…Шаг, еще шаг, и еще один. Матвей бежал по едва заметной тропинке, с трудом переставляя ноги. Спина нещадно чесалась, а при резких движениях простреливала острой болью, колени грозили подломиться при каждом шаге, шея почти не поворачивалась, но он бежал и бежал вперед. Медленно, маленькими шажками, останавливаясь иногда для отдыха, но бежал.

…Отец как-то сказал Матвею: «Кончились силы – делай шаг. И еще один». Тогда Матвею было семь лет, и они с отцом возвращались домой из тайги. Шли пешком, ведя лошадь в поводу: она подвернула ногу на спуске и тяжко хромала. Моросил мелкий дождь, и дорогу развезло. Одежда промокла насквозь и тяжело давила на плечи, заставляя Матвея мелко дрожать, грязь влажно чавкала под ногами, налипая на растоптанные сапоги. От злости и обиды по щекам катились слезы, хотелось сесть в седло и хоть немного проехать на лошади. Но стоило ему посмотреть на едва хромающую кобылицу, и он стискивал зубы и шел дальше. Отец наблюдал за сыном исподволь, отмечая и его усталость, и угрюмый взгляд, но ничего не говорил. Не хотел обидеть сомнением в способности дойти. Они едва преодолели очередной подъем, когда Матвей споткнулся о торчащее из земли корневище и растянулся в луже. Серко подскочил к другу, обнюхал, боднул головой, вставай, мол, чего лежишь? Отец шагнул к нему, протянул руку, но Матвей упрямо дернул головой и встал сам. Жирная грязь отваливалась с него целыми пластами, смываемая льющейся с неба водой, на лице белели только глаза. Отец не выдержал и рассмеялся, глядя на насупленного Матвея. Тот сопел, бесполезно размазывая по одежде грязь и стараясь не глядеть на хохочущего отца, а потом тоже рассмеялся. Но смех смехом, а сил идти дальше у Матвея уже почти не было. Отец спросил с легкой подначкой:

– Отдохнул, сыне? Пойдем дальше или здесь заночуем?

Он, конечно, шутил, но Матвей ответил:

– Я бы заночевал.

И посмотрел на отца серьезно. Тот подошел, присел перед ним, взял за плечи:

– Устал, сынок?

Матвей кивнул угрюмо.

– А идти надо. Хочешь не хочешь, а домой сегодня дойти позарез. Да и недалече уже, сам ведь знаешь.

– Знаю – буркнул Матвей – да только ноги не идут.

Отец поднялся, прижал Матвея к себе, потрепал по мокрым вихрам:

– Запомни, сынок: если кончились силы – делай шаг. А потом еще. И еще. И силы придут. Всегда так бывает. Главное не сдаваться, сын…

В тот раз домой они пришли ночью. Матвей всю дорогу прошел сам. Прошел под навес у летней кухни и там разделся, скомкав грязную одежду, и пошел в жарко натопленную баню…

Тропинка взбиралась вверх по самому урезу крутого склона. Слева вниз обрывался крутой склон, сплошь покрытый изумрудной и шелковистой даже на вид травой. А дальше – горы, бесконечным холмистым ковром уходящие к горизонту. Справа тянулся прозрачный кедрач, легкий и светлый, постепенно карабкающийся в гору. Матвей остановился, переводя дух и дожидаясь медленно бредущего за ним Серко. За эту седмицу пес сильно отощал, но страшная рана на боку уже затянулась, и двигался он свободно. Пес подошел и опустился на землю рядом с Матвеем, положив голову на его босую ступню. Матвей присел на корточки и принялся гладить лобастую голову, от чего Серко блаженно щурился.

– Ну что, Серко, тяжело тебе?

Пес поднял глаза на друга и вывалил розовый язык, словно бы соглашаясь. Матвей вздохнул:

– И мне тяжело. Но лежать еще тяжелее. Так что хватит ночевать, пошли.

Матвей поднялся и снова потрусил по тропинке, не оборачиваясь. Он точно знал, что друг пойдет за ним даже через силу. Он бежал и вспоминал, как не хотела его отпускать Алёнка. Она очень серьезно отнеслась к наказу деда Савелия присматривать за Матвеем, и со всем пылом принялась им командовать, чего Матвей на дух не переносил. Первым делом, едва дед Савелий скрылся в тайге, Алёнка усадила Матвея напротив себя и требовательно сказала:

– Давай, рассказывай!

Она подперла щеку кулачком, глазищи выжидательно сверкают из-под чернющих ресниц, весь облик выражает крайнюю степень любопытства. Матвей хмыкнул и ничего не ответил. Он знал, что последует за этим, и не ошибся. Выражение лица Алёнки начало меняться с радостно-выжидательного сначала на удивленное, затем проступила обида, а после и вовсе глаза сверкнули, как у кошки, и она открыла было рот, но Матвей ее опередил:

– А нечего особенно рассказывать. Шел себе, да вот… рысь набросилась. Пришлось нам с Серко от нее отбиваться. Еле совладали, такая она сильная оказалась.

Сказал и замолчал. Он никогда особенным болтуном не был, но и в бирюках не ходил. Просто за время своих блужданий по тайге отвык от общения, да и Алёнки пока немного стеснялся. Она передумала обрушивать на него гневную речь, уже готовую было сорваться с языка, и спросила:

– А страшно было?

Матвей подумал про себя: «Что ж всем так интересно, страшно ли умирать?», но ответил другое:

– Не знаю, некогда было бояться сначала. А потом и совсем не до того стало.

– А больно было? – глаза Алёнки расширились, она зажала рот ладошкой и приготовилась пугаться и сочувствовать.

Но Матвей молчал. От одного воспоминания о той боли его передернуло, и накатила жаркая волна стыда перед дедом Савелием за то, что хотелось его покалечить. Это, конечно, не вышло бы даже и у полностью здорового Матвея, но дело ведь не в том. Но рассказывать об этом? Вот еще.

Алёнка поняв, что ничего от Матвея не добьется, прихлопнула ладошкой по столу и поднялась:

– Не хочешь рассказывать – так и скажи. А то надулся, как мышь под веником, и ни слова. Иди вон на завалинку, на солнышке погрейся. А я пока по хозяйству.

Матвей молча поднялся и вышел из дома. Серко лежал у крыльца, завалившись на бок и подставив порванные бок и шею солнечным лучам. Рядом с ним крутилась небольшая лайка: рыжеватые бока и белый живот, хвост колечком и стоящие торчком треугольные уши. Увидев Матвея, Белка (так звали лайку) подскочила к нему и заплясала у ног, требуя ласки. Матвей потрепал ее по холке и присел рядом с Серко. Тот повернул к нему голову, потянулся, уткнулся горячим сухим носом в ладонь.

За спиной скрипнула дверь – на крыльцо вышла Алёнка. Мельком глянув на Матвея, она прошла к дровянику. Тот был устроен на небольшой полянке, рядом с ним стояла солидная колода из целого кедрового пня. Подойдя к колоде, Алёнка некоторое время удивленно ее осматривала: уж очень та была основательной. Затем водрузила на колоду большой чурбак и взялась за тяжелый колун. Дед Савелий орудовал им играючи, легко удерживая одной рукой. Алёнка же еле подняла его и неловко тюкнула по чурбаку, сбив тот с колоды. Колун вырвался у нее из рук и с глухим стуком упал на утоптанную землю. Матвей поднялся и пошел к дровянику. Алёнка за это время успела еще дважды тюкнуть по чурбаку, но так и не смогла его расколоть. Матвей подошел и молча протянул руку к колуну. Алёнка фыркнула и вновь взгромоздила чурбан на колоду. Затем поплевала на ладони, подхватила колун и с размаху вогнала его в чурбак. Победно посмотрела на Матвея, сдула упавшую на лоб прядку и пошла к дому, задрав нос. Матвей пожал плечами и принялся колоть дрова. Спина сначала неприятно зудела, а после начала ощутимо болеть. Он распрямился, повел плечами, чувствуя, как с болью в мышцы возвращается сила.

Алёнка с крыльца крикнула ему:

– Ну куда ты столько наколол? Чуть-чуть же нужно было. Нельзя тебе пока себя трудить, беречься надо!

Она легко сбежала с крыльца, быстро набрала охапку дров и устремилась обратно в дом, Матвей же снова взялся за колун. Беречься? Зачем? Так он никогда отсюда не уйдет.

Вечером, сидя за столом, Алёнка снова взялась за расспросы, и разговорила-таки Матвея. Он просто не смог молчать, видя ее живой неподдельный интерес и искреннее сочувствие. Она всплескивала руками, охала и зажимала рот ладошкой, слушая его немудреный рассказ. Когда Матвей замолчал, сделав добрый глоток ядреного кваса, она сказала решительно:

– Снимай рубаху, будем твои рубцы умащивать.

Матвей подчинился без возражений. Смущения он не испытывал, да и чувствовал, что после работы едва затянувшиеся раны вновь заболели, засочились сукровицей. Взглянув на его спину, Алёнка всплеснула руками:

– Ой, Матвейка, лежать тебе завтра целый день.

…Утром, наскоро умывшись, Матвей собрался в тайгу. Алёнка, завидев это, напустилась на него:

– Нельзя тебе в тайгу, Матвей. А вдруг свалишься, где я тебя искать стану?

– Не свалюсь – Матвей натянул рубаху и направился к тропинке, что начиналась сразу за дровяником. Алёнка обогнала его, преградила путь, уперев руки в бока, и притопнула ногой:

– Не моги идти, говорю!

Матвей улыбнулся ей обезоруживающе, обошел и двинулся дальше. Серко шел следом, с трудом переставляя лапы. Алёнка развернулась им вслед и крикнула в спину уходящему Матвею:

– Собаку хоть пожалей, коли у самого ума нет!

Потом махнула рукой и пошла в дом, что-то бормоча себе под нос.

…Шаг, еще шаг, и еще один. Взобравшись на самую вершину горушки, Матвей опустился на траву, лег, вытянулся, всем телом впитывая идущее от земли тепло. Хорошо…

Дед Савелий размашисто шагал по уходящей в горы тропе. Тропа была старая, давно нехоженая, но удобная. Явные кручи она обходила стороной, пробираясь все больше по светлым еланям. Деревня давно уже осталась за спиной. Когда он уходил, деревня гудела растревоженным ульем: ночью сбежал Жакан. Умно ушел, до росы, найти следы будет тяжело. Как он ухитрился освободиться от цепей, никто так и не понял, но утром Петро обнаружил его пропажу и сразу поднял тревогу. По следу Жакана пошли двое охотников с собаками. Звучали предложения спровадить бандитов как можно скорее, иначе могут бед натворить. Звучали и другие предложения: перестрелять их, и дело с концом. Дед не стал участвовать в спорах, путь ему предстоял неблизкий, да и не дети малые. Сами решат. Он закинул на плечо туго набитый мешок, попрощался с Иванами и их домочадцами и ушел. В правой руке посох, мешок на левом плече. День едва занялся, и дед шагал по росной траве, сбивая босыми ступнями холодные капли. Горы синели в полумраке, солнце едва золотило их верхушки, над уходящей за гору речушкой висела плотная полоса тумана

.С гор тянуло ночным холодом, но дед словно бы и не замечал зябкого воздуха, проникающего под рубаху. Подъемы давались ему легко, он наслаждался дорогой. Наслаждался, но по сторонам поглядывать не забывал, вдруг да и заметит где Жакана? В том, что бандит спешит на встречу с Остальцом, дед не сомневался. Но прав был Жакан, когда сказал, что у беглеца одна дорога, а у погони сотня. Какой дорогой пойдет Жакан дед знать не мог, и потому внимание удвоил. Человека случайного в тайге заметить легко, а Жакан на таежника похож не был. Не было в нем этой основательности и сметки, но было что-то неуловимо опасное, волчье. Впрочем, дед пяток таких Жаканов голыми руками удавить может, так что особенно он не переживал. Шагал легко и неутомимо, спрямляя путь, без опаски забираясь в глухие балки и выходя на открытые места.

День перевалил за полуденный рубеж и понемногу катился к вечеру, но дед все так же шел, поглядывая по сторонам и привычно примечая то одно, то другое. Вот на ветке стоящей у тропы черемухи трепыхается на легком ветерке клочок шерсти. Дед потер его в пальцах, посмотрел на свет – косуля здесь прошла. А вот разворошенный муравейник, и в самой его середине – большущий медвежий след. Муравьи уже вовсю собирали муравейник обратно, и дед в очередной раз подивился их трудолюбию.

…Стемнело, как всегда в горах бывает, сразу. Дед уже в потемках набрал сушняка для костра да обустроил ночлег, натаскав лапника и сложив его у костра. Место он выбрал на берегу ручья, так что недостатка в воде не испытывал. Быстро соорудил себе ужин из припасов, что выдала ему Авдотья, поел и устроился спать. Костер он притушил, чтобы не привлекать в ночи ненужного внимания. Просто спящего человека в тайге пойди найди, а вот если он у костра спит, то и искать особенно не нужно. Спал дед чутко, просыпаясь иногда и чутко прислушиваясь к ночной тайге. Но никто его так и не побеспокоил. Утром он быстро позавтракал и отправился в путь, до вечера он хотел дойти до своего дома.

…Шаг. Еще шаг. И еще один. Сегодня подъем давался Матвею легче, чем вчера. Серко все так же хромал на все лапы сразу, но упорно шел за Матвеем, не желая оставлять одного в тайге, не то снова на рысь напорется или еще в какую неприятность попадет. Так и шли вверх по тропе, к приглянувшейся вчера полянке на самой вершине. Матвей сосредоточился на том, чтобы делать новый шаг, и раздавшийся где-то неподалеку одиночный выстрел стал для него полной неожиданностью. Он остановился и посмотрел в ту сторону. Серко стоял рядом, насторожив уши и принюхиваясь. Бегущего ниже по склону человека Матвей увидел неожиданно. Тот бежал среди деревьев, и именно это движение заметил Матвей. Человек бежал из последних сил, это было видно по его шатающейся походке, по широко разлетающимся в стороны при беге рукам, по склоненной вперед фигуре. И бежал он мимо Матвея, изредка оглядываясь через плечо. Матвей окликнул бегущего:

– Эй, постой! От кого бежишь?

Бегущий затравленно огляделся, заметил Матвея и… рванул вниз по склону, стараясь скрыться и от Матвея тоже. Чуть дальше из-за деревьев показался еще один человек. В руках он держал винтовку и бежал тоже на одной гордости, как говорил отец. Увидев Матвея, он остановился и, переведя дух, крикнул запаленно:

– Куда он побежал?

Матвей узнал его. Это был Митрофан, охотник из той деревни, где ждет его мама. Он быстро стал спускаться к охотнику, спрашивая на ходу:

– Митрофан, кого ловишь?

– Матвей? – удивился тот, а потом зачастил – дак это… это один из бандитов, убег вчера, гоним вот. Он собаку мою убил, голыми руками.

Матвей подобрался:

– Пошли скорей, он туда побежал, ниже.

Все расспросы он решил оставить на потом. И они устремились в погоню. Странная это была погоня. И беглец, и поимщики не могли бежать, но бежали. Спотыкаясь, едва не падая, но бежали. Серко уверенно вел их по следу бандита, уходящего все ниже и ниже.

…Дед Савелий неспешно шел в гору, как вдруг услышал где-то впереди выстрел. Стреляли из винтовки, это он определил сразу. Кто это здесь задумал охотиться да в такое неурочное время? Он ускорил шаг.

…Жакан бежал из чистого упрямства. Силы закончились уже давно. Так давно, что он и не помнил уже, когда открылось и закончилось второе дыхание. За спиной раздался выстрел, но свиста пули Жакан не услышал. «От отчаянья стреляет!» – возликовал Жакан и попытался хоть немного ускориться. И тут его окликнули откуда-то справа:

– Эй, постой, от кого бежишь?

Он резко повернул голову и увидел стоящего чуть выше чернявого широкоплечего парня. Рядом с ним стоял здоровенный серый пес. «Еще одна собака!» – со злостью подумал Жакан и резко свернул влево. Откуда взялись силы, он не знал. Бежал, сжигая последнее дыхание. И когда ему уже начало казаться, что он ушел, из-за сосны прямо перед ним шагнул на тропу… тот самый здоровенный дед, что допрашивал его у костра. «Да что за…?!» Больше Жакан ничего подумать не успел. Мелькнул кулак размером с его голову, и наступила темнота.

…Дед Савелий заприметил бегущего сверху ему навстречу загодя, и вышел ему навстречу. Тот вскинул удивленные глаза, в них промелькнула ярость и узнавание. Дед Савелий, недолго думая, двинул Жакана кулаком по голове, и тот кулем повалился на землю. Буквально через минуту из подлеска вынырнул Серко, а за ним и Матвей с Митрофаном.

Остановились, глядя на оглушенного Жакана и довольно улыбающегося деда.

– По здорову ли тебе, Матвей? – дед Савелий внимательно оглядел Матвея.

– Все хорошо – Матвей прокашлялся.

– Ну раз хорошо, снимай рубаху, смотреть будем – с этими словами дед развернул Матвея спиной к себе.

Осмотрев спину и шею, дед довольно крякнул, сказал:

– Садись, живицей сейчас замажем, тогда и хорошо будет.

Матвей послушно уселся, а дед быстро набрал живицы со стоящего рядом могучего кедра, и осторожно замазал ей рубцы. Митрфан все это время стоял над лежащим Жаканом. Тот пока так и не очнулся.

– Крепко ты его, Савелий Микитич. Ох и рука у тебя. Бьешь так, что из человека и дух вон. – заговорил Митрофан – Что делать с ним будем?

Дед усмехнулся:

– А ты за ним для чего бегал?

– Как для чего? – Митрофан от удивления даже рот открыл – знамо дело, чтобы поймать.

– Ну а дальше? Поймал ты его, и что?

– Да как что-то?! – Митрофан от души возмутился – в деревню его сволочь да на цепь. А там уже в обоз и в город.

– Ну так и волоки тогда – дед улыбнулся добродушно и хлопнул Митрофана по плечу, отчего тот аж присел.

– Волоки – проворчал тот себе под нос – а как я его один поволоку-то? Он ведь не заяц, на себе не унесешь.

– Зачем его нести, дурья твоя голова? – дед расхохотался – А винтовка тебе для чего? Неужто шишку бить? Сам побежит, куда денется. Руки только связать ему надо хорошо да к твоему поясу на длинную веревку его увязать. И не денется никуда. Да ведь и не один ты должен быть-то. Где второй, как его?

– Петруха…

– Точно, Митроха да Петруха. Ну так и где он?

– Кабы я знал еще. Разделились мы с ним, чтобы этого – Митрофан пнул ногой бесчувственного Жакана – не упустить.

– Да здесь я – раздался голос из-за кустов, и на полянку вышел низкорослый кряжистый мужик с копной нечесаных соломенных кудрей и острым взглядом серых глаз.

– О, Петруха, хорошо, что объявился – Митрофан обрадовано улыбнулся другу и хлопнул его по плечу.

– А я, знамо дело, иду себе скоренько, и вдруг слышу – Митроха стреляет. Я его бой завсегда знаю. Ну я и побежал следом, а вы уже вон, словили татя – он покосился на Жакана. Тот заворочался на земле, с трудом разлепив глаза. Разглядев стоящих над ним, рванулся было в сторону, но на пути у него возник Серко. Пес страшно зарычал, и Жакан осел на землю.

Митрофан с затаенной завистью посмотрел на Серко, потом на Матвея:

– Добрый пес.

Потом пнул легонько Жакана в бок:

– Что, Жакан, такого пса голыми руками не удавишь, а?

Дед удивился:

– Неужто и правда голыми руками собаку задавил? А по виду и не скажешь, что в силе… Надо вам, ребятки, с этим волком поосторожнее быть.

Жакан затравленно оглядывался по сторонам. Дед заметил это, наклонился к нему и, глядя в глаза, спросил:

– Ты никак опять в побег задумал? Могу ведь и добавить – он поднес огромный кулачище к самому носу бандита, и тот опасливо дернулся. Дед распрямился, потянулся с хрустом:

– Так что ты не дури. Здесь тебя жалеть никто не будет.

И обернувшись к Матвею, сказал:

– Он ведь из тех, кто твой стан зорил.

Матвей непонимающе уставился на деда:

– А здесь он откуда?

Дед хлопнул себя по лбу:

– Ну точно, ты ж не знаешь ничего. Девчат твоих освободили, банду разогнали. Почти всех поймали и в деревне в сарае держат. С ближайшим обозом в город отправят под суд. А этот убег вчера.

Матвей ошарашено посмотрел на деда и выдавил из себя:

– Девчат спасли? Слава Богу! – лицо его озарилось широкой улыбкой, впервые за долгое, долгое время.

– Ну да, в деревне, с мамкой твоей. Но Осталец и еще двое сбежали. Где-то в тайге.

Матвей ощерился зло:

– В тайге, говоришь? В тайге не спрячется. В тайге я его завсегда найду.

И такая холодная ярость прозвучала в этих словах, что Жакан поежился, а дед согласно кивнул головой и сказал:

– Зарасти сначала, поимщик. Да и к мамке тебе надо, извелась она вся. И девчата… ждут они тебя.

Матвей улыбнулся вновь, посмотрел деду в глаза:

– Ну так пошли тогда?