, кто пытается узнать наши секреты. У нас, наверное, действительно много секретов. Ни разу наша страна не задумалась по-настоящему о тех людях, которые могут спасти мир. Но мир миром… Слово «мир» мелькает на плакатах, слово «мир» на разных языках мы видим всю жизнь. Мир… Что это? Подойдите и спросите у философов, психологов, психиатров и врачей, которые лечат нас от болезней, спросите у востоковедов, что означает слово «мир». Это слово я понял на следующем рассвете.

Мы пробыли с Нямом несколько недель. Он рассказывал удивительные вещи. Я постигал медицину, постигал философию, секреты Школы. Страх ушел, потому что я находился с человеком, который дал мне жизнь. Родиться — это просто. Мне очень хотелось в маленькой землянке, чтобы моим отцом был Ням.

Удивительное состояние: когда ты видишь перед собой вроде бы чужого человека — непривычная внешность, жестикуляция, совершенно чужие манеры, длинные, ниже плеч, белоснежные волосы. И вдруг — ты хочешь, чтобы этот человек был твоим отцом.

Очень сложные чувства. Родители — это так же непонятно, как мир. Но в маленькой землянке я не задумывался о недостижимых высотах, о звездах. Ням не рассказывал мне о мире, о родителях, о родине, он рассказывал, как очищать легкие, как сделать, чтобы человек выжил, отравившись бесповоротно. Кровь можно чистить" не прикасаясь к капельницам. Детей можно спасать, что бы с ними ни происходило. Судьба — это то, что знающие люди держат в своих руках. Наша судьба зависит от таких Учителей, как Ням. Они спасают нас, не жалея ничего, не жалея себя.

Этой ночью пришло еще пять человек. Я, не задумываясь, понял, что я самый молодой среди них. Это были седые Мастера, спокойные, они не разговаривали вообще. Мыслей я не слышал, но понимал, что Ням с ними общается. Я чувствовал себя самым младшим и старался сделать все, как лучше. Главное — не суетиться.

Они пришли с едой — жесткими лепешками и с горячим чаем. И я понял, что чай они нагрели далеко от нашего убежища, но каким-то чудом он был горячим. И тут поразила одна мысль: "Может быть, нужна вода и чай? А горячим седые люди сделают все без огня".

Я попрощался и вышел из земляной комнаты за угол. Светильник не был погашен. Телом я закрыл остатки света. Поклонившись в комнате, я сел по-школьному и вошел в медитацию. Первый раз в жизни это была настоящая медитация — абсолютная пустота, черная и бесконечная. Вокруг — точки звезд.

Рассвет медленно наступал. Первые лучи солнца коснулись нашего земляного убежища. Я вышел и удивился. Вместо снега лежали крупные кристаллы, но это был снег. Понял, что просто так воспринимаю его. Запах хвои бил в мозг. На стволах, черных и темно- коричневых, лежали капельки смолы — маленькие повторения солнца. Мир после прихода Мастеров изменился совершенно. Я смотрел и удивлялся.

Метательный дротик разрезал плотную форму, кожу, но мышц не достал. Он с визгом и точечным звуком воткнулся в ближайшую сосну. Я остался стоять как вкопанный. Врага не видел. А если не видишь, не нужно метаться, как испуганная женщина. "Лепесток Черного Лотоса"!

Сыык кха чингоу. Кхеее мммм… Если ты Сила, где ты? — закричал я и понял, что знаю язык Силы.

На белых кристаллах трое людей в черном. И я понял, что такое ненависть. Был ли виноват хоть в чем-то Ням?

— Чингоу?! — заорал я.

"Где Сила?" — восточный язык Смерти.

Смерть порождает Жизнь. Умирает слабый, сильный всегда забирает свое. Но сильный бывает не прав.

Чингоу?! — Звук, как молния, ударил по соснам. "Неужели это я?"

Один из людей в черном отделился и пошел мне навстречу. Он шел не спеша, и стало ясно, что здесь все решает Смерть.

Я вгляделся в него и ощутил себя абсолютно голым. В правой руке у японца был короткий меч — точная копия лепестка лотоса.

Я отступил назад и, зацепившись ногой, упал. Оглянувшись в сторону нашего убежища, увидел впереди стоит Ням, за ним — Мастера с Юнгом. Человек в черном был рядом.

Стальной лепесток обрушился на меня. Я ударился о сосну. От сосны отскочил вовремя. Туда, где была голова, лепесток со звоном погрузился наполовину.

Бросив взгляд на свои руки, я успокоился. Глубоко вдохнул и выдохнул. Рук не было страшные чешуйчатые лапы дракона. Каждый коготь был кривым кинжалом. Человек в черном вызывал внезапную жалость.

Я резанул его по лицу, но оно исчезло. Я ударил снова. Оно снова исчезло. Я не боялся его. Он боялся меня. Но я не мог попасть.

Черный Лотос разбросал свои Лепестки по Дальнему Востоку. Я знал, что убью японца.

Но рубаха из плотной ткани вдруг оказалась разрезанной поперек Горячая кровь потекла по бедрам. Я снова ударил и никуда не попал.

Юнг! — Мой крик был криком страха. Я оглянулся. Он молчал. — Юнг, помоги! — снова закричал я.

Мастер молчал, словно был выточен из камня. Я опять начал издавать звуки — значит, неправильно дышу. "Юнг!" — внутри себя закричал я.

"Что ты хочешь?" — Наконец раздался голос Юнга. Японец дернулся и упал с разбитым черепом.

"Что ты хочешь?" — снова спросил Юнг. "Да так, с дыхания сбился!" "Ну, ничего, бывает!" — ответил Юнг. Двое в черном кинулись на меня.

Какая-то Сила отшвырнула в сторону. Я упал, ударившись головой о белые кристаллы. Приподнявшись, увидел Юнга, стоящего над двумя трупами. Труп убитого мной японца лежал в стороне.

"Пока все", — переводя дыхание, сказал Юнг.

Подскочив к Учителю, я упал на колени.

И первый раз за все время внутри себя произнес школьный ритуал.

Учитель услышал.

"Юнг!" — позвал он.

Когда Юнг подошел и совершил этикет, Ням нам двоим объявил:

"Сегодня ночью уходим!"

В этот день я спал на одной подстилке с Мастерами. Среди ночи мозг включился. Ко мне обращался Юнг.

Сережа, — попросил его голос, — скажи мне что-нибудь.

Что? — Мозг еще не отошел ото сна.

Что-нибудь, — снова попросил голос Юнга.

Юнг, мы умрем?

Нет, — ответил Мастер. — Давай поговорим. Много книг говорят, но они закрывают рты всем Мастерам, Учителям и нам с тобой. Запомни, — сказал Юнг, — любая литература уводит как можно дальше от истины.

Желание пронзило меня насквозь. Мне жутко захотелось написать книгу. Юнг не понимал, что литература в той моей жизни, откуда пришел я, является фундаментом. Ей верят. Это было первое мгновение, когда я понял: литература уводит от истины. Я буду писать те книги, которые приводят к истине, если это возможно. Я понимал: это глупо. Я знал: восточная мудрость — живая, но мне очень захотелось все описать.

Я пишу о том, что действительно было. Меня разбудил Ням. Я вскочил мгновенно. Юнг стоял рядом.

Пошли! — Ням показал рукой на выход.

Мы вышли первыми. Учитель за нами. Дорогого человека, который для тебя — самое главное в жизни, никогда не пропускают вперед. Мы с Юнгом вышли первые в вязкую ночь. Стволов старых сосен не было, чернота скрывала все.

Куда мы идем? — спросил я у Юнга.

Это знает только Учитель.

Я понял, что говорю, не открывая рта. Наконец-то научился разговаривать, как разговаривали древние. Я побеждаю себя в этом мире, где бездарно жил. Чувствовал высшую мудрость, но она меня еще ничему не научила. «Понимать», «знать», «чувствовать» смешалось во мне, но мы шли в ночь, как приказал Учитель. Ночь — это абсолютная темнота, к которой привыкают глаза. Если вздохнуть несколько раз, темнота расступается и глаза смотрят вперед. Ночь — большая Сила. День — страх и слабость Я понял: нужно изучать ночь. Когда выучишь ее, станет понятным день. Потому что страшнее дня в этом мире нет ничего. День — это лучи солнца, которые высвечивают суть. От них не спрячешься.

Мать дает жизнь. А знание после матери дает силу.

Ночь наконец-то перестала быть ночью. Сосны вышли из темноты. Мозг осветил мне Путь. Отныне я стал понимать ночь. Еще одна тайна в этой жизни стала понятной. Но ночь была все же не такая, как день. Если кому-то кажется, что ночью происходит что-то чужое, то это действительно так. Лучи Солнца многое изгоняют с Земли. Солнца действительно боятся. Ночью больше звуков и теней. Ночью больше непонятного.

Мои глаза впервые работали на меня. Но ночь я так сразу и не понял. Ночь — это опасное состояние жизни.

Я шел за Юнгом, но мало что понимал. Учитель шел сзади и немного в стороне. Я чувствовал: так нужно.

Рядом со мной промелькнуло несколько черных теней, похожих на человеческие контуры.

"Что это. Учитель?" — с испугом спросил я.

"В этом мире, — услышал я голос Няма внутри себя, — мы не одиноки. Ты научился видеть тех, с которыми мы живем. Они не опасны, но теперь будет сложнее видеть настоящих врагов. Привыкай, ученик. Ты становишься взрослым. Мы идем в самое Священное место, которое существует в нашей Школе. Там ты обретешь жемчужину Знания, поймешь ее — будешь богат. Если не поймешь сразу, может, поймешь позже, а может, и никогда. На рассвете мы зайдем в последнее перед Святым местом убежище и возьмем еще учеников, и вы все вместе будете изучать главное — Великую Шестерку. Она даст понимание мира, в котором вы живете. Это будет первое и единственное твое посещение Священного места. Раз в десять лет разрешается посещать Святое место. Если чаще, оно может потерять свою силу. Это то, о чем мечтают многие. Я знаю, как тебе было тяжело, и считаю, что ты заслужил. Так же как и остальные, которых возьму с собой. Вы научились видеть в темноте и разговаривать внутри себя. Нужно учиться дальше. События, которые произошли в нашей Школе, лишь подтверждают, что еще нескольких учеников нужно сделать посвященными".

Недалеко впереди показалось легкое серое мерцание. Убежище, понял я.

То, что увидел я в землянке, удивило: там было пять человек, трое из них оказались европейцами. Все, вскочив, выполнили этикет.

"Да, — подтвердил Ням, — ты у нас не один. Так надо!" — ответил он на мой молчаливый вопрос.

Ребят звали Саша, Игорь, Юра, Ким и Ютай.

"Почему пятеро? — спросил Ням. — Должно было быть священное число".

"Мы потеряли одного из наших братьев, — сказал Ютай. — Два раза, — продолжал он, — нарывались на японцев. Второй раз — неудачно!"

"Скольких убили вы?" — спросил Ням.

"Шестерых".

"Что ж, священное число. Но война будет серьезная".

Очистив свой дух перед встречей со Святыней, мы сели в долгую медитацию на весь день. Когда стемнело, снова двинулись в путь.

Все переоделись в непривычную для меня одежду. Она отличалась от принятой формы слишком широкими штанами и длинной рубахой. Костюм черного цвета. Широкий белый пояс вокруг талии. Материал непонятный, очень теплый и толстый.

Перед рассветом мы подошли к камням, которые как бы выходили из хвои на два человеческих роста. Учитель опустился на колени и медленно коснулся шесть раз земли лбом. Мы повторили за ним.

А сейчас… — вставая, начал Ням, но не успел договорить. Раздался знакомый свист. Один дротик ударил его в плечо, и еще несколько — в центр груди.

Бой был жесткий и долгий.

Нападение на Учителя сделало из меня разъяренного зверя Я понял, что мы постигаем истинное боевое искусство. Мы были безоружны. На нас нападали с короткими мечами формы лепестка лотоса.

Я ударил снова появившейся чешуйчатой лапой дракона по руке с мечом, и он со звоном вылетел. И сразу едва успел ударить по второй. Нагибаться за мечами им было некогда. И все же это был нечестный поединок. Двое с мечами на одного — для меня слишком. Наверное, повезло, что мечи сразу вылетели. Было видно, что правые руки травмированы в кистях. Это и спасло меня. Через несколько мгновений двое нападавших на меня лежали на снегу, один — бездыханный, второй — со сломанными ногами. Я смотрел на них, широко раскрыв глаза. Подошел Юнг.

Ты не привык к этому, брат. Я понимаю, что тяжело — И одним движением вырвал жизнь у лежащего на снегу — Их нельзя оставлять живыми. Я думаю, ты это понимаешь.

Я кивнул и вдруг почувствовал, что сердце ударилось так, что могло разорваться "Учитель!" — резанула мысль.

Я бросился к нему. Ням стоял в той же позе. В плече глубоко торчал дротик. Остальные пять висели, как колючки, запутавшись в его просторной одежде.

Я смотрел, не понимая, почему они не вошли в грудь Учителя.

Священное число! — улыбнулся он. И левой рукой быстро выдернул из плеча металлический дротик. Остальные стряхнул.

Да, это были сильные броски, — кивнул он седой головой — Первый — действительно неожиданный. Странно, — сказал он, — неужели они хотели так просто убрать меня?

Ням зажал рану, десять раз глубоко вдохнул и выдохнул. Кровь перестала идти.

Да, ученики, — произнес Ням, — у нас в Школе большие неприятности. Просто так это все не кончится. Но мы должны постигать знания. И ничто не может этому помешать.

Ням обвел взглядом то место, где несколько мгновений назад был бой.

Еще пятеро, — вздохнул он — Нужно похоронить с ритуалом! Вы готовы получать знания. Я убедился в этом.

Потом он подошел к Саше и приложил руку к раненой груди Кровь перестала идти. Рубаха мгновенно присохла

Пусть будет так! — сказал Ням. — Опасность миновала.