Проснулся Матвей бодрым и отдохнувшим, хотя уснул за полночь, а сейчас солнце едва показалось над вершинами окружающих гор. Мама спала, подложив под голову тонкую изможденную руку. Матвей ночью укрыл ее своей телогрейкой, а сам улегся у огня. Серко по привычке улегся за его спиной, но Матвей прогнал его к маме, ей тепло нужнее. Серко подошел к ней, обнюхал осторожно, лизнул руку и улегся за ее спиной, укрывая от идущего из ночной тайги холода. Матвей еще какое-то время просто смотрел на мамино лицо. В свете костра она показалась ему такой молоденькой и… счастливой. Он поближе подтянул к себе винтовку и уснул…

Подбросив в костер сушняка, Матвей быстро умылся, подвесил над огнем котелок и уселся, глядя на маму. Ему все не верилось, что они вот так запросто встретились в огромной, бескрайней тайге. Вот она, рядом, он слышит ее тихое сопение, чувствует тепло ее руки… Серко так и лежал за маминой спиной, положив голову на ее бок и глядя на Матвея сквозь полуопущенные веки. Матвей протянул руку и потрепал пса по загривку. Мама открыла глаза, зашарила взглядом вокруг испуганно, увидела Матвея и потянулась к нему, прильнула, вжалась в его грудь:

– Сынок, сыночек, а я боялась, что все мне приснилось…

Она отстранилась, взяла его лицо в свои ладони, всматриваясь встревоженно в глаза:

– Сынок, там ведь девчата остались, сынок…

– Я знаю, мам. Мы с тобой сейчас в деревню пойдем, тут неподалеку. Там у меня подмога есть, выручим девчат.

Мама охнула:

– Сынок, много там их, извергов этих. Как же девчат выручать будешь? Опасно, сынок! Был бы отец, уж он бы…

Матвей сдвинул брови:

– Нету отца, мама. Теперь я за него, мне и думать. Выручим. Сколько бы этих нелюдей не было.

Мама вздохнула тяжко и принялась суетиться у костра. По какому-то молчаливому уговору они не говорили о том, что происходило в плену. Матвей видел, что мама боится этого вопроса, и не спрашивал. Живая, и слава Богу. И девчата живы…

– Мам, я на могилку наткнулся тут недалеко. Свежая совсем. И платок на кресте Даренкин…

Мама как раз снимала котелок с огня – спина ее дрогнула. Но ответила она ровным, слишком ровным голосом:

– Да, Матвей, там Даренка. Прихворала она сильно, не смогла я ей помочь.

И, глядя в наполненные болью мамины глаза, Матвей проглотил готовый сорваться с губ вопрос. Опустил взгляд и принялся помогать.

Позавтракали остатками похлебки и запили все напревшим чаем. Пора было выходить. За день нужно было пройти как можно большее расстояние.

– Мам, ты идти сможешь? Нам два дня пути до деревни.

– Смогу, сынок. Я теперь все смогу – она улыбнулась вымученно и шагнула вперед…

Идти быстро мама не могла, и Матвей не гнал. В некоторых местах он брал ее на руки и нес, поражаясь неожиданной ее легкости. Серко бежал впереди, разведывая дорогу. Шли молча, нужно было беречь дыхание. В полдень остановились на краткий отдых, и Матвей рассказал маме о двух поимщиках, которых он оставил связанными в лесу. Мама отреагировала спокойно:

– Помрут поди, без воды-то?

Матвей поглядел на маму внимательно:

– Не помрут за три дня. За ними из деревни ребята придут. Сведут к себе и суд над ними учинят.

Мама кивнула отрешенно и спросила неожиданное:

– Матвейка, а тебе кто больше люб – Анютка или Любава?

Матвей поперхнулся водой, закашлялся, ответил серьезно:

– Сначала выручу, потом думать стану.

Мама улыбнулась:

– Знаешь, они друг дружку сильно поддерживают, как сестренки. Когда маму Анюткину… в общем, Любава ей не дала руки на себя наложить. И там – она помялась чуть – в общем, они у меня о тебе обе спрашивали. Тайком друг от дружки.

Это было единственное, что мама рассказала о том, что делалось в плену. Матвей молча слушал, на скулах его гуляли желваки. Он догадывался, для чего бандиты увели с собой молодых красивых девчат, и это знание будило в нем звериную ярость. Такую, что начисто смывает все остальные чувства, успокоить которую можно только кровью. Мама, глядя на так страшно повзрослевшего сына, страдала, но старалась не показывать вида.

…К вечеру вышли к месту ночевки. Матвей шатался от усталости, о маме и говорить не приходилось. Под вечер Матвей просто взял ее на руки и нес, с горы на гору, из распадка в распадок. Свой мешок он приладил на спину Серко, и тот послушно нес непривычный груз, иногда укоризненно поглядывая на друга. Мама порывалась идти сама, но через короткое время вновь присаживалась для отдыха.

Добравшись до знакомой полянки, Матвей бережно опустил маму на плотную хвойную подстилку и принялся отвязывать мешок, нужно было готовить ужин.

Мама подхватилась:

– Сядь, сынок, я сама, сама…

– Да ну, мам, я быстро…

– Сядь, сказала – мама даже притопнула ногой для верности. Но, видя упрямо наклонившего голову Матвея, зачастила ласково:

– Матвейка, ты умаялся, тяжело было. А я наотдыхалась, пока ты меня нес. Ну давай, отдыхай – говорила, а сама уже ловко стянула мешок со спины Серко, распустила завязки и принялась собирать ужин. Но посидеть Матвею не удалось: взял топор и пошел за дровами. Ужин ведь и без огня не приготовишь…

Похлебку Матвей уплетал за обе щеки, дуя на ложку и заедая хлебом. Мама сидела напротив, оперев подбородок на руку и с улыбкой наблюдая за сыном:

– Как быстро ты вырос, сынок – сказала она грустно.

– Мам, а ты чего не ешь? – Матвей оторвался от еды и встревоженно смотрел на нее.

– Мне много ли надо, сынок? Пока готовила, наелась – она все же запустила ложку в котелок.

Матвею вдруг стало очень больно. То же самое говорила ему Анютка тогда, в тайге, когда к ним Урсул вышел. Где теперь тот Урсул? Да и Анютка…

Похлебка была такой же, какую он сам варил вчера для мамы. Но эта казалась ему необычайно вкусной. Мама ведь готовила. Как он мечтал о мамином хлебе, пирожках, огурчиках…

– Мам, а ты в деревне мне хлеба испечешь? И пирожков?

Мама улыбнулась грустно:

– Кто ж меня к своей печи пустит, сынок? Вот отстроим свой дом, тогда и испеку.

Матвей хмыкнул:

– Ну, с этим-то я что-нибудь придумаю. А дом… а где, мам? Где мы с тобой жить будем?

Вот и подошли они к самому главному. Матвей страшился этого разговора, но решать было нужно.

Мама вскинула на него враз повлажневшие глаза:

– Ох сынок, кабы я знала… Может, в нашу деревню вернемся?

Матвей отрицательно покачал головой:

– Там сгорело все, пара домов только… Что, вдвоем на всю деревню будем? – его даже передернуло от этой мысли. Он ясно вспомнил жуткую тишину пустой деревни.

Из маминых глаз хлынули слезы:

– А отец как же, сынок? Я ведь и на могиле его не была, не попрощалась.

Матвей подошел, присел рядом, прижал маму к себе:

– На могилу мы с тобой сходим, обязательно сходим. Но попозже. А жить все равно в другом месте придется.

Мама не ответила, только плечи ее вздрагивали. Матвею было невыносимо жалко ее, такую беспомощную сейчас. Но на то он и мужик, чтобы взять и все решить.

– Давай спать, мам. Завтра уже в деревне будем, там и решать станем.

Матвей уснул, едва его голова коснулась подушки из еловых лап. Он не видел, как мама подбрасывала в костер дрова, как она взяла в руки его берданку, повертела ее так и эдак, как сидела и смотрела на него, украдкой утирая слезы. Он спал. И снился ему покос, тот самый, где он Анютку от ужа спасал. Снилось, как они с отцом стояли под тугими струями теплого ливня, как отец трепал его по мокрым вихрам, как он подарил Анютке букетик из земляники, а она крепко поцеловала его в губы… Он улыбался во сне. И, видя это, сквозь слезы улыбалась его мама. Жизнь продолжается…

…В деревню они пришли почти ночью. Дорога была попроще, и большую часть пути мама шла. Она все порывалась отобрать у Матвея мешок, но он не дал, еще чего. В густых сумерках они перебрались через речку и вышли к церквушке. Отец Андрий был дома, в окне слабо теплился огонек свечи.

Собаки в деревне подняли лай, заслышав чужаков. Матвей поднялся на крыльцо, нарочито громко бухая сапогами в добротно пригнанные ступени. Отец Андрий открыл дверь, подслеповато щурясь в темноту, увидел Матвея:

– Здравствуй, Матфей. Проходи в дом – и развернулся, чтобы уйти.

Матвей остановил его:

– Отец Андрий, я не один.

Он посторонился, и из-за его спины вышагнула мама. Отец Андрий посмотрел на нее, на Матвея, и улыбнулся широко:

– Я ведь говорил тебе, что Бог поможет. Заходите.

Мама подступилась к нему:

– Благословите, батюшка.

Отец Андрий положил ладонь на ее голову, спросил:

– Тяжело пришлось?

– Нелегко – едва слышно ответила мама.

– Ну это потом, а пока давайте повечеряем. Вы как раз к ужину поспели…

Мама уже спала, устроившись на широкой лавке, той самой, на которой Матвею ожоги лечили, а они с отцом Андрием сидели у стола, и Матвей шепотом рассказывал ему свои приключения. Выслушав историю до конца, отец Андрий сказал:

– То, что стрелять в них не стал, очень правильно, Матфей. Но вот то, что оставил их в тайге связанными – нет. Там ведь зверья сколько, задерут!

Матвей набычился упрямо:

– Не задерут. А и задерут, так туда и дорога. Что мне с ними делать было?

– Вот что, завтра с утра поведешь туда мужиков. Надо в деревню их привести и передать с обозом в город. А там разберутся, что с молодцами этими делать.

Матвей посмотрел на батюшку вопросительно:

– А я думал, их здесь и суду предадут…

– НУ а дальше? Осудим мы их, а дальше что? Нет, Матфей, для этого власть существует, вот пусть и вершит закон. Не нашего то ума дело. А мы за их души заблудшие помолиться должны, чтобы Господь их на путь наставил.

Матвей не стал спорить. Один раз отец Андрий уже не ошибся.

С раннего утра в дом отца Андрия потянулись ходоки. На утренней службе он рассказал о том, что ночью Матвей вернулся, да не один, а с мамой, и деревня спешила разделить с Матвеем его радость. Несли молоко, яйца, Жена Ивана-старшего принесла гуся и пышный каравай, кто-то принес большущую чашку исходящих паром пельменей. Оба Ивана были тут же, дружески охлопывали Матвея по плечам. К обеду во дворе дома отца Андрия уже был накрыт большой стол. Пришла и Агафья, смущенно краснея и улыбаясь, он обняла поочередно Матвея и его маму, а затем принялась с остальными женщинами хлопотать по хозяйству. Оба мальца крутились тут же.

Мама удивленно смотрела на готовящийся праздник. Наконец не выдержала и спросила сына:

– Матвейка, а чего это они все? Ну вышли люди из тайги, так что, праздновать теперь?

Матвей молча пожал плечами и поспешил скрыться. И тут одна из суетившихся у стола женщин, та самая, что поила Матвея водой, сказала:

– Так ты и не знаешь ничего? Ох Матвейка, ох и скромник. – И наперебой принялась рассказывать о том, как Матвей мальцов из огня вынес. Каких? Да вот этих двух шалопаев, что пироги со стола тягают, только отвернись. Как выхаживали его, как он Ивану в кузне помогал да на выручку ей собирался. Так что они почитай всей деревней за нее волновались и молились за Матвейкину удачу.

Мама слушала, прижав ладонь ко рту и округлив глаза. Это ведь… ее Матвей… в огонь… да он же сгореть мог! Она заозиралась в поисках Матвея… вот он, стоит с двумя здоровенными ражими парнями, говорит о чем-то. Живой.

Потом та самая женщина, что первой заговорила с ней, спросила осторожно:

– А Матвей говорил, там еще девчата были… Живы ли?

Мама вздрогнула, но ответила:

– Когда я уходила, были живы. А сейчас… это такие звери, что не приведи Господи.

Женщина охнула и отошла. А мама Матвея задумалась крепко. Ведь он в деревне этой подмогу хотел взять. Отпустят ли женщины своих мужей? Это ведь какой риск. Но она знала точно, что он и один пойдет. Ох, Матвейка, как же ты похож на отца. Тот тоже был в решениях тверд, никаким воротом не свернешь.

Матвей меж тем вернулся к столу, ведя за собой крупную пышнотелую женщину:

– Мам, это Авдотья, Ивана жена. Сказала, что к печи тебя пустит, как захочешь испечь чего вкусного.

Авдотья приветливо улыбнулась и обняла ее:

– Авдотья я.

Мама улыбнулась в ответ:

– А я Аксинья. Сынок вот хлеба моего хочет да пирогов…

Авдотья сказала:

– А ведь и справим, отчего не справить? Вы у нас пока останавливайтесь, пока со своим домом не определитесь. А, Вань? – она обернулась и посмотрела на мужа.

Тот по-медвежьи облапил ее со спины и рыкнул шутливо:

– Ну уж нет, моя печка, никому не дам.

И они дружно рассмеялись. Только Матвей с мамой оставались серьезными. Их не отпускала мысль о девчатах. Заметив это, Иван сказал:

– Один день погоды не сделает. А лучше все же готовыми идти, а не впопыхах.

Авдотья вскинула на мужа глаза:

– Это куда это ты собрался, Вань?

В голосе ее было столько беспокойства, что Матвей уже почти решил идти один. Но Иван сказал легко:

– Да на охоту, тут недалеко. Мы и Ваньку с собой возьмем…

– Так его Варька и отпустила. Ой, так ты ж не знаешь – Авдотья повернула румяное лицо к Матвею – Ванька-то твой охомутался! Варвара его в такой оборот взяла – не вырвется.

Из-за спины раздался задорный девичий голос:

– Это еще кто кого взял. Он вон какой большой, попробуй охомутай.

Матвей развернулся: перед ним стояла невысокая, ему чуть выше плеча, худенькая девушка, почти девочка. Льняные волосы, серые глаза, опушенные черными ресницами и конопатый нос, ямочки на щеках и звонкий голос. Рядом с Иваном, который был на две головы выше Матвея, она выглядела ребенком.

Иван-младший прогудел:

– Ну так как, Варюша, отпустишь на охоту? – и подмигнул Матвею весело.

– А не пущу, так и не пойдешь? – Варвара махнула рукой, втиснулась подмышку Ивана и оттуда озирала стол и суетящийся народ.

Наконец отец Андрий зычно (сказывалась привычка к молитве и пению) призвал всех к столу. Загомонили, задвигались, усаживаясь. Прочли молитву. Отец Андрий сказал:

– Вот и дождались мы Матфея с его мамой, о которой так много молились. Господь наши молитвы услышал и помог им встретиться. Но в плену у негодяев остались девочки, коих удерживают силой. И в наших силах им помочь. Помочь молитвой и делом.

Он сел и принялся за еду. Все, словно только этого и ждали, тоже потянулись кто за чем…

После обеда, когда отец Андрий вернулся в церковь, а народ постепенно разошелся по домам, Матвей сидел на берегу речушки, опустив ступни в холодную воду. Солнце ласково пригревало спину и затылок, рядом над цветами крутились шмели, накупавшийся Серко лежал на траве, вывалив розовый язык.

За спиной послышались чьи-то легкие шаги. Агафья. Подошла, присела рядом, окунула ноги в воду, но тут же выдернула их обратно:

– Ух, Матвей, как ты не замерзаешь? Вода ведь ледяная.

– Может, и ледяная – он хмуро глянул на нее. Несмотря на хороший день, настроение у него было плохим. Пока он тут радуется жизни, девчата там….

Он скрипнул зубами, спросил извиняющимся тоном:

– Ты чего пришла?

Спросил и понял, что опять не то сказал. Агафья посмотрела на него беспомощно, покраснела:

– Да я…я…куда ты дальше? – выпалила и замерла.

– Известно куда. Девчат выручать.

Агафья закусила губу:

– А там… ну девчата эти… ты кого-то из них любишь, да?

Матвей сжал зубы. Ну чего все лезут к нему с этим «любишь»? Да не знает он. И при чем тут это вообще? Он ведь не из-за любви идет их выручать, а просто потому, что надо. Потому что иначе никак. Потому что если не пойти, то лучше утопиться тогда.

Он ничего не ответил. Агафья молча сидела рядом. Она тоже опустила ноги в воду и мужественно терпела. Поняв, что она делает это из-за него, Матвей встал:

– Пойдем, чаю попьем что ли.

Агафья поднялась и босиком пошла к столу. Яблони второй день как расцвели, и белоснежным облаком накрыли полянку. На столе пыхтел самовар, рядом стояли мед и малиновое варенье да на чистом рушнике высилась горка пирожков. Матвей потянул носом… с капустой! И еще с мясом и с вареньем. И куда подевалась его сытость? Ведь недавно совсем обед закончился. Мама с улыбкой смотрела за тем, как он с аппетитом уплетает пирожки, вкусно швыркая горячим чаем. Агафья сидела рядом и тоже пила чай, поглядывая на Матвея. Она вдруг почувствовала себя очень лишней. Быстро допила чай и ушла, как-то скомкано попрощавшись.

К вечеру ближе пришли оба Ивана. Они сразу заполнили собой весь дом отца Андрия. Иван-младший спросил Матвея, глядя тому прямо в глаза:

– Что надумал, Матвей?

Матвей ответил сразу, он уже все решил:

– Завтра мы с вами выходим в ту сторону, где эти станом стоят. Забираете две винтовки, обоих негодяев, и идете назад в деревню. А я один иду к стану, буду за ними наблюдать.

Иван-старший взялся было возражать, но Матвей перебил:

– Погоди, Иван. Вы здесь этих двоих расспросите как следует: сколько людей, где стоят, у кого какие привычки, как охраняют стан, девчат как сторожат. А я в это время за ними буду наблюдать. И когда вы придете, я уже буду знать это все. А вы придете уже с подмогой, иначе ведь не справимся. Один не полезу, слово даю.

Они еще недолго поговорили, уточняя детали, и разошлись. Подъем ранний, дорога долгая, нужно собраться…

Утром оба Ивана ждали Матвея за столом под яблонями. Стараясь не шуметь, быстрым шагом направились через реку и дальше в горы. Туда, где привязанными сидят двое бандитов.

До места добрались только к следующему обеду. И очень вовремя. Издали они услышали громкий сиплый крик. Так кричат те, кто уже не верит в спасение, кричат просто от отчаяния. Рывком взобравшись на взлобок, под которым бандиты устроили свой стан, Матвей увидел медведя, который медленно двигался к привязанному пленнику. Думать было некогда. Матвей упал на колено, вскинул винтовку… Плавно потянул спуск… выстрел! Приклад боднул в плечо, гильза выскочила в сторону. Пуля ударила в землю перед мордой медведя. Тот отскочил и задрал голову, озираясь и принюхиваясь. Матвей передернул затвор и выстрелил еще раз. И медведь побежал, стремительно скрываясь за деревьями.

Оба Ивана, уже забравшие винтовки, следом за Матвеем скатились в распадок, к пленному. Тот обессиленно уронил голову на грудь, плечи его тряслись, лицо некрасиво кривилось, слезы исчезали в бороде. Он бормотал бессвязно:

– Я ведь уже все… помирать собрался… три дня… без воды

Поднял голову и уставился на Матвея мутным взглядом:

– Сволочь! – выкрикнул он – сволочь! Убил бы лучше, зачем так мучить?

И Матвей взорвался:

– Тварь! – он хотел ударить, но не стал. Бить связанного это как в дерьмо окунуться. – Ты баб да мальцов сильно жалел там, в тайге?! Когда вы наш стан громили?! Ты деда Власа убил?! А Никодима?! Ты?! – он подступал к бандиту все ближе. Лицо стянула жуткая гримаса боли и ненависти, пальцы скрючились, его била крупная дрожь.

Иван-старший подошел со спины, взял Матвея за плечи, уводя в сторону:

– Тише, брат, тише. Мы их всех найдем, каждого. Они не будут жить…

Приговаривая так, он усадил Матвея под дерево, вручил ему фляжку с водой, затем повернулся и подошел к пленнику. Остановился над ним, разглядывая с нехорошим интересом:

– Убил бы, говоришь?

Пленник затрясся, пытаясь отползти. Иван присел рядом с ним на корточки:

– Э нет, мил человек. Мы с тобой ко мне в гости пойдем, в кузницу. Там я тебя буду спрашивать, а ты мне все станешь рассказывать. Ведь станешь? – говорил он спокойно, даже добродушно.

Бандит закивал головой, понимая только одно – прямо сейчас его не убьют.

Матвей успокоился, поднялся и подошел к ним. Бандит, увидев его, вновь попытался убраться за дерево, но веревки не пускали. Матвей посмотрел ему в глаза:

– Ты был в моем стане? – он говорил спокойно, и эта разница с предыдущей вспышкой напугала бандита окончательно. Он залепетал:

– Н-нет, н-нет, я в тайге ждал, если вдруг кто убежит… я не резал…

Глаза Матвея сверкнули бешенством, Иван выругался сквозь зубы. Иван-младший сказал:

– Давай его прямо здесь выспросим и голову свернем, как куренку. Эту мразь еще и в деревню тащить?

Иван-старший мотнул головой отрицательно:

– Нет. Делаем, как решили. Пойдем, второго заберем и сюда притащим.

Иван-младший остался с пленным, а Матвей и Иван-старший отправились за вторым. Тот сидел без движения, по лицу его ползали муравьи, путаясь в колючей бороде.

Иван сказал:

– Этот отошел кажись…

Матвей вздохнул:

– Собаке… сам знаешь.

Пленный, услышав голоса, зашевелился вдруг. Иван обрадованно крякнул:

– Ты гляди, живой. Ну и ладненько.

Он ловко отвязал пленного и погнал его перед собой, награждая крепкими затрещинами.

Иван-младший уже развел костер и заваривал чай, набрав воды в ручье, сбегавшем по склону. Увидев идущих, хмыкнул мрачно и сказал:

– Тут этот воды просит. Поить?

Матвей кивнул:

– Поить конечно. Иначе они до деревни не дойдут. Даже кормить надо будет.

– Ну поить так поить.

Отвязав пленника, Иван довел его до ручья:

– Сам попьешь.

Со вторым церемонились не больше. Оба пленника двигались еле-еле – сказывалось трехдневное сидение связанными без воды и еды. Ну ничего, до деревни дойдут.

Когда пленники напились, их усадили спина к спине и связали им ноги. Матвей принялся выспрашивать: где стан, сколько человек, как сторожат, есть ли собаки, кто главный, есть ли там Ухов?

И очень обрадовался, когда узнал, что Ухов и Осталец – один и тот же человек. Пленные рассказали, что Любаву в стане никто не трогал – Осталец запретил. Про остальных они такого не сказали…

…Иваны забрали пленных и ушли. Матвей и Серко остались вдвоем. Теперь можно и идти. Отсюда да стана бандитов день пути. Судя по тому, что двоих задержавшихся в тайге бандитов не хватились, уходить в ближайшие дни банда не собиралась. Значит, можно подготовиться и постараться обойти стан, осмотреться и только после этого устроиться где-нибудь и начать наблюдать. Времени до вечера еще оставалось предостаточно, Матвей решил двигаться до самой темноты.

Он шел по уже по-летнему буйной тайге, поглядывая по сторонам и прислушиваясь. Серко носился где-то впереди, и Матвей был спокоен. Все его мысли были сосредоточены на бандитах. Как к ним подобраться? Как быть незаметным?

Вчера он спросил у мамы, как она не побоялась бежать? Ведь в тайге полно зверя. Мама горько усмехнулась и сказала:

– Страшнее человека зверя нет, сынок. Разве ты еще не понял?

Он все время возвращался мысленно к этим словам. А сколько раз он сам чуть не стал зверем? Да вот сегодня он едва не убил голыми руками этого бандита. А тогда, когда решал, стрелять или нет? Он чуял в себе зверя, когда думал о девчатах и о том, что с ними делают эти… Вот они – звери. А он? Надо ли и ему становиться таким же зверем? Он не был уверен, что сможет удержать в себе это страшное нутро, когда наступит время.

…Страшный удар в спину швырнул его лицом в шелковистую траву, и тут же кто-то впился зубами в его плечо. «Рысь!» – вспыхнуло в мозгу. Матвей попытался подняться, но зверь с утробным рычанием принялся кромсать его тело, когти рвали спину и ноги, клыки драли плечо, пытаясь добраться до шеи. «Если доберется до шеи – конец» – подумал Матвей. Огромным усилием он поднялся на четвереньки и потянулся за ножом, левой рукой пытаясь сорвать с себя хищницу. Ее короткая шерсть выскальзывала из пальцев, намокших от крови, его крови. И вдруг мимо его лица с диким рычанием пролетела серая молния. Серко! Он грудь в грудь сшибся с рысью, пытаясь схватить ее за горло. Кошка извернулась и отскочила в сторону, припав к земле. Ее желтые глаза неотрывно следили за каждым движением врага, и в глазах этих была смерть. Серко маленькими осторожными шажками шел на рысь, из глотки его рвался низкий вибрирующий рык. Он внимательно следил за дикой кошкой, готовый к атаке в любую секунду. Рысь молча бросилась на Серко. Пес в тот же миг рванулся навстречу, подмял ее под себя…

Матвей услышал злой визг Серко, и тут же его бешеный рык. Он с трудом поднялся и пошел к дерущимся зверям, пошатываясь. Серко прижал рысь к земле и сжимал зубами ее затылок, а ты пыталась вывернуться и дико рычала. Матвей упал рядом на колени и вонзил нож рыси в бок. Она дернулась и вытянулась на земле. Серко, прихрамывая, подошел к Матвею, ткнулся ему в ладони горячим сухим носом и заскулил. Матвей сидел, не соображая ничего. В голове билась мысль: «А как же мама?». И еще одна мысль вспыхнула вдруг: «Кто теперь девчат выручит?»…

Темнота.