20
Только что раскрылся белый пион. Он был невероятно прекрасен — огромный, идеально симметричный и завораживающий. Томми Янссон долго его разглядывал. Он сидел, откинувшись в белом садовом кресле в саду Гуниллы. Маленький чайный столик был накрыт в беседке — уютном уголке сада, где пахло розами и клематисом.
Томми Янссон был начальником отдела в службе разведки Национального управления криминальной полиции — того самого отдела, в котором последние четырнадцать лет работала Гунилла. Он был ее формальным начальником — старый боевой волк, разъезжавший на американской машине и носивший в кобуре 357-й. В жизни он был наивен, как ребенок, но в работе — крутой профессионал. Она очень ценила его как начальника и коллегу, к тому же считала своим другом.
Гунилла выставила на стол целое блюдо свежеиспеченных булочек с корицей. Томми дождался, пока она тоже сядет напротив него за столик.
— Я слыхал, они называют тебя Мамой.
Женщина улыбнулась.
— Кто это говорит?
— Твой брат. Я позвонил ему по дороге сюда, чтобы сориентироваться, как у вас идут дела.
Гунилла резко выпрямилась.
— Почему ты позвонил ему?
— Просто взял и позвонил.
Гунилла налила английского чая в чашку Томми. Тот некоторое время прихлебывал напиток, прежде чем заговорить.
— Время идет. Народ начинает недоумевать.
— И что? — спросила Гунилла.
— Прокурор ждет от тебя материалов.
— Томми, ты прекрасно знаешь, как я работаю. Я никогда не передаю дальше материалы, пока не поставлю в них последнюю точку, — мне не нужна ситуация, когда какой-то задерганный делами прокурор ничего не поймет, использует их неверно, и в конце концов дело кончится ничем.
— Само собой, но на меня наседают. Я тоже не могу без конца прикрывать тебя.
В кронах деревьев чирикали птички, это был тихий квартал.
— Прикрывать меня?
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Нет, не знаю.
Янссон внимательно разглядывал ее.
— Дело в том, что вопросы задает не только прокурор, — продолжал он. — Но самое неприятное — она озвучивает свои теории. И от этого другие начинают нервничать.
— Берит Столь?
Томми кивнул.
— Что она говорит?
— Ты хочешь узнать?
Хозяйка сада не ответила. Томми попытался найти более удобную позу на деревянном стуле.
— Она говорит, что не понимает, почему ты пользуешься такой свободой.
— И что ты на это отвечаешь, Томми?
— То же, что и всегда: что ты — один из самых лучших моих специалистов.
— А что она говорит на это?
Томми отпил глоток чая, поставил чашку на колено.
— Что ничто на это не указывает.
— На что?
— Она просмотрела все твои дела за последние пятнадцать лет и утверждает, что доля дел, закончившихся обвинительным приговором, ниже среднестатистического уровня.
Гунилла вздохнула:
— Именно это я пыталась сказать. Что еще?
— Это все.
— Нет, не все…
Гунилла не отрывала взгляда от Томми. Он опустил глаза.
— Она утверждает, что работая таким образом — независимая группа, непрозрачность, частные помещения и так далее, — ты создаешь собственную структуру, которую планируешь возглавить, когда через несколько лет произойдет реорганизация полиции.
— Да? И что?
Томми пожал плечами:
— Вот что она говорит.
— Что я работаю, выкладываясь на полную катушку?
Янссон вздохнул:
— Никто не реагирует… пока. Но если она будет продолжать высказываться вслух по этому поводу, кое-кто начнет волноваться и задавать вопросы. Томми заговорил совсем тихо: — Послушай меня, Гунилла. Если ты опростоволосишься, если окажется, что у тебя не так много материала, как тебе бы того желалось, я хочу, чтобы ты сообщила об этом мне. Я защищал тебя раньше, намерен защищать и в будущем… Но если я замечу, что ты неоткровенна со мной…
— Не волнуйся, — так же тихо ответила она.
Томми почесал ухо сгибом пальца.
— А я и не волнуюсь…
Тут она рассмеялась:
— Да нет же, волнуешься.
Он не ответил.
— Давай придерживаться договоренности, которая была у нас с самого начала, Томми.
— Какой договоренности?
— Что мне не нужно отчитываться.
— Кто тебе сказал, что я пришел за отчетом?
— А зачем ты тогда пришел сюда? Ради булочек?
— Да, ради булочек.
Ни один из них не улыбнулся.
Томми взвешивал сказанное. Затем стал размышлять дальше — Гунилла была его единомышленником, они мыслили и относились к вещам одинаково. Они никогда это не обсуждали — просто понимали друг друга без слов. И знали: в общем и целом они придерживаются одного мнения.
Янссон прервал затянувшуюся паузу:
— Я хочу знать, как далеко вы продвинулись — когда ты планируешь иметь доказательную базу в данном расследовании… Мне также важно знать, нуждаешься ли ты в чем-нибудь.
Лицо Гуниллы сделалось холодным и замкнутым.
— Иди к черту, — ответила она.
Он притворился, будто не понимает:
— Что?
— Знаю, что ты пытаешься сделать, но тебе это не удастся.
— Гунилла, ты о чем?
— Если ты думаешь, что сможешь собрать достаточно информации, чтобы передать дело кому-нибудь другому, то ты глубоко ошибаешься.
Томми покачал головой:
— Я пришел не для того, чтобы тебя отстранить.
— Я этого и не сказала. Но я знаю, как ты это делаешь.
— Что я делаю?
— Ты вооружаешься до зубов, собираешь информацию, и если выясняется, что все пошло не так, как тебе бы хотелось, ты заменишь меня на другого игрока. Я видела не раз, как ты поступал подобным образом с другими.
Томми начал раздражаться:
— Прекрати этот спектакль.
— Сам прекрати. Я стою на тех же позициях и не отступлю ни на шаг. У нас есть договоренность. Изменить ее не может никто… и менее всего — Берит Столь.
— Наплюй на нее, — проговорил Томми.
Гунилла расслабилась:
— Спасибо…
— Нет, не благодари. Мне кажется, ты неправильно поняла нашу договоренность.
Из соседнего сада до них донесся детский смех.
— В каком смысле?
— Что она в первую очередь касается меня и других руководителей.
Гунилла не ответила. Он долго и внимательно изучал ее лицо.
— Ты сидишь в дерьме, — проговорил Томми.
Она наморщила нос:
— Странный выбор слов, тебе не кажется?
— А тебе не кажется, что ты именно в нем и сидишь?
Она мотнула головой:
— Вовсе нет.
За долгие годы у них состоялось не меньше сотни таких разговоров, всегда развивавшихся по одному сценарию: Томми хотел контролировать ситуацию, а Гунилла никого к этому не допускала.
— Как себя чувствует Моника? — спросила Гунилла уже совсем другим, мягким тоном.
Томми перевел взгляд на кусты и деревья сада.
— Хорошо. Пока никаких симптомов.
— Что говорят врачи?
Теперь он взглянул ей в глаза:
— Что они не знают. Не точно знают — примерно так.
— И что все это значит?
Томми произнес еле слышно:
— БАС неизлечим, и Моника довольно скоро ощутит первые симптомы.
Гунилла увидела горе в его глазах. Он опустил взгляд, стал смотреть в свою чашку:
— Знаешь, что самое ужасное?
Женщина отрицательно покачала головой.
— Я напуган больше, чем она.
Янссон допил чай, поставил чашку на стол и поднялся. Теперь он снова стал начальником.
— Я надеюсь на тебя, Гунилла. Но если тебе понадобится помощь — немедленно обращайся ко мне.
Он вышел из беседки и исчез за воротами. Гунилла смотрела вслед его могучей фигуре. За спиной у женщины жужжал шмель.
Часы показывали половину третьего ночи. Ларс взломал дверь террасы — теперь это получалось совсем легко. Сняв ботинки, он сделал два шага внутрь дома в одних носках, остановился и прислушался. Весь мир спал. Он сделал то, ради чего пришел. Подкрался к торшеру возле дивана, стал искать взглядом. Нашел тоненький, как ниточка, микрофон, установленный Андерсом, и осторожно удалил его двумя пальцами. Положив его в маленький полиэтиленовый пакетик, он уже двинулся было обратно к двери террасы, но тут в голове возникла мысль, заставившая его остановиться. Эта мысль была не оформлена в словах, всего лишь чувство, что-то вроде: ведь она спит там, наверху… черт возьми!
Ларс подошел к лестнице — его неудержимо влекло наверх. Он тихо и осторожно поднялся на второй этаж.
Дверь ее спальни была приоткрыта. Ларс приложил ухо к двери, прислушался. Изнутри доносилось тихое, легкое дыхание. Он медленно и беззвучно приоткрыл дверь шире. Еще один осторожный шаг — и он ступает по ковровому покрытию в ее комнате.
Она лежала почти так же, как и в прошлый раз, — на спине, разметав волосы по подушке. Всего в нескольких метрах от него. На Ларса накатились сомнения… Что он здесь делает?.. Он уже был близок к тому, чтобы уйти… Но… Ларс еще раз взглянул на нее, увидел ее красоту, почувствовал, как в нем растет желание, — и сомнения улетучились. Ларсу безумно хотелось заползти к ней в постель, рассказать, как ему плохо, — может быть, она утешила бы его.
Странный звук прервал его фантазии. Легкие дрожания и постукивания. Звук доносился из-за шторы. Ночная бабочка. Маленькие крылышки ударялись о стекло, движимые странным стремлением наружу, к слабому свету уличных фонарей.
Пульс у Ларса был нормальный, дыхание спокойное… Он медленно опустился на колени, подобрался к ней на четвереньках. Осторожно, осторожно… скоро он почувствует ее запах. У него возникла эрекция, промелькнула мысль зажать ей рот рукой… лечь на нее и… Нет, так не пойдет. Ларс мысленно проклинал самого себя. Но ведь он может… Нет, не может… или все же? Ларс боролся с соблазном, но, как и во все остальные дни недели, случайный импульс победил.
По-прежнему стоя на четвереньках, он расстегнул пуговицу на брюках, потянул молнию, засунул туда левую руку. Он не хотел этого делать, но не мог сдержаться. Ларс закрыл глаза и занялся с ней любовью в своих фантазиях. Она со сладким стоном произносила его имя, просила еще, гладила его спину, говорила, что любит его. Крылья бабочки грохотали по оконному стеклу. Кончая себе в брюки, Ларс поцеловал воздух. После этого на него обрушилось состояние полной опустошенности.
Тихонько спустившись по лестнице, он прошмыгнул через гостиную и вышел из дома тем же путем, которым пришел.
Смотреть друг на друга им не хотелось. Андерс сидел, повесив голову, Хассе то и дело вздыхал. Они сидели в машине Андерса, припаркованной на Бастугатан. Молчание нарушил Хассе:
— Ты такое раньше делал?
Некоторое время Андерс смотрел в темноту, потом кивнул.
— И как?
Андерс не хотел пускаться в детали. Засунув руку в карман, он порылся, протянул Берглунду на ладони две беленькие таблетки.
— Что это?
— Это помогает. Прими две.
— Я не принимаю таблеток.
— Ты что, идиот?
Хассе не понял:
— Что?
— Прими, я сказал!
Андерс выкрикнул эти слова, вздохнул и облокотился на дверь, продолжая смотреть в темноту. Ханс положил таблетки в рот и проглотил.
Время тянулось медленно. Казалось, оно просачивается сквозь тяжелые толстые стены, словно желая причинить им страдания, дать возможность выбора. Андерс ненавидел это чувство. Он все время поглядывал на часы. За пять минут до назначенного момента он открыл дверь машины:
— Пошли.
Они вышли, приблизились к подъезду, вошли при помощи кода и поднялись по каменной лестнице.
На двери была табличка — «М. Даль». Ниже скотчем прилеплена бумажка, написанная от руки: «С. Юнссон».
Они прислушались, но все было тихо. Андерс начал вскрывать замок. Таблетки подействовали — руки у него не дрожали, сомнения улетучились. Замок открылся. Стоя в полной тишине, они внимательно прислушивались в поисках посторонних звуков.
Андерс положил руку на ручку, осторожно нажал, так что дверь приоткрылась, подождал немного — потом открыл ее ровно настолько, чтобы они оба могли войти.
Мужчины замерли в холле. Справа виднелась небольшая узкая кухонька: складной столик у окна, два стула, небольшой шкафчик. Квартира была однокомнатная, очень маленькая. Аск сделал шаг вперед. Телевизор, диван, журнальный столик, картина на стене, торшер у дивана… Кровать за занавеской. Там спала она — слышалось ее дыхание.
Они сняли ботинки и беззвучно проскользнули в комнату. Присев на корточки, Андерс развернул рулон ткани с карманом, в котором лежал шприц. Осторожно достав его, он снял пластиковый колпачок, защищавший иглу.
Хассе держался позади него. Теперь он дышал не так тяжело, как раньше, — таблетки сделали свое дело. Андерс выпрямился, посмотрел на Хассе, показал глазами: «Давай!» Они на цыпочках стали приближаться к кровати.
Сара спала на животе, чуть слышно похрапывая. Хассе подошел к изголовью кровати, отодвинул занавеску и встал над головой женщины, готовясь схватить ее, если она проснется. Андерс беззвучно присел в ногах кровати. Ему необходимо было приподнять край одеяла — он попробовал осторожно это сделать, приподнял его на пару сантиметров. Она не пошевелилась. Андерс еще приподнял одеяло. Сара спала крепко. Не увидев ее стоп, он приподнял еще — Сара рефлекторно дрыгнула ногой во сне, так что Андерс вздрогнул. Почесав одной ногой другую, она что-то пробормотала себе под нос, с упреком, словно делая кому-то замечание. Снова настала тишина. Аск и Берглунд переглянулись. Андерс сделал глубокий вдох, сосредоточился, взял шприц в правую руку — указательный и средний пальцы по бокам цилиндра, большой на штоке поршня. В результате ее движения одна стопа оказалась поверх одеяла. Андерс кивнул Хассе, чтобы тот был готов. Тот расставил ноги, поднял руки в воздух.
Андерс посмотрел на шприц. Жидкость была прозрачная — неприятно прозрачная. Он подождал, словно засомневался, словно задался вопросом, что он такое делает. Затем приставил тонкую иглу к стопе Сары и ввел на сантиметр. Она отреагировала на боль, Аск схватил ее за ногу и крепко держал, а Хассе всем своим весом навалился на ее руки. Она кричала в матрас, пока Андерс вводил ей жидкость. Она билась, тряслась, Андерс не удержал ее ногу, в которой застрял шприц. Она отбивалась обеими ногами, игла сломалась, шприц куда-то улетел. Хассе изо всех сил старался удержать бьющееся тело.
Прошло несколько невыносимо долгих секунд, прежде чем лекарство добралось до сердца и вызвало его остановку. Сара прекратила кричать и биться. В квартире стало тише, чем они могли себе представить.
Двое мужчин уставились на женщину, лежавшую на животе в кровати, потом друг на друга. Хассе отпустил ее, сделал шаг назад.
— Ах ты черт! — прошептал он. — Как она обмякла!
Он отступил еще на шаг.
— Совсем мягкая стала, — пробормотал он, не сводя глаз с Сары. — Она мертва?
Андерс поднялся, посмотрел на Сару. Та лежала почти в той же позе, как когда они вошли. Ее голова покоилась на подушке, волосы немного взъерошились, глаза неподвижно уставились на занавеску.
— Да… она мертва.
Некоторое время они стояли неподвижно, без всякого повода, чувствуя, что не хотят уходить, — вместо этого им хотелось остановить время, повернуть его вспять, вернуть все назад. Они смотрели на дело рук своих. Хассе сглотнул, Андерс первым взял себя в руки:
— Найди шприц, он где-то валяется.
Поначалу Хассе не понял, вопросительно посмотрел на Андерса.
— Я сказал — шприц! Найди шприц!
Хассе начал искать. Андерс снова присел возле ног Сары с миниатюрным фонариком в руке. Сняв перчатку, он осторожно провел по ее стопе пальцем. Нашел отломившуюся иглу, вытащил двумя пальцами, как вытаскивают занозу у ребенка.
Ханс обнаружил шприц чуть в стороне. Вместе они обошли квартиру, роясь в ящиках и шкафах. Андерс нашел фотоаппарат Сары, спрятанный в сундучке с украшениями, а также записную книжку и дневник, спрятал все это себе под куртку.
Они убрали за собой, вышли из квартиры и поехали прочь. Андерс поднес к уху трубку.
— Дело сделано, — сказал он.
Гунилла говорила тихим голосом — то ли из уважения, то ли потому, что только что проснулась:
— Ты знаешь, что у всего этого есть высокая цель. Куда более высокая, чем ты себе представляешь.
Аск не ответил.
— Как ты себя чувствуешь?
Голос у нее и впрямь звучал по-матерински. Но она была не его мама, чья-то чужая мама.
— Как в прошлый раз.
— Тогда у нас тоже была высокая цель. И эти цели, как ты догадываешься, тесно сплетены. Это был необходимый шаг, все было поставлено на карту.
Андерс продолжал молчать.
— Понимаешь, Андерс, вопрос стоял так — мы или она. Она знала про Патрицию Нурдстрём.
Он вздрогнул:
— Что?
— Да.
— Откуда?
— Не знаю. Думаю, почерпнула что-то в базе данных.
— А Ларс? Что ему известно?
— Понятия не имею. Возможно, куда больше, чем мы полагаем.
— Он опасен?
— А ты как думаешь?
— Спонтанно я ответил бы «нет»… Но — кто знает?
— Да, кто знает…
Он услышал, как она вздохнула.
— Как там Ханс? — спросила она.
Андерс покосился на Хассе, который вел машину сквозь ночь, поникнув головой, с совершенно пустым лицом.
— Мне кажется, он в порядке.
— Хорошо, — тихо проговорила Гунилла.
Они ездили кругами по городу, тяжело дышали, смотрели по сторонам. Ни один из них не хотел ехать домой и сидеть в одиночестве. Хассе сидел, стиснув зубы, Андерс заметил это, похлопал его по плечу:
— Пройдет.
— Когда? — пробормотал Хассе.
— Через несколько дней, — соврал Андерс.
Ханс продолжал вести машину по ночному городу.
— Ну, теперь ты можешь рассказать мне всю историю? — спросил он.
— Что бы ты хотел знать?
— Все.
— Типа?
— Начни с того, почему вы убили блондинку, девчонку короля ипподромов. Вы ведь убили ее?
Голос его звучал глухо, почти как шепот.
Андерс заметил, что его правая нога совершает стереотипные бессмысленные движения. Усилием воли он заставил ее перестать.
— У нас не было выбора. Она видела, как один из наших парней убрал одного из людей короля.
— Зачем вы убрали его? — спросил Хассе.
Андерс потер глаза:
— Все пошло вразнос. Я уже и не помню всех деталей.
Он посмотрел в окно. Дома, мимо которых они проезжали, казалось, зловеще затаились.
— В окружении Зденко был один парень, с которым мы начали работать поначалу. Мы хотели использовать его как доносчика, но он повел двойную игру. Надул нас как детей. Я верил ему на все сто — и Гунилла с Эриком тоже… Но он был предан своему боссу. Мы в корне неправильно оценили ситуацию. Когда мы это поняли, все уже так закрутилось — мы могли потерять все. Так что мы начали обрабатывать Патрицию Нурдстрём, девушку Зденко. Она помогла нам заполучить то, что нам было нужно. А я обеспечил самоубийство предателя.
Андерс откашлялся.
— Но она все видела. Стала истерить, кричать, что пойдет в полицию… Черт-те что…
— И что вы сделали?
Андерс посмотрел на Хассе. Тишина говорила красноречивее всяких слов.
— Каким образом?
Аск не любил предаваться таким воспоминаниям.
— Как с журналисткой — у меня это сегодня просто как дежавю, черт бы ее побрал… Но перед тем я застрелил этого ублюдка Зденко на ипподроме Ягерсро… На мне был парик. Вся та история, которую ты прочел в вечерних газетах, про гангстерские разборки и прочую туфту, — все это высосано из пальца. Мы забрали большую часть его состояния — все, до чего смогли добраться.
— А куда делась блондинка?
Туманные контуры города прояснились, когда из-за горизонта стали пробиваться первые лучи солнца.
— Она на дне морском, — пробормотал Андерс себе под нос.
И снова она проснулась с неприятным чувством. Ей захотелось поскорее встать с постели и уйти, словно комната была заражена какой-то инфекцией.
София налила себе чашку чая, подошла к лестнице, ведущей в подвал, достала из укромного места монитор. Каждое утро одна и та же процедура. Держа его перед собой в руке, она пошла обратно в кухню, прихлебывая на ходу горячий чай. Внезапно на экране появилась картинка. Отрывок был снят ночью, уличные фонари освещали гостиную слабым светом. Мужчина в темной одежде прошел мимо камеры к лестнице на второй этаж, затем сюжет оборвался. София похолодела, отставила чашку с чаем, чтобы не уронить ее. Ей показалось, что все силы покинули ее. В следующем отрывке тот же мужчина проследовал от лестницы в гостиную и исчез из кадра.
То, что она испытала, нельзя было назвать обычным страхом. Это было чувство иного рода — леденящий ужас, от которого у нее закружилась голова, в горле встал ком, колени подогнулись. София посмотрела еще раз — отрывок был темный и размытый, фигура в кадре казалась враждебной и зловещей. Найдя кнопку перемотки, она перемотала назад и нажала на паузу. Мужчина замер в странной позе, держа одну ногу в воздухе. Волосы у него были мокрые от пота.
Ошибиться было невозможно — это Ларс, полицейский по имени Ларс…
Сванте Карльгрен брился в ванной комнате, когда зазвонил его новый телефон. Он знал, кто ему звонит, — этим номером пользовался только один человек. Сванте поднес трубку к уху чуть на расстоянии, чтобы не перемазать ее пеной для бритья.
— Карл Густав, — ответил он.
— Это Хокан…
Сванте провел по лицу бритвой.
— Что у тебя на сердце?
— Мне нужна дополнительная информация о твоем парне.
— Почему?
— Я воспользовался своими обычными каналами, искал, расспрашивал знающих людей, но пока ничего не обнаружил. Мы надеялись, что это человек, которого мы знаем… но, похоже, дело обстоит иначе.
— Я тебе уже заплатил. А теперь ты звонишь и сообщаешь, что у тебя ничего нет.
— Я этого не сказал.
— Именно это ты и сказал.
Сванте брил верхнюю губу.
— Мне нужен более точный словесный портрет.
— Я дал тебе то, что у меня есть.
— Нам нужно встретиться. Я хочу, чтобы ты посмотрел кое-какие снимки. Чтобы мы вместе создали более четкое описание этого человека.
Сванте сидел в машине на парковке возле ресторана «Чельхаген». Окно было открыто, несколько человек прогуливались по дорожке между рестораном и Музеем военной истории. Карльгрен, сам того не замечая, барабанил пальцами по рулю — он терпеть не мог ждать.
Перед ним остановился внедорожник. Из машины вышел Хокан. Серая рубашка, щетина на затылке, бритые виски. Глаза у него были глубоко посажены, словно постоянно прятались в тени. С другой стороны из машины вылез второй парень, пониже ростом, с такой же прической. Этот выглядел постарше.
— Прокатимся на моей машине? — спросил Сванте.
Хокан покачал головой.
— Прогуляемся, — ответил он.
Сванте вышел из машины, протянул руку. Хокан ответил на рукопожатие быстрым и нервным движением.
— Это мой коллега Лейф Рюдбек, — сказал он и кивнул на своего спутника.
Карльгрен пожал руку низенькому, и троица направилась прогулочным шагом вдоль канала.
Телеобъектив поймал издалека трех мужчин, получились четкие снимки. Сидя на заднем сиденье своей машины, Андерс нащелкал их два десятка. Он знал, кто этот бритый в серой рубашке, и второго тоже знал, но имен никак не мог вспомнить. Их он точно видел раньше. Длинный был гангстером среднего пошиба — однако дело давнее. Андерс порылся в памяти. Имя вертелось на языке. Он помнил, что парень фигурировал в деле о ресторанной мафии, которую также подозревали в терроризме. Однако сам не террорист, фигура помельче. Помнится, начал угрожать сирийцам, которые держали в городе рестораны… как же его звали, черт подери? И второго, коротышку… Андерс изо всех сил напрягал память, но не мог вспомнить.
Он позвонил Рейтерсвярду, своему бывшему коллеге по СЕПО.
— Послушай, как звали того мужика?
— Зивкович, Хокан Зивкович. Говорят, он встал на честный путь. Открыл собственную частную охранную фирму, проводит расследования для страховых компаний, ведет слежку за частными лицами, где заказчики почти поголовно — ревнивые супруги, желающие получить фотодоказательства своих самых ужасных опасений. Конечно, у него остались старые связи, иногда он дает им работу. Но все в пределах допустимого.
— А с кем у него старые связи?
— О, это шведская компания. Те типы, которых мы без конца проверяли, однако знали, что они безобидны. Конни Блумберг, Тони Ледин, Леффе Рюдбек и тот страхолюдина, Калле Шевенс.
— Кто из них низкорослый, нос картошкой, короткая стрижка, на вид лет пятьдесят?
— Должно быть, это Рюдбек.
— И с ними Зивкович по сей день общается?
— Не знаю, общается ли он с ними, но иногда они выполняют для него разовые поручения.
— Среди них есть доносчик?
— Да, Рюдбек готов донести на приятелей в обмен на наличные и другие услуги. От Ледина и Шевенса лучше держись подальше — эти парни очень агрессивны, спят и видят, как бы пристрелить парочку полицейских. Про Конни Блумберга я знаю только то, что он страдает расстройствами, от которых лечится марихуаной, — и звереет при виде трансвеститов.
— Отлично. Спасибо, Рейтерсвярд. Созвонимся…
Рейтерсвярд не желал прерывать разговор, ему хотелось поболтать и узнать, чем занят Андерс. Аск соврал, что въезжает в тоннель, и отключился.
Он продолжал следить взглядом за тремя мужчинами, направляющимися в сторону Музея морской истории, изучал их спины, их положение по отношению друг к другу. Зивкович что-то объяснял, Карльгрен шел чуть поодаль, но слушал. Потом роли поменялись — Карльгрен объяснял, Зивкович слушал, соблюдая дистанцию. Леффе, похоже, и вовсе не слушал — просто держался рядом с Зивковичем.
Андерс размышлял над этой картиной — Сванте Карльгрен, Хокан Зивкович и Лейф Рюдбек разгуливают по острову Юргорден? Почему? Сванте связался с Хоканом и Леффе после того, как его навестил Арон? Работают ли Арон и Сванте Карльгрен вместе? Знают ли они друг друга? Но тогда почему Зивкович и Рюдбек? У них какое-то задание?
Мужчины исчезли из поля зрения. Андерс погладил щетину у себя на подбородке против шерсти, мозг интенсивно прорабатывал разные теории.
…Или Арон шантажирует Карльгрена? Должно быть, дело серьезное, иначе Карльгрен обратился бы в службу безопасности компании «Эрикссон» или прямо в полицию. Однако он этого не сделал. Сванте нанял Хокана Зивковича, чтобы разыскать Арона? Возможно… Но это не может осуществиться, Андерс это прекрасно понимал.
Он пощипывал мелкие волоски у себя на подбородке, мысленно вертя так и эдак свою теорию. Идея стоила того, чтобы ее проверить.
Аск завел «Хонду» и повернул обратно в сторону города. Застряв в пробке на Страндвеген, он начал долгий и трудоемкий процесс — вошел в контакт с теневым миром, чтобы заполучить телефон Лейфа Рюдбека, не прибегая к своим обычным каналам. Дело отняло у него много времени, к тому же потребовалось пообещать массу ответных услуг, прежде чем он добрался до него.
После нескольких сигналов Леффе снял трубку и буркнул что-то, чего Андерс не разобрал.
— Рюдбек?
— А что?
— Это Андерс Аск.
Краткое молчание.
— Я не знаю никакого Андерса по фамилии Таск.
Андерс услышал, что Леффе сидит в машине — вероятно, вместе с Зивковичем.
— Знаешь прекрасно. Я работал в СЕПО, когда ты залетел со своими сирийцами и их ресторанами. Тогда я помог засадить тебя и твоего тупого дружка Хокана, как бишь его там по фамилии…
— Теперь я тебя вспомнил. Ты страшен, как смертный грех, и любишь разевать глотку.
— А ты совсем тупой, Леффе. Ребенок — и тот поступил бы умнее. О чем ты думал?
— Чего тебе нужно? — пробурчал Леффе.
— Возможно, я попал пальцем в небо, но у меня к тебе вопрос. Твой ответ может обернуться для тебя наличными, ты в игре?
— Попытайся.
— В городе появились какие-то типы, которые шантажируют высокопоставленных людей в бизнесе. Арон Гейслер и Гектор Гусман. Гусман изображает из себя издателя, имеет офис в Старом городе — ты их знаешь?
Андерс услышал, как Лейф закрыл трубку ладонью, шепча что-то кому-то. Потом рука снова убралась с микрофона, Леффе попытался изобразить легкий и спокойный тон:
— Нет, не уверен. Как, ты сказал, их звали?
— Гектор Гусман, Г-у-с-м-а-н, издатель из Старого города. Второго зовут Арон Гейслер.
Андерс произнес и это имя по буквам — слышал, как Леффе чирикает карандашом по листку бумаги.
— Извини, впервые слышу. И знаешь что, Таск?
— Ну что?
— Не пошел бы ты куда подальше!
— Все понятно.
Леффе бросил трубку.
У Эрика начался приступ меланхолии. Такое с ним иногда случалось. Внезапно он становился молчалив, замыкался в себе, не шел на контакт. Вероятно, это обычный способ выражать подавленное настроение, когда старость стоит на пороге. Что же касается Эрика Страндберга, он был таким еще с детства — с того момента, как погибли их родители. Скорбеть он не умел. Гунилла тоже не умела, но она нашла за что зацепиться в жизни. И это нечто помогало ей избегать депрессий и прочих мрачных сторон жизни. Она не могла бы точно описать это словами, да в этом и не было необходимости. Просто она оказалась сильной — и хотела оставаться такой.
Гунилла всегда чувствовала ответственность за него — обязанность дать ему то, чего он не мог дать себе сам. Этим она занималась, как умела, всю жизнь.
Прошла уже целая вечность тех пор, как ушли из жизни их родители — Сив и Карл-Адам Страндберг. Их застрелили, когда они ночевали в палатке возле озера в Вэрмланде. Убийца, Ивар Гамлин, был пьян до умопомрачения — он ушел из дома в лес с дробовиком, поссорившись перед тем со своей женой и избив ее. По совершенно непонятным причинам он застрелил супругов Страндберг прямо через брезент палатки. Потом он пытался покончить с собой и отстрелил себе полголовы, навсегда лишившись способности говорить. В начале восьмидесятых Гамлин умер в тюрьме, забитый насмерть другим заключенным. Его ноги и руки были переломаны. Никто в тюрьме не видел, что же произошло. Сотрудники учреждения так и не смогли ответить, каким образом злоумышленник попал в камеру Гамлина среди ночи.
Гунилла посмотрела на брата, сидящего в самом темном углу гостиной. За окнами светило солнце, однако он нашел темноту.
Она пошла в кухню, приготовила легкий обед, зная, что он это оценит. Селедка с картошкой, твердые хлебцы, темное пиво и рюмочка водки прямо из холодильника. Рядом — кофе, кусочек торта и еще один обязательный атрибут, когда он впадал в депрессию, как сегодня: газета, за которой он мог спрятаться, делая вид, будто читает, чтобы избежать необходимости общаться с сестрой. Она терпеливо и осторожно намазала хрустящий хлебец маслом так, чтобы он не растрескался. Эрик всегда любил, чтобы масло покрывало весь бутерброд, каждый уголочек. Затем она поставила тарелку с селедкой, хлебец, бокал пива и рюмочку с ледяной водкой на поднос, отнесла в гостиную и оставила на столе возле кресла, в котором сидел Эрик. Гунилла похлопала брата по щеке. Он что-то пробурчал себе под нос.
Зазвонил телефон. Андерс дал ей четкий и краткий отчет о встрече между Зивковичем, Рюдбеком и Сванте Карльгреном. Изложил свою теорию шантажа — а также рассказал, как позвонил Леффе Рюдбеку и засветил Гектора и Арона, сообщив, где их найти.
— Подождем и посмотрим, прав ли я, — сказал он и положил трубку.
Она передала новость брату. Он не ответил — сидел, жуя свой бутерброд. Гунилла встала у окна. Снаружи колыхалась на ветру зелень.
— Пора готовиться, — сказала она, не спуская глаз со своего сада. — Знаешь, Эрик, я буду очень скучать по своим цветам. Мне будет не хватать пионов, роз… всего моего сада.
Он взял правой рукой запотевшую рюмочку.
— Запри медсестру, — хрипло проговорил он и выпил залпом.
Гунилла все еще окидывала взглядом розовые кусты, растущие вдоль деревянного забора.
— Что ты имеешь в виду?
Эрик поставил рюмку на стол и ответил сиплым голосом:
— Позаботься о том, чтобы она ничего не придумала. Ее надо держать в узде, пока мы не подготовимся и не будем готовы отправляться…
Гунилла прислушалась к его словам. Продолжая обдумывать их, она пересекла гостиную и вышла на веранду.
Солнечный свет ослепил ее, когда она шагнула наружу.
Ларс побрился, причесался, оделся как подобает — в повседневную одежду, но чистую и выглаженную.
Микрофон, который он забрал из гостиной Софии, лежал в запечатанном полиэтиленовом пакетике. Осторожно убрав его в карман, Ларс пошел в ванную и зарядился идеальной комбинацией, которая состояла из большой дозы морфина в задний проход, коктейля из бензодиазепинов в желудок и «Люрики», плывущей по нервным волокнам. Глядя на себя в зеркало, он счел себя красивым, спокойным и крутым. Желтые взрослые угри были выдавлены и припудрены. Наклонившись поближе к зеркалу, Ларс разглядел толстый налет на передних зубах. Открыл шкафчик, выдавил пасту на щетку и начал чистить зубы, в то время как коктейль распространялся по организму. Щетка мягко гладила зубы, дарила наслаждение — все было сплошным наслаждением. Тяжелые чувства и проблемы находились где-то на другом конце вселенной. Прополоскав рот теплой водой, Ларс решил, что выглядит безупречно. Баночка с «Гиберналом» стояла у него перед глазами в шкафчике. Он взял ее в руки, потряс. Получился звук, как от маракасов. Он потряс еще — наверное, так звучат маракасы на Кубе? Он поставил ее на место.
Ларс соскользнул с лестницы, пролетел на машине до Брахегатан и, мягко ступая, прошел сквозь полицейский участок, поднялся по лестнице и вошел в контору.
Он кивнул собравшимся, постарался уловить их настроение, заметил Хассе и Андерса, сидящих в ожидании на стульях. Эрик, примостившийся в уголке за своим столом, выглядел усталым: закрыв глаза, он массировал двумя пальцами переносицу, словно пытаясь унять головную боль. Хассе и Андерс… Ларс снова посмотрел на них. Они тоже выглядели усталыми, хотя и по-другому. Хассе сидел, повесив голову, с остановившимся взглядом и ничего не выражающим лицом. Андерс сложил руки на груди, вытянул ноги и смотрел в одну точку.
Ларс присел на стул. Сиденье показалось ему таким мягким. Эва Кастро-Невес подошла к нему с чашкой кофе в руках.
— Не знаю, нужно ли тебе молоко.
Он взглянул на нее с недоумением. Она же не хотела застревать на этой ситуации, просто протянула ему чашку:
— Вот.
Он взял, не поблагодарив.
— Пожалуйста, — тихо произнесла она.
— Спасибо, — прошептал он.
Эва уселась на стул рядом с ним.
— Как у тебя дела? — спросила она.
Ларс посмотрел на нее. Она изменилась? Стала веселее? Почему она вдруг уселась рядом с ним?
— Все идет потихоньку. Медленно, но верно… Такое ощущение, что дело сдвинулось.
Женщина кивнула:
— Мне тоже так кажется.
Ларс не сводил с нее глаз. Она заерзала.
— Я передумал, пойду налью себе молока, — проговорил он, поднялся и вышел в кухню.
Открывая холодильник, Ларс достал из кармана маленький полиэтиленовый пакетик, засунул микрофон между большим и указательным пальцами той руки, которой держал чашку, подлил молока и снова вернулся в кабинет. Оглядел комнату: Эрик нашел газету и рассеянно перелистывал ее, Эва смотрела прямо перед собой, Андерс и Ханс сидели в тех же позах, с задумчивым видом.
Ларс подошел к доске на колесиках — сделал вид, что читает какой-то документ, прикрепленный на ней, одновременно незаметно вставил микрофон в мягкое покрытие доски. Затем повернулся, прошел наугад по помещению, разглядывая какие-то предметы, то и дело отхлебывая кофе из чашки, словно хотел размять ноги, пока не началось совещание.
Внизу на Брахегатан, через пару домов от конторы, Ларс припарковал взятую напрокат машину — «Рено». В багажнике, прикрытый одеялом, стоял аппарат для прослушивания.
Открылась дверь, в контору быстрым шагом вошла Гунилла, извинившись за опоздание. Эва Кастро-Невес поднялась, взяла сумочку и приблизилась к начальнице. Со своего места Ларс наблюдал, как они о чем-то перешептывались у дверей, видел улыбки, даже слышал их смех. Он очень удивился, когда Эва обняла Гуниллу и поцеловала в обе щеки. Затем она подошла к Эрику, похлопала его по щеке. Эрик хрипло проговорил «bon voyage», и Эва вышла из конторы.
Гунилла снова сделала серьезное лицо.
— Я хочу разделить вас на две группы. Первая группа — Андерс и Ханс, вторая — Ларс и Эрик.
Начальница заглянула в бумагу:
— Эрик и Ларс отправляются навестить Карлоса Фуэнтеса — можете ехать прямо сейчас. Андерс, вы с Хассе останетесь.
Эрик со стоном поднялся и пошел к двери, Ларс последовал за ним, не понимая до конца, что происходит.
Когда Ларс и Эрик вышли из комнаты, Гунилла повернулась к доске и написала:
«Альберт Бринкман» и «Ларс Винге».
— Два вопроса, которые мы должны обсудить.
Последний школьный день. Солнце, березы, полное затишье, горячий асфальт.
Около тридцати человек собрались ранним утром в парке у воды. Они пили вино. Все захмелели, кого-то вырвало, кто-то разрыдался.
Затем они стайкой пошли к школе. Он шел за руку с Анной. Прежде чем войти в актовый зал, они разделились. Теперь ему очень хотелось повернуться и найти ее глазами в толпе, однако он сдержался. Вместо этого он тихо уселся на скамью, слушая школьный гимн и плохую игру на флейте. Директор произнес речь. Он сказал, что наркотики, расизм и моббинг — это плохо, и на этом все закончилось.
Альберт и его друг Людвиг вышли на школьный двор. Кирпично-красное здание школы с двумя флигелями казалось особенно красивым в последний день учебного года. Альберт увидел Анну чуть в стороне, в компании подружек, улыбнулся ей — она улыбнулась в ответ.
В кармане у него запищало, когда они с Людвигом отпирали свои велосипеды. Достав телефон, он прочел сообщение. «Сегодня вечером мы будем вместе. ххх».
Альберт оглянулся, но Анна уже скрылась из виду. Он засунул телефон обратно в карман, но не мог сдержать улыбку. До чего же прекрасна жизнь!
Альберт и Людвиг ехали на велосипедах вниз по склону. Ветер развевал волосы, лето повсюду уже вступило в свои права. Затем дорога пошла в гору, пришлось приналечь. Людвиг развернулся по широкой дуге, сворачивая на свою улицу, крикнул что-то, чего Альберт не понял, — а потом добавил, что Густав угощает едой, но не спиртным.
Альберт помахал ему и поехал дальше. Снова взобрался на холм, а потом свернул на узкую дорожку, чтобы срезать путь домой. Услышав позади звук машины, он прижался к правому краю, чтобы дать ей проехать, но машина продолжала следовать за ним с небольшой скоростью. Альберт кинул взгляд через плечо. «Вольво». За рулем Хассе.
Разные мысли пронеслись у него в голове. О том, что он пропустит самый прекрасный вечер в своей жизни… о том, что случилось с ним в последний раз, когда он встретился с этим человеком… о том, что надо бежать…
Именно это он и сделал — пустился наутек. На середине дороги он резко свернул и, изо всех сил крутя педали, понеся вниз по склону. Велосипед набирал скорость, в ушах загудело от потока воздуха — этот гул смешался со звуками «Вольво», набиравшим скорость где-то там, позади него.
Пытаясь просчитать наилучший путь к отступлению, Альберт понял, что велосипед ему не поможет. Посередине холма он резко повернул руль и влетел в чей-то сад. Пролетев на велосипеде как можно дальше по газону, соскочил на ходу и побежал. Обернувшись на бегу, увидел, как машина задним ходом взбирается обратно на склон. Воспользовавшись этим шансом, Альберт пустился вниз, стараясь как можно дальше удалиться от машины. «Вольво» перестал пятиться и понесся вниз с холма на полной скорости.
Теперь у Альберта было небольшое преимущество. Он побежал вперед, потом свернул вправо, пытаясь обмануть машину. Та резко остановилась, открылась дверца. Бросив взгляд через плечо, Альберт увидел незнакомого мужчину, который кинулся за ним. Незнакомец бежал очень быстро. Юноша бежал изо всех сил, на пределе возможностей. Снова послышался звук «Вольво» — машина двигалась параллельно, снизу и сбоку. Она ехала быстро, на четвертой передаче.
— Стой! Полиция! — крикнул мужчина, бегущий за ним. Его быстрые шаги приближались.
Альберт с разбега перепрыгнул через забор и попал в очередной сад. Травяной ковер спускался под уклон. Он понесся вниз, наращивая скорость, пробежал мимо двух детишек, качавшихся на качелях, — мальчика и девочки лет пяти. Они весело помахали ему вслед. Он резко развернулся. Побежал назад туда, откуда прибежал, и взял вправо, выскочил на другую улицу, пересек еще один сад, снова на дорогу, резкий поворот влево и понесся вдоль луга. Он продолжал бежать, хотя легкие, ноги и сердце посылали тревожные сигналы о недостатке кислорода. Увидев в каком-то саду густые заросли, Альберт устремился туда. Молочная кислота переполняла мышцы. Опершись одной рукой, он перелетел через забор и упал в заросшую беседку. Там юноша лежал неподвижно, изо всех сил стараясь сдержать шумное дыхание.
Кровь стучала в ушах, надрывное дыхание заглушало все звуки. Альберт закрыл глаза, уткнулся лицом в землю. Постарался привести в порядок дыхание и мысли. Мимо проехала машина. Он осторожно выглянул из беседки. Это был «Чероки», за рулем мамаша-блондинка с усталым лицом, на заднем сиденье — плачущий ребенок. Альберту удалось нормализовать дыхание. Он все время прислушивался к шагам — шагам того, другого. Должно быть, он все же оторвался от погони. Альберт уже собирался подняться, когда откуда-то слева приблизилась машина. Он медленно приподнял голову — мимо него по улице проехал «Вольво». Хассе за рулем… затем бегущие шаги по дороге.
— Он где-то здесь, — крикнул второй.
«Вольво» рванул с места и исчез из виду. Альберт снова опустил лицо. Что он себе думал? Что ему удастся убежать от них?
Шаги по асфальту звучали совсем близко. Они звучали как-то нерешительно: то шли, то бежали, то останавливались и замирали…
Юноша, вслушиваясь в каждый звук, снова услышал шаги — совсем тихие, когда мужчина бродит туда-сюда по асфальту в ботинках на резиновой подошве.
— Альберт!
Спокойный, негромкий голос совсем рядом. Альберт замер, стараясь не дышать.
— Альберт, ты где-то здесь… Выходи. У твоей мамы неприятности… Мы приехали, чтобы отвезти тебя к ней. Не волнуйся. Выходи. Твоя мама хочет видеть тебя. Ты нужен ей.
Юноша лежал, уткнувшись лицом в землю. Шаги стали удаляться. «Вольво» вернулся, остановился.
— Альберт! — крикнул мужчина.
— Пошли, Андерс… — раздался голос Хассе.
— Он не успел перебежать через луг до того, как я добрался сюда — это просто физически невозможно. Он где-то здесь.
— Залезай!
Голос Хассе звучал нетерпеливо.
Захлопнулась дверь, машина уехала. Альберт лежал неподвижно — они могли вернуться. Он рассуждал, остаться ли ему на месте или встать и поискать другое убежище. Куда они уехали? Просто отъехали в сторонку, чтобы взять его, когда он вылезет наружу? Или они уехали совсем, отчаявшись поймать его?
Альберт решил лежать неподвижно. Прошла целая вечность. Машины не было слышно. Он поднял глаза, оглядев то, что можно было разглядеть из его положения, выудил из кармана мобильный телефон, нажал на решетку, чтобы отключить звук. Дрожащими руками набрал эсэмэску Софии: «За мной гонится полиция я спрятался один из них тот же что в прошлый раз».
Отослав сообщение, Альберт почувствовал, как ему хочется заплакать. Во время погони он не чувствовал страха, и даже тогда, когда лежал в своем укрытии, им двигал лишь инстинкт самосохранения. Но сейчас на него разом навалились страх и чувство одиночества.
Снова машина. Он прислушался, стараясь понять по шуму двигателя, «Вольво» ли это, но не мог определить. Машина приблизилась. Альберт посмотрел на свой телефон — никаких новых сообщений.
Эрик предложил съесть по хот-догу, прежде чем ехать к Карлосу. Они остановились на улице Вальхаллавеген у Восточного вокзала. Эрик и Ларс вместе. Такого никогда раньше не случалось — чтобы они вот так, запросто, сидели рядом и ели сосиски.
Эрик задал Ларсу множество вопросов. Они касались того, нравится ли ему работать у них и как, на его взгляд, продвигается следствие. Затем последовали закамуфлированные вопросы, осторожные попытки узнать, что известно Ларсу об их действиях. Ларс прекрасно понимал, к чему клонит Эрик. За это он ненавидел его — его и всех остальных. За такое отношение к нему. Поскольку он не знал ничего конкретного, ему не составило труда дать убедительные ответы. Но Эрик не удовлетворился ими. Ему явно хотелось более четких ответов, которые помогли бы ему затянуть петлю на шее у Ларса.
Когда Эрик пошел и сел на переднее сиденье машины, Ларс выкинул в урну недоеденный хот-дог. Сел за руль, свернул налево на улицу Уденгатан. Эрик закрыл глаза, снова массируя переносицу. Он издал тяжелый вздох, прищурился на солнечный свет за окнами машины.
— Как там медсестра? Как ты думаешь, она что-нибудь знает?
— Нет, — ответил Ларс.
— Почему нет?
— Потому что ничто на это не указывает. Я прослушивал ее черт знает сколько времени… Ни единого намека.
— Она знает, что мы ее прослушиваем?
Ларс обернулся к Эрику:
— Откуда бы она это узнала?
— Не знаю. Просто мы ничего от нее не получаем.
— Может, ей просто нечего нам дать?
Эрик пожал плечами.
Они припарковались под знаком «стоянка запрещена» возле дома Карлоса на Карлбергсвеген.
Прежде чем открыть дверцу машины, Эрик повернулся к Ларсу и некоторое время изучал его. Разглядывание и молчание затянулись.
— Что такое? — пробормотал Ларс.
Эрика, похоже, нисколько не смущала ситуация. Напротив — он, кажется, находил в ней какое-то удовольствие.
— Ты, Ларс, пугало огородное — ты в курсе?
Винге не ответил. Он сидел на лекарствах долгосрочного действия. Они придавали ему уверенности в себе. Он тоже посмотрел Эрику в глаза решительным взглядом. Но Эрик лишь фыркнул:
— Ну что, в гляделки будем играть?
Ларс отвел глаза.
Эрик попытался откашляться. Звук получился нехороший. Кашель долго не отпускал, ему не хватало воздуха.
— Гунилла сказала, что ты хотел расширить свой кругозор, выполнять другие задания. Сейчас нам предстоит одно из таких заданий. Ты готов?
Ларс кивнул.
— Ты уверен?
— Да.
— Хорошо. Тогда смотри, учись и помалкивай. Последнее — самое важное.
Он вышел из машины. Винге посидел несколько секунд, глубоко вздохнул и последовал за ним.
Лифт не работал. Карлос жил на четвертом этаже. Они начали подниматься по лестнице.
Эрик начал пыхтеть и задыхаться. На третьем этаже он остановился, ухватился за перила, тяжело дыша. Лицо его побагровело. Он раздраженно сделал знак Ларсу идти дальше.
Надев наушники, Эрик прослушивал запись на диктофоне, который дали Карлосу Хассе и Андерс при последней встрече.
— Здесь же ничего нет! Только шумы и всякая ерунда. — Он поднял глаза на Карлоса. — Почему?
Тот облизал губы.
— Откуда я знаю? Я носил его при себе, но Гектор не разговаривал со мной.
Ларс сидел на кухонном стуле и следил за происходящим.
— Он плохо кончит, и ты с ним. Я даю тебе шанс, Карлос. Возможность выйти из всей этой истории свободным человеком. Но тогда и ты должен помочь нам. Ты понял?
Голос Эрика звучал пренебрежительно, словно он разговаривал с ребенком. Ларс разглядывал синяки на лице у Фуэнтеса.
— Тебе досталось? — спросил он.
Карлос вопросительно посмотрел на Винге.
— Заткнись, Ларс, — буркнул Эрик. Он снова протянул Карлосу микрофон. — Всегда носи его при себе. Мы вернемся через пару дней — чтобы к тому времени он был заполнен информацией. Прошу.
Карлос посмотрел на микрофон, который протягивал ему Эрик, потом опустил глаза в пол, словно искал альтернативу.
— Бери, — произнес Эрик.
Карлос покачал головой, у Эрика лопнуло терпение.
— Бери, я тебе сказал! — прорычал Эрик, но голос не повиновался ему.
Ларс поднялся:
— Мы закончили?
Эрик обернулся к нему:
— Разве я не велел тебе заткнуться?
Ларс улыбнулся издевательской улыбкой:
— Сам заткнись. Ни черта у тебя не выходит. Ты считаешь, что это тебе что-то даст?
Эрик с изумлением посмотрел на Ларса. Давление подпрыгнуло, лицо покраснело еще больше.
— Ах ты проклятый маленький… — начал было он и собирался продолжить, но потерял равновесие. Прошептал что-то неразборчивое глухим голосом.
Ларс и Карлос с удивлением воззрились на него. Эрик пытался что-то сказать. Он прищурился, словно свет вдруг начал резать ему глаза. Потом провел рукой по лбу, заморгал, пошатнулся и схватился рукой за спинку стула.
— Я плохо вижу… — пробормотал он.
— Что?
Левая рука Эрика начал дрожать, он с удивлением посмотрел на нее, перевел взгляд на Ларса, потом на Карлоса. Издал какой-то нечленораздельный гортанный звук, и тут его вырвало. Одна нога подогнулась. Он упал влево, потянув за собой стул, сильно ударился об пол и остался лежать в собственной блевотине, моргая глазами.
Карлос в полном изумлении наблюдал за происходящим. Ларс тоже смотрел на Эрика. Осторожно наклонился к нему:
— Эрик, как ты?
Ответа не последовало.
— Надо вызвать «Скорую», — проговорил Карлос.
Ларс остановил его движением руки.
— Эрик! — окликнул он.
Лежа на полу, мужчина ловил ртом воздух. Карлос схватил телефон, висевший на стене в кухне, намереваясь набрать номер службы спасения. Ларс вытащил пистолет, небрежно направил его на Фуэнтеса:
— Ну-ка, положи трубку.
Карлос уставился на дуло пистолета, повесил трубку на место, попятился и воскликнул:
— Он не может умереть на полу у меня в квартире!
— Очень даже может.
Не выпуская из рук пистолета, Ларс присел на корточки и зачарованно посмотрел на Эрика. Помахал рукой у него перед лицом.
— Эй!
Эрик сделал движение глазами, посмотрел на Ларса. Тот уловил в его глазах мольбу. Мышцы устали от неудобной позы. Ларс выпрямился и повернулся к Карлосу:
— Те полицейские, которые приходили к тебе в прошлый раз?..
Карлос вопросительно смотрел на Ларса.
— Сюда приходили раньше другие полицейские — те, которые дали тебе микрофон. Рассказывай!
— Позавчера вечером ко мне пришли двое мужчин, один большой, а второй… обычный. Они задавали вопросы… Угрожали мне.
— Почему?
Карлос покосился на пистолет, висевший в руках у Ларса:
— Не знаю… Убери пистолет.
Ларс посмотрел на оружие, но убирать его не стал.
— Я ведь в тебя не целюсь, не так ли?
Карлос прикрыл глаза левой рукой.
— О чем они спрашивали?
— О Гекторе.
— Что именно они спрашивали о Гекторе?
Карлос убрал ладонь, посмотрел на Ларса:
— Спрашивали, видел ли я его в ресторане в тот вечер.
— В какой вечер?
Фуэнтес указал на свое разбитое лицо.
— А ты его видел?
Карлос замотал головой.
— Как они тебе угрожали?
— Не знаю.
— Как можно этого не знать?
— Они били меня.
— А еще?
Этот вопрос, кажется, совсем сбил Карлоса с толку. Ларс пояснил:
— Они называли кого-нибудь еще?
— Кого?
— Женщину.
— Какую женщину?
— Софию.
Карлос подумал, кивнул:
— Да, они спрашивали, видел ли я ее в тот вечер.
— А ты ее видел?
Мужчина покачал головой.
— И что ты ответил?
Карлос посмотрел на Ларса таким взглядом, словно усомнился в его умственных способностях.
— Что я ее не видел.
— Что произошло в ресторане?
Карлос отвел глаза:
— Не знаю.
Он произнес эти слова таким тоном, словно устал без конца повторять их.
— Я хочу, чтобы ты сообщил мне, если к тебе снова придут.
— Зачем?
Ларс лениво ткнул в его сторону пистолетом.
— Потому что я так сказал.
Фуэнтес задумался:
— А что мне за это будет?
Ларс оглядел следы побоев на лице Карлоса.
— Ничего. Возможно, ты избежишь еще одной взбучки.
Карлос снова замотал головой.
— Так чего же ты хочешь, Карлос?
— Защиты, если я попаду в трудную ситуацию.
— О’кей, договорились. В наш договор входит и еще одно условие: никто не узнает, что мы не сразу позвонили в «Скорую».
Ларс махнул пистолетом, показывая Карлосу, чтобы тот вышел из кухни.
Подставив себе стул, он сел, разглядывая напряженное тело Эрика Страндберга. Старый пень умирал медленно. Ларс встретился с ним взглядом, чтобы убедиться: он, Ларс Винге, — последнее, что видел в своей жизни Эрик Страндберг. Эрик умер после долгой и мучительной агонии. Ларс не пропустил ни одной секунды этого действа. Труп выглядел странно, лицо было вывернуто в сторону. Эрик лежал мертвый в собственной блевотине. Ларс испытывал чувство удовлетворения.
Альберт неподвижно лежал ничком, ощущая запахи травы и земли.
Он получил сообщение от Софии: «Оставайся на месте, не выходи из укрытия».
До него доносились шаги на дороге; он видел второго мужчину, которого звали Андерс. Где находился Хассе, он понятия не имел.
Альберт решил бежать — знал, что у него есть шанс выиграть время.
Всего в нескольких метрах от него в траве раздалось шуршание. Сердце отчаянно забилось. Мужчина — неважно, который из двух, — стоял совсем рядом. У Альберта не было выбора. Он вскочил и кинулся прочь. Не пробежав и десяти метров, он наткнулся на вытянутую руку, получил удар по горлу и почувствовал, что его тянут вниз. Крепкие руки прижали его к земле, тяжелое колено, упирающееся в грудь, выдавливало из него весь воздух. Альберт видел перекошенное лицо Хассе: толстяк ругался так, что слюна брызгала изо рта. Схватив юношу за горло мертвой хваткой, он стал бить его кулаком в лицо, нанося тяжелые удары под глаз, по носу, по рту. Потом перестал бить, но еще сильнее сдавил горло. Воздух кончился. Альберт чувствовал, как кончается кислород в мозгу, как жизнь утекает из его тела… Глаза сами собой закрылись…
Как раз в ту секунду, когда он начал терять сознание, Хассе разжал руки. Альберт повернулся на бок, его тошнило, он изо всех сил старался восстановить дыхание.
Хассе рывком поднял его с земли, сжал его руку.
— Я взял его! — крикнул он.
В ту же секунду Альберту удалось вывернуться. Он снова кинулся бежать. Ноги несли его вперед, хотя он не чувствовал их. Во рту ощущался вкус крови, все тело болело. Он выскочил на дорогу, слыша, как за его спиной рванула с места машина. Ему удалось свернуть в чей-то сад. Каждый шаг давался ему тяжело, он едва стоял на ногах. Краем глаза Альберт все время видел большую фигуру Хассе, бегущего параллельно с ним. Когда он понял, что полицейский догоняет его, юноша перепрыгнул через забор, чтобы выбежать на дорогу в надежде кого-нибудь встретить или остановить машину… попросить о помощи.
Он выбежал на асфальт, изо всех сил пытаясь увеличить скорость. «Вольво» приблизился слева и несся на полной скорости, даже не притормозив. Удар оказался страшным. Машина ударила его на уровне колен, Альберта подбросило в воздух, перевернуло над крышей машины, и он упал спиной об асфальт, ударившись головой с такой силой, что треснула затылочная кость. Альберт потерял сознание.
София позвонила, вся в растрепанных чувствах, говорила бессвязно. Йенс не сразу понял, что она хочет сказать. Поняв, кинулся к машине.
Ее сын лежал в кустах в саду, на него охотились полицейские. Она просила сказать им, чтобы они не смели его трогать — это она повторила ему несколько раз. Йенс пытался успокоить ее как умел.
Он был уже почти у цели, когда его обогнала «Скорая», мчавшаяся на полной скорости. Йенс последовал за ней. «Скорая» остановилась в нескольких кварталах от него, где прямо посреди дороги лежало окровавленное тело мальчика.
София откусила еще кусок от ногтя на мизинце. Все ногти уже потеряли привычный вид — короткие, обкусанные.
Она стояла в пустой палате у себя на работе. Бессмысленно бродила туда-сюда с тех пор, как получила эсэмэску от Альберта. Ей оставалось только ждать.
В ее сознании промелькнул образ — Альберт играет в саду с Райнером. Образ тут же рассеялся. Она сама не понимала, почему подумала о собаке. Это был желтый лабрадор, и Альберт обожал его. Они завели собаку, когда сыну было два года — возможно, вместо братика или сестренки. С шести лет Альберт каждый день гонялся за Райнером по саду в любое время года. К девяти годам он изучил повадки и образ мыслей пса и каждый раз ловил его. София стояла в окне и наблюдала за их единоборством — Альберт сосредоточен, Райнер рад.
Когда Райнер умер, Альберту было двенадцать. Он рыдал до тех пор, пока слезы не кончились.
Звонок телефона прервал ее воспоминания.
— Да?
София слышала, что говорил Йенс, — его четкие объяснения. Ноги у нее подкосились от страха и отчаяния, она схватилась за подоконник, словно это была последняя соломинка, удерживающая ее от падения в самую черную из всех черных дыр. Затем в глазах почернело. Задним числом она помнила, как бежала по длинному коридору, вниз по лестнице вместо лифта, бегом по переходам между корпусами, миновала центральный вход и кинулась в отделение реанимации.
Она прибежала туда как раз в тот момент, когда к приемному покою подъехала «Скорая». София подскочила, оттолкнула медсестер, открывавших задние двери.
Она увидела Альберта с окровавленным лицом, лежащего на носилках. Его голова был зафиксирована широкой лентой, затылок охватывал пластмассовый воротник. Нарядная одежда, в которой он ходил в школу на выпускной, была изорвана и окровавлена. София уже почти залезла к нему в машину, когда медсестра схватила ее за одежду и вытащила обратно.
Запах выхлопных газов в гараже ощущался отчетливее, когда на улице стало жарко. Окно в машине было открыто.
Гунилла сидела и ждала в своем «Пежо» в гараже на Хёторгет. Видела в зеркале заднего вида, как подъехала и встала позади нее «Хонда» Андерса. Тот открыл дверцу и тяжело плюхнулся на пассажирское сиденье рядом с ней.
— Все пошло наперекосяк, — тихо произнес он.
— Он выживет?
Андерс почесал затылок:
— Не знаю. Удар был сильный, он упал на спину.
— Вас кто-нибудь видел?
— Нет.
— Ты уверен?
— Да.
Гунилла сидела неподвижно.
— А машина? — спросила она наконец.
— Мы ее отмыли, имитировав столкновение с другой машиной. Она припаркована в надежном месте.
Начальница опустила лицо в ладони. Молчание стало действовать Андерсу на нервы.
— Я взял у парня его мобильник. Он успел послать эсэмэс-ку Софии. Она знает, что это мы.
Гунилла молчала.
— Что нам делать? — спросил Андерс.
Она вздохнула.
— Не знаю… Пока не знаю.
Он посмотрел на нее — никогда раньше не видел ее в растерянности.
— Ты знаешь, что мы должны сделать.
Теперь она подняла глаза, но потом снова опустила лицо в ладони.
— Гунилла!
Она не ответила.
— Ты знаешь, что мы должны сделать?
— Оставьте мальчика в покое, — проговорила она.
Андерс уже вылезал из машины.
— Почему?
— Потому что я так сказала.
Он задумался.
— Хорошо. На некоторое время. Но если он очнется, его придется убрать, ты ведь понимаешь?
Гунилла смотрела прямо перед собой.
Андерс вышел из машины и захлопнул за собой дверь. Она слышала шуршание шин по отполированному бетону, когда машина выехала из гаража. Звуки растаяли, снова стало тихо. Гунилла пыталась собраться с мыслями, найти линию, направление движения… Телефонный звонок прервал ее размышления. Телефон лежал в отделении между сиденьями. Гунилла ответила. Это был Ларс Винге — он сказал, что Эрик умер. Она поняла, что он сказал, но все же переспросила:
— Какой Эрик?