Дорогу на Уймон Матвей не знал. Знал только направление со слов отца и по рассказам Ухова. Он заскрипел зубами, вспомнив спокойные стальные глаза штабс-капитана. И подумал вдруг, что справиться с ним будет куда как непросто. Плевать! Он его найдет и убьет. Но пока нужно найти хотя бы следы. Отряд у них немаленький плюс с ними девчата, которых они забрали с собой. И мама… Или мама убежала? Он остановился вдруг, пронзенный внезапной мыслью. А что, если мама сейчас где-то в тайге?! Матвей развернул Орлика и погнал его назад, к стану. Он решил прожить здесь еще пару дней. Ждать и искать. Если мама где-то здесь – она придет. Или он ее найдет.

Матвей только сейчас начал до конца осознавать то, что случилось. Он один. Вообще. Отец… отца нет. Мама… маму нужно искать. Анютка пропала, Любава тоже… Он помнил, как по-отечески Ухов прижимал к себе Любаву, и хотел верить, что ее он в обиду не даст. Но остальные девчата… Они в большой опасности. Мысли его вернулись к маме. Если она убежала в тайгу, то уже точно вернулась бы к стану, посмотреть и его дождаться. А если она ранена?

Над станом снова пели птицы, где-то гневно стрекотала сорока. Тайга словно бы и не заметила трагедии, разыгравшейся накануне. Матвей привязал Орлика на длинный повод, свистнул Серко и пошел. Для начала они обойдут стан по кругу, пытаясь найти мамин след. Серко тщательно обнюхал найденный Матвеем под навесом мамин платок и пошел вперед. Матвей очень надеялся на тонкое обоняние охотничьего пса.

Они проходили до самой темноты. Матвей до сипоты кричал, звал маму и подолгу прислушивался – не откликнется ли где? Не откликнулась. Уже стемнело, и Матвей решил возвращаться к стану. Вдруг мама вышла туда и ждет его?

На подходе к стану Серко вдруг встрепенулся и рванул вперед. Матвей побежал следом, в сердце его диким пожаром бушевала надежда. Издали он увидел огонек костра, и еще прибавил ходу!

У костра сидел Колька. Тот самый Колька, с которым они прошлым летом здесь заготавливали грибы. Он сидел, понуро опустив голову и ссутулившись, отчего широкие его плечи почти закрывали лицо. Увидев Серко, он встрепенулся, вскинул голову, встретился взглядом с Матвеем…. Губы его некрасиво искривились, и он заскулил, низко и хрипло, как побитый пес, своим гулким голосом:

– Матвейка… Они всех….Матвейка…

Матвей смотрел на него и не мог ему обрадоваться. Хотел, но не мог. Он так хотел, чтобы это была мама…

Подошел, сел рядом, уставился молча в огонь. Колька смотрел на него, подслеповато щуря глаза, вытирая катящиеся градом слезы большими костистыми кулаками:

– Матвей… ну ты чего, а? Матвей…

Он протянул было руку, но отдернул, словно обжегшись. Матвей сидел, нахохлившись и все так же глядя в огонь, на щеках гуляли желваки. Колька помолчал немного, потом сухим надтреснутым голосом начал рассказывать:

– Они пришли в обед. Вчера. Появились вдруг из-за деревьев и сразу….сразу начали рубить!

Он сорвался на крик, по лицу текли злые слезы, кулаки сжаты:

– Мы с Лешкой Кряжу помогали, когда эти… Кряж одного из них хватанул за голову и одним рывком ему шею свернул… как куренку, – Колька зябко передернул плечами, вспомнив влажный хруст и хрип чужака.

Матвей невидяще смотрел на пляшущие языки огня, стиснув зубы от невыносимого ужаса, а Колька продолжал:

– Они рубили всех, кого видели. Баб, детишек, мужиков… Ванька успел одного рубануть… А потом… Кряж меня и Лешку в лес толкнул. «Бегите!» – крикнул и пошел на этих, с голыми руками пошел….

Матвей рывком повернулся к нему всем телом:

– И вы побежали?! Оставили баб с детишками и побежали?!!

Он готов был ударить, но Колька был жалок, и у Матвея рука не поднялась. Здоровенный, широкоплечий, Колька плакал как ребенок:

– А что я мог? Что?!! Знаешь как было страшно? Тебя ведь не было здесь!

– Да, не было! Плохо, что не было! Я бы не побежал!

Он вскочил, заходил вдоль костра, сжимая и разжимая кулаки. Колька тоже встал, глянул на него угрюмо:

– От того, что я помер бы, теге бы легче было? А, Матвей?

Матвей вскинул на Кольку злые глаза….и не нашелся, что ответить. Сказал только:

– Тебе жить.

И пошел на родник за водой для похлебки, разговорами сыт не будешь.

Поужинали в молчании. Колька улегся у костра. Матвей смотрел на него через огонь и все не решался спросить, боясь услышать ответ. Но спросил все же:

– Ты маму мою… видел? Где она?

Колька сел, упершись подбородком в согнутые колени:

– Нет, Матвей, не видел.

Матвей вздохнул тяжело:

– А Лешка где? Вы ведь вместе побежали.

– Не знаю, Матвей. Он в одну сторону рванул, я в другую. Я ночь в ельнике хоронился. Эти все тут разграбили и ушли.

– Сколько их было, помнишь?

Колька отрицательно замотал головой:

– Нет, не помню… но много. Больше десятка точно.

Губы его задрожали, но он пересилил себя:

– А где… все?

Матвей прекрасно понял, о чем спросил Колька:

– Омшаник мужики копали….там лежат…

Колька выдохнул тяжко, поднял лицо к небу, долго смотрел на теснившиеся меж кедровых и сосновых крон звезды. Поднялся и молча ушел в темноту. Прощаться пошел. Матвей не пошел следом, незачем мешать.

Поднялся и принялся обустраивать лежанку. Перетащил из-под навеса лапник, бросил сверху телогрейку, устроился поудобнее, закинув руки за голову и глядя вверх.

Как жить дальше? Куда идти? Если не найдет за завтра маму, пойдет в Уймон. Будет по пути искать, присматриваться и прислушиваться. Это только кажется, что тайга дремучая и следов в ней не найти. Крупный отряд всегда следы оставляет. Объедки, кострища…. не денутся никуда. Их много, они быстро идти не могут. А он один, на Орлике легко их нагонит. А Колька? Куда его? Захочет – с Матвеем пойдет. Не захочет… ну что ж, неволить его Матвей не станет.

В темноте раздались неверные шаги, Серко вскочил настороженно… К костру вышел Лешка – невысокий, коренастый, с темно-русыми волосами, он никогда особо не выделялся среди ребят. Оборванный, грязный, отливающий чернотой синяк на пол-лица. Увидев Матвея, Лешка остановился, вглядываясь, а потом шагнул к нему:

– Матвей! Слава Богу, ты!

Матвей поднялся навстречу, ноЛешка вдруг подломился в коленях и начал оседать на землю. Матвей подхватил его, подтащил к костру, уложил на свою лежанку:

– Ну ты чего, Лешка? А?

Правая нога Лешки была в крови, холщовая штанина побурела и огрубела, присохнув к ране. Так, дальше… костяшки на правой руке сбиты в кровь, так, будто он со всего маху хватил по дереву. Или по чьей-то голове. Синяк на пол-лица и большущая шишка на скуле. В остальном вроде порядок.

Лешка вытянулся на лежанке, глядя на Матвея черными в неверном свете костра глазами:

– Матвей… они всех убили, Матвей…

Матвей перебил его:

– Я знаю… я их хоронил.

Лешка продолжил:

– Но батька твой в деревне был, он ушел туда вчера утром. Так что может еще живой он?

Матвей только головой покачал отрицательно. Лешка сник. Матвей спросил:

– А маму мою ты видел? Где она, а?

Он с надеждой смотрел на Лешку. Тот сморщился, неловко двинув ногой:

– Нет, Матвей. Тут как закрутилось, мы с Колькой Кряжу помогали…

Матвей снова его перебил:

– Я знаю, здесь Колька.

Лешка дернулся, глаза его радостно заблестели:

– Живой?!

Но Матвей не дал ему начать расспросы:

– Ты дальше рассказывай.

– Кряж нас в лес толкнул. Колька в одну сторону побежал, я в другую. Навстречу – один из этих. Я сходу ему в морду заехал, ну а он мне. А потом попытался рубануть меня, но я отскочил. Вот, ногу зацепил… – он посмотрел на свою ногу.

– Сейчас подлечим тебя. Но потерпеть придется.

Матвей поднялся, подошел к ближнему кедру, быстро наскреб мягкой живицы, первые прозрачные потеки которой выступили на солнечной стороне. Живицей кедр затягивает свои раны, значит, и Лешкины затянет.

Вернулся к костру, развернул хлеб. Чистую тряпицу отложил в сторону, посмотрел на Лешку:

– Погоди еще чуток. Сейчас Колька придет, и возьмемся.

Лешка обессилено кивнул, принимая от Матвея кружку с горячим чаем, котелок успел вскипеть…

Колька возник из темноты, увидел Лешку… Неуверенная улыбка появилась на губах. Шагнул к другу и замер, разглядев его измученное лицо и окровавленную ногу.

Матвей сказал ему:

– Держи его. Крепко.

Колька кивнул и прижал Лешку к лежанке.

Матвей продолжил, обращаясь уже к Лешке:

– А ты кушак развяжи и терпи. Будет больно.

Дождавшись, когда Лешка развяжет веревку, заменявшую ему кушак, Матвей взялся за его штаны и рывком сорвал их с него. Лешка выгнулся дугой, глухо зарычав от боли. Кровь заструилась по ноге. Матвей выхватил из костра головешку, поднес к ране, освещая:

– Нормально, чистая рана. Пусть кровь немного побежит, вымоет грязь, и перевяжем.

Отвернулся, взял дощечку с живицей. Посмотрел на рану, потом на живицу. Мало, всю рану не закрыть. Быстро набрал еще живицы с соседнего кедра, вернулся. Колька уже пережимал Лешкину ногу, задерживая кровь. Отлично. Матвей свел края раны пальцами и принялся наносить живицу не жалея. Потом, все так же удерживая края раны вместе, сверху уложил чистую тряпицу и примотал широкой полоской ткани. Ну все, теперь нормально будет. Но ходить Лешке нельзя несколько дней. Ну ничего, Колька поможет. А он пойдет дальше.

Ночь давно уже опустилась на тайгу. Матвей и Колька сделали себе по лежанке, накормили Лешку оставшейся похлебкой и устроились спать. Лешка скоро засопел ровно, но Матвей уснуть не мог. Как оказалось, Колька тоже:

– Матвей…, – послышался громкий шепот, – слышь, Матвей? Ты сердца не держи, не мог я ничего сделать…

Матвей вздохнул, глядя в звездное небо:

– Да не серчаю я… мне больно просто. Отца я похоронил, мама… непонятно где. Я ее найти должен.

Колька молча слушал, и Матвей продолжил:

– И всех остальных я похоронил тоже. Как же так, Колька? Почему?

– Ухов пропал через день после того, как ты в тайгу ушел. Твой батька забеспокоился….

Матвей только зубы сжал при упоминании отца, спросил:

– А дядька Никодим где? Его среди убитых не было.

Колька приподнялся на локте:

– Он вслед за Уховым в тайгу ушел. Взял винтовку и пошел его искать. Да так и не вернулся…

– А девчата где? Неужто эти….их с собой увели? Но зачем?!

Колька усмехнулся зло:

– Знамо дело зачем…

Матвей спросил его:

– А чего ты тогда следом не пошел?! Хотя бы выследить этих…

Колька вскинулся:

– А ты?! Ты чего не пошел?

Матвей, чувствуя, что разговор заходит не туда, сказал:

– Завтра еще маму поищем здесь, и я пойду.

– Пойдешь?! А я?

– А ты с Лешкой останешься. Нельзя ему ходить еще седмицу. Не бросишь ведь одного.

Колька помолчал, а потом спросил упавшим голосом:

– Как же нам дальше, Матвей?

Матвей ничего не ответил. Он и сам не знал, как ему дальше жить…

…Он шел и шел, временами громко окликая маму и подолгу прислушиваясь. Но тщетно, в тайге не было живых, кроме них с Серко да Лешки с Колькой. Зато были мертвые.

Никодима нашел Серко. Перед неглубоким балком, заросшим елками, пес вдруг ощетинился и пошел осторожно, а затем с рычанием рванулся вперед. Матвей вскинул к плечу винтовку (патрон он эти дни держал в патроннике), шагнул следом. Навстречу ему вывернулась лисица, следом за ней Серко. Матвей шагнул вперед… в нос ему ударил тяжелый смрад мертвечины. Зажав рот и нос рукавом, Матвей отодвинул в сторону ветки и увидел дядьку Никодима. Он лежал на животе, раскинув руки, одна рука была обглодана до костей. Тайга быстро прибирает следы…

По рубахе Никодима расплылось огромное темное пятно, винтовки рядом не было. Не было и ножа на поясе, и сапог на ногах. Убийца обобрал Никодима до нитки. Матвей со вздохом пошел к стану – нужна лопата, да и Кольку на подмогу позвать не мешает…

…Сидя у костра, Матвей отрешенно думал о том, что завтра нужно уходить. По-хорошему ему бы оставить Орлика парням. Лешка на нем до ближайшей деревни доберется, а там и к делу пристроится. Да и Колька приживется. Плохо, конечно, в пришлых жить, да все же лучше, чем в могиле лежать. С другой стороны, в тайге Орлика сложно будет уберечь. И где-то он будет его задерживать, тропы не везде есть. Решено. Орлика он оставит Лешке, а сам пойдет пешком. Ему одному в тайге легче ходить, чем большому отряду, да еще и с женщинами. Нагонит, точно нагонит.

С ребятами они почти не разговаривали. Все были придавлены общим горем, говорить о чем-то, кроме ближайших планов, не хотелось. А особенных планов ни у кого, кроме Матвея, не было.

Колька прокашлялся гулко и спросил у Матвея:

– Уходишь завтра?

– Ухожу – Матвей ответил односложно.

– Куда? – это уже Лешка.

– За ними – Матвей кивнул куда-то в темноту, подразумевая, что будет догонять Ухова с его бандой.

– И что дальше? Что станешь делать, когда догонишь?

Матвей пожал плечами:

– Мне маму найти надо. И девчат по возможности.

Лешка проговорил:

– Ты не справишься один. Их много. Если твоя мама у них, что ты будешь делать?

Матвей зажмурился, сцепив зубы. Он и сам об этом думал все время. Он не знал ответа.

Но отступать он не будет. Сначала нужно их найти, а дальше… дальше разберется.

– Орлика вам оставляю. Тебе, Лешка, он нужнее сейчас. Из оружия нет ничего только, это плохо…

Лешка перебил его:

– Есть. Я тут на стане припрятал винтовку. Патронов, правда, нет.

Матвей просиял:

– Патронами поделюсь. А чья винтовка?

Лешка замялся, но сказал:

– Да это… дед Влас мне из своих запасов выделил. У него, сам помнишь, много всего было. Но патроны я расстрелял давно, а винтовка лежала.

Матвей погрустнел. Деда Власа он нашел одним из последних. Горько было смотреть на него, прикрывшего собой Даренкину мать. Не уберег он ни себя, ни ее оборонить не смог.

Колька спросил:

– А как ты без коня? Как догонять их будешь? Они ведь уже три дня как ушли.

– Да как, ногами. Их много, они телеги с собой тянут. Значит, ищут проезжие пути. А я много где спрямить могу. Посмотрим, в общем. А вы-то куда?

Колька ответил сразу, он уже все обдумал:

– К соседям пойдем, Матвей. Попробуем устроиться. А нет, так до Бийска. Там точно найдется куда себя деть.

На том и порешили. Уснул Матвей сразу: последние два дня основательно его вымотали…

…Орлик ласково фыркал, тыкался мягкими губами в щеку, терся головой о плечо. Матвей скормил ему моченое яблоко из остатков в лабазе. Находники разгромили все и вывезли все припасы. Почти. Кое-что все же осталось.

Потрепал Орлика по шее, сказал:

– Служи Лешке верно, а и меня не забывай.

Развернулся было уйти, но Орлик прихватил его зубами за край рубахи и долго не отпускал. Не хотел расставаться. Но деваться некуда, пора уходить. Колька сунулся было к Орлику, но тот завизжал зло и попытался цапнуть парня за плечо. Колька ругнулся и отскочил в сторону. Матвей взял Орлика под уздцы и повел к лежащему на лежанке Лешке. Подвел, дал Лешке моченое яблоко: накорми, мол. Тот нерешительно протянул руку с яблоком к норовистому жеребцу. Орлик вращал глазами, фыркал и порывался уйти, но Матвей держал крепко, приговаривая успокаивающе:

– Ну же, Орлик… Вам дружить надо… ну давай.

И Орлик смирился. Вытянул губы и аккуратно взял с Лешкиной ладони яблоко. Захрумкал смачно, и приободрившийся Лешка потрепал коня по шее, погладил по морде…

Ну все, теперь можно идти. Матвей накинул на одно плечо заплечный мешок, на другое берданку, обнял по очереди парней и пошел, оставляя за спиной всю свою прошлую жизнь. Впереди – неизвестность.