Глава 1. Вариант номер два

— Соломатин, да ты у нас великий художник. — Паша перегнулся через кривую линию, которая делила их парту, и немедленно получил локтем в бок. — Давай от учебника обложку оторвем — и на выставку. Современное искусство глазами гения из Красногорска.

— Из Краснодара. Да что ты вообще понимаешь? — огрызнулся Илья, продолжая сосредоточенно малевать череп с костями на учебнике по алгебре.

— Ох, а ты прямо мастер остроумных ответов. У меня вообще-то папа искусствовед, так что понимаю я больше тебя. И в этом, и во всем остальном. Кое-кто у нас совсем тупой. Хотя, может, там, откуда ты приехал, все такие были, и ты на их фоне не слишком выделялся.

Илья скривился и пнул Пашу. Тот ахнул и схватился за ногу.

— Вы оба в курсе, что я уже раздала вопросы и все начали писать? — Наталья Дмитриевна нависла над ними. — Приступайте.

Паша самодовольно улыбнулся и склонился над листом с надписью: «Итоговая контрольная работа по алгебре за 7-й класс: вариант № 1». Задачи были легче некуда: он такие еще полгода назад как орехи щелкал. Над его ухом раздавались еле слышные вздохи — Илья отлично знал, что у них разные варианты, но беспомощно старался подсмотреть. Паша поставил локоть так, чтобы заслонить свою работу.

Через двадцать минут он закончил и огляделся. Наталья Дмитриевна ходила вдоль задних рядов, то и дело доставала у кого-нибудь с коленей учебник и шепотом ругалась. Илья продолжал сосредоточенно рисовать череп. Он не написал вообще ничего.

— Что ж вы в Красноярске на алгебре делали? В «Морской бой» играли?

— В Краснодаре, — выдавил Илья, прорисовывая черепу зубы с такой тщательностью, будто и правда собрался пристроить свой шедевр в музей.

Месяц назад он с семьей переехал в Москву и пошел в эту школу — под конец учебного года, ни то ни се. Наталья Дмитриевна сразу посадила его с Пашей, сказав, что долг отличника — хорошо влиять на новенького и помогать ему адаптироваться.

Ага, ждите! Делать ему нечего, как с этим валенком носиться. У Паши всегда все было лучшее в классе — телефоны, кеды, оценки. И то, что к нему подсадили деревенщину в растянутых брюках, который вытирает нос рукавом, оскорбило его до глубины души.

В классе было тихо: все сосредоточенно дышали, сражаясь с алгеброй. Паша еще раз взглянул на новенького — вот болван, даже на трояк не нарешал, — и вдруг понял, что тот слишком часто моргает, а его ноздри еле заметно вздрагивают.

— Ой, какие мы нежные! По твоей квадратной физиономии и не скажешь. Ну получишь двойку, и что? Хотя подожди-ка, со мной такого не бывает, откуда мне знать?

Илья сжал маркер так, что пальцы побелели. Еще немного — и протрет обложку насквозь.

Паша посмотрел в его лист с надписью: «Вариант № 2», потом на Наталью Дмитриевну, которая тихо ругала Ваню с заднего ряда, подготовившегося к контрольной «на ура»: он переписал все алгоритмы уравнений себе на руки. Паша одним пальцем подтянул к себе «Вариант № 2» и сосредоточенно начал решать, записывая ответы небрежными крупными формулами — так, чтобы не было похоже на его почерк. На этот раз ему хватило десяти минут. Варианты контрольной были похожи, как родные братья. Закончив, Паша воровато огляделся и двинул лист обратно, в сторону Ильи.

— Три задания неверно сделал. Кто поверит, что такой баран разом поумнел? — высокомерно сказал Паша, достал влажные салфетки и принялся оттирать с пальцев чернила: он терпеть не мог ходить с грязными руками.

Илья смотрел на него так, будто Паша у него на глазах превратился в инопланетянина и сообщил о своем намерении захватить Землю.

После урока Илья подошел и протянул Паше руку, с вызовом глядя на него. Взгляд этот говорил: «Только расскажи кому, как я расклеился на алгебре, — пожалеешь».

— А я думал, ты совсем урод, — снисходительно сказал Илья. — Хочешь мяч погонять после школы?

Паша засунул руки в карманы, с неприязнью глядя на черную полоску грязи у Ильи под ногтями.

— Не надейся дальше на моем горбу выезжать. Губу закатай — на алгебре мне просто скучно было. А после школы мне и так есть чем заняться.

Илья задрал нос еще выше.

— Я-то думал, чего с тобой никто не дружит. Теперь ясно.

Он отошел, залез на подоконник и бессмысленно уставился в окно. Паша хотел крикнуть вдогонку, что к Илье тоже не стоит очередь из желающих пообщаться, но раздумал и до конца перемены повторял слова по английскому. Паша и так их отлично знал, но ему хотелось выглядеть человеком, который всегда чем-то занят и у которого нет времени на болтовню. Как отец.

Вот вырастет — и станет таким же крутым, как папа. А такие, как Илья, потом в «Макдоналдс» идут работать. Так жизнь устроена.

* * *

— Пап, нам сегодня сказали результаты олимпиады по химии, — Паша проскользнул на кухню и остановился в дверях. — Я прошел в городской тур, в сентябре пишем.

— Хм, — сказал отец. Одной рукой он держал чашку, второй, как обычно, водил по экрану лежавшего перед ним планшета.

— А еще я узнал, что недалеко есть летние курсы по веб-дизайну. Вечером схожу и запишусь. Лето же надо как-то полезно проводить, да?

Отец, не отрывая взгляда от экрана, быстро, с нажимом проводил по нему пальцем, будто постоянно смахивал невидимую пылинку.

— Дневники нам завтра выдадут, когда все контрольные проверят. Ты не волнуйся: одни пятерки, никаких сюрпризов. Я его на столе оставлю, распишешься, ладно?

Кухня была огромная: от отца Пашу отделяло метров семь дубового паркета, и он не решался сделать по нему ни шага.

— Пап, давай я что-нибудь на обед закажу? Китайскую еду или пиццу, ты что больше хочешь?

— Ага, — сказал отец, и тут Паша заметил, что он в костюме, а рядом стоит маленький, для коротких поездок, чемодан.

— Ты уезжаешь? По работе, да? — спросил он, переминаясь с ноги на ногу. — Что-то интересное нашел?

Отец рассеянно кивнул, дергая в чашке чайный пакетик.

— Пап, ты знаешь, а я решил сделать татуировку. Гигантского скорпиона на всю ногу. Бросить школу и сбежать в Китай.

— Да-да, — сказал отец.

Паша вздохнул и ушел к себе. Он открыл ноут и сел играть, уговаривая себя, что не всем так повезло с отцом, как ему. У некоторых, говорят, они в вещах копаются, убираться все время заставляют, за оценки ругают. А его отец даже к нему в комнату почти не заходит.

За окном раздавался глухой стук мяча. Илья и его краснодарское семейство жили в пятиэтажке, которую каким-то чудом еще не снесли, — рядом с их новостройкой она была как гнилой зуб — и целыми вечерами лупил мячом о стену трансформаторной будки. Паша натянул наушники и прибавил звук.

Через полчаса отец постучал к нему. На этот раз у него в руке был телефон, и он набирал кому-то сообщение.

— Улетаю по делу в одно местечко, в районе Сочи, — не отрываясь от телефона, сказал он. — У меня сегодня вечером там встреча, вернусь самое позднее завтра днем. На ужин сам что-нибудь закажи, пусть хоть пиццу привезут. Когда вам дневники отдадут, оставь на столе, я распишусь, где надо. Да, и найди какие-нибудь курсы, чтобы дома летом не бездельничать.

Отец подхватил чемодан и вышел, не дожидаясь ответа.

Все могло закончиться как обычно: он бы приехал, а потом снова куда-нибудь уехал, Паша ходил бы все лето на курсы, играл на компе и читал книги по физике — спокойная, нормальная жизнь.

Вот только на следующий день отец не вернулся.

 

Глава 2. Морж и мяч

— Добрый день, ученики и учителя! — бодро начал директор. Он всегда разговаривал так, будто ставил в конце каждой фразы восклицательный знак. — Сегодня действительно очень добрый день! Начинается то, чего мы все, и даже я, так долго ждали, — летние каникулы. Поздравляю всех с окончанием учебного года!

Паша захлопал ему вместе со всеми, едва понимая, о чем речь. Доброй эта пятница не была совсем, потому что отец должен был вернуться во вторник.

В среду Паша просто ждал. В четверг он решился позвонить отцу, чего никогда не делал: тот однажды сказал, что отвлекать его от работы можно, только если начнется межгалактическая война с пришельцами. Но раньше он ведь и не пропадал так надолго, не предупредив.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Такого просто быть не могло: отец даже внешнее устройство для зарядки с собой носил, чтобы розетку не искать. Если бы у него телефон хоть на пять минут выключился, он бы всех вокруг на уши поставил. Паша перезвонил еще раз, и дважды, и десять раз, звонил весь вечер и все утро — ничего.

Сейчас он стоял среди своих одноклассников и их бесконечных родителей, сжимал взмокшей рукой мобильник и убеждал себя, что все в порядке. Может, такая важная сделка, что технику у всех отобрали. Или телефон в воду упал. Или его чья-нибудь собака сгрызла. Или… И тут телефон звякнул. Паша так дернул его к глазам, что чуть запястье не потянул.

Писал не отец. Это было оповещение о том, что ему пришло сообщение «ВКонтакте». Паша открыл письмо и уставился на него, приоткрыв рот.

«Не звони в полицию и никому не верь. Когда за тобой придут — беги».

— Очень смешно, — одними губами пробормотал он, глядя на аватар: морщинистый смуглый старик с глазами-щелочками и длинной седой бородой. Имя пользователя — «Мудрец_05», профиль пустой, ни слова. Ничего себе у кого-то шуточки!

— Привет, как сам? — У него за плечом вдруг вырос Илья. — Мне за контрольную четверку поставили. Наталья Дмитриевна даже к матери моей подходила. Сказала, что я в глубине души способный. В году тоже четыре поставила, для поощрения будущих успехов, — голос у него был неловкий, он все косился туда, где стояла его семья: толстая суетливая мама и мелкая сестра, которая первую половину линейки липла к Илье и что-то тараторила с таким гордым видом, будто он премию получил.

Паша не ответил, надеясь, что Илья тихо отвалит, но тот пристал всерьез:

— А твои родители где?

Может, если ответить, быстрей уйдет?

— Отцу заняться больше нечем, только на наши дурацкие линейки ходить.

— А мать чего? На маникюре задержалась?

Паша бессмысленно уставился на него.

— Ну у богатеньких, вроде тебя, матери не работают обычно. Дома сидят, карликовым собачкам шерсть заплетают.

— Отвали, Соломатин, — тихо сказал Паша. Он повторял про себя сообщение, и ему казалось, что страх забивает ему горло, как песок. — А то я на тебя всех наших карликовых собачек натравлю. У меня дома их восемь. Расчесанных. И с бантами. Так что лучше топай отсюда.

Илья странно посмотрел на него и ушел, а Паша снова набрал отца. Однако телефон был по-прежнему выключен, и он вдруг разозлился. Ясно же, что с отцом все в порядке, он самый крутой, с такими никогда ничего не случается! Так почему он не мог хотя бы позвонить?

Паша продолжал кипятиться и когда шел домой после линейки, заставлял себя злиться уже через силу, как лекарство пить, только бы не бояться.

У подъезда его окликнули.

— Паш! Ты? Сын Валеры Орлова?

Он медленно повернулся. Перед ним стоял мужчина с седыми усами. Усы были такие пышные, что какое-то время Паша просто стоял, тупо уставившись на них. Потом заметил кое-что еще: человек был в мятой старой рубашке, застегнутой наглухо, — на улице жара, а он даже верхнюю пуговицу не расстегнул. Если у папы и были друзья, о чем Паша никогда не слышал, он представлял себе, что они сами вроде отца — в дорогих костюмах и с кожаными портфелями. А этот человек был похож на электрика. Паша выдавил вежливую улыбку и приготовился юркнуть в подъезд, но усатый добродушно хлопнул его по плечу:

— Мы никогда не виделись, сам знаю, но ты мне просто поверь, ладно? Валера задерживается, просил за тобой присмотреть, накормить и все такое, — мужчина широко улыбнулся. Он смотрел на Пашу так, будто тому пять лет, а не тринадцать.

— Откуда вы знаете, как я выгляжу?

— Валера фотку твою показывал.

Паша растерянно хмыкнул. Он с трудом представлял, как отец показывает кому-то его фотографии. Усатый тем временем продолжал:

— Она у него в телефоне, как ты грамоту получаешь за олимпиаду по географии. В прошлом, что ли, году.

Паша вдруг вспомнил: он правда присылал эту фотографию отцу. Значит, усатый не врал.

— Он просил отвезти тебя куда-нибудь в кафе поесть. Ты ж сегодня год закончил. Какой, шестой?

— Седьмой.

— Как быстро дети растут! Ладно, пошли, — и усатый шагнул к машине, припаркованной перед домом. — Что замер? Готовить я не умею, уж извини, а то сам бы чего сварил.

— А вы папу откуда знаете?

— По работе пересекались.

— Вы тоже искусствовед?

— Типа того.

Паша бестолково замер посреди дороги. Отец всегда говорил: взрослых надо слушаться, они знают лучше. Никогда с ними не спорь, делай то, что тебе говорят, тогда все будет хорошо.

— Слушай, ты же хочешь знать, где твой папа задержался? — нетерпеливо переспросил усатый. — Все расскажу по дороге. Только скажи, куда едем. Чего хочешь: фастфуд, пиццу или чай с пирожными?

Паша заколебался. Он не помнил, чтобы хотя бы раз ответил отказом на просьбу взрослого.

— Вы мне точно расскажете?

— Точно, малец, точно.

Усатый распахнул дверь машины, подождал, пока Паша сядет, захлопнул ее и сел за руль. Потом Паша услышал щелчок — двери заперли.

— Сейчас поедем, только стекло протру, — сказал усатый. Он открыл бутылку какой-то прозрачной жидкости с резким химическим запахом. Взял с заднего сиденья полотенце, намочил, аккуратно закрыл бутылку и убрал под сиденье. Движения были скупые, деловитые, поэтому то, что он сделал дальше, привело Пашу в такое замешательство, что он даже не вздрогнул. Усатый одной рукой дернул его к себе, а второй прижал полотенце к его лицу, зажимая рот и нос. Паша панически вдохнул, но вместо воздуха в рот попал запах этой дряни. От ужаса все внутри будто превратилось в застывший пластилин, он попытался крикнуть, но куда там… И тогда Паша обеими ногами пнул дверь. Наглухо запертую дверь.

— Ш-ш-ш. Тихо. Все хорошо. Ну, малыш, тихо, — все тем же добрым, успокаивающим голосом сказал усатый. Ему не стоило никаких усилий его держать: пятерку по физкультуре Паше который год ставили за старательность, а не за успехи. — Просто дыши глубоко и спокойно, ладненько? Чем лучше подышишь, тем быстрее заснешь. Запах противный, сам знаю, но две минутки надо потерпеть — и баюшки, ничего страшного. Я же обещал, что отвезу тебя к папе. И отвезу, вот увидишь.

Голос у этого человека был мягкий, будто он доктор, который уговаривает первоклассника не бояться прививки. От этого Паше стало так жутко, что он наконец вышел из оцепенения. Правда, к этому моменту большая часть его мозга уже ушла в спящий режим, а в оставшейся мысли плыли медленно, словно распухли.

«Представь, что это задача по математике. Надо начать с чего-то решение. Открыть дверь. Надо открыть дверь! А для этого — нажать вон ту кнопку рядом с водительским сиденьем, но туда не дотянуться. Значит, надо, чтобы он меня выпустил хоть на секунду».

С каждым вдохом отбиваться хотелось все меньше, но Паша зажмурился и из последних сил дернул головой назад. Он еще никогда никого не бил, но, говорят, новичкам везет: судя по звуку, удар получился что надо. Хватка чуть ослабла, один глоток воздуха попал в горло, и Паша рванулся к кнопке, нажал, но вылезти из машины не успел: усатый уже пришел в себя и схватил его снова. Паша слепо рванул его за рубашку, двинул ему локтем, потом снова головой. Его тянули назад, но он рвался вперед, пытаясь нащупать ручку двери, и, когда это наконец получилось, сам себе не поверил. Видимо, при попытке спастись силы откуда-то берутся даже у слабаков вроде него.

Паша вывалился из машины на колени, встал и помчался, сипло втягивая воздух и запинаясь о собственные ноги. Перед глазами плыли круги, легкие жгло, надо было звонить в полицию, но в голове билась одна мысль: «Беги, беги, беги!» Вдоль улицы покачивались заросли сирени, но запаха он не чувствовал. Воздух был безвкусный, словно барахтаешься в огромном полиэтиленовом пакете. Его окликнули, но он не остановился, а потом что-то сильно ударило его в ногу, и он растянулся на асфальте.

— Эй, ты, — это был голос Ильи. Паша с трудом повернул голову. Илья возвышался над ним, поставив ногу на мяч, которым, очевидно, и засветил ему по колену. — Хватит комедию ломать, вставай. Я тебе не сильно двинул — просто здоровался. Давай, умирающий лебедь, ну!

Паша заморгал и попытался подняться. Отодрать себя от земли было как пытаться отклеить от пола засохшую жвачку.

— А вот и он! — раздался голос усатого. — Спасибо за поимку, парень. Малец бы от меня сбежал, если б не ты.

— Слышь, зубрила, я твоего батю как-то по-другому представлял, — сказал Илья.

Слова долетали до Паши как сквозь толстое одеяло.

— А я и не его отец. Тот уехал по делам, а меня просил присмотреть за сынком. Я приехал, обед ему хотел сварить. А он раскричался, сказал, что суп не хочет, лучше гулять пойдет, и сбежал. Вот ведь избаловали парня! Без тебя бы упустил и где бы искал потом? Все, Паша, пойдем, супчик пора кушать.

«Ого», — не без восхищения подумал Паша. Он в жизни не думал, что взрослые умеют так красиво и складно врать. До него сразу дошло, зачем усатый все это наплел: если б он сказал, что Паша сбежал из машины при попытке отвезти его в кафе, это выглядело бы подозрительно, а так…

Илья возвышался на фоне разукрашенной трансформаторной будки мощно, как герой комиксов, и Паша попытался взглядом передать ему, что нет никакого супчика, только тряпка с какой-то дрянью, но тот не понял — рывком поднял его на ноги и толкнул в сторону усатого:

— Давай, умник, двигай. Вот ведь богатеи! Суп ему не понравился! Цирк какой-то, — Илья выплюнул жвачку на землю и, несмотря на весь ужас ситуации, Паша поморщился. Вот бескультурье, а!

Усатый потянул Пашу за собой, и тот в странном, сонном оцепенении заметил, что оторвал ему три верхние пуговицы на рубашке и, кажется, неслабо засветил в нос. Мысли плыли в голове медленно, словно облака. Он так задыхался, что ни слова не мог выдавить и только жалко, с присвистом дышал через нос. Во дворе, кроме Ильи, никого не было, а от него помощи ждать нечего, поэтому Паша передвигал ногами, скособочившись и стараясь не упасть.

Вдруг Илья догнал их и перегородил дорогу:

— Может, ему погулять? А то он зеленый, как стол для бильярда.

— Ничего, это от голода.

— Слышь, дядя. Еще раз — ты работаешь с его батей?

Усатый кивнул и пошел дальше, но Илья опять встал у него на пути.

— Искусствовед, значит, — протянул он, и на его простецком лице вдруг проступила задумчивость такой глубины, будто он пытался решить дифференциальное уравнение. — Дядя, а чего у тебя нос такой распухший? О кухонный шкаф ударился, пока лук резал?

На этом терпение усатого, кажется, кончилось:

— Так, а ну дуй отсюда, Марадона дворовый! С его отцом, что ли, хочешь потом отношения выяснять?

Илья выпятил челюсть:

— А ты мне чего приказываешь, дядя? Страна свободная, двор общий, где хочу, там и стою.

Улыбка на лице усатого будто затвердела:

— Слышь, мазила, иди дальше о будку долби, если, конечно, мимо нее не промахнешься.

— Мазила, ага, — Илья задумчиво покивал, а потом каким-то неуловимым движением, без замаха, отвел ногу назад и со всей силы пнул по мячу.

Усатый вдруг завопил во весь голос и согнулся пополам, прижимая к себе руки, из чего Паша сделал вывод, что Илья не промахнулся. Очевидно, он точно и прицельно угодил дяде туда, куда мячом хочется получить меньше всего. Цепкие пальцы с рукава исчезли, и Паша бросился прочь, спотыкаясь на каждом шагу. В глазах у него достаточно прояснилось, чтобы понять: он все еще рядом с домом. Трясущимися руками он вытащил ключ от домофона, взбежал на второй этаж, отпер все замки, влетел в квартиру, запер дверь за собой и сполз на пол. И только тут заметил, что весь этот путь Илья проделал вместе с ним и теперь сидел на антикварном столе с таким видом, будто все это — отличное приключение.

— Почему ты… — выдавил Паша. Язык еле ворочался во рту, словно распух.

— А чего он на меня наехал? «Марадона дворовый», «мазила»! Мне дед всегда говорил обиду никому не спускать. Если оскорбили, сразу бей, будь он хоть боксер! Но этому я, кажется, зря врезал. Ты его рекламу видел?

— Что?

— Татуировку!

— А?

— Бэ! Под рубашкой, где пуговицы оторваны. Волчья морда на всю грудь.

— И что?

— А еще папа искусствовед! Что ты понимаешь? Это значит, он в тюрьме сидел и не последним человеком там был. А ты думал, чего он в такую жару в рубашку с длинным рукавом нарядился? У него на руках небось целая галерея. И костяшки на пальцах сбитые. Я в таком районе вырос, что понимаю кое-что. Таких, как этот Морж, не зовут супчик для маменькиных сынков варить.

— Почему Морж? — спросил Паша, прислушиваясь. За дверью было тихо.

— У него усы, как у моржа. Кстати, где твоя мать? Она в курсе, что тут творится?

Паша издал короткий хриплый звук, очень надеясь, что это сойдет за смешок, оттолкнулся от стены, кое-как поднялся на ноги и побрел на кухню — выпить воды.

— Ого, ничего себе квартирка! Да такую мыть замучаешься. А чего этот Морж хотел-то? Джакузи свистнуть?

— У нас нет джакузи, — старательно выговаривая слова, выдавил Паша. — Мой папа пропал.

— Чего ты мямлишь? Ого, белый кожаный диван! Вот пижоны!

— Уже три дня телефон вы… выключен. Я к этому в машину сел, а он меня чем-то… Он сказал, что знает, где мой отец, — и Паша застыл, не донеся стакан с водой до рта. Он вдруг понял одну вещь: отец всегда работает один, без команды, сам на себя. И родственников у них нет: папины умерли, с мамиными они давным-давно не общаются.

И теперь никто не знает, где он. Кроме человека с усами.

Паша судорожно зашарил по карманам и вытащил телефон:

— Я звоню в полицию.

Илья расхохотался так, будто Паша сказал что-то действительно смешное.

— Полиция детей не слушает, ты в курсе? Особенно таких, как мы.

— Таких…

— Тринадцатилетних. Подростки вообще никому не нравятся. Полицейские решат, что ты их разыгрываешь. И, даже если нет, думаешь, Морж будет стоять и ждать, пока они приедут? Чем докажешь, что ты его не выдумал?

— Ты им скажешь.

— Ага, конечно. Я к полиции и близко подходить не хочу. Мать узнает — решит, что я во что-нибудь ввязался. Мне это надо?

— Мой отец пропал. Они его найдут.

— А знаешь, как ищут пропавших? Никак! Потому что почти все в конце концов притопают домой, а полиции время на это тратить неохота, у них дел хватает. И вообще, может, твой папаша просто решил развлечься, а про тебя забыл. Взрослые вечно так делают!

— Он бы так не сделал.

— Все взрослые одинаковые. Короче, мой тебе совет — просто жди, когда твой папа повеселится и вернется. Из дома не выходи, чтобы этот ворюга опять к тебе не пристал. Еда закончится — переходи на комнатные растения, они у вас знатно выглядят. Это что, апельсины?

— Полиция же людей спасает, — сказал Паша, глядя, как Илья отдирает от ветки мелкий декоративный апельсин. Он надкусил его, скривился и выплюнул в стоявшее на столе блюдце. Паша подавил вздох. — Все вокруг как сговорились: не звони, не звони…

— А кто еще? — спросил Илья, ковыряясь пальцем в зубах — там застряли жесткие апельсиновые перепонки.

После трех дней в полном одиночестве Паша был рад поговорить даже с этим болваном, поэтому показал ему сообщение от «Мудреца_05». Илья так долго и задумчиво вглядывался в него, что на секунду у Паши вспыхнула мысль: вдруг он читать не умеет?

— Тебе прислали это, — наконец протянул Илья. — И после этого ты пошел и сел в машину к незнакомому мужику. Когда тебе в школе ставят пятерки, они знают, что ты дебил?

Но Паша его уже не слушал. Он вдруг вспомнил: отец уехал в тот день, когда была контрольная по алгебре. Тем утром, собираясь в школу, он слышал, как отец говорил с кем-то по телефону, договаривался об ужине в центре Москвы, а значит, никуда не собирался. Если отец мгновенно сорвался с места, значит, наткнулся на что-то интересное — ценную вещь, которую надо быстро купить, пока не перехватил кто-то другой.

Он бросился в комнату отца — вдруг что-нибудь подскажет, куда он поехал? В кино в этот момент герои начинали подбирать пароль к компьютеру и узнавали оттуда все тайны, но отец забрал с собой и планшет, и телефон — на столе лежала только куча бумаг: документы на картины, контракты, описания. Паша просмотрел даты на верхних — им всем не меньше недели.

— Этот стол, он прям весь деревянный? Ого, доска какая толстая! Типа старинный какой-то?

— Начало двадцатого века, — рассеянно ответил Паша.

Илья презрительно фыркнул и пнул ножку стола:

— Слышь, ботан, пойду я. Неуютно у вас как-то, а мне пора, мяч искать. Надеюсь, Морж не прихватил его с собой. Он ушел, не слышно ничего: испугался, что полицию вызовем. Дверь за мной запри.

Отец часто записывал что-то на первом попавшемся клочке бумаги, когда говорил по телефону. А что, если он… Паша еще раз аккуратно перебрал бумаги и нашел. На одном из верхних листов было написано: УчД 23 05 9 05 20Б. 23 05 — это наверняка двадцать третье мая. День, когда он уехал. Но что значит все остальное? Паша сунул лист в карман, бессильно рухнул в кресло и наткнулся взглядом на картину, висевшую над отцовским столом. Паша знал ее с детства: портрет старика, автор — Григорий Угрюмов, крестьянский художник девятнадцатого века. Старик смотрел прямо на Пашу, осуждающе и строго, будто спрашивал: «И что ты теперь будешь делать?»

Под этим взглядом Паша вдруг понял, как быть, словно в голове все залило светом — ослепительным, как от прожектора на стадионе.

— Эй, алло! Ты завис, что ли? — Илья потряс его за плечо, но Паша вывернулся и рванул в свою комнату. Илья потащился за ним. — Да у тебя в комнате в футбол играть можно, полной командой! А это что вообще?

Паша без интереса вскинул голову, нашаривая в шкафу рюкзак. Илья смотрел на плакаты у него на стенах.

— Картины. Ну не настоящие. Просто плакаты с картинами.

— У нормальных людей висят футболисты, актеры всякие, герои из комиксов, а у тебя… — Его палец ткнул в «Звездную ночь» Ван Гога.

Паша покраснел, яростно запихивая в рюкзак первые попавшиеся вещи.

— Это тебя папаша, что ли, заставил?

— Нет. Он даже не знает. Это мои плакаты. То есть я все думал, что он зайдет и спросит, но он не… Неважно.

— Знаешь, я раньше думал, что у меня семейка чокнутая, но куда нам до… — Илья вдруг напрягся, не договорив. Паша выпрямился, застегивая рюкзак, но Илья смотрел не на него, а куда-то в прихожую. — Твоя мать вернулась.

Ответить ему Паша не успел — он тоже услышал. В замке повернулся ключ.

Показалось, что невидимая рука схватила его за горло. В голове медленно проползла мысль. Всего ключей от квартиры три: один лежит у него в кармане, другой — у отца, третий — у уборщицы. Но она приходит по субботам, а сегодня пятница, и, судя по тихому, вкрадчивому повороту ключа, это не уборщица. У Моржа откуда-то взялся ключ отца, хотя отец никогда не отдал бы ключ чужому. Значит…

Получается, Морж не испугался. Он решил дождаться, пока они про него забудут, влезть в квартиру и закончить начатое. Но он же видел, что Илья не ушел. Что он с ним-то собрался делать? Наверное, реально обиделся на тот удар.

Пока Паша стоял, застыв посреди комнаты, Илья продемонстрировал, что иногда полезно меньше думать. Он бросился в прихожую, уперся двумя руками в стол под зеркалом и, царапая паркет, дотолкал его до двери как раз в ту секунду, когда замок щелкнул и дверь распахнулась. Точнее, собиралась распахнуться, пока ей не помешали двадцать килограммов антикварного дерева.

Илья решил не останавливаться на достигнутом и подпихнул к двери комод с витым орнаментом, который на вид невозможно было сдвинуть.

— Вы чего, из музея его сперли? — запыхавшись, спросил Илья. Судя по лицу, ему до сих пор казалось, что они отлично проводят время.

— Нет, почему? Папа на аукционе купил.

— Что у вас за жизнь такая! — Илья запрыгнул на комод и сел, болтая ногами. Комод трясся — Морж толкал дверь с другой стороны. — Соседи услышат, что мебель двигаем, жаловаться прибегут.

— У нас ничего не слышно, — пролепетал Паша. — Квартиры все слишком большие, звукоизоляция хорошая.

— Мне б ваши проблемы! Слушай, может, ты отомрешь уже и скажешь, чего нам делать?

И тут с другой стороны двери раздался голос Моржа:

— Паша, открой! Нам нужно поговорить. Я знаю, где твой отец, и отвезу тебя к нему. Я не врал! Просто все сложно, но я объясню, только открой.

Паша вздрогнул. Нет, больше он на это не купится! Даже если Морж знает, где отец, доверять ему — худшее, что можно сделать. Он сунул ноги в кроссовки и подхватил с пола рюкзак. От страха все дрожало внутри, и он повторял про себя: «Я умный, у меня штук двадцать грамот за олимпиады, потому что я умный, а значит, у меня все получится. Побег — просто еще одна задача, которую надо решить».

Паша дернул на себя створку окна.

— Слышь, ботан, когда ты сказал, что тебе есть чем заняться после школы, я думал, ты имел в виду зубрежку. А ты умеешь развлекаться, — одобрительно сказал Илья, глядя вниз из-за его плеча. — Второй этаж, бывает хуже. Я и с третьего один раз слезал. Ладно, пошли, чего замер? Мне с твоим новым другом тоже неохота встречаться.

— Знаешь, почему мы живем на втором, хотя более престижно жить на верхних этажах? — натянуто спросил Паша. Он стоял и смотрел в окно, комкая лямку рюкзака.

— Тебе даже сейчас обязательно ткнуть мне в нос, какие вы богатенькие? — пропыхтел Илья, деловито перелезая через подоконник.

— Я не об этом. Я высоты боюсь.

Но Илья уже скрылся. Снизу раздалось пыхтение, скрежет и грохот.

Паша прикусил губу, надел рюкзак и, зажмурившись, лег животом на подоконник, а затем, держась за него руками, свесил ноги за окно и болтал ими, пока не наткнулся на дождевой козырек, висевший над окном первого этажа. Козырек угрожающе скрипнул, и Паша собрался в панике влезть назад, но услышал, что входная дверь подалась, и Морж, сдвинув комод, протискивается в квартиру. Паша приоткрыл один глаз и огляделся. Рядом шла водосточная труба. Он ухватился за нее и, ободрав ладони, съехал вниз, лихорадочно думая о том, что совершил самый безумный поступок в своей жизни.

Когда ноги коснулись земли, Паша покачнулся, но устоял и бросился прочь. Илья мчался впереди, Паша — за ним. Они петляли по району, уходя все дальше, в незнакомое царство пятиэтажек. Наконец Илья остановился, прислонившись к обшарпанной стене. Из подвальных окон тянуло чем-то затхлым.

— Все, вроде оторвались. Я отсюда могу в обход домой пробраться, а ты давай, серьезно, позвони своей маме. Может, она поверит тебе теперь, когда к вам в квартиру забрались. Ладно, бывай, ботан!

— Я найду его, — брякнул Паша, вытаскивая из кармана телефон.

— Кого?

— Отца. Сам. Если у него неприятности, ему нужна моя помощь, так? Я его спасу.

Илья неуверенно хохотнул:

— На конкурсе худших идей в истории эта победила бы. Ты что, знаешь, где он?

— Примерно знаю. Где-то под Сочи. Я полечу в Сочи и там разберусь.

— В Сочи? — На лице Ильи появилось новое выражение. — А деньги откуда возьмешь?

Паша нетерпеливо постучал пальцем по экрану — ждал, когда загрузится сайт продажи билетов.

— У меня есть карманные. Я их с собой взял.

— Ты, вообще, в курсе, что до Сочи полторы тысячи километров? У тебя сколько, рублей двести — триста?

— Тысяч шесть.

— Сколько?! Это какие ж у тебя карманы!

— Папа всегда оставляет. Чтобы я его не дергал, если захочу записаться на курсы или книги купить.

— Ты на это тратишь карманные деньги?!

— Так, сайт открылся. В самолет, наверное, не пускают без взрослых, так что лучше поезд. Он, правда, тридцать шесть часов едет, но…

Паша сказал это бодро, чтобы Илья не понял, что мысль провести в поезде больше суток приводит его в ужас. Но Илья явно думал о чем-то другом: ухмылка сползла с его лица, будто ее стерли. Он посмотрел на рюкзак, потом на Пашу и медленно повторил:

— Так ты в Сочи за ним поедешь? Прямо сейчас? На поезде?

— Тебе пятый раз повторить?

— А через Краснодар этот поезд пойдет?

Паша взглянул в телефон:

— Да, а что?

— Значит, так, — Илья коротко, с вызовом хлюпнул носом и вытер его рукавом. — План меняется. Я еду с тобой. Ты мне покупаешь билет до Краснодара — денег у тебя полно. Там я сойду, а ты езжай себе дальше.

Паша сухо рассмеялся:

— Зачем тебе в Краснодар, валенок? Вы же оттуда переехали.

— Там кое-что важное осталось, а другого шанса туда добраться у меня не будет.

— Мне на билет только себе хватит.

Илья вырвал у него телефон и посмотрел туда.

— Так это если в купе ехать. Шесть тысяч, говоришь? Плацкарт по три, нам хватит.

Паша в ужасе моргнул.

— С чего мне соглашаться? — До него наконец дошло, что, судя по серьезному взгляду Ильи, тот не шутит.

— С того, что я вообще-то тебя спас. Знаешь, я, может, и двоечник, но не идиот. Этот мужик не за джакузи приходил. Ему ты зачем-то был нужен. И он небось где-то у твоего дома до сих пор рыщет. Я тебя сейчас отведу к нему, пусть забирает. Сразу забудет, как я ему двинул, если я тебя тепленьким сдам.

— Никуда я не пойду.

— Уверен?

Он обхватил Пашу двумя руками, вместе с рюкзаком, и потащил в ту сторону, откуда они только что прибежали. Это получалось у него так легко, что было даже унизительно. Паша пытался затормозить, но кроссовки беспомощно ехали по асфальту — то, что силы у Илья явно больше, чем ума, впервые перестало казаться ему недостатком.

— У тебя даже вещей нет, — слабо протестовал Паша, хватаясь за ближайший фонарный столб.

Илья крякнул и одной рукой методично начал разжимать его пальцы. Руки у него были железные, и секунд через десять он уже тянул Пашу дальше.

— А ты за меня не волнуйся. Завтра будем на месте, там мне все дадут.

— Тебя… тебя родители не отпустят.

— Мне уже тринадцать, я сам себя могу куда угодно отпустить. Не веришь?

Илья вытащил свой древний телефон, нажал на кнопку и, держа Пашу за рукав, чтобы тот не сбежал, сказал:

— Мам, привет. Слушай, я тут к одному другу на дачу смотаюсь на денек. Куда надо. Да хватит, не психуй. Все нормально. Что мне дома делать? Лето же. Хватит плакать, со мной все нормально. Короче, завтра еще позвоню. Давай, пока.

Паша заморгал. Он понятия не имел, что можно так разговаривать со взрослыми.

— Родителей воспитывать надо, — небрежным тоном сказал Илья, убирая телефон. — А то всю жизнь за мамку прятаться будешь. Пора ей привыкать, что я взрослый.

— Она же волнуется.

— Ой, ладно, что со мной случится? Никуда я не денусь. Сестру пусть воспитывает, а я уже…

Вдруг Илья замер. Прямо им навстречу, мелкой трусцой и слегка прихрамывая — кажется, меткий удар Ильи даром не прошел, — двигался Морж. Он вертел головой, по пути заглядывая в каждый переулок, но их пока не заметил.

Илья сам, кажется, так удивился, что застыл на месте.

— У него что, третий глаз? — растерянно пробормотал он, крепче сжимая Пашину футболку.

— Ладно, — забормотал тот. — Я куплю тебе билет. Что хочешь, только пошли отсюда!

— Поезд с какого вокзала?

— С Курского.

Илья кивнул так, будто отлично знает, где это, и разжал руку:

— Ну, тогда догоняй, ботан.

К тому времени, как они добежали до метро, Паша был мокрый как мышь и задыхался, а Илье — хоть бы что. Он сбежал по лестнице под буквой «М», засунув руки в карманы, и Паша бросился за ним, стараясь не слишком явно вертеть головой по сторонам. Он бывал в метро, когда они с классом ездили на экскурсии, но один — почти никогда.

Перед турникетами Илья замер, протянув руку ладонью вверх.

— Что? — не понял Паша.

— Деньги давай на билеты.

Выдавать, что он не знает точно, сколько нужно денег, не хотелось, и Паша подошел к окну кассы сам:

— Добрый день. Я хотел бы два билета. Сколько я вам должен?

— Ты так странно разговариваешь, — сказал Илья, когда они спустились на платформу. — Мне вот интересно, если ты будешь таскать кирпичи и на ногу один уронишь, что скажешь? «Осуждаю этот кирпич за его ужасное поведение»?

— Зачем мне таскать кирпичи? — огрызнулся Паша, заходя в вагон. — Если понадобится, всегда можно нанять кого-нибудь вроде тебя.

Илья вздохнул и упал на сиденье, уронив руки между колен. Паша сел рядом, старательно подавляя желание протереть диван влажными салфетками. Мало ли сколько людей тут до него сидело?

— Кожа ненастоящая, — сказал он вместо этого, потерев ногтем обивку.

— Да, гений. А на лампы забыли бриллиантовые штучки привесить, так что можешь выйти. И как ты в школе учишься?

— С трудом, — брякнул Паша и тут же закусил губу. Он никогда не говорил про школу плохо — жалуются только слабые, а на вопрос «Как дела?» нужно отвечать только «Хорошо». Но Илья будто даже не заметил, со стуком откинул голову назад и закрыл глаза.

— Такой хороший мяч был, — хмуро сказал он и до станции «Курская» не произнес ни слова.

 

Глава 3. Беляши и билеты

Одно Паша понял сразу: он и метро не созданы друг для друга. Он это понял, как только вывалился вслед за Ильей на платформу и натолкнулся на такую плотную стену из людей, что его снесло в сторону, прежде чем он успел понять, где выход. Белобрысая голова Ильи каким-то образом уже маячила вдалеке: тот лавировал среди людей так ловко, будто всю жизнь только этим и занимался.

К тому времени, когда Паша наконец пробился к эскалатору, ему три раза наступили на ногу, дважды проехали по ней чемоданом на колесиках, и один раз он сам встал на чей-то ботинок, извинился, но его даже не стали слушать. На эскалаторе люди стояли в два плотно сбитых ряда, и Паша вжался в поручни. В школе он никогда не подходил ни к кому ближе чем на шаг, это невежливо. А здесь про личное пространство будто никто не слышал. Отец представить не может, на что Паше пришлось пойти ради него. Одно хорошо: после такого хуже точно не будет.

Но, когда толпа вынесла Пашу на площадь, он понял еще одну вещь: он и вокзалы тоже не созданы друг для друга.

Вокзал — это огромное здание со стеклянными стенами, которое выглядело бы даже красивым, если бы было пустым. Но вокруг и внутри него копошились сотни людей, теснились киоски, машины и продавщицы цветов. Кто-то в потертом костюме льва сунул Паше в руку какую-то листовку. Паша ее скомкал и хотел бросить в урну, но урны не было — мусор просто валялся на мостовой. Пашу передернуло. Нет, серьезно, если после такого вечера отец не скажет ему: «Ты молодец», не поможет и получение Нобелевской премии.

Он догнал Илью, только когда тот остановился напротив двери с надписью: «Кассы дальнего следования».

— Вперед, ботан, — Илья кивнул на дверь и прислонился к стене. При виде ее Паша поморщился. Он прямо видел, как полчища микробов с боевым кличем прыгают Илье на спину. — И если забудешь взять мне билет, во дворе у себя больше не появляйся — сам видел, я метко бью. Я тут подожду, там жарко.

Слово «жарко» звучало как сильное преуменьшение. В кассе было так душно, словно билеты продавали под лозунгом «Только для самых стойких». И, судя по решительным, мрачным лицам людей во всех пяти очередях, каждый был настроен дойти до финала. Все явно торопились — кажется, билеты здесь покупали на поезда, которые отходили прямо этим вечером.

От окна кассы Пашу отделяло человек шесть, и он покорно встал за последним, стараясь дышать через раз, чтобы не чувствовать спертый, застоявшийся воздух. Он и очередь тоже не были созданы друг для друга.

Тут дверь распахнулась, и в кассу влетел дед, нагруженный какими-то пакетами. Он повертел головой, выбирая очередь, и в конце концов встал за Пашей, бормоча что-то себе под нос. Паша втянул голову в плечи и даже не сразу понял, что бормотание обращено к нему.

— …В Белгород еду, племянница ждет. Приболела, вот, подарки везу, — дед открыл один из пакетов и ткнул его Паше в нос. Оттуда запахло чем-то копченым.

Паша прикусил кончик языка, чтобы не попросить деда отодвинуться на пару шагов вместе с пакетами. Но дед его мысленное послание явно не уловил и толкнул пакеты еще ближе к Паше: кто-то встал за ним в очередь, а дед явно считал, что чем плотнее сомкнешь ряды, тем быстрее получишь билеты.

— Тебя родители оставили место занять, да? Куда едете?

Паша достал телефон и уткнулся в него, бессмысленно тыкая в кнопки, но дед намека не понял.

— А от телефонов этих ваших мозги поджариваются. Вот мы раньше — гуляли, гоняли мяч, а вы… — Паша уже собирался натянуть капюшон толстовки, но вспомнил, что он в одной майке. От деда пахло старостью, табаком и чем-то ужасно печальным. — Ты чего молчишь? Уже и с человеком поговорить жалко, да? Времени нет? Все телефоны эти ваши. Совсем мозги спеклись.

Паша потянул воротник футболки, в десятый раз обещая себе, что, когда вырастет, будет покупать билеты только через Интернет.

— Простите, вы не могли бы немного отойти? — пробормотал он. — Тут ведь еще есть место.

— Вот дети пошли! — тут же разозлился дед. — Пожилому человеку хамит. Да ты еще не дорос мне указывать! Старших не уважаешь!

— Я уважаю, просто вы…

— Молодой человек, вы билет будете брать или нет?

Вдруг Паша увидел, что стоит прямо перед кассой: толстяк, стоявший перед ним, куда-то исчез. Из окошка на него смотрела девушка в униформе.

— Добрый день, — громко, чтобы перекрыть ворчание деда, сказал Паша. — Два билета на ближайший поезд в Сочи, пожалуйста. Один до Сочи, другой до Краснодара.

— Где свидетельство о рождении?

Паша моргнул. Об этом он не подумал.

— А без него нельзя? — глупо переспросил он.

Девушка посмотрела на него так, будто в жизни не слышала подобной ерунды.

— Молодой человек, предъявите свидетельство или отойдите.

— Послушайте, у меня дело, очень важное, — беспомощно пролепетал Паша.

— У всех важные дела! — вставил дед, выглядывая у него из-за плеча.

— Так, мальчик, давай свидетельство или брысь отсюда.

— Да! Побыстрее можно? — загалдели сзади.

— Вы поймите, у меня папа…

— У всех папа, — отрезала девушка, и по ее сжатым в бесцветную линию губам Паша понял: она слушать не будет.

— Ну и молодежь! Документов нет! Он беспризорник, — заголосил дед. В его глазах горело злорадное веселье, как у хитрого эльфа из сказок.

Он схватил Пашу костлявой рукой за плечо, тот дернулся, сбрасывая ее, но какой-то мужчина тут же сжал ворот его майки:

— Ты что старичка толкаешь, хам! Родители где?

— Нет, серьезно, почему ребенок один? Полицию надо вызвать. Может, он из дома сбежал, — взволнованно сказала какая-то женщина, и все головы — из этой очереди и соседних — повернулись к нему.

«Наш физкультурник был бы доволен, — подумал Паша, обводя людей взглядом. — За сегодняшний день я побью все свои рекорды по бегу».

Он протиснулся между двумя женщинами и бросился к выходу. Вслед ему неслись возмущенные голоса, но он не слушал, выскочил на улицу и помчался куда глаза глядят, мгновенно освоив умение лавировать в толпе. Он смутно надеялся, что Илья отстанет, но тот, конечно, был тут как тут.

— Я смотрю, ты там пользовался успехом, — хмуро пробормотал Илья, когда они притормозили в дальнем углу привокзальной площади.

— Без свидетельства не продают, — хватая ртом воздух, выдавил Паша и уселся на перевернутый ящик около вагончика с надписью: «Беляши-Хаус».

— Ясное дело! Ты что, в поезде никогда не ездил? — Илья сел рядом, засунув руки в карманы так глубоко, словно хотел дыры в них провертеть. По его лицу Паша понял: он и сам про документы не подумал. — А теперь, может, придумаешь план «Б»? Поезд уже к платформе подошел, я его отсюда вижу. Уйдет через полчаса.

Паша застонал и откинулся затылком на стену вагончика, на секунду забыв о микробах.

— Ладно, раз уж ты такой специалист по поездам, — сказал он, уставившись в потемневший, будто сгустившийся к вечеру воздух. — Можно сесть в поезд без билета?

— О, вот это криминальные замашки! Жаль, наша классная не слышит, — развеселился Илья. Он явно выбрал фразу «Все как-нибудь само утрясется» своим жизненным принципом. — Даже не думай. Проводник стоит у дверей вагона и без билета не пустит. А потом, когда поезд тронется, опять билеты проверяет.

Паша прикрыл глаза. Уехать не выйдет, домой вернуться — тоже: там его наверняка поджидают. В кармане брякнул телефон, и он вяло его вытащил — на сообщение от отца уже не надеялся. Это и правда был не он.

«Мудрец_05»: «Молодец. Больше не попадайся. Спрячься у каких-нибудь родственников и сиди тихо».

Значит, «Мудрец» откуда-то знает, что он сбежал от погони. Но откуда?

— Ого, — Илья уставился в телефон, перегнувшись через его плечо. — Вот это круто. Мы как в детектив попали. Ладно, не дрейфь, придумаем что-нибудь. Знаешь, что надо, чтоб мозги заработали? Подкрепиться. У тебя пожевать что-нибудь есть? — Он кивнул на Пашин рюкзак.

Паша порылся и вынул ярко-красный пакетик — больше никакой еды прихватить с собой не успел.

— Это что?

— Орехи макадамии, — мрачно объяснил Паша. У него было такое чувство, что он завалил годовой тест. — Они полезные. Только дорогие и в магазинах редко бывают. Папа по Интернету заказывает.

— Ты вообще ничего не можешь без выпендрежа делать? — хмыкнул Илья, но пакет надорвал и орехами захрустел.

— Макадамия? — вдруг спросил чей-то голос. — А можно попробовать?

Паша поднял голову. Над ними стоял смуглый черноволосый мужчина в стоптанных ботинках и восхищенно смотрел на пакетик. Рубашка у него была такая потная, что прилипла к телу, как гидрокостюм. Паша подхватил рюкзак и отпрянул:

— Нам пора.

— Да ты чего? — удивился тот. — Я просто попробовать хотел. Ты знал, что их не продают в кожуре, потому что ее дома расколоть нельзя — только на заводе? Я статью про них читал. В журнале.

Паша отступал, с неприязнью глядя на незнакомца. К таким людям отец велел даже близко не подходить.

— Ну хоть один. Пожалуйста, — тот протянул смуглую руку.

Паша представил, сколько на ней микробов, и уже хотел бежать во весь опор, но Илья пихнул его локтем:

— Слушай, не будь жмотом! Человек тебя попросил, а ты…

Паша хотел ему ответить, чтобы не лез не в свое дело, но смуглый продолжал улыбаться, вытянув ладонь. В этом жесте было что-то такое добродушное, что Паша, старательно держась подальше, осторожно вытряхнул ему на руку пару орехов. Больше не дал, а то им самим мало останется.

Тот кивнул и попробовал:

— На лесные похожи. Вкусные. Ты знал, что они сосуды восстанавливают? В статье про это было. У меня сосуды как раз больные, — он задрал штанину, показав свои синие вены так гордо, будто ждал аплодисментов. Паша сглотнул, пытаясь не зажмуриться. — Вдруг поможет. Спасибо, мальчик, — он махнул им рукой и отошел.

Паша вяло кивнул и сел обратно на ящик. Он уже открыл рот, чтобы сказать Илье: ничего не выйдет, всему конец, — но тут в вагончике с беляшами открылось окошко, и из него свесился все тот же смуглый человек, на этот раз в фартуке и резиновых перчатках.

— Забыл спросить, чего грустные такие? Потерялись, что ли? Я Мансур.

Он протянул руку прямо из окна. Паша хмуро посмотрел на нее, но пожать не решился.

— У нас все хорошо, спасибо, — отчеканил он и приготовился бежать, но Илья наступил ему на ногу.

— Да ничего не хорошо! Мы на поезд сесть не можем, — Илья стукнул кулаком по колену. — Деньги есть, но без документов билеты не продают.

— Да, без документов плохо, — грустно, со знанием дела сказал Мансур. Голова скрылась, и минуту спустя он опять стоял рядом: — А на поезд вам зачем?

Илья пихнул Пашу локтем в бок, но тот по-прежнему молчал. Он двинул еще раз, посильнее. Паша не понимал, зачем ему общаться с незнакомым человеком, да еще с таким, — ответил, только чтобы избежать очередного тычка:

— Мой папа пропал. Я знаю, где он. Примерно. Но не могу туда попасть.

Улыбка с лица Мансура исчезла:

— А ты его найти хочешь? — В его голосе Паше почудилось недоверие, и он вдруг разозлился:

— И найду. Вам какое дело? Есть не только поезда. Найду попутку, пешком пойду, если надо. Но я доберусь туда и найду его. Все, я пошел, — он закинул рюкзак на плечо, но не смог сделать и шагу: пятки Илья стояли у него на кроссовках, видимо для профилактики побега.

— А мама где? — спросил Мансур. Паша без выражения смотрел на него. — Умерла? Так и думал. У сирот глаза грустные. Да уж, плохо дело. А это кто?

— Я его лучший друг, — встрял Илья. — Без меня он далеко не уйдет, вы на него гляньте. Выглядит так, будто его из инкубатора вчера выпустили. Хотя на самом деле сегодня. Мне тоже очень нужен билет. Помочь можете? Поезд уже уходит.

Паша еле слышно фыркнул. Что за ерунда, какие взрослые будут помогать детям нарушать правила? Но Мансур пожевал губу и вдруг спросил:

— Обратно как поедете?

— Разберемся, — махнул рукой Илья.

— А деньги у вас не ворованные?

— Свои. Честное слово.

— Ну пошли за мной.

Он повел их через заднюю дверь в свой вагончик, где среди пара и дыма с трудом можно было различить три фигуры. Красивая смуглая женщина стояла у прилавка, мальчик лет двенадцати лепил беляши, а второй, поменьше, сидел в углу и помешивал ложкой тесто, одновременно ухитряясь играть с грязнущим пластиковым роботом.

— Помогают мне, пока в школе каникулы, — сказал Мансур. — Летом торговля хорошо идет. Рашид, Ахмет, у меня вопрос. Если б я вдруг домой уехал и там пропал, вы стали бы меня искать?

Паша подумал, что отец, который заставляет детей работать, когда на улице лето, не очень-то стоит того, чтобы его искали. Тут старший поднял глаза и вытер лоб — он был как раз из тех, кого Паша в школе презирал: обтрепанная одежда, говорит с акцентом.

— Пап, что ты глупости говоришь?

— Ну скажи, порадуй старика.

— Да я бы всю землю перевернул, — парень перевернул беляш и стукнул им о разделочную доску. — Если за родителей не постоишь, что ты за человек?

— И я, — встрял младший, ковыряя пальцем в носу. — Помогал бы. Переворачивать.

Улыбка Мансура стала шире.

— Алма, свидетельства мальчишек у нас где?

— В сумке, — сказала женщина, отсчитывая кому-то сдачу. Паша вытер шею. Как вообще можно работать в такой жаре целый день?

Мансур бережно достал из пластиковой папки два листа бумаги.

— Знаете, чем свидетельство от паспорта отличается? — Его зубы блеснули в улыбке, и Паша внезапно подумал: он еще никогда не видел людей, которые бы так часто улыбались. — Тем, что там нет фотографии.

Он снял передник, вытер руки и повел их в знакомую до боли кассу дальнего следования. Народу там поубавилось, и Паша потянул Мансура к самому дальнему окну, подальше от девушки с бледными губами. Илья взволнованно дышал Паше в ухо, но тот смирился даже с этим и не сказал ни слова.

На этот раз очередь была быстрой и тихой — все, кого Паша видел там раньше, уже разошлись.

— Два билета до Сочи, на ближайший поезд, — сказал Мансур, улыбаясь сонной женщине в окошке. — Это детки мои. На каникулы отправляю, к бабушке. Чуть не опоздали.

Про то, что ему только до Краснодара, Илья ничего не сказал. Не дурак все-таки — не стал хорошую легенду портить. Паша протянул деньги, Мансур — два свидетельства. Кассирша посмотрела в одно из них, потом на Илью.

— Ибрагимбеков Рашид Мансурович?

Илья как ни в чем не бывало кивнул. Паша с сомнением посмотрел на его белые, как бумага, волосы. Потом на голубые глаза под бесцветными ресницами. С Ильи можно было легко рисовать рекламный плакат для шоколада «Кузя, друг Аленки».

— Такой уж уродился, — развел руками Мансур. — В деда моего. Тот был этот… альбатрос.

— Альбинос, — машинально поправил Паша.

— Ну да, ну да. Видите какие умные?

Женщина нерешительно кивнула и перевела взгляд на Пашу.

— Ахмету Мансуровичу десять лет, судя по документу.

— Так ему десять, — простодушно сказал Мансур, и Паша впервые в жизни порадовался своему небольшому росту и тощим конечностям. — Слушайте, поезд без них уйдет. Они весь год учились хорошо, им на море надо, — и он улыбнулся такой счастливой, простодушной улыбкой, что женщина вздохнула и стала вбивать данные в компьютер.

— Быстрее! — торопил Мансур, подгоняя их вдоль платформы: он сам, кажется, заразился их азартом. — Пятый вагон у вас.

На платформе, между двух поездов, пахло чем-то незнакомым. Паша вдруг подумал: если бы у путешествий был запах, он был бы как раз такой, и его сердце забилось сильнее.

— Только их документы я обратно заберу, а то потеряют, — сказал запыхавшийся Мансур проводнице, стоявшей у вагона. — Вы за ребятами присмотрите, хорошо?

— Мансур, — тихо сказал Паша так, чтобы она не слышала. — Когда вернемся, я вам килограмм этих орехов куплю и принесу.

— А не врешь?

— Я никогда не вру.

— Ох, какой мальчик хороший! — Мансур вдруг притянул его к себе и обнял.

Паша хотел вывернуться, но так и не двинулся, только на секунду сжал в ответ руки на его потной рубашке.

— И тебе удачи, — Мансур обнял Илью и потрепал по голове. — Берегите там себя.

Он махнул им и пошел обратно. Проводница закрыла двери, поезд тронулся, а они так и стояли в тамбуре, глядя вслед удаляющейся спине Мансура.

— Почему он нам помог? — негромко спросил Паша. — Я думал, он денег попросит. А он не попросил.

— Знаешь, ботан, если б все на свете были такие, как ты, человечество уже вымерло бы. Орехи-то оставшиеся давай, жутко есть хочется.

— Не могу. Я их ему в карман сунул, пока он с тобой прощался.

Илья фыркнул:

— Знаешь, кстати, ну ты и козел. Поддакнул ему, чтобы разжалобить. Что мать умерла. Про такое разве можно врать? У вас в квартире вон как все прибрано — не ты же там все вымыл. Она небось на показ какой-нибудь модный уехала или вроде того, а?

Паша открыл рот, чтобы сказать, что прибирается уборщица, но раздумал. А Илья уже вертел головой по сторонам и гладил стену вагона, приоткрыв рот.

— Ничего себе! И правда получилось. Пошли, зануда. Это будет обалденное путешествие, увидишь.

Паша шагнул за ним — и остановился.

Поезд разгонялся медленно, платформа еще не скрылась из виду, и Паша сразу узнал запыхавшегося человека, который выскочил на нее, глядя вслед поезду. Это был Морж.

— Ну что ты встал, пошли, — Илья ничего не заметил: он нетерпеливо дернул Пашу за рукав, вглядываясь в шумные недра вагона.

Паша пошел за ним, стараясь не думать о главном: если Морж давно потерял их из виду, откуда он знал, с какого вокзала они уедут?

 

Глава 4. Бегство Помпончика

Все, что Паша слышал о плацкартных вагонах, оказалось чистой и ужасной правдой. Длинное общее пространство, разделенное перегородками — вроде конюшни со стойлами. Никаких дверей, коридор узкий, в шаг шириной, все спешат туда-сюда, постоянно натыкаясь друг на друга. Паша даже не понял, как люди ухитряются найти здесь свои места. Зато Илья явно чувствовал себя в этом кошмаре как рыба в воде. Через минуту он уже стоял посреди тесного отсека и весело оглядывал сидевших там людей.

Их было пятеро — точнее, четыре с половиной: низенький мужчина в спортивном костюме и строгая пожилая женщина сидели на нижних полках, а толстяк в наушниках и девушка с младенцем на руках — за столиком у противоположного окна. Младенец, конечно, ревел во все горло: ничего другого от этого дня Паша и не ждал.

— А тут есть что-нибудь вроде шкафа с ключом? — тихо спросил он у Ильи. Тот был полон пугающего энтузиазма: улыбкой, игравшей на его лице, можно было осветить целый район. — Куда мы положим свои вещи?

— Под полку, гений.

Паша недоверчиво заглянул туда, надеясь, что это шутка. Он сразу представил, как ночью в поезд забираются бандиты и спокойно все крадут. Но никто, кроме него, про это вроде не подумал: под полкой все было набито чемоданами и сумками. Он медленно опустился на свободное место у окна, прижав к себе рюкзак. При мысли, что придется провести здесь больше суток, у него волосы вставали дыбом.

Тут мужчина в спортивном костюме деловито расстелил на столе газету, встал на нее и начал раскладывать на верхней, багажной, полке свое имущество: удочки, сачки, пакеты и сумки. Паша с ужасом посмотрел на его грязные босые ноги. Остальные не обратили на это ни малейшего внимания.

— На рыбалку еду, к друзьям, — как ни в чем не бывало объяснил мужчина. — Сейчас самый клев. Эй, ребята, что у вас вещей так мало?

Придумать ответ Паша не успел: мрачная седая женщина, сидевшая напротив них, подняла голову от кроссворда:

— Чтобы не буянили тут. Я тридцать лет директором спортшколы проработала, знаю, чего от вас, хулиганов, ждать.

И она метнула на них такой взгляд, каким в древние времена, судя по легендам, убивали на месте.

— Показывай, чего с собой прихватил, — негромко сказал Илья. От соседства с женщиной-директором он слегка приуныл.

Ничего показывать Паша не собирался, но Илья выхватил у него рюкзак и начал в нем рыться. Паша заглянул через его плечо — ему и самому было интересно, он не помнил, что туда положил.

В рюкзаке нашлась пара маек, влажные салфетки, сухие салфетки, книга «Занимательная физика» и зарядка от телефона.

Илья долго молчал.

— Я все понимаю, — выдал он наконец таким тоном, будто говорит с больным. — Но почему физика?

— Прихватил то, что на столе лежало. Слушай, я же спешил, и…

— Не продолжай. Ты на всю голову странный, — договорить помешала нога рыбака, которая чуть не засветила ему в нос, но Илья успел уклониться с такой поразительной ловкостью, будто подобное происходило с ним каждый день.

— Извини, пацан, — рыбак наклонился к ним. — Равновесие потерял. Никак не могу вещи уложить, падают.

— А что у вас там так воняет? — поджав губы, спросила директор.

— Прикорм из кукурузного масла. С анисом и фенхелем. На леща.

— Отличная, кстати, вещь. Макаешь в него червяка — рыба так и идет, — внезапно подала голос девушка, продолжая укачивать малыша.

Все здесь разговаривали так, будто знают друг друга сто лет.

Мужчина фыркнул:

— Вы же женщина, откуда вам знать?

— Я бы не меньше вас наловила, даже если бы у меня в одной руке ребенок был. И, кстати, прикорм так сильно вонять не должен. У вас бутылка не разлилась?

Рыбак, опасно балансируя на столе, открыл рюкзак. Запах стал еще сильнее — у Паши аж глаза заслезились.

— Да, и правда, — задумчиво протянул он, двумя пальцами держа блестящую от масла пластиковую бутылку. — Ну ладно, что с ней делать, тут поставлю.

Он оставил ее на полке, а сам спрыгнул на пол и тут же задал вопрос, которого Паша боялся больше всего:

— А вы что, одни? Куда едете?

— Он в Сочи едет, к бабушке, — нашелся Илья. — А я в Краснодар, тоже к бабушке. Нас родители давно одних отправляют.

Тут у Ильи задребезжал телефон — пришло сообщение. Он взглянул на него, поморщился и убрал мобильник в карман.

Единственный, кто за все время не произнес ни слова, — это толстяк в наушниках. Он был занят тем, что выкладывал на столик еду, салфетки, пластиковые тарелки, нож и вилку: явно не из тех, кто способен встать на стол ногами. Поэтому Паша тут же проникся к нему симпатией. Тем более что, судя по тому, как громко он врубил музыку в наушниках, он тоже не слишком любил ездить в поездах и общаться с соседями.

А на тарелках у толстяка тем временем появились: бутерброды с рыбой, сырная нарезка, колбаса, орехи, семечки, фруктовый салат и копченая курица. Илья провожал каждый кусок, исчезавший у толстяка во рту, тем непередаваемым взглядом, каким бездомный пес смотрит на людей в кафе. Паша старался вообще не смотреть — он страшно хотел есть, но признаваться в этом было стыдно, а где здесь люди покупают еду, он понятия не имел.

Пока он об этом думал, Илья вдруг подошел к толстяку и похлопал его по плечу. Паша в ужасе замер. Толстяк стянул один наушник и дружелюбно посмотрел на Илью. Из наушника полилось бодрое дребезжание какого-то старого рока.

— Дядя, — проникновенно сказал Илья, глядя на него печальными глазами. — Пожалуйста, дай бутерброд. Мы сумку с едой забыли.

Паша чуть не закрыл руками голову: от стыда ему хотелось провалиться сквозь землю. Он был уверен, что толстяк сейчас фыркнет, наденет обратно наушник и отвернется — так, скорее всего, поступил бы он сам, — но тот взял пластиковую тарелку, положил на нее понемногу всего, что лежало перед ним, и протянул Илье. Тот быстро закивал в знак благодарности, Паша еле слышно прошелестел: «Спасибо большое», но толстяк уже надел наушник и вернулся к еде, будто ничего странного не произошло.

Илья уселся на свое место, поставил тарелку на колено и принялся методично уничтожать все, что на ней лежало, а когда Паша потянулся, чтобы присоединиться, отпихнул его руку:

— Для начала скажи что-нибудь типа: «Дорогой Илья, я беру назад все слова про то, что ты дебил».

Паша насупился.

— Что, не дождусь? Ну тогда извини, — и с этими словами Илья быстро затолкал в рот очередной бутерброд.

Паша повернулся к нему спиной и сделал вид, что с большим интересом читает надпись на пакете с постельным бельем, а потом наткнулся взглядом на кроссворд женщины-директора.

— Канталупа, — сказал он.

— Ты как меня назвал? — возмутилась она. — Что за дети пошли, какие слова знают!

— Нет, это у вас в кроссворде. Итальянская дыня, — объяснил он, но она уже гневно отвернулась. — А по вертикали там будет слово фарватер, под ним — безысходность, и… Ааа-пчхи.

Паша чихнул снова, а потом еще раз пять. Он чувствовал себя как-то странно: глаза слезились, из носа текло. За следующие полчаса, пока Илья слушал байку рыбака о невероятно огромной рыбине, пойманной им в Москве-реке, он истратил полпачки носовых платков.

— Что, слабак, простудиться успел? — презрительно бросил Илья.

— Нет. У меня, кажется, аллергия на этот поезд, — хрипло сказал Паша.

— Да с чего? Тут даже животных нет.

— Почему нет? — удивилась директор. — А Помпончик?

Она потянулась под полку и достала оттуда сумку с забранным сеткой окошком. В сетку тыкалась маленькая морда с круглыми ушами.

— Хорек, — пораженно выдохнул Паша. — Они же хищники, да?

— Да-да, хищничек, домашненький, любименький, сарделечка моя, — лицо у директора сразу стало таким нежным, будто животных она любила больше, чем людей. — В санаторий еду. Знаете сколько пришлось искать, чтобы с хорьком пускали!

— Ого, какой зверь, — толстяк снял наушники и улыбнулся. — Можно я ему колбасы дам?

— Нельзя. Он ест только свежее мясо, — с негодованием ответила директор.

Паша чихнул, прижимая к лицу предпоследний оставшийся платок.

— У тебя что, аллергия на хорьков? — медленно произнес Илья. — Что ты за человек? Ладно бы на собак или лютики, но на хорьков!

— Хочешь подержать? — Женщина открыла молнию на сумке и вытащила хорька. Паша замотал головой. — Да ладно, он не кусается, ну не всерьез. Смотри, какой славный малыш.

Она пощекотала хорьку горло — тот попытался тяпнуть ее за палец, но она вовремя убрала руку — и протянула Паше. Хорек щелкал мелкими острыми зубами, глядя на него так, будто нашел-таки свежее мясо на ужин. Паша забился в угол.

— Вот дети пошли! Только с телефонами своими играются. Раньше все животных любили, как зверушку видели — за уши не оттащишь, — директор ткнула хорьком в сторону Ильи, но тот ловко сделал вид, что завязывает шнурки. Ребенок у девушки на руках заплакал громче.

— Я на минутку отойду, — вяло сказал Паша и пошел искать туалет. Обнаружил он его в конце вагона. Подошел к двери, подергал — заперто, — и тут все, кто сидел вокруг, приподнялись.

— Ты куда? — угрожающе спросила какая-то старушка.

— Я туда.

— Все туда. За мной будешь.

— А кто перед вами?

— Да все, — она широким жестом обвела коридор, и Паша понял, что насчет минутки он погорячился.

Он оглушительно чихнул, и на этом бумажные платки закончились. От размышлений об ужасах бытия его отвлекло лишь то, что он увидел розетку. Девушка, которая заряжала там телефон, как раз отошла, и он приготовился занять ее место, но у остальных здесь привычка к молниеносному броску явно была отработана лучше — из конца очереди выскользнул мужчина, закрыл грудью розетку и быстрым движением воткнул в нее провод от фотоаппарата.

Паша вздохнул. Он пытался встать так, чтобы ни с кем не соприкасаться, но постоянно наталкивался на чье-нибудь колено, влажное от пота плечо или руку. Мужчина, который стоял в очереди третьим, рявкнул куда-то в пространство:

— Маш, давай!

Откуда-то из середины вагона выскочила женщина, таща за собой троих детей, и проскользнула к нему. Потом к двери подошел старичок.

— Эй, дедуля, тут вообще-то очередь! — крикнул кто-то.

— Я занимал.

— Все занимали.

— Да я еще давно занимал, вон вам женщина скажет.

Женщина перед ним важно кивнула.

— А так тоже можно? — шепотом спросил у нее Паша.

— Конечно. Вася, ты где, я же заняла! — крикнула она, и через секунду рядом вырос ее муж.

Когда очередь наконец дошла до Паши, он влетел в кабинку, пока его кто-нибудь не оттеснил, и щелкнул замком. Тут было грязновато, еще вчера он ни за что не пошел бы в такой туалет, но после четверти часа в очереди был согласен и на это.

Поезд трясся. Оказалось, найти кнопку слива — целый квест. Потом выяснилось, что это не кнопка, а педаль. Умывальник вообще был какой-то странный — без крана, только инопланетная конструкция странной формы.

— Давай, у тебя ж пятерка по физике. И по труду тоже, — шепотом сказал себе Паша, лихорадочно пытаясь вымыть руки: до него даже через дверь доходили волны нетерпения оставшихся в очереди.

Он прощупал конструкцию со всех сторон и когда нажал ладонями снизу вверх, полилась вода. Холодная, правда, но это лучше, чем ничего. Он подставил руки — и тут вода кончилась. Паша нажал еще раз — вода полилась снова. Так, урывками, он умылся и вышел в коридор с таким чувством, будто только что своими руками собрал микроскоп.

Когда он вернулся на свое место, все было по-прежнему, разве что Илья и рыбак теперь подтягивались на спор, держась за край полки. Хорек, к счастью, был убран на место, но Паша все равно чувствовал его присутствие по своим слезящимся глазам и кому в горле.

Тут девушка посмотрела на него и, не переставая трясти погремушкой, требовательно спросила:

— Ты не заразный? У тебя правда аллергия?

Паша кивнул.

— Давай-ка проверим, — одной рукой не выпуская ребенка, второй она ловко нащупала в своей сумке упаковку таблеток и выщелкнула одну ему на ладонь. Паша проглотил насухо — он не хотел знать, где в этом поезде берут воду, — и откинулся головой на стену. Скоро его отпустило, дышать стало легче.

— Спасибо, — просипел он. — По-моему, вы мне жизнь спасли.

— Не за что. А теперь подержи-ка его, пойду умоюсь, — и она вдруг протянула ему ребенка.

— Почему я? — пролепетал Паша.

Она обвела взглядом остальных. Рыбак с Ильей теперь сидели друг напротив друга, сцепившись ладонями, и каждый пытался повалить руку соседа на стол. Толстяк поглощал очередной бутерброд и покачивал головой в такт музыке в наушниках. Директор смотрела в кроссворд так, будто взглядом пыталась заставить его загореться.

— У тебя тут самый благонадежный вид, — сказала девушка. — Аккуратненько подержишь? Он только поел, не проснется.

Паша открыл было рот, чтобы возразить, но она уже ушла. Он никогда не держал детей, так что просто замер неподвижно, как статуя, а потом ребенок заворочался, приоткрыл глаза и заплакал. Паша беспомощно огляделся. На плач никто не обратил внимания — за два часа к нему все привыкли.

Он слегка покачал ребенка — так, как видел в фильмах. Но тот молотил по воздуху ручками и Пашу за свою маму явно не принимал. Еще в фильмах детям пели или рассказывали что-нибудь. Петь Паша не умел, и с отчаяния решил рассказать. Он весь вечер думал об отце, картинах и о том, что такое отец мог найти где-то под Сочи, и теперь брякнул первое, что пришло в голову:

— Жил да был художник Коровин. Он рисовал лодки, набережные, Черное море. Любил яркие краски, чтобы цветы были пестрыми, а море — синим. Там, куда мы поехали, все будет как на его картинах.

Паша мерно потряхивал младенца, поезд тоже потряхивало, и слова от этого получались ритмичными, упруго отскакивали друг от друга, как мячи от асфальта. Младенец затих, и Паша, воодушевленный успехом, решил продолжать в том же духе:

— А есть еще Васнецов, прямо для тебя, малец. Добро пожаловать в его волшебный дворец, где повсюду царевны, волки, ковры-самолеты, здесь храбрый витязь не останется без работы. Или Рерих — он рисовал горы, Азию, дикие прерии, странных существ и прочее, днем и ночью, с понедельника по воскресенье. Ну а мне нравится Верещагин. Его любят мальчишки, ведь он про войну знал не понаслышке — сам поехал на фронт, воевал с японцами и пошел ко дну на боевом броненосце. У него на полотнах — черепа, шпионы, солдаты, люди убивают друг друга без жалости — даже Илье такие картины понравились бы. Еще был Серов, и — если спросить моих сверстников, все его помнят как автора «Девочки с персиками». Ему портреты вообще удавались, они всегда хорошо продавались, и…

Он случайно поднял глаза и поперхнулся. Все, кто сидел вокруг, давно бросили свои занятия и смотрели на него. Ребенок сонно и мирно моргал, глядя в потолок. Глаза у него слипались.

В этот момент вернулась девушка и забрала ребенка у Паши из рук.

— Я же говорила, что не проснется, — весело сказала она, сдувая с лица влажную прядь.

— А ты чего, рэпер? — уважительно спросил рыбак, с одобрением глядя на Пашу. — Про пацанов на районе и «Ладу»-девятку можешь такую телегу выкатить?

— Э… — сказал Паша.

— Да ты свой парень! — Рыбак стукнул его по плечу. — Илюха, чего ты сразу не сказал, что друган у тебя такой прикольный. Давай к нам! Ты армрестлинг уважаешь?

Илье все это не понравилось, и он собрался что-то сказать, но тут у него опять звякнул телефон. Он мазнул по нему взглядом и отвечать на сообщение не стал, но настроение от прочитанного у него явно испортилось.

— Я, если можно, спать лягу, — сказал Паша и посмотрел на верхнюю полку. — А как туда залезть?

— Упираешься руками в обе верхние полки, подтягиваешься — и готово, — серьезно сказал Илья.

— Другого способа нет? — с сомнением спросил Паша, глядя вверх. — Как туда старушки залезают? И дети?

— Все подтягиваются, — ответил Илья. — Других таких слабаков, как ты, нет.

Паша попытался, но подтянуться на такую высоту оказалось непросто. Минут пять он старательно пыхтел, подпрыгивал и дергался. Рыбак и Илья, судя по их красным лицам, из последних сил держались, чтобы не расхохотаться. Директор же подняла голову, только когда Паша случайно задел ногой ее кроссворд.

— Простите, — выдохнул он.

— Что ты цирк устраиваешь, мальчик? Будто в поезде никогда не ездил. Прекрати народ смешить, там ступенька есть.

И правда, оказалось, что со стороны коридора под полкой есть ступенька.

— Здорово мы тебя разыграли, а? — хохотнул рыбак.

— Видел бы ты, как между полками болтался, — вытирая глаза, простонал Илья. — Это же умереть со смеху!

Паша в этом ничего смешного не видел и хмуро взобрался наверх. Багажная полка нависала так низко, что Паша дважды треснулся о нее головой, прежде чем улегся на свое место.

Он отвернулся к стене, прижав к животу рюкзак. Подушка была как влажный мешок, набитый комками. Снизу доносился смех и разговоры.

— А где здесь выключается свет? — наконец спросил Паша.

— Нигде. Свет тут всю ночь горит. Я сама от этого с ума схожу, — сказала девушка с ребенком, и по ее голосу Паша понял: это не розыгрыш.

В конце концов все заснули, но от этого легче не стало: теперь со всех концов вагона доносился храп. Ребенок заплакал, но девушка пошептала ему, и он затих. А успокоить хорька было некому: он крутился и топотал под полкой.

Потом поезд тряхнуло и раздался грохот: толстяк скатился с боковой верхней полки и упал на пол. Паша ахнул и дернулся. Надо врача найти, он же себе все кости, наверное, переломал! Но толстяк поерзал на полу, перевернулся на другой бок и, кажется, снова заснул.

— Извините, — шепотом сказал Паша, свесившись вниз. — Вы, кажется, с полки упали.

Толстяк невнятно, добродушно и сонно что-то пробормотал. Потом, не открывая глаз, ухватился за ступеньку, ловко вполз обратно наверх, поворочался, уютно устроился и заснул. «Вот люди», — подумал Паша с невольным уважением. Он лег на спину и уставился в полку над собой. Его потряхивало, но аллергия была уже ни при чем. До него медленно доходило, что поезд удаляется от Москвы со скоростью восемьдесят километров в час, как в школьной задаче. И что у него нет денег на обратный билет. И что в целом он понятия не имеет, куда едет. От этой мысли в животе все сжалось до размеров теннисного мяча.

Паша решил не спать: вдруг украдут рюкзак, а там мобильник и оставшиеся двести рублей. Илья, дрыхнувший без задних ног на соседней полке, оставил свой телефон прямо на столике внизу — бери, кто хочет. Его телефон вдруг звякнул, но Илья даже не шевельнулся.

Паша потянулся вниз и зачем-то взял его телефон — наверное, потому, что в час ночи хороших новостей не бывает. Вдруг что-то серьезное, а Илья спит?

Это оказалось сообщение от его матери.

«Илюша, я ужасно волнуюсь за тебя, не могу спать. Пожалуйста, малыш, напиши мне, что с тобой все хорошо и где ты».

Паша долго смотрел в чужой телефон, закусив губу. А потом, сам не зная почему, нажал «Ответить» и написал: «Мама, не переживай, со мной все хорошо. Друг из школы и его родители позвали меня к себе на дачу. Тут очень здорово, мы весь вечер играли в настольные игры. Пожалуйста, не волнуйся».

Потом он подумал и убрал все запятые — так больше похоже на Илью. Он отправил сообщение, а затем удалил его из отправленных, чтобы Илья утром не увидел. Паша вытянулся на полке, крепче обнял рюкзак, еще раз пообещал себе не спать и сам не заметил, как заснул.

* * *

Он проснулся от того, что солнце било по глазам, и пару секунд лежал, не понимая, почему трехметровый потолок в его квартире вдруг оказался в тридцати сантиметрах от лица. А потом все вспомнил. Он подскочил, немедленно ударившись головой о верхнюю полку, и начал судорожно проверять вещи в рюкзаке. Как ни странно, все было на месте.

— Знаешь, худший псих во всем поезде — это ты, так что выдохни. Не нужны никому твои шмотки, — раздался голос Ильи, и Паша, потирая ушибленный затылок, посмотрел вниз.

На нижних полках кипела жизнь: толстяк ел котлеты с пюре — откуда он их взял, было полной загадкой; директор чесала щеткой хорька, сидевшего у нее на коленях; Илья помогал рыбаку с какими-то снастями, а девушка с ребенком давала им советы. С утра все они показались Паше такими родными, будто они знакомы сто лет. Он даже неуверенно улыбнулся:

— Доброе утро. Никто не будет возражать, если я слезу?

— Тебе никогда не хочется дать своему другу подзатыльник, чтобы говорил попроще? — спросил рыбак.

— Постоянно, — ответил Илья.

Паша соскользнул с полки — получилось неплохо — и сел на свободное место. За окном проносился новый, незнакомый мир: другие деревья, другой свет, будто все вокруг налилось красками. Мимо летели поля, деревни, и… Паша даже вздрогнул от неожиданности.

— Вы… вы видели? — растерянно оглянулся он.

Все посмотрели на него.

— Там корова… Живая корова! Прямо на поле.

— Да ты что, — с каменным лицом сказал Илья.

— Но я… я ее видел, правда!

— Вот достижение, а.

Остальные тоже выглядели так, будто ничего удивительного не произошло. Паша вздохнул и отправился покупать у проводницы зубную щетку и пасту.

Илья неодобрительно посмотрел на щетку.

— Нашел на что деньги тратить. В кои-то веки зубы чистить не заставляют, а ему неймется.

— Твоим зубам щетка не помешала бы, — вяло отшил Паша и пошел умываться.

Очередь была веселая, утренняя и бодрая, сражение с умывальником тоже прошло успешно, а потом Паше удалось захватить место у розетки, чтобы зарядить телефон. Он постоял минут двадцать, глядя на цветущие поля, мелькавшие за окном, и все внутри у него заныло от ужаса и предвкушения.

Когда его наконец оттеснили от розетки, он сунул телефон в карман и внезапно нащупал там свернутый лист бумаги.

«УчД 23 05 9 05 20Б». Записка, которую он нашел у отца на столе.

Паша вернулся на свое место и уставился в лист. Почему так много цифр? 23 05 — это двадцать третье мая, день встречи. Но что такое 9 05? 9 мая? Вряд ли. Может, время? Странное какое-то. И как расшифровывается УчД? Но если цифры — время, тогда буквы — это…

— Это что за каракули?

Паша шарахнулся в сторону, когда Илья попытался вырвать у него лист.

— Не твое дело.

— Нет, серьезно, что это?

— Знаешь, учитывая твой уровень развития, вряд ли ты мне с этим поможешь, — довольно злобно сказал Паша.

Илья держал в руке выпрошенный где-то банан, а Паша окончательно обалдел от голода, но еще не настолько, чтобы клянчить еду. Позже купит что-нибудь у проводника.

— Ну и пожалуйста, — пробормотал Илья и отвернулся к окну.

Поезд полз все медленнее, кажется, подъезжал к какой-то большой станции.

Отец сказал, что поехал куда-то под Сочи. А что, если УчД — название места? Но без Интернета это не выяснить. Паша потер шею. Когда он в следующий раз найдет Интернет, неизвестно.

— Чего надулся, малец? — весело спросил рыбак.

Паша хотел сказать «ничего», но подумал: «В конце концов, почему не спросить?» После всего, что произошло за последние сутки, это перестало ему казаться таким уж страшным.

— Вы случайно не знаете, есть около Сочи место, название которого похоже на это? — он протянул рыбаку записку. Тот задумчиво почесал подбородок. Паша был уверен, что ничего он не скажет, но вдруг морщины на лбу рыбака разгладились:

— Ясное дело, знаю. Это…

И тут поезд остановился.

— Это Россошь! — ткнув за окно, воскликнул рыбак. — Короче, потом вам все расскажу. Пойду пирожков куплю. Поезд пятнадцать минут стоит, а тут самые вкусные пирожки, какие я ел, — и, схватив кошелек, он умчался.

Все остальные тоже потянулись к выходу, а Илья подсел к Паше.

— Слушай, — начал он. Голос у него был злой: Илью явно обидело, что его оставили за бортом обсуждения. — Я тут подумал: даже если ты узнаешь, куда именно он поехал, как ты его найдешь? Денег у тебя сколько осталось — рублей сто пятьдесят? Я-то ночью с поезда сойду, и до сентября не увидимся. А ты чего делать будешь?

Паша сжал губы. Ответить ему было нечего. Илья увидел, что задел его, и решил не останавливаться на достигнутом:

— Мне надоело, что ты все время на меня наезжаешь. Ты типа крутой, а я так, никто. Но ведь не у меня папаша свалил неизвестно куда. Не я свинтил из дома с набором начинающего психопата.

Илья кивнул на рюкзак. У Паши застучало в висках, и он впервые в жизни почувствовал желание схватить человека за воротник и впечатать в ближайшую стену. А Илья смотрел на него так насмешливо и вызывающе, будто только этого и ждал.

— Что, врежешь мне? А тебе не слабо?

Паша уже сжал кулаки, заранее понимая, что драка будет проиграна, но вдруг за их спинами раздался знакомый голос.

— Привет, ребята.

От этого голоса у Паши одеревенела шея, и он пару секунд не мог заставить себя пошевелиться. Потом наконец обернулся.

В проходе стоял Морж. Рубашка на нем была другая, целая и снова наглухо застегнутая.

— Здрасте, а вы кто? — спросил рыбак. Он уже вернулся в вагон с целым пакетом пирожков. За спиной у него маячили остальные, тоже с пирожками.

— Я его дядя, — Морж кивнул на Пашу. — Эти молодые люди сбежали из дома, решили на море съездить. Мы их еле нашли. Родители чуть с ума не сошли, а этим хоть бы что. Я за ними от Москвы на машине ехал, поезд догонял. Все, ребята, на выход. Попутешествовали и хватит.

— Это вранье, — сказал Илья.

Паша закивал, уже не думая о том, что минуту назад хотел ему врезать.

Он обвел всех взглядом, ища поддержки, и вдруг понял одну вещь, которая раньше не приходила ему в голову: взрослые всегда на стороне взрослых.

— А я все думал, почему они без присмотра едут, — протянул рыбак.

— Мне они сразу не понравились, — сказала директор.

— Разве можно так с родителями поступать? — прижимая к себе ребенка, сказала девушка.

Толстяк просто осуждающе покачал головой и достал из пакета пирожок.

— Может, начальника поезда вызвать? — спросил рыбак.

— Не надо, — покачал головой Морж, глядя на Пашу так, что было ясно: шутки с ним плохи. — Я их домой заберу. Пошли, ребята.

Паша сглотнул. Остановка на этой станции длится пятнадцать минут, и десять из них уже прошли.

— Прежде чем выйдем, может, вы им расскажете, как влезли в мою квартиру? И что произошло в машине? — звенящим голосом начал он и повернулся к остальным. — Он преступник. Наверное. И мы никуда с ним не пойдем. Попытаетесь сдвинуть меня с места, заору.

— Какие дети пошли, а? Ремня бы им хорошего! — Морж обвел взглядом присутствующих.

Все согласно закивали, и в эту секунду Паше показалось, что все взрослые на свете, которым он всю жизнь верил, вдруг предали его.

— Друг, помоги мне вывести их из поезда, — проникновенно сказал Морж, обращаясь к рыбаку. Тот с готовностью кивнул.

— Мы вам тоже поможем, этих хулиганов надо вернуть домой, — сказала директор.

— А хотите, я вам расскажу, как все было на самом деле? — попятившись, выдавил Паша. — Он собирался меня похитить. Мой отец пропал, а этот знает, где он.

— Во заливает, — пробормотал рыбак и шагнул к нему.

Остальные тоже плотным кольцом сомкнулись вокруг Паши и Ильи: тот застыл на месте, словно баран.

«Это задача, которую необходимо решить, — сказал себе Паша, стараясь не трястись. — Надо просто с чего-то начать».

Он коротко взглянул наверх. Вещи, которые рыбак вчера упихивал на багажную полку, лежали там по-прежнему ненадежно, едва не падая вниз.

Паша ухватился за верхнюю полку, поставил ногу на ступеньку и сбросил вниз удочки рыбака. Их было штук пять. От неожиданности все пригнулись. Паша воспользовался моментом, чтобы нырнуть под полку и рвануть застежку на сумке с хорьком Помпончиком.

Хорек, мгновенно почуяв свободу, выбрался из сумки и длинным прыжком вскочил на стол. Директор завопила и бросилась его ловить. Девушка прижала к себе ребенка и попятилась. Толстяк натянул наушники и сел за стол — к погрому он явно не хотел иметь отношения. Рыбак попытался помочь с поимкой хорька, но споткнулся об удочку, и среди всех этих звуков Паша услышал наконец то, чего ждал, — свисток, возвещавший о том, что поезд готов отойти от платформы. Помпончик крупными прыжками промчался мимо Паши по коридору, рыбак и директор, толкая друг друга, бросились за ним.

Морж приготовился схватить Пашу за руку, но тот вывернулся. Настал момент для последнего штриха: он еще раз вскочил на ступеньку, схватил бутылку с прикормом для леща и сбросил ее на Моржа. Тот замотал головой, вытирая глаза, но даже вслепую успел схватить Пашу за майку.

К счастью, прикорм был на кукурузном масле, а масло делает пол очень скользким.

Морж, потеряв равновесие, рухнул, а Паша бросился к выходу из вагона: он чувствовал, что поезд уже тронулся, и успел выскочить на платформу, когда проводница собиралась закрыть двери. Илья выпрыгнул за ним, и проводница, возмущенно крича что-то им вслед, заперла дверь.

Паша увидел перекошенное лицо Моржа через стекло — тот что-то орал проводнице, наверное, пытался заставить ее снова открыть дверь, но поезд уже набирал скорость и, конечно, не остановился.

— Я думал, ты тихий псих, — с тоской сказал Илья, глядя вслед поезду. — Теперь я, пожалуй, уберу слово «тихий».

— Чего тогда в вагоне не остался? — выдохнул Паша. Он прокручивал в голове все, что устроил пять минут назад, и медленно покрывался испариной от ужаса.

— А ты видел, как он на меня посмотрел? Будто башку мне сейчас открутит. Нет уж, спасибо! Да и после разгрома, который ты устроил, мне не хотелось оставаться. Как тебе в голову такое пришло? Хорек, удочки, прикорм на леща?

— Вспомнил школьного трудовика. Он учил нас делать поделки из природных материалов и всегда говорил: пригодится все, что есть под рукой.

Илья хмыкнул.

— В списке людей, с которыми мне хотелось бы застрять неизвестно где, ты — на последнем месте, ботан.

— Зато я успел прихватить рюкзак.

— О, это круто. Теперь у нас есть набор влажных салфеток и две майки.

— Еще «Занимательная физика», — добавил Паша. — Кстати, напомни, где мы находимся?

Илья мрачно посмотрел на него:

— В Россоши. Только не спрашивай меня, где это. По географии у меня тройка.

 

Глава 5. Законы физики

Одно Паша понял сразу: Россошь — не то место, куда стоит приезжать ради осмотра достопримечательностей. По любой другой причине, кажется, тоже не стоит.

За десять минут бега с вокзала в неизвестном направлении они не встретили ни одного супермаркета. Ни одной дорогой машины. Ни одного бизнес-центра. Вокруг попадались только обшарпанные дома, киоски с потеками ржавчины да буйная весенняя трава вдоль улицы.

Илья стонал, что, если Морж нашел их даже в сотнях километров от дома, ему ничего не стоит выбить дверь поезда, выскочить на полном ходу, вернуться на станцию и найти их еще раз. Тогда им точно конец. Эту пламенную речь ветер доносил до Паши урывками: угнаться за Ильей он не смог бы и в обычный день, а такой голодный — тем более. Вот бы на карту посмотреть и узнать, где эта самая Россошь и как отсюда выбраться. Но для этого нужен Интернет. Паша изучал встречные вывески — может, найдется что-нибудь со словами «бесплатный Wi-Fi»? Но с каждой новой дверью надежда таяла. Ему встретились «Сусанин Окна», «Бэби-стиль», «Россошанская биржа сыров», парикмахерская «Молодость» — и ничего хотя бы похожего на кафе.

Наконец, споткнувшись в двадцатый раз об трещины в асфальте, он остановился, упираясь руками в колени и хватая ртом воздух. Потом поднял голову — и коротко рассмеялся. Рядом с многообещающей вывеской «Турфирма «Ладья»: посмотрите мир с нами! Бесплатные поездки на строительный рынок в Воронеж» он увидел…

— Стой, — сипло позвал Паша.

Илья притормозил и с угрожающим видом повернул назад.

— Давай шевели ластами. Может, он за нами ехал, чтобы отомстить мне за тот штрафной. Может, он даже мой мяч с собой привез. Для мести. Догонит, привяжет к фонарному столбу и так же мне пробьет.

— Мне срочно надо…

— Ничего, потерпишь.

— Я не о том. Мне надо туда.

Проследив за его взглядом, Илья моргнул. Паша решил не ждать, когда он придет в себя, и спешно направился в сторону блеклой от солнца вывески «Книжный: учебная и научная литература, ноты, раскраски, товары для творчества».

Магазин был старинный: тесные проходы между полками, растения в кадках и запах бумаги — приятный, густой, как в библиотеке. За кассой сидела женщина и читала увесистый том в мрачной обложке. Паша тихо скользнул мимо нее и, повертев головой, отыскал полку «Карты и атласы».

— Чего, в школу поиграть захотелось? — буркнул Илья у него за плечом и уселся на край огромной кадки с пальмой.

Кадка опасно накренилась, из нее посыпались комья земли.

— Угу. Надо срочно подтянуть географию, — пробормотал Паша, листая «Атлас автодорог России». Первый пункт его плана — найти Россошь — оказался легким, но грустным. Городок Россошь находился в Воронежской области, ровно на полпути между Москвой и Сочи. То есть до цели оставалось еще семьсот километров. Паша уже собирался сообщить эту новость Илье, но тот качался на кадке с таким мрачным видом, что он закрыл рот — не хотелось получить кулаком в ребра.

Второй пункт плана был сложнее и требовал времени. А оно внезапно закончилось, потому что женщина закрыла книгу, увидела посетителей и направилась в их сторону. Ее взгляд не предвещал ничего хорошего, и Паша наконец заметил то, что в запале побега упустил из виду: от кукурузного прикорма пострадал не только Морж. У них с Ильей майки были в безобразных расплывчатых пятнах. Женщина повела носом, и Паша сообразил, что к запаху прикорма он за день в поезде привык, даже не замечал его. А она заметила.

— А ну брысь отсюда, — отрезала продавщица.

Илья сразу встал: не хотел связываться. Паша крепче вцепился в атлас: ему очень нужно было проверить кое-что еще. Но женщина, брезгливо глядя на его майку, повторила:

— Так, положил атлас и пошел вон.

— Мне нужна пара минут, — выдохнул Паша Илье на ухо. — Если не хочешь тут застрять, отвлеки ее.

— Как?!

Илья явно хотел добавить, что помогать ему не будет, однако перспектива остаться в Россоши ему не нравилась, и он шагнул к продавщице.

— Тетя, — проникновенным голосом сказал он. — Посоветуйте, чего купить почитать.

Она замерла.

— Так, хулиган, ты…

— Почему хулиган? Если майка грязная, сразу хулиган.

— Ты на цветок сел, — с негодованием ответила она.

— Я просто устал очень. Бегал много. А вот меня кто-нибудь заставлял к вам в магазин идти? Нет! Я сам пришел.

Она угрожающе шагнула ближе, и он приподнял руки:

— Утром проснулся сегодня и сказал себе: надо чего-нибудь прочитать. Тетя, вы же все книжки знаете. Помогите, а?

Паша дорого бы отдал, чтобы посмотреть, с каким лицом Илья нес этот бред, но он был занят: спрятавшись за спиной Ильи, водил пальцем по карте Краснодарского края. Он искал вокруг Сочи название, похожее на УчД. И ничего не находил.

— Меня, может, вообще не учили книжки любить, — с жаром продолжал Илья. — Мама в книжный не ходит, говорит, там разориться можно. И училка у нас занудная. А так я бы почитал что-нибудь, может, и втянулся бы! Только не из списка литры, а так чтобы интересно. С приключениями.

Паша был уверен, что продавщица их вышвырнет, но неожиданно сработало: она задумчиво обвела взглядом полки:

— Вот эту попробуй. Только к себе не прижимай.

— Не, с таким названием не хочу, — отступил Илья.

Паша метнул взгляд на обложку. Там было написано «Дневник слабака».

— А ты две страницы попробуй, потом говори, — сказала женщина. Она оказалась не такая уж злая и на Илью теперь смотрела почти добродушно.

Тот сердито оглянулся на Пашу — давай, мол, быстрее — и открыл книгу.

На пару минут стало очень тихо. Илья смотрел в книгу, хотя Паша был не уверен, что тот умеет читать. Женщина убирала землю, высыпавшуюся из кадки, и бережно выравнивала книги на полке. Паша искал.

Он уже потерял надежду, когда его палец уперся в название, от которого сердце екнуло с такой силой, будто хотело пробить ребра. Уч-Дере — деревенька в двадцати километрах от Сочи. Это объясняло даже то, чего он до сих пор понять не мог: почему в сочетании «УчД» последняя буква большая. Паша захлопнул атлас и поставил его на полку.

И тут Илья засмеялся. Паша подумал, что над ним, но нет — Илья продолжал смотреть в книжку.

— Пошли, — зашипел Паша ему на ухо. — Можно.

— Эй, я еще хочу почитать, — запротестовал Илья.

Но Паша тянул его к выходу, и Илья с видимым сожалением протянул книгу продавщице.

— Спасибо, тетя, — буркнул он. — Денег с собой нет. А книжка нормальная.

— Приходи еще, — дружелюбно крикнула ему вслед продавщица. — Сиди, сколько хочешь, и читай. Только в чистой майке и с чистыми руками. А я тебе еще что-нибудь подберу. С приключениями.

— Угу, — кивнул Илья, и Паша вдруг понял странное выражение на его лице: он знал, что никогда больше не придет в этот магазин, и его это не радовало. — До свидания, тетя. Ну и это, спасибо.

Они вышли на залитую солнцем пыльную улицу.

— Есть хорошая новость: недалеко от этой Россоши идет трасса М4, Москва — Дон, — Паша все быстрее шагал вперед. — Она через всю страну идет прямо на юг. Надо добраться до съезда на эту трассу, а там нас наверняка кто-нибудь согласится подбросить. Эй, ты слушаешь?

— Книжка прикольная, — выдал Илья, щурясь от солнца. — Там про одного парня, которого батя заставляет в бассейн ходить. А он терпеть не может плавать, с половины занятия сбегает и отсиживается в туалете. Но он же мокрый, а там холодно, и он обматывается туалетной бумагой, как мумия. Я так и не узнал, найдут его в таком дебильном виде или нет. Наверняка найдут. В жизни вечно все получается так, что хуже не придумаешь.

Это была самая длинная речь, какую Паша от него слышал за все время их знакомства. Он даже впечатлился, но вслух хмыкнул:

— Ты что, книг никогда не читал?

— Читал — то, что по литре заставляли. А так — нет. Я что, на ботана похож?

— Короче, у нас проблема, — чтобы разбавить неловкость, сказал Паша. Он мог думать лишь о том, что теперь знает, где искать следы отца. — Трасса есть, но до нее полдня идти. У нас все еще сто пятьдесят рублей, а нам нужна еда.

— На пару «Сникерсов» хватит.

— Ага, а дальше? Городов по пути не будет, а дорога длинная. Опять захотим есть — и что?

— Давай постучим к кому-нибудь и попросим еды.

— И скажем: «Мы из Москвы, но случайно оказались у вас, вы нас не покормите?» Что они сделают? Полицию вызовут. Лучше самим достать денег и купить еды.

— Давай свистнем у каких-нибудь пятиклассников, — Илья снова выглядел как обычно: кажется, он уже забыл, что собирался стать любителем чтения. — Никогда не пробовал, но должно сработать.

— Нет. Никакого воровства.

— Или найдем уличных музыкантов. Подходим, хватаем шапку, куда им деньги кидают, и убегаем.

— Других идей нет?

— Продать твой телефон.

— Почему мой?!

— Мой и бесплатно никто не возьмет, — отмахнулся Илья.

На секунду Паша всерьез задумался о его предложении, но тут же покачал головой:

— Да нет, кому мы его продадим? Такие деньги есть только у взрослых, а они никогда не купят: подумают, что украли, и тоже полицию вызовут.

Вдруг лицо Ильи засияло:

— Один раз я помог соседу занести диван на седьмой этаж, — выпалил он. — Так он обещал мне за это мороженое купить. И купил!

— Нельзя эксплуатировать детей.

— Тогда сиди голодным. Пошли пройдемся, вдруг кому помощь нужна — машину помыть или перетащить что-нибудь, — Илья прибавил шагу, но Паша его остановил:

— Пока мы в таком виде, к нам никто не подойдет.

Он поставил рюкзак на землю и достал оттуда две майки. Одну бросил Илье, а вторую, стянув безнадежно испорченную маслом, надел на себя.

Ему досталась футболка с надписью «Искусство — дверь в души людей. Международный арт-форум 2016». И как его угораздило прихватить именно эту, самую дурацкую из всех? Дома шкаф для одежды был битком набит майками, которые отец приносил с разных мероприятий, где их выдавали на сувениры. Обычно они были с глупыми надписями вроде этой: даже Паша не решался их надеть, а отец скорее напялил бы костюм с перьями, чем такое.

Илья тоже переоделся и теперь с подозрением себя оглядывал.

— Чего это за мазня?

— Ван Гог, «Звездная ночь», — завистливо сказал Паша. Надо было эту взять себе.

Но Илья своего счастья явно не оценил.

— Так бы и я нарисовать мог, — презрительно фыркнул он. — А эти маляры надутые еще и кучу денег за свою ерунду гребут.

— Ван Гог при жизни ничего не заработал — всего одну картину смог продать. Сошел с ума, отрезал себе ухо и застрелился. И только потом стал известным.

— О, на мне рисунок психа? Круто! — Илья расправил на груди картинку с огромными пушистыми звездами. — Ладно, лопух, пошли. Хочу посмотреть, как ты будешь доски таскать.

* * *

— Я не думал, что так сложно найти работу, — устало пробормотал Паша.

За последний час они, кажется, полгорода обошли. Мужчина разгружал машину. Женщина полола огород. Старушка подметала двор. Все они, услышав предложение помочь за небольшое вознаграждение, шарахались, хмурились и говорили: «Идите отсюда!» Будто их ограбить хотели. Как Паша не уговаривал, ничего не вышло.

Теперь они сидели в парке с турниками, детской площадкой, скрипучими качелями и футбольным полем — просто потому, что идти дальше не было сил. По полю мальчишки гоняли мяч, на скамейках отдыхали родители с малышами, дети постарше играли в куче песка. Помощь здесь явно была никому не нужна.

— Просто таким, как мы, никто не доверяет, — бросил Илья.

— Таким московским?

— Нет. Таким тринадцатилетним.

Взгляд Ильи был намертво прикован к киоску «Блинная». Оттуда пахло так, что хотелось съесть воздух. И Паша сдался: подошел к киоску и купил два блина со сгущенкой — больше его ста пятидесяти рублей ни на что не хватило, даже на воду.

Они прикончили блины в два счета, а Илья еще и тарелку облизал.

— Свинство какое, — хмуро сказал Паша и отставил свою пластиковую тарелку с остатками сгущенки. Съесть ее было нечем.

— А, ты не будешь? — как ни в чем не бывало спросил Илья, схватил его тарелку и вылизал остатки сгущенки.

И вот тогда, сидя с грязными руками на скамейке под каштаном и щурясь от приятной сытости, они поняли: денег больше нет. Это конец. Чувство безнадежности было слегка разбавлено сгущенкой, но все равно дела были хуже некуда.

— Значит, так, — буркнул Илья. — Или ты придумаешь, как нам выкрутиться, или…

— Или что? — Паша сказал бы это с большим вызовом, но от сгущенки его клонило в сон, и получилось вяло.

— Или я тебя побью.

— Не умеешь ты пугать, Соломатин, — лениво сказал Паша, вытащил из рюкзака влажные салфетки и начал оттирать руки. — Хоть бы сказал: «В школе запру тебя после физры в раздевалке и свет выключу, напишу слово „дебил“ на всех твоих учебниках, а еще подсыплю тебе в чай на завтраке дохлого таракана, и ты его проглотишь, прежде чем заметишь».

— Ого, — уважительно кивнул Илья и вытер руки о скамейку. — Спасибо за идеи.

Паша уставился на свой рюкзак. Он опять вспомнил слова трудовика: «Пригодится все, что есть под рукой». Сейчас у него под рукой были две скомканные грязные майки, десять влажных салфеток и «Занимательная физика».

— Занимательная физика, — тихо повторил он. Илья покосился на него. — В книжках люди все время зарабатывают тем, что развлекают публику. Ну, там, фокусы показывают или дрессированных зверей. А я из этой книжки помню кучу всяких трюков, основанных на законах физики.

— Только не говори, что ты собираешься…

— Нам кое-что нужно.

— Не хочу даже знать, — пробормотал Илья, но Паша решительно направился к киоску «Блинная».

— Здравствуйте еще раз. Мы из россошанского юношеского клуба развития науки, — вдохновенно начал он, и это было первое в его жизни сознательное вранье. — Не могли бы вы одолжить нам ведро воды, три банки газировки, стакан, миску и лист бумаги? Мы все вернем, даже воду. И банки открывать не будем, — поспешил добавить он, увидев лицо продавщицы. — В залог я оставлю вам телефон. Мы будем недалеко, вот тут, на скамейке. Поспорили с друзьями из клуба, что нам не слабо показывать опыты на публике.

К концу своей речи Паша понял важный закон лжи: с каждым словом становится легче.

— А больше вам ничего не надо? — спросила продавщица. К ней явно не каждый день обращались с такими просьбами.

— Надо. Зарядить телефон. Можно?

— Ну нет — у меня одна розетка, и она занята.

Женщина выглянула из своего киоска и долго смотрела в Пашины глаза, сиявшие честностью и научным рвением. Потом прочитала надпись на его футболке и взяла протянутый ей мобильный с таким видом, будто ждала подвоха. Но Паша засиял еще сильнее.

— Бумаги нет. Есть пустая коробка от чая, — наконец сказала она.

— Пойдет. Только надо ее разрезать — я покажу как. Спасибо! Вы только что спасли россошанскую науку, — это он явно загнул, но женщина хмыкнула и начала собирать то, что он просил.

* * *

Пока Паша раскладывал «добычу» на скамейке, Илья маячил вдалеке, с преувеличенным вниманием следя за футбольным матчем местных ребят. На его лице было написано: «Я не знаю этого человека». Паша набрал в грудь побольше воздуха. В конце концов, он столько раз делал презентации в школе, а тут то же самое. Надо просто решиться, и все.

— Здравствуйте, дамы и господа! — Он огляделся. — Дети и взрослые. Мальчики и девочки. Кто угодно. Добро пожаловать на наше научное шоу! Я хочу показать вам несколько занимательных опытов.

Он где-то прочитал, что главное правило хорошего выступления — вовлекать зрителей, поэтому зачерпнул стаканом воды из ведра и обратился к девочкам, которые играли в ближайших кустах.

— Как думаете, если я переверну стакан с водой, она выльется или нет?

— Ну.

— А если я накрою стакан листом бумаги и переверну, она все равно выльется?

— Ага.

Паша накрыл стакан квадратом, вырезанным из картонки от чая, и медленно, аккуратно перевернул.

Девчонки взвизгнули. Бумага прилипла к стакану, как намагниченная. Вода не вылилась. Продавщица высунулась из блинного киоска: она тоже выглядела впечатленной.

— Ты бумагу клеем намазал! — крикнул мальчик, ехавший мимо на самокате.

— А ты проверь, — предложил Паша.

Мальчик бросил самокат, девочки — кукол, и все сгрудились вокруг скамейки. Чьи-то родители тоже подошли. Паша протянул девочке еще один картонный квадрат, она придирчиво осмотрела его и наконец сказала:

— Покажи еще раз!

Паша показал. Второй листок намок чуть сильнее, но не отклеился и воду внутри стакана удержал. Зрители выдохнули.

— Эй, ты, слышь. А чего она не выливается? — вдруг спросил Илья. Он подошел ближе и смотрел на стакан, засунув руки в карманы.

— Воздух давит на все предметы, так? Мы просто привыкли к этому и не замечаем. Если стакан накрыть бумагой и перевернуть, на бумагу сверху давит вода, а снизу — воздух. Воздух давит сильнее, вот листок и не падает.

— Ого, — присвистнул кто-то.

Остальные, кажется, были согласны. Даже взрослые смотрели на Пашу с одобрением, и он, воодушевившись, продолжил:

— Я из россошанского юношеского клуба развития науки. Пожертвуйте, пожалуйста, чуть-чуть мелочи. Нам вечно не хватает на… реактивы по химии, а то мы и химические фокусы показывали бы.

Взрослые положили на стол по паре монеток.

— Вот молодцы ребята, не лоботрясничают, а делом заняты, — сказала одна женщина. — А еще что-нибудь покажешь?

— Ага! Как вы думаете, если я в этот стакан положу лист бумаги, а стакан опущу в ведро, бумага намокнет? — Паша взял полоску картона, которую тоже вырезал из чайной коробки, и полукругом уложил на дно стакана.

— Ясное дело, намокнет! — загалдели все.

К ним присоединились ребята, игравшие неподалеку в бадминтон, и три женщины с младенцами в колясках.

— Да точно намокнет, что за дурацкий вопрос!

Паша расплылся в улыбке: он обожал научные опыты из книг, но до сих пор показывал их только в ванной перед зеркалом, а тут столько зрителей! Он перевернул стакан и медленно опустил на дно ведра с водой. А потом так же достал и вынул полоску картона. Совершенно сухую.

Радостные звуки, которые издали по этому поводу присутствующие, привлекли еще человек шесть.

— Это какой-то специальный стакан! — тонким голосом сказал очкарик лет девяти. Вид у него был восхищенный и подозрительный одновременно. — Или бумага непромокаемая. Это розыгрыш. Нет у нас никакого клуба развития науки, я бы точно знал.

Паша протянул ему стакан. Очкарик нерешительно взял его и рассматривал так долго, будто он — ученый, который изучает кость динозавра.

— Убедился? Обычный стакан, — сказал Паша. — А хочешь сам попробовать? Тут главное — опускать стакан в воду дном вверх, а не наоборот.

Мальчик осторожно повторил все, что делал Паша. Когда он достал стакан из ведра, бумага по-прежнему была сухой.

— С ума сойти! — вырвалось у него. — А как это?

— В этом стакане не только картонка, — снисходительно объяснил Паша. Ни на одном докладе в школе его так внимательно не слушали. — Там еще воздух. И он остается, даже когда стакан в воде. Точно так же я мог бы доставить этот лист на дно любого океана, а он не промок бы. Это закон физики, — он обвел зрителей взглядом и вспомнил, чем занят: — Пожертвуйте, пожалуйста, немного на реактивы, и в следующий раз мы покажем вам химию.

Паша знал, что следующего раза не будет, но ложь вырвалась легко. В миску посыпалась мелочь, и его улыбка поползла к ушам.

— Я думал, физика — занудство, — рыжий паренек положил в миску два рубля.

— Вот вам пятьдесят. Молодцы, — вдруг сказал мужчина, державший на руках маленькую девочку. Та задумчиво посасывала пустышку. — Я думал, у молодежи от компьютерных игр давно мозги отшибло. Покажите еще что-нибудь.

И Паша взял банки с газировкой.

— У меня тут есть «Кола», «Диетическая кола» и «Спрайт». Если я их сейчас в ведро опущу, что будет?

— Утонут! Нет, будут плавать! Да нет, это вопрос с подвохом…

К ним уже присоединились почти все, кто был на площадке: выглядывали друг у друга из-за плеча, взрослые пропускали вперед малышей, даже футболисты бросили игру и подошли ближе.

Паша торжественно опустил банки в воду: «Кола» сразу опустилась на дно, «Спрайт» завис посередине, а «Диетическая кола» вообще не утонула. Все задумчиво уставились в ведро. Очкарик восхищенно выдохнул, будто ничего лучше не видел в жизни.

— Не понял, — сказал Илья, старательно делая незаинтересованный вид.

— Объем у них одинаковый, а вес разный. Все дело в сахаре. В «Коле» больше всего сахара, поэтому она тяжелее остальных и сразу пошла на дно. В «Спрайте» его чуть меньше, и он утонул не до конца. А в «Диетической коле» вместо сахара — подсластитель, он легкий, вот она и не тонет.

— Это что, в «Коле» столько сахара? — не поверила какая-то девочка.

— А я говорила, что это вредно? — сказала ее мама. — Видишь? Наука доказала! — И она положила в миску несколько десятирублевых монеток.

— Теперь самый смелый опыт, — заявил Паша и взял ведро с водой за ручку. — Если я переверну это ведро у себя над головой, вода из него выльется?

— Ясное дело!

— А я утверждаю, что нет. Кто считает, что выльется, поставьте пять рублей. Если окажетесь правы — заберете деньги обратно, а если прав я и останусь сухим, они останутся у меня.

На стол посыпались пятирублевые монеты.

— Из этого он точно не выкрутится, — сказал кто-то. Паша и сам не был уверен: этот опыт удавался ему лишь в половине случаев.

Но выяснить, получится или нет, они не успели.

 

Глава 6. День битвы

Над детской площадкой раздался громкий голос:

— Слышь, Серый, а чего тут за толпа?

Все, кто стоял вокруг скамейки, насторожились. Паша вытянул шею и увидел: на площадку вышла толпа старшеклассников, человек десять. Все они чем-то напоминали Илью — то ли растянутыми штанами и руками в карманах, то ли выражением лиц — будто только и ищут, кому наподдать.

Юные футболисты попятились.

— Серый, эти слабаки опять сбежать хотят. Не рады нам.

— Э, нет, мячик оставьте, — сказал тот, кого назвали Серым. — Мы поиграть хотим.

Хозяин мяча безропотно положил его на землю. По лицу мальчика было видно, что такое происходит не в первый раз. Толпа тем временем уменьшилась вдвое: взрослые с малышами разошлись, дети разбежались — всех точно сдуло холодным ветром.

Паша напрягся. У них во дворах тоже были такие компании, и он всегда держался от них как можно дальше.

— Идите отсюда, — тихо сказал очкарик и потянул Пашу за рукав. — Они мой футляр для очков сломали. И пенал. И страницы из книжек вечно всем вырывают. А когда наши отказались дать им мяч, они его проткнули. Еще сломали качели в парке. Вырыли из земли турник и уронили. Никто даже не знает, как они это сделали.

Новоприбывшие стояли рядом, с явным удовольствием слушая перечисление своих подвигов. Один из них ловко подбрасывал на колене мяч, потом ударил по нему — и мяч гулко стукнул о стену блинного киоска. Паша заметил, что хозяин мяча пошел за ним, но остальные тут же потянули его обратно. Посыл был ясен: не связывайся.

Продавщица из блинного киоска вдруг выскочила, схватила в охапку ведро, банки газировки и стакан, высыпала деньги из миски, забрала миску и скрылась со всем этим в киоске. Но на пороге обернулась и сказала Паше:

— Беги отсюда! Ты мальчик хороший, они таких не любят. С ними лучше не связываться. Всех достают. А кто им что скажет?

— Что такое, мамаша? — весело сказал Серый. — Мы ничего не делаем.

— Они на ее киоске плохое слово написали, — доверчиво сообщил очкарик. — Пришлось перекрашивать. Три раза. Их все боятся.

Футболисты тем временем забрались на турники и расселись там, как птицы на проводе. Лица у них были мрачные. Илья тоже отошел подальше — чтобы никто не решил, будто он имел отношение к занимательной физике.

Паша сглотнул. Он попал в положение, которого всю свою жизнь пытался избегать. Десять парней на голову выше него стояли вокруг плотным кольцом. Тут он запоздало понял, что пора скрываться, и начал собирать деньги, лежавшие на скамейке. Но Серый тут же ударил его по руке.

— Ты чего, малявка, в нашем парке заработать решил? — Серый пнул его рюкзак, и тот отлетел метра на три.

— В городском парке, — пояснил Паша. Это была правда, но парни засмеялись.

— Это наш парк, ясно? Так что денежки мы забираем, — Серый начал сгребать мелочь и рассовывать ее по карманам. Паша открыл рот, чтобы протестовать: он поверить не мог, что бывает такая несправедливость. Однако очкарик изо всех сил сжал его локоть. Он был единственным, кто не сбежал.

— Не надо, хуже будет, — тихо сказал он. — Побьют.

— А ты, Котик, что тут ошиваешься? — Серый рывком натянул футболку ему на лицо. Очкарик стянул ее обратно, поправил очки и пояснил Паше — таким голосом, будто они сто лет знакомы: — Вообще-то я Костик. Они меня просто так называют, чтобы обидеть.

— Дай очки посмотреть! — Серый снял с него очки и напялил на себя. Остальные засмеялись, и он бросил очки назад. Костик едва успел их поймать.

Пашу кто-то толкнул, потом еще раз. Не сильно, но обидно, и он все пытался открыть рот, сказать что-нибудь, но не смог — язык будто одеревенел.

— Эй, слабачок, ты откуда нарисовался? — Серый повернулся к нему. — Что-то я тебя раньше не видел.

Паша наконец обрел дар речи и сказал совершенно не то, что собирался.

— Отдайте деньги, — прошелестел он, холодея от ужаса.

Костик у него за спиной застонал. Серый засмеялся.

— Слушайте, ребят, а может, он часть наших денежек прикарманить успел? Подержите-ка его.

Несколько человек схватили Пашу за руки и стали выворачивать их назад. Паша задергался: он ненавидел, когда к нему прикасались незнакомые люди, тем более грязными руками. Но этим, кажется, еще сильнее рассмешил хулиганов.

В карманах не было ничего, кроме пустой упаковки от жвачки, и, когда Серый вытащил руки, Паша внезапно с удивлением понял, что сейчас заплачет.

— Эй, мальчик! — вдруг позвала женщина из киоска, и по следующим ее словам Паша понял: иногда взрослые не соображают, что делают. — Ты же у меня телефон оставил. Забери и иди домой! — Паша медленно подошел и взял. Он уже знал, что будет дальше, а вот до женщины, кажется, не дошло.

Конечно, мобильный тут же вырвали у него из рук и начали перебрасывать друг другу. Они явно ждали от него криков и просьб вернуть телефон, но он молчал и не двигался, будто примерз к месту. Футболисты смотрели на все это с турников. У них были лица людей, смирившихся со своей судьбой.

А потом они разом подскочили. Паша даже не сразу понял, что случилось, только услышал гулкий и короткий звук удара. Серый выругался и уставился на футбольный мяч, который секунду назад врезался ему в спину, а теперь мирно катился по траве. Паша сразу понял, кто запустил мяч в полет, который закончился у Серого между лопаток.

— Ты теперь все проблемы будешь решать ударом мяча? — ровным голосом, чтобы не выдать облегчения, спросил он.

— Ага, — Илья протолкнулся ближе. — Герб себе сделаю. С надписью: «Отведай моего славного мяча».

Паша хмыкнул. Это была первая смешная шутка, которую он услышал от Ильи, и на душе вдруг полегчало. Даже Костик несмело, тихо рассмеялся.

Серый шагнул к Илье, но тот быстро сказал:

— Подойдешь, и я тебе дохлого таракана в рот заброшу. У меня в кармане есть, хочешь — проверяй.

Серый задумался и ближе не подошел. Только сейчас, когда они все стояли так близко, Паша заметил, что как бы Илья не был похож на этих ребят, они все выше и явно сильнее его.

— Это чего, дружок твой? — Серый нехорошо улыбнулся, кивнув на Пашу.

— Не, — Илья покачал головой. — Просто половина тех денег, которые вы у него отняли, мои.

С этим Паша решил не спорить — момент был неподходящий. Серый окинул Илью взглядом и фыркнул:

— Слышь, сопляк, чего за мазня у тебя на майке? Сам рисовал?

— Не. Один двинутый тип, — небрежно сказал Илья. — Его в реальной психушке закрыли, а потом он мозги себе вышиб.

Эта информация всех впечатлила, а Илья, пользуясь заминкой, взял мяч и начал подбрасывать его на руке. Мяч приземлялся прямо ему на ладонь, хотя он на него не смотрел.

— Деньги вы нам не отдадите, я не тупой. А они нам реально нужны. Так что предлагаю спор, хотите?

Старшеклассники зависли, пытаясь придумать достойный ответ, а Илья продолжал:

— Как насчет сыграть? До первого гола. Если выиграем — отдадите деньги.

— Это плохая идея, — прошептал Паша. — Очень плохая.

— Помолчи, слабачок, — перебил Серый. Он явно заинтересовался.

Они с Ильей встали друг напротив друга, словно хотели бодаться лбами. Паша едва не схватился за голову.

— А если мы выиграем? — поинтересовался Серый.

— Тогда получите крутой мобильник, и мы поклянемся никому не говорить, что отдали его вам. Ни предкам, ни копам.

— Я бы твой мобильник крутым не назвал, — подал голос Паша.

— Не, я им твой предложил.

— Ладно, ребятки. Мне нравится, — Серый улыбнулся. — Приятно будет вас обломать. Только ничего, что вас двое?

— А мы команду наберем, — не смутился Илья и крикнул: — Эй, вы, на турниках! Дуйте сюда, сыграем!

Но футболисты замотали головами и еще сильнее вцепились в турники.

— У нас проблема, — тихо сказал Паша. — Я не умею играть.

— Да ладно, — Илья закатил глаза. — Так не бывает.

— Я видел пару матчей по телевизору. И все. Наш физкультурник всех заставляет в волейбол играть.

— Придется научиться. И их тоже заставить. Это наш единственный шанс вернуть деньги.

— Но я не…

— Надо их убедить. Так, вы! — гаркнул Илья. — Вы что, слабаки трусливые?

Не подействовало. Футболисты сделали вид, что внимательно разглядывают краску на турниках, и Илья снова повернулся к Паше:

— Слышь, а ты можешь завернуть что-нибудь вроде того, что мне говорил? Ну, типа запру вас в раздевалке и таракана подброшу? Припугнуть их?

Паша уже открыл рот, чтобы сказать, насколько ужасным ему кажется этот план, но идей получше у него не было. Так что он выпрямил спину, вспомнил свои любимые фильмы и прокашлялся.

— Жители Россоши! — начал он. Илья застонал. Старшеклассники захихикали. — Вас притесняют на вашей собственной земле. Они загоняют вас на турники, пинают ваш мяч, ломают пеналы ваших друзей.

— Ну мы не то чтобы друзья, — вставил Костик, но Паша отмахнулся. Он вошел в раж:

— Дадите вы отпор или будете трусливо отсиживаться на турнике? Сегодня день славы, битвы и победы! Вы уже привыкли к угнетению, но мы приехали из… издалека и поможем вам стряхнуть оковы. Встанете ли вы с нами плечом к плечу? Потому что, если нет, имейте в виду: когда потомки сложат об этом дне легенды, вас там не будет. Так победите или умрите!

Это было немного слишком, но впечатление произвело. Ребята с обалдевшим видом полезли с турников вниз. Костик вытирал глаза.

— Я с вами, — сдавленно сказал он. Ростом он был примерно в половину самого высокого старшеклассника.

— Не, ты в сторону, — Илья покачал головой. — Мне и тех хватит. Вы в каком классе?

— Шестой закончили, — важно сказал один из футболистов и спрыгнул на землю.

Костик вздохнул. Он был хорошо если в четвертом.

— Нельзя отвергать помощь слабого, — вступился Паша. — В кино так не делается.

— С чего это? — нахмурился Илья.

— Он силен духом. Ведь не сбежал!

Это Илье в голову не приходило, и он медленно кивнул:

— Ладно, очкарик. Уговорил.

— Ну все, у тебя есть игроки, а я пошел, — бодро сказал Паша. — Подожду на турнике.

— Э, ты куда? Такую речь толкнул, а теперь башкой в песок? Нет уж! Ты играешь.

— Но я не…

Илья уже не слушал. Кажется, он просто не поверил, что на планете есть кто-то никогда не игравший в футбол.

Теперь сражаться хотели все, но для команды требовались десять человек. Илья с видом знатока отобрал семь самых рослых. Вокруг снова собрались люди — вернулись все, кто раньше попрятался. Такое зрелище тут явно бывало не каждый день.

— А ты уверен, что мы выиграем? — с опаской спросил Паша.

— Не, — Илья подобрал мяч и решительно зашагал к полю.

Паша впервые понял, какие чувства испытывает человек вроде Ильи, когда на алгебре объясняют линейные уравнения, а он не понимает ни слова. Играть в футбол оказалось гораздо сложнее, чем высчитывать формулы: все куда-то бежали, а мяч оказывался то там, то здесь без видимой системы. Когда мяч летел в Пашину сторону, он просто пригибался, потому что летел он быстро, а Паше не хотелось получить им по лицу.

Но минут через десять бессмысленной беготни по полю он начал кое-что понимать. Во-первых, от мгновенного проигрыша их спас только вратарь шестиклассников: серьезный толстощекий мальчик, который хватал все мячи, летевшие в его ворота. Во-вторых, Илья, как ни странно, не зря так долго долбил по трансформаторной будке: он стрелой носился по полю, мяч прямо приклеивался к его ноге, но забить не удавалось даже ему. Да еще старшеклассники явно разозлились: они хотели быстро выиграть, поэтому нещадно пинали и толкали любого младшего игрока на своем пути.

Паше до поры до времени везло, но вот и его настиг богатырский удар под колени, да еще такой, что он растянулся во весь рост. Паша попытался встать, но старшеклассник пнул его и рявкнул:

— Ты вообще играть не умеешь! Все, вали к мамочке и не мешай!

И это была ошибка. Если бы его ударили молча, Паша полежал бы тихонько, а потом до конца игры бегал бы по дальнему краю поля. Но от упоминания о маме он почувствовал такую острую и мучительную ярость, что сразу встал и был готов ударить в ответ. Но старшеклассник уже скрылся. На поле волновались: Илья мощным ударом запустил мяч в ворота, но вратарь успел поймать его в прыжке и зло наподдал по нему ногой — так, что мяч улетел прямо в небо. Все носились по полю, задрав головы, и ждали, куда он упадет.

Мяч достиг высшей точки своего полета и устремился вниз. И вот тогда Паша понял, что летит он прямо в него. Он хотел спрятаться, но ярость не выветрилась, а еще он вспомнил, как в одном из двух увиденных им матчей игрок отбил подачу головой. Это показалось неплохой идеей. Паша зажмурился, втянул голову в плечи и в следующую секунду почувствовал сокрушительный удар. Мяч приземлился ровно ему на голову, отлетел от нее, и Паша сел на землю. Раздался еще один удар по мячу, пронзительные крики, потом чьи-то руки захлопали его по спине, и он приоткрыл глаза. Над ним маячили девять чумазых, потных и восхищенных лиц, среди которых особенно ярко сияло лицо Ильи.

— Вот это да! А говорил, не умеешь. Неплохо ты мне подал! — орал он. — Мне тренер всегда говорил: «В футбол надо играть головой!» И пальцем стучал по лбу. Вот, наверное, что он имел в виду!

Вокруг обнимались и хлопали друг друга по плечу. Из обрывочных восхищенных криков Паша наконец понял, как было дело: мяч отскочил от его головы, и, пока все, включая вратарей, наблюдали, не отбросит ли он коньки, Илья отбил мяч прямо в ворота старшеклассников. Все считали, что это был хитрый, коварный прием, и Паша не стал их разубеждать.

Оказалось, вокруг собралась целая толпа: и родители с малышами, и девочки с куклами, даже женщина из блинного киоска оставила свой пост и теперь поздравляла Костика. Футболисты смущенно улыбались, а старшеклассники, насупившись, сердито переговаривались рядом. На них никто не обращал внимания.

Паша старался встать, не показав, как ему плохо, а Илья, засунув руки в карманы, подошел к Серому.

— Ну что, отдавай деньги и телефон, — он протянул руку ладонью вверх, и тот нехотя ссыпал на нее все содержимое своих карманов. До последней монетки. А сверху положил телефон.

Еще никогда Паша не был так рад видеть свой мобильник.

Как их провожали, Паша помнил с трудом: у него сильно гудело в голове. Когда он немного пришел в себя, они с Ильей уже куда-то шли, а возбужденные крики и смех затихли вдали. Илья шагал рядом с такой самодовольной улыбкой, будто только что выиграл чемпионат мира.

Потом сзади раздался топот — их догнал Костик.

— Я подслушал, — сбивчиво пробормотал он. — Они сейчас…

Но было поздно. Из-за ближайшего гаража вышли старшеклассники, и по их виду было ясно, что они вряд ли пришли поздравить с победой.

— Деньги мы вам отдали, но не было уговора, что мы не можем вам накостылять, — заявил Серый. — Вы, мелочь, угробили наш авторитет.

Паша посмотрел на Илью. Он ждал, что тот скажет что-нибудь внушительное, вроде «Мы победили вас в честном бою» или, на худой конец, «Не смейте нас трогать, а то получите». Но Илья сглотнул и тихо сказал:

— Бежим.

И сорвался с места.

Паша, моментально забыв про головную боль, рванул за ним. Костик, как выяснилось, тоже. Паша даже не понял зачем: его бить никто не собирался. А Костик дернул Илью за рукав и крикнул в ухо:

— Не сюда, там тупик!

Дважды повторять не пришлось: Илья резко сменил направление.

— Вон там проход, оторвемся! — вопил Костик. Щеки у него были красные.

Они неслись по дворам, петляли через проходы между гаражами, овраги, детские площадки, рынок, где продавали щенков и котят. Обернуться Паша боялся, но, когда они остановились, понял, что звуков погони давно не слышно. Они стояли во дворе, заросшем сиреневыми кустами и крапивой.

— Я тут живу, — гордо сказал Костик, тыкая в облупленный трехэтажный дом, который когда-то был не то желтым, не то оранжевым. — А они не знают. Я от них уже несколько раз так сбегал.

— Вас всех теперь побьют, да? — вдруг понял Паша. — Они разозлились.

Костик беззаботно махнул рукой:

— Их все боялись, даже взрослые. И не говорили им ничего. А теперь… Было так круто! Ну побьют, конечно, — рассудительно прибавил он. — Зато наши футболисты сказали, что меня теперь возьмут в команду. А можно спросить? Как ты собирался перевернуть над собой ведро и не облиться?

— Я бы его раскручивал над головой, держа за ручку, и от вращения вода прижималась бы к стенкам ведра. Центробежная сила. Первый закон Ньютона.

— Обалденно! — выдохнул Костик.

Его лицо так сияло, что Паша открыл рюкзак и вытащил оттуда «Занимательную физику».

— Держи, — Паша неловко сунул ему книгу. — Кроме этих фокусов там полно других. Покажешь их — там же, в парке. И знаешь что? Россошанский юношеский клуб развития науки теперь есть: считай, что ты его основал. Остальных подтянешь.

Костик взял книгу так, будто это слиток чистого золота.

— Я группу сделаю «ВКонтакте» и тебя добавлю. Как эксперта. Тебя как зовут?

— Павел Орлов. Из Москвы.

— Из Москвы?! — не поверил Костик. — А что вы тут делаете?

Паше отвечать не хотелось, но тут встрял Илья:

— Его папаша сбежал в Сочи, а этот умник думает, что спасет его и привезет домой. А я так, за компанию.

— Вы что, пешком туда идете?

— Когда как, — мрачно сказал Илья. — С транспортом у нас так себе.

Костик серьезно кивнул.

— Погодите, я сейчас. Никуда не уходите, ладно?

И он умчался. Илья сел на качели, выгреб из карманов деньги и начал считать.

— Сто семьдесят три рубля, — пробормотал он. — Никогда не думал, что наукой можно зарабатывать.

Паше было что на это ответить, но ржавая дверь ближайшего подъезда распахнулась, и оттуда выскочил Костик. Он тащил за собой старый велосипед, кое-где ржавый, кое-где все еще розовый, обклеенный выцветшими наклейками с куклами Барби, цветами и котятами. Под мышкой он по-прежнему держал книгу, словно боялся, что, если положит ее куда-нибудь, она испарится.

— Это велик моей мамы. У нас в кладовке столько разного набито, что всех вещей никто не помнит. Берите, он никому не нужен. Вам удобнее будет в Сочи пробираться. На нем уже сто лет никто не ездил.

И было ясно почему. Паша и представить не мог, как выехать на улицу на таком монстре. Но, пока он думал, как повежливее отказаться от подарка, а Илья задумчиво ковырял наклейки со всевозможными видами Барби, Костик весело помахал им и умчался домой. По лестнице дробно простучали шаги, потом все стихло.

Они остались посреди двора, стояли и глядели на подарок. Паша думал о том, что, если бы другие велосипеды увидели этот, они стали бы его почитать как древнейшего из своих предков. Илья взгромоздился на велосипед и проехал пару метров — тот душераздирающе заскрипел.

— Не, нормально, я и не на таких ездил, — уверенным голосом сказал Илья. — Давай так: я поеду, а ты за мной побежишь. Ладно, пошутил! Садись на багажник, хватайся за что-нибудь, только не за меня — ты ж не девчонка. И ноги убери куда-нибудь, чтобы мне не мешать.

Возражать Паша не стал. Он был рад, что ему не предложили сесть за руль, потому что кататься на велосипеде не умел.

Велосипед вилял из стороны в сторону. Погнутые спицы лязгали. Что-то дребезжало при каждом повороте колеса. Разболтанный звонок звякал на ходу. Сидеть было неудобно. Ухватиться не за что. Все, кто в этот момент был во дворе, показывали пальцем им вслед — зрелище было не для слабонервных.

Когда они выехали на асфальт, дело пошло лучше. Паша наконец нашел удобное положение: ухватился руками за багажник, на котором сидел, а ноги поставил на раму. Илья сосредоточенно пыхтел, крутя педали, и велосипед медленно полз по улице, вызывая бурю чувств у прохожих.

— По-моему, пешком мы быстрее дойдем, — сказал Паша.

— Замолчи и скажи, куда ехать, — пропыхтел Илья.

— Нельзя замолчать и сказать одновременно.

— Я тебя однажды прибью.

— Ладно, давай налево. И скажи спасибо, что я хорошо запомнил карту.

Вскоре асфальт на улицах сменился пыльной землей, и дороги стали шире — Россошь осталась позади. Когда ноги окончательно затекли, Паша предложил поменяться, но оказалось, что управлять великом совсем не просто. Особенно когда на нем кто-то сидит. После того как Паша два раза упал, не проехав и метра (вместе с велосипедом и прямо на Илью), он был отстранен от управления транспортом.

Они наконец выехали на шоссе, и здесь ехать стало легче: машин было мало, асфальт почти хороший, солнце закрыли облака и стало прохладнее. Сколько прошло времени, Паша понятия не имел: мобильник почти сел, и пришлось его выключить, чтобы сэкономить оставшуюся зарядку.

В конце концов из сил выбился даже Илья. И вот, когда уже казалось, что они просто лягут и помрут, у дороги появился магазинчик. Ребята бросились внутрь, оставив велосипед на улице: вряд ли кто-нибудь решит его украсть.

— Дайте два «Сникерса», два мороженых и две банки «Колы», — сказал Илья продавцу, накачанному парню в майке без рукавов (наверное, чтобы все видели его бицепсы).

Продавец оглядел их — взмокших и еле стоящих на ногах — и покачал головой.

— Вы на велике? Тогда не продам. Это неспортивно.

— Что? — простонал Илья. — Слушайте, да вы…

— Во-первых, вам нужна вода. Во-вторых, белок. И сложные углеводы: они позволяют дольше сохранять чувство сытости. Вот вам за те же деньги банка кукурузы, два литра воды, два стакана растворимой овсянки и гречневые хлебцы. Послушайте доброго совета.

— А если не послушаем? — угрюмо спросил Илья, бросив взгляд на его бицепсы.

— Тогда гуляйте отсюда, шоколадки я вам не продам. Ради спорта. Ищите другой магазин. А на этой дороге он один. Мой!

Пришлось взять то, что сказал продавец. Он налил им кипятка в овсянку и открыл кукурузу. Паша смолотил свою часть в один присест. Еще никогда еда не казалась ему такой вкусной.

Когда они взгромоздились обратно на велосипед, жизнь и правда стала веселее. Следующий час Илья ехал довольно бодро. А потом вдалеке послышался шум, и скоро им попался указатель «Выезд на М4». Но кое-что они не учли: ограждения вдоль трассы явно намекали на то, что…

— Слушай. Тут нельзя ловить машину, — упавшим голосом сказал Паша.

Они перелезли через ограждение и перетащили через него велосипед. Паша нерешительно вытянул руку, не желая признавать поражение, но машины на бешеной скорости неслись мимо. Конечно, никто не остановился.

— Я понимаю, почему нельзя тормозить. По-моему, тут скорость километров сто, — перекрикивая шум машин, сказал Паша. — Об этом я как-то не подумал.

— Хоть бы кто правила нарушил, — хмуро сказал Илья. — Им что, сложно?

Паша хотел ответить, что правила нарушать нельзя, но вдруг один грузовик, ехавший в правом ряду, включил аварийную сигнализацию и резко затормозил.

 

Глава 7. Лорд и гонщик

Дверь кабины распахнулась, и на них весело уставился загорелый мужчина в кепке. Проносящиеся мимо машины сигналили. Кажется, они были не в восторге от того, что грузовик остановился и берет пассажиров.

— Вам куда?

— В Сочи, — брякнул Паша и похолодел: а что, если водитель спросит зачем? Подходящую ложь он еще не придумал.

Но водитель не спросил — словно нет ничего более обычного, чем двое детей, которые ловят машину на трассе, желая уехать за сотни километров.

— До Сочи не еду. Я в Краснодар, и то не напрямую. Петлять придется — я товар по складам развожу.

Только тут Паша заметил, что на боку грузовика огромными буквами написано «Краски „Цвет Солнца“: ярче не бывает!», нарисовано ведро и малярная кисть.

— В Краснодар? — встрял Илья. — Отлично, нам подойдет!

Это уже был подозрительный ответ, но водитель не насторожился.

— Ладно, залезайте. А монстра вашего я сам затащу. Он у вас что, один на двоих?

Водитель спрыгнул, взял велик, отпер двери кузова — внутри стояли ряды ящиков с разноцветными банками краски, — положил туда велосипед и вернулся в кабину. Илья тут же пихнул Пашу к двери, тот залез внутрь и поздно сообразил, что Илье досталось лучшее место — у окна, а он теперь зажат между ним и водителем.

В кабине гремела музыка — навязчивый мерный бит без слов, — а на всех свободных поверхностях были расклеены фотографии двух девочек.

— Мои, — водитель резко тронулся с места, отхлебывая кофе из огромного термоса. — Старшая в первый класс пойдет, младшая — в садик. Видите, на этой они с пластилиновыми рыбами? Сами слепили! — Он сказал это так, что Пашу кольнуло непонятной завистью. Ему, чтобы впечатлить отца, пластилиновых рыб не хватило бы. Скорее всего, не хватило бы и золотой медали за окончание школы.

Тут водитель вывернул руль влево, обогнал какую-то фуру и помчался дальше — дорога перед ним была свободна. Грузовик летел вперед со скоростью, какой Паша вообще не ожидал от столь крупного средства передвижения. Вскоре они нагнали еще одну фуру, и водитель снова резко обогнул ее. То же самое произошло со следующей машиной. И еще с одной. Взглянув на Илью, Паша вдруг понял, что тот странно выглядит: взмок и побледнел до синеватого оттенка. Кажется, быстрая езда была не для него.

— Ты как? — поинтересовался Паша. Если его сейчас вырвет, лучше знать об этом заранее.

Илья бросил на него разъяренный взгляд.

— Лучше всех, — выдавил он. — Отвали.

— Извините, вы не могли бы ехать чуть помедленнее? — спросил Паша у водителя, перекрикивая музыку, но тот отмахнулся.

— Люблю с ветерком! — гаркнул он и снова приложился к термосу с кофе.

Паша все ждал, когда он начнет расспрашивать, куда и откуда они едут, но водитель пил кофе, постукивал по рулю в такт музыке, подпевал и при любой возможности обгонял тех, кто впереди, будто не выносил перед собой ничего, кроме свободной дороги. На его лице читался такой азарт, словно он играл в компьютерные гонки. Паша мельком глядел на спидометр и еле сдерживался, чтобы не зажмуриться, — сто пятьдесят километров в час.

— Я думал, грузовикам нельзя ездить так быстро, — наконец выдавил он.

— Если бы все правила соблюдали, ездить было бы невозможно. Камеры не везде есть, а я их все знаю и перед ними сбавляю, — гордо сказал водитель и снова отпил кофе. — Мне завтра к четырем дома надо быть: дочка старшая ходит на гимнастику, и у них показательное выступление, она меня ждет. Я ради этого уже на сутки график опережаю! Дочки мои — такие умные, прямо загадка! Они уж точно не будут грузовик водить, как я. Вот я вам сейчас покажу, какую младшая поделку сделала — я прямо упал! С днем автомобилиста меня поздравила.

Он вытащил телефон и, глядя в него больше чем на дорогу, повозил пальцем по экрану и вручил Паше. На фото была бледная девочка с двумя тоненькими хвостиками. Она держала перед собой открытку, на которой был нарисован светофор, грузовик и человеческая фигурка в кепке.

Водитель поглядывал на них с Ильей так, будто ждал, что они сейчас закричат: «В жизни ничего лучше не видели!» Илья этого явно не понял. Он фыркнул и сказал:

— Да ладно, подумаешь. Я в саду такие сотнями рисовал. Мне вообще говорили, что у меня талант, типа художником буду.

Паша незаметно пнул его ногой в лодыжку. Водителю было наплевать на таланты Ильи, он не это хотел услышать. И Паша заговорил сам:

— Красивый рисунок. И цвета такие! Я читал в одном журнале, что по рисункам детей можно определить, счастливы они или нет. Счастливые рисуют яркими красками, а несчастные — темными. Сразу видно, что у вашей дочки все отлично. И кепка ей удалась здорово. А машина просто как настоящая.

Водитель расплылся в улыбке:

— Вот, ты разбираешься в этом, как его? В искусстве!

Но Паша думал о другом. Он заметил, что фотография, которую показывал водитель, выложена «ВКонтакте», а значит, у него на телефоне есть Интернет.

— Простите, можно я вашим Интернетом буквально на минуту воспользуюсь? — спросил он, заранее готовясь услышать «нет». Но водитель добродушно кивнул.

— Давай, только быстро.

Паша вышел из его аккаунта, зашел в свой и сразу увидел: за последние сутки ему пришло три сообщения от «Мудреца_05».

«Он ищет вас. Выключи телефон».

«Я знаю, куда ты едешь. Продолжай — я помогу тебе, если доберешься. Только не звони в полицию, иначе нам всем будет хуже. И ВЫКЛЮЧИ ТЕЛЕФОН».

«Молодец. Он вас потерял».

Паша тупо смотрел на сообщения. В седом лице на аватаре было что-то успокаивающее. Сам не зная почему, Паша ему верил. У героев в фильмах всегда был старый мудрый наставник, и если у него такой появился — значит, все серьезно. Побыстрее бы добраться до места, тогда он…

Пашу дернуло вперед. Нет, не настолько же быстро. Водитель опять кого-то обогнал — с такой скоростью, будто сейчас его снимали для шпионского боевика. Паша протянул телефон, и он взял его не глядя: уже высматривал, как опередить нового соперника, появившегося в его ряду. От следующего виража Паша сжался: фура, которую они обогнали, была так близко, что едва не мазнула их зеркалом по борту.

— Прямо в сантиметре прошли! Видали, пацаны? — восхищенно сказал водитель.

— Ага, круто было! — слабо сказал Илья, но Паша видел, что правой рукой он вцепился в ручку двери — так, что пальцы побелели.

Паша сжал зубы и приготовился терпеть любые маневры. Уже завтра он будет в Краснодаре, а это почти Сочи. Он все выяснит и найдет отца. У него есть всезнающий суперпомощник. Только почему он просил выключить телефон?

Следующие три часа прошли спокойно, несмотря на обгоны: мерная музыка из колонок даже Пашу привела в приятно отупевающее состояние: он где-то читал, что в древнем мире шаманы боем барабанов вводили людей в транс. Сейчас, впервые в жизни, он сам почувствовал, как это бывает. А потом водитель выключил музыку, и Паша будто очнулся. Водитель начал говорить по телефону с женой, одной рукой держа мобильный, а второй продолжая крутить руль. Насколько Паша помнил, это было запрещено.

Он внимательнее взглянул на водителя и заметил то, чего не замечал раньше: глаза у него красные, а пальцы без остановки барабанят по рулю. Наверное, он давно не спал и выпил слишком много кофе, чтобы взбодриться. Паша почувствовал, как у него холодеют руки. Он где-то читал: от сна за рулем гибнет больше водителей, чем от алкоголя.

— Так, мне сейчас на склад в Белой Калитве. Сверну тут — по проселочным дорогам быстрее доберусь, — сказал водитель и вывернул руль на повороте.

Следующую четверть часа они катили по дорогам одна хуже другой. По пути им попалась деревня, и они пронеслись по ней с такой скоростью, что едва не задавили кур, которые клевали что-то посреди улицы. Паше хотелось кричать «Осторожно!» каждые пять минут. Илья вообще не произносил ни звука — только тяжело дышал и иногда тер рукавом рот. Пацанская гордость явно не позволяла ему высказаться.

Тут Паша увидел на столбе знак «Впереди дорожные работы». Водитель в это время потянулся за кофе, не глядя вперед, и Паша даже рта не успел раскрыть, как они выехали за поворот и едва не влетели в перекопанный участок дороги.

Водитель затормозил так, что всех троих швырнуло вперед. Если бы не ремни безопасности, они впечатались бы лбами в стекло.

— Копают, копают, а чего копают? — как ни в чем не бывало проворчал водитель и сдал назад, чтобы объехать препятствие. Паша, стараясь не трястись от пережитого ужаса, посмотрел в окно. В мае темнеет поздно, но закат уже не за горами.

— А вы где-то остановитесь на ночь? — тихо спросил он.

— Нет, зачем? Я же сказал, завтра к четырем надо быть, а мне еще три точки объехать. От двух складов у меня и ключи есть, мы с ними сто лет работаем. Отгружу краску и дальше поеду.

Паша представил, что скоро будет темно. Проселочные дороги плохо освещены. Водитель устал и торопится. Пока что ему везло, но в одном Паша был уверен: никто не может рассчитать свое везение на будущее.

— Остановите машину. Мы выйдем, — выдавил он.

Водитель уставился на него:

— Да ладно. Ты чего? Вечер скоро, куда вы пойдете? Хоть до выезда на трассу со мной доедете, а там кто-нибудь подбросит.

Но Паша уже понял: на трассе машины не останавливаются. Никто другой не остановился бы.

— Разберемся, — твердо сказал он.

— Любые дети на вашем месте были бы в восторге! Если бы меня в детстве кто так покатал… Ну ладно, как хотите, — водитель так резко затормозил, что машина за ними возмущенно засигналила и, объехав их, унеслась вдаль.

— Никуда я не вылезу, — Илья неуверенно помотал головой. — Мне в Краснодар надо, а он прямо туда! Чего ты истеришь? Поехали.

— Тогда езжай один, а я доберусь как-нибудь. Спасибо, что подбросили. Только дальше езжайте, пожалуйста, помедленнее.

Паша полез к двери прямо через Илью, спрыгнул на дорогу, и его чуть не затрясло от облегчения. Он только сейчас заметил, что его майка промокла от пота насквозь.

Он постоял на обочине, запрокинув голову. Вокруг ни машин, ни домов: направо и налево только дорога среди полей — темно-серый выгнутый хребет с полустершейся белой линией. Здесь все было не так, как в Россоши. Воздух стал жарче, земля — суше: кажется, они уехали довольно далеко. Паша почувствовал короткий укол паники, но быстро взял себя в руки. Ничего, выберется! Лучше так, чем трястись от страха еще сутки.

Грузовик поехал дальше, но через сотню метров остановился. Открылась дверь, Илья вывалился на землю, водитель сердито вышел с другой стороны, распахнул двери кузова, выбросил велосипед на землю и уехал. Илья пошатнулся и сел на обочину. Паша медленно подошел к нему, оттащил велосипед с проезжей части и тоже сел на землю, стараясь не показать, как он рад, что снова не один.

— Это была отстойная идея — вылезти, — нетвердо сказал Илья, вытащил из его рюкзака бутылку воды и все допил.

Паша понял, что радоваться рано.

— Разбиться — вот была бы отстойная идея. В авариях каждый год гибнет больше людей, чем от болезней и авиакатастроф.

— Ну ты и зануда.

— Чего тогда вылез?

— Да он, когда дверь закрыл, забормотал: «Вот слюнтяй, скорость ему не нравится! Что за мальчишки пошли?» И так с места рванул, что меня аж в сиденье вбило. И взгляд у него такой был… жутковатый. Мне как-то стремно стало, — Илья говорил с такой скоростью, что Паша понимал едва ли половину. — По-моему, он кофе перепил. От этого нервный тик начинается. Пусть дальше едет. Хотя я тоже считаю, что ты слюнтяй. Так что я сказал: «Не, дядя, я тоже не поеду. И велик отдайте». Ладно, давай, какой план? Еще одну тачку поймаем?

Последние два раза, когда Паша садился в незнакомые машины, напрочь отбили у него охоту делать это снова, поэтому он сказал:

— Нет. Найдем ближайшую железнодорожную станцию и сядем на электричку в южном направлении. А там уж куда доедем.

— У нас нет денег на билеты.

Паша вяло пожал плечами:

— Когда дойдем до станции, попытаемся заработать. Наверняка там будет город или деревня.

— Или поедем зайцами. Высадят, и ладно.

— Нет. Нам для счастья только встречи с полицией не хватало.

Илья застонал и уткнулся лбом в колени.

— Ты сам себя не утомляешь? Ладно. Хорошо. На станцию, так на станцию. А где она?

Паша храбро огляделся, надеясь, что хоть что-нибудь подскажет ему, где станция. По дороге шла женщина с двумя пакетами, но, куда и откуда, неясно — вокруг не было ничего, кроме полей.

— Извините, вы не подскажете, где здесь ближайшая станция? — выпалил Паша, бросаясь женщине наперерез.

— Тракторная, что ли? — невозмутимо спросила она, поставив пакеты на землю. Из одного торчала птичья лапа, и Паша постарался на нее не смотреть.

— Нет. Та, где поезда.

Женщина задумалась. По ее лицу было видно: она пытается вспомнить, когда последний раз видела поезд.

— А! — Взгляд у нее прояснился. — Вон там. Только до нее километров шесть. Идите прямо — туда, откуда я пришла, и через два километра сверните направо. Там будет тропинка через поле. Идете по ней, а там и в станцию рано или поздно упретесь.

Она подхватила пакеты и неспешно зашагала дальше. Лапа в пакете подрагивала, будто махала Паше на прощание. Он содрогнулся и подошел к Илье: тот по-прежнему обессиленно сидел на обочине.

— Так, у тебя в году четверка по алгебре, скажи мне: за сколько человек пройдет два километра?

— Минут за сорок.

— Сразу видно, что четверку тебе поставили зря.

— У нас в Краснодаре дом был за километр от школы, и я доходил за двадцать минут.

— Плохо шел! В учебнике по физике сказано, что человек идет со скоростью пять километров в час. Значит, два километра пройдет за двадцать четыре минуты. Бери телефон и замечай время.

Илья кивнул, взгромоздился было на велосипед, но, кажется, так устал, что, проехав пару метров, слез и хмуро повез велосипед за собой.

Поля тянулись, насколько хватало глаз, и все были усеяны одним и тем же растением высотой по грудь, с толстым стеблем и метелкой наверху.

— Сколько же тут пшеницы, — сказал Паша наконец, чтобы не шагать в тягостном молчании.

— Какая пшеница, ты с дуба рухнул? Это кукуруза. Эх, я бы ее навернул сейчас. Да она еще и близко не созрела, так что…

Но Паша его уже не слушал: он увидел среди поля тропинку вправо.

— Сколько прошло?

— Двадцать две минуты. Слушай, мы не прошли два километра. Мы и один-то не прошли — у меня до школы было дальше.

— А по моим расчетам, мы прошли два километра. Это математика, а с ней не поспоришь. Если человек пять километров проходит за…

— Ладно, как знаешь, пошли, — отмахнулся Илья и свернул на тропинку. Три часа бешеной тряски сделали его подозрительно сговорчивым.

Земля была сухая и растрескавшаяся, зеленые ряды тянулись в бесконечную даль. Среди стеблей что-то все время шуршало, топотало и хрустело — какие-нибудь полевые мыши или суслики, и Паша сжимал зубы, заставляя себя не смотреть по сторонам.

С Ильей они не разговаривали — только пыхтели, по очереди толкая перед собой лязгающий велосипед. Когда оба совсем потеряли надежду выйти из зарослей кукурузы, поле оборвалось так резко, будто его отрезали по линейке. За ним шел редкий лесок, и Паша скоро понял, почему тут ничего сажать не стали: земля становилась неровной, и чем дальше — тем хуже.

Через несколько оврагов они перебрались легко, но затем попался настоящий, глубокий. Они кое-как спустились по склону, заросшему ежевикой, репейником и крапивой — будто тут специально собралось все, что жжется, колется и цепляет одежду. По дну лениво тек ручей. При виде воды у Паши аж горло перехватило, и он, забыв о микробах, встал на колени, зачерпнул и выпил, потом еще и еще. Вода была мутноватая, но он все равно не мог остановиться. Рядом шумно хлебал из ручья Илья.

Тут выяснилось, что ручей шириной шагов в семь — не перепрыгнешь. Им пришлось снять кроссовки и носки, закатать штаны и идти вброд. Велосипед они тоже перевезли, но после этого в нем что-то заело, и заднее колесо перестало крутиться. Паша кое-как втащил велосипед по склону — из упрямства — и там бросил на землю.

— Все, оставляем его здесь. У меня от него все ноги в синяках.

— Неженка, — проворчал Илья. — Он бы нам еще пригодился.

— Тогда сам тащи.

— Ладно, оставляем. И правда, мы его тащим чаще, чем он нас.

Паша обернулся на покореженный бледно-розовый остов. Ему было грустно, словно он — рыцарь, бросивший издыхающего коня. Он подошел к велику и положил ладонь на раму, с которой улыбались десятки выцветших Барби.

— Покойся с миром, ты хорошо нам послужил. Своим прежним хозяевам тоже. Спасибо, что привез нас так далеко. Это был твой последний подвиг.

— Я сейчас разрыдаюсь. Хватит поливать слезами эту рухлядь, пошли. Там, кажется, лес кончается, — Илья зашагал дальше, плечом отодвигая ветки с дороги.

За лесом начиналась холмистая равнина. На склонах паслись овцы, уткнувшись мордами в землю, и хрустели короткой молодой травой. Паша уже обрадовался, что сейчас им встретятся люди, но жилья по-прежнему не было видно.

— Может, это дикие овцы? — спросил он, но тут Илья вскинулся, замер, и через секунду Паша услышал почему. Вдалеке раздавался перестук колес.

Они бросились на звук. Между двумя холмами тянулись рельсы — заросшая травой одинокая колея. Поезд медленно приближался, но никакой станции поблизости не было. Илья застонал и тихо приложился лбом о чахлую березу. А потом повернулся к Паше, и на его лице читалась такая решимость, что тому стало не по себе.

— Значит, так. Поезд тут еле тащится. Это товарняк, у них в конце есть ступенька с поручнем. Надо просто за поручень ухватиться и заскочить. Доедем до какой-нибудь остановки, а там разберемся. Тут нам ловить нечего — ясно, что мы с дороги не туда свернули и никакой станции не найдем.

— Тебе что, жить надоело?

— Да ладно, это не очень опасно, все так делают, — отмахнулся Илья.

— Кто?! Кто так делает? Я в жизни не слышал большей…

— В Краснодаре у нас ребята так катались. Один, правда, плечо выбил, но оно зажило потом. Короче, больше делать нечего. Мне все надоело. Я хочу есть и спать, а для этого надо добраться туда, где есть люди.

— Если ты ухватишься за поручень, а поезд в это время решит набрать скорость или ты поскользнешься, тебе руку оторвет.

— Ну, класс! Чего ты еще боишься, кроме поездов, хорьков, высоты, микробов и всего на свете?

— Собак, — одними губами проговорил Паша, глядя за спину Илье.

— А, конечно! Как я мог сомневаться, что слюнтяй вроде тебя…

Рычание, раздавшееся за спиной, помешало Илье договорить. Он медленно обернулся. Перед ним стояла большая черно-белая собака и смотрела так, что сразу было ясно: она не из тех, кто весело уплетает собачий корм, как в рекламе по телику. Эта собака была из тех, чье любимое лакомство — выпускники седьмого класса, которые забрели к ней на ужин.

Паша похолодел от ужаса — а Илья уже подталкивал его в сторону рельсов. Неспешный перестук колес становился громче. Собака низко рычала и тоже отходила к рельсам.

— Это пастушья собака. Бордер-колли, — одними губами произнес Илья. — И, кажется, она решила, что мы пришли украсть овцу. Как только поезд подъедет, я — на него, а ты — как знаешь.

Паша перевел взгляд на жутковатую морду приближавшегося поезда.

— Ладно, — дрожащим голосом сказал он.

Собака припала к земле. Вот уж кто не промахнется!

— Раз, два… — одними губами начал Илья и пригнулся, как перед стометровкой.

— Три, — закончил Паша и ударил его под колено со всей силы, на какую был способен. Именно так его пинал под партой сам Илья. Пусть теперь на себе прочувствует.

Илья вскрикнул и схватился за ногу, а собака разразилась яростным, злобным лаем. Паша сжался. Пусть лучше эта псина прокусит ему руку, чем его останки будут отскребать от железнодорожных путей. От страха у него все внутри будто превратилось в желе, но он все же сообразил стянуть с плеча рюкзак и выставить перед собой. Если прыгнет, пусть раздерет сначала рюкзак. Вдруг ей этого хватит? А если нет… Паша шагнул вперед, чтобы оказаться на пути между собакой и Ильей. Так и быть, раненых надо защищать.

Раненый сидел на земле, держась за колено, и ругался такими словами, за которые учителя в школе трижды отводили его к директору. Паша крепче сжимал рюкзак и мысленно повторял собаке: «Ну давай подойди. Я тебе покажу!» Главное — не бояться.

Грохочущий поезд проехал мимо, собака вдруг перестала захлебываться лаем и затихла. Паша решил, что его способ дрессировки сработал, когда у него за спиной раздался низкий голос:

— Молодец, Максимилиан. На моей земле даже овцам запрещено сводить счеты с жизнью. А вот некоторые юные странники, кажется, соображают хуже парнокопытных.

Паша опустил рюкзак и обернулся. Он не представлял, как в таком пустынном месте можно подобраться незаметно, но неподалеку стоял здоровенный парень лет восемнадцати, с длинными светлыми волосами и в странной одежде: широкие холщовые штаны, кожаные сапоги и рубаха с поясом. На поясе висел нож. В настоящих ножнах.

Стук колес удалялся. Пес с непроизносимым именем подбежал к хозяину, и парень почесал его за ушами.

— Мне говорили, что на это пастбище овец нельзя выгонять, могут на рельсы выбежать, — спокойно продолжал парень. — А я сказал: Максимилиан никого туда не пустит. Он умный.

— Вы чего, ролевик? — тихо спросил Илья, с опаской косясь на нож.

— Нет. Я — лорд этой земли. Все, что вы тут видите, мое. С этого холма и до горизонта.

— В каком смысле?

— В прямом. Это моя земля. А теперь отвечайте, что вы на ней забыли.

 

Глава 8. Прекрасная Брунгильда

— Да мы из Краснодара, — начал Паша. По дороге у него было много времени, чтобы придумать убедительную ложь. — Были у друзей на даче. Мама нас еле отпустила так далеко. А обратно на поезде ехали: вышли на остановке мороженого купить, и поезд без нас ушел. Родителям боимся звонить, иначе в следующий раз никуда не отпустят. Денег на билет не было, так что решили пешком дойти до трассы, вдруг кто подбросит. И заблудились.

— А за поезд цепляться зачем хотели? — Парень вдруг заговорил нормально, будто вышел из роли. — Так, а родители-то вас не ищут?

— Мы маме написали, что задержимся на денек.

Парень задумчиво поправил нож на поясе.

— Вам нужен ночлег и помощь? — вдруг спросил он, и Паша неуверенно кивнул. — Вот что мы сделаем. Переночуете у нас, а утром поможете кое с чем — лишние руки тут всегда пригодятся. Мне завтра нужно в Ростов по делам. В уплату за труд я вас туда подброшу и куплю билеты на автобус до Краснодара. Идет? Тогда пошли. Максимилиан, собирай овец, — с этими словами парень развернулся и пошел прочь.

Пес тут же с лаем начал бегать вокруг стада, каждый раз делая все более узкие круги. Овцы начали стягиваться в одно место.

— Да он не в себе! Вдруг вообще маньяк? — шепотом спросил Илья.

Но Паша молча уходил. Ворча и прихрамывая, Илья потащился за ним.

Вскоре Паша понял, откуда парень так быстро появился: земля тут шла уступами, иногда за склоном холма даже не видно было следующего. Первое время они с Ильей шли за овцами — пес гнал их перед собой, ни одной не давая отбиться, — но потом любопытство победило и Паша догнал хозяина стада.

— Это правда все твое? — спросил он. Ему раньше не приходило в голову, что такие большие пространства могут кому-то принадлежать.

— Ага, — кивнул парень. Лицо у него было серьезное и добродушное, как у сказочного богатыря. — Мой отец всегда мечтал иметь ферму: овощи выращивать, животных разводить. Три года назад огромный участок земли купил, вот этот.

— Получается, лорд здесь все-таки он, — пошутил Паша.

— Нет. Он умер в прошлом году. Инфаркт, — сказал парень, щурясь на горизонт, туда, где солнце медленно опускалось за темную полоску леса. — Все советовали матери продать ферму, а я сказал — нет. Отец хотел, чтобы это стало делом для всей семьи, пусть так и будет. Я тут все свободное время, а через две недели окончу школу и насовсем останусь. Увидите, однажды весь район наши продукты есть будет.

— А костюм зачем?

— Фэнтези люблю. Я лорд, а это мои стада и земли.

Он посмотрел на Пашу с такой смущенной, кривой и невеселой улыбкой, что Паша понял: он не сумасшедший — просто придумал эту игру, чтобы было не так грустно торчать целыми днями среди бесконечных полей, когда отец умер, а все одноклассники веселятся и готовятся к выпускному.

— Отличный у тебя костюм, — сказал Паша. — И собака крутая. Сам тренировал?

— Ага, — парень улыбнулся шире и протянул ему свою огромную руку. — Кстати, я Крис.

— У тебя и в паспорте так написано?

— Нет. Что написано в моем паспорте, — страшная тайна, и, кто ее узнает, тому не поздоровится.

Через полчаса им начали попадаться распаханные участки, мелкие постройки, грядки. Потом они увидели старый деревянный дом, вокруг которого тянулись сараи, навесы, курятники, теплицы и груды досок.

— Добро пожаловать в мое поместье. Однажды оно затмит красотой все окрестные владения, — сказал Крис, загоняя овец в ограду. — Пойдемте, познакомлю вас со своей матерью, леди Ивейн.

— Может, хоть она тебе скажет, что ты выглядишь как чокнутый, — проворчал Илья себе под нос.

В доме все было деревянное, словно они и правда попали в фэнтези-книжку. Женщина с распущенными волосами, одетая в длинное платье, расставляла что-то на столе.

— Добро пожаловать домой, мой лорд. Вижу, ты привел гостей, — весело сказала она. — Откуда эти школьники пожаловали?

— Мам, «школьники» — это не в стиле.

— Прости, милый. Откуда эти благородные дети взялись? Ладно, разговоры потом. Вы явно проделали долгий путь, так что идите мойтесь, душ во дворе. А вашу одежду я постираю — ей это явно не повредит. Крис, дай им пока свою.

— Крис? — вытаращил глаза Илья, но Паша уже тащил его на улицу.

Душ оказался деревянной будкой с большим баллоном воды на крыше.

— Вода холодная, — произнес Паша, и это был не вопрос.

— Раз в неделю мы топим баню, — жизнерадостно сказал Крис. — А когда-нибудь я устрою душ в доме. Но вообще она слегка теплая — день был погожий. Кто первый?

— Он, — тут же сказал Илья, и Паше пришлось согласиться, чтобы не выглядеть слабаком.

Паша взял у Криса ворох одежды и полотенце, закрыл за собой дверь, постарался не смотреть на паука в углу и облился водой, изо всех сил стараясь не кричать.

— А геля для душа нет? Что за мыло такое странное? — дрожащим голосом спросил он Криса, который неподалеку гремел ведрами.

— Дегтярное! Традиции предков.

— Традиции предков? Может, тебе сделать это девизом своего поместья? — крикнул Паша, намыливаясь. — Будешь под таким брендом молоко продавать.

— Слушай, а это мысль! Или можно еще «Сила предков в каждом литре». Или, может, молоко для героев? Завтрак для мастеров? Пища лордов?

Паша с трудом заставил себя облиться водой еще раз, а потом надел то, что ему дал Крис: бесформенную рубаху и холщовые штаны, которые были велики ему размера на четыре. К счастью, вместе с одеждой Крис дал еще и веревку, так что, когда он вышел из душа, штаны с него хотя бы не падали.

— Иди, вода просто отличная! — крикнул Паша Илье, который сидел на скамейке и пытался погладить Максимилиана, но пес явно был на это не согласен. — Она, пожалуй, почти горячая.

Илья хмыкнул, глядя на его дурацкий наряд, зашел в душ и храбро открыл воду. Из душевой раздался пронзительный вопль. Паша мстительно улыбнулся.

Ужин оказался просто высший класс: жареная картошка с луком и хлеб с вареньем. Они с Ильей были такие голодные, что даже ничего не говорили — только ели: как они сюда попали, рассказал матери Крис, украсив историю такими цветистыми подробностями, каких Паша и сам бы не придумал. Крис то говорил, как все люди, то переходил на словечки вроде «удел», «путники» и «пристанище». Когда он отошел покормить Максимилиана, Илья спросил у леди Ивейн — свое настоящее имя она тоже не сказала:

— Вам не кажется, что он странный?

Паша от его бестактности чуть не подавился, но мать Криса только рассмеялась: Паша еще никогда не слышал, чтобы взрослые женщины так весело хохотали.

— Он не странный — просто ему так легче. А кому, если не родителям, делать так, чтобы детям было легче? Любое дело он превращает в приключение, и у него все получится. А если ему веселее, когда я в таком наряде, буду ходить так хоть всю жизнь.

Паша взглянул на Илью и прочел на его лице те же мысли, что бродили в его собственной голове. Фраза «Хорошо иметь такую маму» — вертелась на языке, но ее никто не произнес.

После ужина Крис с матерью долго обсуждали какую-то Брунгильду, но у Паши так слипались глаза, что он едва слушал. Понял только, что она болеет, и ей надо к врачу. Наверное, сестра или подружка Криса: похоже, красивые имена он раздал всем вокруг.

— Эй, — Крис потряс его за плечо. — Пошли, привяжу к деревьям ваши спальные места.

Это прозвучало зловеще, но оказалось, что он имел в виду обычные гамаки.

— Лишних кроватей у нас в доме нет, вы уж извините, — Крис покачался в обоих гамаках, проверяя, крепко ли они привязаны. — Но я и сам иногда в гамаке сплю: ночи сейчас теплые — красота!

Он натаскал из дома подушек и спальных мешков, разложил их по гамакам.

— Доброй ночи, юные странники. Дайте отдых своим утомленным костям, а утром я вас разбужу и посмотрим, на что вы способны, — Крис улыбнулся во весь рот и ушел в дом.

Ночь и правда была теплая, а небо — ясное, темно-синее. Паша раскачивал гамак, отталкиваясь ногой от земли, и смотрел вверх. Он никогда не видел таких огромных звезд — они были как на картине Ван Гога, украшавшей майку Ильи. Паша повернул голову, чтоб сказать об этом, но Илья уже спал.

И тут Паша кое-что вспомнил. Он выбрался из гамака, подкрался к телефону Ильи, лежавшему на скамейке, и проверил сообщения. Телефон стоял на беззвучном режиме, но Паша весь день слышал, как он вибрирует у Ильи в кармане.

Пропущенных вызовов были десятки, сообщений — семь. Паша знал, что читать чужие письма плохо, но тут его будто подталкивали.

Пять сообщений было от мамы, во всех одно и то же: пожалуйста, напиши мне, я волнуюсь, где ты и когда вернешься. Илья ответил дважды и оба раза написал: «Все ок».

Два послания были от какой-то Лены — наверное, от сестры: «ТЫ УРОД» и «Ненавижу тебя». На них Илья не ответил.

Для начала Паша написал матери Ильи: «Прости, что заставил волноваться, у меня все хорошо — просто другу очень нужна помощь, и я не могу сейчас уехать. Все правда в порядке! Напишу тебе, когда поеду обратно. Пожалуйста, не волнуйся. Обнимаю».

Потом ответил сестре: «Лен, я в норме. Присмотри за мамой. Я скоро вернусь».

Он отправил оба сообщения и удалил их из отправленных, чтобы Илья не нашел. Потом залез обратно в гамак и уже собирался заснуть, но тут над ухом у него зазвенел комар. Паша долго отмахивался, а тот упорно возвращался, будто поставил себе задачу не дать ему заснуть. Потом комар, кажется, позвал своих родичей: теперь они зудели хором. Паша застонал, выполз из гамака и, зажав спальник под мышкой, тихо пробрался в дом.

Там было не заперто, и он понял почему, когда в прихожей споткнулся о Максимилиана. Тот поднял голову и заворчал: дальше, мол, не ходи. Но усталость победила даже страх перед собаками. Повторяя себе, что Максимилиан — умная и добрая собачка, которая умеет пасти овец, Паша уложил спальник перед дверью и растянулся на нем. Максимилиан недоуменно ткнул его носом, но потом, очевидно, решил, что все в порядке, прижался к нему боком и затих. Пес мерно, уютно дышал, бок у него был пушистый и теплый, и Паша сам не заметил, как уснул.

Разбудил его богатырский тычок в плечо.

— Что случилось? — перепуганно забормотал он.

— Уже четыре, — сказал Крис.

— Чего четыре?

— Часа. Пора начинать.

Паша кое-как оторвал себя от пола и побрел в душ умываться. С вечера вода из холодной превратилась в ледяную, но сейчас это было даже хорошо: он еще никогда не вставал раньше семи. А вот солнце, как ни странно, уже встало. Паша понятия не имел, что рассвет бывает так рано.

За столом они сидели втроем: леди Ивейн, кажется, встала еще раньше и теперь громыхала чем-то на улице. Они ели творог с хлебом, Крис болтал про то, где он однажды построит конюшню, где — пекарню, а где прибьет герб. Илья вообще не открывал глаза: просто сидел, уткнувшись носом в кружку, и медленно всасывал сладкий чай. На нем не было заметно ни одного комариного укуса, а Паша обнаружил, что весь чешется, с ног до головы.

— А, это блохи, — невозмутимо объяснил Крис. Он даже в четыре утра выглядел бодрым. — От Максимилиана. Ты же рядом с ним лежал. Не чеши, скоро пройдет. Так, смотрите: поможете нам часиков пять — и едем в Ростов. Надевайте резиновые сапоги, начнем с прополки.

Они вышли на улицу и долго шагали мимо сараев, в которых квохтали и хрюкали проснувшиеся птицы и животные. Остановились перед распаханными грядками: земля тут будто застыла мелкими аккуратными волнами.

— Вот эти ростки — картошка. Вот эти — сорняки. Выдираете сорняки и не наступаете на грядки — нет ничего проще.

— Сколько грядок полоть? — мрачно спросил Илья.

— Все, — сказал Крис и умчался.

Они посмотрели друг на друга.

— Если не сделаем, что сказано, — он не купит нам билеты в Краснодар. Тебе же туда надо?

Илья нехотя кивнул.

— Ладно, умник, — проворчал он. — Только чтобы поскорее избавиться от твоей компании.

Он встал на колени между грядками и начал выдирать мелкие ростки. Глаза у него по-прежнему были почти закрыты, и Паша хотел сказать, чтобы Илья смотрел внимательнее, что делает, но потом махнул рукой: он же из Краснодара, а там небось получше него в прополке разбираются. Паша еще раз разглядел образцы картошки и сорняка, которые показал Крис, и приступил к делу.

Вскоре Илья уполз далеко вперед, а Паша долго разглядывал каждый росток, прежде чем вырвать, так что получалось медленно. Минут через пятнадцать он решил проверить, как у Ильи получается развить такую скорость, и понял, что в половине случаев тот просто выдирал все подряд.

— Ты чего? — зашипел Паша. — Кто так делает!

— Если тебе не лень этим заниматься, давай сам, — буркнул Илья и со стоном распрямил затекшую спину.

— И займусь. Знаешь что? Постой лучше там, — Паша быстро отобрал из вырванных ростков те, которые не были сорняками, и аккуратно посадил их обратно, надеясь, что сделал все правильно.

Он повел затекшими плечами и пополз вдоль грядок дальше.

— Ну, не буду мешать, — совсем проснувшимся голосом сказал Илья и притих.

Когда Паша про него опять вспомнил и с трудом разогнул шею, чтобы взглянуть, чем он занят, Илья подкрадывался к гусю, который бродил неподалеку, и, протянув в его сторону палец, бормотал: «Иди сюда, толстяк! Боишься?» Когда Паша поднял голову в следующий раз, гусь несся за Ильей вдоль грядок, раскинув крылья и громко шипя. В конце концов Илья залез на груду досок и там остался.

Гусь издал разочарованный вопль и бросился на поиски новой жертвы. Через пять минут Паша тоже сидел на груде досок, а гусь издавал пронзительные крики, которые должны были сообщить хозяевам, что враги побеждены.

— Как вы ухитрились его разозлить? — спросил Крис, прибежавший на шум с двумя ведрами в руках.

— Да он на нас сам бросился! — с жаром крикнул Илья, выше поджимая ноги: гусь норовил ущипнуть его за кроссовки. — Выскочил неизвестно откуда и напал!

— Ладно, — рассмеялся Крис. — Я понял. Прополки с вас хватит. Пойдемте, дрова поможете складывать.

— О, это круто. А поколоть самому можно?

— Нельзя. Смотрите, вот куча дров, которые я вчера наколол. Их надо аккуратно сложить сюда, в поленницу. Справитесь?

— А то, — хмыкнул Илья.

Паша начал таскать поленья и складывать так же, как были сложены остальные: подгоняя друг к другу, чтобы они занимали меньше места. Это было как задача по геометрии. Илья впихивал поленья куда попало. Паша терпел минут десять, а потом не выдержал:

— Слушай, давай разделимся. Ты будешь таскать сюда деревяшки, а я буду их складывать.

— Не буду я тебе поленья подносить, — оскорбился Илья. — Ты что, типа главный?

Последние слова потонули в грохоте: часть поленницы, которую складывал Илья, расползлась и рухнула, распугав бродивших вокруг кур.

— Значит, так, — твердо сказал Паша, глядя на остатки поленницы. — Ты садишься вот сюда. А я сейчас быстро все сложу, пока никто не увидел.

Он вытер лоб и начал быстро укладывать поленья обратно. Геометрия и тут пригодилась: Паша быстро понял, что вниз надо класть самые длинные и ровные деревяшки, и это так его увлекло, что он не заметил, как Илья опять куда-то пропал.

К тому времени, когда было уложено последнее полено, солнце сияло в полную силу — Паша и не заметил, что прошло так много времени. Спина была мокрая, и во всем теле плавала незнакомая, ломящая, почти приятная усталость. Он отправился на поиски Ильи и обнаружил его за углом ближайшего сарая: тот спал, подложив под голову мешок с опилками.

Криса они нашли быстро: он сидел посреди двора и каким-то смешным аппаратом доил огромную корову. Та задумчиво обмахивалась хвостом и моргала, отгоняя мошек. Паша в жизни не видел коров так близко и пару минут просто стоял, уставившись на нее.

— Странно, — сказал он наконец. — Если корове надо все время отгонять насекомых, почему у нее такой тощий хвост? Был бы пышный, она бы лучше отмахивалась.

— А они, когда вместе пасутся, мошек друг от друга отгоняют. В любой работе главное — хорошая команда. Ну как поленница?

— Отлично! — сказал Илья. — Лучшая поленница в истории.

Крис выключил аппарат, отсоединил от вымени трубки и потрепал корову по шее.

— Ну и отлично. Я пошел молоко пастеризовать, а вы пока займитесь вот чем. Видите синие баки? В них коровяк — настой навоза для подкормки растений. А вон там стоят две лейки. Набираете по половине лейки коровяка, добавляете столько же воды из колонки и поливаете те посадки. Только не сверху лейте, а на бороздки между грядками.

Илья открыл было рот, чтобы возразить, но Паша ткнул его локтем в бок. Это как в школе — даже если задание не нравится, все равно придется его сделать, если хочешь хорошую оценку.

На грядках, которые показал Крис, растения были уже довольно большие, и Паша вдруг понял, что три года изучал биологию, но понятия не имеет, что это такое. Стараясь не дышать, он начерпал в лейку коровяка, развел водой, дотащил тяжелую лейку до грядки и начал аккуратно поливать. Вскоре поблизости раздался вопль Ильи: вопреки всякой логике, он поливал борозду перед собой, а не за собой и в конце концов поскользнулся на глинистой, залитой навозом земле и растянулся вместе с лейкой.

— Я больше не могу, — сообщил он, вставая. — Мне срочно надо помыться.

И ушел. Паша поливал грядки, пока не вернулся Крис — вместе с мытым и переодетым Ильей — и не сказал:

— У меня для вас еще одно задание — и поехали. Я повезу Брунгильду к врачу, но прежде ее надо постричь.

Паша сразу представил себе маленькую девочку с волосами по пояс, которой зачем-то надо их отстричь, и сказал:

— Может, лучше к парикмахеру?

— Сами справимся, — хмыкнул Крис и завел их в небольшой сарай. Там в одиночестве стояла небольшая белая овца. — Познакомьтесь. Прекрасная Брунгильда.

— Вы что, из-за одной овцы в Ростов едете? — не поверил Илья.

— Конечно. Она же у нас породистая, ценная, а хороших ветеринаров поблизости нет. Доктор будет ей живот прощупывать, но для этого ее надо постричь. Не лягнет, не бойтесь. Такой смирной овцы свет еще не видел, и стричься любит. Машинка включается так. Порезаться ей невозможно, так что — вперед!

Он положил овцу на бок — та при этом не издала ни звука — и протянул машинку Паше. Тот, еле дыша от страха, на пробу провел по боку овцы. Это оказалось и правда несложно: полоска шерсти упала на сено, а под ней показалась розовая кожа, гладкая, как у малышей. Овца лежала, прикрыв глаза.

Крис ушел, и Паша принялся сосредоточенно стричь. Минут через пять Илья сказал:

— Ты долго стрижешь. Дай теперь мне.

Паша протянул ему машинку и сел у стены. Он не возражал: так устал за утро, что отдохнуть не мешало. Машинка убаюкивающе шумела, и глаза у него сами собой закрылись, а открылись, когда в сарае хлопнула дверь. Паша вскинулся, сел и вместе с Крисом уставился на то, что получилось у Ильи.

Тот даже умудрился перевернуть овцу на другой бок и постричь ее с обеих сторон — но, видимо, делал это так быстро, что шерсть теперь торчала на ней мелкими клочками и полосками. Большую часть времени он явно потратил на другое.

— Класс, да? — гордо сказал Илья, выключил машинку и, обхватив овцу, поставил ее на ноги.

Голову он ей постриг не полностью: выбрил виски и затылок, а на лбу оставил пышную кудрявую челку, которая лихо покачивалась при каждом движении. Но этого ему показалось мало, и он грязью — видимо, зачерпнутой на улице — нарисовал ей маленькие усики, закрученные вверх.

— Это типа овца для лорда. Крутая, — объявил Илья, вытирая вспотевший лоб.

Крис продержался пару секунд. Потом прислонился к двери и захохотал так, что овца невозмутимо развернулась и ушла на улицу.

— Ну вы и клоуны, — вытирая глаза, сказал он. — Пусть мать посмотрит.

Леди Ивейн, увидев овцу, прижала к лицу рукав, села на скамейку и затряслась так, что Паша сначала решил, будто она рыдает, но потом понял — хохочет.

— Вам ехать пора, — всхлипывая, сказала она. — Достригать некогда, вези так. Готова поспорить, такой пациентки Евгений Викторович еще не видел.

Когда Паша с содроганием вымылся холодной водой, он заметил, что на стенке душевой весит его одежда — теперь совершенно чистая.

— Как она так быстро высохла? — спросил он, когда леди Ивейн позвала их за стол.

— У нас сушилка есть. Мы все-таки не в Средневековье.

— Но сушилка замаскирована деревянной дверцей, чтобы никто не догадался, — сообщил Крис, вгрызаясь в бутерброд с белым домашним сыром.

— Ты на машине едешь? А кто поведет, твоя мама? — осторожно спросил Паша, дуя на куриный суп.

Крис рассмеялся своим богатырским смехом:

— Не, я поведу. Права три дня назад получил. Будете моими первыми пассажирами.

Паша едва не подавился.

Брунгильду Крис по откидному трапу завел в небольшой прицеп — видимо специальный, для животных, а сам сел за руль пыльного «форда».

— Мы, пожалуй, назад, — сказал Паша. Он где-то читал, что при авариях пассажирам на заднем сиденье достается меньше.

Он с трудом подавил желание улечься на пол, сел и пристегнулся ремнем.

— Первый раз вижу человека, который пристегивается даже на заднем сиденье. Молодец! — похвалил Крис. — Так, что мне надо сделать? Тоже пристегнуться. Завести машину. А, я забыл снять ее с ручного тормоза. Теперь надо включить фары.

— Позвони мне, как доедешь, чтобы я не волновалась, — строго сказала леди Ивейн, просунула голову в машину и поцеловала Криса в щеку.

— Конечно, мам. Я отправлю тебе послание с голубиной почтой, когда достигну цели своего похода.

Она по очереди открыла задние двери и обняла сначала Пашу, потом Илью.

— Хорошие вы ребята, — сказала она. — Приезжайте к нам еще, ладно?

Паша кивнул: он был так растроган, что даже сказать ничего не мог. По его мнению, за такую работу их стоило бы выгнать взашей.

— Я, кстати, группу на Фейсбуке сделал, добавляйтесь — будет скидка на продукты, — Крис вытащил из кармана две визитки и вручил им. — Ладно, поехали.

От этих слов Паша сжался, но Крис оказался самым осторожным водителем в истории. Когда они выехали на большую дорогу, он ехал в три раза медленнее, чем все вокруг.

— Не волнуйся так, — посоветовал Паша. — Ты отлично ведешь.

— Зато овцу не растрясу, — пробормотал Крис сквозь сжатые зубы. — У нее там, в прицепе, небось стресс.

— Слушай, я вот о чем подумал, — сказал Паша, чтобы его отвлечь. Они ехали по тихой сельской дороге, а Крис выглядел так, будто его преследовала полиция всего мира. — Я летом на курсы веб-дизайна буду ходить. Когда научусь, хочешь, сделаю тебе сайт, чтобы ты продукты мог местным и через Интернет продавать?

— А это идея, — Крис оживился. Паше ужасно нравилось, что он говорит с ним на равных, будто не помнит, что старше года на четыре. — Надо только название для фирмы придумать.

— Осторожный фермер.

— Сила земли.

— Еда воинов.

— Стильные овцы.

Они перебирали варианты до самого выезда на трассу. К этому моменту Крис осмелел настолько, что прибавил скорость до восьмидесяти километров, и теперь ему хотя бы не сигналили все машины, ехавшие позади.

— Еле тащимся, — ворчал Илья. — Так я в Краснодар до темноты не успею.

Но Илья ошибся: через два часа они уже въехали в Ростов.

— Как ты автовокзал найдешь? По звездам? — спросил Илья.

— Нет, почему? — удивился Крис. — Навигатор включу.

Он притормозил на обочине, вытащил из кармана смартфон и начал вбивать маршрут. Только теперь, увидев, как странно Крис смотрится с телефоном, Паша заметил, что он одет как вчера — только нож с пояса снял.

— Ты так и на вокзал пойдешь? — спросил он.

— Ну да. А что? Я везде так хожу. Это мой стиль, пусть привыкают, — хмыкнул Крис и тронулся с места.

Когда они припарковались перед автовокзалом, Паша готов был поспорить, что их машина — единственная, в прицепе которой сидит овца. Ростов выглядел самым обыкновенным большим городом, как Москва, но гораздо жарче.

Пока Крис покупал в кассе два билета до Краснодара, все на него смотрели, но никто ничего не сказал. Паша был уверен: это из-за его широких плеч и больших кулаков. Иногда совсем неплохо быть сильным.

— Вот, провиант от леди Ивейн. В дорогу, — Крис вручил им пакет, из которого вкусно пахло свежим хлебом. — Пусть вам сопутствует удача. А мне не терпится посмотреть на лицо лекаря, когда он узрит Брунгильду.

Он даже не дослушал все Пашины благодарности: хлопнул его и Илью по плечу, махнул рукой и зашагал к машине — будто они увидятся завтра.

— Все-таки он чудной, — пробормотал Илья, и Паша быстрее зашагал к зданию вокзала, чтобы Илья не увидел его лицо. Он ненавидел прощаться с людьми навсегда.

Автобус подошел через час: удобный, с кондиционером, в таком выдержать пять часов вполне возможно. Паша уснул сразу, как только они тронулись, а проснулся от хруста и шороха. Он потер глаза и увидел, что Илья с аппетитом жует бутерброд.

Электронные часы над водительским сиденьем показывали половину третьего — значит, прошло четыре с половиной часа, и они уже почти на месте.

Он взял свой бутерброд и уставился в окно.

— Хорошо, что мы скоро расстанемся, умник, — с набитым ртом проговорил Илья. — Выходим из автобуса, и каждый идет своей дорогой, ясно?

Паша кивнул. От Краснодара до Уч-Дере еще километров триста. Он понятия не имел, как проделает этот путь без денег, и не хотел сейчас об этом думать. Но Илья не унимался:

— А весело было! Кому рассказать, что я от Москвы до Краснодара сам доехал, не поверят. Надеюсь, моя мама полицию еще не вызвала. Час назад эсэмэску мне прислала: «Помоги другу и возвращайся, я тебя очень жду». Представляешь? Реально купилась на историю про то, что я на дачу поехал.

Паша дернул плечом и прислонился лбом к стеклу. Небо за окном было затянуто серыми тучами, и, наверное, от этого ему было тревожно, словно невидимый комар продолжал ныть над ухом.

— Тебе повезло: мать не написала ни разу, да? Мне бы так! Здорово, когда предкам нет дела, чем ты занят.

— Не очень здорово, — сказал женский голос откуда-то сзади.

Паша обернулся и замер. Прямо за ними сидела женщина в полицейской форме: он проспал, когда она зашла в автобус. Судя по выражению лица Ильи, он тоже понятия не имел, что она там.

— Из дома, значит, сбежали? — холодно спросила она. — И уверены, что родителям дела нет? Ну я это проверю. Как только доедем до города, идете со мной в участок. Может, вы уже в розыске. А если нет, выясним, откуда вы такие храбрые.

Паша сжал зубы. Когда автобус остановится, нужно делать ноги. Они успеют выскочить первыми. Но женщина будто прочла их мысли, встала во весь свой немалый рост и громко сказала:

— Граждане пассажиры! Посмотрите внимательно на этих детей. Они сбежали из дома. На автовокзале они наверняка попытаются от меня скрыться — хватайте их. Они сюда из Москвы добежали. Можете себе представить, что сейчас с их родителями?

По автобусу прокатился рокот. Теперь все смотрели на них, и Паша похолодел. У них нет ни единого шанса проскользнуть между стольких людей, которые жаждут их остановить. Со всех сторон неслись осуждающие, возмущенные голоса. Паша подумал: «А что, если они правы? Что, если моя поездка — глупость, а я сам — просто непослушный сбежавший ребенок?» Отец давно дома и в ужасе от того, что Паша пропал. Его уже ищет московская полиция, учителя, одноклассники, даже мамины родственники, которых он семь лет не видел. Теперь отец рассказал им, что Паша неизвестно где, и они тоже ждут, когда он объявится. Паша вытащил из кармана телефон и включил. Сейчас на нем окажутся десятки вызовов и десятки сообщений.

Телефон включился. Ни одного вызова не было.

Значит, то, что говорил «Мудрец_05», — не выдумка. С отцом что-то случилось, а он теперь не узнает, что именно. Его походу конец.

Можно попытаться сбежать по дороге в участок. Но женщина уже запомнила их в лицо и наверняка найдет способ поймать. Сбежать от человека в форме — это не то же самое, что сбежать от Моржа или от старшеклассников из Россоши.

Голоса вокруг становились все громче, люди вытягивали шеи, чтобы посмотреть на них, и Паше захотелось провалиться сквозь землю, только бы ничего не слышать.

На секунду показалось, что его желание исполнилось: вдруг все затихли, а потом что-то пронзительно звякнуло в воздухе, будто тысяча стекол разлетелись на куски, и Паша врезался головой во что-то невыносимо твердое. Он даже не сразу узнал спинку предыдущего сиденья, вообще не понял, что произошло. Все мысли будто тоже рассыпались. Мир резко дернулся вправо, и за секунду до того, как его голова столкнулась с окном, Паша успел понять: что-то случилось с автобусом — что-то плохое.

По-настоящему плохое.

 

Глава 9. Все цвета радуги

Звуки обрушились на него разом: визг тормозов, крики, стук падающих вещей. Потом все вокруг вздрогнуло, будто атомы, из которых состоит воздух, на секунду сдвинулись и опять встали на место. Паша зажмурился. Нос забивал едкий запах гари. Ему не хотелось открывать глаза и смотреть по сторонам, он знал, что не увидит ничего хорошего, но будто какой-то голос твердил ему: вставай, надо бежать, уходить отсюда. И он с трудом выпрямил спину. Люди толкались у двери, отпихивая друг друга и спотыкаясь о вещи, упавшие с полок. Илья сидел, обхватив себя за локти, и явно не собирался двигаться. Паша трясущимися руками расстегнул свой ремень, потом ремень Ильи, схватил его за руку и потащил за собой. Тот покорно встал, перехватив его ладонь с такой силой, будто решил сломать ему пальцы.

Когда они наконец вывалились через узкую дверь на асфальт, Пашу затрясло от облегчения, но потом он понял: здесь запах еще сильнее: острый, жаркий и странно знакомый. Паша посмотрел вниз. Он стоял в луже сине-зеленой краски — так вот чем пахло. Женщина в полицейской форме отняла от уха телефон и рявкнула: «Через десять минут будут. Все отходите, может еще раз рвануть», — и люди бросились по заросшей травой обочине прочь, каждую секунду оглядываясь. Они смотрели не на автобус. Повернув голову, Паша наконец увидел.

Рядом с автобусом, покосившись на один бок, стоял грузовик. Точнее, то, что от него осталось: кузов горел, кабина водителя справа была смята в гармошку. А по асфальту текла краска, разноцветные лужи перетекали друг в друга, и мелкие стекла в них весело блестели на солнце. Впереди дорога была совершенно пуста: автобус, грузовик и лужи краски полностью загородили путь. Позади уже собрались машины, водители выходили и что-то кричали, но Паша не слышал — в ушах стоял высокий, пронзительный звон. Он уставился на надпись, которую еще можно было различить на полыхающем кузове: «Краски „Цвет Солнца“».

«…Мне завтра к четырем надо быть в Краснодаре, у дочки выступление по гимнастике». Они ведь были на той же трассе Москва — Дон. Той самой, по которой водитель грузовика спешил к дочке. Ему, наверное, показалось, что автобус перед ним едет слишком медленно, а он уже очень хотел спать, и выпил слишком много кофе, и ехал слишком быстро. Неправильно рассчитал скорость, рано начал поворачивать обратно на свою полосу — и врезался в бок автобуса.

Масляная краска хорошо горит. Особенно когда смешивается с бензином.

Паша шагнул вперед, потом сделал еще один шаг, и еще — от потрясения он не мог остановиться, хотел проверить, убедиться, что это тот самый человек. Краска была очень горячей, жгла ноги, кроссовки пропитались насквозь, и он подумал: хорошо, что ее оставалось мало. Наверное, водитель успел развезти почти все банки. Крики за спиной стали громче, но он продолжал идти, медленно передвигая ноги в вязком разноцветном месиве.

Ближе к грузовику запах гари стал невыносимым, будто царапал легкие. Водитель успел выбраться из кабины, а потом явно потерял сознание и теперь неподвижно лежал лицом вниз, прямо в луже краски. Кепка все еще была на нем. Значит, это все-таки он, можно идти назад, но Паша встал как вкопанный. Из школьного курса по оказанию первой помощи он помнил: пострадавших нельзя трогать, пока не приехала скорая. Та женщина сказала — десять минут. Этот человек упал лицом в горячую краску, и если пролежит так еще десять минут, никакая скорая ему не понадобится. А может, и уже не нужна.

Паша схватил водителя под мышки и попытался оторвать от земли. Ему хотелось кричать от страха — горящий кузов был совсем близко, обдавал жаром лицо, — но он лишь сипло дышал. Паша сделал пробный шаг назад, потому что не мог заставить себя бросить водителя обратно в краску, и засеменил спиной вперед, с трудом таща тело за собой. Руки у водителя болтались, как у плюшевой игрушки в человеческий рост. Он был с головы до ног в краске, и Паша старался на него не смотреть, тянул и тянул — даже не знал, что способен оторвать такой вес от земли. Грузовик горел все ярче, что-то трещало у него внутри, и волны жара прокатывались по воздуху. Десять шагов, пятнадцать, двадцать… Когда ему уже казалось, что разукрашенный асфальт никогда не кончится, под ногами оказалась трава.

Он уронил на нее водителя и упал сам. Люди из автобуса отбежали совсем далеко и стояли, тесно сгрудившись. А у него не было сил, чтобы идти к ним, он не мог дышать. «Надо просто полежать немного, и все пройдет», — сказал он себе. Эта мысль его успокоила, а воздух становился все жарче, распространяя убаюкивающее, почти приятное тепло. Паша проснулся от того, что его положили на спину и приложили к лицу что-то холодное, зажавшее нос и рот. Наверное, Морж снова затащил его к себе в машину и хочет усыпить. Морж нашел его и везде найдет, как бы быстро он ни бежал. Паша задергался, вырываясь, кто-то крикнул: «Да держите его! Голову держите!» Шею ему кольнуло чем-то острым, и он закрыл глаза.

Когда он открыл их снова, мир больше не горел — только на высоком потолке сияли длинные белые лампы. Вокруг раздавались шаги и голоса, но никто больше не кричал. Был еще один звук: рядом, чавкая и хлюпая, ели что-то, по звукам похожее на пирожок с жидкой начинкой.

Он лежал около стены в широком коридоре, на койке с железными бортами. К лицу прижималось что-то холодное и гудящее. Илья сидел рядом на табуретке и ел. Точно — пирог с вареньем. Увидев, что он повернул голову, Илья перестал жевать и как ни в чем не бывало сказал:

— Угостили. Тут все уже про аварию слышали. Как видят ребенка, воняющего дымом, тут же начинают кормить и вопросы задавать. У меня одних конфет полные карманы.

Паша медленно моргал, глядя на него, а Илья, вытерев рот рукавом, серьезно добавил:

— Та женщина, ну полицейский, тоже здесь. Велела мне родителям звонить, своим и твоим, а я сказал — подождем, пока очухается. Лучше родителям сразу хорошие новости говорить, типа все о’кей, можно не волноваться. Короче, звони. Твой телефон я подобрал.

Он протянул телефон, и Паша понял: его мобильный все это время был включен, а значит… Он стянул маску, вдохнул сам — в груди побаливало, но на дороге было гораздо хуже. Паша нетвердо поднялся на ноги, огляделся и, выбрав направление, медленно двинулся вдоль стены.

— Эй, ты куда? — крикнул Илья ему вслед. — Они даже рентген тебе еще не сделали!

Паша добрел до окна в конце коридора и выглянул. К счастью, другое искать не пришлось — из него был виден центральный вход. Паша сразу нашел то, что искал: в сквере перед больницей сидел Морж.

— Они тут сами не знают, чего хотят: то ли надрать тебе уши, то ли вручить медаль, — сказал Илья у него за плечом. — Тот мужик помер бы, если бы ты его не вытащил. Он в реанимации, но врач сказал, что выкарабкается.

Паша молча ткнул пальцем в окно, и Илья, посмотрев в указанном направлении, поперхнулся:

— Откуда он тут взялся? Он что, реально ясновидящий?

— Надо уходить.

— Что?! — Илья повернул его к себе. — Слышь, Супермен, ты легко отделался, но у тебя отравление угарным газом. И неизвестно что еще. Ты долбанулся? Я сейчас позову медсестру.

— Если бы у меня были сломаны кости, я бы это почувствовал, — хрипло сказал Паша. — А горло пройдет. Я ухожу, ты как хочешь.

— Не пойдешь ты никуда, — Илья встал поперек дороги. — Да что с тобой? Хватит, доигрались. Тебе надо матери позвонить, пусть забирает. Посмотри на себя, ты же…

— Она умерла.

— Что ты несешь?

— Она умерла. Давно. Болела, — голос звякнул, разломив предложение на куски.

Илья коротко, неуверенно рассмеялся, а потом резко перестал. До него дошло, что Паша не шутит.

— Чего ты раньше не сказал?

— Я говорил. Ты не слушал. Ее родственники где-то далеко, папа с ними не общается. А у него родителей давно нет. Больше никого, ясно? Только он и я. Если я его не найду, меня, наверное, отправят в детдом. Поэтому я иду дальше. И найду его, понятно? Я знаю, что найду, — просипел он и зашагал по коридору.

Илья пару секунд стоял на месте, а потом Паша услышал за спиной торопливые шаги.

— Тут есть запасной выход, я на первом этаже видел, — странным голосом сказал Илья. — Если не хочешь Моржу на глаза попасться, тебе туда. Пошли!

Они молча дошли до конца коридора, и тут Паша остановился. Он увидел девочек с фотографий в кабине грузовика. Они и какая-то женщина сидели рядом с аппаратом, продающим еду, и сжимали в руках пакетики с соком, но не пили — потому что ревели в голос. Женщина, сидевшая между ними, обнимала их двумя руками, прижималась головой к их волосам и что-то говорила. Паша взглянул на часы в телефоне: четыре двадцать — оказывается, совсем мало времени прошло. И выключил его. Значит, девочка не пошла на соревнование по гимнастике.

Потом женщина подняла голову, и они случайно встретились взглядом. Паша сразу понял: она его узнала. Наверное, потому, что он был весь в краске.

Она смотрела на него так, как смотрят только матери, будто любит его. Паша боялся, что, если она подойдет, он сядет на пол, разрыдается и будет плакать, пока у него не разорвется сердце. Отец всегда ему говорил: не плачь на людях, мужчины так не делают. У него вдруг появилось странное ощущение, что если он сейчас нарушит запрет отца, то не сможет его найти. Женщина встала и шагнула к нему. Паша коротко, через силу улыбнулся ей — и бросился вниз по лестнице.

Минуту спустя они с Ильей стояли на заднем дворе больницы и вдыхали теплый, пахнущий незнакомыми цветами воздух.

— А где мы вообще? — запоздало спросил Паша.

Илья криво усмехнулся:

— Добро пожаловать в Краснодар. Ладно, пошли, пока твой друг нас и тут не нашел.

Они вышли за ворота, несколько раз свернули. Потом, в сквере, заросшем огромными разлапистыми деревьями, Илья остановился:

— Слушай, как ты собираешься дальше ехать? Денег нет, а в таком виде точно ничего не заработаешь, — тут Паша был с ним согласен: он чувствовал краску даже в волосах. — В общем, у меня предложение. Тебе нужны шмотки, билет на поезд и поспать. Поэтому сейчас ты идешь со мной.

Тут Паша наконец вспомнил: Илья ведь именно сюда рвался, а он даже не задумался почему.

— Что ты тут забыл? — спросил он.

Илья засунул руки в карманы так глубоко, словно хотел их порвать, и сказал то, что Паша меньше всего ожидал услышать:

— Отца, — Илья коротко, невесело рассмеялся и вдруг прибавил: — Знаешь, там, на дороге, все думали, что вы с мужиком оба коньки отбросили. Но никто не подошел. Все боялись, что грузовик еще раз бабахнет. Он и бабахнул, но не сильно. Я хотел подойти, но меня не пустили. В общем, это было круто. Когда ты его вытащил. Просто хотел сказать. Я, кстати, твой рюкзак прихватил, — он подтянул лямки на плечах. — Сложил туда всю еду, какую мне в больничке дали. В дороге не проголодаешься. Ладно, пошли, чего встал? — И он зашагал вперед.

Шли они минут двадцать и в конце концов остановились перед обшарпанной пятиэтажкой.

— Полтора месяца назад уехали, а как будто сто лет прошло, — задумчиво сказал Илья, набирая код на входной двери. Они поднялись на третий этаж по затхлой лестнице, вдоль которой висели разбитые почтовые ящики, и остановились перед дверью с номером 12. Илья протянул руку к звонку — и опустил.

— В общем, дело было так, — фальшиво бодрым голосом начал он, не глядя на Пашу. — Короче, они расстались. С мамой. Отец последний год странный какой-то был и домой редко приходил. Они с матерью ругались все время, но тихо. Мы с Ленкой ее спрашивали, а она не говорила из-за чего. Однажды они совсем разругались, мама наши вещи собрала, вытолкала нас из квартиры и на поезд посадила, в Москву.

Илья начал ковырять краску на стене. Паша уже открыл рот, чтобы велеть ему не портить стены, но закрыл его обратно.

— Она все плакала, плакала, ну и, короче, оказалось, что мы в Москве теперь будем жить, у ее сестры, тетки нашей. А меня кто-нибудь спросил? У меня тут друзья. И футбольная секция. Мы с отцом всегда ладили. В Москве — жуть. В школе все на меня смотрят как на придурка, домой вообще идти не хочется: у тети Светы — своя семья, и муж ее не в восторге, что мы у них поселились. Втроем в одной комнате живем. Короче, не хочу.

Под стеной к этому моменту все было усыпано хлопьями сухой краски, но Паша не обращал на это внимания. Он понял, почему Илья целыми вечерами долбил мячом по трансформаторной будке, вместо того чтобы идти домой.

— Он же с матерью поссорился, а не со мной. У меня тут своя комната, я ему мешать не буду. В школу на будущий год пусть обратно сюда переведут.

— Сейчас он, наверное, на работе, — тихо сказал Паша.

— Не, вряд ли. Он спец по укладке плиток, а когда заказов на ремонт нет — дома. Переночуешь у нас и завтра поедешь.

— А по телефону ты его спрашивал, можно тебе приехать?

— Да он не звонит. Сказал, что поговорим, когда все успокоится. И вообще, с какой стати я должен спрашивать? — вспыхнул Илья. — Это мой дом. Не выгонит же он меня.

Злость, кажется, придала ему сил, и он решительно нажал на кнопку звонка.

В глубине квартиры раздалась пронзительная трель. Потом послышались шаги, и дверь открыла молодая женщина в пестром платье.

— Вы кто такие? — резко спросила она. Потом всмотрелась в Илью, и на ее лице проступила глубокая, искренняя неприязнь. — Дима, к тебе! — крикнула она, заходя в квартиру, а потом прибавила совсем тихо, Паша едва расслышал: — Сынок твой, я по фотке узнала. С каким-то грязным дружком.

Через минуту место в дверном проеме занял невысокий лысоватый мужчина. Сказать, что при виде Ильи его лицо засияло счастьем, было бы большим преувеличением. Паше захотелось развернуться и сбежать, но он не двинулся с места. А мужчина вдруг скользнул мимо них, подошел к перилам и глянул вниз.

— Где она? — хмуро спросил он, глядя на Илью, — и тот наконец обрел дар речи: пару минут он просто стоял, приоткрыв рот, как рыба.

— Нет тут мамы. Я один приехал.

— Ага, конечно! В подъезде небось стоит. Хорошенький план! Подослала тебя, чтобы разжалобить, а потом выскочит и опять денег начнет просить. Я же сказал — денег нет! — громко произнес он, перевесившись через перила. — Будут новые заказы, заработаю и пришлю!

— Я один. Я к тебе приехал.

— Да я же по телефону ей все сказал!

— Мама тут ни при чем.

Тут до мужчины, кажется, дошло, что под лестницей его никто не караулит, и он повернулся к Илье:

— А что ты здесь тогда делаешь? Если хотел поговорить, мог бы позвонить.

— Ты трубку не берешь, — Илья прерывисто вдохнул. — Я понимаю, вы поссорились. И ты, наверное, не вернешься. Но ты ведь ее бросил, а не меня, да? Я просто хотел… У меня тут все друзья. У меня хорошо получалось с футболом, а там все не то и такого тренера нет. Я мог бы жить с тобой, пока не окончу школу. Всего четыре года осталось. Потом работать устроюсь, и… Это же мой дом.

С каждым словом голос Ильи полз вниз и под конец окончательно стих.

Мужчина прокашлялся. На его лице застыла такая неловкость, что Паше стало за него стыдно.

— Нет, Илья. Понимаешь, все сложно. Жизнь меняется, и я, конечно, помогу, чем смогу. Но Маша мне писала, что работу нашла и в школу вас устроила. Все в порядке, да? В общем, когда у меня будет больше заказов, я пришлю денег. Так ей и передай. Она тебя на улице ждет, да? Не один же ты приехал! Я твой отец, и мы будем общаться, когда все утрясется, но у меня своя жизнь, и ты не можешь просто так являться и такие вещи мне говорить.

На несколько секунд воцарилась мертвая тишина. Паша ждал, когда Илья заорет и начнет пинать стены, но тот стоял и смотрел на отца. Потом сделал шаг назад, развернулся и бросился вниз по лестнице. Отец не пытался его остановить — просто стоял и молчал.

Тогда Паша шагнул к двери номер двенадцать, прижал к ней ладони и провел ими сверху вниз. Потом сделал то же самое одной кроссовкой. Затем второй. Дверь теперь выглядела как картина неизвестного экспрессиониста — спутанные цветовые пятна всех цветов радуги. А потом он развернулся и тоже помчался вниз. Уже почти добежав до первого этажа, Паша услышал пронзительный женский крик:

— Что этот паршивец сделал с дверью?!

Когда Паша выскочил на улицу, он увидел, что Илья сидит на бетонном парапете, опустив голову и сцепив руки на затылке. Паша сел рядом, пару минут они молчали. Потом Илья выпрямился. В лице у него было что-то остановившееся и такое жестокое, что Паша испугался.

— Позвоню матери, — пробормотал Илья, глядя перед собой. — Пусть приезжает и забирает нас. На самолет ей, наверное, не хватит, а на поезде раньше послезавтра не доедет. Ладно, в парке переночуем.

— Я иду дальше.

— Знаешь, отцы, по-моему, не стоят того, чтобы из-за них так париться, — устало сказал Илья. — Ну найдешь ты его. А если он не хочет, чтобы ты его искал?

У Паши перехватило дыхание. Этого он боялся больше всего. С самого начала.

— Я все равно его найду, — через силу проговорил он.

— До Сочи триста километров.

— Есть один способ доехать бесплатно и быстро. Но это опасно.

Илья долго молчал, а потом, исподлобья глядя на Пашу все тем же тяжелым взглядом, сказал:

— Тогда я еду с тобой. Ну если хочешь.

Паша кивнул, и ужасное выражение на лице Ильи треснуло, он даже улыбнулся — еле-еле, уголком рта.

— Ладно, выкладывай, что за способ.

Паша вытащил из кармана телефон и показал Илье.

— Что? Все-таки мобильник свой решил продать?

— Нет. Еще подумай.

Илья все смотрел и смотрел на мобильник. Потом до него дошло.

— Морж, — медленно произнес он. — Он находит тебя, когда включен телефон. Какая-то программа слежения или типа того. Как у шпионов.

— Молодец, тупица.

— Спасибо, слабак. Так, подожди. Ты что, хочешь ему сдаться? Рехнулся?

— У меня есть план.

— Выглядит как обалденно опасный план. Но мне уже, в целом, без разницы.

— Только пообещай, что будешь меня слушать. Если я что-то скажу, ты просто сделаешь. Не будешь ничего спрашивать.

— Идет, — Илья протянул Паше руку, и тот пожал ее.

Паша включил телефон и положил его перед собой на асфальт.

— Когда он приедет, ничего не говори. Держись за мной. И притворись, что тебе страшно до смерти.

— Да мне и притворяться не придется. Ладно, умник, теперь расскажи, чем занимается твой папаша. Я понял, что картины какие-то. Но из-за чего поднялась такая буча?

— Что ты там говорил про конфеты в рюкзаке?

Паша кинул в рот «Мишку на севере» и начал рассказывать.

 

Глава 10. Большая вода

— Мой отец — искусствовед. Он еще называет себя «охотником за картинами».

— Это как? — без особого интереса спросил Илья, копаясь в рюкзаке с едой.

— Ходит на аукционы. Следит, что выставили на продажу в Интернете. Покупает и продает картины, в основном русское искусство начала двадцатого века — он в нем разбирается как никто. Если те, кто коллекционирует произведения этого периода, хотят купить что-то конкретное, они звонят отцу, и он это хоть из-под земли достанет.

— И из музеев звонят? — Илья выудил со дна рюкзака помятый пирожок.

— С музеями он не работает — говорит, они мало платят. И вообще, большие музеи терпеть его не могут: он несколько раз уводил у них из-под носа то, что они хотели купить, и продавал коллекционерам. Отец всегда работает один.

— Поэтому его никто не хватился, когда он исчез? — сообразил Илья.

Паша кивнул, подождал, пока Илья расправится с пирогом, и снова заговорил:

— А еще он делает кое-что, до чего никто другой не додумался. Есть большие сайты, где люди продают и покупают все подряд: мебель, книги, телевизоры. Картины там тоже есть — всякая мазня по три тысячи рублей, которая даже за эти деньги никому не нужна. Серьезные арт-дилеры туда не заходят, но папа просматривает все, что там выставляют. Говорит, иногда такое попадается… Несколько раз он покупал картины за двадцать — тридцать тысяч рублей, а потом продавал чуть не за миллион.

— Да ладно!

— Серьезно. Знаешь, что он понял? На таких сайтах часто распродают вещи умерших стариков. Наследники хотят быстрее поселиться в квартире, ремонт сделать. Выставляют на продажу все разом — одежду, технику, вазы, картины. Висел у какого-нибудь старого академика карандашный рисунок, и родственники думают, это ерунда, пыльная картонка. А те, кто разбирается в графике начала прошлого века, с руками его оторвут.

— Твой папаша скупает картины покойников, не говоря их родственникам, сколько они стоят?

— Знаешь, — вспыхнул Паша, — если бы люди хоть немного разбирались в искусстве, они несли бы такие вещи оценщикам, а не пытались загнать через Интернет по дешевке. Никто не думает, что картина, висевшая у деда на даче, может стоить как вся дача целиком. Папа просто делает то, до чего остальные не додумались.

— Ладно, я понял. У него нюх на то, что можно дешево купить и дорого продать. А ты в этом тоже понимаешь? Он тебя учил?

— Нет. Ему некогда. Но я читал кучу книг по истории искусства. Сам. Я думал, тогда нам будет о чем поговорить, но… — Паша замолчал. Об этом он ни с кем говорить не собирался. — В то утро он даже не собирался уезжать, а к тому времени, как я из школы вернулся, уже чемодан собрал. Он так внезапно срывается с места, когда натыкается на что-то интересное и хочет быстро это перехватить. Вот, это я нашел перед отъездом.

Паша вытащил из рюкзака записку отца. Она истрепалась и посерела от воды, но надпись еще можно было прочесть: УчД 23 05 9 05 20Б.

— Думаю, он звонил продавцу, с которым хотел заключить сделку, и договорился о встрече. Записал название места и дату — Уч-Дере, двадцать третье мая. И что-то еще.

— Может, время?

— Как-то странно встречаться в пять минут десятого. И что такое 20Б? У меня есть идея, но ее надо проверить на месте. В общем, он в этом Уч-Дере задерживаться не собирался: встречу назначил на тот же вечер, а вернуться планировал не позднее следующего дня. Но что-то пошло не так.

— А что, если с ним еще тогда что-то случилось? Ну пошел купаться и утонул? И картины тут ни при чем?

— Тогда Морж не искал бы меня, и… — Договорить Паша не успел, так и замер с приоткрытым ртом. Во двор въехала знакомая черная машина, затормозила перед подъездом, и из нее вышел Морж.

Вид у него был подозрительный и уставший, даже усы будто обвисли, и выражение лица какое-то странное: словно он был не рад, что они наконец попались. Это выбило Пашу из колеи, но думать было некогда.

— Я хочу к папе, — тихо начал он. Голос подрагивал: даже притворяться не пришлось. — А вы знаете, где он.

Морж медленно кивнул, все так же изучающе глядя на него.

— Ну и вид у тебя, — вдруг сказал он. — Чего из больницы сбежал?

— Там полиция. Спрашивали, что мы делали в автобусе одни и где родители. А у нас ни копейки, мы даже домой не можем вернуться, — голос у Паши дрожал все сильнее. — Папа сказал, что поехал в Сочи, я хотел сам его найти. Дурацкая идея. Вы меня к нему отвезете?

Морж перевел взгляд на Илью. Паша тоже посмотрел на него и понял, что, если бы даже знаменитому актеру предложили изобразить смертельный ужас, у него и то не получилось бы так убедительно.

— Извините, что я вас мячом… — промямлил Илья. — Я не хотел.

Но Морж явно думал не о том, как отомстить.

— Его еще не хватились, потому что некому, — кивнув на Пашу, сказал он. — А тебя?

— Я сказал, что на дачу к нему поехал, — прошелестел Илья. — Мама думает, я еще там.

— Все равно он вас уже видел, — вставил Паша. — Пусть тоже едет, а то вам придется от него избавиться.

Он сказал это, потому что так всегда говорили в кино, но Морж поморщился, будто Паша задел какую-то неприятную ему тему.

— Ладно. Садитесь, — он открыл дверцу машины, но Паша не сдвинулся с места.

— Только снотворного не надо. Мы будем тихо себя вести.

Морж замер. Паша видел, о чем он думает, — так ясно, будто мысли бегущей строкой проплывали у него по лбу: «Со снотворным безопаснее: точно не сбегут. Но что, если остановит дорожная полиция? Одного спящего парня еще можно объяснить, но двоих… Положить их в багажник? А если багажник попросят открыть? Ладно, куда им бежать, они на ногах еле стоят». Морж кивнул, и Паша полез на заднее сиденье, немедленно испачкав его краской. Илья молча скользнул за ним — Паша никогда не поверил бы, что он может быть таким незаметным и тихим.

Они выехали со двора, запетляли по улицам, потом вывернули на трассу. Паша все время чувствовал на себе странно неловкий взгляд Моржа и вдруг вспомнил, что тот говорил ему, пока прижимал тряпку со снотворным к лицу: «Тихо, малыш, все хорошо, ничего страшного не будет». Он тогда внимания не обратил, но Морж, как бы дико это ни звучало, действительно пытался его успокоить. Почему? Не похож он на добрячка, любящего детей. Илья говорил, он, судя по татуировкам, долго сидел в тюрьме. Такие не извиняются, вырубая противника. Да и сейчас — лучше бы Морж кричал и злился, а не молчал, будто взглядом хотел извиниться за то, что будет дальше. От этого становилось еще страшнее.

— Я не думал, что ты так далеко убежишь, — вдруг сказал Морж, снова переводя взгляд с дороги на него. — Квартиру твою я, кстати, запер, прежде чем за вами идти.

Благодарить было как-то глупо. Вместо этого Паша спросил то, что собирался узнать давно, но не было подходящего момента:

— Зачем я вам нужен?

Морж не ответил, и Паша повторил вопрос.

— Рот закрой, — отрезал Морж. Лицо у него будто потемнело. — Иначе я его тебе заткну. Ясно?

Его пальцы на руле сжались так, что костяшки побелели. Паша привалился головой к стеклу и умолк. Он даже испугаться не мог в полную силу — слишком устал. Горло болело так, словно с каждым вдохом он глотал битое стекло: наверное, сильно обжег. Пальцами на ногах он уже и не пытался шевелить — они намертво слиплись от краски.

А за окном был прекрасный солнечный день, мимо проносились цветущие кусты и незнакомые деревья — только сейчас, по этим растениям вдоль дороги, он понял, как далеко забрался. Но торжества не чувствовал, будто внутри у него все покрылось пылью.

Он просто ждал.

Они ехали по шоссе больше двух часов, за окном начало темнеть. Паша сначала решил, что наступает ночь, но потом взглянул на часы в телефоне: еще нет и восьми. Потом до него дошло: небо затянули тяжелые, набухшие тучи. Скоро по стеклу поползли капли дождя, а еще через минуту дождь зарядил такой, словно кто-то поливал машину из шланга. Дворники кое-как развозили воду по лобовому стеклу, а в остальные окна теперь не было видно ничего, кроме дождевых струй.

Паша едва не застонал. Чтобы все получилось, ему обязательно нужно было видеть указатели. Он ждал, когда ливень утихнет, но прошел час, потом два, а дождь разошелся еще сильнее. Никто не произносил ни слова: Паша не отрывался от окна, Илья со страху заснул, а Морж, к счастью, смотрел только на дорогу. Иногда сквозь завесу воды Паше удавалось разглядеть таблички с незнакомыми названиями: Чемитоквадже, Вардане, Лоо. От последнего в голове у него будто что-то звякнуло: он где-то видел это название, и совсем недавно. Вспомнил! В атласе автодорог, который листал в книжном, — это странное название было недалеко от… Вот оно. Сердце Паши застучало так, что он едва не задохнулся. Свет фонаря выхватил из серой завесы дождя указатель «Нижнее Уч-Дере».

Но Морж не остановился и продолжал ехать вперед, будто не заметил. Паша растерялся: либо он ошибся, либо их везут в другое место. Секунду он колебался: может, подождать и посмотреть, куда они едут? Но по взгляду Моржа понял, что ничего хорошего их там не ждет, так что надо рискнуть.

Он быстро набрал сообщение, почти не глядя на телефон, чтобы Морж не заметил. Телефон Ильи едва слышно завибрировал. За окном проплыла надпись: «Культурное Уч-Дере», потом «Дагомыс — 3 км», но они не сбавили скорость.

— Простите, — вежливо сказал Паша. — Мне надо в туалет.

— Потерпишь, там дождь. Скоро будем на месте, — сказал Морж.

Дорога здесь была узкая, пустынная, бесконечно петляла. Они явно находились в горах: с одной стороны земля шла вверх, с другой — вниз.

— Боитесь, что сбегу? — понял Паша. — Куда? Я понятия не имею, где мы. Дождь стеной. Тут, кроме леса, вообще ничего нет. Если боитесь, что сбегу, выйдите из машины и проследите, промокнем уж все вместе. Мне очень надо — живот подвело. Я вообще-то в аварию сегодня попал.

Морж подозрительно взглянул на него в зеркало, но съехал на обочину и вылез, с трудом распрямив спину. И Паша вдруг понял: дождь ему на руку, все будет отлично.

— А у меня ноги затекли, — сообщил Илья. — Можно я рядом с вами постою? Я никуда не денусь. Хотите, за руку держите.

Морж молча открыл заднюю дверь, и они выбрались из машины. В нос Паше сразу ударил запах дождя, листьев и чего-то незнакомого, южного. Пару секунд он просто дышал, а потом зашагал в лес.

— Далеко не отходи! — крикнул Морж.

Паша кивнул и пошел вперед, отодвигая мокрые ветки и на ходу выключая в кармане телефон. Размокшая земля хлюпала под ногами. Он сделал еще шагов десять, спрятался за самым толстым деревом, стянул футболку и засунул в карман. А потом во внезапном порыве вдохновения лег на землю, прямо в грязь. Земля была холодная и скользкая, от отвращения он вздрогнул — но поднялся только как следует обвалявшись. По белой футболке Морж увидел бы его издалека, а теперь он сливался по цвету со стволами деревьев и сумерками вокруг. Он набрал в легкие побольше воздуха и пронзительно закричал:

— Змея! Тут змея! По… помогите!

За сплошной завесой дождя он едва различал фигуры Моржа и Ильи, но увидел, что Морж бросился в его сторону. По дороге ему придется отводить от лица мокрые ветки, а тут внимательным быть трудно, и Паша помчался прочь. Там, где ветки висели слишком низко, он проползал под ними: грязь его больше не пугала. Он чувствовал себя почти невидимкой. Морж, кажется, в первую минуту даже не заметил, что он сбежал. Когда раздался крик: «А ну стой!», — Паша был уже далеко: земля шла под уклон, бежать было легко, а страх будто придавал ему сил. Он не оглядывался — просто мчался вперед, постоянно забирая вправо.

С Ильей они столкнулись, когда Паша уже решил, что тот не понял инструкций. Оба друг друга заметили в последний момент: шум дождя глушил все звуки, а майка Ильи от воды казалась черной, ему и маскироваться не потребовалось. Паша кивнул ему и помчался вперед, петляя между деревьями, — теперь направление нужно было постоянно менять, чтобы оторваться от погони. Илья все сделал верно. В сообщении было написано: «Когда я уйду, стой с ним. Когда закричу, и он побежит ко мне, беги по склону вниз и влево. Там встретимся». Паша все рассчитал: сам он побежал вниз и вправо, и был уверен, что рано или поздно две линии побега пересекутся.

Морж больше не кричал — понял, что по голосу они легко поймут, где он. Однако Паша был уверен: так просто он не отстанет. Они мчались все быстрее, какая-то колючая трава царапала даже сквозь джинсы, ветки били по лицу, но Паша не обращал внимания. Главное — скорость. Лес вдруг расступился. Под ногами теперь были крупные камни, мимо шли две длинные линии, и Паша понял — железнодорожные пути. Он перебрался через них и побежал дальше, туда, где деревья опять сходились. Задыхаясь, упал под раскидистое дерево неизвестной породы, прижался к коре и выглянул. Илья притаился рядом и, к счастью, молчал. Они выждали пять минут, десять, пятнадцать — Морж к путям не вышел. Или вышел, но в другом месте.

— Это самый странный день в моей жизни, — тихо сказал Илья. Он сидел рядом, вцепившись в дерево так, будто хотел просочиться сквозь кору.

— Да уж, — пробормотал Паша. Он уже был не уверен, что поступил правильно. Юг всегда представлялся ему как веселое, солнечное место, засыпанное песком, полное гостиниц, пляжных зонтиков и загорелых людей. Но сейчас у него было чувство, что он попал в мрачное волшебное королевство, которое ему совсем не радо. Темнота вокруг стала гуще, хотя дождь почти стих. К тому же теперь сквозь шум капель Паша различал низкий, непонятный шум. Он решил, что приближается поезд, но прошло пять минут, а звук громче не стал.

Паша встал и, постоянно оглядываясь, пошел туда, откуда он раздавался. Звук беспокоил его: он никогда не слышал ничего похожего. Вскоре деревья поредели, и Паша увидел такое, что у него отвисла челюсть.

Впереди была широкая полоса камней, а за ней начиналась вода — бесконечно много темно-серой, мягко колышущейся воды. Паша никогда не видел море, но сразу понял, что это оно. Ему захотелось подойти ближе, но он не решился: лес за спиной будто смотрел на него, опасный и незнакомый. В любой момент оттуда может выскочить Морж и на этот раз точно не будет с ними церемониться — даст по затылку и увезет. Паша обернулся. Вокруг было абсолютно темно, ни одного фонаря — только огромная гора, поросшая лесом. Он вытащил из кармана мятую, мокрую майку и надел — дождь все равно смыл с него всю маскировку.

Неподалеку, у края пляжа, было что-то вроде длинного железного навеса. Паша добрел до него и заглянул внутрь: там лежали стопки лежаков, груды пляжных зонтиков, пара лодок, два катамарана и куча непонятного хлама.

— Переночуем тут, а утром пойдем искать. Уже очень темно, — сказал Паша.

Илья даже не спросил, как он собирается тут кого-то найти. Наверное, слишком устал.

Паша залез в самый дальний угол, туда, где были свалены кучи брезента. Моржу может прийти в голову искать их на берегу, и тогда он проверит навес, поэтому надо спрятаться получше. Они забрались под брезент и натянули его на себя. Лежать было твердо, мокро и неуютно, зато теперь их никто не заметит, даже если заглянет сюда.

— Надо спать по очереди, чтобы он к нам не подкрался, — сказал Паша, закрыв глаза.

— Угу, дельная мысль, — пробормотал Илья.

Через минуту оба спали.

— Эй, мальчики. Ку-ку! Вы что тут делаете?

Паша подскочил. Все вокруг выглядело не так, как вечером: камни заливал солнечный свет, за ними блестела ярко-синяя вода, а прямо над ним склонилось лицо какого-то старичка в панаме — такое загорелое, будто солнце годами просушивало его насквозь.

— Чего, выкупались на рассвете и спать? Под мой брезент? Вам что, воспаление легких охота получить? В одежде, что ль, плавали? Совсем дурные? — Ни на один свой вопрос старичок явно не ждал ответа, но вид у него был добродушный, и Паша успокоился. — Вы ж не местные, так? Отдыхающих? Как люди за своими детьми плохо смотрят! Так, а ну марш домой греться!

Паша выбрался из шуршащего брезента. Илья, кряхтя и потирая спину, последовал за ним. Обоих и правда потряхивало от холода — одежда за ночь не просохла и теперь липла к телу, а солнце только взошло: его яркий край едва виднелся из-за горы.

— А вы не подскажете, где тут поселок? — спросил Паша.

Старичок посмотрел на них так, будто они упали с Луны.

— Что, только вчера приехали? Название гостиницы помните?

— Нет. Родители квартиру сняли, а адрес мы забыли спросить. Но мы сразу узнаем, как увидим.

Старик вздохнул. По его лицу было видно: они — не первые тупые туристы, каких он встречал в своей жизни. Он ушел под навес, вытащил оттуда стопку лежаков и начал расставлять их на камнях.

— Переходите пути — и за ними тропинка. По ней вы небось и спускались, балбесы. Идете вверх, минут двадцать, там и поселок. Он небольшой, не заплутаете. Только в следующий раз адрес запомните. Или на лбу себе запишите. — Эй, мальчик! — прибавил дед, когда они отошли шагов на пять. — А что ты весь в краске-то?

Паша оглядел себя. Краска на ладонях, кроссовках и одежде так присохла, что он ее даже не замечал.

— Забор красил, — брякнул он.

Дед посмотрел на него с жалостью:

— В следующий раз пусть тебе взрослые сначала покажут, как красить, — посоветовал он и пошел обратно под навес.

При свете дня лес изменился до неузнаваемости: яркие тени деревьев дрожали на земле, весело свистели птицы, невиданные цветы висели прямо над дорогой.

— Будто в мультик попали, — выдохнул Паша, провожая взглядом толстую белую чайку, пролетевшую мимо.

— Ага, — кисло сказал Илья и зевнул так, что чуть челюсть не вывернул. — В грустный гангстерский мультик. С погонями в темноте. У меня вода в кроссовках до сих пор хлюпает.

Постепенно вокруг стали чаще попадаться дома, сады, гаражи, заборы, даже курятники. Паша все время оглядывался: ему казалось, что Морж идет за ним по пятам и прямо сейчас схватит его за плечо. Но все было тихо. Солнечное утро, пустая дорога, ничего страшного.

— Ты в курсе, что нам теперь делать? — спросил Илья.

— Ага, — бодро сказал Паша. — Разделим задачи: ты следи, не появится ли Морж, а я буду искать.

Илья что-то проворчал, но быстро вспомнил, что у них по-прежнему есть рюкзак, полный конфет, пусть и размокших от воды, и на какое-то время отвлекся на него. Паша внимательно вглядывался в каждый дом, в каждый забор, но ничего подходящего не попадалось. Они прошли по главной дороге в одну сторону, потом в другую. Затем начали сворачивать на улицы поменьше. Илья прикончил все, что было в рюкзаке, и опять стал ворчать. Паша не отвечал: пора бы испугаться как следует, но у него было странное, щекочущее чувство, что он совсем близко и найдет здесь то, за чем пришел. Будто само это место, вчера такое враждебное, сейчас пыталось подсказать ему ответ, и он упрямо продолжал идти.

Они пошли по второму кругу и бродили по поселку уже час, когда Паша вдруг увидел то, что искал. Он остановился перед проволочным забором и уставился на табличку с названием улицы.

— Ну и что мы тут встали? — недовольно сказал Илья. — Улица Девятого мая, дом два. И что теперь? Эй, ты куда?

Но Паша уже бежал по этой улице в ту сторону, где номера домов увеличивались. Илья догнал его у самого последнего. Паша стоял, упираясь ладонями в колени, и смеялся. От облегчения у него дрожали ноги. Илья молча встал рядом. Этот участок был таким огромным, что издали его можно было принять за лес — пока не заметишь старый зеленый забор. Улица здесь обрывалась, а забор уходил дальше, вниз по склону. За деревьями едва виднелась крыша дома, а на заборе висела табличка:

«Улица 9 Мая, д. 20Б».

 

Глава 11. Дракон и сокровище

Забор поставили лет шестьдесят назад, но доски до сих пор были плотно подогнаны друг к другу, как новенькие: ни одной щелки, чтобы заглянуть внутрь. Особенно впечатляли ворота: столбы, к которым крепились петли, изгибались на концах лошадиными головами — будто ворота держали два худых и высоких шахматных коня. Паша подумал, что, будь здесь Крис, сразу захотел бы такую же ограду вокруг своих владений.

— Они тут чего, от викингов собирались обороняться? — шепотом спросил Илья.

Он шагнул было к воротам, но Паша потянул его назад. На одном из коней висела камера видеонаблюдения.

— Викинги под Сочи. История России глазами краснодарского гения, — пробормотал Паша и зашагал вдоль забора. Вдруг с другой стороны он ниже?

Они уходили все дальше вниз по склону, пробиваясь сквозь колючий кустарник, но зеленая стена и там была такой же неприступной. На участке такого размера вполне можно было соорудить ракетодром. Паша остановился и вытер лоб. Далеко внизу, там, где синело море, стучали колеса поезда, но здесь все выглядело как непроходимый лес Древнего мира.

— Сможем перелезть на ту сторону? — спросил он, беспокойно озираясь.

Лес звенел от стрекота невидимых, но явно крупных насекомых.

Илья задрал голову — забор был в полтора раза выше него.

— А если там собака? Или хозяева полицию вызовут? А если…

— Сможем или нет?

Илья фыркнул, ухватился за ближайшее дерево, раскачался, закинул ноги на забор и прыгнул вниз. Послышался мягкий звук падения в траву. Паша попытался все это повторить, но раскачаться так сильно у него не получилось. На дерево забраться тоже не вышло — ствол слишком гладкий, даже ногу поставить некуда. Тогда Паша ухватился за забор и попробовал подтянуться. Куда там: только взмок и посадил три занозы.

— Пока ты зубрил алгебру, другие занимались действительно полезными вещами, — злорадно прошептали за забором. — Так и быть, помогу тебе перелезть, если обещаешь в следующем году давать мне списывать.

— Эй, так нечестно!

— Ну продолжай болтаться, как червяк на веревочке.

— Один раз дам списать.

— Пять раз.

— Ладно, три — и по рукам.

Илья с широкой ухмылкой перемахнул обратно через забор:

— Давай, ботан. Залезаешь мне на плечи — и вперед.

Это оказалось легче сказать, чем сделать, но в конце концов Паша кое-как приземлился на мокрой траве по ту сторону забора. Пейзаж от этого не изменился — вокруг тянулись все те же деревья и кусты.

— Собаки нет, это факт, — авторитетным голосом сказал Илья. Он даже не запыхался, и Паша впервые подумал, что спорт — не такое уж глупое и бесполезное занятие, как ему казалось. — Ладно, пошли, чего разлегся?

Ближе к дому стало ясно, что половина деревьев здесь — фруктовые, часть зарослей когда-то была клумбами, а пышная тонкая трава — что-то похожее на одичавший укроп. Все выглядело так, словно здесь был шикарный сад, на который однажды махнули рукой.

— Значит, в этой избе твой папаша отыскал дорогущую картину? — проворчал Илья. — Ну-ну.

Дом был совсем близко: старая двухэтажная дача с широкой террасой. На секунду Паше показалось, что это место заброшено, но потом он заметил, что несколько окон открыты. Он пригнулся, утягивая за собой Илью, и тихо подобрался к окну вдали от террасы. Прижался к стене, подождал — ни звука — и осторожно заглянул внутрь.

В этом доме явно не любили ничего менять. Потертые кресла, лампа с бархатным абажуром, ковер с кистями, столики на резных ногах — прямо музей старых вещей. На стене висела картина — пейзаж в лунном свете. Вытянув шею сильнее, Паша увидел еще одну — натюрморт с букетом сирени. Едва соображая, что делает, Паша лег животом на подоконник, но Илья тут же схватил его за майку:

— Рехнулся? Там кто-то есть!

— Я быстро. На разведку, — завороженно глядя на картины, выдохнул Паша. Не зря же он столько лет читал книги по истории искусства, надеясь однажды впечатлить отца. Знания пора применить на практике.

— Тогда я с тобой.

— Нет. Жди тут. Если что, прячься, — Илья протестующе открыл рот, и Паша прибавил: — Ты обещал делать что я говорю. Вот и делай.

Пальцы на майке нехотя разжались.

Паша опустил ноги на пол. Сердце колотилось, словно хотело выбить ему ребра. Он подошел сначала к одной картине, потом к другой и еле сдержал вздох разочарования: это явно не то, ради чего можно было примчаться сюда из Москвы. Через приоткрытую дверь в соседнюю комнату Паша заметил еще одну картину и пошел к ней. Это оказался морской пейзаж — ничего особенного, такие везде продаются. А вот у окна было кое-что интересное: темный квадрат на выцветших обоях, будто оттуда недавно сняли картину, провисевшую много лет.

Где-то в доме раздался мягкий стук, словно закрыли дверцу холодильника, но Паша велел себе не останавливаться и скользнул в следующую комнату. Вид у нее был самый обжитой: один ящик комода выдвинут, на столике перед диваном — кружка, блюдце пряников и заварочный чайник. Из носика тянулся пар. Значит, кто-то только что был здесь. Паша шагнул было назад, но увидел картину над диваном, и все мысли вылетели у него из головы.

Однажды он прочел: главное, что отличает хорошую картину от плохой, — чувства, которые она вызывает. Эта была в дешевой раме с тусклым стеклом, но даже сквозь него она будто сияла. На картине художник изобразил качели в летнем саду и двух девочек в пышных белых платьях: одна, лет пяти-шести, раскачивала другую, совсем маленькую. Та, что на качелях, жмурилась и смеялась, открыв рот с выражением такого восторга, будто на свете нет ничего лучше, чем вот так лететь вперед, болтая ногами. Лицо старшей наполовину закрывала соломенная шляпа, слишком большая для нее, — из-под шляпы была видна только широкая улыбка и растрепавшаяся коса. Одной рукой девочка обхватила опору качелей, а вторая замерла в воздухе — она собиралась снова подтолкнуть младшую, когда та долетит до нее.

Сразу было ясно, что прошло больше ста лет с тех пор как это нарисовали, но Паше казалось, еще секунда — и все придет в движение. Девочка качнется назад, и он услышит, как они смеются, как хлопает платье на ветру, и увидит, как пробегает по лицам кружевная тень от листьев. В этой картине чувствовалась такая яркая, мучительная радость, словно художник задался целью написать счастливый день, который никогда не повторится.

В углах не было ни имени, ни даты. Паша влез на диван, осторожно снял картину со стены, перевернул, чтобы проверить, нет ли подписи сзади, — и тут у него за спиной раздался дребезжащий надтреснутый голос:

— А ну верни на место! Хорош гусь — ребенка на кражу послал.

Паша повесил картину и медленно обернулся. Он так увлекся, что забыл: сокровище в сказке всегда охраняет дракон.

В дверях, держа в руке пакет молока, застыла сгорбленная старушка. Под ее строгим взглядом Паша слез с дивана и глупо замер, не зная, что делать. Эта женщина вызывала у него ужас. Она выглядела как сама старость.

— Я просто хотел посмотреть, — пробормотал он.

Старушка издала гневный, возмущенный звук, зашаркала к дивану и села.

— Думала, этот Орлов приличный человек, из Москвы. А он? Ворюга! И главное, ребенка прислал. Это уже ни в какие ворота не лезет!

— Слушайте, — сесть Пашу не приглашали, но он опустился на пол. Старушка была такая маленькая, что стоя он видел только ее макушку. — Мой отец никакой не ворюга. Он пропал. Я его ищу. Вы знаете, где он?

— Что меня спрашиваешь? Он тебя сюда прислал, — проворчала старушка. Вблизи она казалась еще старше: иссохшая кожа шла мелкими складками, и они постоянно двигались, когда она говорила. — Ты же мальчишечка совсем, он небось и не рассказал, как дело было.

— Он приезжал двадцать третьего? Хотел купить эту картину?

— Леша, муж мой покойный, в Сочи когда-то большим партийным начальником был. Я без него и с садом-то не управляюсь, — ответила она без всякой связи с его вопросом. — Нанимаю на лето одного местного, а то трава выше дома была бы. Недавно сын у него глаз повредил, и срочно потребовалась операция.

Паша едва не застонал. Да она просто бормочет все подряд — наверняка уже забыла, что хотела сказать.

— Двести тысяч надо было через день заплатить, а он человек небогатый, откуда у него? Ну я у сына попросила, Сереженька зарабатывает хорошо. А он не дал, — она сказала это так грустно, будто до сих пор не могла в такое поверить. — Сережа ко мне в тот день как раз Варечку привез. Она у нас умненькая — двенадцать лет, а голова как у академика. Она и говорит мне: «Давай через Интернет что-нибудь продадим». Драгоценностями я не интересовалась никогда, вот и говорю: «Давай картины. Леша их любил, а я не понимаю в них ничего. Лучше б часы сюда повесить или полочку».

Паша навострил уши. Оказывается, с головой у старушки было не так уж плохо: все это время она отвечала на его вопрос.

— Она для объявления все картины в доме сфотографировала. А вот эту, с девочками, Леша больше всего любил, так мы решили за нее сразу двести тысяч просить. И что ты думаешь? Часа не прошло, как звонят. Какой-то Валерий Орлов из Москвы готов был прямо в тот вечер приехать и наличными заплатить! А Сережа, когда мы ему рассказали, говорит: «Мать, ты с ума сошла? Неизвестно, кого в дом пригласила, вдруг ограбит. Лучше я сам сначала на этого прощелыгу посмотрю». И поехал в аэропорт. Привез его к нам, а этот Орлов как картину увидел, у него аж глаза загорелись. Сереженька у меня бизнесмен, он такие вещи сразу видит. И говорит: «Картина наверняка дороже стоит, раз вы примчались. Если верную цену не скажете, отнесем ее к другому оценщику». Ну тут он и признался: хоть подписи нет, похоже, что это картина художника Серова. Того, который «Девочку с персиками» нарисовал. Надо какую-то экспертизу провести, но, если он прав, картина будет очень дорого стоить. Сказал, что найдет нам покупателя — коллекционера, который за нее хорошо заплатит, а сам за это десять процентов от нашей выручки возьмет.

Она взяла пряник и задумчиво макнула его в чай.

— Ну а я и говорю, что, раз художник известный, зачем картина будет у какого-то богатея дома висеть? Лучше я ее в Третьяковку отдам. Какой был бы для Леши почет! Всю жизнь для страны трудился и после смерти ей пользу принесет. Вот только двести тысяч срочно нужны, а так много денег мне не надо, да и у Сереженьки все есть. Но тут Сережа прямо с цепи сорвался. Уговаривал, повторял, сколько денег можно получить. Потом говорил, что я с ума сошла, кричал прямо при этом мальчике.

Паша не сразу сообразил, что мальчиком она называет его отца — тому было тридцать пять. Наверное, в ее возрасте это казалось детством.

— Но Сережа меня знает: если что надумала, я не отступлюсь. А мальчик этот, оценщик, сказал: «Вы — хозяйка, вам и решать». Отдал мне двести тысяч, которые привез, взял за них другую картину — мазню какую-то, в той комнате висела, и оставил мне номер телефона кого-то из Третьяковки. Сережа этого паренька в аэропорт отвез, а я деньги соседу сразу отнесла. Уж как он был рад! Сына прооперировали, все хорошо. Я на другой день хотела в Третьяковку звонить, но Сереженька меня отговорил. Сказал: «Мать, у тебя через неделю юбилей, готовиться надо. Как отпразднуем — звони». Вот, мне сегодня восемьдесят пять и стукнуло. Вечером гости соберутся, завтра отдохну, а потом уже звонить буду. Ну суета начнется! — Лицо у нее засияло гордостью, а потом вдруг помрачнело. — Только Сережа мне все твердил, что этот Орлов наверняка решит картину свистнуть. Он знает, сколько она стоит, вот и умыкнет. Я ему не поверила. И вдруг захожу, а тут ты. И говоришь, не он тебя прислал? Я с ума-то еще не сошла! Сережа мне сказал про картину пока не болтать, так что никто, кроме этого московского, не знает, что она ценная. И что мне теперь с тобой делать?

Паша прислонился спиной к дивану, не вставая с пола. То, о чем он подумал, было так ужасно, но так похоже на правду, что стоило этой мысли закрасться в голову, как она отравила все вокруг.

Серов — один из самых дорогих русских художников. Отец нашел что-то очень ценное там, где никто не стал бы искать. Он мог бы перепродать картину за огромные деньги, а они уплыли у него из рук. Что, если он правда решил ее украсть? Паше показалось, что невидимая рука держит его за горло и пытается задушить. Через недельку отец объявился бы как ни в чем не бывало, только с миллионами на счете. Даже если бы старушка заявила в полицию, нет доказательств, что пропавшая картина была работой Серова. И никто бы не доказал, что именно Пашин отец ее украл. Мало ли кто может в горах ограбить дом!

Может, отец выключил телефон, чтобы никто не мог отследить, где он. Может, не хотел объявляться, пока не закончит. Но, в любом случае, это была единственная версия, которая все объясняла. Отец ведь готов был прибрать картину к рукам, заплатив старушке жалкие двести тысяч и не сказав, что она стоит в сотни раз дороже. Он и раньше так делал, но Паше только сейчас пришло в голову, что от такого поступка до кражи — один шаг. Он вдохнул глубже, но воздух не проходил в легкие. Ему казалось, что внутри него что-то, по силе равное ядерному взрыву, разнесло все на куски, а никто даже не заметил.

— Мам! — вдруг крикнул издалека мужской голос. — Мы тут, открывай ворота!

— Сережа с Варей приехали, к гостям будем готовиться. Погоди тут. Не знаю, что с тобой делать, пусть Сережа разберется, — старушка поднялась и зашаркала к двери.

Паша остался сидеть, не двигаясь. За последнюю неделю он столько раз убегал, а теперь ему было все равно. За окном послышались шаги, взволнованные голоса, потом заскрипели половицы, и в комнату влетели двое: мужчина и девочка. Паша вяло поднял голову и посмотрел на них.

Девочка — очевидно, та самая Варя, у которой голова как у академика, — уставилась на него с каким-то презрительным удивлением. Будто не могла поверить, как можно быть настолько тупым, чтобы не сбежать. На академика она была совсем не похожа — скорее на сердитую диснеевскую принцессу.

Мужчине было лет пятьдесят, и две вещи о нем можно было сказать сразу. Во-первых, он часто ходил в качалку и, судя по обтягивающей майке, хотел, чтобы все это заметили. Во-вторых, он был из тех, кого всегда слушаются. Люди с таким взглядом, наверное, становятся директорами школ или армейскими генералами.

Он подскочил к Паше, схватил его за локоть, поставил на ноги, и на секунду Паше показалось, что он сейчас ударит его по лицу. Но Сереженька только встряхнул его и процедил:

— Ах ты паршивец. Какой папаша, такой и сынок. Пожилого человека обокрасть хотел? Совести нет?

Каждую фразу он сопровождал встряхиванием, и от боли Паша немного пришел в себя. Пальцы вдавливались ему в руку, будто хотели промять ее насквозь, как пластилин.

— Простите, — еле слышно пробормотал он.

Они ведь все равно не поверят, если он скажет, что не собирался ничего красть. Его отец собирался — этого достаточно.

— Сереженька, да отпусти ты его! Смотри какой бледненький. Он же ребенок, отец ему небось голову задурил, — старушка наконец добрела до них и опять села на диван. Видимо, такие походы давались ей с трудом.

— Да уж, конечно! Ничего он не знал, бедный ребеночек, — с еле сдерживаемым бешенством проговорил Сергей. — В полицию его, пусть разбираются. Только не хочу, чтобы они сюда приезжали и такой день портили. Я сам его в участок отвезу, мне надоела эта семейка. Варя, останься тут, помоги бабушке с готовкой.

Сергей потащил его к двери. Старушка продолжала что-то говорить, но Паша уже не слушал — просто передвигал ногами.

Только когда они вышли на крыльцо, он понял, что забыл про Илью. Мысль была вялая: Паша был так раздавлен историей с отцом, что на Илью в его голове не осталось места. Он все-таки заставил себя оглядеть сад, но нигде не было ни движения. Очевидно, пока Паша зубрил алгебру, Илья учился не только лазить по заборам, но и прятаться. Ну и ладно, так его хоть в полицию не заберут. В глубине души Паша был даже рад, что не придется сейчас с ним разговаривать. Илья ведь оказался прав: отцы не стоят того, чтобы из-за них так париться.

Сергей толкнул его на переднее сиденье припаркованного у ворот джипа и сел за руль. Паша думал, он сейчас будет ругать его, расспрашивать про отца, грозить, но Сергей молчал. Машина прохрустела по гравию, затем выехала на трассу. Паша тупо смотрел в окно. Дорога шла вдоль моря, и он смутно понимал, что все вокруг должно казаться ему красивым, — но ничего не чувствовал. Минут через двадцать они свернули с шоссе, какое-то время петляли по улицам и остановились перед высокими железными воротами. Вокруг даже асфальта не было — просто утоптанная земля.

Кто-то отпер ворота изнутри, и машина въехала во двор, послышался лязг: ворота заперли снова. Они оказались на заваленном строительным мусором пустыре. Вдалеке виднелся новенький трехэтажный дом. У Паши в голове что-то тревожно звякнуло.

— А это разве полиция? — спросил он, едва узнавая в шелестящем шепоте собственный голос.

Тут Пашину дверь распахнули снаружи, он поднял глаза, и ему захотелось никогда не вылезать. Перед ним стоял Морж. Пару секунд они смотрели друг на друга, и в глазах Моржа снова было то странное выражение, будто он не рад, что Паша попался. Но, когда он заговорил, Паша решил, что ему показалось.

— Орать бесполезно. Участок большой, другие дома далеко. Выходи.

На негнущихся ногах вылезая из машины, Паша открыл важный закон жизни: отчаяние делает человека тупым. Если все было так, как думала старушка, откуда в этой истории Морж и «Мудрец»? И почему, раз отец собирался украсть картину, он за неделю этого не сделал? И главное, откуда ему было знать, что старушка решила позвонить в Третьяковку только после юбилея?

Но все это дошло до него слишком поздно: Сергей уже вылез из машины и снова взял его за локоть с такой силой, будто хотел доказать, что не зря тягал штангу. Паша дернулся, но рука сжалась еще сильнее.

— Ты за ним неделю гонялся, а я взял и привел, — повернувшись к Моржу, бросил Сергей. — За что я тебе плачу? Мне что, все теперь самому делать?

Морж пожал плечами. Он смотрел только на Пашу.

— Где второй? — спокойно спросил он.

— Я не знаю, — выдавил Паша. — Мы от вас в разные стороны сбежали.

— Врет, — констатировал Сергей. — Ну ничего, скажет.

— Не надо ничего делать. Я найду второго. Не так много мест, где он может оказаться, — сказал Морж и протянул вперед руку: — Дай мне рюкзак и все, что у тебя в карманах.

Паша молча вывернул карманы свободной рукой, отдал телефон, записку отца, даже фантики от конфет, потом снял с плеча рюкзак. Было ясно: если не отдаст, просто отнимут. Он украдкой огляделся, ища пути для побега. Морж покачал головой, будто прочел его мысли:

— И не думай. Ворота заперты, забор высокий.

— Попытаешься сбежать — и он сломает тебе что-нибудь, — сказал Сергей.

Паша отстраненно подумал, что, кажется, он был не против перейти от угроз к действиям. Поэтому, когда Сергей потянул его куда-то — не к дому, а в другую сторону, — молча пошел. Ноги двигались так тяжело, словно к ним привязали гири, а в голове билась одна мысль: он — идиот, трус и предатель. Оставил Илью, и теперь Морж наверняка найдет его, а Паша даже не успел ему ничего объяснить.

Перешагивая через кирпичные обломки, доски и пустые пакеты, они шли по участку, пока впереди не показался небольшой домик — наверное, для гостей или для садовника. Он был совсем новый: от двери даже не отмыли наклейки фирмы, которая ее поставила. Все окна были закрыты снаружи крепкими железными жалюзи. Дом выглядел пустым, но, когда Сергей отпер дверь, Паша понял — это не так.

Внутри воздух был застоявшийся, будто пластиковый. Из мебели здесь имелась только раскладушка, на ней сидел человек. Увидев их, он приоткрыл рот, будто хотел что-то сказать, но так и не издал ни звука.

— Зря вы мне не поверили, — мягко сказал Сергей. — Я же говорил, что, если будете упрямиться, я найду вашего сына, привезу и сверну ему шею у вас на глазах. Ну что, передумали? Зайду за вами к вечеру. Мальчик останется здесь. Вынесете мне картину, я вам его отдам, и мы все забудем о том, что встречались. Да? Хорошо. Сразу бы так.

Он толкнул Пашу внутрь и захлопнул дверь. В замке повернулся ключ, но шагов Паша не услышал — стены и закрытые окна напрочь глушили все звуки. Он с силой вдохнул и подумал: «Все очень, очень плохо».

— Привет, папа, — выдавил он.

 

Глава 12. Потерять и найти

Отец поднялся с раскладушки, и Паша вдруг понял, почему он кажется ему каким-то незнакомым: он всегда был одет идеально, как манекен в магазине. Сейчас на нем была мятая футболка и растянутые джинсы — наверное, вещи Сергея. В них отец казался худым, невысоким и моложе, чем Паша его помнил. Наверное, потому, что он никогда не видел его таким растерянным.

— Я думал, он просто пугает, — произнес отец с видимым трудом, словно отвык разговаривать. — Да, они забрали мой паспорт, но прописан я в нашей старой квартире. Они не могли тебя найти!

Паша представлял себе эту встречу по-другому, но все равно был так рад видеть отца, что все другое вылетело у него из головы. Он слабо улыбнулся, приподнял руки — и опустил их обратно: отец смотрел на него так, словно ждал немедленных объяснений. Так, будто Паша виноват в том, что его нашли.

— Морж. Человек с усами. Он как-то отследил мой телефон, — пробормотал он. Наверное, отец сердится, что его притащили сюда, как беспомощного ребенка, что он не дрался, как мужчина. Паша торопливо прибавил: — Он ждал рядом с нашим домом. Но я от него сбежал!

— Тогда почему ты здесь? — заторможенно спросил отец.

— Я приехал за тобой. Хотел тебе помочь. Я нашел твою записку.

— Какую записку?

— С адресом и местом встречи. Я ее расшифровал! Я сам сюда приехал, они меня не поймали, пока я сам не захотел. И нашел ту старушку. И картину! — взахлеб, сбиваясь, договорил он. И все чего-то ждал, сам не понимая, чего именно.

— То есть ты понял, что тебя хотят похитить и, вместо того чтобы вызвать полицию, поехал неизвестно куда, — все тем же тяжелым, почти деревянным голосом уронил отец. — Паша, ты в своем уме? Ты должен был спрятаться. Рассказать взрослым.

— Каким взрослым? У нас же нет родственников! А полиция бы не поверила. Что бы я им сказал? Я хотел сам, знал, что найду тебя. Я хотел тебе помочь, я…

— Помочь? Ты ребенок! — Он вдруг повысил голос, и Паша прижался спиной к двери. Отец никогда на него не кричал. — Ты что, через всю страну проехал? Да как ты ухитрился?

— Но я же тебя нашел!

— Дети не должны лезть в проблемы родителей. Они должны сидеть и ждать, пока родители их сами решат.

— Ага, ты, я смотрю, их отлично решил, — не сдержался Паша, обводя взглядом комнату. Щеки у него горели, как от холода.

— Меня неделю не было, а ты уже научился грубить?

— Я думал, ты хотел, чтоб я нашел тебя, — тихо сказал Паша. — «Мудрец_05» — это ведь ты?

— Что ты несешь, какой мудрец?

— Пользователь, который посылал мне сообщения. Помогал мне. Сказал не верить Моржу, когда он придет, и выключить телефон.

Отец коротко, невесело рассмеялся:

— Думаешь, они мне мобильник оставили, чтобы я не скучал? Когда этот урод привез меня сюда, тут уже ждал какой-то его работник, усатый тип. Я не умею драться. И это не мой метод. Я верю, что все можно решить цивилизованно, — он запустил руку в волосы и с силой сжал их. — В общем, они меня затолкали сюда и отняли все вещи. Бумажник, паспорт, мобильный, сумку и… — Рот у него вдруг округлился. Он замер, уронив руки. — Мобильный. Я понял, как они тебя нашли, — медленно, по слогам проговорил он: так, словно у него онемели губы. — Я установил программу родительского слежения за твоим телефоном.

Паша застыл. Отец поставил на него маячок, как на домашнего кота, чтобы не лез куда не положено. В этом было что-то настолько дикое, что он сполз по стене вниз и сел на пол, обхватив руками колени.

— Все, у кого дети твоего возраста, повторяли мне, что с ними поседеть можно. Постоянно врут, скрывают что-то. Но каждый раз, когда я проверял, ты был там, где я и думал. Я даже не верил сначала. Всем говорил: «Мой ребенок идеальный, не такой, как все. От него никаких проблем». Перестал проверять и вообще про это забыл.

— Тебе было плевать, где я на самом деле. Просто не хотелось, чтоб из-за меня были неприятности, да? — еле ворочая языком, спросил Паша.

Отец нахмурился и шагнул к нему, но Паша тут же отполз в угол.

— Не подходи ко мне, я… я не хочу с тобой разговаривать, — это прозвучало так по-детски, что он сам поморщился.

Отец замер посреди комнаты, хотя в глубине души Паше хотелось, чтобы он не послушался. Хотелось, чтобы он все равно подошел, сел рядом, прижал к себе его голову и сказал: «Прости. Теперь все будет по-другому. Расскажи мне, что с тобой было. Я все равно рад, что ты меня нашел». Но вместо этого отец сказал — деловито, будто выговаривал ему за то, что он не вынес мусор:

— Ни про какого мудреца я не знаю, но, если кто-то тебе советовал выключить телефон, нужно было так и сделать, спрятаться и сидеть тихо — хотя бы еще один день. Сергей мне сто раз повторил, что на кражу картины есть неделя, а сегодня она истекает, и завтра ему пришлось бы отпустить меня. А теперь мне надо украсть картину, и, если это когда-нибудь всплывет, моей репутации — конец.

Паша тупо смотрел в стену. Почему-то слова о репутации его добили. Конечно, ничего важнее, чем она, сейчас не было.

— Я просто хочу, чтобы ты понял: да, это неприятная ситуация, но она могла закончиться без потерь, если бы не твоя выходка, — продолжал занудствовать отец, словно задался целью говорить ровно противоположное тому, что Паша хотел бы услышать. — В следующий раз, прежде чем сделать глупость, думай и спрашивай совета у взрослых. Я поверить не могу, что ты сам сюда приехал!

— Он бы тебя не отпустил, — еле разлепив губы, проговорил Паша. — В кино злодеи никогда не отпускают тех, кто знает их планы.

— Не знаю, что ты там себе придумал, но мы не в кино, а он не злодей. В реальной жизни люди не убивают друг друга из-за картин, и я…

Паша поднял глаза, и, кажется, в его взгляде было что-то такое, от чего отец осекся.

— То есть это я во всем виноват? — уточнил Паша. Ему ужасно хотелось разозлиться, чтобы не чувствовать себя беспомощным, как улитка, которую переехал грузовик, но почему-то не было сил. — Виноват, что ты приехал сюда, чтобы обмануть старушку? Что ты мой телефон отслеживал? Что ты не сбежал от этих козлов и не дал им в рожу, а позволил затащить тебя сюда? Ты же взрослый. Ты не должен был допустить, чтобы до этого дошло.

— Не смей со мной так разговаривать.

— Да пошел ты! — заорал Паша с такой силой, что едва не задохнулся: злость, которую он пытался отыскать, вспыхнула как спичка.

Он перевел дыхание и вдруг растерялся. Отец стоял и смотрел на него, приоткрыв рот. На секунду Паше показалось, что от его грубости мир сейчас развалится на куски, но ничего не произошло. Он видел по глазам отца: тот пытался понять, что ему сделать в ответ на такое. Поставить в угол? Паша уже в нем сидит. Велеть выйти из комнаты? Они заперты. Накричать в ответ? Глупо. Оказывается, отец не всесильный герой — просто человек, который ошибся и пытается в этом кого-нибудь обвинить. От разочарования Паша вдруг сказал то, на что никогда не решался:

— Я… я всегда знал, что не нужен тебе. Мне просто… нравилось думать, что все не так, — голос не дрожал. Паше казалось, что все внутри у него заледенело. — После маминых похорон все пришли к нам домой, и я услышал… Какие-то родственники, две женщины. Они меня не видели, я за креслом прятался. Одна сказала: «Я всегда считала, что не надо им было так рано заводить ребенка. А теперь, без нее, как Валера справится? Он же такой молодой, ему надо новую жизнь начинать». Вторая сказала: «Я ему предложу взять ребенка. У меня своих трое, и четвертого подниму».

Паша вдруг почувствовал, что губы у него мокрые. Слеза щекотно сползла по щеке и залилась в рот, и он с силой зажмурился, чтобы избавиться от этого ощущения, но стало только хуже. Еще две выкатились из глаз и поползли вниз. Оттуда, где стоял отец, не доносилось ни звука, он даже не пытался перебить, и Паша зло вытер глаза рукавом.

— Я потом все думал, что, если сделаю что-то не так, ты передумаешь и отдашь меня им. А если буду хорошо учиться и хорошо себя вести, не стану сердить тебя, ты меня оставишь. Потом как-то… привык.

Сказать больше было нечего. Он с трудом, как старик, поднялся на ноги и пошел к раскладушке. На вид она казалась удобной, особенно после брезента под пляжным навесом. А у него было такое чувство, будто все кости в теле разом одряхлели и что-то тяжелое давит на грудь.

— Послушай меня… — начал отец, но Паша затряс головой, отгоняя от себя его голос.

— Отстань от меня, ладно? — устало сказал он. — Пожалуйста. Не надо ничего говорить.

Он лег, отвернувшись к стене, и с головой накрылся одеялом. От одеяла пахло отцом — чем-то неуловимым, что невозможно назвать точно, но что он узнал бы где угодно. От этого запаха ему хотелось разрыдаться, но слез больше не было, и он просто моргал, тупо глядя перед собой, пока веки не отяжелели и он не заснул.

Когда Паша открыл глаза, и без того скупой свет в комнате поблек. Отец сидел в ногах кровати и так внимательно глядел на противоположную стену, словно надеялся там что-то прочесть. Пашины ноги в облепленных краской кроссовках лежали у него на коленях.

Паша сел и подтянул к себе ноги. Отец посмотрел на него непонятным, разбитым взглядом, от которого Паше стало так неловко, что он встал и ушел в ванную.

Когда он вернулся, отец уже выглядел спокойным, как всегда, и Паша забрался на другой конец раскладушки, сцепив руки на коленях. Ему почему-то хотелось, чтобы отец сказал: «Убери грязные ноги с кровати». Но тот сказал совершенно другое:

— Хочешь, расскажу тебе обалденную историю?

Паша едва не вздрогнул. Так отец всегда начинал истории, которые рассказывал ему перед сном, когда он был маленьким. Паша даже не думал, что помнит эти слова, — и вдруг разозлился снова. Отец правда думает, что одним предложением можно все исправить?

— Больше всего я люблю картины с историей — те, что связаны с интересными людьми и событиями, — начал отец. — Знаешь, почему я сразу понял, что это Серов, когда увидел картину на сайте распродаж? Потому что видел ее раньше.

Повисло молчание.

— И где? — хмуро спросил Паша: он уже понял, что без этого отец не продолжит.

— На двух фотографиях Николая Второго, последнего русского императора: из Царскосельского дворца и из Тобольска, куда его отправили в ссылку. Я часто разглядываю фотографии известных людей начала двадцатого века — мне интересно, какие картины висели на стенах в их домах.

Он посматривал на Пашу с опаской, будто ожидал, что тот сейчас начнет драться, бить кулаком по стенам или вроде того. Но тот молчал, и отец заговорил снова:

— Я подумал: если император забрал картину даже в ссылку, значит, она ему очень нравилась. И вспомнил, что однажды читал историю, которую описывал один приятель художника Серова — того, который написал «Девочку с персиками».

— И еще три сотни других картин. Я знаю, кто такой Серов.

Отец удивленно кивнул и продолжил:

— В тысяча девятисотом году император заказал Серову свой портрет, и тот приехал в Царское Село. Этот портрет…

— Я знаю. В Третьяковке. Царь в сером мундире сидит, положив руки на стол, — перебил Паша. — Дальше рассказывай.

На этот раз взгляд отца задержался на нем чуть дольше.

— Мало кто знает, что в тот приезд Серов написал еще одну картину. В пересказе его приятеля эта история выглядела так. Однажды Серов увидел в саду двух маленьких дочек царя, которые качались на качелях. Серов сбегал за картоном и нарисовал их — они на него даже внимания не обратили, — а перед отъездом подарил картину царю. Тому она очень понравилась, и он сказал: «Здесь будто изображено само счастье».

Голос отца стал деловитым, твердым, словно он решил, что хоть кто-то здесь должен держать себя в руках.

— Этой картины нет ни в одном списке работ Серова, она просто исчезла. Кроме одного упоминания в письме, о ней вообще нет сведений. Так что никто и не искал. И вот я вижу на сайте, среди всякой ерунды, ту самую картину, что была на фотографиях. А когда увидел ее вживую, сразу понял — да, это Серов. Я его хоть на ощупь узнал бы.

— И откуда она там взялась? — вяло спросил Паша.

— Никто не знает, куда после революции делось личное имущество царской семьи. Наверное, кто-то взял картину себе, но боялся, что выяснят, кто на ней нарисован, и замазал имя художника. Старушка сказала, что отец и дед ее мужа были крупными партийными деятелями. Думаю, мы никогда не узнаем, как она им досталась. История увеличивает цену картины в сотни раз, но выгодно продать ее может только законный владелец — краденое на арт-рынке ценится дешево. Поэтому Сергей и придумал такой план.

— Какой? — Паша только сейчас сообразил, что не спросил, зачем, собственно, его отца здесь заперли.

— Когда его мать умрет, он унаследует все ее имущество и тогда сможет продать картину на аукционе. Главное, чтобы старушка не передала ее в Третьяковку. Он сказал, что она упрямая, свои решения никогда не меняет, и предложил мне украсть картину.

— Но зачем ему ты? Он мог сам это сделать или приказать Моржу.

— А ты соображаешь, — хмыкнул отец, будто заметил это первый раз в жизни, — хотя, возможно, так оно и было. — Про ценность картины знали только он и я, и он боялся, что мать заподозрит его. Поэтому ему нужны были доказательства, что это моих рук дело. Во всех комнатах ее дома он в каком-то приступе паранойи установил камеры слежения, которые у старушки, конечно, всегда выключены, но на юбилее, когда в доме будет полно народу, он уговорит ее их включить. Если на записи попадет, как я влезаю в окно и выношу картину, ему будет легко убедить мать, что он сам не имеет к этому отношения.

— А ничего, что она заявит в полицию и с этой записью тебя быстро поймают?

— Полицейским он скажет, что матери уже восемьдесят пять, и ей взбрело в голову, что мазня, полвека висевшая на стене, — бесценный шедевр. На самом деле вор просто собирался вынести из дома все, что плохо лежало, но его спугнули, и он успел прихватить всего пару картин. Вряд ли после этого полицейские собьются с ног, ища похитителя. Но я ему сказал: «Я не вор, мне дорога моя репутация, и я не собираюсь…»

— Сколько она может стоить? — перебил Паша: еще одну речь о репутации отца ему слушать не хотелось.

— С учетом истории, думаю, на аукционе можно было бы получить, самое меньшее, тридцать миллионов долларов. Это почти два миллиарда рублей.

Паша едва не застонал. Теперь ясно, почему Сергею далась эта картина.

— Это же даже не холст, а картон. Не может он столько стоить.

— Может. Тем более что больше нет ни одной картины, изображающей детей царя, — а их у него было пятеро. Эта — единственная на свете.

— Взрослых их тоже не рисовали?

Отец посмотрел на него так, будто он сказал глупость невероятных масштабов.

— Что? Мы это еще не проходили, — буркнул Паша.

— Царя и всю его семью расстреляли в восемнадцатом году, после революции. Старшим дочерям — тем, которые на картине, — было около двадцати, а младшему сыну — тринадцать, как тебе.

Паша моргнул:

— А зачем их убили?

Отец пожал плечами, крепче обхватив колени. Паша вдруг заметил, что они сидят в совершенно одинаковых позах, а он даже не мог вспомнить, кто так сел первым.

— Наверное, потому, что, когда у родителей большие проблемы, дети тоже за это расплачиваются. Не надо было мне приезжать сюда, — отец с силой потер лицо. — И знаешь что самое глупое? Я рассказал ему, сколько может стоить картина. Думал, он, если услышит, уговорит мать ее продать. Так хотел на ней заработать, что не соображал, а теперь…

Паша вскинул голову: в двери повернулся ключ. Отец вдруг тронул ладонью его щеку неловким деревянным жестом, и Паша дернулся так, что чуть не упал с раскладушки.

— Все будет хорошо, — успел сказать отец до того, как дверь распахнулась. — Я вернусь, и мы поговорим. Только не бойся, ладно?

— Добрый вечер, Валерий. Пора ехать на вечеринку, — весело сказал Сергей. — Я на своей машине, а Игорь отвезет вас.

Тут Паша заметил, что за спиной Сергея маячит Морж, у которого внезапно появилось имя. Он почему-то не разделял хорошее настроение босса — лицо у него было застывшее, словно он не мог сменить на нем выражение, как ни пытался.

— Вы с Игорем будете сидеть в его машине метров за двести от дома, — продолжал Сергей. — Когда в гостиной точно никого не будет, я позвоню. Вы пролезете в окно гостиной — Игорь покажет, где оно, — снимете картину, вернетесь и отдадите ее Игорю. Он привезет вас сюда, отдаст ребенка — и катитесь на все четыре стороны. Все ясно?

Отец кивнул и спокойно пошел к двери. В дверях он обернулся, и Паша отвел взгляд, угрюмо уставившись в стену. Посмотреть сейчас на отца значило показать, что он его простил, а он был не готов. Может, потом, в Москве, все придет в норму и станет как раньше. Паша щекой чувствовал его взгляд, отец не двигался, а потом Морж потянул его за собой, и они ушли. Снаружи послышались звуки: гул мотора, открывающиеся ворота, хруст гравия. Когда все стихло, Паша понял, что Сергей все еще стоит в дверях.

— Игорь против, но нельзя рисковать, когда речь идет о таких деньгах, — каким-то другим, отрывистым голосом сказал тот. — Правда, я получу их только после маминой смерти, но я подожду.

Паша устало поднял на него взгляд. Он не понимал, о чем речь.

— Она ведь уже пожилая, и я все равно скоро ее потеряю, но к тому времени, как это случится, вы уже не будете меня бояться. Вы решите рассказать кому-нибудь про то, что здесь было.

Он будто рассуждал вслух, продолжая смотреть на Пашу темным, неподвижным взглядом, и тот вдруг понял, что ему хотят сказать.

— Сначала я думал избавиться только от него. Ведь кто будет слушать детей? Что бы ты ни рассказал, тебе не поверят. Но потом… Я все думал насчет той картины. Думал, зачем расстреляли детей царя. И понял. Потому что дети вырастут и никогда не забудут, кто убил их родителей. Лучше покончить со всеми сразу.

Паша напрягся, перенес вес тела на ноги. Он даже не успел испугаться, в голове билась одна мысль — бежать. Дверь открыта. Надо предупредить отца. Главное — скорость.

Сергей заметил его движение и шагнул назад.

— Даже не думай. Только дернись — и я изобью тебя так, что встать не сможешь. Поверь, если хочешь, чтобы я все сделал тихо и не больно — не надо меня злить.

— Нас хватятся, — онемевшими губами проговорил Паша.

До этого дня он был уверен, что взрослые не совершают по-настоящему плохих поступков. То есть совершают, но где-то очень далеко, в новостях.

— Знаешь, телефон твоего отца уже неделю у нас. Никакие обеспокоенные родственники ему не названивали, — Сергей говорил спокойно, но его поза была напряженной, как у боксера. Он ждал, что Паша попытается сбежать. — Есть еще твой дружок. Может, он, конечно, побежал в полицию, но кто поверит его безумной истории? Вы, подростки, только и делаете, что врете. Игорь найдет его, не сомневайся. А ведь это ты втянул парня в историю. Это твоя вина, не моя.

Паша вдруг вспомнил ребят из Россоши, которых они с Ильей обыграли в футбол. У них в глазах было что-то похожее — желание побольнее ударить тех, кто слабее, будто это сделает их сильнее. Он все так же заторможенно смотрел на Сергея, и тот продолжил, медленно, внятно, будто разговаривал с больным:

— Не думай, что я плохой человек. Просто деньги за картину по праву мои. Если бы не ослиное упрямство моей мамаши, я бы их получил сейчас, а так мне приходится самому решать проблему. Игорь разберется с твоим отцом — насчет детей у него какие-то свои принципы. Ну а я…

В эту секунду до Паши наконец дошло: он не шутит, не пугает, а правда собирается это сделать.

Вот почему Морж так странно смотрел на него — он извинялся за то, что будет дальше.

— А если б вы меня не поймали? — пересохшими губами заговорил Паша. Это был самый ужасный и идиотский момент, чтобы задавать вопросы, но он хотел знать. — Если б я сам вас не нашел? Если б мой отец не согласился идти туда, что бы вы сделали?

Сергей улыбнулся:

— Есть много способов заставить человека сделать то, что ты хочешь. Рано или поздно он согласился бы вынести картину. Знаешь, я уже собирался приступать к принуждению, когда Игорь мне вчера сообщил, что поймал вас. Но для твоего отца все закончилось бы так же, а ты просто бы считал, что он пропал без вести в горах или что-то вроде того. Ты сам виноват, что явился.

— Но зачем… — Паша сглотнул. Надо было тянуть время и придумать, как спастись, но мозг словно ушел на перезагрузку. — Зачем вы мне все это говорите?

Сергей на секунду замер. Он, кажется, сам не знал зачем, а Паша вдруг понял — так ясно, будто кто-то ему сказал. В глубине души Сергей надеялся, что, когда он вернется через несколько часов, Паша будет драться — потому что знает, что его ждет. И тогда Сергей победит его. Конечно, победит, он ведь куда сильнее. Но ему хотелось уничтожить не ребенка, который не понимает, что происходит, а врага, который бьет и царапается в ответ. Потому что тогда он не будет чувствовать себя таким виноватым.

И по остановившемуся взгляду Сергея Паша понял: он сам только сейчас сообразил, почему пришел сюда и говорил все это. И Паша воспользовался моментом задумчивости противника — он вскочил и рванул к двери со всей скоростью, на какую был способен.

Но Сергей оказался быстрее: дверь захлопнулась за секунду до того, как Паша ударился в нее всем телом. Он дернул за ручку, но в замке уже повернулся ключ. Паша заколотил в дверь кулаками, от паники у него будто перегорели в голове какие-то провода — он запоздало испугался с такой силой, что не мог молчать.

— Папа! — крикнул он, зная, что ему никто не ответит. — Папа!

Он надеялся, что кто-то придет, и кричал, пока не охрип, но в ответ — ни звука. Ватная, неподвижная тишина. Паша бросился к окнам и сразу понял, почему его отец не выбрался таким простым способом, — что-то стопорило ручки снаружи, они не поворачивались. Не открыв окон, нельзя добраться до стальных жалюзи. Дом был заперт, как цельная металлическая коробка.

Паша попытался разбить стекло кулаком, потом бешено огляделся в поисках чего-нибудь твердого и тяжелого. Он сейчас выберется и все исправит. «Давай, — думал он. — У тебя пятерка по физике. И по труду. Ты справишься!»

Он стянул с раскладушки белье, приподнял ее, подтащил к окну и с размаху ударил. Стекло даже не вздрогнуло. Тогда он бросился в ванную и открутил головку душа, вернулся в комнату и попытался выбить ей окно, бил снова и снова — ничего. Ни трещины.

Паша сполз на пол, задыхаясь. Даже если ему удастся отбиться от Сергея, когда тот придет за ним, и перехитрить его, он уже не спасет отца. Того увез Морж.

Хуже всего было то, что Паша на прощание даже не посмотрел на него. Ничего ему не сказал — а они больше не увидятся.

Он лег на пол, неподвижно глядя перед собой. Свет в комнате бледнел, убывал. Сквозь жалюзи его и так проникало мало, а сейчас таяли и остатки. Скоро он останется в темноте. Сердце билось медленно, будто он под водой, и на какую-то секунду ему показалось, что, если задержать дыхание, оно просто остановится и ему не надо будет всего этого чувствовать. Паша крепче прижался лбом к полу и закрыл глаза.

Когда в замке повернулся ключ, он вяло удивился, что время прошло так быстро. Драться не было сил, он даже не пошевелился. Пусть делают что хотят. Сквозь открытую дверь на пол легла полоса света.

— Я и не думала, что ты доберешься, — сказали ему, и это был явно не голос Сергея. — И как ты утром попался — это было сильно. Я сначала решила, ты просто струсил, раз не сбежал. Но это был план, так?

Паша с трудом повернул голову: у него было такое чувство, будто все его тело закатали в цемент. В дверях стояла та девочка, дочь Сергея. «Варя», — с трудом вспомнил он.

Он без выражения посмотрел на нее. Теперь этот урод прислал издеваться над ним свою дочку. А сам, наверное, стоит за дверью и ждет момента, чтобы броситься.

— Ты так и будешь тупить или встанешь? Я ведь сказала, что помогу тебе, если доберешься.

— Я тебя вижу второй раз в жизни. Ничего ты мне не говорила, — выдавил он.

— Знаешь, а по твоему профилю «ВКонтакте» ты не казался таким тупым. Выиграл кучу олимпиад, и все такое.

Паше показалось, что сердце на пару секунд замерло, а потом заколотилось быстрее и громче. Этот звук был как нарастающий гул барабанов. Он приподнял голову, потом сел.

— Ты — «Мудрец_05», — потрясенно пробормотал он.

Она раздраженно фыркнула:

— Да неужели? Думала, до тебя никогда не дойдет. А теперь вставай и пошли — у нас куча дел.

 

Глава 13. «Мудрец_05»

Выйдя на улицу, Паша зажмурился: оказалось, еще даже не стемнело. Варя заперла дверь — так спокойно, будто ничего страшного не происходило, — и двинулась в сторону трехэтажного дома. Она перешагивала через пустые пакеты, доски и обрывки брезента твердо, как вождь индейцев, если бы, конечно, вожди носили цветастые сарафаны.

— Эй. Стой, — Паша бросился за ней, спотыкаясь на каждом шагу: ноги у него тряслись, как желе. — Ты… Твой отец… Он собирается нас… Я должен найти отца. Моего. Ты хоть знаешь, что… И еще там Илья. Я не знаю, где он! Морж его первым найдет, — язык заплетался. Паша не мог связать ни мысли, ни слова хоть в каком-нибудь порядке. В голове горел сигнал тревоги. Он выл, как сирена, и не давал сосредоточиться. — Подожди! Ты не слышала? Твой отец, он же псих, он нас…

Тут она резко развернулась и пошла назад. Глаза у нее были темные, как чернослив, и угрожающий взгляд удавался ей очень убедительно.

— Прекрати, — отрезала Варя, едва не упершись в него носом. В этот момент она была так похожа на Сергея, что Пашу передернуло. — Я думала, ты крутой, раз добрался, а ты ноешь, как слабак. Глубже дыши. Я в журнале читала, это помогает.

— Помогает? — заорал Паша. — Ты что, не в себе? Я же сказал, что он… Надо в полицию! Дай телефон. Быстро, — он увидел мобильник в кармане ее сарафана и потянулся к нему, но она отпрянула.

— И что ты им скажешь? — Она сердито сдула волосы, прилипшие к губам. — «Привет, полицейские! Мой папа сейчас на дне рождения в доме бабули, у которой случайно оказалась картинка Серова, и вы должны срочно его спасать»?

— Тогда звони своей бабушке и расскажи ей все!

— Ей восемьдесят пять! — завопила Варя. На щеках у нее проступили красные пятна. — Она умрет, если услышит, что мой папа хочет ее обокрасть!

Паша, упрямо сжав зубы, снова дернулся к телефону, и Варя отпихнула его со всей силы. Кажется, ее было немало, потому что Паша отлетел и, споткнувшись, растянулся на земле.

— Значит, так, — начала Варя. Ее темные волосы слегка развевались от ветра. Паша опять глупо и неуместно подумал про индейских вождей, и его вдруг отпустило. Он почувствовал, что может дышать, не хватая ртом каждый глоток воздуха. — Я вообще-то на твоей стороне. Так что либо ты молча идешь за мной, либо остаешься тут и орешь один, ясно?

Паша с силой втянул воздух — один раз, другой. Страх не исчез, но будто чуть разжал зубы, и Паша смог додумать до конца хотя бы одну здравую мысль: ждать помощи больше неоткуда, а значит, злить эту девчонку — плохая идея.

Он поднялся на ноги и молча побрел за ней.

Все окна, выходившие на пустырь, были закрыты знакомыми металлическими жалюзи, и, когда они подошли вплотную, до Паши кое-что дошло.

— Это что, ваш дом? — неверяще пробормотал он.

— Ой, да ты прямо Шерлок Холмс, — Варя зашла в прихожую. — Конечно, наш. Его только что достроили.

— А никто из вашей семьи случайно не заметил, что вон в той будке держат заложника? — трясущимся от злости голосом спросил Паша.

— Это не будка, а дом для садовника. Того, который из этого пустыря будет сад делать. А пока тут только мы с папой, так что замечать было некому, — хмуро пояснила Варя. — У меня нет ключей от того дома. Ну то есть не было. Сделала копию позавчера: папа долго спал с утра, я успела сбегать в мастерскую и вернуть его связку на место.

Они пошли по коридору, мимо подсобных чуланов, через кухню с сияющим каменным полом, вверх по лестнице, еще по одному коридору.

— Если будешь меня спасать с такой скоростью, я лучше сам справлюсь, — не выдержал Паша, когда они в очередной раз свернули. — Там мой отец и мой друг. Им крышка, если я не…

— Они не будут красть картину, пока не стемнело: там уже гости собираются, полно народу. Мы все успеем. Вы оба такие паникеры.

— Что значит «оба»?

Вместо ответа она поднялась еще на этаж и распахнула дверь, на которой блестками было выведено «ВАРЯ». Огромная комната сверкала всеми оттенками розового, словно тут собирались поселить целую колонию Барби.

— Я хотела ее сама оформить, но папа все сделал. Сказал, будет сюрприз, — хмуро объяснила Варя, но Паша ее уже не слушал.

На цветастом диване, перекинув ноги через подлокотник и сунув под голову подушку в виде зебры, лежал Илья и со скучающим видом собирал что-то из деревянных пластинок. Этими деталями был завален и он сам, и весь диван. Увидев их, Варя издала гневный вопль:

— Эй! Зачем ты разобрал моего брахиозавра?

— Скучно было. Я обратно соберу, — не отрываясь, пробубнил он. — Лапа уже готова.

Паша уперся руками в колени. Он в жизни не думал, что человеку может быть плохо от облегчения, но сейчас его прямо замутило.

— Что. Тут. Происходит, — медленно, по слогам проговорил он.

Варя пнула в его сторону какой-то бесформенный пуфик, и он рухнул на него, провалившись чуть ли не до пола.

— Объявляю собрание открытым, — сказала Варя, встав посреди комнаты с таким видом, будто действительно собиралась прочесть им доклад. — Мой папа хочет забрать картину себе, подождать, когда бабушка умрет, и продать. А бабушка всю неделю мне только и твердит, как отдаст эту картину в музей. И я не дам ее обмануть. Она расстроится. Поэтому ты, — она ткнула пальцем в Пашину сторону, — должен придумать, как сделать так, чтобы у папы ничего не вышло. И кстати: никого он не убьет. Он, наверное, просто пугал. Он не такой, — и с этими словами она, подвинув огромного плюшевого медведя, уселась на кровать.

Паша с силой потер лицо, пытаясь сосредоточиться. Он никак не мог связать все фрагменты этой истории воедино: на него будто вывалили целое ведро деталей «Лего» и сказали: «Собери вертолет». Но подумать ему не удалось — раздался голос Ильи:

— Вообще-то, если ты вдруг еще не заметил, я с тобой не разговариваю.

— Мне сейчас не до того. Мой отец…

— Ты утром про меня не забыл случайно? Мог бы хоть знак какой подать, чего происходит! Мне никто вообще ничего не объясняет! И эта тоже.

— Илья, слушай…

— Когда тебя увезли, она нашла меня в кустах, сказала лежать тихо и не вылезать, пока не позовет. И потом часов шесть бабке своей помогала: полы мыла, гирлянды какие-то вешала. Самый скучный день моей жизни. Я уже все цветы вокруг пересчитал. Меня муравьи искусали. И еще я…

— Каждый раз, когда я приходила проверить, он спал, — перебила Варя, сверля Пашу взглядом. — А когда папа позвонил, что выезжает, я сказала бабушке, что еду переодеться. Привезла Илью сюда на такси, спрятала и пошла за тобой. А теперь придумывай, как нам все исправить, но так, чтобы папа не узнал, что я вам помогала.

— Он и так узнает. Кто еще мог меня выпустить?

— Если я скажу, что ничего не знаю, он поверит, — Варя с мрачным видом обняла медведя и положила на него подбородок. — Он все равно не слушает, когда я говорю серьезно. По-моему, до сих пор думает, что мне шесть лет.

— Тогда откуда ты все узнала? — настаивал Паша. Он не мог понять, доверять ей или бежать, пока не стало хуже. Хотя куда уж хуже.

— С тех пор как мама в Москву уехала, я папины разговоры все время подслушиваю.

— Развелись? — тоном знатока спросил Илья, продолжая крутить в руках деревянную лапу динозавра.

— Нет. Просто поссорились. Она всегда мечтала на телевидении работать, а в Сочи не те масштабы. Но я сама захотела с ним остаться, — поспешно прибавила она. — У меня тут все друзья, школа, курсы. Я подслушивала, чтобы знать: вдруг они с мамой помирятся, и она вернется. А однажды он с кем-то из своей фирмы по телефону говорил. Они ремонт делают в школах, больницах и вроде того, — она заправила прядь волос за ухо. — И он сказал: «Напиши, что плитку положили дорогую, а сам купи дешевую. Не мне тебя учить». И я поняла, что он делал так раньше — обманывал людей. И я была…

— Разочарована, — закончил Паша.

— В ярости, — одновременно с ним произнес Илья. Он тоже знал это чувство.

— Ну и в тот вечер, когда твой отец за картиной приехал, я увидела, как папа в дом садовника раскладушку понес, хотя никакого садовника у нас еще нет, — по-прежнему не сводя глаз с Паши, проговорила Варя. — А через два дня они с Игорем по телефону обсуждали, как тебя увезти: пробраться в квартиру или ждать около дома, силой затащить в машину или соврать что-нибудь. Мне захотелось тебя предупредить, чтобы не попался. Нашла твоего папу в соцсетях, а через него — тебя.

— Ей небось просто фотка твоя понравилась. Она же девчонка, — буркнул Илья, перебирая деревянные пластинки.

— Да что ты все ноешь? — резко спросила Варя и швырнула в него медведя с такой силой, будто была чемпионкой по метанию ядра.

Медведь впечатался в Илью, и деревяшки полетели во все стороны.

— Это я ною? — Илья сбросил медведя на пол. — Да вы на себя посмотрите, вы…

Паша вдохнул глубже и монотонно проговорил:

— Он хочет убить меня и отца, когда все закончится. Он сам мне сказал. И тебя тоже, — он ткнул в сторону Ильи, и тот замер, глупо приоткрыв рот.

Варя побагровела от злости и уже хотела ответить, но тут у нее зазвонил телефон — так громко, что все трое вздрогнули.

— Да, папочка, — натянуто проговорила она в трубку. — Я тут кое-что для праздника придумала, скоро буду.

Она бросила телефон на кровать и, сгорбившись, подтянула ноги к груди.

— Ты умный, — звенящим голосом проговорила она, глядя на Пашу. — Ты из Москвы до Сочи доехал. Быстро придумывай, что нам делать.

Она сказала это так, словно от него зависело все на свете, и Паша выпрямился. Он думал, что все девчачьи штучки срабатывают только в кино. Но ему так захотелось произвести на нее впечатление, что страх просто исчез. Она права: он не поможет отцу, если будет ныть, и обязан придумать что-то особенное. Такие, как Илья, думают, что быть отличником — значит бесконечно зубрить. На самом деле, надо просто уметь думать. «Давай, — сказал он себе. — Представь, что это экзамен. Просто экзамен».

— А что, если мы сами украдем картину? — медленно проговорил он. — Еще до моего отца. Ты права: они наверняка будут ждать разгара вечеринки. Стемнеет, все соберутся за столом, и никто неожиданно не явится. А мы успеем раньше. Я спрячу картину поблизости от дома твоей бабушки. Пока наши отцы поймут, что она исчезла, я успею оттуда убраться, позвоню твоему отцу и скажу: «Отвези моего отца в аэропорт, там мы встретимся, и я тебе расскажу, где картина». В аэропорту он нам не сможет ничего сделать. В это время ты как бы случайно найдешь картину и вернешь на место. Мой отец тем временем свяжется с Третьяковкой и расскажет, какую картину хранит твоя бабушка. Его они сразу послушают и тут же позвонят ей. Примчатся сюда не позднее завтрашнего дня. Они знают: если мой отец говорит, что картина ценная, его стоит послушать.

Варя долго молчала, прокручивая в голове сказанное, а потом ее лицо просветлело. Она слезла с кровати, решительно подошла к Паше и вдруг, нагнувшись, обняла за шею с такой силой, будто хотела оторвать ему голову. Паша подумал: «Серьезно, она что, ходит в секцию вольной борьбы?» — но без злости. Еще никто его не обнимал как героя.

— Отлично! — Она выпрямилась и торжествующе вскинула вверх сжатый кулак. — Если люди из Третьяковки будут знать про картину, папа не сможет ничего сделать.

Паша кое-как выбрался из мягких глубин пуфика и уже повернул к двери, когда раздался голос Ильи. Тот молчал уже так долго, что Паша про него забыл.

— Без обид, но я на такое не подписывался, — Илья встал с дивана и застыл, глубоко спрятав руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок. — Мы еще больше разозлим твоего папашу, и он нам голову открутит. Я его видел полминуты, и он мне, извини, не понравился. С такими лучше не связываться. А я хочу доехать домой целым. Я просто хочу домой. Это все слишком, ясно? Мы же дети! И не можем исправить то, что наворотила куча взрослых. И мы не должны так подставляться.

Еще вчера Паша, наверное, разозлился бы, что после всех приключений Илья сдулся, но сейчас он чувствовал облегчение. Если его план провалится, а это очень даже вероятно, пусть хотя бы Илья не пострадает.

— Подождешь где-нибудь в безопасном месте, там, где Морж тебя не найдет, — кивнул Паша. Илья настороженно смотрел на него, будто поверить не мог, что он согласился. — Если у меня получится, уедем все вместе. Если нет, Варя как-нибудь поможет тебе вернуться домой. Так? — Он повернулся к Варе, и она нехотя кивнула, презрительно глядя на Илью.

То, что она считает его трусом, было написано у нее на лице, и тот насупился еще больше, хотел что-то сказать, но она его перебила:

— Тебя такси отвезет в аэропорт — куда безопаснее? Ладно, а теперь переходим к шагу второму. Солнце еще не зашло, а до темноты нечего и думать свистнуть картину, так что время у нас есть. Вам надо помыться. С Ильей меня еле пустили в такси, когда мы ехали сюда, а у тебя вид еще хуже. Не хочу, чтобы весь наш план провалился из-за того, что вы выглядите как чемпионы по боям в грязи. — Варя распахнула дверь в глубине комнаты: — У меня своя ванная. Вперед!

Две минуты спустя Паша стоял в розово-белой ванной и пытался снять кроссовки. Но, как оказалось, они присохли намертво. Тогда он залез в душ прямо в них: под горячей водой они кое-как отлипли.

— Долго ты намываться будешь? — заколотил в дверь Илья. — Ты там что, ногти красишь?

— Очень смешно, — пробормотал Паша и прекратил попытки отмыть краску.

Другой одежды не было, пришлось надеть ту же самую. Только сейчас он заметил, как от нее воняет по́том и гарью.

Как только Илью освободили от участия в спасательной операции, настроение у него сразу подскочило от нуля до сотни. Через минуту, после того как за ним закрылась дверь ванной, оттуда раздалось веселое, хоть и довольно бездарное пение. Паша сел на диван и почувствовал, что Варя придирчиво его разглядывает.

— Ты в курсе, что у тебя краска в волосах? Садись, — она решительно подтащила его к розовому столику с зеркалом, который ломился от заколок, плетеных браслетов и каких-то бутылочек. Когда она взяла ножницы, Паша было запротестовал, но она не стала слушать: — Ничего, я часто стригла кукол. Лучше сиди неподвижно, а то ножницы острые.

Паша посмотрел на себя: вид и правда кошмарный. Грязная майка, серые круги под глазами, царапины на щеке — наверное, после аварии — и взгляд дикий. Если бы учителя из школы увидели, они бы его не узнали.

Варя решительно откромсала ему одну намертво залепленную краской прядь, и он закрыл глаза, изо всех сил стараясь не думать об отце. Но ничего не выходило. Тогда он просто начал повторять про себя: «Держись, пап, я иду. Все будет хорошо, не бойся. Я уже иду».

Ножницы бодро стучали, пока не хлопнула дверь ванной.

— Знаешь, Варя, — протянул Илья. — Если захочешь кому-нибудь отомстить, предложи его постричь.

Паша осторожно приоткрыл глаза и взглянул в зеркало. Он видел в журнале фото новорожденных морских свинок: шерсть у них клочковато торчала во все стороны. Примерно то же самое было у него на голове.

— Ничего, отрастут, — отмахнулась Варя. — Давай я пенкой их уложу?

— Не надо, — Паша вскочил и отошел подальше.

— Ладно, тогда пошли. Меня уже ждут, но сначала я тебе покажу, где лучше лезть через бабушкин забор. Выходим через задний двор — там нет камер.

— Зато есть ворота. И они запираются, — напомнил Паша.

— Знаешь, отправившись делать копию ключа от дома садовника, я решила не мелочиться, — ухмыльнулась Варя и вытащила из кармана позвякивающую пригоршню ключей.

Пять минут спустя они шагали через тот же пустырь, но на этот раз в сторону ворот. Красноватое солнце уже висело над горами совсем низко.

— А почему «Мудрец»? — вдруг спросил Илья.

Варя пожала плечами:

— В кино у героя всегда есть мудрый наставник. Какой-нибудь восточный дед, который все знает.

— А почему «05»? — не выдержал Паша. Он шел с трудом: едва смог натянуть задубевшие кроссовки обратно.

— Год рождения.

— Да ты на год младше нас, какой из тебя наставник! — фыркнул Илья, и Варя двинула ему кулаком в бок:

— Какие герои, такой и наставник. Двигайте быстрее, у нас в плане еще шаг третий.

За воротами тянулась пустая каменистая дорога — без фонарей и асфальта, но повсюду уже поставили заборы, земля была раскопана, попадались следы тракторных гусениц: здесь строили десяток особняков. Минут через пятнадцать на пути начали попадаться дома, и район строек плавно перетек в старый, городской. Потом Варя остановилась напротив магазина одежды.

— На шаг третий у нас пять минут. У вас одежда так воняет дымом, что я уже еле дышу. Вы что, курицу коптили?

— У нас денег нет.

— Зато у меня их полно. Папа сделал мне карточку, чтобы я его не доставала, если что-то понадобится, — она вытащила из кармана кредитку. — И наличных пара тысяч есть.

— Где-то я уже это слышал, — проворчал Илья. — Если все отцы, которым плевать на детей, заваливают их деньгами, почему со мной это не работает?

— Ему на меня не плевать, — хором сказали Паша и Варя.

Илья с сомнением хмыкнул и потянул дверь на себя.

Из магазина они вышли в новой одежде и в новых кедах. Паша выбрал все черное, чтобы было легче прятаться в темноте.

— Прощай, майка с рисунком психа, — грустно сказал Илья, когда они выбрасывали старую одежду в ближайший мусорный бак. Теперь он был в рубашке и светлых джинсах — явно готовился изображать перед своей мамой Очень Приличного Мальчика.

Варя времени не теряла: поймала дорогую на вид машину и торговалась с водителем насчет цены.

— …Нам в Уч-Дере, а потом вот его надо будет отвезти в аэропорт, — услышал Паша.

— Она, вообще, в курсе, что нельзя садиться в чужие машины? — пробормотал он.

— Говорит, ее обычно возит какой-то дядя Лева, которому ее папаша за это платит, но сегодня не хотела, чтоб ее увидели с нами. Вид у нас тот еще, даже шмотки не исправят. Ты в курсе, что у тебя вся физиономия расцарапана?

— Знаешь, без тебя это была бы отстойная поездка, — брякнул Паша, прежде чем успел остановиться. Он ненавидел прощания, а сейчас было именно оно.

— Ты без меня вообще далеко не ушел бы, сопляк, — беззлобно огрызнулся Илья.

В машине все молчали, глядя в окна. Паша сильнее сжимал кулаки, вдавливая ногти в ладони, чтобы немного унять страх. За окнами уже почти стемнело — так быстро, словно ночь разом проглотила день.

Сразу после указателя «Уч-Дере» Варя попросила остановить машину, отдала водителю деньги и строго приказала доставить Илью в аэропорт.

— Ладно, пока. Мы с тобой свяжемся, когда что-нибудь прояснится, — уронил Паша, вылезая из машины вслед за Варей.

Илья кивнул, не глядя на него.

В поселке начали зажигаться огни. Они стояли на какой-то незнакомой улице, и Варя сказала:

— Я знаю, как подойти к дому незаметно. Игорь с твоим отцом наверняка припарковался где-то по пути к дому, но не слишком близко. Мы же не хотим, чтобы они нас заметили.

Паша, слушая звук отъезжающей машины, пошел рядом с Варей. На этот раз она не пыталась его перегнать. Заглянув ей в лицо, он впервые понял, что ей тоже страшно. И, кажется, не меньше, чем ему.

— Круто, что ты за своим папой приехал, — сказала Варя странным тяжелым голосом. — Если бы с моим что-нибудь случилось, я бы его тоже нашла. Он хороший. Честно.

— Да, — Паша сглотнул. Он вспомнил, как Сергей смотрел на него, прежде чем захлопнуть дверь. — Да, конечно.

— Стойте! Эй! — раздался крик у них за спиной, и Паша тут же обернулся.

Илья выскочил из машины — она успела проехать метров двести — и мчался к ним.

— Погодите, — запыхавшись, проговорил он. — Я с вами.

Паша открыл рот, чтобы велеть ему проваливать, но Илья поднял руку.

— Ты мне не указывай — и без тебя не тупой. Я в курсе, что это опасно, и все такое.

— А чего вдруг передумал? — сдался Паша.

Выражение лица Ильи ясно говорило о том, что попытка возражать будет встречена ударом в нос.

— Да так. Помнишь, в Россоши ты убеждал мелких футболистов за нас играть? — неловко пробормотал Илья, глядя в сторону. — Ты им сказал: сегодня вроде как день битвы, и, если об этом дне сложат легенды, вас в них не будет.

— В жизни ничего более странного не слышала, — проворчала Варя.

— Я просто нес тогда что в голову взбредет. Никто не складывает легенды о детях, — покачал головой Паша.

— Ну будем первыми, — Илья улыбнулся во весь рот: так, будто и правда забыл про опасность. Паша криво улыбнулся ему в ответ. — А чего мы встали? Подвиги сами себя не совершат.

 

Глава 14. Герои и злодеи

Когда Варя говорила, что они подойдут к дому незаметно, Паша представлял себе удобную тайную тропу. Но оказалось, что надо пробираться по задворкам чужих участков. Звучало это несложно, а на деле было жутковато: очень темно, и вокруг беспокойно шумели листья — поднялся ветер с непривычным острым запахом, словно где-то разлили йод. Паша послушно лез через ограды и нырял в заросли, стараясь не трястись: в кустах то и дело что-то шуршало, щелкало, копошилось, и он ни разу не вскрикнул лишь потому, что не хотел опозориться перед Варей.

— Эй, умник. Может, еще одну чемпионскую речь толкнешь? — взвинченно спросил Илья, шарахаясь в сторону: по земле вдруг проползло что-то неприятно похожее на змею, но Варя даже шагу не сбавила.

— Ладно, — храбро начал Паша. — Друзья и братья!

— И сестры, — прибавила Варя, обходя чью-то грядку.

— Мы идем в этот поход ради наших отцов.

— Мой тут вообще ни при чем, — пробубнил Илья.

— Что вы перебиваете? — шепотом возмутился Паша. — Короче, сегодня все получится, потому что у нас есть суперсила.

— Да ты чего, — Варя перемахнула через проволочную ограду, ловко цепляясь за ячейки в сетке. — И какая?

— Мы дети, и никто не принимает нас всерьез. А мы нанесем удар с неожиданной стороны и победим, потому что… Эй, снимите меня отсюда, я зацепился!

Наконец впереди замаячил знакомый зеленый забор. Он был куда выше тех, что попались им на пути, но здесь вплотную к нему, перекинув ветки на другую сторону, росла мощная раскидистая яблоня. Залезть на нее было просто, даже Паша справился с первого раза. Прыгать в темноту было уже не так приятно, но Варины знания местной географии не подвели: они приземлились в пышную мягкую траву.

Ночью сад старушки выглядел еще неприветливее, чем днем: вокруг тесно переплетались деревья, крыша дома едва виднелась вдалеке, окруженная размытым пятном света. Варя повела их за собой — не к дому, а в другую сторону, — и скоро они оказались в заросшем крапивой углу сада. Здесь был натянут длинный, просевший от времени брезентовый навес, под которым чего только не было: гора песка, утыканные гвоздями доски, древняя газонокосилка и кучи хлама, который в темноте опознать невозможно. Варя решительно направилась туда, где были неровно сложены листы фанеры, пошарила там и кивнула.

— Сухо. Глядите, между этими двумя большая щель. Спрячете картину здесь, а я потом заберу. Сюда никто уже сто лет не ходит: видите, даже тропинки нет. А теперь пошли — проверим, как там картина.

Бесшумно отодвигая ветки на своем пути, они потянулись к дому. Терраса была ярко освещена, оттуда доносились шум, голоса, звон вилок — за длинный стол как раз усаживались гости, человек тридцать.

— Шашлыком пахнет, — с завистью вздохнул Илья.

— Не отвлекайся, — зашипела Варя. — Вон окно. И знаете что? У нас проблема.

В окне, на которое она указала, горел свет. По взбудораженному смеху, который доносился оттуда, и быстрому перемещению теней на стене Паша понял: там дети. Много. Человек семь. Варя храбро подкралась ближе, заглянула и сразу нырнула вниз.

— Я забыла! В этой комнате бабушка держит коробку с моими старыми игрушками, — перепуганно глядя на Пашу, зашептала она. — В сад их не пустили — темно. И что делать?

— Можешь пойти и сказать им, чтобы вышли?

— Нет! Они не будут меня слушать, скажут: «Играй с нами!»

У нее в кармане завибрировал телефон, и она торопливо сбросила вызов.

— Это папа, — отчаянно прошептала она, взглянув на экран. — Мне пора идти.

Паша закусил костяшку пальца. Сергей наверняка тоже не рассчитывал на детей в гостиной, но ему легче: когда дети уйдут есть на террасу, он тихонько наберет Моржа и скажет «пора». А им надо придумать что-то другое, и быстро. Однако в голову, как назло, ничего не лезло. И тут заговорил Илья:

— Слушай, Варь. А привести кого-нибудь с собой тебе разрешили бы?

— Да, но…

— Соображайте быстрее! — торжествующе зашептал он. — Ни бабка твоя, ни отец меня не видели. Если ты меня приведешь типа как своего приятеля, они не поймут, кто я такой. А я придумаю, как отвлечь детей.

Паша удивленно вскинул брови и собирался сказать, что идея отличная, — но Варя, с сомнением оглядывая Илью, протянула:

— Папа тебя не видел, но наверняка узнает. Игорь, когда из Москвы ему звонил, сказал, что за сыном искусствоведа увязался какой-то малолетний гопник.

Илья подавился воздухом:

— Что? Я не гопник! Я разве похож? Да ты…

— Так, стоп, — перебил Паша. — Одежда у тебя приличная, и, если ты не будешь вести себя как обычно, Сергей не узнает.

Илья, насупившись, кивнул, а потом внезапно сунул Паше в руку телефон:

— Свой ты, я вижу, где-то посеял. Тебе же надо как-то Вариному папаше звонить? Главное, скройся для начала подальше.

Варя тем временем пихнула Паше в карман деньги и набрала что-то на телефоне Ильи:

— Это на такси. А в телефон я записала номер моего папы. Как спрячешь картину, звони ему, назначай встречу в аэропорту под большим табло и выбирайся тем же путем, как мы шли сюда, через огороды. Дорогу помнишь? Отлично. Когда мой отец уедет, я посажу Илью на такси и отправлю к тебе. Жди его под табло — телефона у него теперь нет, придется вам так найтись. Удачи! Все получится.

Паша растерянно посмотрел на обоих. Ему казалось, он все продумал, а об этих мелочах даже не вспомнил. Как все-таки хорошо, когда ты не один. Он был им так благодарен, что едва не обнял, но взял себя в руки и вместо этого спросил у Ильи:

— А как ты отвлечешь толпу детей, чтобы минут пять никто из них тут не показывался?

— Есть одна идея, — хмыкнул Илья. — Даже не верю, что говорю это, но… В этом доме найдется стакан, лист бумаги, ведро воды и пара банок газировки?

Варя с Ильей убежали: они хотели обойти дом и сделать вид, что зашли через ворота, а Паша растянулся под деревом, чтобы его было труднее разглядеть из окна. Небо уже совсем почернело и наполнилось мелкими светлыми точками — их было так много, что Паша даже не сразу понял, что это звезды. В Москве он никогда не видел столько разом и на минуту замер, глядя на них. А потом за углом дома, на террасе, раздался Варин голос:

— Бабушка, я тут! А это мой друг Вася — мы в парке познакомились, теперь на роликах катаемся вместе. Ничего, что я его привела? Тут столько всего вкусного будет, а у него родители никогда не готовят.

Паша услышал мягкий, рокочущий голос бабушки. После их утренней встречи он и не думал, что она способна издавать такие нежные звуки.

— Здравствуйте, Антонина Сергеевна, — пробасил Илья. — Очень приятно познакомиться. Спасибо большое, что разрешили прийти.

Паша бесшумно хмыкнул. Очевидно, по дороге Варя провела неплохой инструктаж.

— Бабуля, слушай! Вася, пока есть не начал, хочет тебе подарок свой показать. Он увлекается научными фокусами. Сейчас я быстро принесу, что ему надо, и он устроит настоящее шоу!

Гости одобрительно загудели, и скоро Паша услышал Варю совсем близко — она заскочила в гостиную и крикнула:

— Эй, народ, потом доиграете! Бегите на веранду — там фокусник. Он такое сейчас покажет!

Полминуты спустя ни одного ребенка в гостиной не было. Паша бросился к окну, вцепился в подоконник и с трудом подтянулся, обещая себе заняться спортом, как только вернется домой. На секунду показалось, что он не сможет забраться в окно, и на этом все позорно закончится, но потом, кряхтя и подергиваясь, он кое-как перевалился в комнату.

— …Как думаете, если я переверну стакан с водой, выльется она или нет? — доносился с террасы голос Ильи. — А если я накрою стакан листом бумаги?

Они все рассчитали правильно: Сергей решил дождаться разгара праздника, и картина еще висела на стене. Паша запрыгнул на диван, снял ее со стены, отогнул зажимы, которые прижимали картон к стеклу, и, поставив раму в угол, помчался к окну. Осторожно, стараясь не дышать на хрупкий картон, Паша уложил его на подоконник, выпрыгнул на улицу, снова взял его и помчался в темноту. Он с трудом вспомнил дорогу, но, пометавшись пару минут среди кустов, наконец разглядел вдалеке очертания навеса. Там пахло землей и плесенью. Паша сунул ладонь между листами фанеры, проверяя, не слишком ли грязно, но место Варя и правда выбрала удачное.

Он аккуратно спрятал картину и выпрямился, пытаясь отдышаться. Недалеко отсюда растет здоровая соседская яблоня: держась за ветки, он быстро переберется через забор. Он сделал пару шагов в ту сторону и вдруг почувствовал, что под навесом стало темнее, будто чья-то фигура заслонила и без того скупой свет.

Паша медленно обернулся — и замер. Недалеко от него, положив руки в карманы брюк, стоял Сергей.

— Думали, я тупой? — спросил он, не повышая голоса. — Как только мальчишка, которого привела Варя, начал устраивать цирк, я сразу понял, что меня пытаются обмануть. Вышел из-за стола и решил проверить: картины не было, а через сад мелькала твоя спина. Вы что, как-то задурили голову Варе, чтобы она вас, бедных, пожалела и помогла? Ну ничего. Я ей объясню, что нечего с вами связываться.

Пока он говорил, его взгляд неспешно двигался по кучам рухляди, громоздившимся вокруг. Паша с трудом сглотнул. Вид у Сергея был вполне мирный. Вдруг Варя права, и он просто пугал, не собирался делать ничего плохого? Эта мысль бодрила, и Паша сосредоточился на ней. Главное — не думать о том, что его прекрасный план рушится на глазах.

— Ты спрятал ее где-то здесь? — поинтересовался Сергей, будто они вели неспешную беседу за чашкой чая. — И серьезно думаешь, что я ее не найду?

— Найдете, — едва шевеля одеревеневшими губами, проговорил Паша. — Только искать будете долго: тут полно мест, куда я мог ее положить. А если потом выяснится, что картина исчезла, пока вы отсутствовали за столом, это будет немного подозрительно.

Рот Сергея сжался в прямую, словно топором вырубленную линию, и Паша с облегчением понял, что попал в точку.

— Как только Илья закончит с фокусами, дети вернутся в комнату, — договорил Паша. — Увидят, что картины нет, и скажут кому-нибудь.

— Они не заметят. Это же дети — их ничего, кроме игрушек, не волнует.

— Знаете, я бы на вашем месте не стал недооценивать детей, — Паша ткнул себя в грудь двумя большими пальцами, и Сергей скривился. — Лучше вернитесь.

— Чтобы ты за это время с ней скрылся?

— Она мне не нужна. Мне нужен мой папа, и у меня есть план, — Паша старался говорить храбро, как взрослый, но голос все равно предательски дрожал. — Вы звоните Игорю, приказываете отпустить отца и возвращаетесь за стол, а мы с папой ловим машину и уезжаем. Как только отъедем подальше, кину вам сообщение, где картина. Заберете вечером и делайте с ней что хотите.

«Вот только Варя заберет ее раньше, отец успеет позвонить в Третьяковку, и мы…» Додумать Паша не успел, потому что взгляд Сергея, задумчиво блуждавший под навесом, остановился на листах фанеры.

— Я бы спрятал здесь, — протянул Сергей.

Паша шагнул в сторону, упрямо заслоняя спиной фанеру, но Сергей отпихнул его с дороги и начал высматривать в щелях лист картона.

То, что Паша чувствовал еще минуту назад, по шкале страха было на троечку, а сейчас он за секунду дошел до десятки. Спина взмокла, руки и ноги окатило холодом, сердце поползло вниз, и ужас заставил его сделать то, что еще вчера ему бы и в голову не пришло.

Он прыгнул Сергею на плечи и, обхватив за шею, потянул вниз. На то, чтобы его скинуть, Сергею хватило жалкой пары секунд, но Паша тут же бросился на него снова и, не придумав ничего лучше, вцепился зубами в руку. Сергей зашипел, скорее от неожиданности, чем от боли: ручища у него было такая, что Паша чувствовал себя как мопс, который пытается зубами повалить баобаб. Он даже вдохнуть не успел, а уже лежал на земле. Сергей опять повернулся в сторону фанеры, но Паша схватил его за ногу, изо всех сил дернул на себя, получил удар ботинком в грудь, отлетел и снова бросился в драку. Хотя дракой это вряд ли можно было назвать: он просто толкал, пинал, кусал, наскакивал и беспомощно надеялся, что Сергей испугается шума, или не захочет портить одежду, или решит не терять время. Главное — не сдаваться, ведь не будет Сергей его по-настоящему бить, детей вообще не бьют. Паша верил в это еще минуты две, а потом Сергей схватил его и развернул спиной к себе, выворачивая руку. Паша даже сообразить не успел, что происходит, а у него из-под ног уже выбило опору, и он уткнулся лицом в земляной пол. Сергей придавил сзади, одной рукой закрыл ему рот, а второй подобрал что-то с земли. Паша задергался, пытаясь освободиться, но с таким же успехом можно было пытаться сбросить с себя каменную глыбу.

А потом ногу под коленом прошила такая боль, что Паша захлебнулся криком, но не услышал ни звука: твердая ладонь с силой зажимала ему рот.

— Сколько же. От тебя. Неприятностей, — тихо сказал ему на ухо Сергей. — Как ты меня достал.

Давление на спину исчезло. Сергей поднялся, бросив на землю обломок трубы, и снова начал разглядывать щели между фанерными листами. Паша сжался, обхватив ногу двумя руками. Боль орала у него в голове пронзительно, на одной ноте, и он не мог дышать, потому что если бы открыл рот, крик вырвался бы наружу. Он сильнее закусил губу и вжался лицом в землю.

— Если подумать, это просто кусок картона, выкрашенный в разные цвета. До сих пор не понимаю, с какой стати он такой дорогущий, — задумчиво протянул Сергей у него над головой.

Паша с трудом разлепил мокрые глаза. Сергей держал в руках картину, и в темноте Паше вдруг показалось, что с нее исчезли все краски, что это и правда лишь кусок картона — бесполезный, жалкий и старый.

Раздался сдавленный, всхлипывающий звук, и Паша решил, что издает его сам. Но, судя по боли в нижней губе, он все еще крепко зажимал ее зубами. Паша с трудом приподнял голову и едва не задохнулся от облегчения: у входа под навес стояла растрепанная Варя с прилипшими к лицу волосами — наверное, она увидела, что ее папы нет за столом, и решила проверить, все ли в порядке.

Она смотрела на отца безнадежным, остановившимся взглядом: наверное, до этой минуты не верила, что он возьмет картину. Эта мысль дошла до Паши медленно, будто ковыляла через огромный пустырь боли, простиравшийся теперь в его голове до самого горизонта.

— …Поговорим, и я все тебе объясню, — сказал Сергей. Голос был успокаивающий, добрый. — Они задурили тебе голову. Ты должна слушать меня, а не их.

— Что… что с ним? — без голоса спросила Варя.

— Упал, когда из окна с картиной прыгал. Неуклюжий, сама видишь. Брел сюда с таким шумом, что я услышал, — Сергей положил картину на груду пустых ящиков, подошел к Варе и взял ее за плечи: — Слушай меня, детка. Все, что я делаю, я делаю для тебя. Ты же это знаешь, да? А теперь твоя очередь кое-что для меня сделать.

Он встряхнул Варю с такой силой, что ее голова мотнулась из стороны в сторону, и прибавил уже мягче:

— Сделай нормальное лицо. Возвращайся за стол. Тихо скажи клоуну, который сейчас развлекает гостей, что дружок просит его подойти туда, где спрятана картина. Уверен, он в курсе, где это. Пусть идет сюда, а ты оставайся за столом. Ясно?

Паша очень надеялся услышать «нет» и еще что-нибудь вроде: «Папа, ты слишком далеко зашел, я всем расскажу, что тут происходит». Но Варя с тем же неподвижным взглядом кивнула и, спотыкаясь, пошла к дому. Когда ее шаги стихли, Сергей присел рядом с Пашей и невозмутимо проговорил:

— Знаешь, почему ты не кричишь? Ты сам понимаешь: все, кто есть сейчас в доме, — друзья моей семьи, и они поверят мне, а не тебе, — он вдруг похлопал Пашу по щеке. Тот хотел отдернуться, но не мог: боль начала отступать, оставляя бессмысленное отупение, будто выжженную землю. — Ты просто воришка: утром влез к моей матери, а теперь в комнате попал на запись камеры наблюдения. Так что веди себя тихо, иначе будет еще больнее.

Паша через силу кивнул. Он понял, что Сергей хочет сделать, — так ясно, словно придумал это сам.

Конечно, он их не отпустит. Было бы глупо получить такую ценную вещь и оставить в живых тех, кто в любой момент может рассказать, откуда она у тебя взялась.

В кино злодеев было легко отличить: они злобно хохотали и всегда были глупее хороших героев. А оказалось, что все не так. Единственная надежда была на то, что Варя с Ильей что-нибудь придумают, но она растаяла, когда поблизости зашуршала трава, и к навесу вышел Илья. Варя сделала ровно то, что велел отец, и Паша едва не застонал. До него наконец дошло: Сергей выиграл, а он проиграл.

Увидев Сергея, Илья приоткрыл рот и замер. Потом перевел взгляд на Пашу и нахмурился. Сергей приподнял руки и с добродушным видом сказал:

— Ты парень простой, так что давай по-честному, ладно? Я знаю, что твой дружок тебя втянул. А сам такой хилый, что из окна не может вылезти, не потянув ногу, — он снисходительно кивнул на Пашу, который кое-как ухитрился сесть. — Я мог бы прямо сейчас вызвать полицию. Сказать, что нас ограбили, а я вас поймал. Мне все поверят.

«Но тогда картину вернут старушке, а вы этого не допустите», — вяло подумал Паша, глядя на Илью. Тот слушал, развесив уши.

— Ты ведь родителям что-то соврал о том, где находишься, верно? Представь, что они скажут, когда услышат эту историю: ты проехал через всю страну и где-то на юге ввязался в настоящее взрослое ограбление.

Лицо Ильи застыло. Он очень хорошо представил, что ему скажут. Паша взглядом пытался сказать ему, чтобы он не верил ни одному слову, но Илья на него даже не смотрел.

— Шум нам не нужен, а? — улыбнулся Сергей. — Если сделаешь все так, как я скажу, к утру будешь дома.

— Он врет, — еле ворочая языком, сказал Паша.

Илья наконец повернулся к нему, присмотрелся и заколебался.

— А он говорил, что вы нас собираетесь…

Сергей рассмеялся:

— Я что, на зверя похож? Твой друг просто переживал из-за отца, нервничал. Посмотри на него — издерганный весь, вот и навыдумывал про меня неизвестно что.

Илья кивнул. Он поверил:

— Чего делать-то?

— Значит, так. Вы двое берете картину, и мы вместе идем к воротам — над ними висит камера, так что через них вы пройдете первыми, а я вдогонку, будто преследую вас. А когда выйдем из зоны действия камеры, вы отдаете мне картину, я сажаю вас в машину и везу в аэропорт. Туда же Игорь везет отца твоего друга, я вам всем покупаю билеты, и вы улетаете в Москву.

— А может, мы лучше через забор? — неуверенно спросил Илья.

— Меня уже давно нет за столом, а пропажу картины, думаю, скоро обнаружат. Дети такие наблюдательные, — кинув короткий взгляд на Пашу, сказал Сергей. — А так я всем скажу, что заметил воришек, погнался за ними, поймал уже за воротами и отвез в полицию — не хотел портить праздник маме. Но по пути воры сбежали — детки ведь такие резвые, да?

— На камерах наблюдения видео в плохом качестве. Что, если ваша мать меня на них не узнает? У меня другая стрижка. Другая одежда, — тускло проговорил Паша, сжимая колено. — Прикажите Игорю, пусть ненадолго выпустит моего отца. Тот встретит нас у ворот и заберет картину. Наша встреча останется на записи, и все точно поверят, что мы втроем заодно. А потом все как вы сказали: возьмете картину, сядем по машинам и поедем.

— Провести меня решил?

Паша через силу поднял глаза:

— Вы же сами знаете, что я теперь не могу сбежать. Мой отец не побежит, пока я здесь. Илья — потому что вам верит. Чего бояться? Вам это только поможет, а я просто хочу еще раз увидеть отца.

— Да ладно, в аэропорту увидитесь, пошли быстрее! — заторопил Илья. Ему явно не терпелось отсюда убраться — мысленно он уже был дома.

Сергей улыбнулся так, что Паша понял: его умиляет вера Ильи в то, что они доедут до аэропорта. Из дома по-прежнему доносились веселые голоса, пропажу еще явно не обнаружили, да и Варя тревогу не подняла. Сергей вытащил телефон.

— Игорь? План немного меняется. Выпусти парня из машины и прикажи ему идти к воротам — там встретится с детишками. Пусть возьмет у них картину и уведет их за ворота. Главное, чтобы они попали в зону камеры, а ты нет, ясно? И скажи ему, чтобы ради своего сынка не вздумал бежать или звать на помощь. Остальное на месте объясню.

Он убрал телефон в карман, схватил Пашу за шиворот и поднял на ноги. Тот качнулся, но устоял. Нога на месте ушиба распухла так, что штанина трещала по швам.

— Держи аккуратно, — Сергей протянул ему картину. — Ворота вон там. Пошли.

К сожалению, чтобы попасть к воротам, не надо было подходить к дому — они обошли его по широкой дуге, раздвигая на своем пути густые заросли. Паша неловко хромал, стараясь сосредоточиться на боли в ноге: она отвлекала от всего остального.

— Эй, ты как? — как ни в чем не бывало спросил Илья.

— Мне зашибись как страшно, — тихо сказал Паша. Еще пять минут назад казалось, что невозможно бояться сильнее, но страх разгонялся, как ракета, летящая в космос.

— Ого, я и не думал, что ты такие слова знаешь! А это та самая картинка, из-за которой весь сыр-бор? — Илья кивнул на картонку в Пашиной руке. — Не особо впечатляет.

И правда, в темноте девочки не казались счастливыми. Краска словно поблекла, ее мазки выглядели грубыми и бездарными — будто то, что делало эту картину красивой, съежилось и высохло. «И правильно», — вдруг с ожесточением подумал Паша. Их ведь не ждало ничего хорошего, их убили, как только они выросли. Картина этого не исправит, так зачем она вообще нужна?

А потом все мысли вылетели у него из головы, потому что они дошли до ворот, а за ними, подняв плечи и засунув руки в карманы, стоял его отец.

Морж, наверное, велел ему сделать вид, что он спокойно ждет сообщников, и на секунду Паша снова разозлился на отца: неужели и он поверил, что им ничего не сделают? Но, когда отец, обведя взглядом всех троих, встретился с ним глазами, Паша понял: он все понимает. Он боится так, что едва может дышать, — не за себя, а за него. Сейчас уже ничего не исправить, но он все равно просит прощения. Паша понял этот взгляд так ясно, будто отец сказал все словами, и в растерянности замер, но Сергей тут же толкнул его в спину:

— Все, дальше идите сами, а я чуть погодя. Игорь в пяти шагах за воротами, так что без глупостей.

Паша побрел к сказочному проему ворот с оскаленными конями. Он думал об одном: чтобы отец так на него посмотрел, стоило сюда приехать, и, даже если бы он заранее знал, чем все кончится, сделал бы то же самое. Удушающая паника вдруг отступила, он хрипло втянул воздух, словно первый раз начал дышать с тех пор, как вытащил картину из комнаты. Паша взглянул на нее еще раз, и что-то будто толкнуло его в грудь.

«Это же просто кусок картона», — сказал Сергей.

«У нас есть суперсила, мы — дети и наносим удар с неожиданной стороны», — сказал он сам.

Паше показалось, что сердце распухло в груди и стало в два раза больше. Он еще никогда не чувствовал себя одновременно таким взрослым и таким маленьким. «Простите, — подумал он, погладив большим пальцем картон. — Пожалуйста, простите».

— Что бы ни случилось, не помогай мне, — тихо сказал он Илье.

Тот приоткрыл рот, собираясь спросить, о чем он, но Паша не стал ждать.

Он взял картину двумя руками и резко дернул их в разные стороны. Раздался душераздирающий треск старого картона, и Сергей закричал.

В следующую секунду Паша врезался спиной в землю: Сергей схватил его за воротник, размахнулся и ударил кулаком по лицу. Картон взлетел, как осенний лист, и приземлился где-то рядом, но Сергей на него даже не взглянул.

Паша мокро всхлипнул, в ушах звенело с такой силой, что он не сразу понял: голосов вокруг стало много. Сергей повторял: «Ах ты гаденыш», — его голос был бессильным и растерянным. Илья бормотал все те же ругательства, за которые его когда-то вызывали к директору. Пашин отец кричал что-то такое яростное, что Паша слов не мог разобрать. С трудом повернув голову, он увидел, как Морж прижал его отца к земле, совсем рядом, и бормотал ему на ухо: «Нет, он хочет, чтобы они увидели». Паша с удивлением подумал: «А Морж совсем не дурак». Потом все мысли выветрились из головы, потому что кулак Сергея снова впечатался ему в лицо. Паша сжался, с трудом делая вдох. Он ведь рассчитывал на нечто подобное, но это было слишком… Третий удар был смазанный, слабый — двое незнакомых мужчин с криками оттаскивали рычащего Сергея назад. Небо кружилось так, будто Паша попал не то в «Звездную ночь» Ван Гога, не то в барабан стиральной машины, и он зажмурился.

Когда он снова открыл глаза, голосов вокруг стало еще больше: они возмущенно перекрывали друг друга, и Паша сразу узнал Сергея:

— …Я их задержал! Они воры! Я пытался…

— Да это же ребенок! — визжала какая-то женщина.

Паша слабо улыбнулся. Бесконечную неделю назад, еще в Москве, Илья сказал: «Подростки никому не нравятся». Но он ошибся: почти все, кого они встретили, помогали им. Нормальные взрослые не любят, когда детям причиняют вред, даже если детям уже тринадцать. Паша на то и надеялся, что Сергей выйдет из себя и бросится на него, забыв про людей на террасе, а они прибегут на шум и увидят, какой он на самом деле.

Ему было так тепло и уютно, что он не сразу понял, что уже не лежит, а сидит, прижимаясь лицом к истертой оранжевой майке. Сердце под ней колотилось с бешеной скоростью, и Паше захотелось сказать: «Успокойся, все будет хорошо».

— Я его засужу. Я… Господи, да где эта скорая, они откуда едут? Я его засужу, — монотонно повторял отец, прижимая к себе его голову. — Я его по судам затаскаю.

Даже сейчас он не говорил: «Я ему врежу». Отец всегда решал проблемы цивилизованно, и это было так знакомо, что Паша хрипло, напополам с кашлем, засмеялся. А потом раздался еще один знакомый голос:

— Сережа?

Паша заерзал, стараясь не опускать голову, иначе кровь из разбитого носа текла быстрее.

— Не двигайся. Не шевелись, — отрывисто произнес отец, но он уже повернулся на другой бок и увидел, что старушка наконец дошла к ним от дома. Варя тянула ее за руку и, захлебываясь слезами, бормотала:

— Это папа хотел украсть картину, а не они! Он сказал, что будет хранить ее, пока ты не умрешь, а уж тогда продаст!

Старушка ее будто не слышала — она смотрела только на сына.

— Сережа, да что ты? — растерянно начала она. — Ты…

— И кому ты поверишь, мне или им? — процедил Сергей. Он уже взял себя в руки. — Вот, мой шофер тоже пытался их задержать и все подтвердит.

Паша замер. У него ужасно болела голова, пересохло во рту, хотелось спать, но он не мог закрыть глаза. Не сейчас. Морж стоял неподалеку и явно не знал, что делать. Сергей сверлил его взглядом, и было ясно: если Морж не скажет то, чего от него ждут, ему конец. Повисло такое молчание, что Паша услышал, как в лесу стрекочут насекомые.

— Он врет, — ровным голосом сказал Морж. — Я не хочу, чтоб он со своими деньгами выкрутился, а меня посадили. Я на него давно работаю и делал для него много незаконных вещей, но это… До такого еще не доходило. Он велел мне убить этого человека, а сам хотел избавиться от детей. Я бы не смог, а он… Он смог бы.

Сергей медленно повернулся к нему:

— Ты ведь понимаешь, что сейчас сказал?

Морж не ответил. Он понимал. Гости загалдели, а потом из общего гула выделился один голос — скрипучий, надтреснутый, будто за минуту постаревший на десять лет.

— Ты меня убил, — тихо сказала старушка.

У Сергея дернулась нижняя челюсть, и лицо на мгновение стало беспомощным, почти детским.

— Мам… — начал он, но она развернулась и побрела к дому.

Варя по-прежнему хваталась за нее, а старушка, кажется, и не замечала этого.

Сергей смотрел им вслед так, будто хотел, чтобы их фигуры навечно выжгло у него перед глазами. Затем поправил часы на руке и выпрямился.

— Это бред какой-то, — пробормотал он, вышел за ворота и с пустым лицом пошел к своей машине. Паша сонно обнял отца за шею. Он устал.

— В жизни не думал, что дети на такое способны, — Морж опустился на корточки напротив него, упираясь одним коленом в землю. Пашин отец, услышав голос Моржа у себя за спиной, дернулся всем телом и попытался повернуть голову, но Паша еще крепче обхватил его за шею.

— Спасибо вам, — выдохнул Паша. Получилось что-то булькающее и смазанное. Губы были мокрые и скользкие, но Морж, кажется, понял.

— Он сбежит, пока никто ни в чем не разобрался, — негромко сказал он. — Собой я тоже не горжусь. Пять лет отсидел за грабеж, а когда вышел, думал, что завяжу. Вот только на работу меня никто не брал. А он взял. Но теперь хватит, пора заняться чем-нибудь нормальным. Надоело, — Морж помолчал. — Никогда не хотел детей заводить. Думал, от них одни проблемы.

Он криво улыбнулся, хлопнул Пашу по плечу и встал. Какие-то люди тут же подскочили к нему, о чем-то начали спрашивать, но Морж качнул головой и пошел прочь, в темноту — где-то там стояла его машина, и Паша мысленно пожелал ему удачи, а вслух только жалко, мокро закашлялся.

— Если скорая через две минуты не приедет, я и их засужу, — звенящим голосом сказал Пашин отец.

Тут заговорил Илья. Он по-прежнему сидел на траве, сцепив руки на затылке и раскачиваясь из стороны в сторону. Хотя бы ругаться перестал.

— Мне теперь до пенсии будет чего пацанам во дворе рассказывать. Я думал, ты реально ее разорвал.

Паша наконец опустил глаза на картину, лежавшую рядом с Ильей. У самого края была оторвана длинная тонкая полоса — она печально свисала вниз. Вытянув руку, Паша бережно приложил ее обратно. Когда подклеят, будет незаметно.

— Был такой жуткий треск! Я решил, будто ты ее напополам, — повторял Илья, как заведенный. — Темно ведь, и этот мужик тоже не разобрал, да?

— Я уж думал, до тебя не дойдет, — прохрипел Паша и поморщился от яркого синего света.

Перед воротами остановилась скорая помощь, и он хотел сказать, что с ним и так все в порядке, но, попытавшись встать, передумал.

— Не шевелись, — отец крепче прижал свою ладонь ему между лопаток. — Тихо, лежи.

— Да вы не переживайте, у него голова крепкая, как этот… кокос, — сказал Илья, и на его лице вдруг проступило какое-то понимание. — Ой. Я вас по-другому себе представлял. Вы чего, тот самый папаша, которого мы искали?

— Доброе утро, тормоз, — слабо пробормотал Паша и закрыл глаза.

 

Глава 15. Время историй

Он проснулся от яркого света, шума листьев и настойчивого пения птиц. Приподнявшись на локте, Паша посмотрел в окно: деревья колыхались под ветром, мягко стуча ветками о подоконник. Он перевел взгляд на часы, громко тикавшие на столе: полвосьмого. Вчерашний доктор велел больше спать, но, как назло, не хотелось, и он с трудом, морщась, встал с продавленного дивана.

Накануне вечером они провели в больнице часа два: Пашу таскали из кабинета в кабинет, а отец что-то складно врал про то, почему его сын в таком виде, а он сам — без документов.

— Крепкие все-таки существа — дети, — глядя на рентгеновские снимки, протянул сонный врач ночной смены. — Даже сотрясения нет. Ушиб на ноге сильный, но трещин в костях тоже нет. А лицо быстро заживет. Выглядит, конечно, плоховато, но бывает и хуже. Вот, например, привезли недавно одного парня…

— Благодарю, нас ждут, — сказал отец, взял Пашу за плечо и вытолкал за дверь.

«Никто нас не ждет», — хмуро подумал Паша, когда они оказались на тускло освещенной стоянке перед больницей. До него вдруг дошло, что уже ночь, они непонятно где, а идти некуда, даже гостиницу снять не на что. Отец молчал и явно думал о том же.

Тут у Паши в кармане что-то завибрировало, он сунул туда руку и обнаружил мобильник Ильи, а на нем сообщение: «Возвращайтесь, пожалуйста. Надеюсь, ты ок. Мудрец_05». Вслед за телефоном из кармана выпали смятые купюры: прощальный подарок наставника, который в кино всегда спасает героя в нужный момент.

Через полчаса они с отцом вышли из такси перед домом в Уч-Дере, адрес которого Паша не забыл бы ни при каких обстоятельствах. На террасе было шумно — гости еще не разошлись. Увидев их, все бросились навстречу и стали задавать вопросы, но тут из дома выскочила зареванная Варя и, ни на кого не глядя, потащила их внутрь. Дальше Паша ничего не помнил: как только голова коснулась диванной обивки, он выключился, как лампочка.

Только сейчас, при свете дня, он узнал эту комнату. Та самая гостиная, откуда он вчера стащил картину. На полу до сих пор валялись игрушки, оставленные детьми. Оглядевшись, Паша заметил еще кое-что: в углу, на плавательном матрасе в веселенькую полоску, спал его отец. Паша шагнул было к нему, но половицы так надрывно заскрипели, что он передумал и тихо, как ниндзя, стал пробираться в сторону двери.

Он был уверен, что в такую рань спят и все остальные, но откуда-то доносился звон тарелок и журчание воды. На кухне он нашел Варю: она намывала посуду с таким рвением, будто микробы — ее личные враги. Глаза у нее были опухшие, словно плакала она много часов подряд и останавливаться не собиралась.

— А где все? — брякнул Паша. Ничего умнее в его ноющую голову не пришло.

Варя не ответила, только еще яростнее начала тереть кастрюлю. Паша вспомнил, как Илья во время контрольной с тем же выражением лица рисовал череп на учебнике по алгебре: будто лишь это монотонное движение удерживало его от того, чтобы разнести все вокруг.

Когда Паша забрал из рук Вари губку, она так и замерла с мыльными руками, словно не знала, что теперь с ними делать. Он сам смыл с них пену, обтер полотенцем и выключил воду.

— Бабушка не встает, — Варя упала на табуретку и начала сосредоточенно ковырять стол. Паша опустился на соседний стул, но она на него не смотрела. — Она не спит, я видела. Лежит и смотрит в потолок. Я рано проснулась. Уже съездила в Сочи — дядя Лева отвез. Дома никого. Папа забрал свои вещи. Машины тоже нет. Он даже не попрощался. Он меня ненавидит за то, что я все рассказала бабушке, да? Все меня теперь ненавидят. И ты тоже, — она беззвучно заплакала: так, будто ей не двенадцать лет, а сто, и она видела вещи, хуже которых не бывает. — Прости, что я не помогла вчера. Я просто… Я так испугалась! И знаешь что хуже всего? Я его все равно… Когда думаю, что его не увижу, у меня прямо… — Она стукнула себя кулаком по впалой груди и согнулась.

Пора было что-нибудь сказать, но Паша только кивнул и привалился головой к ее голове. Он смутно помнил, что мама делала так, когда он был совсем маленький.

Варя зажмурилась и зарыдала во весь голос.

— Да тут прямо круглосуточный сериал, — сказал Илья, зевая и почесываясь. Он остановился в дверях кухни и сонно поглядел на них. — Думал, вы сейчас поцелуетесь.

Варя взяла со стола кухонное полотенце и швырнула в него. Полотенце улетело в сторону, Илья ловко поймал его на лету и бросил обратно.

— Все время что-то происходит, а я есть хочу страшно, — он вопросительно взглянул на Варю и, когда она вяло ткнула в сторону холодильника, бросился к нему, как к родному.

И споткнулся о рюкзак, лежавший на полу.

— О, это вроде твой, — он пнул рюкзак в Пашину сторону и беспрепятственно продолжил путь к холодильнику.

— Я прихватила его из дома. Он лежал на столе. Вещи твоего отца тоже там, только картины, которую он у бабушки тогда купил, нет. Наверное, папа ее с собой взял. На память, — сказала Варя и опять заплакала.

Паша открыл рюкзак и выложил на стол два мобильника, две зарядки, планшет, бумажник, связку ключей, паспорт и упаковку влажных салфеток.

— Вот, — он протянул салфетки Варе, которая уже промочила полотенце насквозь. — От самой Москвы везли. Как знал, что пригодятся. Тут написано «успокаивающие».

Варя засмеялась дрожащим нерешительным смехом, достала салфетку и прижала к лицу. Илья издал победный клич — холодильник был набит едой. Варя встала, решительно вытерла нос и полезла в шкаф за тарелками.

— Я сейчас, — сказал Паша и заковылял к двери.

Он пошел по комнатам, заглядывая во все по очереди. Старушка нашлась в самой дальней: лежала на узкой кровати неподвижно, как мумия, и смотрела на занавеску, шевелившуюся от ветра, — так, будто занавеска была за сотни световых лет от нее. Это было действительно жутко, и еще неделю назад Паша мгновенно сбежал бы, но в последнее время его представления о жути сильно расширились.

— Здравствуйте, — он неловко сел на край кровати. — Я просто пришел сказать, что Варя ревет со вчерашнего дня. Она не виновата, просто хотела помочь. Вам надо встать, она же теперь одна. И еще я хотел извиниться за все, что мы тут устроили. Вот.

Паша подождал, но, кажется, речь получилась бездарная — старушка на него даже не взглянула.

Когда он вернулся на кухню, провизия уже перекочевала из холодильника на стол. Илья совал нос в каждую миску и явно не мог решить, с чего начать. Успокаивающие салфетки, как ни странно, подействовали: Варя еще вытирала глаза, но это не мешало ей расставлять на столе чашки и деловито выискивать что-то в шкафах.

— Я съем все, что тут есть, — счастливым голосом сообщил Илья, едва не обнимая кастрюлю с чем-то непонятным.

Паша с подозрением понюхал и чуть не зажмурился от удовольствия. Он понятия не имел, что это, но тоже был готов съесть все.

На кухне воцарилась тишина — ее прерывал только стук вилок и хлюпанье Вариного носа, которое, к счастью, раздавалось все реже. Они уже прикончили чуть ли не половину еды, когда на кухню твердым шагом вышла старушка. Вид у нее был усталый, какой-то иссохший. Варя испуганно уставилась на нее, не донеся до лица салфетку.

— А скатерть где? А ножи? Варвара, ты гостей, что ли, не умеешь принимать? — проворчала бабушка, расправляя плечи. — Сегодня поедешь с дядей Левой в Сочи и свои вещи перевезешь сюда. Маме твоей сейчас позвоним, но предупреждаю: ни в какую Москву ты не поедешь. Бабушка что, за тобой не присмотрит? Школа начнется, дядя Лева тебя возить будет. Москва — это же ужас. Воздух — ужас. Еда — ужас. Посмотри на этих мальчиков. Такие бледные! А вы кушайте, что вы так плохо кушаете?

Паша собирался ответить, что они и так уже, кажется, слопали больше, чем вчерашние гости, но тут дверь на кухню распахнулась и вошел его отец.

— Всем доброе утро, — проговорил он так, словно думал, что их сию минуту выгонят на улицу.

— Так, ты тоже садись, тоже бледный, — сказала Варина бабушка и даже изобразила на лице подобие улыбки.

Паша жевал слоеный пирог с сыром, роняя крошки, и старательно не замечал тревожного взгляда отца. Он не знал, что сказать. А потом проблема исчезла сама собой: отец заметил на столе свой телефон и издал радостный звук, будто увидел давно потерянного друга, схватил его и ушел.

— А чай? — крикнула ему вслед старушка.

— Больше вы его не увидите, — беззлобно пробормотал Паша. — У него пять миллионов писем.

— Пошли, сад вам покажу, а то бабушка вас до смерти закормит, — Варя встала и бросила пустую пачку от салфеток на стол. — Знаете, как растет инжир?

— Да мы все про это знаем. Недавно на ферме работали, — небрежно сказал Илья. — Инжир — это вот это?

— Нет. Это пальма. Пошли.

Когда Паша час спустя зашел в гостиную, отец лежал на диване и быстро, с нажимом проводил рукой по экрану телефона, будто смахивал невидимую пылинку.

— Меня всего неделю не было, а тут сумасшедший дом, — не поднимая головы, пробормотал он. — На аукционе продали натюрморт Кустодиева, я все пропустил. А мне тут прислали заказ найти картину Серебряковой. Это русская художница, которая…

— Я знаю, кто это, — перебил Паша. Он остановился в дверях: от дивана его отделяло два метра скрипучего дощатого пола, и он почему-то не решался сделать по нему ни шагу.

Он думал, отец спросит: «Откуда знаешь?» — но тот, не отрываясь от экрана, сказал только «Угу».

— Пап, мы на море собираемся.

— Ага, — сказал отец, лихорадочно набирая кому-то сообщение.

— Может, ты с нами хочешь?

— Хм.

— Папа, — он махнул рукой, привлекая внимание. Но нет, бесполезно. — Пап!

— Да-да, — пробормотал тот, и Паша еще подождал, но другого ответа не было.

Он опустил голову и тихо выскользнул за дверь.

На море их вызвался отвезти дядя Лева — смуглый пожилой человек с веселой улыбкой и самой древней колымагой, какую Паше приходилось видеть. Первым делом дядя Лева пошел здороваться с Вариной бабушкой. Та деловито гремела кастрюлями — собиралась приготовить на обед что-то с непроизносимым названием, но такое вкусное, что, по уверениям Вари, они язык проглотят.

Переодевшись в старые купальные шорты, выданные Варей, они с Ильей тоже пошли на кухню. Паша увидел, что старушка принесла туда картину Серова. Поставила ее на буфет, прислонив к стене так, чтобы надорванная полоска лежала на месте — издали Паша едва ее разглядел, будто за ночь она приросла.

— Ну и дела у вас тут, Антонина Сергеевна. Весь поселок на уши поставили, — сказал дядя Лева, отпивая чай. — А я как назло вчера работал в ночную смену, все пропустил.

— Отвезешь детишек — приходи, расскажу, — проскрипела старушка, и дядя Лева с энтузиазмом закивал.

Паша слушал их краем уха: он не мог оторвать глаз от картины. За окном шелестели деревья, тени пролетали по стенам и падали на картину, и казалось, что это на ней дует ветер, треплет платье младшей девочки и шляпу старшей. Вчера у Паши было чувство, будто в картине что-то умерло, но сейчас она казалась даже более живой, чем раньше. Никто не замечал, а он стоял и смотрел, пока Варя не потянула его к выходу.

В дверях он обернулся и махнул девочкам на прощание рукой. Конечно, они не ответили — ведь это просто картон и краски, но на секунду ему показалось, что ветер взметнул ветки нарисованных деревьев выше, будто они тоже ему помахали.

Дядя Лева выгрузил их недалеко от пляжа и сразу уехал: ему не терпелось послушать историю. Варя расстелила полотенца на камнях, сняла сарафан и решительно зашагала к воде, на ходу подтягивая лямки ярко-оранжевого купальника.

Народу на пляже было мало, и уж точно никто не пытался залезть в море: оно выглядело холодным даже на солнце. Но тут раздался плеск — Варя плашмя упала в воду и поплыла вдоль берега, встряхивая головой, чтобы мокрые волосы отлипли от лица. Илья тоже начал раздеваться: на его лице было написано, что девчонка не обойдет его в умении бесстрашно прыгать в холодную воду.

— Давай, будет круто, — он потянул Пашу за рукав, но тот уперся и затряс головой. — Какой смысл приехать на море и не купаться?

— Я на берегу посижу.

— Да ладно, тебе что, сто лет?

Паша дернул плечами и предусмотрительно отошел подальше от воды. По глазам Ильи он видел, что тот собирается толкнуть его туда прямо в одежде.

— Ладно, зануда, как знаешь, — Илья фыркнул и ударил ногой по воде — так, чтобы Пашу окатило брызгами, а потом с воплем кинулся в море.

Паша сел было на полотенце, но камни были жесткие, и он пересел на ближайший лежак. Люди странно на него смотрели. Еще бы: мало кто ходит на пляж с опухшим носом, разбитыми губами и синяком на всю щеку. Он приподнял плечи. Ему хотелось спрятаться от всех этих взглядов.

Он сидел, зажав ладони между коленями, и беспокоился сразу о сотне вещей. О том, что курсы по веб-дизайну, на которые он записался, уже начались, и он опоздал на первое занятие. О том, что, если он все же залезет в воду, будет глупо выглядеть, потому что не умеет плавать. О том, как болит нога и ноет переносица. О том, сколько важного надо сделать в Москве. Принести мешок макадамии хозяину вагончика с беляшами. Написать Костику — новому главе россошанского юношеского клуба развития науки. Сделать сайт для Криса. Позвонить в краснодарскую больницу и спросить, как там водитель фургона с красками. И заняться всем этим нужно прямо завтра: отец тут явно не задержится, у него теперь куча дел. Паша подобрал с земли несколько плоских, теплых от солнца камней и начал бросать их в море, слушая короткий, звонкий стук. Варя с Ильей плескались у берега и с хохотом швыряли друг в друга водоросли, а он чувствовал себя так, будто ему и правда сто лет.

Потом на него упала тень. Кто-то остановился рядом, и Паша поднял голову.

— Узнал тебя издали — по худшей в мире стрижке, — сказал отец и сел на камни, щурясь от солнца. — Семь лет не был в отпуске. Надо хоть шлепанцы купить.

— Зачем? — без интереса спросил Паша, набирая пригоршню камней. — Мы же уезжаем.

— Антонина Сергеевна предложила нам всем остаться дней на десять, — пожал плечами отец. — Я не вижу причин отказываться, ей это тоже будет на пользу.

Паша уронил камни и во все глаза уставился на отца:

— А картина?

— Я позвонил ребятам из Третьяковки, они уже мчатся сюда. Пусть сами этим занимаются, я в отпуске.

Паша моргнул. Если бы отец сказал, что подумывает переехать в Австралию, он бы и то так не удивился. Но отец понял выражение его лица по-своему:

— Не бойся, в повреждении картины она тебя не обвиняет. Мы решили про историю с ее сыном никому не говорить. Кстати, разрыв аккуратный, чистый, будет легко все восстановить.

— Но почему… Тебе же выгодно всем этим самому заниматься, — растерялся Паша.

— Ага, — отец растянулся на камнях, подложив руку под голову. — С учетом истории картины, очереди желающих на нее посмотреть будут длиннее, чем на выставку Ван Гога.

— А ты… — опять начал Паша. У него в голове не укладывалось, что отец может остаться в стороне от такой шумихи.

Но, когда отец заговорил снова, его слова уже не касались выставки, и Паша замер, словно у него одеревенело все тело.

— Те две женщины, которых ты слышал семь лет назад. Это были твои тетя и бабушка — сестра и мать твоей мамы. Они хотели тебя забрать не потому, что ты мне помешаешь, а потому, что думали, что я не смогу тебя обеспечить, — отец замолчал, неподвижно глядя в однотонно-синее небо. — Я был жалким безработным неудачником. С образованием искусствоведа денег не заработаешь, мне все так говорили. Никто в меня не верил, кроме нее.

Он так сказал последнее слово, что Паша сразу понял, о ком речь.

— Я просто хочу, чтобы ты знал: пока она не заболела, мы были совершенно счастливыми. И бедными. Поэтому ее родственники меня всегда терпеть не могли. Говорили, от меня никакого толку, — он издал короткий невеселый звук, в котором Паша с трудом опознал смех. — После похорон они мне сказали, что лучше бы тебя забрать, потому что я не смогу о тебе позаботиться. Ну, и я на них наорал. Ужасно нахамил и выгнал. С тех пор мы не общаемся. А себе я сказал, что буду работать хоть круглосуточно, но перестану быть неудачником, и что у тебя будет все, — он потер лицо обеими руками. — Прости, у меня плохо с разговорами по душам. Я думал, у нас все хорошо. Если бы она была жива, она сказала бы мне, но… — Он перевел дыхание: — Больше не слежу за твоим телефоном, это плохая идея. В следующий раз просто спрошу, куда ты идешь.

Паша ждал, что он заговорит снова, но отец молчал и наблюдал за чайками, которые с хриплыми криками носились по небу. Тогда он сполз с лежака и лег рядом:

— У меня есть бабушка? И тетя?

— Ну, теоретически, да.

— А мы можем им позвонить?

— Хм. Да, — отец сказал это так, будто подобное никогда не пришло бы ему в голову. — Попробуем, когда вернемся домой.

Они, не сговариваясь, оторвали головы от камней и сели, глядя, как Илья и Варя плещутся в воде, то выбегая на берег, то заскакивая обратно.

— Через всю страну в Сочи. Поверить не могу, — задумчиво протянул отец. — Его мать сказала, что не знает, дать ему по шее или тут же все простить.

— Чья мать? — очнулся Паша. — Кому сказала?

— Мать Ильи. Мне сказала. По телефону. Час назад.

Паша завис.

— Я ей позвонил, — терпеливо прибавил отец и посмотрел на Пашу так, будто тоже не мог решить, обнять его или прочесть лекцию о том, что детям нельзя сбегать из дома.

— А как ты телефон узнал?

— Позвонил вашей классной на мобильный.

— Откуда он у тебя?

— Ну я пожертвовал немало денег на ремонт школьных туалетов, так что она всегда готова ответить на мои вопросы.

— Зачем? — моргнул Паша.

На этот раз взгляд отца был вполне определенным — он опасался, что после встречи с кулаками Сергея у Паши плохо работает голова.

— Ты раз пять рассказывал, что там все ветхое, а еще нет мыла и бумажных полотенец. — Увидев Пашино выражение лица, отец засмеялся: — Не преувеличивай, иногда я все-таки слушал. Так вот, я позвонил его матери, потому что вы, балбесы, не представляете, как родители за вас беспокоятся, и с удивлением услышал, что Илья у нас на даче.

— Он не говорил, что у нас! Сказал, что у одного друга.

— Когда ты начал писать ей эсэмэски от его лица, она поняла, что друг — тот самый, по выражению Ильи, жутко умный сосед по парте, с которым он вроде бы хотел дружить и который над ним все время насмехался.

— Как она догадалась, что это не он писал сообщения? — подозрительно спросил Паша.

— Думаешь, родители своих детей не знают? В сообщениях не было запятых, но в остальном ни одной ошибки, а Илья слово «человек» пишет через «а» вместо «о». В общем, она решила, что отличнику можно доверять, и приказала себе успокоиться. Подумала: «Хорошо, что Илья нашел себе друга на новом месте». Правда, когда я сказал, чем вы занимались на самом деле, она едва не передумала.

— Она ему голову оторвет.

— Конечно, нет. Но по ушам, безусловно, даст и будет права. Ну скоро увидим.

— В смысле?

— Я купил билеты ей и ее дочке, они прилетят к вечеру.

— Ты что сделал?!

— Антонина Сергеевна только «за». Кстати, Варина мать к вечеру тоже приедет, так что в ближайшие дни тут будет шумно.

— Подожди, ты что, серьезно заплатил за их билеты?

Отец открыл рот с таким видом, будто собирался произнести длинную речь, но сказал только:

— За ужином расскажете нам, как вы ухитрились сюда добраться. Жду с нетерпением.

— Это обалденная история, пап.

— О, я не сомневаюсь, — хмыкнул отец, и Паша, неловко улыбнувшись ему, пошел к морю.

На полдороге он обернулся: отец, уткнувшись в телефон, сосредоточенно барабанил пальцами по экрану. Очевидно, пять миллионов писем требовали ответа. Паша засмеялся и стянул майку, потом джинсы и кроссовки. Шорты в красный цветочек смотрелись глупее некуда, но он вдруг подумал: «Какая разница?»

— Спорим, не залезешь! — заорал мокрый, трясущийся Илья.

— Не буду я с тобой спорить, — высокомерно ответил Паша.

Море лизнуло его ноги, и он поежился.

А потом сделал несколько шагов назад и, забыв про больное колено, с плеском влетел в сияющую прозрачную воду.