15

Флоренция

В половине двенадцатого вечера Соня и Лешек зарегистрировались на ресепшне и получили ключи от номера.

– Можете помочь нам с вещами? – спросила Ализаде.

Они оставили сумки на ресепшне, вошли в лифт и поехали на четвертый этаж. Окна в их номере выходили на реку. Соня прилегла на кровать, ее напарник сел за стол.

Через десять минут в дверь постучали. Ализаде пошла открывать, а Смялы завел на наручных часах секундомер. В комнату вошел знакомый носильщик с перхотью на плечах, который поставил на пол две их сумки. Приняв от нового постояльца чаевые, он повернулся, чтобы идти, но Лешек завел его голову назад и прижал ему к носу пропитанную эфиром тряпку. Через пять секунд мужчина уже лежал на полу, а Соня рылась у него в карманах.

На связке висело три ключа. Один походил на тот, что был от их номера, – универсальный ключ.

Соня и Лешек выскочили в коридор, побежали на третий этаж, к номеру Йенса и Гормана, и остановились перед дверью. Смялы прижал ухо к замочной скважине. Внутри кто-то храпел. Оба вытащили пистолеты и надели на них глушители. Лешек кивнул, и Соня сунула ключ в замочную скважину.

* * *

Йенс Валь сидел на кровати, прямо на покрывале, и читал книгу. Кевин Горман блаженствовал, втянув в ноздрю порцию героина через свернутую из фольги трубочку. На ночном столике между их кроватями, кроме рулона фольги, кучки «дури» и зажигалки, валялось несколько пустых пивных банок и бутылка из-под виски. Йенс дождался, когда Горман окончательно отключится, глубоко вздохнул и погрузился в чтение.

Скрежет ключа в замке снова отвлек его внимание. В темноту прихожей упал луч света, а спустя несколько секунд на пороге их с Кевином комнаты появились двое, мужчина и женщина. В первом Валь узнал Лешека Смялы, ближайшего сподручного Гектора и Арона. Вероятно, Лешек был последним человеком, которого Йенс ожидал увидеть в этот час у себя в номере.

Но действительность превзошла все ожидания… Они пришли, чтобы застрелить его. Арон пытался убить Софию прошлой зимой в Дании, а теперь очередь Йенса. Все, кто так или иначе связан с Гектором, обречены. Но как, черт возьми, они на него вышли?

Каково это – пуля в лоб? Щелчок, боль и полная темнота? И как к этому подготовиться – сосредоточиться или, наоборот, расслабиться?

Но выстрела не последовало. Вместо этого Смялы жестом велел Валю молчать. Он присел на корточки возле кровати Гормана, взял висевший у него на шее хирургический мундштук и впрыснул в рот американца хорошую дозу. Тот тут же перестал сопеть и потерял сознание.

Следующие несколько секунд прошли в напряженном ожидании. Потом Смялы повернулся к Йенсу:

– Привет, Йенс Валь.

Кровь стучала у Йенса в висках.

– Привет, Лешек, – ответил он.

Незваный гость взглянул на часы с тикающим секундомером и сделал женщине знак опустить пистолет.

– У нас не так много времени. Расскажи, почему ты здесь.

Этот вопрос обернулся для Йенса очередным шоком. Он давно научился приспосабливаться к неожиданностям, но это было слишком.

– Сначала расскажи, почему вы здесь, – сказал он Лешеку.

– Ты встречался с Моретти здесь, во Флоренции, – ответил тот. – Вместе с ним. – Смялы кивнул на Гормана. – Я знаю, что это Кевин Горман и что он работает на Игнасио Рамиреса. Итак, Йенс Валь, спрашиваю тебя в последний раз: что ты здесь делаешь?

Йенс загнул страницу в книге, закрыл ее и перевел глаза сначала на женщину, а потом на Лешека. Он тянул время, пытался справиться с ситуацией, скрыть растерянность и страх.

– Я работаю, – сказал он наконец.

– Добровольно?

Смялы снова взглянул на часы. «Он торопится», – почему-то с облегчением подумал Валь.

– Какая разница? – отозвался он.

– Это Лотар, да? – догадался Смялы.

Лотар? Наконец Йенс начал хоть что-то понимать.

– Как вы меня нашли?

– Мы тебя не искали.

– Расскажи, – потребовал Валь.

– Нет, отвечай на мои вопросы.

– А иначе…

– …мы пристрелим и тебя, и Гормана. Прямо сейчас.

Угроза показалась Йенсу более чем правдоподобной.

– Вы хотите найти Лотара? – спросил он.

– А ты знаешь, где он?

Валь решил не говорить Лешеку так много – во всяком случае, пока.

– Ну… более-менее, – он пожал плечами.

– Где и когда ты видел его в последний раз?

– Нам пришлось путешествовать.

– Вместе?

Йенс задумался.

– Да, иногда вместе.

– Как он?

– Хорошо.

– Можешь помочь нам?

– А вы – мне?

– Смотря в чем.

Йенс задумался. Он хотел свободы, для себя и Лотара. И еще… Сломить хребет Арону. Но в последнем, во всяком случае, Лешек был ему не помощник.

– Сейчас или никогда, Йенс. – Смялы снова посмотрел на часы.

– Нам с Лотаром потребуется помощь, чтобы вырваться на свободу. Они не спускают с нас глаз.

– Куда вы планируете податься после Флоренции?

Некоторое время Йенс вглядывался в лицо замершего перед ним мужчины. Кто он, друг или враг? Потом Валь скосил глаза на Гормана – тот лежал тихо. В сравнении с ним все остальные семь миллиардов населения земного шара выглядели друзьями.

– В Майами, – ответил Йенс.

– Когда? – спросила женщина.

– Завтра.

– Почему в Майами? – продолжал допытываться Лешек.

– Потому что мы жили там до того, как прилетели сюда.

– Лотар тоже?

Валь кивнул.

– Где именно в Майами?

Йенс записал на бумажке адрес и дал ее Лешеку. Тот, в свою очередь, дал ему номер телефона.

– Запомни этот номер.

– У меня не будет возможности по нему позвонить, – ответил Валь. – Я круглые сутки под наблюдением.

– Все равно запомни.

– Нам пора, – перебила Смялы женщина, судя по голосу, сильно взволнованная.

Лешек встал, не отрывая глаз от Йенса. На его лицо набежала тень.

– Мне жаль, что так получилось с Софией, – сказал он. – Ты знаешь, кто убил ее?

Валь сосредоточился и вгляделся в его лицо. Тот лгал умело… Затем пленник перевел глаза на женщину – на ее лице тоже проступила скорбь. Оба играли настолько замечательно, что Йенс поневоле засомневался. Неужели и в самом деле не знают? Нет, такое невозможно… Они притворяются, конечно. И ему следует вести себя так же. Без вариантов.

– Не знаю, – ответил он на вопрос Лешека. – Когда мы обнаружили ее на кухне, она была мертва.

Некоторое время Смялы и его спутница молчали. Потом женщина заговорила:

– Если вам с Лотаром удастся вырваться на свободу, мы с Лешеком поможем тебе найти ее убийцу.

Женщина выглядела взволнованной – опечаленной и разгневанной одновременно.

В этот момент Йенсу показалось, что она, во всяком случае, не лжет.

Это только добавило ему смятения.

– Спасибо, – ответил он ей.

– Мы еще объявимся.

– Когда?

– Скоро.

– Как скоро?

– Совсем скоро. Будь внимателен, – напутствовал Йенса Лешек.

После чего оба неожиданных гостя покинули номер. Дверь закрылась.

Валь посмотрел на Гормана. Мысли у него в голове путались. Впервые забрезжила надежда – вырваться, освободиться. Но Йенс поступит иначе.

Он поднялся. На полу перед кроватью валялись брюки Гормана. Валь нагнулся и достал из их кармана ключ. А потом взял свои ботинки, обулся в коридоре и вышел в теплую флорентийскую ночь.

В переулках было людно. Пожалуй, даже слишком, с учетом того, что он собирался сделать. Да еще все шли группами или парами.

Йенс высмотрел жертву, одинокую женщину лет двадцати с небольшим – черные волосы убраны в высокую прическу, каблуки, платье выше колена. Трубка прижата к уху. Валь двинулся ей навстречу, ускорив шаг.

Когда он приблизился, девушка что-то тараторила по-итальянски. Йенс выхватил у нее из рук мобильник, свернул в ближайший переулок и побежал. Он слышал, как она кричала за его спиной, и петлял по переулкам, пока не оказался на площади, смешался с толпой и окольными путями направился к отелю. По пути он набрал номер, который помнил наизусть. Прижал трубку к уху – она пахла дешевой детской парфюмерией.

Она ответила после двух сигналов.

– Йенс?

Валь соскучился по ее голосу.

– Завтра лечу в Майами, – сказал он.

– Лотар?

– Он там.

– Как он?

– Нормально. Но мы под наблюдением круглые сутки, и я не знаю, насколько мы еще там задержимся. А вы? Как вы там? Все целы?

– Да, все целы. С нами всё в порядке.

– А как ты? – спросил Йенс.

София проигнорировала этот вопрос.

– Где ты сейчас? – спросила она вместо ответа.

– Неважно, – отмахнулся Валь, – у нас мало времени. Слушай меня, София. Только что у меня в номере побывал Лешек с какой-то женщиной. Они тоже собираются в Майами – вероятно, чтобы забрать Лотара. Мы должны их опередить.

Йенс приближался к отелю. Бринкман молчала.

– Эй, ты еще здесь?

Она пробормотала «да».

– Кто эта женщина? – спросил Валь. – Темноволосая, красивая, с зелеными глазами…

– Соня Ализаде, – ответила София. – Иранка, что-то вроде медсестры при Гекторе. Все время была с ним.

– Они думают, что ты мертва.

– Что говорил Лешек?

– Спросил, не знаю ли я, кто тебя убил.

Бринкман выдержала паузу, прежде чем задать следующий вопрос:

– Он что-нибудь говорил о Гекторе?

– Нет.

– А ты спрашивал?

– Нет.

Тишина.

– София? – снова позвал Валь.

– Да?

– У меня мало времени. Нам нужна помощь. Завтра я вылетаю в Майами. Предположительно, туда же собираются Лешек и Соня. Времени очень мало.

Затем Йенс продиктовал адрес в Майами, выбросил телефон в мусорную корзину и вошел в отель.

 

16

Прага

София сидела на полу посреди комнаты с трубкой в руке.

С Лотаром всё в порядке, с Йенсом, похоже, тоже. Это самое главное. В дверь за ее спиной постучали. На пороге стоял Майлз.

– Йенс? – кивнул он на трубку.

– Да.

– Что-то с Лотаром?

– С ним все хорошо.

Ингмарссон опустил глаза в пол, а потом снова поднял их.

– Что он говорил?

– Он хочет, чтобы мы их забрали.

– Откуда?

– Из Майами.

– Ничего не выйдет. – Майлз покачал головой.

– Ничего не выйдет, – чуть слышно повторила София.

Лотара предали, обменяли на Альберта… И вот теперь предают еще раз. Ингмарссон повернулся, чтобы идти.

– Майлз? – снова заговорила Бринкман.

Он остановился.

– Йенс сказал, что Лешек и Соня тоже собираются туда.

– В Майами?

– Да.

– Откуда ему это известно?

– У него не было времени на объяснения, но он говорил с Лешеком… Они будут там…

Ингмарссон знал, что его собеседница скажет дальше, но тем не менее дал ей выговориться.

– Гектор и Арон будут с ними, – закончила София.

– И что ты намерена делать?

– Это шанс, Майлз, и мы должны его использовать.

– Связаться с Томми?

– Да. Навести на них полицию Майами.

– О чем вы? – Альберт въехал в комнату на инвалидном кресле. Посмотрел на мать, потом на Майлза.

«Так, ни о чем», – хотела ответить Бринкман, но промолчала.

– Я хотел бы остаться с мамой наедине, – сказал Альберт.

Майлз вышел из комнаты.

* * *

Ей захотелось ему солгать, защитить себя. Альберт смотрел на мать чистыми голубыми глазами. Не так уж и давно София впервые встретила этот взгляд – семнадцать лет назад, на больничной койке. Тогда у нее возникло чувство, что они виделись раньше. Что когда-то давно она уже знала Альберта. Время от времени, как и большинство женщин на земле, она обещала себе защищать его, никогда не обманывать и обеспечить ему уверенность в завтрашнем дне.

До сих пор это удавалось ей плохо.

– Почему ты молчишь, мама?

– Я не знаю, что тебе сказать, – прошептала София.

– Ты уверена?

– Мы должны жить дальше, Альберт. Ты и я. Мы не можем воевать с Игнасио… Мы ничего не можем здесь сделать.

– Жить дальше, ты и я?

Женщина хотела что-то сказать, но Альберт опередил ее.

– Ты и я?.. Посмотри на меня, мама… Разве это жизнь?

София должна была возразить, но сын не дал ей раскрыть рта.

– Нет, подожди… Ты обменяла меня на него. Ты выдала его Игнасио, чтобы я был свободен. И единственное, о чем я прошу тебя с тех пор, – это чтобы ты вернула меня обратно… Потому что мы остались ему должны… Потому что мы остались должны себе… И потом… ты обещала…

– Мы будем жить лучше, все образуется… Я должна тебе больше, чем Лотару или кому-либо другому.

– Но один долг не отменяет другой.

София посмотрела на сына. Он умолял ее всем своим видом.

– Ничего не получится, Альберт, – его мать покачала головой.

Она видела, как он мучается.

– Мне стыдно, мама. Избавь меня от этого.

И внезапно Бринкман поняла, что ему сказать. Что это ей должно быть стыдно, а не ему. Она не заглянула Альберту в глаза. Он сидел в инвалидном кресле. Она привыкла видеть его уверенным в себе и исполненным достоинства, но сейчас парень выглядел подавленным. Разбитым. Как будто она предала его, как когда-то Лотара…

– Тебе нечего стыдиться, – только и сказала София.

Сын словно не слышал ее, думая о чем-то своем.

– Помню, была среда, – тихо сказал он. – Двадцать минут пятого. У меня только что закончились уроки, последний – шведский. Я ехал домой на велосипеде. Возможно, в компании Густава. Было тепло… Велосипед позвякивал, когда я въезжал на холм. Асфальт был новенький, гладкий… Дома я приготовил поесть, включил музыку на кухне, открыл дверь на террасу. Потом переоделся, поехал на теннисный корт. Играл с друзьями, мне было весело. Вероятно, выиграл, но это не имело никакого значения. Я возвратился домой в хорошем настроении, я был свободен. Потом пришла Анна. Я принял душ, переоделся, мы пообедали вместе на террасе с видом на зеленую лужайку. Потом появилась ты. Мы сидели и беседовали. Затем сели в поезд и поехали в город, в кино. Все просто, как и должно быть.

Грусть делала голос Альберта приглушенным.

– Я часто вспоминаю то время, до аварии, – добавил он. – Такой должна быть моя жизнь. Я думаю о том, чего нет. Я хочу туда.

– Все будет хорошо, – пообещала София.

То же она говорила на кухне в доме Ивонны.

– Мы ничего не забыли? – спросил Альберт.

– Сложный вопрос.

– Не такой сложный, как кажется. Ты можешь на него ответить, мама.

Теперь в голосе юноши зазвучали умоляющие нотки. София покачала головой.

– Нет, не могу.

Альберт смотрел прямо на нее, сквозь нее. Он выглядел сосредоточенным, как будто балансировал, пытаясь удержать на лбу шест. Как будто все понимал, чувствовал, что скрывает его мать.

– Ты никогда не освободишься от этого, мама… Ты не найдешь покоя… даже если у тебя получится то, что ты сейчас затеяла.

– Что ты имеешь в виду, Альберт?

– То, что ты затеяла. Потому что если мы не сделаем все возможное, чтобы вернуть домой Лотара и Йенса, я за тобой больше не пойду. Никуда.

 

17

Лима

– В девяностые годы мы расстреливали коммунистов из «Сендеро Луминосо». Потом – террористов в Ираке, Афганистане и Западной Африке. И всё за деньги. – Кинг Идальго чешет щетину на подбородке. – Сейчас нам нужно заботиться о больной матери, а это тоже стоит денег. Поэтому, прежде чем мы начнем, я задам тебе один неприятный вопрос: «Сколько?»

Обоим братьям Идальго, Кингу и Виктору, за пятьдесят – висячие усы, ковбойские шляпы, животы выпячиваются под ковбойскими куртками. На поясах – серебристые «беретты». Братья сидят за столом во дворе собственного дома в Лиме.

– Об этом мы еще поговорим, – отвечает Арон Гейслер. – Сначала – о самом задании.

В этот момент во дворе появляется их мать – высохшая, скрюченная старуха. Она передвигается маленькими шажками, ставит на стол кувшин с вином и четыре бокала. Мешкает. Но потом, чувствуя нарастающее нетерпение братьев, спешно удаляется. Кинг и Виктор смеются о чем-то своем, переглядываются. Кинг бросает вслед матери оскорбительную реплику по-испански, из которой Арон понимает только слово «шлюха». Братья буквально давятся от смеха. Старушка исчезает в доме. Виктор наполняет бокалы.

– Вы действительно заботитесь о ней, – замечает Гейслер.

– Да, она для нас много значит, – отвечает Кинг с нежностью в голосе.

– Где ваш отец?

Лица обоих мрачнеют.

– В заднице у дьявола, – тихо отвечает Виктор.

Арон поворачивается к Лееви.

– Ты и в самом деле считаешь, что нашел тех парней?

Финн пожимает плечами.

– Я нашел то, что ты хотел.

– Не совсем.

– Они, конечно, не идеальны, но…

– Так что там с оплатой? – перебивает Кинг, жуя спичку.

– Пока ничего, – отвечает Арон. – Поговорим, когда все сделаем.

– Мы так не работаем, – говорит Кинг.

– Я так работаю.

Мертвая тишина.

– Надеюсь, вы не забудете о нашей несчастной маме? – подает голос Виктор.

– Вы получите более чем достаточно.

Кинг вытаскивает изо рта спичку. Его брат замирает.

– Вам предстоит устранить дона Игнасио Рамиреса. Вы возьмете его дело и получите хороший куш, – заявляет Гейслер.

Братья переглядываются, затем дружно смотрят на него.

– Кто такой этот дон Игнасио? – спрашивает Кинг.

– Кокаиновый король из Западной Колумбии. Торгует с Европой, но не только.

– И он богат? – интересуется Виктор.

– А сам как думаешь? – Арон раздраженно щурится.

– Насколько богат? – допытывается Кинг.

– Вы останетесь довольны, – заверяет его Гейслер.

Братья обмениваются несколькими репликами по-испански. Идея стать кокаиновыми королями в Колумбии им нравится.

– О’кей, – говорит Кинг. – Что надо делать?

– Мы отправимся в Колумбию, добудем все необходимое и будем ждать звонка моего шефа. Потом нападем на них, – рассказывает Арон.

– А если у нас не получится?

– Тогда мы умрем.

Братья снова улыбаются.

– Тогда мы умрем, – повторяют они, поднимая бокалы.

– Но не раньше, чем сходим в бордель. Это совсем недалеко, – весело предлагает Виктор.

Арон и Лееви качают головами.

– Там есть и мальчики, – говорит Кинг.

Все четверо заливаются смехом.

 

18

Стокгольм

– …в туалете. – Томми раздраженно убрал мобильник.

Эдди зашел в мужской туалет. Прошелся из конца в конец, проверил каждую дверь – никого. Склонился над раковиной, поднял глаза к зеркалу. Спросил себя, можно ли доверять этому парню? Признался себе, что не стал бы.

Боман тщательно все продумал и отрепетировал. Он старался скрыть свое волнение за негодованием, равнодушием. Получалось неважно.

В этот момент в туалет вошел Янссон. Не обращая внимания на коллегу, он встал возле алюминиевого писсуара и расстегнул ширинку.

– Ну что… – прохрипел Томми, все еще не глядя на Эдди. Вытащив член, он направил его на голубую емкость с ароматическим средством.

– Ничего, – ответил Боман.

Увеличенная простата Янссона пускала прерывистую струю с интервалами в несколько секунд.

– Ты уверен? – Томми задержал дыхание.

– Достаточно, – кивнул Эдди.

Струя ударила по алюминию.

– Странно ты выражаешься, – заметил Янссон. – «Достаточно»… Что за дурацкое слово?

Он застонал от боли, выпуская из себя оставшуюся мочу.

– Достаточно уверен, – повторил его подручный.

Тут Томми впервые за все то время, пока они находились в туалете, посмотрел ему в глаза. Его острый, как иголка, взгляд заставил его подельника содрогнуться.

– Неужели Эдди Боман наложил в штаны?

Эдди опустил глаза.

Янссон застегнул ширинку и подошел к раковине, возле которой стоял его подельник.

Они оказались близко, слишком близко. Эдди в полной мере ощущал исходившую от Томми темную, разрушительную силу. Он хотел отступить на шаг назад, но не смог двинуться с места.

– Я задал вопрос. – Янссон повернул кран.

Шум воды наполнил помещение, эхом отразился от кафельных стен.

– Я тебе уже ответил, – выдавил из себя Боман.

– Ты это серьезно, Эдди? – Томми выдавил на ладонь пару капель жидкого мыла.

– Да.

Янссон поднял глаза к зеркалу и вымыл руки, а потом пальцами приподнял верхнюю губу и принялся разглядывать свои зубы. Прожевал что-то, подвигал языком. Еще раз ополоснул ладони, закрыл кран и вырвал из держателя кусок бумажного полотенца. Промокая руки, он не спускал глаз с Эдди.

– Ну хорошо…

Новая волна исходящей от Томми темной силы обдала Бомана холодом. Это был ужас, питаемый ненавистью, отвращением и вытесненными страхами. Подземное озеро дремлющих в душе чувств. Эдди ощутил приступ удушья и пустоту внутри.

– За дурака меня держишь? – поинтересовался Янссон.

Его собеседник замотал головой.

– Ну хорошо, Эдди…

Боман вперился в Томми взглядом, словно пытаясь таким образом удержаться на ногах. Янссон театрально округлил глаза.

– Хочешь испепелить меня? – прошептал он.

Эдди опустил глаза в пол.

– Нет уж, смотри, – приказал Томми.

Боман послушался. Янссон выставил вперед указательный палец на правой руке и нажал воображаемый спусковой крючок.

– Пиф-паф…

Бумажное полотенце упало на пол.

Томми направился к выходу. Эдди прикрыл глаза. Где-то за его спиной хлопнула дверь.

* * *

Янссон шагал по коридору полицейского участка. Чертов ссыкун… Он не должен был обращать внимания на перемены в Эдди, даже если замечал их. Томми раздражался и злился на себя за это. То, что ссыкун сомневается, нормально. И даже его сопротивление в какой-то степени тоже нормально. Следователя удивила скорее несвойственная Эдди уверенность. До сих пор он знал Бомана другим – ссыкуном, который ни на что не может решиться.

Шаги Янссона стучали по коридору. Коллеги кивали ему с разных сторон: «Привет, Томми!» Но он не замечал их.

И потом, этот страх… Ведь Эдди Боман боялся. Как мальчишка, вздумавший впервые перечить отцу.

Психоанализ рулит.

Томми позвонил в отдел командировок и заказал билет до Праги.

* * *

Эдди чувствовал себя загнанным в угол. Пялился в зеркальце заднего вида, как параноик.

Дома он ходил из угла в угол, не находя себе места. Кот Мэнни благоразумно скрылся из вида. Мысли путались. Боман присел, вздохнул. Он ничего не чувствовал, кроме страха – утробного, темного, опустошающего. Такой легко переходит в агрессию, не подконтрольную разуму. Но только не сейчас. Теперь с этим покончено. Внезапно Эдди поразило ощущение собственной ничтожности, уязвимости. Стены на кухне были высокими и темными, и ему стало страшно. Он не хотел быть один.

Боман натянул футболку, пару раз прыснул на себя самыми дорогими духами. В прихожей он снял с вешалки куртку и взял со столика ключи от машины. Захлопнул дверь, сбежал по лестнице.

Бегство…

Эдди снова сел в машину. Ему не трудно было найти это место с закрытыми глазами – всего в десяти минутах езды, между жилым кварталом и промзоной. Он свернул на парковку.

* * *

«Гарбо» – прочитал Боман на неоновой вывеске, хотя буква «Б» не горела. Это было нечто среднее между рестораном, ночным клубом и мясным рынком. Культурное заведение предместья. Завсегдатаи – женщины деликатного возраста, разведенные, все как одна в дешевых хлопковых платьях из одних и тех же торговых сетей. Слишком легкая добыча. Эдди захотелось уйти незамеченным – настолько тоскливо стало ему при виде этого «Гарбо».

Некоторое время он сидел в машине, разглядывая людей, входивших в заведение, – нарядных, одиноких, пьяных, похотливых. Светило солнце.

Это была крайне неудачная идея.

Боман оказался здесь по недоразумению. Он должен сделать наоборот, как решил в Праге. Поэтому он не пойдет в «Гарбо» за женщиной и не станет глушить свое беспокойство сексом. Это не более чем отсрочка, и Эдди она не нужна.

Он сидел в машине и смотрел на руль. А потом повернул ключ, и мотор завелся.

* * *

Боман не сразу осознал, куда едет. Машина покатила в направлении северных пригородов. Эдди много раз поворачивал в эту сторону, но на полпути возвращался. Сегодня он проделает этот путь до конца.

Спустя полчаса Эдди петлял по переулкам вполне благополучного предместья. Где-то здесь стоял этот дом, ничем не отличающийся от прочих. Повсюду одно и то же – асфальтированные подъезды к гаражам, за заборами маленькие садики. Кое-где к гаражным крышам прикреплены баскетбольные корзины.

Боман выехал на окраину и выключил мотор.

Прозрачным туманом висел золотистый свет вечернего солнца. Пахло мясом-гриль. Дети катались на велосипедах и играли в футбол – немного контролируемой анархии посреди безукоризненного порядка.

Дом Рикарда Эгнелля стоял погруженный в тишину. Сколько лет прошло с тех пор, как он замолчал? За задернутыми гардинами не чувствовалось никаких признаков жизни. Кроме, пожалуй, скорби. Тяжелой, бесцветной и бездонной боли и отчаяния.

Эдди стоял и смотрел. Время шло. Наконец на пороге дома появилась пара с таксой на поводке.

Оба выглядели намного старше своих пятидесяти пяти или около того. Он – седой, ее волосы белы, как снег. Супруги медленно шли к калитке. Рикард Эгнелль был их единственным ребенком.

Они отворачивались от резвящихся во дворах мальчишек.

Проходя мимо машины, отец Рикарда мельком взглянул на Эдди – пустой взгляд человека, которому в жизни ни до чего нет дела.

Боман опустил голову. Так и сидел, разглядывая свои колени.

Когда он снова поднял голову, Эгнелли успели отойти от машины на значительное расстояние. Мужчина держал женщину за руку. У них не было никого, кроме друг друга.

Сердце Эдди забилось, и он стал задыхаться. Прокашлялся, но это не помогло.

Внезапно Боман понял, с чем обречены жить эти двое. И понял, что виной всему – он, лишивший жизни их единственного сына. Ему захотелось выскочить из машины, догнать их, упасть перед ними на колени, рассказать, как все было, попросить прощения…

Хотя на какое прощение можно рассчитывать в таком случае? Но Эдди должен держаться выбранного курса, сделать все наоборот.

* * *

Дома кот Мэнни вышел ему навстречу. Эдди взял его на колени и сел за кухонный стол.

Потом он достал бумагу и ручку и принялся по пунктам расписывать свой план. Его остановило лишь внезапное осознание того, как мало у него времени. Он должен умереть, совсем скоро. И убьет его не кто иной, как Томми. Наверное, так будет лучше – супруги Эгнелль успокоятся. Уже ради одного этого стоило умереть, Боман понял это во время недавней прогулки. Получается, это не Янссон лишит его жизни. Эдди сделает это сам, по своей воле.

Мэнни мурлыкал у него на коленях.

Но Эдди должен уйти достойно. На небеса или в преисподнюю – это другой вопрос. Все должно получиться правильно. Впрочем, Боман давно чувствовал, что идет правильной дорогой, даже если не понимает всего, что с ним происходит.

Час проходил за часом. Эдди продумывал различные варианты развития событий. Оценивал риск, стараясь снизить его если не до желтого, то хотя бы до оранжевого уровня. Пока не понял бессмысленность этих попыток. Уровень опасности будет красным, не ниже. А значит, ему понадобится помощь. Он не сможет один провернуть все это.

В прихожей через почтовую щель на пол упали газеты. Боман принес их на кухню и принялся листать одну за другой.

Взгляд его уцепился за статью Каролины Бергер.

 

19

Прага – Стокгольм

Томми лежал на кровати, прямо на покрывале, в номере с бежевыми обоями. Пялился в потолок, скрестив на груди руки. Снаружи была ночь или раннее утро. Он думал о девочках, Ванессе, Эмили и… Монике. Когда-то они путешествовали вместе и останавливались в таких же номерах.

Воспоминания – неосознанная попытка не думать о главном.

Запищали наручные часы. Янссон поднялся и заглянул в рюкзак. Пистолет, отмычки, две микрокамеры, тонкий кабель, плоскогубцы, два мобильника с предоплаченными симками и зарядными устройствами, маленькая электродрель. Наконец, новый смартфон с мощнейшим процессором.

Он перебросил рюкзак через плечо и вышел в почти безлюдную пражскую ночь.

Дождь уже закончился. Камни мостовой блестели в свете уличных фонарей. Томми шел вверх по Увозу к шведскому посольству.

Здание имело два входа. Можно было пойти направо, вниз по улице, или зайти слева, со стороны площади. У дверей висело распятие. Янссон поднял глаза… Это должно быть чертовски больно… Он вгляделся в лицо Иисуса. Что такое сотворили с этим парнем? Умер за наши грехи – что это значит? Кругом одни загадки.

Томми принялся изучать фасады здания. Один стоял в лесах – что можно было считать удачей. Янссон вскарабкался на платформу и прошелся вдоль окон. Одна из комнат на втором этаже привлекла его внимание. Он спустился с лесов, прошел в здание, поднялся на второй этаж и сразу нашел нужную дверь.

Пыль, строительный мусор… отлично.

Янссон достал из рюкзака камеры, телефоны, зарядники, кабель, плоскогубцы… Так… дрель, новый смартфон… Он подсоединил камеры к телефонам. Записал веб-адрес в свой смартфон. Камеры посылали на дисплей два изображения.

Затем Томми пробурил два отверстия в оконной раме и вставил в них микрокамеры. Отрегулировал их так, что одна снимала оба входа в здание посольства и улицу, а вторая давала крупный план двери, предназначенной, как решил Янссон, для персонала. Пока этого должно было быть достаточно.

Томми покинул комнату и спустился на улицу. Взял такси до Центрального вокзала. Выбрал свободный бокс в камере хранения, положил туда заряженное оружие. Запер, а ключ убрал в карман куртки.

* * *

В офисном зале редакции утренней газеты жизнь била ключом.

Каролина Бергер склонилась над столом – очки съехали на кончик носа, в собранные узлом светлые волосы воткнут карандаш. Пальцы ее забегали по клавиатуре. Потом Каролина остановилась и перечитала текст на мониторе, что-то бормоча себе под нос. Поморщилась, удалила написанное и начала сначала.

Значок в нижнем углу экрана сигнализировал о поступлении письма от неизвестного отправителя. Бергер кликнула на него.

«Займитесь Софией Бринкман», – писал ей аноним.

Время от времени Каролина получала подобные сообщения. В основном от людей, претерпевших, по их мнению, несправедливость, иногда со стороны властей. Однако попадались и кляузники, желавшие испортить жизнь ближнему. По той или иной причине авторы таких посланий полагали, что их личные проблемы непременно должны заинтересовать общество.

Журналистка открыла «Гугл». Всего в Швеции обнаружилось две Софии Бринкман: молодая девушка из Блекинге и сорокалетняя жительница Стокгольма. Больше ни о той, ни о другой никакой информации не было.

Каролина отправила письмо в корзину и продолжила работу над текстом. Она специализировалась на разоблачительных статьях, в основном на тему финансов. Хотя писала и новостные материалы, и дискуссионные. Она была лицом этой газеты и имела обширную аудиторию. Многие читатели делились с ней своим мнением по тому или иному вопросу или выражали восхищение ее работой. Бергер это ценила.

Замигавший в углу экрана значок сообщил о поступлении еще одного мейла.

Все тот же неизвестный отправитель.

«Проверьте заодно и Томми Янссона, инспектора криминальной полиции».

* * *

Спустя два часа Каролина Бергер покинула редакцию и села в электричку. В южных пригородах стоимость квадратного метра жилья была существенно ниже столичной – именно поэтому журналистка предпочитала снимать квартиру там. Зарабатывала она прилично, но не хотела ни в чем себе отказывать. Поэтому экономила на жилье.

Окрестности ее пятиэтажки на иной вкус выглядели тоскливо, но Каролина находила их вполне уютными. Вероятно, потому, что имела здесь то, что для нее было главным, – покой. Здесь журналистка могла делать что угодно – например, расслабиться и никуда не торопиться. И каждый вечер она возвращалась от станции прогулочным шагом, отпустив мысли на свободу. Иногда заходила к туркам купить какую-нибудь безделушку. Избегая смотреть на мам с играющими малышами на детской площадке.

Она подходила к воротам, когда на ее мобильник пришла эсэмэска.

Каролина открыла текст.

«Понимаю, что неизвестная женщина и инспектор криминальной полиции не возбуждают вашего любопытства», – писал аноним.

Бергер стало не по себе. Этот номер был известен лишь ограниченному кругу близких ей людей. Номер отправителя был скрыт – никакой информации.

«Кто вы?» – спросила Каролина в ответном сообщении.

«Нам надо встретиться», – написал аноним.

Женщина остановилась на лестничной площадке.

«Мне это не интересно», – был ее ответ.

Спустя несколько секунд на дисплее высветился текст:

«Погибнут люди».

 

20

Прага

Национальная библиотека в Праге располагалась в роскошном здании второй половины XVIII века – старые фолианты, средневековые глобусы, роспись на потолке… Обитель Индианы Джонса до того, как тот подался в джунгли.

Майлз часто занимался здесь с Альбертом. Можно сказать, мальчик получал образование в этих стенах.

Они сидели в зале естественных наук, самом малолюдном.

Альберт читал «Западный канон» Харольда Блума – литературоведение и снотворное в одном. Ингмарссон листал газеты. Сегодня – «Гардиан»; обычно он брал то, что попадалось под руку.

Шаркали ножки стульев, люди перешептывались… Мимо прошла девушка, ровесница Альберта. Она улыбнулась. Многие девушки улыбались ему – откровенно, многообещающе.

Майлз взглянул на своего подопечного поверх газеты. Парень выглядел нерадостным.

– Всё в порядке? – шепотом спросил Ингмарссон.

– Нет, – ответил Альберт и снова погрузился в чтение.

Его учитель знал, как он ненавидит эти девичьи улыбки. Для парня в инвалидном кресле подобные намеки – не более чем унижение.

– Не бери в голову, – прошептал Майлз.

Юноша поднял глаза.

– О чем ты?

– О нашей с тобой жизни. В ней полно дерьма. Не бери в голову – ни меня, ни Михаила, ни это свое заточение. Помни о том, кто ты есть. Времена, они меняются.

– Правда?

– Да. Во всяком случае, мы делаем для этого все возможное.

– Я так не считаю, – возразил Альберт. – По-моему, мы занимаемся совсем не тем, чем нужно.

– Так решила твоя мама.

У парня между бровями залегла чуть заметная морщинка.

– Как тебя понимать?

Ингмарссон мотнул головой.

– Отвечай, Майлз, – потребовал молодой человек.

– Мы не имеем права на нее злиться.

– Так я и не злюсь.

– А что тогда?

Альберт задумался. Он опустил глаза в книгу, но не читал.

– Сам не знаю. Мне хочется верить, что ты прав, Майлз, что мы действительно движемся в правильном направлении. Но… я не могу с этим согласиться.

Ингмарссон свернул газету и наклонился вперед.

– Такова жизнь, Альберт. Не всегда есть возможность поступать по справедливости. Сначала главное, потом – все остальное…

– Вопрос выбора, – перебил его Альберт.

Майлз покачал головой.

– Только не для твоей матери.

– И для нее тоже. – Юноша снова опустил глаза в книгу.

Он все для себя решил, Альберт Бринкман. Ингмарссон вернулся к газете, пролистал несколько страниц и снова поднял глаза на мальчика. Хотел сказать что-то вроде того, что из некоторых ситуаций нет правильного выхода. Что иногда ничего не остается, как сделать то, что приходится делать… Что-нибудь в этом роде. Но Альберт обо всем этом знал – что толку распаляться впустую?

– Мы должны вернуть домой Лотара, – сказал сын Софии, не отрывая глаз от страницы. – У нас нет выбора. Тебе нет необходимости возражать мне, Майлз. – Он поднял голову. – Я всегда слушал тебя, но на этот раз наши мнения разошлись…

Еще одна девушка, на этот раз постарше Альберта, улыбнулась ему. Парень устало посмотрел на нее, вздохнул и вернулся к книге.

 

21

Майами

Все время, пока Горман с Йенсом были в Европе, Лотар провел взаперти в комнате без окон. Дни проходили за днями. Он почти не видел своих стражей. Каждый день в разное время они приносили ему еду, ставили перед дверью и быстро исчезали. По ночам Лотара мучили кошмары. Днем ему чудилось, что стены его темницы рушатся, и он кричал от ужаса. И больше всего боялся сойти с ума.

Заслышав за дверью голос Валя, Лотар испытал невероятное облегчение. Йенс вошел. За его спиной маячила фигура охранника. Пленник со слезами бросился в объятия друга.

– Я здесь… – прошептал Йенс.

Но тут застучали шаги. Вошедший Горман оторвал Валя от Лотара и выпихнул его в коридор. Дверь захлопнулась. Кевин криво улыбнулся. А потом развел по сторонам руки, словно распростер объятья. Он был накачан наркотиками – воздух вокруг него так и вибрировал.

– Ну… иди к папочке… – позвал он.

Лотар застыл на месте.

Невесть откуда обрушившийся удар повалил его на пол. Не переставая улыбаться, Горман принялся пинать Тидеманна ногами.

 

22

Стокгольм

Вечером Томми был занят – стрельбой и распитием пива в компании знакомого полицейского чина. Таким образом они веселились время от времени: сначала палили по картонным фигурам в подвале полицейского участка, а потом, пьяные в стельку, возвращались домой.

По расчетам Эдди, это должно было занять не меньше двух часов.

* * *

Спортивный комбинезон, бахилы на ногах, резиновые перчатки, марлевая повязка, закрывающая рот, и шапка на голове. Так выглядел Эдди Боман, когда около восьми вечера вломился в таунхаус Томми Янссона. Он проник через террасу с задней стороны дома, точнее, через дверь с отслаивающейся белой краской и старым замком, который оказалось нетрудно взломать.

В гостиной царил порядок. Идеальная чистота – до ощущения неуюта. Эдди осторожно передвигался по квартире. Сигнализацией Томми так и не обзавелся. Ее ставят охранники, военные, сотрудники спецслужб – но только не полицейские. Настоящие копы возвращаются домой в тайной надежде застигнуть вора на месте преступления и разделаться с ним по-свойски.

Боман ступил на лестницу из лакированной сосновой древесины. На втором этаже была та же чистота – как в больничной палате – и ничего интересного. Кровать Янссона стояла аккуратно застеленная. На покрывале лежала украшенная орнаментом круглая подушка. Эдди застыл в недоумении. Неужели это квартира Томми Янссона? Или у него новая женщина… Хотя последней версии, кроме безупречной чистоты, не находилось никаких подтверждений.

Эдди спустился на первый этаж.

Кухня. Множество кулинарных книг. Среди них пособия весьма продвинутого уровня, не иначе как для профессиональных поваров.

Затем Боман обнаружил выход на подвальную лестницу с очень крутыми ступеньками. Здесь было темно и сыро. Одна дверь вела в котельную, за другой открылось что-то вроде кладовки – с дорогой, изысканной едой. Тут же Эдди увидел еще одну дверь, запертую.

Он пошарил в поисках ключа – за дверной рамой, под половицей, за банками в кладовке. Безуспешно. Осмотрел замок – последняя модель, такой так просто не взломаешь. Боман взглянул на часы: времени оставалось достаточно.

Он снял куртку и бросил ее на пол. А потом встал на нее коленями и занялся замком.

Эдди работал одновременно двумя отмычками, зажав фонарик между зубами. Стекавший по лбу пот попадал в глаза. Боман моргал. Замок не поддавался.

Потом наверху что-то загремело, а на первом этаже послышались шаги.

Только не сейчас… Томми не должен был вернуться так рано.

Взломщик, будто не веря собственным ушам, продолжал работать.

Отступать было некуда… Теперь Эдди был вынужден ковыряться в замке и держать ухо востро. Долгожданный щелчок раздался двадцать минут спустя. Боман отпер дверь и прошмыгнул в тесное помещение. Компьютеры, шкафы с документами, заставленные папками полки – все как в офисе. Эдди увидел даже шреддер и копировальную машину. И здесь тоже все было чисто. Боман прислушался и принялся за работу. Отыскал в компьютере гнездо для USB, подсоединил жесткий диск. Пребывавший в режиме ожидания компьютер ожил. Лампочка на диске мигала, пока вирусные файлы загружались в компьютер Томми. Теперь Эдди сможет управлять этим компьютером дистанционно и из своего дома следить за действиями Томми Янссона. Помимо прочего, файлы содержат код, активирующий вставленный в компьютер микрофон.

Наверху заработал пылесос. Боман облегченно вздохнул.

Он осторожно приоткрыл набитый бумагами шкаф, вытащил несколько папок и пролистал их. Одна была набита документами о полицейских. Эдди знал многих из них – отъявленные садисты. Именно по этой причине они в свое время и подались в полицейские – совсем как и он сам. Боман отыскал свое досье: трудовой договор, послужной список – точнее, их мутные фотокопии. На полях – заметки Томми. Материалы расследования убийства Рикарда Эгнелля. Вопросительные знаки. Допрос Анники, бывшей девушки Бомана. Она беседовала с Янссоном уже после того, как они расстались. Томми говорил ей, что хочет привлечь Эдди к ответственной секретной работе и поэтому должен навести о нем кое-какие справки. Анника охотно согласилась помочь и рассказала об Эдди и его хулиганском прошлом. Обозначила некоторые значимые для них обоих даты. Например, день их разрыва – он же день смерти Рикарда Эгнелля. Это место в протоколе Янссон обвел красным, а на полях поставил восклицательный знак. Дальше шли протоколы допроса двух приятелей Рикарда Эгнелля, прекрасно дополняющие общую картину.

Эдди пролистал еще несколько папок – все то же самое. Беседы с друзьями и близкими родственниками, материалы перерасследованных преступлений. Таким образом Томми вербовал своих пехотинцев. С Боманом ему особенно повезло.

Лампочка на жестком диске перестала мигать. Эдди вытащил кабель и спрятал диск в карман. Он повернулся, чтобы идти, когда его внимание привлекла еще одна папка, помеченная буквами «С. Б.»… София Бринкман. Ее сын Альберт стал инвалидом после автомобильной аварии.

Эдди пролистал дальше.

София работала медсестрой в больнице, где лечился Гектор Гусман. Они сблизились, после чего полиция хотела заставить Софию следить за Гусманом. Бринкман удалось спастись, когда в ресторане «Трастен» развязалась стрельба… Дальше следовала информация о ее родных и близких. Заметки, перечисление мест, где она может скрываться. Фотографии, копии документов плюс самые общие сведения о Гекторе Гусмане – его родителях, детстве.

Между тем звук наверху стих. Пылесос больше не работал.

Эдди сфотографировал, сколько успел, а затем положил папки в шкаф, подобрал с пола куртку и осторожно закрыл дверь.

Замок щелкнул. Боман прошмыгнул в соседнюю дверь, где было что-то вроде кладовки, и встал в угол. Он лихорадочно продумывал варианты дальнейших действий. В кладовке на уровне земли светилось окно. Оно открывалось – следовательно, через него можно было вылезти наружу. Но Томми ничего не оставляет на волю случая – Эдди понял это, как только вошел в этот дом. Он перфекционист, этот Томми Янссон, и открытое окно для него – более чем достаточный повод прочесать весь дом. И если на Бомана падет хоть малейшее подозрение, он покойник.

Дверь на подвальную лестницу открылась, послышались приближающиеся шаги.

Черт…

Эдди вжался в стенку и мысленно взмолился, чтобы Томми вошел в соседнюю комнату. Но тот развернулся и вошел в ту же дверь, что и его незваный гость. Теперь их разделяло не больше метра. Когда Янссон рылся на полках, его профиль мелькал у Бомана перед глазами. «Он может почувствовать на себе мой взгляд, – подумал Эдди. – Мне нужно сосредоточиться на чем-нибудь другом». Срочно уйти от Томми, улизнуть из настоящего момента, из «здесь» и «сейчас»… Взломщик стал лихорадочно напрягать память… Вот он совсем маленький, спит под пледом из овечьей шерсти… Потом кто-то поднимает его, берет на руки… Теперь Эдди ничего не страшно. Он прижимается к чьей-то груди, отдаваясь во власть этого человека. Чувство времени исчезает. Эдди проваливается в темноту, в сон…

Когда он открыл глаза, никакого Томми не было. Боман прислушался – тишина. Он решил не рисковать и дождаться наступления ночи. Только после этого Эдди поднялся на кухню, прошел через гостиную к входной двери и по каменной лестнице спустился на улицу.

Там, в бледном свете фонарей, отдалившись от дома Томми на достаточное расстояние, он принялся подпрыгивать, напевать и пинать ногами асфальт, ощутив невиданный прилив энергии.

 

23

Тоскана

Окружавшие его монахи-бенедиктинцы с утра до вечера были заняты своими делами – в основном возились в саду.

«Особые люди», – думал о них Гектор. Легкое отношение к жизни сочеталось у них с душевным теплом, доверчивостью и возвышенной серьезностью. И поверх всего этого – молчаливое соглашение о том, что добро существует и жизнь нужно кроить по его мерке.

Гусман сидел в цветочной беседке, среди вьющихся роз и апельсиновых деревьев, и любовался природой Тосканы. Красоте трудно что-либо противопоставить. Тем не менее все время, пока Гектор здесь жил, его не покидала мысль о бегстве. И теперь час пробил. Стремление к свободе вылилось у него в странное ощущение борьбы со всем тем, что происходило в монастырских стенах… Таков уж был Гектор Гусман.

Он смотрел на монахов. Двое из них работали на грядках со специями. Еще один размышлял о чем-то на каменной скамье поодаль.

Гектор спрашивал себя: изменилось бы его отношение к ним, если б София была жива, Лотар на свободе, а его империя процветала бы, как раньше? Проникся бы он тогда благочестием этих мест?

Гусман вздохнул и вытер лицо.

Послышались приближающиеся по разровненной граблями гравийной дорожке шаги, и из листвы возникло улыбающееся лицо брата Роберто. Старый монах и дальний родственник Гектора по отцу опустился на скамейку рядом с ним и сразу принял комфортное положение. Сперва он оглядел окрестности и лишь потом посмотрел на Гусмана.

Брат Роберто не сделал ему замечания по поводу немонашеского костюма. Он вообще не имел привычки что-либо комментировать, никогда не говорил об отсутствующих и подолгу размышлял над каждым заданным ему вопросом. На некоторые из своих вопросов Гектор так и не получил ответа за пять месяцев пребывания в монастыре. А еще Роберто не уставал напоминать ему – походя, намеками – о том, как важно сочетать молитву с физическим трудом.

– Сегодня ты покинешь нас, как я слышал, – обратился он к Гусману.

Тот молчал.

– Что ты унесешь с собой отсюда? – спросил монах.

– Ничего, – ответил Гектор. – Пока мне не под силу унести отсюда что бы то ни было.

Роберто удовлетворенно улыбнулся.

– Ты уверен?

Гусман кивнул.

– То есть все, что ты здесь пережил, обратится в дым, исчезнет? – Старик всплеснул руками, его лицо выражало радостное удивление.

– Я не приму этого, – вздохнул Гектор.

Монах кивнул еще раз, словно ожидал такого ответа.

– Да, так оно обычно и бывает.

Некоторое время оба думали каждый о своем. Молчание рядом с Роберто не вызывало неловкости.

– А что будет, если я останусь? – спросил наконец Гусман.

Роберто коротко рассмеялся.

– Ты меня об этом спрашиваешь?

Но Гектор хотел получить ответ, хотя и понимал, что такового не существует. Просто потому, что знал: добродетель должна быть вознаграждена.

Он посмотрел вдаль. Краски, свет, запахи, звуки – все это и в самом деле дышало покоем. И лежало перед ним как на ладони – стоило только протянуть руку и взять. Но Гусман скрестил свои руки на груди и отгородился от вселенского благолепия.

– Иногда нужно просто делать, что должен, – сказал монах.

Высоко в небе пронзительно закричала хищная птица.

– Ты слишком большой, Гектор, – продолжал Роберто. – Ты занимаешь слишком много места в этой жизни. Совсем как твой отец.

Монах похлопал родственника по колену, а затем поднялся и пошел прочь.

Неужели это все? А как же прощание, напутствия? Разумеется, Роберто нет никакого дела до того, останется Гусман в монастыре или нет. Его заботят проблемы куда более масштабные, из тех, что не обойдут стороной никого, включая Гектора.

Гусману вдруг страшно расхотелось уезжать отсюда. В порыве мучительного раскаяния он опустил глаза в землю. Хватит ли у него сил вернуться сюда, когда все будет кончено?

Гектор поднялся со скамейки и зашагал к монастырским воротам. В конце концов, кого он обманывает? Только себя. Прольется кровь – и он никогда уже сюда не вернется. И никогда больше не увидит этих людей – ни в этом воплощении, ни в следующем. Другого шанса не будет – это единственный урок, который он вынес из этих стен. Потому что после смерти Гектор будет гореть в аду.

Он вышел за ворота, так ни разу и не оглянувшись.

 

24

Прага – Стокгольм

Наконец пошли сигналы. София сидела в кухне на полу, прижав трубку к уху. Это был IP-телефон, соединение шло через серверы посольства, что исключало прослушивание.

– Томми, – назвался мужчина на другом конце провода.

Не голос – плотный клубок нервов.

– Говорить можешь? – спросила Бринкман.

– Я слушаю тебя.

– Майами…

– Когда? – прохрипел Янссон, одновременно прочищая горло.

– Свяжись с коллегами, пусть будут начеку. Скажи, что дашь знать, когда все начнется.

– Ты уверена?

– Да.

– Только Гектор?

– А какое это имеет значение?

Томми замолчал.

– Где?

София продиктовала адрес в Майами, который получила от Йенса. Она слышала, как Янссон скрипел грифелем по бумаге, записывая его.

– И что дальше? – спросил он затем.

Этот вопрос показался ей странным.

– Дальше? – переспросила она. – Гектора, как я понимаю, передадут и переправят в Швецию. Разве не так это обычно делается?

– Обычно так, – подтвердил Томми.

– И как ты намерен действовать?

– Он будет задержан по подозрению в убийстве. Мы с прокурором готовим обвинение. Собираем все, что можно…

Внезапно Янссон осекся.

– Но?..

– Рано или поздно мы окажемся в тупике. Того, что мы имеем, недостаточно.

– И тут появлюсь я…

– И тут появишься ты.

– Мне полагаются гарантии безопасности как свидетелю…

– Я все организую.

– Я должна сохранять инкогнито на протяжении всего процесса.

– Не уверен, что такое возможно; поговори с прокурором.

– Это должен быть закрытый процесс. Нельзя разглашать прибытие Гектора в Стокгольм.

– Что-что?

– Никакого шума. Никакой информации в прессе о том, что Гектор Гусман в тюрьме.

– Здесь я ничего обещать не могу.

– Можешь. Засекреть его имя, делай что хочешь, но ни один журналист не должен быть допущен к процессу, пока я буду выступать в качестве свидетеля.

– Ты требуешь слишком многого, – вздохнул Томми.

– Я так не считаю.

– Определись, что именно я должен делать, и не требуй от меня большего.

– Осуди его, засади его за решетку – и можешь считать мои условия выполненными.

Янссон как будто бы хотел что-то сказать, но София его опередила:

– Немедленно свяжись с полицией Майами. Когда придет время действовать, я дам тебе знать.

И она дала отбой.

– Случилось что-нибудь? – В дверях стоял Майлз.

– Нет, – покачала головой Бринкман, поднимаясь с пола. – Собери информацию о доме, где держат Лотара и Йенса, попроси Альберта помочь тебе. Вечером все обсудим. Завтра мы с Михаилом летим в Майами.

* * *

Томми сидел на диване. Кассандра делала то, за что ей платили.

Он думал о разговоре с Софией, снова и снова прокручивал в памяти каждую фразу, пытался понять. На первый взгляд все шло, как она задумала. Ничто не могло воспрепятствовать аресту Гектора в Майами.

Янссон взял телефон, подсоединенный к установленным в Праге камерам. Он проверял его каждые два часа. Все без изменений – поток людей течет по улице мимо посольства, никакого движения в здании не наблюдается… «Терпение, Томми» – эта мысль у него в голове постепенно вытесняла все остальные. Он был слишком на взводе, в таком состоянии трудно сосредоточиться.

Перед глазами у него мелькала голова Кассандры. Скоро Томми представится случай, и он выследит Софию и Майлза Ингмарссона. А если ничего не получится, заляжет на дно и будет ждать. Терпение… Он убьет их обоих. Потому что должен, чего бы ему это ни стоило.

– Не хочешь переехать со мной в Испанию, Кассандра? – поинтересовался Янссон.

Она остановилась. На лице – гримаса отвращения. Кассандра смотрела на него, как на сумасшедшего, и не скрывала этого.

– Тебе совсем не обязательно отвечать прямо сейчас. – Томми потрепал ее по щеке. – Будь добра, продолжай.

Он выбрал в мобильнике контактный номер в полиции Майами.

– Yes, Tommy Jansson here again .

Томми напрягал голос, как привык при международных звонках, хотя слышимость была хорошей.

Кассандра снова остановилась.

Янссон замотал головой и обозначил пальцами движения, которые она должна делать. Женщина вздохнула и продолжила.

Томми продиктовал в трубку адрес в центре Майами. Сообщил, что на место прибудет свидетель и что они должны взять Гектора Гусмана.

Кассандра встала и повернулась, чтобы идти.

– Куда ты? – спросил полицейский.

– Опасаюсь за свое психическое здоровье.

– Но ты не можешь просто так взять и уйти.

– Ты слишком тщательно все планируешь, Томми. Приходи сюда, как в последний раз, и не думай о том, что будет завтра. Это лучшее, что ты можешь для меня сделать.

Остановившись в дверях, Кассандра оглянулась.

– Хотя что тебе мои пожелания, – продолжала она уже из ванной. – Я всего лишь маленькая шлюха…

Дверь в ванную захлопнулась. Томми поймал себя на том, что улыбается – одними губами, как дурак. Разве ей позволено так разговаривать с ним?

Он встал, застегнул штаны и прошел через зал, остановившись у двери ванной комнаты. Постучал три раза:

– Кассандра?

Тишина.

– Кассандра?

– Что?

– Не разговаривай со мной так, ладно?

Это прозвучало жалко, без тени высокомерия или угрозы.

Зашелестела туалетная бумага, стукнул о стенку рулон.

– Ладно, – равнодушно согласилась женщина.

Янссон смотрел на запертую дверь. Никто не выказывал Томми уважения, это было его проблемой. Кассандра спустила воду.

* * *

Эдди не без трепета переступил порог ее дома.

Каролина Бергер позвонила ему сама, сказала, что они могут встретиться. Продиктовала адрес в Эстермальме. Уже один вид старого особняка из темно-красного кирпича нагнал на Бомана страха. Плющ вился до самых высоких окон с белыми рамами и огромным количеством шпингалетов. На такие стены особенно любят мочиться собаки.

Эдди набрал на двери код.

Скрипучий лифт поднял его на пятый этаж.

Каролина Бергер отперла дверь, коротко оглядела гостя и чуть заметно кивнула.

– Входите.

Хозяйка пошла впереди Эдди по паркетному полу, повела его в просторный зал. Она была чуть ли не на голову ниже его, босая, в застиранных джинсах и белой блузе; светлые волосы небрежно заколоты на затылке.

– От вас хорошо пахнет, – сказала она.

Неожиданный комплимент смутил Бомана.

– Да, я привык пользоваться одеколоном.

Его ответ прозвучал неуклюже.

– Сюда… – показала женщина, и они вошли в просторную гостиную, меблированную скромно и в классическом стиле. Высокие окна пропускали много света. Эдди огляделся.

– Это ваша квартира?

– Нет, моей сестры.

Ответ ему не понравился.

– Она здесь?

Каролина села на диван. Босые ступни погрузились в мягкий ворс ковра – уютное зрелище.

– Да, – ответила она на вопрос Бомана.

– Но вы обещали…

– Конечно, конечно… – Журналистка театрально округлила глаза и закивала. – Некто неизвестный шлет мне эсэмэски с предупреждением, что погибнут люди. Как бы вы повели себя на моем месте? Приняли бы его в своей квартире один на один?

Эдди выругался про себя.

– Спасибо, что согласились со мной встретиться, – сказал он.

– Пожалуйста. – Бергер посмотрела ему в глаза. Между бровей у нее мелькнула морщинка.

– Мы с вами раньше не пересекались…

– Нет, – с ходу оборвал ее Боман.

Но Каролина продолжала разглядывать его, как будто не верила. В конце концов она опустила глаза и спросила:

– Как вас зовут?

– Это неважно, – ответил Эдди.

– Я думаю о безопасности своих информаторов.

– В данном случае это лишнее.

– Говорите, вы из полиции? – продолжала допытываться Бергер. – В таком случае мне не составит труда навести о вас справки.

Боман пожал плечами.

– Мне нет смысла водить вас за нос.

Глаза журналистки сузились.

– Так и будете стоять?

Эдди опустился в кресло напротив ее.

– А ваша сестра… она нас слышит?

Каролина покачала головой:

– Нет.

– Вы уверены?

– Это вы просили меня о встрече, – напомнила Бергер. – Доверять мне или нет – решать вам.

Боман сомкнул пальцы в замок. Он не доверял женщине напротив.

– Я должен кое о чем вам рассказать.

– С какой стати? – перебила журналистка.

– Потому что иначе погибнут люди.

– Кто погибнет?

– Этого я пока сам не знаю.

– Может, перестанем наконец играть в загадки?

Эдди вздохнул. Женщина не спускала с него глаз, как будто надеялась раскусить.

– Вы чего-то боитесь? – спросила она.

– Да, – ответил он не задумываясь.

– Совершили какую-нибудь глупость?

Боман кивнул, сжал пальцы.

– Да, совершил.

Каролина нагнулась вперед.

– Так вот из-за чего все это… Вы во что-то влипли?

– Нет, не я… не напрямую, проблема намного серьезней…

– Вот как! – Журналистка снова сделала большие глаза. – И в чем же она состоит, эта… серьезная проблема?

– Пока не знаю, – шепотом ответил ее собеседник.

– Итак, вы чем-то напуганы, сделали какую-то глупость, но проблема намного серьезней, так?

– Приблизительно так.

– И кто-то может погибнуть? – Бергер откинулась на спинку кресла. – Звучит подозрительно, вам не кажется?

– Вам решать, – тихо ответил Эдди. – На этот момент мы действительно почти ничего не знаем.

– Но?..

– Но нужно действовать, с чего-то начинать. Я дал вам два имени…

Каролина повернулась к журнальному столику с открытой записной книжкой.

– Так… София Бринкман и Томми Янссон? Неизвестная женщина и инспектор криминальной полиции. – Она подняла глаза на гостя. – И что вы хотите, чтобы я нашла?

– Что-нибудь, что покажется вам интересным.

– И что должно из этого получиться?

– Ее надо защитить.

– Софию Бринкман?

– Да. Информация, которую вы добудете, может спасти ее от смерти.

– Но вы полицейский. Это ваша работа – защищать людей.

– Моя.

– И?..

– Именно это я и делаю.

– Моими руками?

– Я выбрал не того человека? – в свою очередь спросил Боман.

– Не знаю…

Эдди замолчал.

– Все это кажется мне пустой тратой времени, – сказала Каролина.

Ее гость растерялся. Ситуация ускользала из-под контроля.

– Не лучше ли было бы позвонить самой Софии Бринкман? – предложила журналистка.

Пожалуй, она нервничала. Несильно, но достаточно для того, чтобы дальнейшие разъяснения потеряли всякий смысл. Хотя в целом Каролина Бергер держалась очень неплохо, лучше, чем рассчитывал Боман.

– София Бринкман в бегах, – ответил Эдди. – Прячется.

Глаза Каролины заинтересованно блеснули.

– От кого?

– От полиции в том числе.

Бергер склонила голову набок:

– Я не понимаю.

– Я понимаю не больше вашего, – признался Боман. – Но ее жизнь в опасности, это точно. Я располагаю лишь отдельными фрагментами картины, вы же можете сложить весь пазл.

– Так где же ваши фрагменты? – Теперь журналистка почти смеялась.

Эдди почесал голову и достал из сумки сложенную газету с чернильными каракулями на полях.

– Гектор Гусман, – сказал он.

Каролин наморщила лоб.

– Знакомое имя.

– Слышали о ресторане «Трастен»?

Женщина задумалась, покачала головой.

– Гангстерские разборки в Васастане. Стрельба, трое или четверо убитых, – напомнил ей гость. – Не припоминаете?

– Да. – Каролина медленно кивнула. – Об этом писали вечерние газеты. Мы тоже, но недолго. Полиции так и не удалось разобраться со всем этим… ведь так?

– Все утекло в песок, – кивнул Эдди.

– И что София?

– Она была там.

– София?

– Да.

Собеседница Бомана заметно оживилась.

– Откуда вам это известно?

– Я слышал, как она об этом говорила.

– Где и когда?

– Неважно… Так или иначе, она была там с Гектором Гусманом, когда развязалась стрельба.

– И что вы еще слышали?

– Что она была близка Гектору… Возможно, она даже его любовница.

– А кто такой этот Гектор Гусман?

– Что-то вроде гангстера. Не то швед, не то испанец… О нем почти нет информации.

– Где он живет?

– Понятия не имею. Полиции ни разу не удавалось его взять. Не так давно они с Софией были в Марбелье… Потом пропали.

Каролина снова склонилась над записной книжкой.

– А этот полицейский… Томми Янссон? Какое он имеет отношение ко всему этому?

– Его коллега Гунилла Страндберг одно время занималась Гусманом. Предположительно, была нечиста на руку. Сейчас она мертва. Судя по всему, давила на Софию. Бринкман располагала важной информацией, с одной стороны о Гекторе Гусмане, с другой – о Томми Янссоне. Она находилась между этими двумя… И попала в трудное положение.

Бергер прикрыла глаза, словно пыталась осознать только что услышанное.

– Я пишу в основном о финансовых преступлениях, – сказала она. – Иногда о политике. Но здесь нечто иное, если хотите знать мое мнение.

Эдди молчал.

– Так почему именно я? – спросила женщина.

– Потому что вы – журналист.

– Есть и другие журналисты.

– Я много лет читаю ваши статьи.

– И вы пришли ко мне с этим только потому, что много лет меня читаете? – Каролина раздраженно улыбалась.

Боман выложил на стол кипу бумаг – фотографии документов из подвала Томми и собственные заметки.

– Я – инспектор криминальной полиции Эдди Боман, – представился он. – Никто не знает, что я здесь. Я выбрал вас неслучайно и не стану обращаться ни к кому другому. Если вы возьметесь за это дело, дайте мне знать. Если нет… советую вам сжечь все это.

С этими словами Эдди поднялся с дивана и вышел из комнаты.

* * *

По дороге к метро он думал о том, что все испортил и должен винить в этом только себя. Но Каролиной Бергер – ее выдержкой, смелостью и остроумием – он восхищался. Хотя это только делало ситуацию еще менее приятной.

Эдди пересек утопающую в зелени Карлавеген, когда почувствовал, что его кто-то догоняет. Торопливые шаги приближались.

– Подождите, Эдди Боман, – послышался над ухом голос Каролины.

Оба остановились. Женщина была в спортивных туфлях. Она запыхалась и так пристально посмотрела полицейскому в лицо, что тот опустил глаза.

– Вы тоже как мальчишка? – спросила она.

– Простите?

– Отвечайте на вопрос.

– На какой вопрос?

– Ты мальчишка, идиот или придурок? Или только притворяешься?

Эдди рассмеялся от неожиданности.

– Что-то не совсем понимаю, – признался он.

– Ты полицейский.

– И что?

– Я повидала полицейских. Некоторые из них остаются мальчишками на всю жизнь.

Боману захотелось сказать в ответ что-нибудь убийственное. Но Каролина не смеялась над ним. Она была серьезна, разве что чересчур прямолинейна. Эдди задумался.

– Я не знаю, – сказал он наконец. – Возможно, ты и права. Некоторые из моих коллег – вечные дети.

Бергер не спускала с него глаз.

– Раньше было хуже, поверь, – чуть слышно добавил Эдди.

Журналистка осторожно кивнула.

– Хорошо. Только это не для меня, слышишь? Я не умею управляться со взрослыми детьми. Ты не должен быть таким, если хочешь иметь со мной дело.

– А ты хочешь… иметь со мной дело?

Журналистка снова кивнула.

– Я обязательно посмотрю твои материалы, проверю по своим каналам… Если найду что-нибудь, с чем можно работать, дам тебе знать. Но я ничего не обещаю. А если ты будешь вести себя как мальчишка, тут же захлопну дверь.

Теперь настала очередь Эдди вглядываться в лицо новой знакомой.

– Скажи, что произошло после того, как я покинул твой дом?

– Внутренний голос велел мне остановить тебя.

– Как прикажешь тебя понимать? Ты не производишь впечатления человека, который слышит голоса.

Каролина улыбнулась и инстинктивно коснулась своей шеи кончиком пальца.

– Я… не знаю. Иногда во мне что-то прорывается… В тебе тоже, не так ли?

– Эмпатия, так это, кажется, называется? – спросил Боман.

– Да. И у тебя она тоже, по-моему, развита неплохо.

Оба растерялись. Нависла пауза, на этот раз затянувшаяся на несколько секунд дольше обычного. Полицейский царапал землю носком ботинка.

– Ну хорошо… – Это прозвучало как отчаянная попытка взять ситуацию под контроль. – Хорошо, – улыбнулась Каролина. – Я позвоню тебе, Эдди.

Она махнула рукой, и Боман, сам не зная, как это получилось, заключил ее в объятья. Бергер смутилась и отпрянула. Его щека неуклюже коснулась ее лба.

– Ну это лишнее… – прошептала она, подавляя смешок.

А потом высвободилась и быстро исчезла.

Кровь бросилась в лицо Эдди. Словно не зная, куда девать руки, он сунул их в карманы джинсов. И все-таки он почувствовал облегчение, когда повернулся и продолжил путь к метро. Несмотря ни на что, Каролина Бергер внушала ему чувство уверенности. Вероятно, потому, что он мог быть с ней откровенным. Каролина не притворялась и не играла. При всей ее прямолинейности и мужественности она не теряла чувства юмора и имела достаточно самообладания, чтобы взглянуть на ситуацию со стороны.

Так думал Эдди, когда спускался по Грев-Тюрегатан, держа руки в карманах брюк.

 

25

Картаго

Три часа перелета от Лимы до Боготы, потом поездка на местной машине – до Перейры, что в Западной Колумбии.

Братья сзади делят бутылку «Джима Бима». Лееви Ханнула, откинувшись на спинку сиденья, насвистывает себе под нос мелодию собственного сочинения.

Арон Гейслер ведет машину одной рукой. У него недобрые предчувствия. Что, если им и в самом деле удастся устранить Игнасио и освободить Лотара? Что дальше? Как поведет себя Гектор? Полгода назад, до того, как тот впал в кому, ответ был бы очевиден. Он бросился бы на противника, сокрушая все и вся на своем пути…

Размышления Гейслера прерывает хриплый голос Лееви:

– Арон?

– Да?

Ханнула больше не свистит.

– О чем ты думаешь? – спрашивает он.

Арон смотрит на него, потом на дорогу. Кладет вторую руку на руль.

– С нетерпением жду, когда все это закончится, – отвечает он Лееви.

* * *

Они въезжают в Картаго, окутанный смарагдовой дымкой в свете вечернего солнца. Электрические провода над дорогой – как паутина.

На них глазеют люди – ведь они гринго. Кинг и Виктор развалились, высунув локти в окна машины. Озираются по сторонам, как будто ищут повода для драки.

Машина въезжает по склону холма, окутанная облаком пыли. Арон выключает мотор напротив гаража. На улице людно – снуют бездомные собаки, мальчишки гоняют мяч… Мужчины группами беседуют на скамейках. Прогуливаются женщины.

Гейслер осматривается по сторонам.

– Что скажешь? – спрашивает он Лееви.

– Не вижу ничего достойного внимания, – отвечает тот.

Арон достает мобильник, набирает номер.

– Мы на месте, – говорит он в трубку.

Металлические двери с лязгом открываются наружу. Тщедушный мужчина в не по размеру просторной военной форме улыбается белыми, как мел, зубами.

– Ян, – представляется он, по очереди протягивая им руку.

У него твердый взгляд, под стать крепкому рукопожатию. Сразу видно, что он за человек.

Ян – уроженец Южной Африки, шестидесяти с лишним лет от роду. Когда-то в молодости он расстреливал из дробовика членов АНК в Йоханнесбурге. Потом охотился на ФАРК в джунглях Колумбии. Кинг и Виктор приветствуют Яна как соратника по борьбе с коммунистами.

Помещение, в которое он их ведет, заставлено ящиками с оружием – американским и относительно новым.

– Берите, что хотите, – разводит руками Ян. – Вот сюда можно положить.

Он показывает на пустой ящик. А потом берет у Виктора бутылку «Джима Бима» и делает хороший глоток.

Кинг бьет его в пах. Ян падает на пол и стонет.

Арон и Лееви не сводят глаз с ящиков на полу.

– Сначала будем действовать осторожно, с глушителями. После того как они нас обнаружат – массированная огневая атака. Так я это вижу. Что скажете? – спрашивает Гейслер.

– Согласен, – кивает Ханнула. – И автоматические дробовики, если придется штурмовать здание.

Арон и Лееви выбирают из ящиков то, что считают нужным. Братья и Ян успели сдружиться – вместе пьют виски, глотают амфетамин, хвастают бицепсами, ломают друг другу руки на шатком столе. Но и этого им оказывается мало, и компания валится на пол. Ян не сдается. Он ложится верхом на Кинга и применяет захват «одиночный нельсон».

– У тебя встал! – кричит Кинг, отпихивая его, и сыплет проклятьями.

– Чтоб тебя… – Ян вскакивает на ноги.

Братья набрасываются на него с двух сторон и обзывают геем. Наконец Лееви разнимает их, а Арон протягивает Яну бумагу – вытереть кровь с лица. Потом начинается торг, и здесь Ян не особо сопротивляется – деньги для него не имеют значения. Все, что он хочет, – это присоединиться к братьям и убивать.

– Не в этот раз, – отмахивается Гейслер.

Они грузят ящик с оружием в багажник. Ян в расстроенных чувствах запирает дверь гаража.

Путь до дона Игнасио неблизкий. Братья набираются в стельку.

У Арона звонит телефон.

– Да?

– Мальчика здесь нет, – сообщает Лешек.

– Где же он?

– В Майами.

– То есть нам надо туда?

– Нет, делайте, как решили. Но не начинайте без нашего сигнала.

Он дает отбой. Арон пересказывает их разговор Лееви.

– Теперь мне все ясно, – говорит финн и смотрит на Гейслера.

– Что тебе ясно? – спрашивает тот.

– Лешек решает, Лешек отдает команды, а ты здесь ни при чем.

Арон бросает на него быстрый взгляд. Ханнула пожимает плечами.

– Лично мне это кажется странным.

– Так решил Гектор, – отвечает Гейслер.

– Почему?

– Потому что я выдохся. Должен экономить силы.

– Это правда?

Кинг на заднем сиденье что-то бормочет во сне.

– Отчасти, – отвечает Арон.

Дальше дорога идет под гору. Перед ними – автомобиль-цистерна. Он начинает спуск – максимум напряжения на минимальной скорости. Гейслер ищет способ обогнать его.

– Но это решили Лешек с Гектором, как мне показалось, – замечает Лееви. – Не ты.

– Гектор изменился, – отвечает Арон. – Кома изменила его.

Он делает попытку объехать цистерну, но снова сворачивает на свою полосу. По встречной проносится автомобиль.

Теперь дорога свободна. Гейслер объезжает цистерну.

– Как именно изменился? – спрашивает Ханнула.

Арон пожимает плечами.

– Он как будто потерял что-то…

– А ясней можно? – недовольно ворчит финн.

– Он стал более осторожным, что ли…

Кинг на заднем сиденье снова что-то бормочет, на этот раз испуганно.

– В смысле? – продолжает допытываться Лееви.

– В нем уменьшилось злобы, – поясняет Арон. – Той злобы, которая всегда двигала им, составляла его суть.

– Что же это за злоба?

– Презрение к миру. Гектор словно высмеивал все и вся, и это был его мотор. Лично мне стало сложно понять, чего он хочет и зачем.

– Ты больше не доверяешь ему?

– Я во многом с ним не согласен.

– Значит, не доверяешь… И он, конечно, это почувствовал.

– Наверное, – пожимает плечами Гейслер.

– То есть Лешек теперь занял место Гектора? – спрашивает Лееви.

Арон молчит.

– Поэтому ты и взял на себя смелость убить его любовницу, – добавляет финн.

Гейслер косится вправо, где расстилаются непроходимые заросли.

– Я не мог молча наблюдать за тем, как все рушится, – отвечает он.

Кинг на заднем сиденье вскрикивает. Просыпается и озирается вокруг.

У каждого свои кошмары.

 

26

Майами

Уже вечером самолет приземлился в Майами.

Времени оставалось мало – если оставалось вообще.

В аэропорту София и Михаил взяли напрокат автомобиль. По переданному Йенсом адресу в центре Майами оказался многоквартирный дом серебристого цвета с балконами, выходивший восточной стороной на Майами-Бич.

Бринкман припарковалась в полусотне метров от застекленного входа. По ту сторону двери за столом сидела охрана, а в остальном здание выглядело безлюдным.

– Двенадцатый этаж. Последняя дверь с левой стороны от лифта. – София порылась в сумочке и вытащила пачку долларовых купюр, которые согнула и распрямила, словно разминая. – Оставайся здесь. Если охрана не поддастся на мои уговоры, пойдешь ты.

Она вышла из машины, натянула на голову капюшон летней куртки и огляделась на перекрестке. Жара во Флориде стояла душная, давящая, так что ни людей, ни машин на улице почти не было.

Стеклянные двери разъехались. В лицо дохнул прохладный кондиционированный ветерок. Мужчина, сидящий за столом в холле, нажал кнопку, открыв еще одну, внутреннюю дверь, и София вошла.

– Чем могу быть полезен? – с готовностью осведомился охранник.

Он был одет в темный костюм. На столе перед ним лежал журнал о беговых лошадях и мобильник устаревшей модели.

Бринкман вытащила из сумочки пятьсот долларов.

– Не могли бы вы ненадолго оставить свой пост? – Она помахала купюрами. – Примерно через час…

Мужчина согласился почти сразу.

София взяла его мобильник и вышла на улицу.

Она собиралась перейти дорогу, когда мимо проехал черный автомобиль. В мужчине на переднем сиденье Бринкман узнала Гектора Гусмана.

Сердце у нее заколотилось.

За рулем сидела Соня Ализаде.

София отступила в подъезд и попыталась взять себя в руки.

– Обстоятельства изменились, – сказала она охраннику. – Мне нужно, чтобы вы ушли прямо сейчас.

Он не протестовал и быстро собрал вещи. Бринкман не спускала глаз с автомобиля, который остановился поодаль на улице. Тормозные фары горели красным. Соня вырулила на перекресток с круговым движением, а затем свернула на парковку.

Охранник направился к выходу.

– Что это за машина? – спросила его София, указывая на автомобиль Гектора.

– Тот черный внедорожник, вы имеете в виду?

– Да.

Охранник прищурился.

– «Навигатор», – ответил он наконец. – «Линкольн Навигатор». Увидимся через час.

Бринкман прошла в глубь холла, отыскала укромное место за лифтами и набрала стокгольмский номер Томми Янссона.

После нескольких сигналом в трубке послышался заспанный голос:

– Да?

– Гектор Гусман и Соня Ализаде в черном «Линкольн Навигаторе»…

Дальше София сообщила название улицы и описала расположение автомобиля на парковке.

Томми записывал.

– Будь добра, продиктуй по буквам, – попросил он.

Бринкман продиктовала.

– Ты все понял? – спросила она.

– Да, – ответил Янссон. – Сейчас все им передам.

София дала отбой.

* * *

Лотар играет белыми, Йенс – черными. Все внимание обоих обращено на уставленную деревянными фигурами доску на кухонном столе.

Горман – как всегда, накачанный наркотиками – смотрит по телевизору медицинский сериал, хрустя чипсами из шелестящего бумажного пакета.

Тидеманн, подперев щеку рукой, ставит пешку на середину доски. Валь внимательно следит за каждым его движением. Палец Лотара на несколько секунд зависает над фигурой.

Внезапно Йенс осознает весь ужас своего положения. В изумлении выкатывает глаза на своего соперника. Тот смеется.

– Со мной все кончено, – объявляет Валь. – Хочешь до конца насладиться моим унижением?

– Да, хочу, – весело отвечает Лотар.

– О’кей. – Йенс закрывает своего короля ладьей.

Его противник снова смеется:

– На твоем месте я не стал бы этого делать.

Лотар берет слона, переставляет его в противоположный конец доски по диагонали и бьет черного коня. В этот момент раздается хлопок – и Горман, вопя от боли, падает на постель с простреленным плечом.

– На пол, – шепотом приказывает Тидеманну Йенс.

Обезумевший от боли и кокаина, Кевин скатывается на ковер и отползает к стене, шатаясь из стороны в сторону, но не выпуская пистолета с надетым глушителем.

Валь делает несколько шагов в его сторону. Все решится в течение нескольких секунд. Горман поворачивается – и левое предплечье Йенса обжигает боль. Тот падает на противника всем телом. Кевин целится ему в голову, но Валю удается поймать пистолет раненой рукой. Должно быть, пуля Гормана повредила что-то важное, потому что пальцы стали почти нечувствительными. То же самое за несколько секунд до этого сделали с самим Кевином.

Но он накачан кокаином… И держит пистолет в здоровой руке. Йенс понимает, что шансов у него мало. Горман вот-вот выстрелит ему в лицо.

Йенс перекатывается в сторону, бьет Кевина в шею, а потом в раненое плечо и хватает здоровой рукой за горло из-за спины, изо всей силы сдавливая адамово яблоко. Горман хрипит, лягается, пытается завести пистолет за спину, но Валь обороняется раненой рукой. Кошка и мышь… Когда Кевин понимает, что убить Йенса ему не удастся, он направляет дуло на Лотара, который прячется на кухне. И как будто пытается что-то сказать. «Разве не это я тебе обещал?..»

Валь понимает, что должно произойти. Не ослабляя хватки, он отрывает противника от пола, чтобы изменить траекторию пули, но тот выпускает полную обойму в направлении Лотара. Выстрелы так и щелкают. Йенс зажмуривается и делает то, что должен. Он заводит голову Гормана назад, но тот продолжает стрелять. Однако тут раздается хруст – и Кевин роняет руку с пистолетом. На этот раз у Валя получится выполнить свое обещание – он убьет гиену… крысу… свинью… Свершилось… Почти.

Йенс не ослабляет хватки. Ноги Гормана дергаются в воздухе, он хрипит. Ярость захлестывает Валя. Наконец раздается последний щелчок – пуля попадает в потолок, после чего голова Кевина откидывается набок. Йенс опускает обмякшее тело на пол, после чего встает, ковыляет на кухню.

Тидеманн лежит на полу – его рубашка пропиталась кровью. Он улыбается Йенсу, но за этой улыбкой – страх.

– Не волнуйся, Лотар, – успокаивает его Валь.

– Он мертв… Горман? – спрашивает юноша.

– Он мертв.

– Спасибо.

Кто-то стучит в дверь.

* * *

Первая пуля попала Кевину Горману в плечо, но когда Лешек нажал на спусковой крючок во второй раз, тот опустился на диван и исчез из поля зрения. При других обстоятельствах Смялы наудачу разрядил бы весь магазин в эту чертову комнату, но там был Лотар…

Времени оставалось в обрез. Лешек оставил оружие на крыше и побежал вниз по лестнице.

На улице он, ступая по нагретому солнцем асфальту, косился в сторону машины, где сидели Гектор и Соня. На ходу вытащил из кармана куртки электрошокер.

Стеклянные двери при его приближении разъехались, и Смялы вбежал в холл. На ресепшне никого не было. Удача? Лешек не стал ломать над этим голову и поспешил к лифту.

Он встал так, чтобы его не было видно с улицы, нажал кнопку и замер с электрошокером в руке. Внезапно почувствовал, что со спины приближается нечто большое и беззвучное. Смялы хотел было оглянуться, но крепкая рука сдавила ему горло, взяла электрошокер и разрядила ему в грудь пять тысяч вольт. Лешека затрясло, а потом его тело обмякло и осело на пол.

Михаил Асмаров опустился на колени рядом с Лешеком, быстро обмотал его по рукам и ногам клейкой лентой, залепил ему рот и глаза и наложил несколько витков вокруг головы, чтобы закрыть уши. В результате Смялы оказался словно заключенным в капсулу – лишенный возможности видеть, слышать или издавать какие-либо звуки.

Двери лифта разъехались. Михаил вошел в кабину и втащил за собой Лешека. Рядом встала София.

Они поднялись на двенадцатый этаж. Нужную дверь нашли сразу. Асмаров положил пленника на пол и постучался.

Им пришлось подождать, прежде чем на пороге возник Йенс с пистолетом, дуло которого смотрело Михаилу в лоб. Но потом из-за спины Асмарова показалась Бринкман, и Валь опустил оружие.

– Лотар ранен, – сообщил он.

София бросилась в квартиру. Михаил втащил Лешека и запер дверь. А потом прошел на кухню, оставив Смялы в прихожей.

* * *

Тидеманн лежал на полу, бледный, окровавленный, с каплями холодного пота на лице. При виде Бринкман и Асмарова он слабо улыбнулся:

– Привет, София.

Женщина взяла его холодную ладонь. Из ее глаз сами собой брызнули слезы.

– Привет, Лотар, – ответила она как могла спокойно.

– Привет. – Михаил опустился на пол рядом с Лотаром и положил руку ему на лоб. – Как ты себя чувствуешь?

– Я мерзну, – ответил тот.

Бринкман и Асмаров переглянулись.

– Сейчас тебе станет легче, – сказал Михаил. – Как-никак я привел медсестру.

На кухню вошел Йенс с полотенцем, ножницами и бутылкой водки.

София подрезала ножницами рубашку Лотара, намочила полотенце водкой и вытерла окровавленный живот. Ее пациент вздрагивал от боли. Женщина осмотрела его – выходного отверстия не было, следовательно, пуля осталась в теле мальчика.

– Это единственная рана? – спросила она Лотара.

Тот кивнул:

– Да.

– Ты можешь шевелить пальцами на руках и ногах?

Юноша попробовал.

– Могу.

– Отлично. – София изобразила улыбку и повернулась к Михаилу: – Приложи полотенце к ране и держи.

Потом она обратилась к Йенсу по-шведски:

– «Скорую» уже вызвали?

Тот покачал головой.

– Почему?

Валь снова покачал головой.

– Мы не можем, его сразу выследят.

– Лотару нужно в больницу, Йенс. Иначе он истечет кровью и умрет.

– А ты ничего не сможешь сделать? – спросил Валь.

– Здесь нужен хирург. И медицинское оборудование. Он ранен в живот, и я понятия не имею, как все это выглядит у него внутри.

– Но ты удаляла пулю, я сам видел.

– Из плеча, и та рана не представляла опасности для жизни. И у нас было оборудование, препараты, наркоз… Немедленно звони в «Скорую».

– Люди Игнасио тут же выйдут на него, София, – ответил Йенс. – И убьют.

– Тогда мы позвоним в полицию. Проследим, чтобы они сопровождали его в больницу.

– Полиция не сможет защитить Лотара от людей Игнасио.

– И что ему теперь, умирать здесь?

– У нас нет времени на пререкания. – Валь наклонился к Бринкман. – Послушай, я не стал бы возражать тебе, если б не был уверен на все сто…

На последних словах его голос сорвался. Некоторое время Йенс и София молча смотрели друг на друга.

– Что ты можешь сделать? – шепотом повторил Валь.

– Я не знаю, – ответила медсестра. – Я не представляю себе, насколько серьезно он ранен.

– Тогда начинай обследование, – как мог спокойнее сказал Йенс. – Мы сделаем все, что в наших силах. Если потребуется удалить пулю, мы удалим ее, хорошо?

Их взгляды снова встретились.

– Почему мы должны принимать такое решение? – Голос Софии дрогнул.

– Потому что больше некому, – ответил Валь.

– У него огнестрельное ранение, Йенс. Ему нужна операция, наркоз…

– Здесь полно кокаина и героина.

Бринкман покачала головой.

– Разве их нельзя использовать? – спросил Валь.

– Кокаин и героин? – Женщина попробовала сосредоточиться, но осознание собственной беспомощности парализовало всякую мысль.

– София… – Йенс тронул ее за плечо.

– Кокаин можно использовать как местное обезболивающее, – вспомнила она. – И для сужения сосудов.

– Что это значит?

– Что мы можем остановить кровь. На некоторое время по крайней мере.

– А героин?

Бринкман перевела взгляд на Лотара, а потом снова на Йенса.

– Героин – опиат, то есть болеутоляющее. Очень сильное и опасное. Может вызвать остановку сердца.

Тут женщина заметила, что взгляд Валя оживился.

– Здесь есть какое-нибудь медицинское оборудование? – спросила она.

Йенс покачал головой.

– Разве что кухонное…

София заметила кровь на его руке.

– Ты тоже ранен?

– Так, задело слегка… Не беспокойся об этом. Так что я должен делать?

– Собери все, что найдешь. Все, что может нам пригодиться. Вскипяти воду и оставь остывать. Мне нужен маленький мерный стакан, чтобы отмерять наркотики. И острые ножи.

Йенс принялся за работу.

– И еще что-нибудь, чем можно зашивать, – добавила ему в спину Бринкман. – Что угодно…

Она повернулась к Михаилу, который держал полотенце на ране Лотара. Еще одно, пропитанное кровью, лежало рядом на полу.

– Сейчас будем заниматься Лотаром, – объявила София Асмарову. – Мне потребуется и твоя помощь тоже.

Михаил кивнул.

Кожа Тидеманна выглядела почти прозрачной. Медсестра потрогала его лоб – он был холодным и влажным.

– Что вы собираетесь со мной делать? – спросил Лотар.

– Расскажи лучше, как себя чувствуешь, – вместо ответа попросила София и взяла его за запястье.

– Я устал, – сказал Лотар.

Пульс едва прощупывался.

– А еще?

– Иногда мне бывает холодно… Но очень недолго.

– Сейчас мы тебя обследуем, – сказала Бринкман и неосознанно погладила большим пальцем внешнюю сторону его запястья. – Прости, – добавила она.

– За что? – не понял Тидеманн.

– За то, что все так получилось.

Юноша улыбнулся:

– Ты и все остальные, вы постоянно просите у меня прощения. Я прощаю тебя, София, и Йенса тоже… Михаила, папу… вас всех. Можете не беспокоиться насчет этого… Я только… не хочу умирать, – добавил он тише.

* * *

Гектор курил сигару, выпуская дым в окно, и время от времени смотрел на часы.

Соня чувствовала себя на грани нервного срыва. Она тронула Гусмана за руку:

– С тобой все в порядке?

– Со мной все будет в порядке после того, как Лотар сядет в эту машину, – ответил он.

– Подожди, осталось совсем немного.

Но затянувшееся ожидание слишком походило на пытку.

– Чем там только занимается этот Лешек… – произнес Гектор почти без раздражения.

– Могу посмотреть, – предложила Ализаде.

– Не сейчас, – отмахнулся мужчина. – Дадим ему еще несколько минут… – Он отвернулся к окну и выбросил сигару с такой миной, будто та протухла.

Где-то в отдалении завыли полицейские сирены.

Гусман вопросительно посмотрел на Соню. Та покачала головой:

– Это же Америка, Гектор, – напомнила она.

Но звук нарастал. Вскоре в неоновой ночи заметались синие мигалки, осветив стены домов по ту сторону шоссе. Скрипнуло кожаное сиденье – Гектор обернулся. К ним приближался еще один полицейский автомобиль, с включенной сиреной и мигалкой на крыше.

Положение складывалось критическое.

– Они наступают отовсюду, – пробурчал себе под нос Гусман.

– Уезжаем? – спросила Соня.

Ее пассажир в последний раз оглянулся на подъезд дома, откуда вот-вот должны были появиться Лешек и Лотар.

– Уезжаем…

Ализаде завела мотор и вырулила с парковочного места. Звуки все приближались, мелькали предупредительные огни, но ничего не происходило.

Она успела проехать всего несколько метров, когда одновременно с четырех сторон появились четыре белые полицейские машины. Завизжали тормоза, завыли сирены, и Соня с Гектором оказались в окружении. Вскоре появились восемь одетых в черное полицейских с пистолетами и автоматическими дробовиками – они рванули дверцу со стороны Гусмана, выволокли его из машины и, осыпая ударами, повалили на асфальт. Пузатый коп, сидя на Гекторе верхом, завел ему руки за спину и застегнул наручники. А потом пленника подняли и под дулами пистолетов повели к машине.

Mind your head  .

Гектора бросили на заднее сиденье. Краем глаза он видел, что с Соней происходило примерно то же, что и с ним. Ее поволокли в другую машину.

Все четыре автомобиля уехали одновременно, и улица снова погрузилась в тишину.

* * *

София разрезала рубаху на три части, две из которых отдала Йенсу и Михаилу на тканевые маски. Таким образом она хотела снизить риск инфицирования открытой раны Лотара.

Бринкман понятия не имела, в каких дозах применяют героин в качестве обезболивающего, а главное – в каком виде, и решила исходить из своего опыта работы с морфином. Но когда она смотрела на пакеты с белым порошком, в голову ей невольно лезли кулинарные ассоциации, прежде всего связанные с выпечкой хлеба.

Бринкман взяла десертную ложку – такая вмещала десять грамм сухих дрожжей – и отмерила дозу. Затем десятую часть этого – отмеренную на глаз – она высыпала в пластиковый стакан. Растворы сильных болеутоляющих опиатов обычно приготовлялись из расчета от пяти до двадцати миллиграмм сухого вещества на десять миллилитров воды. София добавила в стакан сто миллилитров воды. Десять миллилитров полученного раствора должны были содержать десять миллиграммов героина, примерно так.

Затем медсестра наполнила десертную ложку жидкостью из пластикового стакана и осторожно вылила ее Тидеманну в рот. После этого опять пощупала ему пульс и прислушалась к его дыханию. Потом принялась осматривать оборудование – не медицинское, кухонное. Два ножа – один для филирования, другой совсем маленький. Кухонные щипцы – одни длинные, с тонкой рукояткой, другие для макарон. Бутылка водки, полотенца, салфетки… Бринкман перевела взгляд на Лотара – он был уже далеко, и на лице его застыло блаженное выражение. Но Софию оно утешало мало. Она оглянулась на Йенса – тот кивком велел начинать.

– Что бы ни случилось, мы сделаем это вместе, – сказал Михаил, который, как видно, понял ее чувства. – Мы сделаем это вместе…

– Если все полетит к черту, я вызову «Скорую», – сказала София. – Я закрою его своим телом, невзирая на последствия, и прошу вас не мешать мне. Обещаете?

Йенс с Михаилом кивнули.

Бринкман взяла японский кухонный нож. Осторожно кольнула край раны, изучая реакцию Лотара. Таковой не последовало, и София надрезала отверстие, увеличивая его в диаметре. Нож был острым, хотя и не настолько, насколько ей бы хотелось. Женщина взяла его и начала пилить. Асмаров светил ей фонариком, а Валь выливал на рану раствор кокаина, когда она просила его об этом.

Вскоре София увидела именно то, чего больше всего опасалась: металлические фрагменты разорвавшейся пули повредили внутренние органы.

Хуже этого ничего не могло быть. Если б пуля осталась целой и застряла в относительно безопасном месте, Бринкман могла бы оставить ее и сосредоточиться на кровотечении. Но теперь она была вынуждена выбирать острые металлические фрагменты.

София взяла у Михаила фонарик и вставила его себе в рот. Затем ополоснула руки водкой, плеснула на рану и склонилась над Лотаром. Самые крупные части пули чернели под селезенкой в сгустках крови и во внутренностях.

Со стороны стола послышался свистящий звук, а потом незнакомый мужской голос позвал:

– Горман, Горман…

Это была рация Кевина, «уоки-токи».

– Горман!

– Он отчитывался перед ними по несколько раз в сутки, – объяснил Йенс.

– И что произойдет, если он не ответит? – спросила медсестра.

– Вероятно, они приедут сюда, – предположил Валь.

– Так сколько у нас времени?

– Не знаю.

Голос в радиотелефоне звучал все настойчивее.

– Но, думаю, нам нужно будет убраться отсюда как можно скорее, – добавил Йенс.

– Его нельзя транспортировать в таком состоянии. Сначала нужно выбрать осколки, остановить кровотечение, зашить рану… Что у вас, кстати, для этого есть?

– Степлер и скотч, – ответил Михаил.

Софии захотелось закричать, но вместо этого она взяла окровавленными руками бутылку водки, сделала два хороших глотка и зажмурилась. Кухонные щипцы были из нержавеющей стали и достаточно изящны. Бринкман ополоснула их водкой, а потом сделала то же самое с пружинными щипцами для пасты, которые держал перед ней Йенс. Он осторожно поднес их к ране и раздвинул края.

– Теперь молитесь. – София ввела кухонные щипцы в отверстие раны и принялась осторожно удалять осколки. Она сразу вспотела. Время от времени проверяла реакцию Лотара, но, одурманенный героином, тот, похоже, ничего не чувствовал. Или даже, судя по его лицу, испытывал нечто вроде блаженства.

– Вытри, – Бринкман мотнула головой.

Асмаров промокнул ей лоб салфеткой.

Еще немало фрагментов чернело в отверстии раны в свете фонарика. София выбирала их щипцами и бросала на пол.

– Кевин! – снова послышался голос из рации.

Медсестра вздрогнула, закрыла глаза, задышала…

Голос в трубке выкрикивал что-то непонятное.

София и Йенс переглянулись. Валь кивнул, делая Бринкман знак продолжать, и та сосредоточилась на крупном фрагменте, который никак не хотел удаляться.

– Застрял, – выдавила она сквозь зубы. – Даже не знаю, что мне с ним делать.

– А оставить нельзя? – спросил Йенс.

– Острый, – покачала головой женщина. – Слишком опасно.

– Нам надо торопиться, – в один голос напомнили ей ее помощники.

София взяла пакет с кокаином, быстро смешала порошок с водой и промокнула рану, после чего вылила в пересохший рот Лотара очередную дозу героина. Теперь его лицо не было таким мертвенно-бледным, как раньше. Бринкман взяла юношу за запястье и прислушалась к его дыханию. И только потом снова взялась за щипцы. Осколок отделился от внутренностей, но из образовавшейся полости хлынула кровь – в большем количестве, чем можно было того ожидать. Открытая рана Лотара наполнилась ею, словно колодец грунтовыми водами.

– О боже… – выдохнула медсестра.

В рану влили новую порцию кокаинового раствора.

– Промокни, Михаил, – громко попросила София.

Асмаров приложил к ране пропитанное водкой полотенце, которое тут же окрасилось в красный цвет.

– Еще кокаина, Йенс, – скомандовала Бринкман.

Валь протянул ей пакет. София вскрыла его, подняв облачко мучнистой пыли, и высыпала содержимое прямо на рану. Все замерли в ожидании. Кокаин сделал свое – крови стало меньше. По крайней мере, на некоторое время.

В этот момент голос из рации объявил, что они уже в пути, и сердце медсестры подскочило к самому горлу.

– Сейчас мы зашиваем рану и уходим, – объявила она. – Помоги мне, Йенс.

Тот пальцами защипнул кожу над раной, и София приложила к этому месту степлер. Она старалась, чтобы стежки как можно плотней примыкали друг к другу, образуя сплошную цепочку, поверх которой Михаил налепил скотч.

– Теперь он должен лежать прямо, его нельзя сгибать, – сказала женщина.

Асмаров и Йенс принялись за работу. Они разбили кухонный диван на мелкие детали – весь, за исключением дощатого дна, на котором лежал Лотар. После этого Михаил зафиксировал скотчем руки и ноги юноши – на случай, если тот проснется.

Валь принес из гостиной набитую купюрами сумку.

– Это может нам пригодиться, – объяснил он, а потом склонился над телом Гормана и выудил из его кармана связку ключей. – Здесь есть гараж, – сказал он, бросая ключи Асмарову.

* * *

В лифте едва хватило места для носилок. Туда же Михаил внес связанного по рукам и ногам Лешека Смялы. В полном молчании компания спустилась в гараж.

В люминесцентном свете трубчатых ламп мерцали лакированные бока автомобилей. София и Йенс спрятали Лотара у дальней стенки, за чьим-то «Бентли». Лешека Асмаров засунул под джип и тут же убежал из гаража к прокатному автомобилю, припаркованному поодаль на улице.

В помещении с бетонными стенами стояла мертвая тишина. Бринкман осматривала Лотара. Жара у него как будто не было, пульс прощупывался слабый, но равномерный.

– София, – позвал ее Валь.

– Да, Йенс…

– Спасибо тебе.

– Это тебе спасибо.

– Он выберется.

– Да, он выберется, – согласилась София.

Но слова ее прозвучали вымученно и пусто.

По бетонному полу зашуршали резиновые покрышки. Это Михаил, дав задний ход, завел автомобиль в гараж. Затем он поставил машину поперек входа.

Лотара на носилках уложили на заднее сиденье.

Йенс направился к Смялы, склонился над ним и отлепил скотч возле его уха.

– Ты находишься в гараже, Лешек, – сказал он. – Люди дона Игнасио скоро будут здесь. Мне жаль, что все получилось не так, как ты хотел. Но у меня есть нож, и я оставлю его тебе, если ты ответишь на один вопрос. – Валь отодрал полоску скотча над ртом пленника, и тот тяжело задышал. – Где Арон, Лешек?

– Арон? А зачем он тебе? – Похоже, Смялы искренне удивился.

– Отвечай.

– Я точно не знаю. Он был в Перу, теперь где-то в Колумбии.

– Когда и где вы с ним должны встретиться в следующий раз?

– Ну… мы не планируем встреч заранее.

Михаил завел мотор. Пора.

Йенс вложил нож в связанные руки Лешека:

– Удачи.

И, хлопнув его по плечу, быстро удалился к машине.

* * *

Они выехали из гаража и свернули налево, всюду высматривая людей Игнасио. Но улица выглядела безлюдной.

Михаил нажал на газ до упора и повел машину из центра в северном направлении.

София не сводила глаз со своего пациента. Лотар был бледен, но дыхание его стало более интенсивным, как будто он начинал что-то чувствовать сквозь алкогольный и наркотический дурман.

– Куда теперь? – спросил Асмаров.

Бринкман чувствовала себя на грани нервного срыва.

– Сейчас он очнется, – сказала она.

– А какие у нас варианты? – развил начатую Михаилом тему Валь.

– За Лотаром нужен уход. Мы должны вывезти его из этой страны – таков первый наш вариант, – ответил Асмаров, вцепляясь в руль обеими руками. – Контрабанда – это больше по твоей части, Йенс, – продолжил он. – Как ты себе это представляешь?

– Почти тридцать тысяч долларов, – ответил на незаданный вопрос Валь, заглядывая в сумку.

И замолчал.

– Так как? – повторила вопрос Михаила София.

– На грузовом судне, я полагаю. Несколько лет назад я перевез таким образом несколько человек. Огромный сухогруз, штабеля контейнеров. У них есть каюты и лазарет, помимо прочего. Так что стоит попробовать. Мы должны выехать отсюда, Лотару нужен уход.

– А денег хватит? – спросила Бринкман.

– Этого я не знаю. В прошлый раз я платил в четыре раза больше, но то был особый случай.

– Хорошо, ближайшая альтернатива? – перебила его София.

– Ближайшей не существует. Разве отдаленная, в самом конце списка.

– И?..

– Похитить врача, – ответил Йенс. – Пристроить Лотара в каком-нибудь отеле под его присмотром. А там… как бог на душу положит.

Тидеманн чуть слышно застонал.

– Вариант с сухогрузом мне нравится больше, – решила медсестра.

* * *

Они сидели в наручниках в одном помещении с наркоманами, проститутками, насильниками и пьяницами. В ожидании худшего…

Гектора и Соню привезли в южный полицейский участок Майами, в округ Малая Гавана. Они имели право на один телефонный звонок. Ализаде набрала Лешека и рассказала ему обо всем. Тот в ответ поведал о своих неудачах.

– Это Йенс, – пробурчал Гусман себе под нос. – Это он подстроил так, что мы угодили в ловушку.

– Зачем? – удивилась Соня.

– Этого я пока не знаю.

Светловолосый мужчина, во рту которого сильно недоставало зубов, ударился в слезы. Женщина рядом с ним бросилась утешать его, осыпая ласками и поцелуями. Гектор наблюдал эту сцену, не скрывая раздражения.

– Нельзя ли потише? – попросил он соседей по камере.

И те стихли. Ализаде усмехнулась про себя: Гектор – это Гектор.

Он сидел, наклонившись вперед, положив руки на колени и устремив взгляд в пол.

– Черт… Соня… Ты понимаешь, что мы в американской тюрьме?

Тон его голоса выдавал самые мрачные предчувствия.

Соня поняла, что он имеет в виду. У американских тюрем крепкие стены. Отсюда не выходят так просто. Ощущение полной безнадежности сдавило горло.

В камеру вошел высокий полицейский. Он постоял несколько секунд, удивляясь непривычной тишине, и ткнул пальцем в Гектора и Соню.

Их повели по длинному коридору.

– Я не скажу ни слова, пока не увижу своего адвоката, – бурчал себе под нос Гусман. – Они должны предъявить нам обвинение… Мы всего лишь проводили здесь отпуск. Отвечай коротко на самые простые вопросы. На сложные не отвечай вообще.

Они прошли мимо регистрационной стойки, но дальше, вместо комнаты для допросов, полицейские вывели их на улицу, где уже ждал черный внедорожник с непонятной эмблемой на двери. Гектора и Соню посадили на заднее сиденье, все так же в наручниках.

Дверца захлопнулась. Автомобиль выехал на дорогу.

Мужчина в деловом костюме на переднем сиденье оглянулся.

– Вам удобно?

– Кто вы такой? – вместо ответа спросил Гусман.

– Меня зовут Джо, – представился мужчина.

– Откуда вы?

– Из прокуратуры.

Этот Джо производил впечатление энергичного человека и прямо-таки излучал оптимизм.

– Куда вы нас везете? – спросила Соня.

– В суд.

– И что мы будем там делать?

– Терпение, – отвечал Джо. – Отдыхайте, дорога предстоит долгая.

– Но вы даже не знаете, кто мы, – сказала арестованная.

Мужчина повернул к ней улыбающееся лицо.

– Вот это нам как раз прекрасно известно, Гектор Гусман и Соня Ализаде.

 

27

Майами

Сухогруз у южной набережной походил на переливающийся огнями ночной город. Гигант – около четырехсот метров в длину и не менее шестидесяти в ширину. По всей палубе громоздились пирамиды контейнеров всевозможных размеров.

Задняя дверца автомобиля распахнулась, и Йенс плюхнулся на сиденье.

– У нас мало времени. Мы не можем просто взойти на борт, как обыкновенные пассажиры, тем более с носилками.

София увидела приближающийся к машине автопогрузчик.

– Нам за ним, – показал на него Валь.

Михаил завел мотор и поехал следом за погрузчиком, который удалялся от набережной, ныряя между контейнерами на территории порта. Это походило на петляние по городским кварталам. Автопогрузчик привычно лавировал между похожими на высотные дома пирамидами, пока не остановился возле затерянного между ними одиночного контейнера.

Мужчина в строительной каске вышел из погрузчика, повернул ручку на двери контейнера и исчез.

София и Йенс вытащили Лотара из машины и внесли его в контейнер, изнутри походивший на гулкое помещение со стенами и крышей из рифленой стали. Он был темно-красного цвета, два с половиной метра в ширину и высоту и почти шесть в длину.

Асмаров остановился у входа.

– Присматривайте за Лотаром, – напутствовал он, закрывая дверь за своими товарищами.

– Михаил! – закричала София, когда над контейнером завис гигантский крюк подъемного крана. – Береги Альберта! Расскажи ему, как все было!

Бывший военный кивнул, и дверь, лязгнув, закрылась.

Оказавшись в темноте, Бринкман затаила дыхание. Сверху что-то заскрежетало, а потом контейнер взмыл в воздух.

– Ничего страшного, – успокоил Софию Йенс. – Нас всего лишь перемещают на борт судна.

Это было как подъем в скоростном лифте. Огромный контейнер взмыл ракетой, не раскачиваясь в воздухе. На сумасшедшей скорости их повело направо, а потом налево. София высматривала, за что бы зацепиться, хотя в этом не было никакой необходимости. Снова раздался скрежет – и они на несколько секунд повисли в воздухе, после чего полетели вниз. Это походило на падение, внезапно переставшее быть свободным на последних нескольких метрах. Когда контейнер ударился о палубу, пространство заполнил гулкий, закладывающий уши звук. Сверху опять что-то залязгало и заскрежетало – это отцеплялся кран.

Бринкман посмотрела на Лотара – тот все еще был без сознания.

– Честно говоря, не верил, что у нас получится, – признался Валь.

Он сидел, прислонившись к стенке и положив руки на колени.

– Как твоя рана? – спросила София.

Рука Йенса была обмотала тряпкой.

– Всё в порядке, – ответил он.

Женщина придвинулась к нему и размотала тряпку. Рана была покрыта коркой из грязи и запекшейся крови. Бринкман достала водку и полотенца, которые прихватила из квартиры, где оперировала Тидеманна, и принялась за дело. Йенс не сопротивлялся.

– Ты хорошо терпишь боль, – похвалила его София.

– Только когда чего-то боюсь, – отозвался Валь. – А сейчас я боюсь, что Лотар умрет.

– Он выживет, – шепотом заверила его медсестра.

– Как выживал до сих пор, – подхватил Йенс.

София не знала, что на это сказать.

– Я сделала все, что было в моих силах.

Она покачала головой и снова перевязала рану своего друга тряпкой.

– Но Эрнст не выжил, – заметил тот.

Эрнст… Юрист и финансовый советник Гектора. София работала с ним и раньше – перфекционист, зануда.

– А что с ним случилось? – спросила она.

– Мы виделись очень недолго. Игнасио держал его в другом месте, пока не перевез в Майами и не застрелил на наших с Лотаром глазах.

Первые несколько секунд Бринкман не чувствовала ничего, кроме отвращения. Она провалилась в него, как в пропасть, и легла, положив голову на колени Йенсу и уставившись в пол. Тидеманн был рядом, одурманенный наркотиками и связанный по рукам и ногам. А Эрнст… Для него все уже кончено.

– Я думаю, дон Игнасио просто выжал из Эрнста все, что мог, о Гекторе и о его компаньонах. Эрнст стал для него бесполезен. Примерно то же, вероятно, случилось и с Ральфом Ханке, – рассказал Валь.

– Что? – оживилась София. – А что такого он сделал с Ханке?

– Забрал себе бо́льшую часть их доли. Он сильно вырос, этот Игнасио. Присвоил все, что имели Гектор, и, по-видимому, Ханке. Его сына он тоже взял в заложники.

– Вы встречались?

– Я видел его несколько раз, мельком. Нас с Лотаром тоже держали врозь.

– Как его зовут?

– Кристиан. Кристиан Ханке.

Оба задумались, каждый о своем. При этом они не сводили глаз с Лотара, в героиновом забытьи балансирующего между жизнью и смертью.

– Его душа изранена, – кивнул Йенс на юношу. – Он повидал слишком много. Можно восхищаться его стойкостью, но жизнь обошлась с ним жестоко.

Пол под их ногами задрожал. Вибрация пробежала вдоль всего корпуса, как всегда бывает, когда отчаливает огромное судно.

* * *

Гектору и Соне снова пришлось ждать. На этот раз в здании тюремного суда в Северном Майами. Джо был рядом – листал странички Интернета в телефоне, смеялся… Он показал своим подопечным кошку, которая делала «дай пять», но они не отреагировали.

Снаружи едва занималось утро, но в здании уже вовсю сновали люди. Юристы, секретари, истцы, обвиняемые, свидетели, переводчики, заседатели, полиция, охрана… Контролируемый хаос.

– Мне жаль, Соня, – сказал Джо.

– Не надо… – ответила Ализаде.

Гектор смотрел в отполированный до блеска пол. А потом коротко взглянул на свою напарницу.

– Ничем хорошим это не кончится.

Соня отвернулась.

– Мы еще не знаем, в чем там дело, – возразила она с напускной беззаботностью в голосе.

Но они влипли, и скрывать этот непреложный факт не имело смысла.

Между тем толпа вокруг наседала.

– Иногда я жалею, что не остался в монастыре в Тоскане, – вздохнул Гусман.

– И что бы ты там делал? – повернулась к нему Ализаде.

– По крайней мере, в этом случае нам не пришлось бы сидеть здесь.

Соня пожала плечами.

– Но мы здесь, а не среди монахов. Что толку теперь сожалеть?

– Тем не менее…

– Что с тобой, Гектор?

– Все это не имеет смысла.

– Не говори так. Ради бога, не сдавайся.

– Просто все кончено, Соня.

В коридоре выкрикнули какой-то номер. Джо взглянул на бумажку в своей руке, поднялся и велел Гектору и Соне следовать за ним.

* * *

В зале было довольно оживленно. Разбирательства следовали одно за другим, как на конвейере. Обвинители, адвокаты и секретари перемещались с одной скамьи на другую.

Гусман, Ализаде и Джо устроились в самом конце зала. Судья – женщина в черной мантии – сидела в центре, на возвышении. Надпись на медном щитке гласила: «Джуд Хелен Гахаган». Рядом стоял охранник.

Гектора и Соню подвели к трибуне.

– Привет, Джо, – кивнула судья. – Это насчет выдачи?

Тот кивнул.

– Да.

Джуд пролистала бумаги.

– Но здесь речь идет только об одном человеке, Гекторе Гусмане; кто это? – Она прищурилась, глядя куда-то в зал.

Джо оглянулся, жестом велев Гектору показаться. Тот сделал шаг вперед.

Судья пристально посмотрела на него и снова опустила глаза к бумагам.

– А кто эта женщина?

– Соня Ализаде, – ответил Джо. – Она – ближайшая сподвижница Гусмана и поэтому подлежит выдаче вместе с ним.

– Но у меня о ней ничего нет, – возразила Джуд. – Вы идентифицировали ее? Они оба путешествовали с поддельными паспортами, а это федеральное преступление.

Гектор лихорадочно пытался понять, что происходит.

– В чем, собственно, дело? – озвучила его мысли Соня.

– Не знаю, – ответил он. – Но молись, чтобы нас отправили вместе куда-нибудь подальше отсюда.

Судья и Джо тем временем о чем-то совещались. Джуд как будто возмущалась чьей-то небрежностью. Потом она жестом велела Джо отойти, и тот, пригнувшись, попятился. Судья подмахнула документ, протянула ему и ударила своим молоточком:

– Следующий!

Довольный полицейский вернулся к своим подопечным.

– Джо? – позвал его Гектор.

– Да? – Он повернул к ним улыбающееся лицо.

– Куда мы теперь?

– В аэропорт.

– А потом?

Джо помахал бумагой.

– В Альпы.

– Куда?

– Сыр и часы покидают родину, – весело процитировал кого-то Джо.

– О чем вы?

– В Швецию!

Похоже, в образовании Джо имелись пробелы.

* * *

Лешек тоже присутствовал в зале суда. Он последовал туда за Гектором и Соней и слышал, как судья говорила о выдаче.

Смялы набрал номер Арона. Сигналы пошли до того слабые, что, казалось, они пробивались с трудом, преодолевая некое препятствие или же огромное расстояние. Затем сквозь щелчки и царапанье пробился голос:

– Алло!

– Ты слышишь меня? – спросил он.

– Я тебя слушаю, – ответил Гейслер.

– Полиция взяла Гектора.

В трубке стало тихо, а потом Лешек снова заговорил:

– Мы вот-вот выйдем на Лотара. Соня и Гектор ждут в машине, их арестовала полиция.

– Что? – не понял Арон.

– Майами…

– Его выдали? Кто?

– Думаю, Йенс Валь… Какое теперь это имеет значение? Гектора и Соню выдадут шведской полиции… Поэтому прячь товар и немедленно вылетай в Стокгольм.

 

28

Северная Атлантика

Двери контейнера открылись с чудовищным скрежетом и лязгом. В проеме возник мужчина в коротких брюках и теннисном поло – с коричневым от загара лицом и разделенными косым пробором волосами.

– Меня зовут Стеве, я врач, – представился он на безупречном английском и кивнул в угол, где лежал Лотар. – Здесь есть мальчик, который, как мне кажется, нуждается в моей помощи.

София почувствовала исходивший от доктора слабый запах алкоголя.

– Вы мне не поможете? – Стеве повернулся к Йенсу.

Мужчины подхватили импровизированные носилки и вынесли Тидеманна на палубу. Бринкман последовала за ними.

Снаружи ей в лицо пахнул бриз с привкусом морской соли. Она шла за носилками, петляя между рядами контейнеров, которые были не только по обеим сторонам, но и сверху, как будто София передвигалась внутри выложенного из них дома.

Стеве заметил ее удивление.

– Здесь их десятки тысяч, – не без восхищения сообщил он. – Трудно поверить, не так ли?

– А где люди? – До сих пор Бринкман полагала, что на палубе только что отчалившего грузового судна должна кипеть жизнь.

– Весь экипаж – порядка десяти человек, – рассказал врач. – В основном сторожа и охрана, не считая меня, капитана и кока. Но мы все здесь, так или иначе, охраняем груз, помимо основных обязанностей. Ни один из этих чертовых брикетов не должен свалиться за борт.

Они спустились в пандус, под палубу, и оказались в просторном помещении с гигантскими потолками, где все было стальным, холодным и острым.

– Так что случилось с мальчиком? – спросил Софию доктор.

– У него огнестрельное ранение, – ответила она. – Я удалила фрагменты пули. Полагаю, далеко не все. Было сильное кровотечение…

– Вы врач?

– Медсестра.

Они пошли по длинному коридору.

– Кровотечение, говорите? – переспросил Стеве.

– Мне удалось его остановить.

– Каким образом?

– Сначала разбавленный кокаин, потом чистый.

– Болеутоляющие… наркоз?

– Героин и спирт.

– Веселая, должно быть, была вечеринка! – рассмеялся доктор.

София слабо улыбнулась, но не его шутке. Скорее ей понравилось, что он ее не отругал.

– Нам лучше поторопиться, – внезапно посерьезнел врач.

Больничный отсек оказался тесной комнаткой без окон. Кушетка располагалась посредине, вдоль стен стояли шкафчики с оборудованием и препаратами.

Лотара положили на кушетку, после чего отлепили от его ног и рук полоски скотча.

– Оснащение оставляет желать много лучшего, – пожаловался Стеве. – Но что имеем, то имеем…

Бринкман подсоединила к Тидеманну капельницу и ЭКГ. Йенс надел на него кислородную маску.

Доктор дал больному наркоз, предварительно оценив его возможности, а потом откинул с него одеяло. Представшее его глазам зрелище было, что и говорить, не для слабонервных: засохшая темная кровь из внутренних органов, обрывки скотча и металлические скрепки на синей, с красными подтеками, коже…

– Так… А теперь будете делать то, что я вам скажу! – неожиданно грубо приказал Стеве.

Первым делом он велел подать щипцы и скальпель и принялся вынимать скрепки из воспаленной плоти. Тут же из-под инструментов хлынула бурая кровь, и приборы запищали. Йенс стал качать кислород в мехи дыхательного аппарата. Лотар же был далеко…

 

29

Стокгольм

Каролина Бергер только что звонила по телефону.

Теперь он сидел на диване. А она – на полу у его ног, просматривая бумаги. Забранные в хвост волосы позволяли Эдди любоваться ее затылком.

– Собственно, Гунилла Страндберг была пилотным проектом прокуратуры, – рассуждала Каролина. – Маленькая группа полицейских против организованной преступности… Они расширяли границы, изучали собственные возможности. Прощупали кое-кого из югославов и шведских финансистов, в числе прочих и Гектора Гусмана.

– Кого-нибудь судили? – спросил Боман.

– Нет, – ответила журналистка.

– Тогда они просто вымогали у бизнесменов деньги, – предположил Эдди.

– Вероятно…

– И что, половина группы погибла?

– Да, этим занимались вечерние газеты. Но ничего из ряда вон выходящего обнаружить не удалось. Кроме большого количества смертей, разумеется. Однако у каждой из них было вполне рациональное объяснение.

Бергер положила бумаги на пол.

– Прости, Эдди Боман, но мне здесь работать не с чем.

– То есть тебя вообще не интересует история Томми Янссона?

– Томми Янссон был шефом Гуниллы Страндберг, не более…

– А как быть с тем, что она вымогала деньги?

– Здесь нам надо копать совсем с другого конца. Это займет слишком много времени. Сам подумай, даже если мы что-нибудь найдем, это нужно будет как-то привязать к Томми Янссону.

Вдали прогрохотала электричка.

– Ты все сказала? – спросил Эдди.

– Все.

– То есть как – все?

– Что ты еще хочешь от меня услышать, Эдди Боман?

– Того, что ты сказала, мне недостаточно. Ты должна это как-то осмыслить… Использовать как основу для своей истории.

Каролина склонила голову и ответила, глядя в пол:

– Мой папа учил меня: всегда отвечай за свои действия, будь честной, не паникуй, заранее рассчитывай цену своим поступкам и не бери пример со своей матери… Примерно так. Двадцать пять лет назад он переехал во Францию с новой женой. При всем своем бесцеремонном поведении и довольно ограниченном кругозоре отец наивно верит, что большинство людей – по крайней мере, бессознательно – думают так же, как он, и, следовательно, должны его понимать. Эта вера и стала причиной его несгибаемой честности. Которая, помимо прочего, заключалась в том, что он знал о себе главное… или, наоборот, не знал о себе ничего… Какое это теперь имеет значение?

Бергер повернулась к Эдди, посмотрела на него и одними глазами спросила: «Согласен?» Он кивнул, давая ей знак продолжать.

– Правда… – продолжала Каролина. – Собственной правдивостью он пробуждал правдивость в других. Вероятно, в более значимых масштабах, чем этого хотели те, с кем он общался. Таким образом он узнавал людей, это был его метод. Отец говорил, что люди делятся на честных и… нет, не нечестных, но… менее одаренных. Честность в его понимании была даром.

Журналистка ненадолго задумалась и продолжила:

– Одаренность для него была синонимом честности. И если в душе человека не было честности, в ней, в его понимании, вообще мало что могло быть. Такая личность являлась для него чем-то вроде пустой оболочки, подражавшей тому, что она видит в окружающем мире.

Каролина замолчала. В комнате стало тихо.

– Вот как? – только и смог сказать Боман.

Он произнес это не без сарказма, как будто иронизировал над ее или над собственными амбициями поучать других. Но Бергер его не слушала.

– Я стала журналисткой, – продолжала она. – Я писала статьи и вдруг обнаружила, что заражена теорией своего папы. Прежде всего это выражалось в моей категорической неспособности юлить, искать обходные пути. Как будто правда находилась между словами, которые я писала. Как будто именно она давала моим текстам право на существование. И наоборот, ее отсутствие делало тексты не просто бестолковыми, но и… как сказать… нереальными.

В этот момент до Эдди стало наконец доходить, к чему она клонит.

– У меня не получалось петлять, избегать главного, – продолжала женщина. – Не получалось ходить вокруг да около. Читая истории других журналистов, я сразу отделяла правду от вымысла или же откровенной лжи… Ты ведь тоже умеешь это, Эдди?

Боман пробурчал: «Да».

– Статья, которую ты от меня ждешь, должна быть основана на выдуманной правде. Но я так не могу. Для меня это чертовски тяжело, Эдди Боман, – заявила Бергер.

– И что тебе нужно?

– Мне нужен кто-нибудь, кто знает, как оно было на самом деле. Кто был с ними… Мне нужна София Бринкман.

– Но ее здесь нет.

– Да, ее здесь нет.

Они замолчали.

– С тобой тяжело, – сказал Эдди.

– Не так, как тебе кажется, – ответила журналистка.

Оба были слишком погружены в свои мысли. Боман хотел задать вопрос, но Каролина опередила его:

– Я рассказала тебе о своем отце, а у что тебя, Эдди? Ты вообще женат?

Этот вопрос появился ниоткуда, и полицейский не был к нему готов.

– Нет, – ответил он.

– Есть девушка?

– Нет.

– Дети?

– Нет.

– Друзья?

– Не знаю.

– Братья, сестры?

На этот вопрос Эдди ответил не сразу:

– Нет.

– Родители?

– Нет.

Бергер рассмеялась:

– Я тебе не верю.

– Дело твое.

Женщина покачала головой.

– Нельзя быть таким одиноким.

– Все не так страшно, как кажется, – возразил Боман. – Я был единственным ребенком, сменил несколько приемных семей. После неудачной попытки ограбить почту в Гётеборге папа угодил в тюрьму. С тех пор он попадал туда часто, потом умер. Мама… она уехала куда-то на север, когда мне было десять лет.

Время шло, секунды растягивались, набухали и падали, словно капли в тишине комнаты. Когда с откровениями личного характера было покончено, Каролина сменила тон:

– Я пыталась найти хоть что-нибудь о Софии Бринкман – ничего не получилось. Ее как будто вообще не существует. Одинокие женщины ее возраста обычно присутствуют в Сети, но ее там нет. Я искала по всем возможным каналам.

– И?..

– Мне не с чем здесь работать, Эдди, поэтому я ничем не могу помочь ни ей, ни тебе.

– То есть ты выходишь из игры?

– Пока мне не будет за что уцепиться, во всяком случае.

Но Боману-то было за что уцепиться, и он не хотел терять эту журналистку.

– София Бринкман скрывается в Праге вместе с сыном и полицейским, которого зовут Майлз Игнмарссон, – неожиданно громко провозгласил он в пространство комнаты.

Каролина обернулась.

– Откуда ты это знаешь?

– Знаю.

– И ты ничего мне не говорил?

Настал момент правды. Теперь Эдди был не в силах его отдалить.

– Он послал меня к ней… Томми Янссон.

– Зачем?

– Чтобы убить их обоих.

Слова Бомана разнеслись в гулком пространстве комнаты. Бергер застыла на месте. А потом поднялась и отошла на середину комнаты, словно желая создать между собой и Эдди как можно более длинную дистанцию.

– Я не смог, – продолжал он. – Я вернулся домой и решил защитить Софию и посадить Томми.

Каролина коротко взглянула на него, и в ее глазах был страх.

– Но почему ты? – чуть слышно спросила она.

– А какое это имеет значение? – возразил Боман с напускной холодностью.

– То есть… – Страх в голосе женщины сменился затаенной злобой.

– Томми меня шантажировал. – Полицейский и сам слышал, как жалко это прозвучало.

Журналистка покачала головой.

– Ты убийца, Эдди?

– Нет, – соврал он.

– Но чем еще можно шантажировать человека, требуя от него убить двоих?

Последнюю фразу Бергер произнесла шепотом, после чего снова попятилась. Теперь перед ней сидел другой Эдди, не тот, что пять минут назад.

Он опустил глаза. Все было кончено.

– Я хочу, чтобы ты ушел… немедленно. – Каролина произнесла это как могла более решительно. Боману показалось, что даже воздух вокруг нее завибрировал.

Тем не менее он продолжал сидеть и все пытался поймать ее взгляд.

– Я хочу, чтобы ты ушел, – повторила журналистка.

Эдди поднялся.

– Прости, я не хотел так тебя пугать, – сказал он.

Она избегала смотреть ему в глаза. Боман вышел за дверь.

* * *

Он шел вниз по улице. Вспоминал ее взгляд в тот самый момент, когда из него выветрилось доверие, когда он потерял ее. Он хотел возразить ей, что правда всегда совершенна, что она не может быть неправильной, что бы там ни говорил ее отец. Но все пошло прахом. Эдди поставил на карту все – и проигрался вчистую.

Потом была ночная электричка. В темноте предместья выглядели еще уродливее, чем при свете дня. Боман сидел в вагоне, расставив ноги, и в задумчивости ворочал во рту языком – челюсти так и ходили. Где-то в желудке поднималось знакомое, но забытое чувство – словно вдруг зашевелился впавший в спячку зверек. Тот самый, который заставлял Эдди кидаться в драку или убегать… Дикий зверек, темное чувство…

Еще немного – и в вагоне ночной электрички сидел другой, прежний Боман. Он взмолился – и Небо услышало его две остановки спустя. Их было пятеро – все молодые, расслабленные, навеселе… Они вошли в вагон и направились прямо к Эдди. Громкие, бесстыжие, они излучали агрессию и искали только повода для драки. Их пятеро – он один. Удача, в которую трудно было поверить.

– Чего пялишься, сука? – спросил тот парень, что шел последним, и хлопнул Бомана по макушке.

Отлично…

Эдди встал, пошел за парнями и схватил последнего за шиворот. Развернул его к себе, ударил кулаком в лицо. Хрустнули хрящи – это сломался нос. Изо рта хлынула кровь. Зубы… Зверек внутри Бомана застонал от блаженства.

На мгновенье группа замерла. Теперь они должны были убить его.

Первый удар пришелся в голову, и он разбудил Эдди, придал ему энергии. Полицейский подскочил на месте и занялся парнем номер два. Пару раз стукнул его кулаком по голове, встряхнулся и с такой силой обрушил кулак на голову следующего, что тот потерял сознание. С четвертым оказалось сложнее – у него был нож. Эдди несколько раз ударил его в лицо. Хлынула кровь, и парень рухнул на пол. Номер пять решил применить какой-то отработанный прием – идиот. Боман схватил его за горло, повалил на пол и отделал до полубессознательного состояния.

Теперь он был счастлив, здоров и весел. Но нужно было торопиться. Эдди знал, что его ждет, когда они очухаются.

Он рванулся вперед, дернул стоп-кран и побежал дальше, к началу поезда. Вытащил из держателя аварийный молоток. В голове что-то колотилось – или Эдди слышал их приближающиеся шаги? Поезд начинал тормозить. Боман размахнулся, обрушил молоток на оконное стекло и сжался в комок, спасаясь от рассыпавшихся брызгами осколков. Затем выпрыгнул на ходу, упал и покатился по траве.

Поезд стремительно удалялся. Под колесами пробежали огненные змейки – это сработало аварийное торможение. Несколько секунд Эдди лежал неподвижно, пытаясь понять, не сломал ли он себе что-нибудь. А потом поднялся, сразу ощутив прилив сил.

* * *

Через четверть часа он выдохся. Огляделся – вокруг стеной стоял лес. Эдди нагнулся, уперев руки в колени и пытаясь ввести дыхание в ритм.

Ненависть к самому себе – вот то, что до сих пор двигало им в жизни. А насилие было лишь лекарством – от страха и от одиночества, от стыда и от переживания собственной незначительности.

Дома на кухне Мэнни прыгнул ему на колени. И замурчал, когда хозяин приласкал его.

Потом Эдди достал ноутбук и при помощи шпионской программы подключился к компьютеру Томми Янссона. Ничего интересного. Боман надел наушники и прослушал запись с встроенного микрофона. Эта программа запускалась сама собой, как только появлялся звук. И была очень чувствительной.

Сначала Эдди услышал шаги. Потом все стихло, и программа отключилась. Затем как будто скрипнула и снова захлопнулась дверь. Программа отключилась – и так несколько раз. А затем как будто бы застучала клавиатура и… зазвонил телефон.

Боман услышал голос Томми. Тот как будто что-то записывал на бумаге.

«Повтори по буквам», – попросил он кого-то.

И снова заскрипел по бумаге грифель.

«Я передам им все немедленно», – сказал Янссон.

Эдди прижал наушник к уху, пытаясь расслышать малейший звук. Томми снова набирал на мобильнике какой-то номер. Пошли гудки… Потом Янссон заговорил по-английски… Если так можно было назвать этот жуткий волапюк почти неузнаваемых слов. Томми сообщил, что Гектор Гусман и Соня Ализаде в «Линкольн Навигаторе» и что их опознал свидетель.

Гектор Гусман? Откуда Янссону это может быть известно?

И что за свидетель, черт его подери…

 

30

Северная Атлантика

Все летело к черту.

Всплески ЭКГ были слабыми. Йенс, обливаясь потом, вручную качал воздух. Любая попытка остановить кровотечение терпела неудачу. Доктор Стеве ругался себе под нос, а София превратилась в автомат и делала все, что ей приказывали. При этом все трое были едины в главном ощущении – они теряют Лотара. Физраствор, плазма крови – всего этого было недостаточно, чтобы его удержать.

Внезапно Стеве остановился и всплеснул руками.

– Что вы задумали? – испугалась Бринкман.

Медик огляделся, пробурчал себе что-то под нос, развернулся, опрокинув стол. Алюминиевый таз полетел на пол, а доктор Стеве исчез за дверью.

– Куда вы, эй?! – закричала София.

Она оглянулась на Йенса – в его глазах застыл тот же панический страх. А Лотар лежал на кушетке почти как труп.

– И что теперь делать? – спросила Бринкман.

Валь молчал, продолжая качать воздух.

Но дверь распахнулась – не прошло и минуты. Вошел доктор Стеве с двумя паяльниками и удлинителем, который он с порога бросил Софии. Та поспешила к розетке.

Паяльники накалились. Врач взял их в обе руки и склонился над Лотаром. По комнате пошел запах паленого мяса.

У Бринкман помутилось в голове. Теперь она окончательно превратилась в бездушный инструмент в руках доктора Стеве. Двигаясь как в тумане, женщина выполняла его приказы. Зажимала Тидеманну внутренние артерии, набирала шприцы. Контролировала все, что можно было контролировать, вытирала лоб со лба Стеве. Делала, что должна.

София вернулась к действительности не раньше, чем был наложен последний шов. Она оглядела груду пустых ампул и окровавленных тряпок, а потом посмотрела на Лотара – у того как будто прибавилось краски в лице.

«Как?» – спросила медсестра доктора одними глазами.

Стеве стянул с руки окровавленную латексную перчатку.

– Мы стабилизировали его состояние, несмотря ни на что.

Бринкман привычным движением зафиксировала нитку и бросила иглу в груду мусора.

– И?..

– Он выкарабкается.

Врач вышел из комнаты. София встретила взгляд Йенса, стоявшего в изголовье койки.

– Мы больше не можем играть жизнью этого мальчика, – сказала она.

И тут ее затрясло. Сначала руки – от подмышек. Женщина сжалась, сомкнула пальцы в замок на груди, но дрожь не унималась. Валь подоспел со словами утешения. О том, какая она молодец… Но сейчас они мало значили для Софии. Скорее ей хотелось бы услышать от него что-нибудь оскорбительное, чтобы наорать на него, велеть закрыть пасть и послать к черту.

– Спасибо, – только и сказала она.

 

31

Стокгольм

Прокурор Черстин Андерссон жила в Энебюберге в доме из зеленого мексиканского кирпича.

Томми прошел к двери по выложенной камнем дорожке. Он уже бывал здесь несколько лет назад, на празднике по случаю пятидесятилетия Черстин, с огромным букетом цветов. Тогда еще ее муж – тряпка нетрадиционной секс-ориентации – рыскал по всему дому в матросской куртке и угощал всех бутербродами.

Три звонка из хрипловатого динамика по ту сторону массивной деревянной двери. Прокурор Андерссон встретила его радушной улыбкой – ярко-красная помада на губах и вообще слишком много косметики.

– Ах, Томми…

Он проследовал за ней в зал по выложенному каменной плиткой полу. Черстин, как всегда, цокала на высоких каблуках – она была маленького роста.

Янссон озирался по сторонам. Лестницу охраняли два фарфоровых зверя в натуральную величину – ягуар и пума. Стены украшали яркие китчевые картины. Томми поморщился – ужасный вкус.

Навстречу им вышел отвратительного вида белый терьер.

– Ее зовут Вовсингер, – представила свою любимицу Андерссон. – Иди сюда, моя маленькая…

Голос у прокурора был громким и резким.

– Какая умница! – восхитился Томми.

Больше всего на свете ему сейчас хотелось пнуть наглого зверя с остатками какашки под хвостом. Но он держался…

– Может, посидим на воздухе? – спросила Черстин и, не дожидаясь ответа, направилась в сторону веранды.

Они вышли на деревянную крышу с бассейном – маленьким, дешевым и ненужным. Точно налитая дождем лужа в дальнем углу крыши.

Там, на крыше, они сели за стол друг напротив друга.

– Ты соорудила себе бассейн? – спросил Томми.

– Да, – кивнула Андерссон, давая понять, что не желает развивать эту тему.

Появился ее муж с подносом.

– Вы знакомы с Якобом? – улыбнулась хозяйка дома.

– Конечно, – кивнул Янссон. – Здравствуйте, Якоб.

– Привет, привет… – отозвался противный сладкоголосый хозяин.

На нем были слишком высоко подвернутые бежевые штаны и свежевыглаженная рубашка в полосочку. Муж Черстин был гомиком и одновременно не был им – как такое было возможно, Томми никак не мог взять в толк. Такие, как он, валяли дурака по телевизору в рождественских программах. Голубой – понятно с первого взгляда. Но с женой и детьми…

Уж не была ли Черстин лесбиянкой? Что, если их брак не более чем соглашение? Янссон терялся в догадках.

Ее муж поставил на стол стаканы и графин.

– Спасибо, Якоб, этого будет достаточно, – сказала прокурор и улыбнулась мужу, точно ребенку.

– Пожалуйста, – кротко, опять-таки как ребенок, отозвался тот.

И ушел.

Черстин посмотрела ему вслед, а потом перевела взгляд на Томми:

– Так почему ты захотел встретиться со мной именно у меня дома?

– Так удобнее, – ответил Янссон.

Андерссон улыбнулась одними губами, налила себе лимонада из графина.

– Нет, не поэтому. Зачем ты здесь, Томми?

Она отставила графин. Напускного радушия как не бывало. Теперь в голосе Черстин засквозили привычные агрессивные нотки. Янссон работал с ней много лет. Как руководитель она была далеко не подарок. Коллегам не нравились ее постоянные перепады настроения, а также привычка подтрунивать над сотрудниками. Поэтому люди бежали из ее отдела кто куда. Андерссон была карьеристкой – вечно в поиске, вечно недовольна и… никогда не устает. Все это Томми давно знал. И принимал в расчет, когда планировал эту беседу.

– Гектор Гусман скоро будет в Швеции, – сообщил он. – Его передаст нам полиция США.

Прокурор подняла удивленные глаза.

– Гектор Гусман?

Томми молчал.

– Рассказывай, – потребовала Черстин.

– Его взяли в Майами по неизвестной мне причине. Подозрение в убийстве – достаточное основание для выдачи.

– Что у тебя на него? – спросила Андерссон.

– Ничего такого, о чем бы ты не знала, – ответил ее собеседник. – Перестрелка в «Трастене» и непонятная роль в ней Гектора Гусмана.

– И что это значит?

Терьер так и вился у ног хозяйки – омерзительное, трусливое животное.

– В полиции нет ни проб ДНК Гектора Гусмана, ни даже его отпечатков пальцев, – продолжал Томми. – Их обязательно нужно взять. Может, хоть тогда что-нибудь прояснится.

– А если нет?

Где-то в небе застрекотал пропеллер. Янссон поднял глаза, но вертолета не увидел.

– Есть свидетель, – сказал он.

Черстин выкатила глаза.

– Свидетель?

– Свидетель, который был в тот день в ресторане «Дрозд».

– Кто же это?

Томми снова перевел взгляд на жалкую лужу, называемую бассейном:

– Как давно у тебя это?

– Что тебе до моего бассейна? Расскажи лучше о свидетеле.

– Свидетель сейчас вне зоны досягаемости, он прячется.

– Ты выражаешься странно, Томми.

Янссон выпрямился на стуле, почесал ухо и наморщил лоб, делая вид, что думает.

– Этот «Трастен» – самая большая задница за все время моей работы в полиции, Черстин. Не считая Гусмана, конечно. – Он замолчал, стиснув зубы, а потом заговорил снова: – Все, что успела сделать Гунилла, полетело к черту. Она погибла, и я взялся за это расследование. Но так и не смог никуда в нем продвинуться.

Томми поднял глаза на собеседницу.

– Мне стыдно, Черстин, по нескольким причинам. Не только как полицейскому, но и как другу и коллеге Гуниллы Страндберг. За то, что не смог завершить то, что она начала.

На лице Андерссон застыла непонимающая улыбка. Томми же продолжал:

– А теперь еще Гектор Гусман, который скоро будет в Швеции. И если я на этот раз допущу хоть малейшую оплошность, буду невнимателен или…

– Но я прокурор, – перебила его Черстин. – Мы работаем вместе, Томми. Или ты об этом забыл?

Собака растянулась у ее ног.

– Нет, не забыл. Но на этот раз я буду действовать на свой страх и риск. Так надо, Черстин. У нас нет права на ошибку.

Женщина прищурилась.

– Почему я тебе не верю, Томми?

В этот момент без какой-либо видимой причины терьер залаял. Черстин не обратила на это никакого внимания.

– Свидетель, – отчетливо проговорила она. – Кто он?

Собака заливалась, повернув морду в сторону сада. Янссон зажмурился – он не выносил громких звуков.

– Терпение, – сказал Томми. – Свидетель – наш главный козырь. Это будет твое обвинение, Черстин, твой процесс. И твоя сокрушительная победа.

Последняя его фраза потонула в собачьем лае. Вовсингер неистовствовала, срываясь на фальцет.

– Не хочешь унять своего пса? – проворчал полицейский.

Хозяйка дома так и застыла в кресле.

– Прости? – В глазах у нее мелькнула гневная искорка, но Черстин справилась. Это она умела. – К делу, Томми, – потребовала прокурор в следующий момент.

И рассмеялась. Последняя фраза прозвучала резче, чем она сама ожидала.

Янссон ненавидел сумасбродных женщин с их комплексами и неврозами, как ненавидел все, что не подлежало контролю. Все это обладало несокрушимой разрушительной силой, бывшей в его понимании источником всего зла на земле. Против нее у Томми не было никаких шансов. Все, что ему оставалось в таких случаях, – это уйти, сдаться. Но сейчас он не мог себе такого позволить.

Терьер продолжал лаять. Янссон собрался с духом и возвысил голос:

– Я очень надеюсь на криминалистов. Но с другой стороны…

Он остановился и покосился на терьера, словно одними глазами просил Черстин сделать хоть что-нибудь. Успокоить, призвать к порядку эту умную собаку. Увести ее в дом, запереть. Утопить в бассейне.

Но прокурор молча ждала окончания фразы.

– …ведь Гектор Гусман до сих пор на свободе, а значит, мы в дерьме, – договорил наконец Томми.

– Мне это неинтересно, – задумчиво произнесла Андерссон.

Вовсингер бушевала, взвизгивала, и Янссон заговорил еще громче:

– Это хороший старт для чего-то большего, Черстин. Не забывай…

Терьер, казалось, был до смерти чем-то напуган. Несколько секунд хозяйка смотрела на него, а потом издала два свистящих звука. Вовсингер тут же замолчала и легла у ее ног. Нависла пауза. Черстин улыбалась Томми. «Чертова сучка», – подумал он, сам толком не понимая, кого имеет в виду.

– Ну, – усмехнулась Черстин, – теперь ты не думаешь, что у меня невоспитанная собака?.. А муж? – Она показала пальцем в направлении удалившегося Якоба.

У ее гостя хватило самообладания изобразить улыбку.

– Нет, – мотнул он головой. – У тебя всё под контролем, Черстин.

– Не нужно указывать мне, что делать, – подхватила женщина.

Эта фраза прозвучала без вызова или злобы, просто как замечание по делу.

Томми смотрел на нее и чувствовал, что с ним что-то происходит. В нем как будто поднималась какая-то волна – агрессии? Злобы? Похоти? Так или иначе, непреодолимого желания поставить Черстин на место. Взять над ней верх.

– Томми? – позвала она его.

– Мне кажется, я тебя понял, – сказал следователь.

Андерссон откинулась на спинку кресла. Янссон вытер рот, откашлялся.

– Пойми, я ищу вариант, приемлемый для нас обоих. И не хочу понимать шумиху вокруг этого Гусмана.

– Почему?

– Я уже объяснял. Все это дело – позор и для прокуратуры, и для полиции. Гектор Гусман на свободе, а расследование инцидента в «Трастене» зашло в тупик.

Прокурор прищурилась, пристально глядя на Томми.

– Если свидетель даст нам то, на что мы рассчитываем, ему будет нужна хорошая защита, – продолжал Янссон. – Поэтому я не стал бы раньше времени допускать к процессу журналистов. Гектора записали под другой фамилией, его настоящая не разглашается. И я хотел бы, чтобы процесс над Гусманом проходил при закрытых дверях. Не нужно трубить в газетах о том, что касается нашей работы. В данном случае дорого время – надо брать, пока горячо. Газетчики все узнают, но не сразу. Если, конечно, у нас вообще что-нибудь получится…

– С какой стати меня должно волновать, чего ты хочешь? – спросила прокурор после короткой паузы.

– Потому что ты пойдешь дальше, Черстин. Ты ведь не собираешься всю жизнь просидеть на этой вилле, пусть даже и с бассейном. Я умею давить на людей, и у меня хорошие связи. И мне вполне по силам убрать всех, кто встанет у тебя на пути. Потому что, если тебе удастся посадить Гусмана пожизненно, это станет для тебя хорошим толчком в карьере. Но для этого нам нужна свобода. Никто не должен вмешиваться в наше расследование.

Томми снова выпрямился в кресле.

– Если, конечно, у нас получится, Черстин. Тогда ты продвинешься. Взлетишь туда, где тебя уже никто не достанет.

Женщина затрясла головой.

– Нет, это ты продвинешься, Томми. – Ее гость молчал, и она продолжила: – И это ты будешь во всем виноват, если ничего не получится.

Янссон снова вытер рот.

– Согласен.

– Отлично.

Черстин улыбалась. Томми – нет.

– Иди сюда, моя хорошая. – Прокурор хлопнула себя по бедрам.

Собака запрыгнула хозяйке на колени и лизнула ее в лицо. Янссона чуть не вырвало от отвращения.

– Ну… ну… ты и вправду любишь свою мамочку, – смеялась Черстин.

 

32

Стокгольм

Наручники терли запястья, но полицейский рядом с Гектором оставался непреклонен. Ночной перелет из Майами через Нью-Йорк получился на удивление утомительным. Если Гусману и удалось вздремнуть, то очень ненадолго.

Петля над Стокгольмом. Центральные кварталы горят в лучах утреннего солнца. Гектор отчетливо их различает – Норрмальм, Сёдер, Кунгсхольмен, Юргольмен, утопающий в зелени… И вода вокруг.

Четверть часа спустя самолет сел в Арланде. Когда шасси коснулись земли, на полках затряслась ручная кладь.

Три полицейских автомобиля двигались в направлении города. Теперь Гектор почти не сомневался, что все это связано с «Трастеном». Он ведь убил того типа на кухне. А Йенс Валь все видел.

Крунубергская тюрьма в Кунгсхольмене поразила Гусмана своими размерами. Его вели в полной темноте, а потом толкнули в лифт, где по обе стороны от него встали двое полицейских. Его зарегистрировали в журнале, взяли отпечатки пальцев, кровь и ДНК в больничном отсеке. Зачитали правила внутреннего распорядка и повели в камеру. Стальная дверь с лязгом закрылась.

Здесь было одно-единственное зарешеченное окошко. Вдоль длинной стороны комнаты стояли кровать и стол. Больше ничего. В свободном от мебели пространстве едва можно было развернуться. Стены оказались покрыты каракулями или грязными пятнами, образовавшимися при попытках эти каракули смыть. И поверх всего – вечное Fuck you, выведенное чем-то таким, что не берут никакие моющие средства.

Гектор упал на жесткий матрас.

Стокгольм. С каким удовольствием он прошелся бы по улицам, посидел в кафе, поглазел на людей… Но его желаниям не суждено сбыться. С большой долей вероятности он будет осужден за убийство и проведет в такой вот камере основную часть оставшейся жизни.

Fuck you…

 

33

Мюнхен

В здании центрального офиса компании «Ханка ГмбХ» в Мюнхене по коридору одного из верхних этажей гулко стучали шаги.

Мужчина подошел к двери и приложил карту-пропуск к розетке на стене. Дверь открылась. За ней был еще один коридор, который заканчивался другой дверью.

– Здесь нельзя так бегать, – попытался урезонить гостя встретившийся ему в коридоре секретарь.

Но тот никого не слушал.

Он вошел в гигантский кабинет, три стены которого были наружными и смотрели на город огромными светлыми окнами. Хозяин кабинета – безупречно одетый загорелый господин шестидесяти с лишним лет – удивленно взглянул на него поверх круглых очков в стальной оправе.

– Гектор Гусман арестован в Стокгольме, – сообщил запыхавшийся гость.

Ральф Ханке снял очки.

– Его взяли в Майами и выдали шведской полиции, – добавил вновь прибывший. – Сейчас он в тюрьме в Стокгольме – вот все, что мне известно.

– За что его арестовали? – спросил Ральф.

– Этого я не знаю.

– Но ты уверен, что арестовали именно Гектора Гусмана?

Гость кивнул.

– Продумай сценарий действий в Стокгольме, – велел ему Ханке. – Собери группу – не больше десяти человек, лучших из лучших… Созвонимся после обеда.

Его собеседник развернулся, чтобы идти.

– И пошли в Стокгольм катер… вертолет, если потребуется! – крикнул ему вдогонку Ральф.

Дверь захлопнулась.

В кабинете стало тихо, словно из помещения вдруг выкачали воздух, и Ханке оказался в вакууме. Это было именно то, чего он хотел. Несколько месяцев назад Ральф заказал себе кабинет со звукоизоляцией, и теперь любое произнесенное в этих стенах слово звучало до странности отчетливо и не давало ни малейшего эха. Сам Ханке недоумевал, как такое получается.

Значит, Гектор Гусман в тюрьме. В Стокгольме.

Новость, что и говорить, неожиданная. Ральф охотился за Гусманом много лет. Ему удалось убить его отца, Адальберто Гусмана. Год назад люди Ханке преследовали машину Гектора на трассе Малага – Марбелья в Испании. Стреляли, но он скрылся. И с тех пор не подавал признаков жизни. Ральф потратил огромные средства на его поиски. Он готов был заплатить сколько угодно за хоть какую-нибудь информацию о Гусмане. За то, чтобы хотя бы знать, жив тот или мертв.

Ханке подошел к окну. Ворсистый ковер на весь пол создавал дополнительную звукоизоляцию и окончательно заглушал шаги.

Внизу лежал Мюнхен. Скрюченную подагрой левую руку Ральф Ханке держал в кармане пиджака. Он старался не вынимать ее, даже когда был один, чтобы никому, включая себя самого, не показывать своей слабости. Иначе воронье слетится немедленно. Его заклюют, он помнил об этом всегда. Может, именно поэтому и стал тем, кем стал.

Ральф вырос в Восточном Берлине. Работал в «Штази» во времена ГДР, а потом продавал информацию за Стену. Вырученные деньги легли в основу его бизнеса. Ханке шантажировал бывших руководителей ГДР, и так постепенно возникла «Ханке ГмбХ», занимавшаяся разработками и производством механических и гидравлических компонентов для оружейной промышленности.

Кое-кому это могло показаться странным. Что заставляло успешного бизнесмена идти на риск, связанный с нелегальной торговлей? Но у Ральфа не было выбора. Наркотики обеспечивали ему защиту от жадного до поживы воронья. Здесь он обладал реальной властью и имел реальную прибыль. Риск, правда, тоже был более чем реален, но Ханке шел на него сознательно.

Значит, Гектор Гусман в тюрьме. В Стокгольме.

Ральф вытащил из кармана левую руку и провел ею вдоль пробора в темных волосах.

На этот раз он не станет убивать Гектора Гусмана. Он сделает все наоборот.

Попросит у него помощи.

 

34

Гамбург

Их посадили в оранжевую спасательную шлюпку, зафиксировав по рукам и ногам.

Йенс, София и Лотар были заключены в ней, как в круглой капсуле. Сейчас шлюпка, наклоненная под углом, висела вдоль правого борта сухогруза. Рулевой внимательно осмотрел их сиденья, проверил, как закреплены страховочные пояса, поправил ремни на лбах – те, которыми пассажиры фиксировались к сиденьям за головы.

– Когда шлюпка коснется воды, будет немного трясти, – предупредил он.

После чего сел за руль.

Время шло, но ничего не происходило. Потом снаружи послышался странный звук, и снова все стихло. Дальше звук повторился, на этот раз более продолжительный. Шлюпка начала движение вдоль борта под углом тридцать градусов. Набрала скорость и – от носа – плавно ушла под воду. Пассажиры упали бы вперед, если б не пояса, но шлюпку тут же вытолкнуло на поверхность, как пробку. Рулевой нажал на газ – и судно ракетой взрезало гладь моря.

– Все хорошо, Лотар? – поинтересовалась София.

Они расстегнули ремни на головах.

– Все хорошо, – ответил Тидеманн.

– А рана?

– Думаю, в порядке.

Вода по обеим сторонам стояла высоко, и машина боролась с бурунами. Она то отчаянно ныряла в волны, то взмывала вверх. Угрожающе кренилась, но мотор продолжал работать равномерно. Через сорок минут они вошли в устье Эльбы.

Где-то внизу заскрежетало – это шлюпка коснулась дна.

– Дальше я с вами не пойду, – сказал рулевой, не вставая со своего места.

Они пошли по воде. Выбрались на сухую землю, спотыкаясь о камни и сухие корни. Потом показалась дорога, почти пустая, и группа двинулась в северном направлении. Через несколько километров было небольшое поселение – группка беспорядочно разбросанных домиков.

– Подождите здесь, – велел Йенс. – Попробую организовать машину.

София и Лотар укрылись в рощице на обочине шоссе. Там они присели на землю перевести дух.

– Как самочувствие? – спросила Бринкман.

– Больно. – Юноша улыбнулся.

– Почему ты улыбаешься?

– Я дома.

– Добро пожаловать домой, – сказала женщина.

– Спасибо.

– Но мы не будем надолго останавливаться в Германии.

– Это неважно, – ответил Лотар. – Я здесь, и мне хорошо.

София внимательно посмотрела на него. Все-таки Тидеманн был удивительным мальчиком. Она часто так думала, а на этот раз решила сказать об этом вслух.

– Ты чудо, – прошептала Бринкман.

Лотар опустил голову. Улыбка исчезла.

– Спасибо.

Медсестра заглянула ему в глаза:

– Мне важно, чтобы ты знал об этом.

Легкий ветерок прошелестел над ними в кронах деревьев.

– Спасибо, – повторил Тидеманн.

– Тебе нет необходимости каждый раз меня благодарить.

– Но я не знаю, что еще можно сказать на это.

Парень излучал покой – это было его обычное состояние. И сейчас Софии снова предстояло его разрушить.

– Там, в Майами… – начала она. – Была полиция…

Лотар поднял удивленное лицо.

– Полиция?

– И Гектор, – кивнула женщина.

Блаженное состояние Тидеманна развеялось как туман.

– Гектор? Что он там делал?

– Он хотел забрать тебя, – ответила София.

Юноша заглянул ей в глаза:

– И полиция знала, что он там?

– Да.

Лотар задумался, пытаясь сопоставить отдельные фрагменты картины.

– Это ты позвонила в полицию, так?

– Да, – прошептала Бринкман.

Ее подопечный замолчал, глядя куда-то перед собой.

– И что теперь будет? – спросил он, выдержав паузу.

– Очевидно, его выдадут шведской полиции, а там его ждет обвинение в убийстве.

– Он сядет в тюрьму?

– Наверное.

Парень снова ушел в свои мысли.

– Лотар… – позвала София – Что ты обо всем этом думаешь?

– Не знаю.

– Прости, – сказала женщина.

Тидеманн ответил не сразу.

– Опять та же история… Сомнения, колебания, неуверенность в себе… А ведь я должен был огорчиться, так?

София молчала.

– Возможно, это к лучшему, – с легкостью признался юноша. – Папа должен ответить за свои преступления.

Но эти слова прозвучали пусто: Лотар сам им не верил. Он цеплялся за любую случайную мысль, пытаясь отыскать правду в самом себе, и она не замедлила проявиться.

– Я живу с постоянным чувством, будто папа где-то ждет меня.

Эта фраза прозвучала куда более уверенно и определенно.

Но в этот момент по асфальту зашелестели шины, и у обочины остановился автомобиль. Йенс помахал им рукой из окна.

– Пойдем, Лотар. – София поднялась, помогая мальчику встать. Лицо Лотара исказила гримаса боли, но он кивнул, давая понять, что все хорошо.

Они поехали на север, в направлении Швеции и Стокгольма.

 

35

Стокгольм

Лешек Смялы ждал у входа в зал прибытия аэропорта Арланда, прислонившись к капоту взятого напрокат автомобиля. Арон с братьями Идальго вышли из стеклянных дверей, а следом за ними показался Лееви Ханнула. Прибывшие пожали Лешеку руки и коротко представились. После чего сели в машину и поехали в Стокгольм.

На заднем сиденье стало тесновато – два в меру упитанных перуанца и один откровенно толстый финн.

– Что слышно о Соне? – спросил Гейслер.

– Ее только что допрашивали, – ответил Смялы.

– И где она?

– Ждет вестей от нас.

Арон посмотрел в окно и утер со лба пот. Он выглядел усталым.

– Вот мы и снова в Швеции, – сказал он.

– Снова в Швеции, – повторил Лешек.

В центральных кварталах движение на трассе заметно оживилось. Сквозь заторы и пробки машина пробиралась к Кунгсхольмену. Смялы остановился на Шеелегатан перед ратушей – ржаво-кирпичным памятником национальной романтике постройки 1915 года.

– Здесь проходят судебные разбирательства первой инстанции, а там мы возьмем Гектора. – Лешек показал в противоположном направлении.

Компания дружно повернулась в ту сторону.

– А там мы будем жить, – добавил Смялы.

Отель «Амарантен» находился в двух шагах от ратуши. Ветер развевал на его фасаде разноцветные флаги.

– И что нам известно? – спросил Гейслер.

– Не так много. Гектора переправили в Швецию под другим именем. Я пока не знаю, почему, но мне кажется, нам это только на руку, – ответил Лешек.

– Когда начнется процесс?

– Скоро, в ближайшие несколько дней.

– Откуда это известно?

– От адвоката.

– И почему именно этот отель? – спросил Лееви.

– Потому что он близко, – объяснил Лешек. – И там под зданием есть гараж. Мы сможем вызвать лифт к самому автомобилю, у нас будет маленький закрытый универсал. Наш номер – две комнаты с видом на улицу, здание суда просматривается прекрасно. В случае чего мы сможем отреагировать немедленно.

– Сколько метров между отелем и входом в здание суда? – задал вопрос Арон и тут же попытался сам оценить это расстояние.

– Нет и сотни, – ответил Смялы.

– А раньше взять его никак не получится?

– Нет. От тюрьмы до здания суда проложен туннель. Он хорошо охраняется.

– И вы считаете эту затею удачной? – спросил Гейслер.

– Смотря что считать удачной затеей, – отозвался Лешек.

– Но здесь кругом полиция. Участок находится прямо за зданием. Здесь камеры для задержанных, прокуратура… Полно копов!

– У нас нет возможности выбирать, – возразил Смялы.

Арон еще раз оглянулся на здание – мрачный вид особняка не сулил ничего хорошего.

– И что нас ждет там внутри? – подал голос с заднего сиденья Кинг.

– Контроль безопасности с магнитной дугой, – ответил Лешек. – Сотрудники частного охранного предприятия. Возможно, кое-кто из полицейских – в том случае, если нам особенно не повезет.

– А если повезет? – спросил финн.

– Один охранник, народу немного, но это только на входе…

Смялы завел мотор и развернулся к «Амарантену» и его подземному гаражу. Они поставили машину и поднялись на последний этаж. Номер состоял из двух смежных комнат, в стене между которыми была дверь.

Арон встал у окна.

– Ты хотел бы, чтобы я стоял здесь, я правильно понял? – спросил он Лешека.

– Да, – ответил тот и протянул ему бинокль.

Гейслер направил его на вход в здание суда.

– Чем ты намерен меня вооружить?

– Я дам тебе карабин с глушителем и дозвуковые патроны.

Арон стал изучать с биноклем вход в здание с прилегающим к нему участком тротуара.

– У подъезда будут стоять один или два полицейских автомобиля, – продолжал Лешек. – Возможно, кто-то из охраны будет наверху, у двери. – Он протянул Арону кипу бумаг. – Вот здесь я попытался изложить весь план.

Гейслер просмотрел разработанный Лешеком сценарий.

– Автобус? – переспросил он, поднимая глаза от страницы.

– Это потом. Отсюда мы уедем в автомобилях.

– Рискованно, – рассудил про себя Арон.

– Здесь все рискованно, – отозвался Смялы.

Снаружи совсем стемнело, и время уже приближалось к полуночи, когда Арон Гейслер и Лееви Ханнула вышли из номера прогуляться по окрестностям, обсудить план Лешека и походя наметить пути к отступлению. Первым делом они направились к старой ратуше, где должен был проходить процесс над Гектором Гусманом.

Арон посмотрел на башню в центре вытянувшегося вдоль улицы здания.

– Если все полетит к черту, я не намерен отправляться туда же… Я думаю жить дальше, собрать по кусочкам то, что еще можно собрать… и продолжать идти своей дорогой.

– В таком случае будем собирать вместе, – поддержал его Лееви.

– Если только все не полетит к черту, – напомнил Гейслер.

Они повернули обратно к отелю. Из бара неподалеку доносилась музыка.

– Что ты думаешь о братьях? – спросил Арон.

– Звери, – ответил финн, – кровожадные и похотливые… И безмозглые к тому же, – добавил он, помолчав.

– Будем держаться их в таком случае, – многозначительно кивнул его спутник. – Они могут нам пригодиться.

 

36

Стокгольм

Томми готовил мидий по-французски, в печи разогревался хлеб.

Полицейский посмотрел на дисплей телефона, куда транслировались файлы с установленной в Праге камеры, и помешал чеснок и лук-шалот, шипящие в масле на сковороде. На кухне пахло Францией и благополучной жизнью, но кадры в мобильнике, как и прежде, ни о чем не говорили. Людской поток все так же тек вдоль улицы, и редко кто отделялся от него, чтобы войти в здание посольства.

Янссон стучал о скамью голубыми мидиями. Негодные выбрасывал в мойку.

Впрочем, за все время наблюдения несколько человек все же вошли в здание посольства через меньшую из дверей. Томми даже успел запомнить в лицо некоторых сотрудников. На «туристов», которые время от времени околачивались у входа, он старался внимания не обращать.

Янссон положил мидии на сковородку, добавил белого вина и сливок. Комнату заполнил новый запах – более тяжелый и теплый.

Полицейский тщательно вымыл руки под краном.

На дисплее мобильника текла поредевшая толпа гуляющих.

Томми достал из духовки хлеб, а потом набрал в глубокую тарелку мидий, сел за стол и взялся за телефон. Он ел, не спуская глаз с дисплея, но фильм шел слишком медленно. Исчерпав запас терпения, Томми прибавил скорость перемотки. Люди задергались, как в фильмах Чарли Чаплина. Каждый раз, когда кто-нибудь переступал порог здания посольства в том или ином направлении, Янссон нажимал на паузу.

Мидии были превосходны. Томми добавил соли и отрезал хлеба.

В этот момент из меньшей двери вышел мужчина. Полицейский не видел, как он входил. Поставив запись на паузу, перемотал назад. Мужчина был худой, довольно высокий, в рубашке и джинсах – тип нестареющей голливудской звезды, молодость которой пришлась на годы, когда сигареты еще не считались чем-то смертельно опасным.

Томми так и застыл, глядя в лицо этого человека.

Камера не показывала его черты во всех подробностях, но сердце Янссона билось все сильнее.

Он переключился за другую камеру, которая давала крупный план. Взглянул на временной код внизу изображения на первой камере, нашел соответствующий кусок на второй. Поставил на паузу. Темные волосы, заостренные черты – это лицо было слишком хорошо ему знакомо.

Майлз Ингмарссон.

Томми вгляделся в его фигуру. Рассмеялся.

Теперь-то ты попался, хитрый черт…

Теперь-то ты у меня на крючке…

 

37

Стокгольм

Женщина в зеркале выглядела вульгарно. София фыркнула – фифа. Она стояла в примерочной кабине одного из торговых центров на юге Стокгольма. Бринкман уже успела накупить косметики, украшений и платьев и провела почти час в салоне-парикмахерской. Оставалось дополнить новый облик кое-какими деталями.

Речь шла вовсе не об изменении имиджа. Все, чего хотела София, – это пустить пыль в глаза. Она далеко не всегда справлялась с жизненными трудностями, но посторонние люди должны были думать иначе.

Бежевые брюки, белая блуза и слишком много краски вокруг глаз. Тон лица – загорелый. Бижутерия крупная, броская – много золота и серебра при очевидном недостатке вкуса. Блестящие от лака волосы стоят дыбом. И от всего этого исходит запах очень недешевой и приторной парфюмерии.

Йенс с Лотаром ждут в машине.

– Прекрасно выглядишь, – одобряет Тидеманн.

– Не думаю, – сквозь зубы отвечает София.

Курс прежний – на север.

Солнце палит нещадно, когда в полдень они въезжают в Стокгольм. Возле Центрального стадиона на Васагатан Бринкман выходит из машины.

– Счастливо! – напутствуют ее Валь с Лотаром.

Адвокат Томас Розенгрен подъезжает на такси спустя пять минут. София устраивается на заднем сиденье.

– Вас не узнать, – восхищенно замечает юрист.

– Деньги дошли? – спрашивает женщина.

Розенгрен кивает. Такси выезжает на Васагатан.

– Достаточно? – уточняет пассажирка.

– Более чем.

– То есть вы согласны?

– Возможно. Сделаю все, чтобы вы не пострадали. По телефону вы упомянули Томми Янссона. Мы как будто должны встретиться с ним и с обвинителем? В чем там вообще дело?

– Гектор Гусман, – ответила Бринкман. – Он уехал из Швеции в прошлом году после инцидента в ресторане «Трастен».

– Помню, – кивнул адвокат. – И где теперь этот Гусман?

– В тюрьме.

– Здесь, в Стокгольме?

– Да, – ответила София.

– И вы вроде свидетеля?

Она кивнула.

– Вы уже знаете, что будете говорить?

– Да.

Томас задумался.

– То есть наша встреча будет посвящена этому?

– Для них – да.

– А для вас?

– Я должна выступать анонимно на протяжении всего процесса. Мое имя нельзя раскрывать вплоть до того момента, когда Гектору Гусману вынесут приговор за убийство.

– С этим могут быть сложности, – покачал головой адвокат. – Что же касается Гектора Гусмана, то приговор во многом будет зависеть от ваших свидетельских показаний.

– Сложности? – София будто не слышала последней фразы собеседника.

– Юридически ваша анонимность исключена. В Швеции, по крайней мере.

– Но неужели нельзя ничего придумать?

Такси свернуло налево в сторону Кунгсбруна.

– Если нет, я пропала… – Теперь Бринкман почти умоляла.

– Пропали?

– Обвинитель склоняется на сторону Гусмана. У меня своя тактика, я заставлю ее понервничать…

* * *

Черстин с Томми и София с Томасом обменялись приветственными рукопожатиями. Андерссон до неприличия долго разглядывала столешницу в комнате для переговоров и как будто о чем-то размышляла, приложив к губам палец.

– Думаю, нам лучше сесть посередине, – предложила она. – Мы с Томми на этой стороне, вы двое напротив… Так хорошо?

И она заняла выбранное место, не дожидаясь ответа.

Некоторое время София изучала прокурора. Похоже, железобетонная уверенность в себе была частью тактики этой дамы. Демонстрацией того, что никому не позволено указывать Черстин, что ей надо делать. Это наблюдение оставило у Бринкман неприятный осадок.

Андерссон положила руки на стол.

– Прежде всего, – начала она с деланой улыбкой, – я хочу выразить свое восхищение вами, София. Вы – мужественная женщина, сами-то понимаете, насколько?

О… Она еще умела лебезить!

Свидетельница изобразила смущение:

– Спасибо.

– Я знакома с материалами предварительного расследования, София. Засвидетельствовать то, что вы видели…

Бринкман опустила глаза.

– И что же было после «Трастена»? Где вы были? – продолжала Черстин.

По лицу Софии пробежала чуть заметная дрожь. Она положила на стол унизанные кольцами пальцы.

– Я испугалась и поэтому постаралась исчезнуть вместе с сыном. Мы улетели на Кипр. – Медсестра произнесла это деланым высоким голосом, призванным подчеркнуть ее наивность. – Там мы прожили несколько месяцев и были предоставлены сами себе.

Она сглотнула, изображая нервозность. Черстин понимающе кивнула и посмотрела на Софию так, будто хотела вдохнуть в нее мужество.

– С кем вы говорили? Вы ведь с кем-нибудь говорили об этом?

Глаза Бринкман удивленно расширились. Она покачала головой.

– Нет, я боялась…

– Неужели ни с кем? – продолжала допытываться прокурор. – С родными, друзьями?

– Мне стало бы легче, но…

Черстин немного подождала.

– Так, значит, ни с кем? – уточнила она.

– Нет, ни с кем.

Прокурор кивнула.

– Кроме Томми, – вспомнила София. – Он понял меня…

Она улыбнулась Янссону, и тот вымученно оскалился в ответ.

– Вот как? – удивилась Андерссон. – Что ж, хорошо, Томми.

– Что я должна буду делать во время суда? – спросила Бринкман и испуганно посмотрела сначала на Черстин, а потом на Янссона.

– Не беспокойтесь, – ответила прокурор, – мы вас подготовим. Во время слушаний я буду вас направлять. Вам нужно будет только рассказать, что вы видели в «Трастене». Что делал Гектор Гусман. Я буду задавать вам вопросы, вы – отвечать. Никто не причинит вам никакого вреда.

София выглядела напуганной.

– Но, Томми, вы же обещали…

Янссон проигнорировал эту реплику. Черстин перевела взгляд на Томаса Розенгрена, а потом снова на свидетельницу.

– Что обещал вам Томми? – спросила она.

– Анонимность… Он сказал, что обеспечит это в первую очередь. Что мне гарантирована защита.

– Вашу защиту я возьму на себя, вам не о чем беспокоиться, – заявила Андерссон.

– Но моей жизни угрожает опасность, – прошептала София. – Я должна получить гарантии прямо сейчас, иначе я ухожу. – Она повернулась к адвокату. – Я ведь могу уйти, Томас?

– Мы можем покинуть этот кабинет, как только вы того захотите, София, – спокойно ответил Розенгрен.

Черстин всплеснула руками.

– Успокойтесь же, никто никуда отсюда не уйдет… Я обеспечиваю защиту свидетелям, София. Но анонимность… На это я, признаться, не рассчитывала.

– Гектор Гусман не должен знать, что я против него свидетельствую. Я не могу выступать на суде в открытую, – заявила Бринкман.

На последней фразе ее голос сорвался. Атмосфера в переговорной накалилась.

– Вы должны были проконсультировать свою клиентку по поводу того, что можно, а чего нельзя, – строго сказала Черстин, повернувшись к Томасу Розенгрену.

– Моя клиентка всего лишь выражает свои пожелания, – объяснил адвокат. – Она имеет на это право.

Нависла пауза. Участники совещания замерли на местах, уставив глаза в стол.

– Я должна выступать анонимно, – повторила София. – Томми говорил, что такое возможно.

Андерссон вздохнула.

– Не знаю, что там вам говорил Томми, но как раз это невозможно. Чисто юридически, к моему глубокому сожалению. Анонимность противоречит принципам демократии. У нас свои способы защиты свидетелей.

– Но, Томми, вы ведь обещали… Что толку в ваших способах, если они не смогут меня защитить? – София протестовала, как ребенок, которого пытаются на что-то уговорить.

Черстин снова повернулась к Томасу. Теперь она выглядела не на шутку рассерженной.

– Что вы такого наобещали своей клиентке?

Янссон все это время молчал. Его глаза стали непроницаемо черными.

– Он говорил, что это возможно! – срываясь почти на визг, ответила за адвоката София. – Что можно найти способ… что мне обеспечат анонимность.

Наивность в ней била через край.

– Как так? – не поняла прокурор.

– Что я буду давать показания по телефону, – объяснила София.

– Нет, вы будете давать их здесь.

– Разве мне так уж обязательно находиться в зале суда? Что, если я буду говорить в отдельной комнате? Можно использовать исказитель голоса…

– Исказители голоса у нас, к сожалению, не приняты, – ответила Черстин.

– Вам следует их ввести. Советую подумать об этом, – наставительно заметила свидетельница.

– Мы будем вынуждены объявить вас, – вместо ответа повторила Андерссон.

– Но вам ведь не обязательно называть меня моим настоящим именем.

Прокурор, полицейский и адвокат обменялись взглядами.

* * *

У Эдди не было заранее продуманной программы слежки за Томми Янссоном. И на этот раз вышла чистая импровизация. Он взял из гаража машину криминальной полиции – ничем не примечательную «Вольво 70» – и теперь преследовал на ней Томми, направлявшегося в такси к мосту Кунгсбрун. Там находился офис прокуратуры. Эдди расслабился. Сделал петлю по окрестным кварталам и повернул в город перекусить в каком-нибудь кафе.

Он проехал мимо двери, за которой исчез Янссон. Теперь перед ней стояло другое такси. Женщина на заднем сиденье изменилась до неузнаваемости, и все-таки это была она… София Бринкман. Каким-то непостижимым образом Эдди почувствовал это до того, как убедился окончательно.

Боман притормозил и посмотрел в зеркало заднего вида. София вышла из машины с каким-то мужчиной. Неужели Томми должен встретиться с Софией Бринкман? Во всяком случае, убивать ее в присутствии прокурора он не станет, в этом Эдди был почему-то уверен.

Он проехал по Васагатан, сделал крюк и вернулся, после чего отыскал свободное место на парковке напротив прокуратуры.

* * *

Томми и Черстин шли по коридору здания окружного суда Свеланда.

– Похоже, твоя клиентка родилась с золотой ложкой во рту, – заметила Андерссон.

– Она переигрывала, – возразил ее собеседник.

– Тем не менее она производит впечатление очень наивного человека. Это вечное балансирование на грани пускания пыли в глаза и панического страха… Такое не сыграешь.

– Теперь ты понимаешь, почему на этот раз я ставлю такие условия? – спросил Янссон.

– Ты и в самом деле собираешься ее прятать?

– Мы должны пойти ей навстречу, – сказал Томми. – Иначе она отступится, и все пойдет прахом.

– Под каким именем ты оформил Гусмана?

– Под девичьей фамилией его матери, Пии Ландгрен. Она была шведкой. А имя «Гектор» записал через «К». Он арестован по выдаче, следовательно, может быть оформлен под любым именем. Ты предъявишь ему обвинение как Ландгрену. Мы изменим всё в один момент, как только начнется процесс. А если у кого возникнут вопросы, скажем, что американцы перепутали фамилию. Такие ошибки случаются сплошь да рядом, никто не станет в этом копаться.

– Я так не думаю, – покачала головой Черстин.

Они прошли через дверь и повернули в новый коридор. Томми придержал своей спутнице дверь.

– Не волнуйся. Мы ничего не нарушаем, держимся в рамках закона. Нечто подобное мы проворачивали и раньше – всё ради защиты свидетелей, ты знаешь.

Андерссон вздохнула. Казалось, она хотела возразить, но Томми опередил ее.

– Собственно, кто представляет Гектора?

– Тот тип из Сконе, Нильс Нильссон, – ответила прокурор.

– Старший?

– А что, есть младший?

– Это официально? – спросил вместо ответа Янссон.

– Официально.

То есть Гектору назначили государственного защитника… В голове у Томми мутилось. Гектор Гусман не имеет ни малейшего желания обороняться на суде, поэтому защитника ему назначило государство. Он задумал что-то другое. Что, интересно? Неужели может предоставить железобетонные доказательства своей невиновности? Едва ли… Надеется, у него и на этот раз получится выйти сухим из воды? Вполне возможно, и вправду получится…

– Томми, – оборвал его мысли голос Черстин.

– Да?

– Что будет, если она сдастся? У нас должен быть план…

У каждого в этой истории есть свой план. Каждый наметил, как действовать дальше, – сам Томми, эта женщина рядом с ним, предположительно Гектор, но прежде всего София Бринкман. Она снова выигрывает. Янссон искренне восхищался ее актерскими способностями. Андерссон, как и Томми, приходилось иметь дело с людьми самых разных социальных слоев и профессий, как с мужчинами, так и с женщинами. Одни из них легко поддавались влиянию извне, другие проявляли завидную упертость по тем или иным вопросам. Зачастую они и сами не могли объяснить, зачем им это нужно, – просто требовали ради того, чтобы требовать… София выбрала именно такой тип женщины – и сыграла его безупречно.

– Именно поэтому нам и надо подстраховаться, – ответил Томми на вопрос прокурора. – До поры представлять обвиняемого под фальшивым именем и пойти на условия Софии… Все получится, Черстин, будь насчет этого спокойна.

Тут Янссон прикусил язык. Призывать к спокойствию этого человека было категорически запрещено. Определенные фразы, особенно из уст мужчины, воспринимались ею как оскорбление. Призывы сохранять спокойствие были в их числе. Томми с ужасом ожидал ответной реакции.

Они стояли возле лифта. Черстин внимательно смотрела на него, и на губах у нее играла усмешка.

– О’кей, фрёкен Бринкман получит то, чего так добивается. Это будет непросто, но я употреблю все свое влияние. Вполне возможно, мне это выйдет боком. И в этом случае платить за все будешь ты. Просто хочу, чтобы ты знал.

Двери разъехались. Андерссон вошла в лифт и повернулась к следователю.

– И еще одно, Томми.

– Да?

– Ты не понравился мне на сегодняшнем совещании.

Прокурор рассмеялась, сделав страшные глаза. Двери сомкнулись.

* * *

Томми спустился по лестнице на улицу и огляделся в поисках свободного такси. Таковых не наблюдалось. Он расслабился, несколько раз глубоко вдохнув прогретый летним солнцем воздух, и решил прогуляться пешком до станции «Сентраль», а там спуститься в метро. Так в любом случае выйдет быстрее.

* * *

Когда София с адвокатом вышли из здания суда, Эдди напрягся. На некоторое время он оказался беззащитен перед любыми соглядатаями, включая Томми, который мог появиться в дверях в любую минуту.

Пробормотав нечто вроде молитвы, Боман поехал за такси, в которое села Бринкман. Все это время он не сводил глаз с зеркала заднего вида, но Янссона там не наблюдалось.

Эдди почувствовал себя несколько увереннее, когда повернул вправо по Васагатан. Такси, в котором ехала София, шло впереди. Их разделяло четыре машины – ровно столько, сколько нужно.

Боман скосил глаза на зеркальце, а потом снова стал смотреть на дорогу. У машин впереди горели тормозные огни. Эдди толкнуло вперед. Дорога перед ним представляла собой одну большую пробку, до самой станции «Сентраль». Черт… И никакого просвета.

Эдди огляделся в поисках выхода. Должно быть, так чувствует себя раненый гну, окруженный в саванне стаей хищников. «Не все так страшно, – утешал себя полицейский. – Томми приехал на такси, следовательно, обратно поедет так же. Скорее всего, туда, откуда приехал, то есть в полицейский участок в Кунгсхольмене».

Боман положил на руль обе руки и глубоко вздохнул. Очередь машин медленно продвигалась вперед.

Не все так страшно…

* * *

Томми спустился по улице еще дальше и взял вправо по Васагатан в сторону «Сентраль». Машина впереди привлекла его внимание. Собственно, в ней не было ничего особенного – обыкновенная «Вольво». В городе миллионы таких автомобилей – как «Трабантов» в старом Восточном Берлине. Десятая доля процента от общего количества принадлежит криминальной полиции. Такие «Вольво» стоят в подземном гараже полицейского участка, и если чем и отличаются от тех, на которых мамаши подвозят мальчишек в футбольные клубы, так это тем, что они всегда как будто только что вымыты.

Наметанный глаз Янссона узнавал такие сразу.

Именно подобная «Вольво» стояла в пробке. Во всяком случае, цвет был подходящий. Томми не успел разглядеть, горели ли ее передние фары, как это обычно бывает у полицейских машин, но «Вольво» сверкала, как только что вымытая. За рулем сидел крупный, широкоплечий мужчина. Его лица Янссон не видел, но сработал инстинкт – выяснить, разведать. Это мог быть Эдди, которого в этот момент здесь не должно было быть. Только не сейчас, когда Томми только что закончил переговоры с участием Софии Бринкман.

Следователь подозвал такси и прыгнул на заднее сиденье. Таксист заявил, что у него обед.

– Плевать я хотел на это, – ответил Томми, тыкая ему в нос полицейское удостоверение; потом устроился посередине и облокотился на спинки передних кресел. – Поезжай, я буду показывать дорогу.

Пробка между тем поредела. Они пробирались вперед. Свернули налево возле Тегельбакена и дальше поехали прямо до Фредсгатан и транспортного кольца возле площади Густава Адольфа. Вверх по Регирингсгатан, направо, вниз по Хамнгатан… Здесь движение стало интенсивнее. Томми видел, как полицейская «Вольво» припарковалась у входа в парк Берцелия.

– Остановись там, с краю, – скомандовал он шоферу.

Из «Вольво» вышел парень лет тридцати с лишним – широкоплечий, высокий, волосы «ежиком».

Сквозь переднее стекло своего такси Янссон видел, как Эдди, лавируя между машинами, перебежал Хамнгатан и оказался на Норрмальмсторг. Томми открыл заднюю дверцу и встал возле машины, не сводя глаз с Эдди. Он даже привстал на носки, чтобы лучше было видно, но это не помогло.

– У меня обед, – напомнил шофер.

– Заткни пасть, – оборвал его пассажир и приставил ко лбу ладонь козырьком, чтобы защититься от солнца.

Тут-то он и увидел главное – Софию Бринкман. Она стояла на другой стороне площади или медленно прогуливалась в направлении Библиотексгатан. Эдди, не прячась, пошел к ней.

Чертов выродок…

Ссыкун. Брут. Иуда.

Эдди Боман…

* * *

Библиотексгатан была пешеходной улицей. София остановилась возле витрины с рекламой. Она узнала этого широкоплечего мужчину, но его поведение пугало. Что бы это значило? Он и не думал от нее прятаться, и Бринкман не видела никакой возможности от него оторваться. Как там его… Эдди Боман, кажется, так называл этого типа Майлз.

София пошла дальше, а он держался на расстоянии двадцати метров от нее. Она повернула направо, перебежала Биргер-Ярлсгатан, нырнула в метро, пробираясь сквозь толпу, встала на эскалатор и спустилась на платформу. Ожидая поезда, косилась вправо. Боман стоял поодаль и не сводил с нее глаз. София пыталась понять, чего он хочет и хочет ли чего-нибудь вообще. Она вошла в вагон. Он сел в соседнем, ближе к хвосту поезда.

Раздался звонок, женский голос в динамике объявил следующую станцию, и двери закрылись. Поезд умчался в туннель. Йенс возник из ниоткуда и сел рядом с Бринкман.

– Ты видела его? – спросил он.

– Да, он преследовал меня от Норрмальмторг. Сейчас едет в этом поезде.

– Он вооружен. Ты знаешь, кто он?

– Полицейский, работал на Томми. Его зовут Эдди Боман. В последний раз я видела его в аэропорту.

Эдди ехал в соседнем вагоне стоя. Раскачивался из стороны в сторону, вцепившись в поручень.

– Чего он хочет? – спросил Валь.

– Я не знаю, – ответила София.

– Но он почти не прячется.

– Это неспроста, – кивнула женщина.

Боман направился к ним – широкоплечий, решительный. Под тонкой курткой выступали контуры табельного оружия. Йенс поднялся, пошел ему навстречу и встал у него на пути. Он был на десять сантиметров выше, чем Эдди, и шире в плечах.

– Я могу чем-нибудь вам помочь? – спросил Валь.

– Я хотел бы поговорить с Софией, – ответил Боман.

Йенс внимательно вгляделся в его лицо.

– Но вы вооружены.

– Я полицейский.

– И о чем вы хотели поговорить с Софией?

– Она в опасности.

– Что за опасность?

– Об этом я скажу только ей.

– Вы один?

– Да.

Валь оглядел Бомана с головы до ног:

– Только без сюрпризов.

Эдди кивнул:

– Конечно.

Йенс снова занял место рядом с Софией, а полицейский сел напротив. Он быстро взглянул на Бринкман, потом на Йенса и наконец на свои наручные часы. Поезд мчался в темном туннеле.

– Мы с вами уже встречались, – неуверенно начал Эдди.

Бринкман молчала. Боман был не такой, каким она видела его в последний раз. Тогда, в аэропорту, за какие-нибудь несколько секунд их встречи София в полной мере успела ощутить исходящую от него темную силу и прячущийся за ней страх и неуверенность. Теперь все это обратилось в полную противоположность. В сознательное стремление к пониманию, контакту.

Поезд приближался к следующей станции.

– У меня слишком мало времени, – произнес сидящий напротив Софии мужчина и посмотрел в темноту, словно выбирая, что именно ему нужно сказать в первую очередь. – Вам следует держаться подальше от Майлза Ингмарссона, – наконец нашелся он. – Выберите себе другое окружение. Один неверный шаг – и вы погибли. Это я говорю вам как друг. Я защищаю вас, насколько это в моих силах.

Он говорил тихо и быстро. Бринкман пыталась понять.

Поезд затормозил на станции «Сентраль». На платформе там толпились люди.

– Я прикрываю вас с двух сторон, – продолжал Эдди. – Моя знакомая журналистка готовит статью о том, что с вами было…

Двери открылись. Толпа в вагоне пришла в движение.

– Но это внешняя сторона защиты… – добавил Боман. – Я хочу, чтобы вы знали: вы не одна.

Прозвенел звонок. Эдди поднялся и вышел из вагона, прежде чем поезд успел тронуться с места.

Эдди Боман тут же затерялся в толпе. Все произошло слишком быстро. София попыталась сосредоточиться на том, что только что услышала.

– Боже мой, – прошептала она. – Он все испортит…