16

— В ночь с субботы на воскресенье в травматологическое отделение обратился Карлос Фуэнтес.

Гунилла остановилась, обдумала услышанное, прежде чем снять с себя плащ.

— В ту же самую ночь?

Эва кивнула:

— Он заявил, что на него напала банда подростков.

Начальница повесила плащ на вешалку.

— Его допросили?

Кастро-Невес указала на стопку листов, лежавших перед ней на столе.

Гунилла прочла протокол допроса, проведенного патрульными в 1 час 48 минут в ту же ночь. Ничего интересного в протоколе не содержалось. Карлос прошел площадь Уденплан и двинулся дальше по Норртульсгатан, когда на него напали трое неизвестных подростков. Словесного портрета он дать не мог — подростки немедленно скрылись с места происшествия. Гунилла пробежала глазами заключение врача. У Карлоса оказались выбитыми два зуба в верхней челюсти, на лице обнаружены синяки и кровоподтеки. Она еще раз перечитала бумагу.

— Никаких повреждений на теле, — проговорила она.

Эва подняла глаза от компьютера:

— Что ты сказала?

— На него напали трое подростков, которые, похоже, били его исключительно по лицу. На теле, ногах и руках не осталось никаких отметин.

— А что в этом такого? — спросила Эва.

Начальница не поднимала взгляд от бумаги.

— Да нет, ничего, но…

Присев на стул, она еще раз прочла протокол допроса от начала до конца. Закончив, поднялась и подошла к доске, висевшей на стене, взяла фломастер и написала дату, когда мужчина с огнестрельным ранением был доставлен в больницу, над датой надписала «двое неизвестных в „Трастен“, ниже „Гектор?“ и „машина Софии?“». Затем добавила «мужчина с пулевым ранением» и «избит Карлос Фуэнтес». Эти записи образовали полумесяц над датой. Под датой она написала «неизвестный в машине Софии?» и «отмытая машина?».

Затем Гунилла отошла на шаг назад. У нее не было никаких доказательств того, что раненого доставили в больницу на машине Софии, как и доказательств того, что все эти события связаны между собой. С другой стороны, при всем уважении к случайным совпадениям, на них все-таки далеко не все можно списать.

— Эва! — окликнула она.

Эва Кастро-Невес подняла глаза.

— В тот же вечер избили Карлоса, а Андерс идентифицировал одного из двух мужчин, вошедших в ресторан «Трастен», как того, который теперь лежит раненый в больнице. По его словам, с уверенностью на семьдесят процентов… Коврик в багажнике машины маловат и недавно приклеен, к тому же Андерс унюхал запах моющих средств… Можем ли мы отбросить версию, что все это — случайные совпадения?

Эва внимательно оглядела записи на доске, но так и не ответила.

Гунилла снова повернулась к доске, некоторое время изучала ее и размышляла. Эва вернулась к своим занятиям. После долгого изучения Гунилла словно очнулась, обошла свой письменный стол, сняла с шеи цепочку с ключом и отперла им средний ящик стола. Достав оттуда черный блокнот для записей, она снова заперла ящик, надела цепочку на шею и вышла из комнаты.

Выйдя на Брахегатан, Гунилла свернула налево и пошла по Вальхаллавеген. Она брела по бульвару, пока не нашла свободную скамейку напротив входа в метро. Там она на некоторое время присела.

В шуме транспорта, среди других посторонних звуков, Гунилла закрыла глаза и отдалась своему внутреннему видению. Постепенно окружающие звуки исчезли, смолкло шуршание крон деревьев — все вокруг перестало существовать. Она пребывала в состоянии экстремального сосредоточения — ничто не проникало внутрь, ничто не вырывалось наружу. Сейчас Гунилла видела перед своим внутренним взором Софию Бринкман, выражение ее лица, движения ее рук, мелкие и неопределенные, слышала ее голос. Гунилла видела ее правую руку, закладывающую волосы за ухо, указательный палец, которым та проводила по брови, ладонь, неподвижно лежавшую на коленях, чуть откинутую назад голову. Далее она увидела три улыбки: вежливую, честную и вопросительную. Услышала три интонации Софии — естественную, с сомнением и безотчетно искреннюю. Она сопоставила эпизоды своего общения с Софией, интонации, слова и формулировки. Вспомнила выражение лица Софии в машине, когда сама она упомянула чувство вины за потерю родителей. Снова услышала, каким тоном ответила ей тогда София. Голос звучал тихо и искренне, но уклончиво. Вспомнила выражение лица Софии, когда рассказала ей, что проверила ее данные, и затем задала вопрос: «Как ты к этому относишься?» Тогда голос Софии звучал иначе — она лгала. Гунилла еще раз вслушалась в звуки ее голоса, сравнила с телефонным разговором, в котором София заверяла, что уехала домой из ресторана «Трастен» еще до исчезновения Гектора. Голос был тот же — та же интонация лжи.

Гунилла увидела перед своим внутренним взглядом простой сценарий: Гектор по каким-то причинам исчезает из ресторана, а София и Арон помогают ему… София лжет. Неужели она всегда лжет? Она и раньше всегда лгала?

Постепенно подступила реальность, звук ее собственного дыхания, шелест ветерка в кронах деревьев, шум транспорта и шаги прохожих… Гунилла Страндберг заморгала и открыла глаза.

Открыв черную записную книжку, лежавшую у нее на коленях, она записала все, к чему только что пришла, все свои размышления и ощущения, все догадки. Вся книжка была исписана такими неотчетливыми подсказками интуиции.

Женщина перечитала то, что только что записала, потом еще и еще раз. Картина начала проясняться. София Бринкман, судя по всему, поступает так, как считает нужным.

Поднявшись со скамейки, Гунилла вернулась обратно в офис, позвонила своему брату Эрику и сказала, что хочет обсудить с ним одну идею.

Альберт возвращался домой в приподнятом настроении, все еще ощущая во рту вкус ее жевательной резинки. Все произошло две недели назад, и теперь они вместе. Ее звали Анна Муберг, и она всегда ему нравилась.

С ним поравнялась машина — она медленно ехала вдоль пешеходной дорожки, с той же скоростью, с которой шел он сам. Альберт посмотрел на машину, на того, кто сидел за рулем, недоумевая, что тому может быть нужно, но окно со стороны водителя было закрыто. Некоторое время он продолжал идти, потом остановился.

Машина проехала чуть вперед и тоже остановилась. Альберт пересек дорогу позади машины, прибавил шагу. Стекло опустилось.

— Эй, парень!

Альберт обернулся, увидел за рулем рослого мужчину в светлой ветровке.

— Альберт Бринкман?

Юноша кивнул.

— Иди сюда, мне надо поговорить с тобой.

Альберт насторожился.

— Нет, мне надо домой.

Он слышал нервозность в своем голосе, пытался скрыть ее, стоя прямо и неподвижно, но тело не желало подчиняться. Незнакомец махнул ему рукой, приглашая подойти.

— Говорю тебе, иди сюда. Я из полиции.

Альберт неуверенной походкой направился к машине. Мужчина показал ему удостоверение:

— Меня зовут Хассе. Садись на заднее сиденье.

Юноша по-прежнему колебался.

— Садись назад, — глухо повторил мужчина.

Заднее сиденье было отделано велюровой тканью. Альберт ощутил запах еды — вероятно, кто-то недавно ел в машине гамбургер. Ханс Берглунд оглядел Альберта в зеркало:

— Плохи твои дела, парень!

Альберт промолчал. Послышался краткий и глухой синхронный звук, когда нажатием кнопки все двери в машине оказались заперты. Мужчина обернулся, взглянул в глаза Альберту:

— Не делай вид, что не понимаешь, о чем я говорю.

Мужчина был с круглым лицом, короткой стрижкой и двойным подбородком. В его водянистых глазах Альберту почудилась искорка безумия.

Удар последовал неожиданно. Хассе ударил его ладонью по лицу, и юноша стукнулся о боковое стекло машины. В первую секунду он даже не понял, что произошло, потом почувствовал боль.

— В чем дело? Вы ошиблись, я не тот, кто вам нужен, — пробормотал он. Слезы наворачивались на глаза, он трясся всем телом.

— Нет, Альберт, я никогда не ошибаюсь.

Хассе снова отвернулся от него и посмотрел прямо перед собой:

— Я только что разговаривал с одной девушкой — вернее, с девчушкой. Ей всего четырнадцать, и она говорит, что на вечеринке две недели назад ты ее изнасиловал… и знаешь что?

Альберт смотрел себе в колени, приложив ладонь к виску. Вся половина лица болела.

— И знаешь что? — проревел Берглунд.

Альберт заставил себя поднять на него глаза:

— Нет, не знаю.

— Я ей верю… Кроме того, есть еще трое парней, которые готовы дать свидетельские показания, и заключение врача. Четырнадцать лет — это означает, что она несовершеннолетняя. К таким делам общество относится очень серьезно.

Юноша перевел дух:

— Но я действительно не тот, за кого вы меня принимаете. Меня зовут Альберт Бринкман, я живу здесь, в Стоксунде, вон в том доме.

Хассе выпрямился на сиденье.

— Ты был на вечеринке в Экерё… — проговорил он и заглянул в блокнот, — «Кварнбаккен», четырнадцатого числа?

— Я не знаю, как называлось то место.

— Но ты был там на вечеринке?

Альберт не хотел, однако невольно кивнул:

— Но я не общался там ни с какой девушкой… Я встречаюсь с другой…

— Так ты донжуан, Альберт? — проговорил Хассе заговорщическим тоном. — Все мы немного донжуаны. Но когда дело выходит за некоторые пределы, появляюсь я и навожу порядок. Это, видишь ли, моя работа.

В машине становилось душно.

— Но я ни в чем не виноват, — прошептал Альберт.

Ханс облизал зубы, опустил козырек от солнца и посмотрел на свое отражение в зеркале.

— Сейчас мы поедем в центр, в Норрмальм. Там сейчас сидят свидетели, пусть они на тебя посмотрят. Если все обстоит так, как ты говоришь, мы тебя отпустим, идет?

Альберт попытался собраться с мыслями.

— Как ее зовут — ту девушку? — спросил юноша.

Хассе Берглунд снова поднял козырек, завел машину и поехал в сторону города. На вопрос Альберта он так и не ответил.

— София, тебя к телефону, это Альберт.

Она улыбнулась коллегам, отошла к письменному столу, села на стул и взяла трубку, лежавшую в ожидании.

— Да, мой дорогой.

На другом конце София услышала голос своего сына, который рыдал, как ребенок, не в силах объяснить, что случилось. Она выслушала, успокоила его, как могла, и пообещала, что немедленно приедет.

В полицейском участке ей пришлось ждать в пустом коридоре на одном из этажей большого здания. София сидела одна в полной тишине. Перед ней находилась приоткрытая дверь какого-то кабинета. Внутри было пусто — кабинетом явно не пользовались. В другом конце коридора послышались шаги. Появился рослый бородатый мужчина с пластиковой папкой под мышкой. Остановившись, он представился как Эрик и сел рядом с ней на скамейку. София ощутила запах застарелого пота, исходивший от его одежды.

— Ваш сын Альберт… он вам объяснил, что произошло? — Голос его звучал глухо и обыденно.

— Это недоразумение.

Эрик протер глаза, почесал лоб. Вид у него был усталый и изможденный.

— Сидя по всему, он изнасиловал малолетнюю девочку…

— Нет, он не мог такого совершить, — твердо сказало София. — А сейчас я желаю его видеть.

Эрик откашлялся.

— Скоро вы его увидите.

— Немедленно. Или мне позвонить своему адвокату?

— В этом нет необходимости.

Она не поняла:

— Что вы имеете в виду?

— То, что сказал, — в этом нет необходимости.

— В чем?

— В том, чтобы звонить адвокату.

— Тогда я хочу видеть своего сына.

Он оторвал одну руку, лежавшую на колене.

— Не торопитесь. Необязательно, чтобы прямо сейчас произошло либо то, либо другое. Сначала давайте немного побеседуем, хорошо?

София пристально смотрела на него, но борода скрывала выражение его лица.

— Возможно, дело обстоит именно так, как вы говорите, — что Альберт ничего такого не совершал. Просто, мне кажется, не надо все видеть либо белым, либо черным. Ваш сын побывал у нас… Мы полицейские, мы знаем свое дело.

Она изо всех сил пыталась понять, что он имеет в виду.

— Вот, прочтите… Возможно, это поможет вам лучше уяснить ситуацию…

Он протянул ей папку. София неуверенно взяла ее, открыла, перелистнула несколько страниц. Это были протоколы допроса свидетелей. Целых три штуки. Она прочла выдержки о действиях Альберта в тот вечер.

— Ужасно, когда такое происходит с молодым парнем. Возможно, все обстоит именно так, как вы утверждаете, но… сейчас он сидит здесь, и у нас есть вот эти показания. Дело серьезное.

Эрик поднялся со скамейки и потянулся, где-то внутри него хрустнул позвонок. Он посмотрел в обе стороны коридора — они по-прежнему были одни.

— Забирайте своего парня домой, — тихо проговорил он. — И никому не говорите ни слова, это только добавит неприятностей вам и вашему сыну.

Эрик повернулся и пошел прочь. София не сводила глаз с крупной фигуры, удалявшейся от нее. Среди полной беспомощности и растерянности в голове у нее постепенно проступал сценарий, построенный на угрозах, лжи и манипуляции. Ее размышления прервали шаги по коридору — она увидела Альберта, идущего ей навстречу, без сопровождения полицейских. София поднялась, и он устремился к ней, весь дрожа от страха и отчаяния.

У Эрика Страндберга выдался хороший день. Он стоял и наблюдал за Альбертом, сидящим в кабинете для допросов: смотрел, как парнишка вертится на стуле, пытаясь найти удобную позу. Подумать только, такой юный и зеленый, понятия не имеющий, что происходит вокруг него. Потрясающая картинка.

Эрик очень порадовался, когда обнаружил, каких широких взглядов на свои профессиональные обязанности придерживается Хассе Берглунд. У них оказалось много общего, в первую очередь простота и нелюбовь к изыскам, но не только это. Еще их объединяло чувство юмора — они смеялись над одними и теми же вещами, над одним и тем же идиотизмом, происходившим вокруг.

Накануне он изложил идею Берглунду, который тут же загорелся и развил ее далее.

— Поехали к неграм, — заявил Хассе.

Так они и сделали. Некоторое время бродили среди серых высотных домов, раскрашенных в яркие цвета.

— Кто, интересно, вбил себе в голову, что все это будет выглядеть веселее только потому, что они раскрасят бетон своими убогими красками?

— Понятия не имею, — пожал плечами Хассе.

Никто не усомнился бы, что эти два человека в куртках до талии и дешевых джинсах — полицейские в штатском. В этом особенно убеждали их черные ботинки, некая безвкусная помесь кроссовок с выходными туфлями.

— Раньше мне часто доводилось встречаться с этими парнями, когда я работал в Центральном округе, — сказал Хассе. — Отличная компания! Балуются наркотой, замешаны во всяких делишках, но зато открыты для всяких идей.

Они поднялись на лифте. На крашеной стене кто-то написал фломастером слово из трех букв, другие названия половых органов также были увековечены на стенках лифта — многие из них с грамматическими ошибками. Эрик и Ханс хмыкнули.

Дверной звонок был встроен в дверь — стандартное устройство во всех высотных домах по всей необъятной стране. Хассе дал много звонков в быстрой последовательности, требовательно и настойчиво. Эрик снова хмыкнул.

Дверь открыл прыщавый парень в футболке и черных тренировочных штанах с белыми полосками. Вид у него был запуганный — вероятно, это его типичное состояние. Когда он увидел Хассе, губы его расползлись в улыбке.

— А, Князь пожаловал! Большой брат — и без формы… Каким ветром тебя занесло в Халлунду?

Берглунд и Страндберг вошли в квартиру. Здесь пахло марихуаной. В комнате сидели еще двое парней и играли в приставку, подсоединенную к телевизору. В пепельницах валялись куски сигаретной бумаги и «убитые» косяки, шторы были опущены.

Парень по имени Иштван указал на коричневый диван. Эрик и Хассе предпочли стулья, внимательно обследовав сиденья, прежде чем усесться.

— Ну что, Иштван-ковбой, как делишки? — спросил Хассе, садясь.

— Да так, по-разному. — Иштван покрутил рукой из стороны в сторону, а затем рассмеялся неизвестно чему и начал задыхаться от смеха.

Его друзья, уткнувшиеся в телевизор, зафыркали, поддерживая его смех. Эрик заерзал на стуле.

— Нам нужна ваша помощь, по пять тысяч на брата.

Иштван ждал продолжения.

— Вы свидетели изнасилования. Пятнадцатилетний парнишка изнасиловал девчонку. Вы были на той вечеринке, наблюдали эту сцену с разных точек. Идет?

Иштван кивнул:

— Заметано.

Его дружки по-прежнему не отрывались от игры. Хассе попросил их выключить приставку.

— С какой стати? — спросил один из них.

Такого рода вопросы вызывали у Хассе Берглунда аллергию.

— Выключи, будь так любезен, — произнес он громко.

Парни нажали на паузу, из телевизора донесся веселый сигнал. Хассе заставил себя сосредоточиться на главном:

— Сейчас я расскажу вам всю историю, и вместе решим, какой сценарий самый выигрышный. Вы должны знать все это назубок. Деньги прямо сейчас. Если понадобится, я вас еще вызову — это входит в цену.

Все закивали.

Хассе трижды допросил парней по поводу вымышленной истории. Они получили деньги и услышали заверение Берглунда, что он лично поубивает их, если они проговорятся.

— Если кто-то когда-то меня прихлопнет, надеюсь, это будешь ты, Князь.

Хассе отвесил в воздухе несколько ударов в сторону Иштвана — тот сделал вид, что обороняется. Эрик засмеялся. Иштван спросил, не хотят ли они остаться и покурить с ними травку.

— От травы башка делается дурная, — буркнул Эрик.

Эти слова вызвали у парней новый приступ истерического смеха.

В машине по пути из Халлунды Эрик позвонил бывшему коллеге из полицейского округа Норрмальм и попросил разрешения использовать один из кабинетов для допросов.

— На два часа, не больше, — ответил тот. — И поднимайся по боковой лестнице, а не на лифте.

Все прошло отлично. Молокосос Альберт чуть не наложил в штаны от страха. Его мамаша побледнела, как простыня у нее в больнице. «Удивительная штука — страх, — думал Эрик, идя пешком по Васагатан. — Некоторые тут же тонут в дерьме».

Найдя закусочную, он зашел туда и заказал шаверму. Турок за прилавком рвался обсудить с ним результаты футбольных матчей. Эрик не отвечал. Поняв намек, продавец отрезал ему мясо в полном молчании. Эрик уселся на высокий барный стул за узкой стойкой у окна, выходящего на улицу, вздохнул и развернул газету, стащенную из комнаты персонала в полицейском округе Нормальм. Перелистнув несколько страниц, он увидел портрет знаменитости, имени которой не знал — та недавно поменяла свой пол. Эрика все чаще охватывало чувство, что он ни черта не понимает в мире, в котором живет.

— Альберт!

София стояла, опираясь о мойку, и смотрела на него. Сын сидел, уткнувшись носом в стол, упорно не поднимая глаз.

Не в силах сдержаться, она подошла к нему и с размаху залепила ему пощечину. Удар оказался таким тяжелым, что она сама испугалась и сделала шаг назад, но потом взяла себя в руки и снова подошла к сыну, раскрыв объятия.

Он поднялся, и они прижались друг к другу. София гладила его по волосам.

— Я ничего такого не делал, — хрипло проговорил он.

В его голосе звучали детские интонации, страх невинного.

— Я знаю, — прошептала она.

— Тогда как же все это получилось?

София задумалась над его вопросом. Кажется, она знает ответ, но не собирается давать его сыну.

— Недоразумение… Все позади, они просто ошиблись…

Она поймала себя на том, что снова повторяет эту фразу, подумала о микрофонах, которые улавливают ее слова и, по всей видимости, доносят до Гуниллы Страндберг.

— Но у них были свидетели! Как это возможно? Изнасилование… Что за…

— Тсс! — проговорила София. — Забудь об этом. Все ошибаются, даже полиция. — Она погладила его по голове.

— Он ударил меня, — тихо произнес Альберт.

София заморгала, словно что-то попало ей в глаз. Усилием воли заставила себя сохранять спокойствие, продолжая гладить сына.

— Что ты сказал?

— Полицейский в машине. Он ударил меня по лицу.

Внезапно все краски внешнего мира исчезли, осталась только одна внутри ее — крошечная пылающая точка. Точка горела все ярче, давила, жгла, рвалась наружу, разрастаясь в яркое огненное пламя — пламя гнева. Это был не тот гнев, который родился из ее тревоги, это было огненное проклятие, заполнявшее ее до последней клеточки, вытесняющее все остальное. Как ни странно, она сразу успокоилась и смогла сосредоточиться на главном.

— Давай никому не будем об этом рассказывать. Обещай мне, — прошептала она.

— Почему?

— Потому что я так говорю.

Альберт высвободился из объятий матери, с недоумением посмотрел на нее.

— Почему? — снова спросил он.

— Потому что это дело особого рода.

— В смысле?

Юноша ждал ответа, который так и не последовал. Его охватили тяжелые предчувствия. В самом мрачном расположении духа он повернулся и вышел из кухни.

Зазвонил телефон. На другом конце провода мама Ивонна задала обычный вопрос — «как дела?». София ответила, как и ожидалось: «У нас все в порядке».

— Вы приедете в воскресенье?

Ивонна задала этот вопрос тоном мученицы. София старалась держаться, как обычно.

— Да, около семи. Как всегда.

— Но ведь вы обычно приезжаете в половине восьмого. Нам в принципе все равно, но ужин…

София прервала мать:

— Мы приедем в семь или в половине восьмого.

Она попрощалась и положила трубку. И тут нервы сдали. София швырнула телефон об пол. Поскольку он не разбился, она швырнула его еще раз, а потом, стиснув зубы, принялась топтать ногами. Однако этот срыв не принес ей облегчения — она ощущала все ту же ярость и то же бессилие, что и прежде.

Альберт, стоявший в дверях гостиной, смотрел на мать. Глаза их встретились. София наклонилась и собрала с пола куски разломанного телефона.

Окна были открыты, Йенс убирал квартиру, водя мундштуком пылесоса по полу и коврам. Он искал покоя — порой такое чувство возникало у него, когда он наводил порядок в доме. Но сегодня это не помогало — к тому же везде и так было чисто, он только вчера пропылесосил. Ему нравился звук мелких предметов, всасываемых в шланг, — как они шуршали внутри и проваливались в мешок для сбора пыли. Тогда он испытывал своеобразное удовлетворение по поводу того, что его действия осмысленны. Но сегодня никаких таких звуков не было — только он и пылесос, бредущие по квартире, словно пожилая супружеская чета.

Ему показалось, что сквозь музыку из стереоустановки и гудение до него донесся какой-то звук. Йенс прислушался, но ничего не уловил и продолжил уборку. Снова звук. Отключив пылесос ногой, он прислушался — в холле звонил звонок.

София стояла в кухне. Четко и лаконично она рассказала, что произошло с ее сыном в полиции. Йенс только развел руками.

— Полицейские говорят, что есть свидетели и что девочке четырнадцать лет, — продолжала она.

Йенс видел, что ее давят тоска и страх. От них все ее лицо казалось старше и прозрачнее.

Кофейник на плите засвистел, приближаясь к своему крещендо. Однако Йенс ничего не слышал — мысли его были поглощены историей Софии. В конце концов женщина сама обратила его внимание на кофейник. Шипение достигло его сознания и прервало размышления. Он снял кофейник с конфорки.

— Это могло произойти на самом деле? — спросил он, доставая с полки две чашки.

София покачала головой с таким видом, словно его вопрос сам по себе являлся полным безумием.

— Ты уверена?

Глаза ее блеснули.

— Господи, ну конечно же, уверена!

Йенс продолжал внимательно смотреть на нее, не обращая внимания на ее возмущенный тон.

— Могло произойти нечто подобное?

София намеревалась прервать его.

— Нет, подожди, София. Мог произойти какой-нибудь мелкий, невинный, безопасный эпизод?

София хотела ответить «нет», но остановилась, ничего не произнеся, и сделала глубокий вздох.

— Не знаю… — проговорила она слабым голосом.

Йенс выждал, дав ей побыть наедине со своими мыслями.

— Пойдем, — сказал он и пошел с двумя чашками в руках к дивану в дальнем углу квартиры.

Он указал ей на диван, поставил чашки на журнальный столик и уселся в кресло напротив нее.

— Может быть, Альберт просто оказывал девушке знаки внимания — пытался флиртовать с ней?

— Не знаю, — снова ответила София.

— Что говорит сам Альберт?

Она подняла глаза, потом вновь их опустила:

— Что никакой девушки там не было. Он ни с кем не общался, практически ни с кем словом не перемолвился. Он пошел на ту вечеринку в надежде встретить там другую девушку.

— Какую?

— Анну, свою нынешнюю подружку.

— Она может дать ему алиби?

— Нет, в тот раз он так и не решился к ней подойти.

— Что он думает обо всем этом?

— То одно, то другое. Поначалу у него возникла идея, что кто-то из парней, с кем он поругался, решил ему таким образом насолить… Но он поверил в то, что я ему сказала.

— А что ты ему сказала?

— Что полиция ошиблась.

— И он поверил?

Ей не понравился вопрос, и она не стала отвечать. Повисла пауза; они молча пили кофе, думая каждый о своем. Мысли Йенса не вели никуда — ему нужна была помощь, чтобы разобраться.

— Стало быть, полиция следила за Гектором, когда он лежал в больнице?

— И что?

— И когда вы с Гектором подружились, полиция сразу же это обнаружила?

София кивнула, не понимая, к чему он ведет.

— Они вышли на тебя и попросили доносить на него?

Она молчала.

— А затем напихали тебе полный дом «жучков»?

Софии совсем не нравился его тон.

— И установили за тобой слежку?

Она смотрела на свои руки. Повернула кольцо, сдвинувшееся набок.

— А теперь твоему сыну угрожают обвинением в изнасиловании?

Она откинулась на стуле.

— Круто. Масштабная операция, — проговорил Йенс.

София внимательно посмотрела на него, пытаясь уловить в его тоне сарказм.

— А ты сама что думаешь? — спросил он.

— Возможно.

— Что именно?

— Масштабная операция.

— Похоже, они прилагают больше усилий, чтобы прижать тебя, чем Гектора. Почему они так поступают?

— Не знаю.

Йенса вдруг как подменили. Словно он больше не в силах был проявлять понимание. Словно у него не было на нее времени.

— Итак, тебе угрожает полиция, тебя прослушивают, ты завела роман с преступником и доносишь на него, потому что твой сын на крючке у полиции?

София запротестовала:

— Нет, вовсе нет.

Он бросил на нее усталый взгляд.

— Я не заводила с ним никакого романа, и я не уверена, что он преступник… и я пока на него не доносила.

— У тебя есть другие друзья, которых увозят субботними вечерами в лес на казнь?

— Перестань.

— Нет уж, София, сама перестань. Как ты думаешь, как все это называется? Невозможно создавать собственную реальность по своему вкусу. То, что с тобой происходит, не укладывается в привычные рамки. И ты доносила на Гектора, хотя ты сама так не считаешь. В тот момент, когда полиция начала задавать тебе вопросы, ты стала доносчицей. Что ты при этом говорила, а что нет — уверяю тебя, этот вопрос совершенно не будет волновать Гектора и его приспешников, когда они об этом узнают.

Йенс намеревался продолжать, но сдержался.

— Почему полиция так поступила? — спросил он.

— Не знаю…

— А что ты думаешь?

— Они пытаются меня контролировать — заставить меня делать то, что я не хочу… даже не знаю… — София обернулась к нему. — Я не пытаюсь создать собственную реальность. Просто не хочу никого осуждать заранее. Это как прогулка по минному полю — один неверный шаг и…

Она снова посмотрела на свои руки, стала разглядывать кольца на пальцах. Кольцо с бриллиантом, доставшееся ей от бабушки, обручальное кольцо, которое она так и не собралась снять. Она снова заговорила, тихо и медленно:

— Гектор, полиция… Я поступала так, как мне казалось правильным в тот момент. Мне не к кому было обратиться. Я не понимала, какая роль мне выпала во всем происходящем. Мне оставалось лишь следовать некоему внутреннему голосу, который все это время почти беспрерывно молчал. Бродить в полной тишине — звать на помощь, не получая ответа. Но сейчас речь идет о моем сыне, и все остальное уже не имеет значения.

Снова расслабившись, Йенс заговорил мрачно и хрипло:

— Кто еще из твоего окружения знает обо всем этом?

— Никто.

— Никто?

Она отрицательно покачала головой:

— Никто.

— Неужели ты ни с кем не общаешься? Неужели у тебя нет подруги, чтобы поплакаться ей в жилетку?

— Подруга есть…

— И она ничего обо всем этом не знает?

София снова покачала головой:

— Нет.

Йенс задумался.

— Отлично, — тихо проговорил он и снова поднял на нее глаза. — А почему?

Она посмотрела на него с удивлением.

— Почему ты никому не рассказала? Более чем естественно поделиться таким…

— Именно это я сейчас и делаю.

Звук самолета в небе над домом проник в открытое окно.

— А теперь тебе хотелось бы схватить Альберта в охапку и бежать? — продолжал он.

— Просто не знаю, что делать.

— А если бы ты могла выбирать?

— Я бы предпочла, чтобы все это исчезло.

— Понимаю. А как бы ты поступила, чтобы все это исчезло?

Она лишь пожала плечами, но не произнесла ни звука.

— София!

— Не знаю. Зачем ты задаешь мне эти дурацкие вопросы?

— У тебя есть хоть какая-нибудь идея? Ты ведь что-то думала по этому поводу?

Поначалу она не ответила, однако в глубине души понимала, что дело серьезное.

— Ни к чему толком не могу прийти. Верчу и так и сяк — и всегда кому-то будет плохо. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Я не сделала ничего плохого и никого не хочу приносить в жертву.

— Однако жертвовать придется, и совершенно ясно кем…

Глаза их встретились.

— Да… конечно.

— Тогда почему ты не пожертвуешь им? Сделай то, что просит полиция. Дай им побольше информации, помоги им засадить его за решетку — и все уйдет в прошлое. Вы с сыном сможете вернуться к привычной жизни.

София взглянула на него с сомнением:

— А ты сам поступил бы так?

— Нет. На этом история не закончилась бы — мне до конца своих дней пришлось бы скрываться, и от полиции, и от людей Гектора. Они не отстали бы от меня.

— Тогда что ж говорить, — равнодушно произнесла она, достала бумажку и протянула ее Йенсу. Он взял записку и прочел: «Будь осторожна».

— Где ты это нашла?

— В своем почтовом ящике.

— Когда?

— Позавчера утром.

— До того, как арестовали Альберта?

Она кивнула. Он разглядывал бумажку, словно силясь увидеть что-то между букв.

— Кто это написал?

— Я не знаю.

Йенс был совершенно сбит с толку. Положив записку на журнальный столик, он наклонился вперед, уперев локти в колени.

— Будь я на твоем месте, я бы собрал максимум информации о самой большой угрозе — таковой на сегодняшний день является полиция. А затем поговорил бы с ними начистоту.

— Каким образом?

Йенс пожал плечами:

— В данном случае хорошо было бы вывести их из равновесия, узнать что-то дополнительно…

— А потом?

Он поднялся с кресла, двинулся в сторону кухни.

— Потом — не знаю…

 

17

Карлос в новехоньком спортивном костюме сидел за столом и ел суп. Он мог питаться только жидкой пищей. Сидя в кресле и накрыв колени полотенцем, он ел перед телевизором, где шел фильм с участием Теренса Хилла и Бада Спенсера. Бад голыми руками сбивал с ног бандитов под преувеличенные звуковые эффекты. Томные интонации Теренса были полностью испорчены дубляжом. Карлос посмеивался, наблюдая сцены драк. Лицо у него по-прежнему болело.

Зазвонил звонок на входной двери.

Андерс и Хассе дружелюбно улыбнулись, когда Карлос открыл им дверь.

— Карлос Фуэнтес? — спросил Хассе.

Он кивнул. Хассе помахал в воздухе полицейским удостоверением.

— Я Клинг, а это Кланг. Можно войти?

— Полицейские со мной уже беседовали — они приезжали в больницу.

Хассе и Андерс протиснулись мимо Карлоса в квартиру и прошли в кухню. Он с удивлением смотрел на них.

— Что вам нужно?

Клинг и Кланг сидели на табуретках, Карлос стоял перед ними, опершись на мойку.

— И ты не помнишь, как выглядел хотя бы один из них?

Карлос покачал головой.

— Так сколько лет им было на вид?

Вопрос задал Андерс. Карлос задумался.

— Подростки.

— Тринадцать или девятнадцать? — уточнил Андерс.

— Ближе к девятнадцати. Скорее лет по семнадцать.

— Семнадцать? — переспросил Хассе.

Карлос кивнул.

— И они так тебя избили — семнадцатилетние сопляки?

Карлос снова кивнул.

— Надо же! — воскликнул Берглунд.

У Карлоса возникло ощущение, что тот подтрунивает над ним.

— Но что-то ты должен был разглядеть? Хоть одно лицо…

Фуэнтес снова покачал головой:

— Все произошло так быстро…

— Национальность? Они были шведы?

Карлос сделал вид, что думает.

— Кажется, иммигранты. На них были капюшоны. — Карлос почесал ноздрю.

— Вечно эти иммигранты, — буркнул Хассе.

Аск с важным видом листал свой блокнот.

— Так, значит, ты возвращался домой с работы?

— Да.

— Где ты работаешь?

— У меня свой ресторан — «Трастен».

— И в твоем ресторане все в тот вечер было спокойно? Никаких драк? Ничего не произошло?

Карлос снова покачал головой и коснулся пальцами ноздри — быстрым, едва заметным движением.

— Нет. Ресторан закрылся в одиннадцать, я пришел туда, чтобы запереть дверь. Тихий субботний вечер.

— Ясное дело, Карлос, — улыбнулся Андерс.

Тот попытался улыбнуться в ответ.

— Откуда ты родом, Карлос? — спросил Хассе.

— Из Испании. Я из Малаги.

— А разве короля зовут не Карлос?

Фуэнтес пытался уследить за его вопросами.

— Нет, его зовут Хуан Карлос…

— Так, значит, его все-таки зовут Карлос! — обрадовался Хассе.

Допрашиваемый потерял нить разговора.

— Стало быть, ничего не произошло? — снова задал вопрос Андерс.

Карлос посмотрел на Андерса и покачал головой.

— Все как обычно? — спросил Хассе.

Карлос переводил взгляд с одного на другого.

— Я же сказал!

— Дон Карлос! Правда, есть актер из порнухи, которого так зовут?

Карлос посмотрел на Хассе, не понимая, ожидает ли тот ответа на свой вопрос.

— Не знаю, — тихо ответил он.

Андерс оглядел Карлоса:

— Ты когда-нибудь изучал психологию?

— Что?

— Ты изучал психологию?

Карлос покачал головой:

— Психологию? Нет.

Андерс указал на Ханса:

— А мы изучали. Мы психологи. Закончили школу психологии Клинга и Кланга.

Карлос совсем растерялся.

— А там учат, что один из явных признаков лжи — это когда человек чешет ноздрю.

Карлос пощупал свой нос.

— Вот именно. Ты все время чешешь ноздрю, Карлос, — кончик того самого проклятого маленького нерва, который оживает всякий раз, когда мы лжем.

— Я не лгу, — ответил он.

— Насколько хорошо ты знаешь Гектора Гусмана? — спросил Хассе.

— Гектора?

Аск и Берглунд выжидали.

— Старый знакомый, заходит иногда ко мне в ресторан поужинать.

— Как ты мог бы описать его?

— Ничего особенного, обычный мужчина.

— А кто такой обычный мужчина?

Карлос снова почесал ноздрю:

— Самый обычный. Работает, ест, спит… Не знаю…

— Ты встречался с Гектором в субботу?

— Нет.

— Но ведь он был в ресторане?

— Когда я пришел, его уже не было. Я пришел поздно — чтобы запереть двери.

— Кто-то был с ним в тот вечер? Что тебе об этом известно?

Карлос покачал головой:

— Об этом я ничего не знаю.

— Женщина по имени София?

Карлос покачал головой, довольный тем, что ему не приходится лгать.

— Не знаю, — вяло проговорил он.

Андерс поднялся, подошел к Карлосу и стал разглядывать его изуродованное лицо. Карлосу эта назойливость была неприятна, однако он постарался изобразить дружелюбие.

Хассе встал позади Андерса и тоже уставился на Карлоса.

— Били прицельно, — шепнул Андерс.

Карлос вопросительно посмотрел на них.

— Эти подростки, которые на тебя напали. Они били только по лицу?

Карлос кивнул.

— Никаких других травм?

Карлос покачал головой.

— Тебе придется носить вот это.

Андерс протянул ему микрофон.

— Держи его в кармане или где хочешь, но не далее тридцати метров от этой штуки.

Аск показал ему черную коробочку.

Карлос отрицательно замотал головой.

— К сожалению, тебя никто не спрашивает, Карлос. Носи микрофон и помалкивай. Включай его, когда находишься рядом с Гектором и Ароном, заполни его информацией.

Хассе и Андерс повернулись и пошли к входной двери.

— Вы не имеете права… — прошептал Карлос.

Андерс обернулся:

— Имеем. Мы имеем право делать все, что сочтем нужным, — даже альтернативное.

— Какое такое альтернативное?

Хассе быстро шагнул к Карлосу, схватил его за горло и несколько раз ударил кулаком сбоку по лицу. Тяжелые глухие удары пришлись в висок, в ухо и по скуле. Карлос осел на пол. В полуобморочном состоянии он видел, как фигуры Клинга и Кланга исчезают за входной дверью.

Он долго сидел на полу, пытаясь успокоиться. Сердце билось слишком часто. Внезапно он ощутил, как ему сдавило грудь, дыхание стало тяжелым, сердце заколотилось, закружилась голова. С трудом ему удалось подняться и доковылять до ванной. Сердце отчаянно стучало в груди. Дрожащими руками он достал из баночки с сердечным лекарством пять таблеток. Проглотив три, оперся ладонями о край раковины, стараясь глубоко дышать. Вскоре ему полегчало, пульс стал ровнее. Карлос оглядел себя в зеркало. Избитый мужчина. Перед ним стоял выбор из двух вариантов — в будущем, вероятно, к ним добавится еще один, но сейчас их было всего два: Гектор или Ханке. Третий вариант со временем мог оказаться полицией, но он пока не уяснил для себя, что им известно, а что нет. Ему придется остерегаться всех. Карлос попытался оценить шансы Гектора и Ханке — кто из них сильнее, кто победит? Он понятия не имел — даже не подозревал, что именно они не поделили; знал только, что продал своего босса, был избит им за это, а затем удостоился визита полиции, которой кое-что известно.

Фуэнтес посмотрел на свое разбитое лицо. Это сделал Гектор. Может быть, теперь они квиты…

Карлос повернулся и вышел из ванной. Нет, они вовсе не квиты — это он чувствовал сердцем. Однако сейчас не время слушать свое сердце. Он отправился в кухню, открыл бутылку вина и выпил большой бокал. Звонить он никому не будет, надо выждать немного, посмотреть, как будут дальше развиваться события. А потом он решит, на чьей он стороне.

На столе лежала стопка бумаг. Гектор читал. Перед ним сидел на стуле юрист Эрнст. У стола примостился Арон, который прочитывал все бумаги по два раза.

— Я зарегистрировал компании в Восточной Индии и Макао, — сказал Эрнст. — Это инвестиционные компании, владельцами которых записаны ты, Терри, Дафни и твой отец. Тебе принадлежит пятьдесят один процент, твоему отцу Адальберто — сорок пять, которые в случае его смерти наследуешь ты. То же касается и обратной ситуации — в случае твоей смерти твоим наследником становится он. Терри и Дафни владеют на двоих четырьмя процентами и имеют право подписи от имени компаний. Они подписали доверенности, все бумаги у меня здесь…

Эрнст придвинул Гектору четыре листа.

— Все это дает тебе полную власть контролировать все вклады и инвестиции и распоряжаться прибылью предприятия.

— Что произойдет, если и я, и папа умрем?

— Тогда все получит кто-то другой. Кто именно — это ты сможешь решить позже. Все необходимые бумаги у меня здесь — тебе остается только вписать имя и поставить подпись, когда ты определишь, кому ты в этом случае хочешь все завещать.

Гектор пробежал глазами доверенности. Затем сложил бумаги пополам, положил в конверт и убрал в портфель.

У Арона зазвонил телефон.

— Да?

— Мы не сможем достигнуть поставленных целей, — проговорил Сванте Карльгрен и положил трубку.

Он позвонил по указанному номеру, дал им информацию. Они уверены, что он у них в руках, однако они ошибаются. Он просто выгадал себе отсрочку.

Более всего его бесила мысль о той проклятой шлюшке, которая продала его. Он мечтал схватить ее за волосы и изо всех сил бить головой об стенку, чтобы она зарубила себе на носу — никому, ни одной бестии не удалось обмануть Сванте Карльгрена. Однако ей это удалось. Он тяжело вздохнул, чувствуя себя уничтоженным. Кроме того, ему ужасно хотелось убить того человека, который ему угрожал, — убивать его медленно и долго. В последнее время все его сознание было занято одной мыслью — как выбраться из этого дерьма. Он сопоставлял различные идеи, перебирал возможных кандидатов — русская мафия, головорезы на мотоциклах… ведь именно им люди звонят, когда попадают в тупик? Однако в глубине души он понимал, что никто из них ему не поможет. Некоторое время Сванте обдумывал мысль, не застрелить ли шантажиста самому из охотничьего дробовика. Ухоженное ружье хранилось в подвале. Двух выстрелов в лицо вполне хватило бы. Но Сванте понимал, что это бессмысленно: его арестуют, так случается со всеми, кто действует в состоянии аффекта.

Сванте Карльгрен набрал номер — внутренний номер Эстенссона из отдела охраны.

— Да-да? — ответил Эстенссон.

— Это Сванте Карльгрен.

— А, добрый вечер.

— У меня к тебе вопрос — он не касается компании, речь идет о моем друге, которому нужна помощь.

— Так-так.

— Посоветуешь?

— Да… надеюсь, что смогу помочь.

— До того как прийти к нам, ты работал в частной охранной компании, так ведь?

— Точно.

— Как там строится работа?

— Смотря что ты имеешь в виду.

— Вы занимались розыском людей?

— Среди прочего, да.

— Вы проявляли гибкость?

— Поясни свою мысль.

— Вы проявляли гибкость? Более четко я не могу выразиться.

На несколько секунд Эстенссон умолк.

— Берусь утверждать, что проявляли.

— У меня есть друг, которому нужна помощь.

— Ты говорил.

— Ты можешь дать мне имя человека?

— Зивкович, Хокан Зивкович.

— Спасибо.

— Сванте!

— Что?

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

Сванте рассмеялся:

— Нет, дело обстоит так, как я тебе сказал. Мне нужно выручить из беды друга. Понимаю, что ты должен был задать мне этот вопрос.

Положив трубку, Сванте набрал номер Хокана Зивковича, представился как Карл XVI Густав и сказал, что ему нужна помощь в розыске человека, имени которого он не знает. Описал внешний вид и указал, на какой машине тот ездит.

— Мы постараемся помочь тебе, однако потребуется надбавка за конфиденциальность.

— Почему?

— Просто потому, что это стоит дополнительно.

Хокан дал Сванте номер счета, и Сванте пообещал, что на следующий же день переведет деньги.

В пустой квартире в пригороде Фаште сидели за компьютерами семь надежных специалистов и, рассчитывая сыграть на понижение, продавали акции «Эрикссона» со ста тридцати шести счетов-депо через зашифрованные соединения. Они подключили финансовые инструменты, которые создали рычаг падения курса акций компании «Эрикссон». Около пяти они закончили работу. Вскоре после этого биржа закрылась. Стоимость акций «Эрикссон» практически весь день оставалась неизменной.

Арон и Гектор наблюдали за процессом. Расставшись, они провели ночь в беспокойном сне, а поутру снова встретились с семью надежными людьми в той же квартире.

Телевизор в углу квартиры показывал утренние новости. Диктор с серьезным лицом говорила о неверных прогнозах в Азии, о других делах, которые никого из них не интересовали. Молчаливая нервозность, оставшаяся со вчерашнего дня, улетучилась. Когда в девять утра открылась биржа, они снова принялись за работу и стали скупать проданные накануне акции и гарантии, весело поглядывая на экран монитора, показывающий динамику стоимости акций компании «Эрикссон», — кривая выглядела, как горка для катания на лыжах.

 

18

В девять вечера раздался звонок в дверь. За дверями стоял Гектор — с пакетом из продуктового магазина в одной руке и бутылкой шампанского в другой. Улыбка Гектора показалась Софии совершенно искренней, словно он выиграл в лотерею. Мысли беспорядочно закружились в голове. «Альберт… Йенс где-то неподалеку… микрофоны… Только не сейчас…»

— Я принес еду, — сказал он, протягивая ей пакет, который держал в левой руке.

Она попыталась улыбнуться:

— Привет, Гектор! Что привело тебя сюда?

— Не хотелось ужинать в одиночестве.

— А Арон?

— Он где-то рядом.

София бросила взгляд через его плечо:

— Заходи.

Они сидели в кухне. София выставила бокалы, тарелки и приборы. Гектор выложил на стол принесенную еду. Они ели, пили шампанское и разговаривали. София постоянно думала о микрофоне, укрепленном у них над головой в кухонной люстре. Ситуация была слишком напряженной для ее нервов, однако, к ее великому облегчению, Гектор вел себя как обычно. Друг, по-простому зашедший в гости. Он не делал никаких намеков, держался раскрепощенно и излучал спокойствие. Когда она говорила, он больше смотрел на ее губы, чем в глаза.

— Смотри, как все легко, — проговорил он.

София откусила кусочек.

— Что легко, Гектор?

— Сидеть и ужинать вдвоем, ты и я. — Его тон изменился, зазвучал серьезнее.

Она занервничала, чуть улыбнулась:

— Да… легко.

— София!

— Что?

Гектор пытался подобрать подходящие слова.

— Я хотел купить тебе подарок — может быть, украшение…

Она попыталась возразить, но он сделал жест рукой, попросив не перебивать.

— Подарить тебе что-нибудь особенное — пригласить тебя в поездку, в театр, на прогулку с обедом, даже не знаю. Но каждый раз, когда я уже почти решился, рождаются сомнения. Я начинаю думать, что это украшение, этот поход в театр или что-то еще — для тебя не подходят. Потому что ты — совсем другая, та, которую я совсем не знаю и никогда не смогу завоевать, как бы я ни старался. Поэтому я не решаюсь. Боюсь сделать что-нибудь не так и потерять тебя.

Она сидела, глядя в тарелку, молча жевала, не поднимая глаз на Гектора. Тот заговорил шепотом, чтобы привлечь ее внимание:

— Когда мы поговорим всерьез? Поговорим о нас, о том, что случилось…

— Добрый вечер!

Голос раздался позади них. Внезапно в кухне появился Альберт, словно ниспосланный с небес. Он вопросительно посмотрел на Софию, потом перевел взгляд на Гектора.

— Привет, Альберт.

— Здрасте.

— Это Гектор.

— Привет, Гектор, — проговорил юноша будничным тоном. Достал себе тарелку и приборы и тоже сел к столу.

Гектор не сводил с него глаз. Альберт бросил на него короткий взгляд.

— Гектор — а разве это не собачья кличка? — спросил он, накладывая себе еду. Его глаза чуть заметно сверкнули.

— Конечно, — согласился гость. — Это самая настоящая собачья кличка. А вот Альберт… мне кажется, у нас был осел, которого так звали.

И они начали болтать и подшучивать друг над другом, словно понимали друг друга с полуслова, словно всегда были знакомы — объединенные чем-то, в чем сами не отдавали себе отчета.

Гектор смеялся, Альберт балагурил и хохотал. София наблюдала за происходящим с радостной улыбкой и ужасом в душе.

Вечер выдался теплый. Йенс сидел на скамейке на Стоксундской площади. Мимо него прошли несколько нарядно одетых подростков в студенческих шапочках. Одна из девушек с открытой банкой тоника в руке с трудом балансировала на высоченных каблуках. Она что-то кричала остальным, но те, кажется, совсем не слушали ее.

Йенс ждал, пока стемнеет, но темнота не наступала. Дождавшись, пока подвыпившие подростки исчезнут из виду, он поднялся, взял свой черный рюкзак и пошел по узеньким улочкам в сторону дома Софии. Миновав его на почтительном расстоянии, поднялся на холм и зашел в чей-то сад, откуда хорошо просматривалась местность. Судя по всему, семейство отсутствовало. Одинокие маленькие лампочки горели в доме то здесь, то там. Кажется, в этом квартале так заведено, когда дома никого нет. Добравшись до кустов в верхней части газона, Йенс проскользнул в них, лег на живот, достал из рюкзака бинокль и стал оглядывать окрестности.

Обнаружив «Сааб», он настроил фокус и увидел мужчину, сидящего за рулем. Машина стояла в стороне, припаркованная за деревьями. Йенс никогда не обратил бы на нее внимания, если бы специально не высматривал. Он оглядел автомобиль со всех сторон, потом взял шире, ища что-нибудь необычное — например, других людей, но ничего не обнаружил.

План у него был простой — подобраться ближе, сфотографировать неизвестного мужчину, а затем с помощью Харри идентифицировать его. С этого он собирался начать… Вероятнее всего, этот парень в машине — полицейский. Однако Йенс больше не мог полагаться на вероятность. Чтобы разобраться в этой истории, требовались сухие факты.

Оторвав бинокль от глаз, Йенс бросил взгляд в сторону дома Софии, заметил в кухне движение и снова приложил бинокль к глазам.

В окуляре появилась фигура Гектора Гусмана. Этого Йенс ожидал менее всего. Гектор, София и Альберт сидели за столом. Гектор? Тогда где-то поблизости и Арон. Но где? Йенс принялся быстро и интенсивно осматривать местность. Мужчина в «Саабе» находился к западу от дома Софии, Йенс — к северу. Он посмотрел на юг и на восток — ни одной припаркованной на улице машины, нигде никакого Арона. Снова направил окуляры на кухню Софии. Гектора в окне уже нет. Затем снова перевел бинокль на «Сааб» и вновь на восточную часть. Если Арон здесь, ситуация круто меняется.

А вот и он. Йенс увидел его, идущего по улице с восточной стороны. Арон шел прогулочным шагом прямо на полицейского в «Саабе». Йенс следил за продвижением Арона, поспешно прокручивая в голове различные сценарии, и пришел к выводу, что ему остается только одно. Еще раз посмотрел на Арона и на «Сааб», пытаясь выяснить, сколько у него времени. Счет шел на секунды. К тому же он не мог пойти самым коротким путем… и ему предстояло прокрасться незамеченным. А Арон прекрасно слышит, когда кто-то крадется. Проклятье!

Йенс вскочил и понесся по холму параллельным курсом с Ароном, идущим внизу по дороге. Прибавил скорость, тем самым усилив издаваемые звуки, — но на этот риск пришлось пойти, ведь он должен успеть раньше, намного раньше, и приблизиться к машине сзади, чтобы успеть спрятаться до приближения Арона. Так что он бежал по большой окружности — расстояние, которое ему нужно было преодолеть, было вдвое больше, чем у Арона. Ему нужно было двигаться в два раза быстрее — и бесшумно.

Пронесшись через молодые кусты, Йенс пересек несколько чужих садов и некоторое время бежал параллельно дороге, на которой был припаркован «Сааб». Он искал глазами Арона, но не увидел его и стал заворачивать — опять же по кругу. Теперь Йенс взял направление прямо на юг и рванул вниз по склону, покрытому мокрой от росы травой, оставив «Сааб» слева. Поскальзываясь, съезжая вниз, он снова вставал, несясь к «Саабу». Вот вдали на улице показался Арон, который двигался прямо навстречу ему и машине. Йенсу оставалось преодолеть последний открытый участок метров в двадцать. Присев, насколько это возможно, он поспешил вперед, приближаясь к машине сзади наискосок. Йенс надеялся, что человек в машине чем-то занят, что он не станет смотреть в зеркало заднего вида… и что сам он пригнулся достаточно низко, чтобы ускользнуть от внимания Арона.

Йенс нацелился на заднюю дверь, моля бога, чтобы она оказалась не заперта. Схватился за ручку, рванул ее («Спасибо!»), кинулся на заднее сиденье, спрятав голову за спинкой водительского кресла.

— Немедленно уезжай отсюда!

Мужчина за рулем был спокоен и неподвижен.

— Что?

— Заводи машину и сваливай, охранник Гусмана идет прямо тебе навстречу!

Йенс приподнял голову, увидел приближающегося Арона. Мужик за рулем соображал на редкость туго.

— Посмотри налево!

Мужчина сделал то, что он сказал, — и тут до него наконец дошло, в чем дело.

«Сааб» рванул с места и поехал прочь. Йенс продолжал лежать на полу. Открыв рюкзак, он вытащил свою «Беретту 92» и ткнул ею в бок водителя.

— Отверни зеркало.

Прошло несколько секунд, прежде чем тот врубился. Затем он протянул руку и отвернул зеркало, висевшее на переднем стекле.

Некоторое время они ехали вокруг квартала. Мужчина держался на удивление спокойно.

— Давай сюда бумажник.

— Я полицейский, — пробормотал тот, словно спросонку.

— Как звать?

— Ларс.

— А дальше?

— Винге.

Йенс приставил дуло к его голове за ухом:

— Бумажник.

Бумажник лежал на приборной панели. Ларс потянулся за ним, затем повернул руку назад, чтобы Йенс мог его взять.

— Телефон…

Ларс отдал ему свой мобильный телефон. Йенс запихнул все в карман. Затем потребовал отдать оружие, которое разрядил — магазин тут же спрятал в карман, а пистолет бросил на пол.

— Куда мы едем?

— Просто прямо.

Ларс повиновался. Йенс, лежавший под задним сиденьем, не мог видеть, куда они едут.

— Кто ты? — спросил Ларс.

Йенс не ответил.

— Почему ты предупредил меня?

— Заткнись.

Около четверти часа они кружили по улицам, пока Йенс не приказал ему остановиться.

Ларс приблизился к тротуару и остановил машину. Йенс потянулся вперед и вынул ключи из зажигания.

— Сиди и смотри вперед, — буркнул он и, оставив Винге с тысячей вопросов в голове, покинул «Сааб» и скрылся в густой растительности какого-то сада.

Оказавшись вне зоны видимости, Йенс остановился и огляделся. Они снова вернулись в то место, где жила София. Ее дом находился всего в двух кварталах. Полицейский просто тупо ездил по кругу.

Йенс быстро добрался до своей машины, припаркованной на площади. Ему хотелось поскорее уехать прочь — он не имел никакого желания столкнуться с Гектором или Ароном. Плюхнувшись за руль, он повернул к заезду на трассу, достал из отвоеванного бумажника удостоверение личности. Полицейское удостоверение: Ларс Винге. Он посмотрел на фото — да, тот самый парень. Засунув удостоверение обратно в карман, вытащил телефон и стал просматривать телефонную книгу. Обнаружил несколько контактов: Андерс, Доктор, Гунилла, Мама, Сара… на этом список заканчивался. Невероятно бедная записями телефонная книга! Йенс посмотрел последние набранные номера и принятые вызовы. Ларс не много пользовался своим телефоном — только несколько звонков некоей Гунилле. Тогда Йенс перешел на неотвеченные вызовы — три пропущенных звонка от Сары и два от неизвестного абонента.

Проезжая по мосту Стоксундсбрун, Йенс открыл окно и выбросил магазин с патронами и ключи от машины в воду через перила моста.

Альберт оставил их вдвоем, удалившись в гостиную.

— Какой у тебя замечательный сын, — сказал Гектор. Затем он стал говорить о том, как важно еще в молодости научиться правильно относиться к миру — а дальше все само встанет на свои места. Он сравнивал Альберта с самим собой.

София прервала его:

— Гектор, я хочу попросить тебя уйти.

Он не понял:

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

Она кивнула. Он вглядывался в ее лицо, пытаясь прочесть в нем что-то.

— Почему?

— Потому что я так хочу. И я прошу тебя больше сюда не приходить.

Гектор разглядывал ее, наморщив лоб и сжав руки.

— Хорошо, — проговорил он наконец, стараясь делать вид, что ее слова не произвели на него сильного впечатления. Потом поднялся, но вместо того, чтобы уйти, остановился у края стола. — Не знаю, в чем я провинился.

София избегала встречаться с ним глазами.

— Ты ни в чем не провинился. Просто я хочу, чтобы ты ушел.

Судя по всему, он расстроился, но не стал устраивать сцен — позвонил по телефону, сказал пару слов по-испански и вышел из дома. К воротам подъехал на машине Арон.

Она еще долго сидела у стола — время остановилось.

— Мам, ты решила умереть в одиночестве?

Сын с разочарованным видом вернулся в кухню и сел напротив нее. Она не ответила — поднялась и стала убирать со стола.

— Чего ты боишься?

— Я не боюсь, Альберт. Просто это моя жизнь, и я сама решаю, чего я хочу, а чего нет. Ты понял?

Она слышала, как жестко и неискренне звучит ее голос.

— А кто он все-таки?

— Я же тебе говорила.

— А по-настоящему?

И снова София не ответила. Более всего на свете ей хотелось сказать: «Альберт, милый, ради бога, помолчи! Они слышат каждое наше слово!»

Однако вместо этого она лишь молча указала пальцем в сторону гостиной, словно желая выгнать вон непослушного ребенка. Альберт был слишком взрослым для такого наказания — даже не понял, что она имеет в виду. Он молча вздохнул, поднялся и вышел из кухни.

София вылила шампанское в мойку.

Квартира напоминала старый склад — открытая, большая, по-спартански обставленная, с колоннами, поддерживавшими относительно высокий потолок. Харри проживал в мансарде на Кунгсхольмене. В этой старой обшарпанной квартире он обитал с тех пор, как Йенс познакомился с ним, — лет пятнадцать, не меньше. Харри был самоучкой и всю свою жизнь проработал частным детективом. В семидесятые и до середины восьмидесятых он действовал в Лондоне, а затем по каким-то загадочным причинам решил вернуться домой.

Харри только что проснулся и бродил по большому открытому пространству квартиры в войлочных тапочках и клетчатом халате. Его редкие волосы торчали на голове ежиком — их хозяина это нисколько не заботило.

— Кофеварка включена, но придется подождать, потому что я забыл обработать ее средством для снятия накипи.

Голос Харри звучал шершаво и хрипло, словно ему нужно было прокашляться.

Электрическая кофеварка в кухонном уголке тревожно шипела и булькала. В комнате было включено четыре компьютера. Харри перебрался к ним, почесал голову.

— Ну что там у тебя? — Он кашлянул.

Они уселись на стулья перед рабочим столом.

— Удостоверение и телефон.

Харри протянул руку:

— Давай удостоверение.

Йенс положил в ладонь Харри полицейское удостоверение Ларса Винге. Харри долго разглядывал его, поворачивая то так, то эдак. Поднес к свету лампы, стоявшей на полке позади мониторов.

— Настоящее, так что парень и впрямь полицейский. Ты его лицо разглядел?

— Сбоку, но на фотографии он.

Харри зевнул и начал стучать по клавишам, поглядывая на документ.

— Как ты все это добыл? Ты вроде говорил, что просто пофоткаешь.

— Ситуация изменилась.

— Бывает, — пробормотал Харри и продолжал постукивать по клавиатуре, не проявив никакого интереса к теме. Выдвинув ящик, расположенный у его ног, он достал потрепанную записную книжку в кожаном переплете, спустил со лба очки и принялся листать страницы, испещренные заметками мелким почерком. Затем повернулся к Йенсу и кивнул в сторону кофеварки, которая перестала шипеть.

Йенс поднялся и пошел туда.

Тем временем Харри нашел то, что искал, ввел на какой-то странице имя пользователя и пароль и нажал на клавишу «ввод». Затем вписал «Ларс Винге» и его личный регистрационный номер. Началась загрузка страницы, и вскоре на экране появилась фотография из паспорта Ларса. Йенс вернулся с двумя чашками кофе.

— Ларс Кристер Винге, полиция общественного порядка, участок Хюсбю, — проговорил Харри.

Подавшись вперед, Йенс стал читать информацию на мониторе.

— Это что за страница?

— Закрытая полицейская база персонала.

Йенс уселся рядом, Харри читал дальше:

— До недавнего времени работал в полиции общественного порядка в Западном округе Стокгольма. Теперь перешел в криминалку, подчиняется непосредственно Национальному управлению.

— Я мало разбираюсь в полицейских, но разве можно так запросто перепрыгнуть из одного подразделения в другое? — удивился Йенс.

— Понятия не имею, — буркнул Харри. — Полицейские… кому это интересно?

Он отхлебнул глоток кофе, поставил чашку на стол и снова принялся работать пальцами по клавишам.

— Тут придется подождать, — проговорил он.

Йенс остался сидеть рядом с ним. Харри пощелкал клавишами, посмотрел на Йенса, еще пощелкал и снова повернулся к нему:

— Там в углу игрушки, пойди поиграй.

Теперь Йенс понял намек.

У стены стоял сложенный стол для пинг-понга. Йенс развернул его и начал играть сам с собой. Пощелкивание мячика показалось ему приятным звуком, на котором хотелось сосредоточиться, — почти гипнотическое ощущение. Йенс ни о чем не думал, лишь посылал мяч в стену и отбивал его. Он ушел в себя, сосредоточился на одной-единственной задаче — показать этому круглому идиоту, что у того нет никаких шансов. Однако не получилось — Харри окликнул его, внимание Йенса на мгновение рассеялось, и шарик выиграл. Отскочив от стола, он укатился на пол и понесся навстречу непонятной свободе.

Когда Йенс снова уселся на стул рядом с ним, Харри показал ему на мониторе несколько страниц, уменьшенных до небольших размеров.

— Ларс Винге — личность ничем не примечательная, ничего интересного на него нет. Он полицейский, переведен из Западного округа в Национальное управление криминальной полиции. Я посмотрел его карточку и обнаружил недавнее посещение врача. Старые карточки не обновляются, так что посещения врача до девяносто седьмого года не видны. Как бы то ни было, он только что обращался к врачу по поводу болей в спине и расстройства сна. Ему назначены «Собрил» и «Цитодон» — судя по тому, что я здесь вижу.

— Что это такое?

— «Собрил» — успокоительное, к нему возникает привыкание… Он относится к бензодиазепиновым препаратам, на него многие подсаживаются.

— А второе лекарство?

— «Цитодон» — это анальгетик, который выглядит, как «Альведон», и имеет такой же вкус… Но в нем содержится кодеин. В организме он превращается в морфин.

— Откуда такие познания, Харри?

— Тебя это не касается, — буркнул Харри. Некоторое время он клацал по клавиатуре, двигал мышку и что-то искал в плоском двухмерном цифровом пространстве. Кажется, он уже сожалел, что так резко ответил другу. — Моя бывшая подружка попала в зависимость от таблеток… Дома у нее хранилась целая аптека. Но от всей этой аптеки ей день ото дня становилось все хуже.

— И что было дальше?

— В конце концов я уже ее не узнавал — да и она сама себя не узнавала.

— Грустная история.

Харри повернулся к Йенсу, взглянул ему в глаза.

— Да, печально, — проговорил он искренне и снова вернулся к компьютеру.

Йенс осторожно следил за Харри. Тот обычно неохотно распространялся о своей личной жизни.

— Значит, это полицейский, подсевший на таблетки? — спросил он.

Харри покачал головой:

— Не обязательно. Человек не подсаживается после первой же таблетки. Большинству удается избежать зависимости, если только они принимают таблетки в небольших количествах и недолго.

— Что еще?

Харри покачал головой:

— Больше ничего — кроме того, что он холост, живет в районе Сёдер и написал небольшое исследование на тему этнических проблем в Хюсбю, пока работал там обычным полицейским… У него права, позволяющие водить такси. С деньгами дело обстоит неважно: судя по выписке с его банковской карты, он иногда покупает фильмы по Интернету и еду в дешевых магазинах.

Йенс прочел секретную информацию на мониторе.

— Мне хотелось бы узнать побольше. Можно выяснить, чем он сейчас занимается? С кем и на кого работает?

— Позвони и спроси, — хмыкнул Харри.

— А что, они ответят?

— Не думаю.

— Хорошо. Тогда проверь, пожалуйста, одну женщину, тоже из полиции, Гунилла Страндберг.

Харри снова заработал на клавиатуре.

— Кто она такая?

— Видимо, начальница. Контактное лицо Софии.

Харри остановился на какой-то странице, прокрутил ее и прочел:

— Гунилла Страндберг, работает в полиции с тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Похоже, прошла обычный путь. Сначала работала в полиции общественного порядка в Стокгольме, потом несколько лет — инспектором в Карлстаде в середине восьмидесятых… Вернулась в Стокгольм, начала работать в криминалке, дослужилась до комиссара… В две тысячи втором году отстранена от работы в ожидании расследования, потом возвращена на должность.

— Что за расследование?

— Не знаю. Это внутренняя база полиции, тут только факты.

— Ты можешь зайти на другую страницу, где есть более подробная информация?

— Нет.

Харри перешел в другое окно, стал искать ее имя. Извлек несколько страниц, уменьшил, расположил рядом на экране.

— Не замужем, живет в Лидингё. У нее есть брат по имени Эрик. В медицинской карточке ничего интересного. Похоже, тетка никогда не болеет. — Харри продолжал щелкать клавишами. — У нее было несколько замечаний по платежам, но финансовое состояние стабильное. Она член «Эмнести» и постоянно переводит деньги в «Хьюман Райтс Уотч» и ЮНИСЕФ. Вероятно, состоит в клубе любителей пионов. Ее имя промелькнуло в списке членов.

Харри потянулся.

— Стало быть, вполне обеспеченная тетка, иногда забывающая оплатить счета, интересуется судьбами мира, редко болеет и любит пионы. Ничего более.

Ларс не был в шоке, даже руки у него не дрожали. Вот так все складывалось у него теперь, когда имелся доступ к «Кетогану». Он не испытывал никаких чувств. Даже когда к его телу приставили холодное дуло пистолета. Пустота…

Сам он не мог даже подобрать подходящего слова для своего состояния. Удивление? Да, пожалуй, он был удивлен. Удивлен тем, что неизвестный вооруженный мужчина ворвался в его машину, отобрал у него телефон, удостоверение и ключи от машины… удивлен.

Сидя неподвижно с открытым ртом, Ларс смотрел прямо перед собой в сумрак ночи. Потянул себя за нижнюю губу. Он чувствовал себя раздавленным — в первую очередь от таблеток, но и от всего остального. Все произошло слишком быстро, за несколько недель он съехал куда-то вниз. То подобие жизни, которое имелось у него раньше, теперь полностью размылось. Отношения разрушились, чувства пребывали в состоянии анархии, а в последнее время моторика начала играть с ним злые шутки. Душа умерла и лежала, погребенная где-то на дне того ада, который творился внутри его. Даже мысли, появлявшиеся в голове, казались теперь какими-то чужими. Словно все то, что в нем еще осталось, было вложено кем-то другим. Он не узнавал сам себя. Это уже не он… но вряд ли кто-то другой. Кто был тот парень? Не похоже, что он из свиты Гектора. Может быть, друг? Друг, который помогает Софии? Но зачем?

Ларс отпустил собственную губу, продолжая смотреть в одну точку. «Удивлен» все же не самое подходящее слово — он вообще никак не отреагировал.

Время утекало прочь. Ларс продолжал сидеть в машине. Однако что-то начало проясняться в его одурманенном мозгу — легкий намек на смысл. Его телефон пропал, бумажник, магазин от пистолета, ключи от машины… все пропало, вместе с его личностью и душой… вместе со всей его предыдущей жизнью. Может быть, это знак? Знак перемен? Именно теперь он мог бы начать все заново, с чистого листа… Выяснить, что на самом деле происходит вокруг него, решить, с кем он.

Внезапно у Ларса мелькнула мысль, что теперь он может повернуть ситуацию в любую сторону. В его сознании возникло продолжение космоса — перед его внутренним взором ясно нарисовалась картина того, что он теперь должен делать и как поступить.

Запустив руку назад, он поднял с пола перед задним сиденьем свой пустой пистолет, вышел из машины, обошел ее и открыл багажник. Закрепил липучки на сумке, в которой стоял приемник для прослушивания, вытащил ее и отошел к ближайшей ограде, поставив сумку за березой. Затем присел и вытащил из своих кроссовок шнурки, связал их по длине, вернулся к «Саабу», открыл крышку бензобака, опустил туда шнурки, вытащил, понюхал — бензин, какой потрясающий запах…

После этого он опустил в бензобак другой конец шнурка, так что лишь несколько сантиметров осталось снаружи. Затем посмотрел на дерево, пытаясь рассчитать свой путь к бегству. У него будет три-четыре секунды. Нет, больше — пять-шесть.

Достав зажигалку, он поджег мокрый от бензина конец шнурка. Шнурок сгорал быстро — куда быстрее, чем он рассчитывал. Ларс кинулся бежать, как никогда в жизни не бегал, — огромными скачками, чувствуя, как паника сжимает затылок.

Взрыв прозвучал глухо и компактно, словно кто-то уронил на квартал тяжелый ковер. Взрывная волна ударила в спину, как порыв горячего ветра, когда он кинулся на землю, накрыв собой сумку с оборудованием. Не поднимаясь, повернул голову.

Несколько секунд над машиной стоял огненный столб. Пламя в его верхней части приобрело форму гриба, языки пламени тянулись вниз и внутрь. Затем столб рассеялся в темноте. «Сааб» пылал. Что-то в нем шипело, щелкало и потрескивало. Заднего стекла не было, крышка багажника сорвалась с одной петли. Начал плавиться пластик, лопались стекла, из левого заднего колеса потекла расплавленная резина. Ларс наблюдал весь этот фейерверк широко раскрытыми глазами.

Софии приснилось, что в подвале дома взорвалась отопительная система. В дверях спальни она столкнулась с сыном.

— Что это было? — спросил он.

— Не знаю.

Она спустилась на первый этаж, но не обнаружила ничего подозрительного. Дошла до подвала, осмотрелась, принюхалась, пытаясь уловить посторонние запахи, — и здесь ничего. До нее донесся голос Альберта, звавший ее сверху.

Выйдя из дому, она увидела всполохи за деревьями в квартале от себя. Сильное, желтоватое свечение.

Они с Альбертом двинулись туда.

Большая группа заспанных людей стояла и смотрела на огонь. Из окрестных улиц к ним подходили все новые и новые зеваки. София увидела, что горит машина — «Сааб».

Альберт встретил приятеля, они стали оживленно болтать и смеяться. Она же не сводила глаз с пылающего автомобиля, слыша вдали вой пожарных сирен, слыша шипение и потрескивание пластика, резины и металла.

Он стоял прямо позади нее.

После взрыва Ларс поднялся и уже собирался уйти, когда у него возникла одна мысль — мысль о том, что она наверняка придет на место происшествия. Тогда он решил остаться, повернулся и спрятался в темноте. Затем он увидел, как из близлежащих вилл стали высыпать люди. Ларс спрятал в кустах сумку, взъерошил волосы и вернулся.

Сейчас он стал жителем этого квартала, который проснулся от взрыва, наспех оделся и пошел выяснить, что же произошло.

Поначалу не увидев ее, он испытал нетерпение. Ларс пытался успокоиться, слушая комментарии других. Народ в основном перешучивался. Кто-то попросил огоньку. Один мужчина произнес что-то про «Сааб», акции и банкротство. Ларс не понял юмора, но остальные, кажется, все поняли. Все новые и новые люди присоединялись к толпе, чтобы поглазеть на странное зрелище. И тут Ларс увидел ее.

София появилась на дорожке сбоку, почти у него за спиной. Он бросил на нее быстрый взгляд, заметил Альберта, идущего впереди нее, увидел весь ее прекрасный образ и поймал себя на том, что улыбается. Сдержав улыбку, отвернулся и уставился на огонь, краем глаза наблюдая за ней. Она остановилась чуть в стороне. Ларс начал потихоньку пробираться через толпу поближе к ней.

Теперь он стоял прямо у нее за спиной, смотрел на ее затылок — ту часть ее фигуры, которая его особенно притягивала. Волосы у нее были собраны в хвостик, затылок оголился. Ларсу безумно хотелось протянуть руку и погладить его, помассировать, запустить палец в маленькое углубление.

— София!

К ней приблизилась женщина в халате:

— Просто безумие какое-то. Что произошло?

Ларс наблюдал за этой сценой.

— Привет, Сисси. Понятия не имею — я проснулась от взрыва.

— Я тоже…

Ларс так долго слышал ее голос в наушниках, наблюдал за ней через телеобъектив, подходил к ней вплотную, когда она спала, но никогда не видел ее такой — бодрствующей, обычной, настоящей. София. Он продолжал следить за ее движениями, за ее поведением, снова невольно улыбаясь.

Сисси достала из кармана халата пачку сигарет:

— Успела прихватить с собой. Хочешь?

— Спасибо.

Женщины закурили, глядя на догорающую машину. Сисси отвела глаза, затянулась, отвернулась и заметила странную улыбку на лице Ларса.

— Чего ты ухмыляешься, черт возьми?

София обернулась и тоже увидела Ларса. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Он поспешно опустил взгляд, повернулся и смешался с толпой.

Сисси снова затянулась.

— Что за мерзкий тип?

София знала… Она догадалась, кто это. Ей стало не по себе. Она думала, что он выше, крепче, больше похож на полицейского. Представляла его совсем не таким. Оказалось, он бледный, ссутуленный, с бегающими глазами и опустошенным выражением лица.

— Не знаю, кто это, — пробормотала она, ища его глазами в толпе. Но Ларс Винге как сквозь землю провалился.

Стена. Водоворот снимков, фамилий, стрелочек и записей… Просто хаос. Ларс постарался нормализовать дыхание, сосредоточился на фотографиях Софии. Отступил на шаг назад, уже почти нащупал какую-то зыбкую связь, осталось только протянуть руку и ухватить… Проклятье! Мысль ускользнула.

Ларс написал на стене: «Мужчина 35–40 лет, швед, вооружен, спокоен». Соединил его линией с Софией. Снова отступил назад, перечитал свою запись, попытался вспомнить. Знаком ли ему голос, услышанный в машине? Его взгляд остановился на фотографии мужчины, с которым София встречалась на Страндвеген. Мысли беспорядочно вертелись в голове. Время утекало между пальцев, сосредоточиться не удавалось. Он снова потерял нить.

Ларс пошел в ванную, приготовил себе очередную дозу. На этот раз ему, кажется, удалось смешать коктейль, улучшающий мыслительную деятельность. Проглотив таблетки, он посмотрелся в зеркало, лениво напевая себе под нос «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Ларс был бледный и вялый, с желтыми прыщами вокруг рта — однако собственное отражение в зеркале в данный момент доставляло ему удовольствие.

Снова к стене. Ларс продолжал работать, думать, искать. Он почесывал прыщи, ноги не могли устоять на месте, зубы скрежетали, как у лося. Где же закономерность, которой он не видит? Какой же код зашифрован в его записях на стене? Словно он сам подсознательно создал шифр, скрывающий объяснения всему, что пока кажется непонятным… Возможно, так оно и есть. Тот благословенный ответ на все вопросы — может, он кроется среди всего этого хаоса на стене? Или существуют другие ответы? Ларс почувствовал, как подхлестнутый таблетками мозг заработал было в турборежиме, но тут все оборвалось. Словно Инго Юханссон сошел с картины, прислоненной к стене, и решительно нанес ему правый боковой.

Ларс замер на стуле в неудобной позе, будучи не в состоянии ни думать, ни пошевелиться. Это был умственный нокаут, мозг окутал морфиновый туман. Из уголка рта потекла слюна. Ларс посмотрел на свои ноги, увидел зеленые пятна травы на коленях… как в детстве! Ларс рассмеялся этой мысли — пятна травы на коленях! Доза оказалась слишком велика. Усталость легла непреодолимой тяжестью на затылок и плечи, начала спускаться вниз по телу — в грудь, живот, ноги, стопы, пока не захватила каждый уголок его существа. Ларс соскользнул со стула и оказался на коленях, упал лицом вперед, упершись руками. От такого приземления ладони и запястья пронзила боль.

Под письменным столом он увидел одинокий шнур, ни к чему не ведущий. Ларс смотрел на этот шнур. Целый сонм смутных ассоциаций промелькнул в сознании.

Он добавил «Кетогана» и бензодиазепинов… и чего-то еще. Была не была!

Однако вторая доза не дала желаемого состояния. Вместо этого ему начало казаться, что давление снаружи вот-вот расплющит его. Он не мог пошевелиться, не мог думать — его тело стало тяжелее, чем центр взорвавшейся звезды. И тут снова появился Инго. На этот раз он отпустил какую-то гётеборгскую шуточку, вынес вперед левую руку, сделав обманное движение, и закончил однозначным правым апперкотом. Все погрузилось в темноту.

Телефонный звонок вырвал его из полного беззвучного мрака. Ларс посмотрел на время — похоже, он пробыл в отключке много часов. Телефон зазвенел снова, настойчиво и надрывно. Ларс поднялся на колени. Телефон продолжал орать. Опершись о стол, он тяжело поднялся, на ватных ногах пересек комнату, ощущая боль в спине и коленях.

— Алло!

— Ларс Винге?

— Да.

— Меня зовут Гуннель Нурдин, я звоню из «Счастливой лужайки». С прискорбием вынуждена вам сообщить, что сегодня утром ваша мать умерла.

— А-а… Грустно…

Ларс положил трубку и пошел на кухню, сам не зная зачем. Вероятно, он что-то искал. Телефон зазвонил снова. Он озирался, пытаясь вспомнить, что именно искал. Телефон надрывался. Ларс посмотрел на потолок, затем на пол, поискал там, где стоял, затем повернулся на триста шестьдесят градусов. Телефон продолжал звонить. Нет, он никак не мог вспомнить, что именно искал, хотя мозг работал на полную мощность.

Звонки продолжались. Он снял трубку.

— Алло?

— Это снова из «Счастливой лужайки», Гуннель Нурдин.

— Да-да? — Ларс посмотрел на свои ноги.

— Я не уверена, что вы восприняли мое известие.

— Да нет, вы сказали, что мама умерла.

Щека зачесалась, словно его только что укусил комар. Он с раздражением поскреб ее ногтями.

— Вы не хотели бы приехать сюда? Увидеть ее перед тем, как ее увезут?

Ларс посмотрел на свои руки, увидел кровь под ногтями.

— Нет-нет, не нужно, увозите ее.

Некоторое время Гуннель Нурдин молчала.

— Тем не менее мне придется просить вас приехать, чтобы завершить кое-какие формальности. Подписать бумаги, забрать личные вещи Рози. Сможете подъехать на неделе?

— Да… смогу.

Ларс продолжал бродить по квартире в поисках чего-то.

— Я должна сообщить вам еще одну вещь.

— Да-да?

— Рози… ваша мать покончила с собой.

— Ага… хорошо.

Он снова положил трубку. Что же он искал, черт побери?

Открыв холодильник, Ларс почувствовал приятное дуновение холода. Так он простоял довольно долго — сам не знал, сколько именно. Снова зазвонил телефон, на этот раз еще громче и настойчивее. Ларс стоял и смотрел на холодильный агрегат внутри холодильника, прислушивался к его пощелкиванию.

Телефон орал, буравил ему мозг, нарушал его душевный покой. Ларс услышал свой собственный крик — дикий, звериный вопль ярости. Его удивило, что он может кричать подобным образом — такого с ним ранее не случалось.

— Да!

— Ларс, что произошло вчера? — В трубке звучал голос Гуниллы.

— Вчера? Ничего, насколько мне известно.

— Твоя машина сгорела.

— Моя машина?

— «Сааб», стоявший в Стоксунде, сгорел сегодня ночью.

— Как это случилось?

— Пока не знаем. По показаниям свидетелей, она взорвалась. Когда ты уехал домой?

— Около одиннадцати.

— А оборудование?

— Осталось в «Саабе». А где он теперь?

— Его забрали, он стоит на спецпарковке полиции Тебю. Они намерены его осмотреть, но ты сам знаешь, какая это долгая история.

Об этом он ничего не знал.

— Кто мог это сделать, Ларс?

Он изобразил удивление и растерянность:

— Понятия не имею… Фундаменталисты, подростки… Не знаю, Гунилла.

— Сколько записанного материала пропало?

— Ничего ценного. Я все пересылал в своих отчетах.

Некоторое время начальница еще держала трубку, потом отключилась.

Йенс пытался продолжать спать, но телефон не унимался. Потянувшись за трубкой, он уронил свой будильник, который покатился по полу, и краем глаза заметил положение часовой стрелки. Учитывая тот факт, что из окна струился яркий свет, можно было сделать вывод, что уже давно настал день.

— Да.

— Я тебя разбудила?

— Нет-нет, я давно проснулся.

— Мы можем поговорить?

Йенс пытался собрать мысли в голове.

— Ты звонишь с той трубки, которую я дал тебе?

— Да.

— Я тебе сейчас перезвоню.

Откинув большую белую перину, он спустил ноги на мягкий ковер, покрывавший весь пол. Спальня у него была светлая, создавалось ощущение нахождения внутри кучевого облака. Все белое, кроме картины, нарисованной в приглушенных темных тонах: мастерская копия с его любимого полотна Марка Ротко. Йенс потянулся, поднялся и вышел из комнаты. Почесал затылок, еще раз потянулся. На нем был только один предмет одежды — белые трусы из натурального хлопка, широкие и просторные, с пуговицами, пошитые на заказ вручную в Турции. Он заказал тогда портному двадцать пар и считал это самой своей удачной покупкой из области одежды.

Дойдя до кухни, Йенс открыл ящик, выудил из него новуюсим-карту, разорвал пластиковую упаковку и вставил карту в свой телефон, затем позвонил Софии.

— Сегодня ночью неподалеку отсюда сгорела машина, — сообщила она с места в карьер.

Он остро ощутил, что еще не до конца вырвался из объятий сна.

— Сгорела? В каком смысле?

— Около половины первого я проснулась от взрыва. Мы с Альбертом пошли туда. Там горела машина — «Сааб». Потом приехали пожарные и потушили пламя.

— «Сааб»?

— Да.

— Странно.

— Да уж, ничего не скажешь. Ты имеешь к этому отношение?

— Нет.

Йенс обдумал события вчерашнего вечера.

— Я был там, но за несколько часов до того. Ты все знаешь, я тебя предупреждал.

— Что произошло?

— В этом «Саабе» сидел мужчина, полицейский. Я предполагал подойти поближе, сфотографировать его — сделать это тихо и незаметно для него. Таков был мой план.

— И что?

— Но плану редко удается следовать.

— Так что?

— Я увидел у тебя в кухне Гектора. А потом в квартале от твоего дома появился Арон. Он шел прямо на мужика в «Саабе».

София ждала продолжения.

— Так что я вынужден был убрать оттуда этого полицейского. Заподозри Арон неладное, а тем более обнаружь он прослушивающее оборудование в машине — сама догадываешься, что произошло бы дальше.

— Так что же случилось?

— Я запрыгнул в «Сааб» и заставил его отъехать.

— А потом?

— В нескольких кварталах от твоего дома я выпрыгнул из машины и вернулся в город.

— Только это и больше ничего?

— Да, больше ничего. Я узнал его имя, — добавил Йенс.

— И как же его зовут?

— Ларс Винге.

— Как он выглядит?

— Минуточку…

Йенс вышел в прихожую, достал удостоверение Ларса Винге, положил на столик, сделал снимок без вспышки и переслал ей.

Некоторое время оба сидели молча. Он слышал ее дыхание. Потом в ее телефоне раздался сигнал о получении сообщения.

— Это он. Я видела его вчера в толпе, он стоял среди зевак, пока горела машина.

Ответ поразил Йенса.

— Ты уверена?

— Да. Именно он преследовал нас на «Вольво» в тот вечер, когда пропал Гектор. Я видела его и еще где-то… А он тебя видел?

— Нет, я лежал позади водительского сиденья… — Йенс задумался. — Скорее всего, он сам поджег свою машину.

— Зачем?

— Возможно, почувствовал себя проигравшим, когда я отобрал у него его вещи.

— Что ты у него взял?

— Телефон, бумажник и магазин от пистолета… ключи от машины. Все, что было ему так дорого.

— Йенс, что теперь будет?

Он услышал тревогу в ее голосе.

— Теперь полиция стала еще опаснее?

— Может быть, нам повезло.

— В каком смысле?

— Он решил замести следы, этот твой полицейский Ларс. Скрывает от коллег — возможно, ему просто стыдно, что его облапошили. Поэтому и спалил машину.

— Или наоборот, — тихо произнесла она. — Возможно, твое вчерашнее выступление все испортило, особенно Альберту. Ты думал об этом?

— Думал. Но я сопоставил это с тем, что твои связи с полицией станут известны Арону и Гектору. Это было бы куда хуже.

Йенс слышал, как она шагает по асфальту. Сидел с трубкой в руках и не знал, что еще сказать.

— Что ты будешь делать сегодня? — вырвалось у него. Едва произнеся эти слова, он пожалел о них.

— Сегодня я работаю.

Он пытался найти еще какие-нибудь слова, но так и не нашел.

— Пока, София!

Она отключила трубку.

 

19

Сара караулила в кафе на другой стороне улицы, откуда хорошо просматривалась дверь подъезда, и видела, как Ларс вышел из дома. Она проводила его взглядом, когда он двинулся прочь по улице. В нем что-то изменилось, движения стали скованными, походка — неуверенной. Вид у него был нездоровый.

Сара дождалась, пока он скроется из виду, поднялась, вышла на тротуар, бросила быстрый взгляд в обе стороны и пересекла проезжую часть. В лифте она сняла солнцезащитные очки, оглядела свое отражение в зеркале. Синяк от удара покрывал всю правую часть лица и ухо. Местами синева начала немного зеленеть. Выглядела она ужасно.

Отперев дверь собственным ключом, Сара вошла в квартиру. Старая нераспечатанная почта лежала горой на полу, тут же стоял стул, заставленный кастрюлями. В квартире повис затхлый несвежий запах.

Она прошла в кабинет. Шторы задернуты, полный беспорядок, неопрятный матрас на полу. Простыня съехала на паркет. Тут же валялась подушка без наволочки, одеяло тоже небрежно сброшено на пол. Тарелки с засохшими объедками, грязные стаканы, скомканные куски хозяйственной бумаги… О боже!

А работа? Повсюду разбросаны бумаги и фотографии… и стена, вся испещренная надписями. Глубоко вздохнув, Сара придвинула к себе стул, уселась на него, озирая весь этот хаос. Внезапно ее охватило чувство скорби — скорби о человеке, который ей когда-то так нравился и который теперь совсем сбился с пути. Его жизнь в полном упадке. Однако грусть была недолгой. Ей хотелось испытывать сострадание к нему, но у нее не получалось — ненависть к нему за то, что он сделал с ней, заслоняла все остальные чувства. Сара посмотрела на снимок женщины, которую, судя по надписи, звали София, и на снимок мужчины по имени Гектор. Еще имена и фотографии — Гунилла, Андерс, Хассе, Альберт, Арон… Еще один мужчина без имени, сидящий на скамейке на набережной. И текст — везде, где только нашлось место, мелким почерком, местами перечеркнут — маниакально перечеркнут. Другие надписи — большими, извивающимися буквами, словно Ларс писал в разном душевном состоянии.

Сара включила его компьютер — пароль помнила наизусть еще с тех пор, когда они работали на нем по очереди. Нажала на клавишу «ввод». Ожидая, пока запустится система, выдвинула верхний ящик стола. Все вперемешку, без всякой логики. В нижнем ящике стола она отыскала большой конверт, на котором кто-то нарисовал цветок. Сара открыла конверт. Распечатанные фотографии в формате А4 — на всех одна и та же женщина. Обернувшись, она посмотрела на стену. София. Сара продолжала перелистывать содержимое папки. Сотни фотографий Софии в различных ситуациях. София на велосипеде, София в кухне — снимок сделан через окно с улицы. София идет по улице, София работает в своем саду. София входит в большие стеклянные двери — кажется, в больницу… София за рулем и… София спит. Какого черта!.. Ее спящее лицо крупным планом. Снимок явно сделан у нее в спальне с близкого расстояния. Это просто болезнь, какая-то одержимость…

Продолжая рыться в ящиках, Сара нашла две пары шелковых трусиков — они были дорогие и фирменные, явно принадлежали не ей. Положив их на место, женщина достала блокнот, пролистала его. Стихи. Почерк Ларса. Убогие стихи, банальные клише: летний луг, глубокий родник любви, твои прекрасные волосы, сметающие все зло мира… мы с тобой, София, против всего мира…

Сара смотрела на все это с отвращением. Тем временем компьютер загрузился. На рабочем столе виднелось множество папок, помеченных датами. Она открыла одну из них. В папке оказалось огромное количество аудиофайлов. Сара кликнула на первый попавшийся — звуки потекли из колонок компьютера. Поначалу — ничего особенного, потом шаги по паркету, где-то открылась дверь, через некоторое время кто-то включил телевизор и хорошо знакомый голос женщины-диктора где-то вдалеке начал зачитывать новости. Оставив файл воспроизводить эти бессмысленные звуки, Сара поднялась и стала рассматривать лица на стене.

Она знала, что Гунилла — начальница Ларса, а вот остальные… Андерс и Хассе — кажется, его коллеги…

Все вертелось вокруг Софии. Сара проследила за стрелочками, прочла записи Ларса. В ее сознании начала складываться картина…

— Альберт, иди ужинать!

Сара вздрогнула от неожиданности — ясный женский голос, донесшийся из колонок, прозвучал совсем близко. Сара стала слушать дальше. Услышала, как кто-то — София? — достает из шкафа тарелки. Далее последовала тишина, потом файл закончился. Сара подошла к компьютеру, выбрала другой файл, услышала телефонный разговор — София разговаривала с кем-то хорошо знакомым, смеялась, задавала короткие вопросы. Похоже, сплетничала с подругой об общем знакомом, опозорившемся на вечеринке. Сара кликнула по другому файлу. Здесь София проверяла у юноши уроки — задавала вопросы по поводу Второй мировой войны. Тот уверенно ответил на все вопросы, споткнулся лишь на пакте Молотова — Риббентропа. На стене Сара увидела фотографию подростка. Альберт. Вид у него был бодрый и довольный. Она выбрала очередной аудиофайл — музыка, играющая где-то в доме. Новый файл — Альберт с приятелем жуют бутерброды, грубые подростковые шуточки, взрывы смеха. Еще один файл. Сначала тишина, потом звук пощечины. Разговор между парнем и Софией. Сара различила такие слова, как «изнасилование», «доказательства», «полиция», «Центральный округ», «допрос»… Сара внимательно слушала, потом еще и еще — прокрутила этот файл пять раз. Господи боже…

Она перекопировала как можно больше файлов на флешку, достала из кармана телефон и сфотографировала стену, фотографии, стихи…

Прежде чем уйти, Сара постаралась скопировать как можно больше.

Он забрал свой «В70». Автомобиль стоял там, где он его оставил неделю назад, — на парковке в районе Аспудден.

Машину Ларса слегка занесло у дома престарелых «Счастливая лужайка». Он резко затормозил, с удивлением оглядел длинный тормозной путь. Очевидно, он ехал куда быстрее, чем ему казалось. Потеря ощущения скорости — в центре города? Въехав на гравиевую дорожку, Ларс едва успел остановиться в нескольких сантиметрах от припаркованной впереди машины. Двое подростков, проходящих мимо, с одобрением показали ему большой палец. Ларс колебался слишком долго. Если бы он тоже поднял большой палец, его ответ последовал бы с большим опозданием.

Войдя в здание, он разыскал медсестру, представился и сообщил, что приехал забрать личные вещи матери. Медсестра кивнула, пообещала отпереть ему дверь. Ларс последовал за ней. У медсестры был огромный зад, от которого он буквально не мог оторвать глаз. Медсестра отперла комнату Рози, и Ларс вошел внутрь.

— Спуститесь к администратору, когда закончите, — надо подписать кое-какие бумаги.

Едва закрыв за собой дверь, он пошел в спальню, открыл ящик, в котором Рози хранила свои рецепты, и забрал всю пачку. Быстро перелистал их — «Ксанор», «Люрика», «Собрил», «Стесолид», «Кетоган».

Засунув рецепты во внутренний карман куртки, Ларс отправился в ванную. В шкафчике он обнаружил «Депоплан», нераспечатанную упаковку «Риталина», всякую прочую ерунду, «Гальцион» и «Флюсканд» в отдельных блистерах, без коробочек. На верхней полочке стояла банка. Ларс потянулся за ней, прочел на этикетке — «Гибернал». Баночка показалась ему знакомой, она была старого образца. «Гибернал»… какие-то воспоминания пронеслись в голове и растаяли. Он распихал все по карманам. На средней полке, позади стаканчика для чистки зубов, — еще что-то. Тоже какая-то старообразная баночка. «Литиум» — это классика жанра.

В дверь постучали. Ларс поспешно привел шкафчик в порядок, зачем-то спустил воду в туалете.

За дверью стоял мужчина с бородкой, в черной рубашке. Маленький белый квадрат на воротничке освещал его лицо.

— Ларс Винге? Я Юхан Рюден, пастор.

Ларс уставился на него.

— Можно войти?

Ларс попятился, впуская пастора в комнату, закрыл за ним дверь. Юхан излучал любезность и дружелюбие:

— Примите мои соболезнования.

Ларс не сразу понял, что его собеседник имеет в виду.

— Спасибо.

— Что вы испытываете?

«Что вы испытываете?» Что?..

Ларс пытался найти, что ответить, но поймал себя на том, что не испытывает никаких чувств. Но ведь об этом он не может заявить? Он посмотрел в глаза пастору. Что-то начало расти в Ларсе — то его качество, которое столько раз его выручало: умение лгать.

Ларс вздохнул:

— Что чувствуешь, когда умирает близкий человек? Пустоту, горе… скорбь…

Юхан кивнул, словно прекрасно понимал, что имеет в виду Ларс. Тот продолжил, склонив голову:

— Но… даже не знаю…

Он проговорил это тихо, довольный своей актерской игрой. Снова поднял глаза на лицо пастора Юхана, излучавшее человечность, достоинство и доверие. Страшно подумать, сколько времени он, должно быть, потратил, отрабатывая это выражение лица дома перед зеркалом.

— Да, Ларс, откуда мы можем это знать.

Ларс напустил на себя грустный вид.

— Твоя мать решила сама прервать свою жизнь… Ты не должен чувствовать в этом свою вину. Она была больна и устала — почувствовала, что ее жизнь закончилась.

— Бедная мама, — прошептал Ларс.

Он снова посмотрел в глаза пастору, увидел, что тот поверил ему. Пастор верил Ларсу — и верил в Бога.

Ларс покинул «Счастливую лужайку», не оглянувшись назад. Доехав до ближайшей аптеки, он выкупил препараты по всем рецептам в надежде, что фармацевт не станет проверять рецепт по компьютеру и не увидит, что получательница лекарств уже мертва. К счастью, проверять никто ничего не стал. Вперед, с новым запасом в кармане!

Человек представился как Альфонсо. Он был молод, на вид лет двадцать пять, и улыбался самоуверенной улыбкой, словно считал, что жизнь — потрясающе забавная штука.

— Гектор, — представился Гусман, когда Альфонсо пожал ему руку.

Альфонсо оглядел его офис, уселся на стул:

— Книги?

— У меня свое издательство, я издатель.

Посетитель улыбнулся.

— Издатель, — негромко повторил он себе под нос.

Гектор разглядывал Альфонсо — ему почудилось родственное сходство.

— Ты похож на дядю.

Молодой человек бросил на него наигранно обиженный взгляд:

— Надеюсь, что не очень.

Они снова улыбнулись друг другу.

— Как поживает дон Игнасио?

— Великолепно. Только что купил себе новый самолет — счастлив, как ребенок.

— Это радует. Передай от меня привет и поздравления. — Гектор выпрямился на стуле: — Давай поговорим о твоем деле, а потом я могу пригласить тебя на ужин, если у тебя нет других планов на вечер.

— Спасибо за приглашение, Гектор, но не сегодня. Стокгольм полон моих соотечественников, с которыми мне нужно встретиться.

— Ты приехал надолго?

— В этом городе живет женщина, к которой я испытываю ужасную слабость. У нее я и остановился. Сегодня утром возникла мысль, что мне так нравится просыпаться там и завтракать с ней — похоже, я задержусь дольше, чем планировал.

— Тогда мы успеем поужинать в другой раз.

— Очень вероятно. И наверняка договоримся по поводу моего дела.

Они не сводили друг с друга глаз. Тон Альфонсо изменился.

— Дон Игнасио волнуется, — тихо проговорил он. — Его интересует, почему вы перестали заказывать у него товар. Как мы понимаем, ваши запасы на складе в Парагвае должны были закончиться, однако ни от тебя, ни от твоего отца запросов не поступало. Мы хотели бы убедиться, что все под контролем… Знать, что происходит, и увериться в том, что с вами все в порядке.

Гектор закурил сигариллу:

— У нас возникли проблемы на нашем пути в Европу.

Альфонсо ждал продолжения, покуда Гектор делал затяжку.

— Линия перебита…

— Кем?

— Немцами.

Молодой человек продолжал выжидающе смотреть на Гектора:

— И что?

Гектор выдохнул облако дыма.

— Это запутанная история. Мы только что снова взяли ситуацию под контроль, однако хотим выждать, пока все уладится.

— Как долго?

— Не знаю.

Альфонсо кивнул:

— Дон Игнасио будет рад услышать, что с вами все в порядке… однако теперь, когда я убедился, что с вами все хорошо… позволю себе выразиться так: дон Игнасио считает, что существует договор. По этому договору мы снабжаем вас витаминами и транспортируем их в Сьюдад-дель-Эсте. Это периодичная сделка, которая сейчас по каким-то причинам застопорилась. Дон Игнасио пока не хочет заходить слишком далеко и называть это нарушением договора. Но… В общем, ты понимаешь.

Гектор потянулся на стуле:

— Я не считаю это договором. Мы не оговаривали время. Мы оговаривали только цену. Дон Игнасио всегда получал от нас оплату за свой товар, не так ли?

— И он очень благодарен за это.

— А мы благодарны за то, что с вами так легко иметь дело, — проговорил Гектор.

Альфонсо был элегантно одет и прекрасно воспитан. Он был хорош собой — густые черные волосы, выраженные черты лица, отчетливый подбородок, скулы, придававшие его лицу приятный оттенок мужественности. Женщины наверняка считали его красавцем. Несмотря на постоянную улыбку, он производил впечатление человека спокойного. Однако за внешним фасадом Гектор видел признаки безумия, которые умел различать в человеке даже на многокилометровом расстоянии. Он отметил это, едва Альфонсо переступил порог. С первого взгляда увидел эту черту в доне Игнасио Рамиресе, когда впервые повстречался с ним десятью годами ранее. Гектор любил в людях это качество — оно давало ощущение единения, почти родства. Гектор решил про себя, что Альфонсо ему нравится.

— У нас проблема, — проговорил молодой человек.

Гектор пожал плечами:

— Я не вижу в этом никакой проблемы. Воспринимайте это как паузу.

— В нашем языке такого слова не существует. Дон Игнасио рассчитывает на ваши деньги — в обмен на свои услуги. Если вы хотите сделать перерыв, как ты говоришь, то это не должно влиять на наш договор.

— Однако, дорогой Альфонсо, у нас нет никакого договора.

— Дон Игнасио считает, что договор есть, а когда он что-то считает, это обычно так и есть…

Гектор задумался.

— Я могу тебе что-нибудь предложить?

Альфонсо отрицательно покачал головой.

— Что у вас за проблемы? Может быть, мы можем помочь? Эти немцы, которые создают вам неприятности, — вдруг мы сможем на них повлиять?

Некоторое время Гектор обдумывал его предложение, прекрасно понимая, что помощь колумбийцев обойдется ему в кругленькую сумму.

— Нет, мы справимся сами — проблема невелика.

— Рассказывай…

Гектор затянулся своей сигариллой:

— По причинам, которые нам до сих пор не известны, они вмешались в наши дела, чтобы забрать себе наш бизнес — действуя подкупом и угрозами в наших рядах. Затем мы отобрали все назад, но не обошлось без заварушки. Капитан корабля, который мы до сих пор использовали, хотел бы некоторое время не светиться.

Альфонс что-то прикидывал в уме.

— Тогда есть две альтернативы, — проговорил он.

Гектор ждал продолжения.

— Либо вы позаботитесь о том, чтобы заплатить, а мы пополним ваш склад в Парагвае, и вы сможете вывести товар на рынок до нашей следующей поставки…

— Или?

— Или мы свяжемся с вашими немецкими друзьями — похоже, они больше интересуются бизнесом, чем вы.

Гектор и Альфонсо внимательно изучали друг друга. Гектор вздохнул, улыбнулся при мысли, что так легко попался в ловушку.

— Мы продолжим работать как раньше, — сказал он. — Вы пополняете склад, мы высылаем деньги — только дайте мне немного времени.

Молодой человек жестом поблагодарил.

— Так как ты намерен общаться со своими соотечественниками в Стокгольме? — спросил Гектор. — Нужны ли тебе рекомендации?

— Нет, они уже заказали столик в каком-то ресторанчике, где мы будем ужинать. — Альфонсо бросил взгляд на свои часы. — А затем мы отправимся танцевать сальсу в клуб, название которого я не запомнил. Хочешь составить нам компанию?

— Спасибо, но я занят другими делами.

— Тогда закончим наши дела до того, как я улечу домой?

— Когда тебе будет удобнее.

Несколько мгновений Альфонсо разглядывал Гектора.

— Ты очень хороший человек, Гектор Гусман.

— Ты тоже, Альфонсо Рамирес.

Альфонсо покинул офис Гектора, вышел на улицу и двинулся вправо. Дождавшись, пока элегантный колумбиец отойдет достаточно далеко, Хассе Берглунд поднялся, свернул газету, которую перелистывал, и двинулся за ним.

В кармане у Гуниллы завибрировал телефон. Номер на дисплее был ей незнаком.

— Слушаю!

— Это Гунилла Страндберг?

— А кто ее спрашивает?

— Меня зовут Сара Юнссон, и мне очень нужно с вами встретиться.

— Мы знакомы?

— Строго говоря, нет. Но мой бывший бойфренд работает на вас.

— И его зовут…

— Ларс Винге.

Последний кусочек мозаики встал на место. Гуниллал знала, что девушка Ларса — журналистка. Он что-то рассказывал про нее на интервью, и Гунилла проверила ее: Сара Юнссон, журналистка на вольных хлебах, публикуется редко.

— Хорошо. Что-то случилось?

— Да.

— А именно?

— Я хотела бы встретиться и поговорить.

Гунилла обратила внимание на ее тон — напряженный и нервный. Свою нервозность женщина пыталась скрыть за деланой решительностью.

— Сара, где ты предлагаешь встретиться?

— На Юргордене, у ресторана «Юргордсбрюнн».

— Хорошо. Когда?

— Через час.

— Дело настолько срочное?

— Да.

— Договорились.

Закончив разговор, Гунилла улыбнулась, но улыбка тут же угасла.

Эрик и Гунилла припарковали машину перед рестораном. Сара Юнссон уже ждала их. На ней были застиранная блузка из какого-то дешевого сетевого магазина, юбка, доходившая до колен, и солнечные очки. Она забыла побрить ноги, а волосы на затылке были небрежно схвачены в хвостик.

Здороваясь, они обнаружили, что рука у Сары холодная и влажная. Ее страх был виден невооруженным глазом — солнечные очки не могли его скрыть.

— Ну что ж, Сара, пойдем внутрь и присядем? — спросила Гунилла.

— Нет. Мне хотелось бы пройтись.

— Конечно, погода отличная.

Они не спеша направились к небольшому мосту через канал.

— Как давно вы с Ларсом вместе?

— Мы с ним расстались.

— Грустно.

Сара была погружена в свои мысли. Гунилла и Эрик отметили это, быстро переглянулись.

— Даже не знаю, с чего начать, — проговорила Сара, когда они перешли по пешеходному мосту на другую сторону.

Гунилла терпеливо ждала.

— Ларс сильно изменился.

— В каком смысле?

— Не знаю, да это и неважно, но произошедшие в нем перемены заставили меня искать ответ. — Сара по-прежнему нервничала. — Он все так же работает на вас, не так ли?

Гунилла кивнула.

— Тогда вы как никто знаете, что он много отсутствует дома, работает вечерами и ночами, днем отсыпается… Мы с ним потеряли контакт.

— Если хочешь, я могу изменить его расписание…

Сара покачала головой:

— Речь не об этом. Я же сказала, что мы больше не живем вместе… — В ее голосе прозвучал оттенок обиды.

— А почему, можно спросить?

Сара повернулась к Гунилле, остановилась и сняла очки. Гунилла увидела ее заплывший глаз.

— Что произошло?

— А как вы думаете?

Гунилла разглядывала синяк у нее под глазом:

— Ларс?

Сара не ответила, снова надела очки и пошла дальше.

— Я начала рыться в его вещах, ища ответ, хоть какое-нибудь объяснение, почему он так изменился.

Гунилла слушала.

— Чем больше я искала, тем больше понимала, что он занимается чем-то иным, помимо… как бы это лучше сказать… помимо своих основных обязанностей.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что теперь я представляю себе, что происходит.

— Так-так, и что же именно?

Сара, которая до этого шла, опустив глаза в землю, посмотрела на Гуниллу:

— Я журналистка.

— Это мне известно.

— Как журналистка я обязана предавать гласности случаи злоупотребления властью и служебным положением.

Гунилла приподняла одну бровь:

— Звучит гордо.

Сара набрала воздуха в легкие:

— Я знаю, чем вы занимаетесь… Вы прослушиваете, преследуете людей и угрожаете им.

— Что-то я не понимаю, о чем ты говоришь, — произнесла Гунилла.

— Я имею в виду Софию. И еще Гектора.

Сара не имела ни малейшего понятия о взаимосвязях. Ей известны были имена — и еще та смутная информация, которую она получила, прослушивая аудиофайлы на компьютере Ларса. Она знала, что осуществлялось прослушивание, а также располагала давней информацией о Гунилле, почерпнутой из полицейской базы данных. Однако в ее планы не входило рассказывать об этом Гунилле. Это был ее звездный час — скандальная статья, которая уведет ее с унылых последних страниц, посвященных культуре, прямо на первые полосы! Она станет известна своими журналистскими расследованиями, станет борцом за справедливость, раскрывающим противоправные действия полиции и власти в отношении простых граждан. Это ей больше подойдет, здесь она чувствует себя как рыба в воде — она такая, Сара Юнссон.

Гунилле удалось скрыть свое удивление.

— Я могу сказать, что мы занимаемся расследованием множества разнообразных дел, и некоторые находятся на той стадии расследования, когда все материалы следствия проходят под знаком высокой секретности. Публикация таких материалов является прямым нарушением закона. Если ты хочешь получить информацию, то ты ее получишь, но со временем, а не сейчас, когда это может нарушить ход следствия и серьезно помешать сотрудникам, которые его ведут.

Сара выложила свой следующий козырь.

— А Альберт? Допрос в полиции Центрального округа… Изнасилование… Ему всего пятнадцать лет!

Гунилла уставилась на Сару. Та внимательно следила за ее реакцией. Неужели она попала в точку? Похоже…

— Что ты сказала?

— Вы слышали, что я сказала.

Эрик попытался спасти ситуацию:

— Мы ведем расследование. Пока оно не окончено, материалы подпадают под закон о конфиденциальности. В этом деле есть деликатные моменты. Если ты что-то видела или слышала, изволь держать это при себе, пока мы не дадим знать, что можно это опубликовать, — сказал он.

Теперь Сара держалась спокойно. Ей показалось, что она попала в точку, и она вглядывалась в лицо Гуниллы, ища подтверждения.

— «Жучки», незаконное прослушивание, София… К чему приведет весь этот беспредел?

Гунилла продолжала смотреть на Сару, в глазах у нее промелькнула грусть.

— И что?

Нервозность Сары улеглась, она решила пустить в дело свой козырной туз.

— Патриция Нурдстрём — это имя вам что-нибудь говорит?

Гунилла пыталась удержать равнодушное выражение лица, но вместо этого получилась улыбка, безрадостная и неестественная.

— Патриция Нурдстрём пропала пять лет назад, — продолжала Сара. — Она пропала, когда вы работали с ней. Ничто не указывает на то, что ее исчезновение связано с королем ипподромов, — она пропала, когда вы с ней работали. С Софией будет то же самое? Она тоже исчезнет?

Сара блефовала по-крупному. На самом деле она понятия не имела, о чем говорила, — у нее было лишь ощущение того, что тут что-то нечисто, возникшее еще тогда, когда Ларс начал заниматься этим делом. Его за один день перевели из полиции общественного порядка в управление криминальной полиции — просто невероятно. И потом он перестал быть Ларсом, стал другим человеком — тоже невероятно…

Гуниллла не сводила глаз с Сары. Затем повернулась и пошла прочь. Даже Эрик был удивлен этим ее поступком, но ему оставалось лишь последовать за ней.

Когда они выехали с парковки и направились в сторону центра, у Гуниллы было очень грустное лицо.

— Глупая безмозглая девчонка, — пробормотала она себе под нос.

Эрик молча сидел за рулем.

— И почему именно сейчас? — продолжала она.

Эрик понимал, что она не ждет от него ответа.

— Как она не понимает! — Гунилла смотрела прямо перед собой. — Неужели опять все то же самое…

Они миновали башню Какнэстурнет.

— Как ей удалось все это выведать? — Женщина вздохнула и глубоко задумалась. — Проклятье, — чуть слышно прошептала она наконец.

— А Патриция Нурдстрём? Про нее-то она как узнала? — спросил Эрик.

Гунилла опустила солнцезащитный козырек.

— Это можно прочесть в полицейской базе. Там остались кое-какие мелочи, которые мне так и не удалось убрать. Даже не знаю, как она добралась до этих сведений, — возможно, просто затребовала их. Но это уже не имеет значения. Она поняла некую связь, для нее не предназначенную.

— Ларс помогал ей в этом?

— Не знаю… не думаю. Ты сам видел, что он с ней сделал.

Гунилла снова задумалась.

— Что она говорила перед там, как упомянуть Патрицию?

— «Жучки»…

— А перед тем?

— Альберт…

— Откуда она может знать про Альберта?

У Эрика не было ответа на этот вопрос.

Гунилла вздохнула, подняла солнцезащитный козырек.

— С Ларсом подождем. Пока понаблюдаем за ним… как обычно. А вот с Сарой…

Эрик выехал на Страндвеген.

— Похоже, пора посвятить в дело Ханса.

Эрик что-то промычал в знак согласия.

— Проклятье, — снова прошептала она себе под нос.

Ральф Ханке пребывал в отвратительном настроении. Как всегда, когда с ним это случалось, он уходил в зловещее молчание. Его окружение воспринимало это как скачок напряжения в высоковольтных проводах — все старались не попадаться ему на глаза.

Из панорамного окна в квартире на седьмом этаже открывался вид на самый центр Мюнхена. Небо было пасмурным. Нижние края серых облаков висели почти на уровне лица Ральфа. Находись его офис несколькими этажами выше, из окна вообще ничего невозможно было бы увидеть — что, наверное, имело бы и свои плюсы. Часто, когда Ральфу не удавалось привести в порядок мысли, он подолгу стоял и смотрел на этот вид. Он редко что-то замечал — просто ему лучше всего думалось, когда мир находился немного под ним. Сегодня он надел на себя вязаный джемпер на пуговицах. Такое случалось с ним нечасто, но, когда он его надевал, ему становилось хорошо — возможно, от того, что можно было отдохнуть от костюма, почувствовать себя свободнее. Однако этот джемпер умел к тому же определенным образом влиять на его настроение. Мысли прояснялись, возвращалось хладнокровие, появлялась злость — как сегодня. А ясная, холодная мысль, продиктованная злостью, значительно облегчала жизнь.

Зашуршал внутренний телефон.

— Господин Ханке? — Кабинет заполнил спокойный голос его секретарши.

— Да, фрау Вагнер.

— Господин Гентц ждет.

Дверь кабинета открылась, вошел Роланд Гентц, прошел по паркету, уселся в кресло и достал из портфеля документы. Они никогда не здоровались. И не по невежливости; просто между ними существовала молчаливая договоренность, что в работе они такие — ни с кем не здоровающиеся мужчины.

Ральф остался стоять у окна. Унылая погода в сочетании со всеми проблемами заставила его подумать о бокале вина. Он снова окинул взглядом город.

— Хочешь выпить?

Роланд поднял глаза от бумаг, удивленный вопросом.

— Когда мы перестали выпивать днем? — спросил Ральф.

Гентц задумался.

— В середине девяностых. Кажется, примерно тогда же, когда исчезли галстуки.

Ральф направился к своему рабочему столу.

— Две хорошие привычки, — вздохнул он и уселся. — Ну?

— Конечно, почему бы нет?

Ральф нажал на кнопку внутреннего телефона:

— Фрау Вагнер, два виски безо льда.

— Да, господин Ханке.

Ральф уселся в позу терпеливого ожидания, сложил руки. Роланд пролистал свои бумаги.

— Мы получили оплату за три галереи в Великобритании… В Гамбурге по-прежнему проблемы со строительством моста. Там неполадки с гидравликой, это потребует времени. Контракт с американцами будет наш, но и здесь следует запастись терпением — все хотят поучаствовать.

Ральф почти не слушал его. Развернувшись на стуле, он снова смотрел в окно. Роланд продолжал бубнить свое. Через несколько минут Ральф прервал его:

— Это подождет… Что происходит в Швеции?

Роланд поднял глаза от бумаг:

— В Швеции? Ничего нового.

— Каковы последние сведения?

Роланд попытался собраться с мыслями.

— Приятель Михаила лежит в больнице.

— Он не заговорит?

— Нет. — Роланд отрицательно покачал головой.

— Откуда ты знаешь?

— Михаил ручается за него.

— Они пока молчат.

Гентц не ответил.

— А этот посредник — торговец оружием?

Роланд выпрямился на стуле:

— Ральф, можно я выскажу свое мнение?

Хозяин офиса продолжал смотреть на город:

— Пожалуйста.

— Почему бы нам не отказаться от всей этой затеи? Она мешает нашему бизнесу; это фактор риска, который нарастает с каждым днем, а ценность самого проекта ничтожно мала. Давай оставим это дело и сосредоточимся на важном.

Ральф повернулся на стуле лицом к Роланду:

— Как звали того человека, которого мы купили?

— Карлос. Карлос Фуэнтес.

— Кто он?

— Фигура средней величины. Владеет несколькими ресторанами. Он у Гектора на подхвате — в каком плане, я до конца не знаю.

— Давай используем его более широко.

— Думаю, он уже израсходован.

— В каком смысле?

— Именно он заманил Гектора в ресторан, где его взяли Михаил с напарником. Они ведь не дураки и поняли, что это не случайное совпадение.

— Он уже мертв?

Роланд пожал плечами:

— Вероятно…

Раздался легкий стук в дверь. Фрау Вагнер вошла, неся на подносе два стакана виски. Поставив их перед мужчинами, она вышла.

Они не стали пить сразу, сначала понюхали содержимое своих стаканов. Ральф выпил первым, потом Роланд. Проглотив, они сохранили во рту послевкусие. В этом самая сильная сторона виски — вкус, создающий фальшивые воспоминания и драматично прекрасные чувства к чему-то, что недоступно никому из живущих. Возможно, именно поэтому некоторые романтические натуры спиваются на этом напитке.

Они поставили свои стаканы.

— У нас есть кто-нибудь в Испании? — спросил Ральф.

— Что ты имеешь в виду?

— Человек типа Михаила?

Роланд покачал головой:

— Нет, в Испании у нас такого человека нет.

— Позаботься о том, чтобы его найти. Я хочу, чтобы у нас был кто-то, кто ждет указаний. Кого мы могли бы ввести в игру мгновенно, если это понадобится.

— Его роль?

— Насилие. Пусть их даже будет двое или трое.

— Я не согласен, — тихо проговорил Гентц.

Ральф ничего не ответил. Снизу до них доносились звуки самой центральной части Мюнхена.

— А эта женщина? Кто она, что мы о ней знаем?

— Ничего… Просто женщина. Ты хочешь, чтобы я навел о ней справки?

Ральф подумал, снова поднес стакан ко рту:

— Да, пожалуй.

 

20

Только что раскрылся белый пион. Он был невероятно прекрасен — огромный, идеально симметричный и завораживающий. Томми Янссон долго его разглядывал. Он сидел, откинувшись в белом садовом кресле в саду Гуниллы. Маленький чайный столик был накрыт в беседке — уютном уголке сада, где пахло розами и клематисом.

Томми Янссон был начальником отдела в службе разведки Национального управления криминальной полиции — того самого отдела, в котором последние четырнадцать лет работала Гунилла. Он был ее формальным начальником — старый боевой волк, разъезжавший на американской машине и носивший в кобуре 357-й. В жизни он был наивен, как ребенок, но в работе — крутой профессионал. Она очень ценила его как начальника и коллегу, к тому же считала своим другом.

Гунилла выставила на стол целое блюдо свежеиспеченных булочек с корицей. Томми дождался, пока она тоже сядет напротив него за столик.

— Я слыхал, они называют тебя Мамой.

Женщина улыбнулась.

— Кто это говорит?

— Твой брат. Я позвонил ему по дороге сюда, чтобы сориентироваться, как у вас идут дела.

Гунилла резко выпрямилась.

— Почему ты позвонил ему?

— Просто взял и позвонил.

Гунилла налила английского чая в чашку Томми. Тот некоторое время прихлебывал напиток, прежде чем заговорить.

— Время идет. Народ начинает недоумевать.

— И что? — спросила Гунилла.

— Прокурор ждет от тебя материалов.

— Томми, ты прекрасно знаешь, как я работаю. Я никогда не передаю дальше материалы, пока не поставлю в них последнюю точку, — мне не нужна ситуация, когда какой-то задерганный делами прокурор ничего не поймет, использует их неверно, и в конце концов дело кончится ничем.

— Само собой, но на меня наседают. Я тоже не могу без конца прикрывать тебя.

В кронах деревьев чирикали птички, это был тихий квартал.

— Прикрывать меня?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Нет, не знаю.

Янссон внимательно разглядывал ее.

— Дело в том, что вопросы задает не только прокурор, — продолжал он. — Но самое неприятное — она озвучивает свои теории. И от этого другие начинают нервничать.

— Берит Столь?

Томми кивнул.

— Что она говорит?

— Ты хочешь узнать?

Хозяйка сада не ответила. Томми попытался найти более удобную позу на деревянном стуле.

— Она говорит, что не понимает, почему ты пользуешься такой свободой.

— И что ты на это отвечаешь, Томми?

— То же, что и всегда: что ты — один из самых лучших моих специалистов.

— А что она говорит на это?

Томми отпил глоток чая, поставил чашку на колено.

— Что ничто на это не указывает.

— На что?

— Она просмотрела все твои дела за последние пятнадцать лет и утверждает, что доля дел, закончившихся обвинительным приговором, ниже среднестатистического уровня.

Гунилла вздохнула:

— Именно это я пыталась сказать. Что еще?

— Это все.

— Нет, не все…

Гунилла не отрывала взгляда от Томми. Он опустил глаза.

— Она утверждает, что работая таким образом — независимая группа, непрозрачность, частные помещения и так далее, — ты создаешь собственную структуру, которую планируешь возглавить, когда через несколько лет произойдет реорганизация полиции.

— Да? И что?

Томми пожал плечами:

— Вот что она говорит.

— Что я работаю, выкладываясь на полную катушку?

Янссон вздохнул:

— Никто не реагирует… пока. Но если она будет продолжать высказываться вслух по этому поводу, кое-кто начнет волноваться и задавать вопросы. Томми заговорил совсем тихо: — Послушай меня, Гунилла. Если ты опростоволосишься, если окажется, что у тебя не так много материала, как тебе бы того желалось, я хочу, чтобы ты сообщила об этом мне. Я защищал тебя раньше, намерен защищать и в будущем… Но если я замечу, что ты неоткровенна со мной…

— Не волнуйся, — так же тихо ответила она.

Томми почесал ухо сгибом пальца.

— А я и не волнуюсь…

Тут она рассмеялась:

— Да нет же, волнуешься.

Он не ответил.

— Давай придерживаться договоренности, которая была у нас с самого начала, Томми.

— Какой договоренности?

— Что мне не нужно отчитываться.

— Кто тебе сказал, что я пришел за отчетом?

— А зачем ты тогда пришел сюда? Ради булочек?

— Да, ради булочек.

Ни один из них не улыбнулся.

Томми взвешивал сказанное. Затем стал размышлять дальше — Гунилла была его единомышленником, они мыслили и относились к вещам одинаково. Они никогда это не обсуждали — просто понимали друг друга без слов. И знали: в общем и целом они придерживаются одного мнения.

Янссон прервал затянувшуюся паузу:

— Я хочу знать, как далеко вы продвинулись — когда ты планируешь иметь доказательную базу в данном расследовании… Мне также важно знать, нуждаешься ли ты в чем-нибудь.

Лицо Гуниллы сделалось холодным и замкнутым.

— Иди к черту, — ответила она.

Он притворился, будто не понимает:

— Что?

— Знаю, что ты пытаешься сделать, но тебе это не удастся.

— Гунилла, ты о чем?

— Если ты думаешь, что сможешь собрать достаточно информации, чтобы передать дело кому-нибудь другому, то ты глубоко ошибаешься.

Томми покачал головой:

— Я пришел не для того, чтобы тебя отстранить.

— Я этого и не сказала. Но я знаю, как ты это делаешь.

— Что я делаю?

— Ты вооружаешься до зубов, собираешь информацию, и если выясняется, что все пошло не так, как тебе бы хотелось, ты заменишь меня на другого игрока. Я видела не раз, как ты поступал подобным образом с другими.

Томми начал раздражаться:

— Прекрати этот спектакль.

— Сам прекрати. Я стою на тех же позициях и не отступлю ни на шаг. У нас есть договоренность. Изменить ее не может никто… и менее всего — Берит Столь.

— Наплюй на нее, — проговорил Томми.

Гунилла расслабилась:

— Спасибо…

— Нет, не благодари. Мне кажется, ты неправильно поняла нашу договоренность.

Из соседнего сада до них донесся детский смех.

— В каком смысле?

— Что она в первую очередь касается меня и других руководителей.

Гунилла не ответила. Он долго и внимательно изучал ее лицо.

— Ты сидишь в дерьме, — проговорил Томми.

Она наморщила нос:

— Странный выбор слов, тебе не кажется?

— А тебе не кажется, что ты именно в нем и сидишь?

Она мотнула головой:

— Вовсе нет.

За долгие годы у них состоялось не меньше сотни таких разговоров, всегда развивавшихся по одному сценарию: Томми хотел контролировать ситуацию, а Гунилла никого к этому не допускала.

— Как себя чувствует Моника? — спросила Гунилла уже совсем другим, мягким тоном.

Томми перевел взгляд на кусты и деревья сада.

— Хорошо. Пока никаких симптомов.

— Что говорят врачи?

Теперь он взглянул ей в глаза:

— Что они не знают. Не точно знают — примерно так.

— И что все это значит?

Томми произнес еле слышно:

— БАС неизлечим, и Моника довольно скоро ощутит первые симптомы.

Гунилла увидела горе в его глазах. Он опустил взгляд, стал смотреть в свою чашку:

— Знаешь, что самое ужасное?

Женщина отрицательно покачала головой.

— Я напуган больше, чем она.

Янссон допил чай, поставил чашку на стол и поднялся. Теперь он снова стал начальником.

— Я надеюсь на тебя, Гунилла. Но если тебе понадобится помощь — немедленно обращайся ко мне.

Он вышел из беседки и исчез за воротами. Гунилла смотрела вслед его могучей фигуре. За спиной у женщины жужжал шмель.

Часы показывали половину третьего ночи. Ларс взломал дверь террасы — теперь это получалось совсем легко. Сняв ботинки, он сделал два шага внутрь дома в одних носках, остановился и прислушался. Весь мир спал. Он сделал то, ради чего пришел. Подкрался к торшеру возле дивана, стал искать взглядом. Нашел тоненький, как ниточка, микрофон, установленный Андерсом, и осторожно удалил его двумя пальцами. Положив его в маленький полиэтиленовый пакетик, он уже двинулся было обратно к двери террасы, но тут в голове возникла мысль, заставившая его остановиться. Эта мысль была не оформлена в словах, всего лишь чувство, что-то вроде: ведь она спит там, наверху… черт возьми!

Ларс подошел к лестнице — его неудержимо влекло наверх. Он тихо и осторожно поднялся на второй этаж.

Дверь ее спальни была приоткрыта. Ларс приложил ухо к двери, прислушался. Изнутри доносилось тихое, легкое дыхание. Он медленно и беззвучно приоткрыл дверь шире. Еще один осторожный шаг — и он ступает по ковровому покрытию в ее комнате.

Она лежала почти так же, как и в прошлый раз, — на спине, разметав волосы по подушке. Всего в нескольких метрах от него. На Ларса накатились сомнения… Что он здесь делает?.. Он уже был близок к тому, чтобы уйти… Но… Ларс еще раз взглянул на нее, увидел ее красоту, почувствовал, как в нем растет желание, — и сомнения улетучились. Ларсу безумно хотелось заползти к ней в постель, рассказать, как ему плохо, — может быть, она утешила бы его.

Странный звук прервал его фантазии. Легкие дрожания и постукивания. Звук доносился из-за шторы. Ночная бабочка. Маленькие крылышки ударялись о стекло, движимые странным стремлением наружу, к слабому свету уличных фонарей.

Пульс у Ларса был нормальный, дыхание спокойное… Он медленно опустился на колени, подобрался к ней на четвереньках. Осторожно, осторожно… скоро он почувствует ее запах. У него возникла эрекция, промелькнула мысль зажать ей рот рукой… лечь на нее и… Нет, так не пойдет. Ларс мысленно проклинал самого себя. Но ведь он может… Нет, не может… или все же? Ларс боролся с соблазном, но, как и во все остальные дни недели, случайный импульс победил.

По-прежнему стоя на четвереньках, он расстегнул пуговицу на брюках, потянул молнию, засунул туда левую руку. Он не хотел этого делать, но не мог сдержаться. Ларс закрыл глаза и занялся с ней любовью в своих фантазиях. Она со сладким стоном произносила его имя, просила еще, гладила его спину, говорила, что любит его. Крылья бабочки грохотали по оконному стеклу. Кончая себе в брюки, Ларс поцеловал воздух. После этого на него обрушилось состояние полной опустошенности.

Тихонько спустившись по лестнице, он прошмыгнул через гостиную и вышел из дома тем же путем, которым пришел.

Смотреть друг на друга им не хотелось. Андерс сидел, повесив голову, Хассе то и дело вздыхал. Они сидели в машине Андерса, припаркованной на Бастугатан. Молчание нарушил Хассе:

— Ты такое раньше делал?

Некоторое время Андерс смотрел в темноту, потом кивнул.

— И как?

Андерс не хотел пускаться в детали. Засунув руку в карман, он порылся, протянул Берглунду на ладони две беленькие таблетки.

— Что это?

— Это помогает. Прими две.

— Я не принимаю таблеток.

— Ты что, идиот?

Хассе не понял:

— Что?

— Прими, я сказал!

Андерс выкрикнул эти слова, вздохнул и облокотился на дверь, продолжая смотреть в темноту. Ханс положил таблетки в рот и проглотил.

Время тянулось медленно. Казалось, оно просачивается сквозь тяжелые толстые стены, словно желая причинить им страдания, дать возможность выбора. Андерс ненавидел это чувство. Он все время поглядывал на часы. За пять минут до назначенного момента он открыл дверь машины:

— Пошли.

Они вышли, приблизились к подъезду, вошли при помощи кода и поднялись по каменной лестнице.

На двери была табличка — «М. Даль». Ниже скотчем прилеплена бумажка, написанная от руки: «С. Юнссон».

Они прислушались, но все было тихо. Андерс начал вскрывать замок. Таблетки подействовали — руки у него не дрожали, сомнения улетучились. Замок открылся. Стоя в полной тишине, они внимательно прислушивались в поисках посторонних звуков.

Андерс положил руку на ручку, осторожно нажал, так что дверь приоткрылась, подождал немного — потом открыл ее ровно настолько, чтобы они оба могли войти.

Мужчины замерли в холле. Справа виднелась небольшая узкая кухонька: складной столик у окна, два стула, небольшой шкафчик. Квартира была однокомнатная, очень маленькая. Аск сделал шаг вперед. Телевизор, диван, журнальный столик, картина на стене, торшер у дивана… Кровать за занавеской. Там спала она — слышалось ее дыхание.

Они сняли ботинки и беззвучно проскользнули в комнату. Присев на корточки, Андерс развернул рулон ткани с карманом, в котором лежал шприц. Осторожно достав его, он снял пластиковый колпачок, защищавший иглу.

Хассе держался позади него. Теперь он дышал не так тяжело, как раньше, — таблетки сделали свое дело. Андерс выпрямился, посмотрел на Хассе, показал глазами: «Давай!» Они на цыпочках стали приближаться к кровати.

Сара спала на животе, чуть слышно похрапывая. Хассе подошел к изголовью кровати, отодвинул занавеску и встал над головой женщины, готовясь схватить ее, если она проснется. Андерс беззвучно присел в ногах кровати. Ему необходимо было приподнять край одеяла — он попробовал осторожно это сделать, приподнял его на пару сантиметров. Она не пошевелилась. Андерс еще приподнял одеяло. Сара спала крепко. Не увидев ее стоп, он приподнял еще — Сара рефлекторно дрыгнула ногой во сне, так что Андерс вздрогнул. Почесав одной ногой другую, она что-то пробормотала себе под нос, с упреком, словно делая кому-то замечание. Снова настала тишина. Аск и Берглунд переглянулись. Андерс сделал глубокий вдох, сосредоточился, взял шприц в правую руку — указательный и средний пальцы по бокам цилиндра, большой на штоке поршня. В результате ее движения одна стопа оказалась поверх одеяла. Андерс кивнул Хассе, чтобы тот был готов. Тот расставил ноги, поднял руки в воздух.

Андерс посмотрел на шприц. Жидкость была прозрачная — неприятно прозрачная. Он подождал, словно засомневался, словно задался вопросом, что он такое делает. Затем приставил тонкую иглу к стопе Сары и ввел на сантиметр. Она отреагировала на боль, Аск схватил ее за ногу и крепко держал, а Хассе всем своим весом навалился на ее руки. Она кричала в матрас, пока Андерс вводил ей жидкость. Она билась, тряслась, Андерс не удержал ее ногу, в которой застрял шприц. Она отбивалась обеими ногами, игла сломалась, шприц куда-то улетел. Хассе изо всех сил старался удержать бьющееся тело.

Прошло несколько невыносимо долгих секунд, прежде чем лекарство добралось до сердца и вызвало его остановку. Сара прекратила кричать и биться. В квартире стало тише, чем они могли себе представить.

Двое мужчин уставились на женщину, лежавшую на животе в кровати, потом друг на друга. Хассе отпустил ее, сделал шаг назад.

— Ах ты черт! — прошептал он. — Как она обмякла!

Он отступил еще на шаг.

— Совсем мягкая стала, — пробормотал он, не сводя глаз с Сары. — Она мертва?

Андерс поднялся, посмотрел на Сару. Та лежала почти в той же позе, как когда они вошли. Ее голова покоилась на подушке, волосы немного взъерошились, глаза неподвижно уставились на занавеску.

— Да… она мертва.

Некоторое время они стояли неподвижно, без всякого повода, чувствуя, что не хотят уходить, — вместо этого им хотелось остановить время, повернуть его вспять, вернуть все назад. Они смотрели на дело рук своих. Хассе сглотнул, Андерс первым взял себя в руки:

— Найди шприц, он где-то валяется.

Поначалу Хассе не понял, вопросительно посмотрел на Андерса.

— Я сказал — шприц! Найди шприц!

Хассе начал искать. Андерс снова присел возле ног Сары с миниатюрным фонариком в руке. Сняв перчатку, он осторожно провел по ее стопе пальцем. Нашел отломившуюся иглу, вытащил двумя пальцами, как вытаскивают занозу у ребенка.

Ханс обнаружил шприц чуть в стороне. Вместе они обошли квартиру, роясь в ящиках и шкафах. Андерс нашел фотоаппарат Сары, спрятанный в сундучке с украшениями, а также записную книжку и дневник, спрятал все это себе под куртку.

Они убрали за собой, вышли из квартиры и поехали прочь. Андерс поднес к уху трубку.

— Дело сделано, — сказал он.

Гунилла говорила тихим голосом — то ли из уважения, то ли потому, что только что проснулась:

— Ты знаешь, что у всего этого есть высокая цель. Куда более высокая, чем ты себе представляешь.

Аск не ответил.

— Как ты себя чувствуешь?

Голос у нее и впрямь звучал по-матерински. Но она была не его мама, чья-то чужая мама.

— Как в прошлый раз.

— Тогда у нас тоже была высокая цель. И эти цели, как ты догадываешься, тесно сплетены. Это был необходимый шаг, все было поставлено на карту.

Андерс продолжал молчать.

— Понимаешь, Андерс, вопрос стоял так — мы или она. Она знала про Патрицию Нурдстрём.

Он вздрогнул:

— Что?

— Да.

— Откуда?

— Не знаю. Думаю, почерпнула что-то в базе данных.

— А Ларс? Что ему известно?

— Понятия не имею. Возможно, куда больше, чем мы полагаем.

— Он опасен?

— А ты как думаешь?

— Спонтанно я ответил бы «нет»… Но — кто знает?

— Да, кто знает…

Он услышал, как она вздохнула.

— Как там Ханс? — спросила она.

Андерс покосился на Хассе, который вел машину сквозь ночь, поникнув головой, с совершенно пустым лицом.

— Мне кажется, он в порядке.

— Хорошо, — тихо проговорила Гунилла.

Они ездили кругами по городу, тяжело дышали, смотрели по сторонам. Ни один из них не хотел ехать домой и сидеть в одиночестве. Хассе сидел, стиснув зубы, Андерс заметил это, похлопал его по плечу:

— Пройдет.

— Когда? — пробормотал Хассе.

— Через несколько дней, — соврал Андерс.

Ханс продолжал вести машину по ночному городу.

— Ну, теперь ты можешь рассказать мне всю историю? — спросил он.

— Что бы ты хотел знать?

— Все.

— Типа?

— Начни с того, почему вы убили блондинку, девчонку короля ипподромов. Вы ведь убили ее?

Голос его звучал глухо, почти как шепот.

Андерс заметил, что его правая нога совершает стереотипные бессмысленные движения. Усилием воли он заставил ее перестать.

— У нас не было выбора. Она видела, как один из наших парней убрал одного из людей короля.

— Зачем вы убрали его? — спросил Хассе.

Андерс потер глаза:

— Все пошло вразнос. Я уже и не помню всех деталей.

Он посмотрел в окно. Дома, мимо которых они проезжали, казалось, зловеще затаились.

— В окружении Зденко был один парень, с которым мы начали работать поначалу. Мы хотели использовать его как доносчика, но он повел двойную игру. Надул нас как детей. Я верил ему на все сто — и Гунилла с Эриком тоже… Но он был предан своему боссу. Мы в корне неправильно оценили ситуацию. Когда мы это поняли, все уже так закрутилось — мы могли потерять все. Так что мы начали обрабатывать Патрицию Нурдстрём, девушку Зденко. Она помогла нам заполучить то, что нам было нужно. А я обеспечил самоубийство предателя.

Андерс откашлялся.

— Но она все видела. Стала истерить, кричать, что пойдет в полицию… Черт-те что…

— И что вы сделали?

Андерс посмотрел на Хассе. Тишина говорила красноречивее всяких слов.

— Каким образом?

Аск не любил предаваться таким воспоминаниям.

— Как с журналисткой — у меня это сегодня просто как дежавю, черт бы ее побрал… Но перед тем я застрелил этого ублюдка Зденко на ипподроме Ягерсро… На мне был парик. Вся та история, которую ты прочел в вечерних газетах, про гангстерские разборки и прочую туфту, — все это высосано из пальца. Мы забрали большую часть его состояния — все, до чего смогли добраться.

— А куда делась блондинка?

Туманные контуры города прояснились, когда из-за горизонта стали пробиваться первые лучи солнца.

— Она на дне морском, — пробормотал Андерс себе под нос.

И снова она проснулась с неприятным чувством. Ей захотелось поскорее встать с постели и уйти, словно комната была заражена какой-то инфекцией.

София налила себе чашку чая, подошла к лестнице, ведущей в подвал, достала из укромного места монитор. Каждое утро одна и та же процедура. Держа его перед собой в руке, она пошла обратно в кухню, прихлебывая на ходу горячий чай. Внезапно на экране появилась картинка. Отрывок был снят ночью, уличные фонари освещали гостиную слабым светом. Мужчина в темной одежде прошел мимо камеры к лестнице на второй этаж, затем сюжет оборвался. София похолодела, отставила чашку с чаем, чтобы не уронить ее. Ей показалось, что все силы покинули ее. В следующем отрывке тот же мужчина проследовал от лестницы в гостиную и исчез из кадра.

То, что она испытала, нельзя было назвать обычным страхом. Это было чувство иного рода — леденящий ужас, от которого у нее закружилась голова, в горле встал ком, колени подогнулись. София посмотрела еще раз — отрывок был темный и размытый, фигура в кадре казалась враждебной и зловещей. Найдя кнопку перемотки, она перемотала назад и нажала на паузу. Мужчина замер в странной позе, держа одну ногу в воздухе. Волосы у него были мокрые от пота.

Ошибиться было невозможно — это Ларс, полицейский по имени Ларс…

Сванте Карльгрен брился в ванной комнате, когда зазвонил его новый телефон. Он знал, кто ему звонит, — этим номером пользовался только один человек. Сванте поднес трубку к уху чуть на расстоянии, чтобы не перемазать ее пеной для бритья.

— Карл Густав, — ответил он.

— Это Хокан…

Сванте провел по лицу бритвой.

— Что у тебя на сердце?

— Мне нужна дополнительная информация о твоем парне.

— Почему?

— Я воспользовался своими обычными каналами, искал, расспрашивал знающих людей, но пока ничего не обнаружил. Мы надеялись, что это человек, которого мы знаем… но, похоже, дело обстоит иначе.

— Я тебе уже заплатил. А теперь ты звонишь и сообщаешь, что у тебя ничего нет.

— Я этого не сказал.

— Именно это ты и сказал.

Сванте брил верхнюю губу.

— Мне нужен более точный словесный портрет.

— Я дал тебе то, что у меня есть.

— Нам нужно встретиться. Я хочу, чтобы ты посмотрел кое-какие снимки. Чтобы мы вместе создали более четкое описание этого человека.

Сванте сидел в машине на парковке возле ресторана «Чельхаген». Окно было открыто, несколько человек прогуливались по дорожке между рестораном и Музеем военной истории. Карльгрен, сам того не замечая, барабанил пальцами по рулю — он терпеть не мог ждать.

Перед ним остановился внедорожник. Из машины вышел Хокан. Серая рубашка, щетина на затылке, бритые виски. Глаза у него были глубоко посажены, словно постоянно прятались в тени. С другой стороны из машины вылез второй парень, пониже ростом, с такой же прической. Этот выглядел постарше.

— Прокатимся на моей машине? — спросил Сванте.

Хокан покачал головой.

— Прогуляемся, — ответил он.

Сванте вышел из машины, протянул руку. Хокан ответил на рукопожатие быстрым и нервным движением.

— Это мой коллега Лейф Рюдбек, — сказал он и кивнул на своего спутника.

Карльгрен пожал руку низенькому, и троица направилась прогулочным шагом вдоль канала.

Телеобъектив поймал издалека трех мужчин, получились четкие снимки. Сидя на заднем сиденье своей машины, Андерс нащелкал их два десятка. Он знал, кто этот бритый в серой рубашке, и второго тоже знал, но имен никак не мог вспомнить. Их он точно видел раньше. Длинный был гангстером среднего пошиба — однако дело давнее. Андерс порылся в памяти. Имя вертелось на языке. Он помнил, что парень фигурировал в деле о ресторанной мафии, которую также подозревали в терроризме. Однако сам не террорист, фигура помельче. Помнится, начал угрожать сирийцам, которые держали в городе рестораны… как же его звали, черт подери? И второго, коротышку… Андерс изо всех сил напрягал память, но не мог вспомнить.

Он позвонил Рейтерсвярду, своему бывшему коллеге по СЕПО.

— Послушай, как звали того мужика?

— Зивкович, Хокан Зивкович. Говорят, он встал на честный путь. Открыл собственную частную охранную фирму, проводит расследования для страховых компаний, ведет слежку за частными лицами, где заказчики почти поголовно — ревнивые супруги, желающие получить фотодоказательства своих самых ужасных опасений. Конечно, у него остались старые связи, иногда он дает им работу. Но все в пределах допустимого.

— А с кем у него старые связи?

— О, это шведская компания. Те типы, которых мы без конца проверяли, однако знали, что они безобидны. Конни Блумберг, Тони Ледин, Леффе Рюдбек и тот страхолюдина, Калле Шевенс.

— Кто из них низкорослый, нос картошкой, короткая стрижка, на вид лет пятьдесят?

— Должно быть, это Рюдбек.

— И с ними Зивкович по сей день общается?

— Не знаю, общается ли он с ними, но иногда они выполняют для него разовые поручения.

— Среди них есть доносчик?

— Да, Рюдбек готов донести на приятелей в обмен на наличные и другие услуги. От Ледина и Шевенса лучше держись подальше — эти парни очень агрессивны, спят и видят, как бы пристрелить парочку полицейских. Про Конни Блумберга я знаю только то, что он страдает расстройствами, от которых лечится марихуаной, — и звереет при виде трансвеститов.

— Отлично. Спасибо, Рейтерсвярд. Созвонимся…

Рейтерсвярд не желал прерывать разговор, ему хотелось поболтать и узнать, чем занят Андерс. Аск соврал, что въезжает в тоннель, и отключился.

Он продолжал следить взглядом за тремя мужчинами, направляющимися в сторону Музея морской истории, изучал их спины, их положение по отношению друг к другу. Зивкович что-то объяснял, Карльгрен шел чуть поодаль, но слушал. Потом роли поменялись — Карльгрен объяснял, Зивкович слушал, соблюдая дистанцию. Леффе, похоже, и вовсе не слушал — просто держался рядом с Зивковичем.

Андерс размышлял над этой картиной — Сванте Карльгрен, Хокан Зивкович и Лейф Рюдбек разгуливают по острову Юргорден? Почему? Сванте связался с Хоканом и Леффе после того, как его навестил Арон? Работают ли Арон и Сванте Карльгрен вместе? Знают ли они друг друга? Но тогда почему Зивкович и Рюдбек? У них какое-то задание?

Мужчины исчезли из поля зрения. Андерс погладил щетину у себя на подбородке против шерсти, мозг интенсивно прорабатывал разные теории.

…Или Арон шантажирует Карльгрена? Должно быть, дело серьезное, иначе Карльгрен обратился бы в службу безопасности компании «Эрикссон» или прямо в полицию. Однако он этого не сделал. Сванте нанял Хокана Зивковича, чтобы разыскать Арона? Возможно… Но это не может осуществиться, Андерс это прекрасно понимал.

Он пощипывал мелкие волоски у себя на подбородке, мысленно вертя так и эдак свою теорию. Идея стоила того, чтобы ее проверить.

Аск завел «Хонду» и повернул обратно в сторону города. Застряв в пробке на Страндвеген, он начал долгий и трудоемкий процесс — вошел в контакт с теневым миром, чтобы заполучить телефон Лейфа Рюдбека, не прибегая к своим обычным каналам. Дело отняло у него много времени, к тому же потребовалось пообещать массу ответных услуг, прежде чем он добрался до него.

После нескольких сигналов Леффе снял трубку и буркнул что-то, чего Андерс не разобрал.

— Рюдбек?

— А что?

— Это Андерс Аск.

Краткое молчание.

— Я не знаю никакого Андерса по фамилии Таск.

Андерс услышал, что Леффе сидит в машине — вероятно, вместе с Зивковичем.

— Знаешь прекрасно. Я работал в СЕПО, когда ты залетел со своими сирийцами и их ресторанами. Тогда я помог засадить тебя и твоего тупого дружка Хокана, как бишь его там по фамилии…

— Теперь я тебя вспомнил. Ты страшен, как смертный грех, и любишь разевать глотку.

— А ты совсем тупой, Леффе. Ребенок — и тот поступил бы умнее. О чем ты думал?

— Чего тебе нужно? — пробурчал Леффе.

— Возможно, я попал пальцем в небо, но у меня к тебе вопрос. Твой ответ может обернуться для тебя наличными, ты в игре?

— Попытайся.

— В городе появились какие-то типы, которые шантажируют высокопоставленных людей в бизнесе. Арон Гейслер и Гектор Гусман. Гусман изображает из себя издателя, имеет офис в Старом городе — ты их знаешь?

Андерс услышал, как Лейф закрыл трубку ладонью, шепча что-то кому-то. Потом рука снова убралась с микрофона, Леффе попытался изобразить легкий и спокойный тон:

— Нет, не уверен. Как, ты сказал, их звали?

— Гектор Гусман, Г-у-с-м-а-н, издатель из Старого города. Второго зовут Арон Гейслер.

Андерс произнес и это имя по буквам — слышал, как Леффе чирикает карандашом по листку бумаги.

— Извини, впервые слышу. И знаешь что, Таск?

— Ну что?

— Не пошел бы ты куда подальше!

— Все понятно.

Леффе бросил трубку.

У Эрика начался приступ меланхолии. Такое с ним иногда случалось. Внезапно он становился молчалив, замыкался в себе, не шел на контакт. Вероятно, это обычный способ выражать подавленное настроение, когда старость стоит на пороге. Что же касается Эрика Страндберга, он был таким еще с детства — с того момента, как погибли их родители. Скорбеть он не умел. Гунилла тоже не умела, но она нашла за что зацепиться в жизни. И это нечто помогало ей избегать депрессий и прочих мрачных сторон жизни. Она не могла бы точно описать это словами, да в этом и не было необходимости. Просто она оказалась сильной — и хотела оставаться такой.

Гунилла всегда чувствовала ответственность за него — обязанность дать ему то, чего он не мог дать себе сам. Этим она занималась, как умела, всю жизнь.

Прошла уже целая вечность тех пор, как ушли из жизни их родители — Сив и Карл-Адам Страндберг. Их застрелили, когда они ночевали в палатке возле озера в Вэрмланде. Убийца, Ивар Гамлин, был пьян до умопомрачения — он ушел из дома в лес с дробовиком, поссорившись перед тем со своей женой и избив ее. По совершенно непонятным причинам он застрелил супругов Страндберг прямо через брезент палатки. Потом он пытался покончить с собой и отстрелил себе полголовы, навсегда лишившись способности говорить. В начале восьмидесятых Гамлин умер в тюрьме, забитый насмерть другим заключенным. Его ноги и руки были переломаны. Никто в тюрьме не видел, что же произошло. Сотрудники учреждения так и не смогли ответить, каким образом злоумышленник попал в камеру Гамлина среди ночи.

Гунилла посмотрела на брата, сидящего в самом темном углу гостиной. За окнами светило солнце, однако он нашел темноту.

Она пошла в кухню, приготовила легкий обед, зная, что он это оценит. Селедка с картошкой, твердые хлебцы, темное пиво и рюмочка водки прямо из холодильника. Рядом — кофе, кусочек торта и еще один обязательный атрибут, когда он впадал в депрессию, как сегодня: газета, за которой он мог спрятаться, делая вид, будто читает, чтобы избежать необходимости общаться с сестрой. Она терпеливо и осторожно намазала хрустящий хлебец маслом так, чтобы он не растрескался. Эрик всегда любил, чтобы масло покрывало весь бутерброд, каждый уголочек. Затем она поставила тарелку с селедкой, хлебец, бокал пива и рюмочку с ледяной водкой на поднос, отнесла в гостиную и оставила на столе возле кресла, в котором сидел Эрик. Гунилла похлопала брата по щеке. Он что-то пробурчал себе под нос.

Зазвонил телефон. Андерс дал ей четкий и краткий отчет о встрече между Зивковичем, Рюдбеком и Сванте Карльгреном. Изложил свою теорию шантажа — а также рассказал, как позвонил Леффе Рюдбеку и засветил Гектора и Арона, сообщив, где их найти.

— Подождем и посмотрим, прав ли я, — сказал он и положил трубку.

Она передала новость брату. Он не ответил — сидел, жуя свой бутерброд. Гунилла встала у окна. Снаружи колыхалась на ветру зелень.

— Пора готовиться, — сказала она, не спуская глаз со своего сада. — Знаешь, Эрик, я буду очень скучать по своим цветам. Мне будет не хватать пионов, роз… всего моего сада.

Он взял правой рукой запотевшую рюмочку.

— Запри медсестру, — хрипло проговорил он и выпил залпом.

Гунилла все еще окидывала взглядом розовые кусты, растущие вдоль деревянного забора.

— Что ты имеешь в виду?

Эрик поставил рюмку на стол и ответил сиплым голосом:

— Позаботься о том, чтобы она ничего не придумала. Ее надо держать в узде, пока мы не подготовимся и не будем готовы отправляться…

Гунилла прислушалась к его словам. Продолжая обдумывать их, она пересекла гостиную и вышла на веранду.

Солнечный свет ослепил ее, когда она шагнула наружу.

Ларс побрился, причесался, оделся как подобает — в повседневную одежду, но чистую и выглаженную.

Микрофон, который он забрал из гостиной Софии, лежал в запечатанном полиэтиленовом пакетике. Осторожно убрав его в карман, Ларс пошел в ванную и зарядился идеальной комбинацией, которая состояла из большой дозы морфина в задний проход, коктейля из бензодиазепинов в желудок и «Люрики», плывущей по нервным волокнам. Глядя на себя в зеркало, он счел себя красивым, спокойным и крутым. Желтые взрослые угри были выдавлены и припудрены. Наклонившись поближе к зеркалу, Ларс разглядел толстый налет на передних зубах. Открыл шкафчик, выдавил пасту на щетку и начал чистить зубы, в то время как коктейль распространялся по организму. Щетка мягко гладила зубы, дарила наслаждение — все было сплошным наслаждением. Тяжелые чувства и проблемы находились где-то на другом конце вселенной. Прополоскав рот теплой водой, Ларс решил, что выглядит безупречно. Баночка с «Гиберналом» стояла у него перед глазами в шкафчике. Он взял ее в руки, потряс. Получился звук, как от маракасов. Он потряс еще — наверное, так звучат маракасы на Кубе? Он поставил ее на место.

Ларс соскользнул с лестницы, пролетел на машине до Брахегатан и, мягко ступая, прошел сквозь полицейский участок, поднялся по лестнице и вошел в контору.

Он кивнул собравшимся, постарался уловить их настроение, заметил Хассе и Андерса, сидящих в ожидании на стульях. Эрик, примостившийся в уголке за своим столом, выглядел усталым: закрыв глаза, он массировал двумя пальцами переносицу, словно пытаясь унять головную боль. Хассе и Андерс… Ларс снова посмотрел на них. Они тоже выглядели усталыми, хотя и по-другому. Хассе сидел, повесив голову, с остановившимся взглядом и ничего не выражающим лицом. Андерс сложил руки на груди, вытянул ноги и смотрел в одну точку.

Ларс присел на стул. Сиденье показалось ему таким мягким. Эва Кастро-Невес подошла к нему с чашкой кофе в руках.

— Не знаю, нужно ли тебе молоко.

Он взглянул на нее с недоумением. Она же не хотела застревать на этой ситуации, просто протянула ему чашку:

— Вот.

Он взял, не поблагодарив.

— Пожалуйста, — тихо произнесла она.

— Спасибо, — прошептал он.

Эва уселась на стул рядом с ним.

— Как у тебя дела? — спросила она.

Ларс посмотрел на нее. Она изменилась? Стала веселее? Почему она вдруг уселась рядом с ним?

— Все идет потихоньку. Медленно, но верно… Такое ощущение, что дело сдвинулось.

Женщина кивнула:

— Мне тоже так кажется.

Ларс не сводил с нее глаз. Она заерзала.

— Я передумал, пойду налью себе молока, — проговорил он, поднялся и вышел в кухню.

Открывая холодильник, Ларс достал из кармана маленький полиэтиленовый пакетик, засунул микрофон между большим и указательным пальцами той руки, которой держал чашку, подлил молока и снова вернулся в кабинет. Оглядел комнату: Эрик нашел газету и рассеянно перелистывал ее, Эва смотрела прямо перед собой, Андерс и Ханс сидели в тех же позах, с задумчивым видом.

Ларс подошел к доске на колесиках — сделал вид, что читает какой-то документ, прикрепленный на ней, одновременно незаметно вставил микрофон в мягкое покрытие доски. Затем повернулся, прошел наугад по помещению, разглядывая какие-то предметы, то и дело отхлебывая кофе из чашки, словно хотел размять ноги, пока не началось совещание.

Внизу на Брахегатан, через пару домов от конторы, Ларс припарковал взятую напрокат машину — «Рено». В багажнике, прикрытый одеялом, стоял аппарат для прослушивания.

Открылась дверь, в контору быстрым шагом вошла Гунилла, извинившись за опоздание. Эва Кастро-Невес поднялась, взяла сумочку и приблизилась к начальнице. Со своего места Ларс наблюдал, как они о чем-то перешептывались у дверей, видел улыбки, даже слышал их смех. Он очень удивился, когда Эва обняла Гуниллу и поцеловала в обе щеки. Затем она подошла к Эрику, похлопала его по щеке. Эрик хрипло проговорил «bon voyage», и Эва вышла из конторы.

Гунилла снова сделала серьезное лицо.

— Я хочу разделить вас на две группы. Первая группа — Андерс и Ханс, вторая — Ларс и Эрик.

Начальница заглянула в бумагу:

— Эрик и Ларс отправляются навестить Карлоса Фуэнтеса — можете ехать прямо сейчас. Андерс, вы с Хассе останетесь.

Эрик со стоном поднялся и пошел к двери, Ларс последовал за ним, не понимая до конца, что происходит.

Когда Ларс и Эрик вышли из комнаты, Гунилла повернулась к доске и написала:

«Альберт Бринкман» и «Ларс Винге».

— Два вопроса, которые мы должны обсудить.

Последний школьный день. Солнце, березы, полное затишье, горячий асфальт.

Около тридцати человек собрались ранним утром в парке у воды. Они пили вино. Все захмелели, кого-то вырвало, кто-то разрыдался.

Затем они стайкой пошли к школе. Он шел за руку с Анной. Прежде чем войти в актовый зал, они разделились. Теперь ему очень хотелось повернуться и найти ее глазами в толпе, однако он сдержался. Вместо этого он тихо уселся на скамью, слушая школьный гимн и плохую игру на флейте. Директор произнес речь. Он сказал, что наркотики, расизм и моббинг — это плохо, и на этом все закончилось.

Альберт и его друг Людвиг вышли на школьный двор. Кирпично-красное здание школы с двумя флигелями казалось особенно красивым в последний день учебного года. Альберт увидел Анну чуть в стороне, в компании подружек, улыбнулся ей — она улыбнулась в ответ.

В кармане у него запищало, когда они с Людвигом отпирали свои велосипеды. Достав телефон, он прочел сообщение. «Сегодня вечером мы будем вместе. ххх».

Альберт оглянулся, но Анна уже скрылась из виду. Он засунул телефон обратно в карман, но не мог сдержать улыбку. До чего же прекрасна жизнь!

Альберт и Людвиг ехали на велосипедах вниз по склону. Ветер развевал волосы, лето повсюду уже вступило в свои права. Затем дорога пошла в гору, пришлось приналечь. Людвиг развернулся по широкой дуге, сворачивая на свою улицу, крикнул что-то, чего Альберт не понял, — а потом добавил, что Густав угощает едой, но не спиртным.

Альберт помахал ему и поехал дальше. Снова взобрался на холм, а потом свернул на узкую дорожку, чтобы срезать путь домой. Услышав позади звук машины, он прижался к правому краю, чтобы дать ей проехать, но машина продолжала следовать за ним с небольшой скоростью. Альберт кинул взгляд через плечо. «Вольво». За рулем Хассе.

Разные мысли пронеслись у него в голове. О том, что он пропустит самый прекрасный вечер в своей жизни… о том, что случилось с ним в последний раз, когда он встретился с этим человеком… о том, что надо бежать…

Именно это он и сделал — пустился наутек. На середине дороги он резко свернул и, изо всех сил крутя педали, понеся вниз по склону. Велосипед набирал скорость, в ушах загудело от потока воздуха — этот гул смешался со звуками «Вольво», набиравшим скорость где-то там, позади него.

Пытаясь просчитать наилучший путь к отступлению, Альберт понял, что велосипед ему не поможет. Посередине холма он резко повернул руль и влетел в чей-то сад. Пролетев на велосипеде как можно дальше по газону, соскочил на ходу и побежал. Обернувшись на бегу, увидел, как машина задним ходом взбирается обратно на склон. Воспользовавшись этим шансом, Альберт пустился вниз, стараясь как можно дальше удалиться от машины. «Вольво» перестал пятиться и понесся вниз с холма на полной скорости.

Теперь у Альберта было небольшое преимущество. Он побежал вперед, потом свернул вправо, пытаясь обмануть машину. Та резко остановилась, открылась дверца. Бросив взгляд через плечо, Альберт увидел незнакомого мужчину, который кинулся за ним. Незнакомец бежал очень быстро. Юноша бежал изо всех сил, на пределе возможностей. Снова послышался звук «Вольво» — машина двигалась параллельно, снизу и сбоку. Она ехала быстро, на четвертой передаче.

— Стой! Полиция! — крикнул мужчина, бегущий за ним. Его быстрые шаги приближались.

Альберт с разбега перепрыгнул через забор и попал в очередной сад. Травяной ковер спускался под уклон. Он понесся вниз, наращивая скорость, пробежал мимо двух детишек, качавшихся на качелях, — мальчика и девочки лет пяти. Они весело помахали ему вслед. Он резко развернулся. Побежал назад туда, откуда прибежал, и взял вправо, выскочил на другую улицу, пересек еще один сад, снова на дорогу, резкий поворот влево и понесся вдоль луга. Он продолжал бежать, хотя легкие, ноги и сердце посылали тревожные сигналы о недостатке кислорода. Увидев в каком-то саду густые заросли, Альберт устремился туда. Молочная кислота переполняла мышцы. Опершись одной рукой, он перелетел через забор и упал в заросшую беседку. Там юноша лежал неподвижно, изо всех сил стараясь сдержать шумное дыхание.

Кровь стучала в ушах, надрывное дыхание заглушало все звуки. Альберт закрыл глаза, уткнулся лицом в землю. Постарался привести в порядок дыхание и мысли. Мимо проехала машина. Он осторожно выглянул из беседки. Это был «Чероки», за рулем мамаша-блондинка с усталым лицом, на заднем сиденье — плачущий ребенок. Альберту удалось нормализовать дыхание. Он все время прислушивался к шагам — шагам того, другого. Должно быть, он все же оторвался от погони. Альберт уже собирался подняться, когда откуда-то слева приблизилась машина. Он медленно приподнял голову — мимо него по улице проехал «Вольво». Хассе за рулем… затем бегущие шаги по дороге.

— Он где-то здесь, — крикнул второй.

«Вольво» рванул с места и исчез из виду. Альберт снова опустил лицо. Что он себе думал? Что ему удастся убежать от них?

Шаги по асфальту звучали совсем близко. Они звучали как-то нерешительно: то шли, то бежали, то останавливались и замирали…

Юноша, вслушиваясь в каждый звук, снова услышал шаги — совсем тихие, когда мужчина бродит туда-сюда по асфальту в ботинках на резиновой подошве.

— Альберт!

Спокойный, негромкий голос совсем рядом. Альберт замер, стараясь не дышать.

— Альберт, ты где-то здесь… Выходи. У твоей мамы неприятности… Мы приехали, чтобы отвезти тебя к ней. Не волнуйся. Выходи. Твоя мама хочет видеть тебя. Ты нужен ей.

Юноша лежал, уткнувшись лицом в землю. Шаги стали удаляться. «Вольво» вернулся, остановился.

— Альберт! — крикнул мужчина.

— Пошли, Андерс… — раздался голос Хассе.

— Он не успел перебежать через луг до того, как я добрался сюда — это просто физически невозможно. Он где-то здесь.

— Залезай!

Голос Хассе звучал нетерпеливо.

Захлопнулась дверь, машина уехала. Альберт лежал неподвижно — они могли вернуться. Он рассуждал, остаться ли ему на месте или встать и поискать другое убежище. Куда они уехали? Просто отъехали в сторонку, чтобы взять его, когда он вылезет наружу? Или они уехали совсем, отчаявшись поймать его?

Альберт решил лежать неподвижно. Прошла целая вечность. Машины не было слышно. Он поднял глаза, оглядев то, что можно было разглядеть из его положения, выудил из кармана мобильный телефон, нажал на решетку, чтобы отключить звук. Дрожащими руками набрал эсэмэску Софии: «За мной гонится полиция я спрятался один из них тот же что в прошлый раз».

Отослав сообщение, Альберт почувствовал, как ему хочется заплакать. Во время погони он не чувствовал страха, и даже тогда, когда лежал в своем укрытии, им двигал лишь инстинкт самосохранения. Но сейчас на него разом навалились страх и чувство одиночества.

Снова машина. Он прислушался, стараясь понять по шуму двигателя, «Вольво» ли это, но не мог определить. Машина приблизилась. Альберт посмотрел на свой телефон — никаких новых сообщений.

Эрик предложил съесть по хот-догу, прежде чем ехать к Карлосу. Они остановились на улице Вальхаллавеген у Восточного вокзала. Эрик и Ларс вместе. Такого никогда раньше не случалось — чтобы они вот так, запросто, сидели рядом и ели сосиски.

Эрик задал Ларсу множество вопросов. Они касались того, нравится ли ему работать у них и как, на его взгляд, продвигается следствие. Затем последовали закамуфлированные вопросы, осторожные попытки узнать, что известно Ларсу об их действиях. Ларс прекрасно понимал, к чему клонит Эрик. За это он ненавидел его — его и всех остальных. За такое отношение к нему. Поскольку он не знал ничего конкретного, ему не составило труда дать убедительные ответы. Но Эрик не удовлетворился ими. Ему явно хотелось более четких ответов, которые помогли бы ему затянуть петлю на шее у Ларса.

Когда Эрик пошел и сел на переднее сиденье машины, Ларс выкинул в урну недоеденный хот-дог. Сел за руль, свернул налево на улицу Уденгатан. Эрик закрыл глаза, снова массируя переносицу. Он издал тяжелый вздох, прищурился на солнечный свет за окнами машины.

— Как там медсестра? Как ты думаешь, она что-нибудь знает?

— Нет, — ответил Ларс.

— Почему нет?

— Потому что ничто на это не указывает. Я прослушивал ее черт знает сколько времени… Ни единого намека.

— Она знает, что мы ее прослушиваем?

Ларс обернулся к Эрику:

— Откуда бы она это узнала?

— Не знаю. Просто мы ничего от нее не получаем.

— Может, ей просто нечего нам дать?

Эрик пожал плечами.

Они припарковались под знаком «стоянка запрещена» возле дома Карлоса на Карлбергсвеген.

Прежде чем открыть дверцу машины, Эрик повернулся к Ларсу и некоторое время изучал его. Разглядывание и молчание затянулись.

— Что такое? — пробормотал Ларс.

Эрика, похоже, нисколько не смущала ситуация. Напротив — он, кажется, находил в ней какое-то удовольствие.

— Ты, Ларс, пугало огородное — ты в курсе?

Винге не ответил. Он сидел на лекарствах долгосрочного действия. Они придавали ему уверенности в себе. Он тоже посмотрел Эрику в глаза решительным взглядом. Но Эрик лишь фыркнул:

— Ну что, в гляделки будем играть?

Ларс отвел глаза.

Эрик попытался откашляться. Звук получился нехороший. Кашель долго не отпускал, ему не хватало воздуха.

— Гунилла сказала, что ты хотел расширить свой кругозор, выполнять другие задания. Сейчас нам предстоит одно из таких заданий. Ты готов?

Ларс кивнул.

— Ты уверен?

— Да.

— Хорошо. Тогда смотри, учись и помалкивай. Последнее — самое важное.

Он вышел из машины. Винге посидел несколько секунд, глубоко вздохнул и последовал за ним.

Лифт не работал. Карлос жил на четвертом этаже. Они начали подниматься по лестнице.

Эрик начал пыхтеть и задыхаться. На третьем этаже он остановился, ухватился за перила, тяжело дыша. Лицо его побагровело. Он раздраженно сделал знак Ларсу идти дальше.

Надев наушники, Эрик прослушивал запись на диктофоне, который дали Карлосу Хассе и Андерс при последней встрече.

— Здесь же ничего нет! Только шумы и всякая ерунда. — Он поднял глаза на Карлоса. — Почему?

Тот облизал губы.

— Откуда я знаю? Я носил его при себе, но Гектор не разговаривал со мной.

Ларс сидел на кухонном стуле и следил за происходящим.

— Он плохо кончит, и ты с ним. Я даю тебе шанс, Карлос. Возможность выйти из всей этой истории свободным человеком. Но тогда и ты должен помочь нам. Ты понял?

Голос Эрика звучал пренебрежительно, словно он разговаривал с ребенком. Ларс разглядывал синяки на лице у Фуэнтеса.

— Тебе досталось? — спросил он.

Карлос вопросительно посмотрел на Винге.

— Заткнись, Ларс, — буркнул Эрик. Он снова протянул Карлосу микрофон. — Всегда носи его при себе. Мы вернемся через пару дней — чтобы к тому времени он был заполнен информацией. Прошу.

Карлос посмотрел на микрофон, который протягивал ему Эрик, потом опустил глаза в пол, словно искал альтернативу.

— Бери, — произнес Эрик.

Карлос покачал головой, у Эрика лопнуло терпение.

— Бери, я тебе сказал! — прорычал Эрик, но голос не повиновался ему.

Ларс поднялся:

— Мы закончили?

Эрик обернулся к нему:

— Разве я не велел тебе заткнуться?

Ларс улыбнулся издевательской улыбкой:

— Сам заткнись. Ни черта у тебя не выходит. Ты считаешь, что это тебе что-то даст?

Эрик с изумлением посмотрел на Ларса. Давление подпрыгнуло, лицо покраснело еще больше.

— Ах ты проклятый маленький… — начал было он и собирался продолжить, но потерял равновесие. Прошептал что-то неразборчивое глухим голосом.

Ларс и Карлос с удивлением воззрились на него. Эрик пытался что-то сказать. Он прищурился, словно свет вдруг начал резать ему глаза. Потом провел рукой по лбу, заморгал, пошатнулся и схватился рукой за спинку стула.

— Я плохо вижу… — пробормотал он.

— Что?

Левая рука Эрика начал дрожать, он с удивлением посмотрел на нее, перевел взгляд на Ларса, потом на Карлоса. Издал какой-то нечленораздельный гортанный звук, и тут его вырвало. Одна нога подогнулась. Он упал влево, потянув за собой стул, сильно ударился об пол и остался лежать в собственной блевотине, моргая глазами.

Карлос в полном изумлении наблюдал за происходящим. Ларс тоже смотрел на Эрика. Осторожно наклонился к нему:

— Эрик, как ты?

Ответа не последовало.

— Надо вызвать «Скорую», — проговорил Карлос.

Ларс остановил его движением руки.

— Эрик! — окликнул он.

Лежа на полу, мужчина ловил ртом воздух. Карлос схватил телефон, висевший на стене в кухне, намереваясь набрать номер службы спасения. Ларс вытащил пистолет, небрежно направил его на Фуэнтеса:

— Ну-ка, положи трубку.

Карлос уставился на дуло пистолета, повесил трубку на место, попятился и воскликнул:

— Он не может умереть на полу у меня в квартире!

— Очень даже может.

Не выпуская из рук пистолета, Ларс присел на корточки и зачарованно посмотрел на Эрика. Помахал рукой у него перед лицом.

— Эй!

Эрик сделал движение глазами, посмотрел на Ларса. Тот уловил в его глазах мольбу. Мышцы устали от неудобной позы. Ларс выпрямился и повернулся к Карлосу:

— Те полицейские, которые приходили к тебе в прошлый раз?..

Карлос вопросительно смотрел на Ларса.

— Сюда приходили раньше другие полицейские — те, которые дали тебе микрофон. Рассказывай!

— Позавчера вечером ко мне пришли двое мужчин, один большой, а второй… обычный. Они задавали вопросы… Угрожали мне.

— Почему?

Карлос покосился на пистолет, висевший в руках у Ларса:

— Не знаю… Убери пистолет.

Ларс посмотрел на оружие, но убирать его не стал.

— Я ведь в тебя не целюсь, не так ли?

Карлос прикрыл глаза левой рукой.

— О чем они спрашивали?

— О Гекторе.

— Что именно они спрашивали о Гекторе?

Карлос убрал ладонь, посмотрел на Ларса:

— Спрашивали, видел ли я его в ресторане в тот вечер.

— В какой вечер?

Фуэнтес указал на свое разбитое лицо.

— А ты его видел?

Карлос замотал головой.

— Как они тебе угрожали?

— Не знаю.

— Как можно этого не знать?

— Они били меня.

— А еще?

Этот вопрос, кажется, совсем сбил Карлоса с толку. Ларс пояснил:

— Они называли кого-нибудь еще?

— Кого?

— Женщину.

— Какую женщину?

— Софию.

Карлос подумал, кивнул:

— Да, они спрашивали, видел ли я ее в тот вечер.

— А ты ее видел?

Мужчина покачал головой.

— И что ты ответил?

Карлос посмотрел на Ларса таким взглядом, словно усомнился в его умственных способностях.

— Что я ее не видел.

— Что произошло в ресторане?

Карлос отвел глаза:

— Не знаю.

Он произнес эти слова таким тоном, словно устал без конца повторять их.

— Я хочу, чтобы ты сообщил мне, если к тебе снова придут.

— Зачем?

Ларс лениво ткнул в его сторону пистолетом.

— Потому что я так сказал.

Фуэнтес задумался:

— А что мне за это будет?

Ларс оглядел следы побоев на лице Карлоса.

— Ничего. Возможно, ты избежишь еще одной взбучки.

Карлос снова замотал головой.

— Так чего же ты хочешь, Карлос?

— Защиты, если я попаду в трудную ситуацию.

— О’кей, договорились. В наш договор входит и еще одно условие: никто не узнает, что мы не сразу позвонили в «Скорую».

Ларс махнул пистолетом, показывая Карлосу, чтобы тот вышел из кухни.

Подставив себе стул, он сел, разглядывая напряженное тело Эрика Страндберга. Старый пень умирал медленно. Ларс встретился с ним взглядом, чтобы убедиться: он, Ларс Винге, — последнее, что видел в своей жизни Эрик Страндберг. Эрик умер после долгой и мучительной агонии. Ларс не пропустил ни одной секунды этого действа. Труп выглядел странно, лицо было вывернуто в сторону. Эрик лежал мертвый в собственной блевотине. Ларс испытывал чувство удовлетворения.

Альберт неподвижно лежал ничком, ощущая запахи травы и земли.

Он получил сообщение от Софии: «Оставайся на месте, не выходи из укрытия».

До него доносились шаги на дороге; он видел второго мужчину, которого звали Андерс. Где находился Хассе, он понятия не имел.

Альберт решил бежать — знал, что у него есть шанс выиграть время.

Всего в нескольких метрах от него в траве раздалось шуршание. Сердце отчаянно забилось. Мужчина — неважно, который из двух, — стоял совсем рядом. У Альберта не было выбора. Он вскочил и кинулся прочь. Не пробежав и десяти метров, он наткнулся на вытянутую руку, получил удар по горлу и почувствовал, что его тянут вниз. Крепкие руки прижали его к земле, тяжелое колено, упирающееся в грудь, выдавливало из него весь воздух. Альберт видел перекошенное лицо Хассе: толстяк ругался так, что слюна брызгала изо рта. Схватив юношу за горло мертвой хваткой, он стал бить его кулаком в лицо, нанося тяжелые удары под глаз, по носу, по рту. Потом перестал бить, но еще сильнее сдавил горло. Воздух кончился. Альберт чувствовал, как кончается кислород в мозгу, как жизнь утекает из его тела… Глаза сами собой закрылись…

Как раз в ту секунду, когда он начал терять сознание, Хассе разжал руки. Альберт повернулся на бок, его тошнило, он изо всех сил старался восстановить дыхание.

Хассе рывком поднял его с земли, сжал его руку.

— Я взял его! — крикнул он.

В ту же секунду Альберту удалось вывернуться. Он снова кинулся бежать. Ноги несли его вперед, хотя он не чувствовал их. Во рту ощущался вкус крови, все тело болело. Он выскочил на дорогу, слыша, как за его спиной рванула с места машина. Ему удалось свернуть в чей-то сад. Каждый шаг давался ему тяжело, он едва стоял на ногах. Краем глаза Альберт все время видел большую фигуру Хассе, бегущего параллельно с ним. Когда он понял, что полицейский догоняет его, юноша перепрыгнул через забор, чтобы выбежать на дорогу в надежде кого-нибудь встретить или остановить машину… попросить о помощи.

Он выбежал на асфальт, изо всех сил пытаясь увеличить скорость. «Вольво» приблизился слева и несся на полной скорости, даже не притормозив. Удар оказался страшным. Машина ударила его на уровне колен, Альберта подбросило в воздух, перевернуло над крышей машины, и он упал спиной об асфальт, ударившись головой с такой силой, что треснула затылочная кость. Альберт потерял сознание.

София позвонила, вся в растрепанных чувствах, говорила бессвязно. Йенс не сразу понял, что она хочет сказать. Поняв, кинулся к машине.

Ее сын лежал в кустах в саду, на него охотились полицейские. Она просила сказать им, чтобы они не смели его трогать — это она повторила ему несколько раз. Йенс пытался успокоить ее как умел.

Он был уже почти у цели, когда его обогнала «Скорая», мчавшаяся на полной скорости. Йенс последовал за ней. «Скорая» остановилась в нескольких кварталах от него, где прямо посреди дороги лежало окровавленное тело мальчика.

София откусила еще кусок от ногтя на мизинце. Все ногти уже потеряли привычный вид — короткие, обкусанные.

Она стояла в пустой палате у себя на работе. Бессмысленно бродила туда-сюда с тех пор, как получила эсэмэску от Альберта. Ей оставалось только ждать.

В ее сознании промелькнул образ — Альберт играет в саду с Райнером. Образ тут же рассеялся. Она сама не понимала, почему подумала о собаке. Это был желтый лабрадор, и Альберт обожал его. Они завели собаку, когда сыну было два года — возможно, вместо братика или сестренки. С шести лет Альберт каждый день гонялся за Райнером по саду в любое время года. К девяти годам он изучил повадки и образ мыслей пса и каждый раз ловил его. София стояла в окне и наблюдала за их единоборством — Альберт сосредоточен, Райнер рад.

Когда Райнер умер, Альберту было двенадцать. Он рыдал до тех пор, пока слезы не кончились.

Звонок телефона прервал ее воспоминания.

— Да?

София слышала, что говорил Йенс, — его четкие объяснения. Ноги у нее подкосились от страха и отчаяния, она схватилась за подоконник, словно это была последняя соломинка, удерживающая ее от падения в самую черную из всех черных дыр. Затем в глазах почернело. Задним числом она помнила, как бежала по длинному коридору, вниз по лестнице вместо лифта, бегом по переходам между корпусами, миновала центральный вход и кинулась в отделение реанимации.

Она прибежала туда как раз в тот момент, когда к приемному покою подъехала «Скорая». София подскочила, оттолкнула медсестер, открывавших задние двери.

Она увидела Альберта с окровавленным лицом, лежащего на носилках. Его голова был зафиксирована широкой лентой, затылок охватывал пластмассовый воротник. Нарядная одежда, в которой он ходил в школу на выпускной, была изорвана и окровавлена. София уже почти залезла к нему в машину, когда медсестра схватила ее за одежду и вытащила обратно.

Запах выхлопных газов в гараже ощущался отчетливее, когда на улице стало жарко. Окно в машине было открыто.

Гунилла сидела и ждала в своем «Пежо» в гараже на Хёторгет. Видела в зеркале заднего вида, как подъехала и встала позади нее «Хонда» Андерса. Тот открыл дверцу и тяжело плюхнулся на пассажирское сиденье рядом с ней.

— Все пошло наперекосяк, — тихо произнес он.

— Он выживет?

Андерс почесал затылок:

— Не знаю. Удар был сильный, он упал на спину.

— Вас кто-нибудь видел?

— Нет.

— Ты уверен?

— Да.

Гунилла сидела неподвижно.

— А машина? — спросила она наконец.

— Мы ее отмыли, имитировав столкновение с другой машиной. Она припаркована в надежном месте.

Начальница опустила лицо в ладони. Молчание стало действовать Андерсу на нервы.

— Я взял у парня его мобильник. Он успел послать эсэмэс-ку Софии. Она знает, что это мы.

Гунилла молчала.

— Что нам делать? — спросил Андерс.

Она вздохнула.

— Не знаю… Пока не знаю.

Он посмотрел на нее — никогда раньше не видел ее в растерянности.

— Ты знаешь, что мы должны сделать.

Теперь она подняла глаза, но потом снова опустила лицо в ладони.

— Гунилла!

Она не ответила.

— Ты знаешь, что мы должны сделать?

— Оставьте мальчика в покое, — проговорила она.

Андерс уже вылезал из машины.

— Почему?

— Потому что я так сказала.

Он задумался.

— Хорошо. На некоторое время. Но если он очнется, его придется убрать, ты ведь понимаешь?

Гунилла смотрела прямо перед собой.

Андерс вышел из машины и захлопнул за собой дверь. Она слышала шуршание шин по отполированному бетону, когда машина выехала из гаража. Звуки растаяли, снова стало тихо. Гунилла пыталась собраться с мыслями, найти линию, направление движения… Телефонный звонок прервал ее размышления. Телефон лежал в отделении между сиденьями. Гунилла ответила. Это был Ларс Винге — он сказал, что Эрик умер. Она поняла, что он сказал, но все же переспросила:

— Какой Эрик?

 

21

София сидела рядом с Альбертом, держа его за руку. Теперь его тело было закреплено еще больше, чем в машине «Скорой помощи» — ремни, воротник на всю шею, фиксаторы и сюрреалистическая металлическая корона на голове, держащая его в неподвижном положении. Обе ноги были загипсованы от бедер до лодыжек.

Вошла врач, ее звали Элизабет, София была поверхностно знакома с ней. Элизабет сразу перешла к делу:

— Мы предполагаем, что Альберт повредил двенадцатый позвонок — сейчас он вдавлен в спиной мозг, но что там происходит, мы пока не знаем.

Лицо у Альберта было такое, словно он спал.

— Череп поврежден. Поскольку мы не рискуем трогать его, то пока не в курсе, как обстоят дела. Знаем только, что присутствует избыточное давление на мозг, и мы хотим это давление убрать. Как только это будет сделано, мы переведем его в Каролинскую больницу.

За долгие годы работы медсестрой Софии не раз приходилось успокаивать родственников пациентов и объяснять, что травмы на самом деле не так ужасны, как это кажется. Но теперь дело обстояло наоборот — травмы Альберта были куда серьезнее, чем можно было подумать. Куда страшнее…

Господи, помоги нам!

В палату вошла Джейн, бросила на Альберта испуганный взгляд и обняла сестру.

Йенс звонил на ее безопасный телефон несколько раз. Наконец София ответила. Его голос звучал взволнованно:

— Ты должна немедленно уходить оттуда…

— Я не могу оставить его.

— Ты должна это сделать. Я разговаривал с сотрудниками «Скорой» — при Альберте не было мобильника. Полицейские забрали его и прочли вашу переписку… Они знают, что ты знаешь. Они поступят с тобой сурово, если найдут тебя.

— Нет, я не могу его оставить…

— Я вызвал подмогу. Двое моих друзей придут и будут по очереди дежурить возле Альберта. Они будут охранять его.

Сотни вопросов теснились у нее в голове.

— София! Немедленно уезжай!

Последнее слово он произнес буквально по буквам.

Джейн стояла у нее за спиной, когда она закончила разговор.

— Что случилось, София?

Она не ответила.

— Еще что-то произошло, да?

София была близка к тому, чтобы все рассказать сестре. С Джейн она всегда была откровенна, как и та с ней. Честность, прямота всегда объединяли их. Она взглянула в глаза сестре, борясь с желанием все рассказать.

— Не сейчас, Джейн. Я должна срочно уехать. Не спрашивай почему. Присматривай за Альбертом. Сюда придут двое мужчин. Пусть они будут рядом с ним.

София повернулась и вышла, не в силах прощаться с сыном. Джейн с изумлением посмотрела ей вслед.

София паковала в спальне вещи. Он торопилась, пытаясь понять, что важнее всего: телефон для связи с Йенсом, обычный телефон, зарядка. Она засунула все это в сумочку, кинулась в ванную, стала складывать несессер. Снизу из гостиной донесся какой-то звук. Она замерла, прислушалась. Никаких шорохов. Она продолжала кидать в несессер зубную щетку, пасту, кремы — все, что оказалось под рукой. Снова звук — щелчок и закрывшаяся дверь. Она перестала дышать, прислушалась. Никаких звуков. Показалось? Нет…

Она подкралась к окну ванной, выглянула наружу. На улице у ее забора стояла припаркованная «Хонда». Отойдя от окна, она выглянула из ванной. Теперь снизу до нее донесся скрип паркета. Ее словно обдало ледяной волной, она замерла на месте.

— Проверь наверху!

Это был негромкий мужской голос, а затем послышались шаги, направлявшиеся в сторону лестницы. Она стояла, замерев, блокированная на втором этаже. Что ей теперь делать, прятаться? Драться? Чем? Против нее как минимум двое мужчин.

Шаги поднимались по лестнице. София поискала глазами хоть какое-нибудь оружие, но ничего не нашла. Шаги приближались. Внезапно ее осенило — пожарная лестница за окном в комнате Альберта! Выскользнув из ванной, София нырнула в комнату сына под приближающийся звук тяжелых шагов по лестнице. Она успела в последнюю секунду и беззвучно затворила за собой дверь. Повесив сумочку по диагонали через плечо, повернула шпингалет, взобралась на шаткий письменный стол Альберта и уже почти вылезла в окно, когда за ее спиной распахнулась дверь. Крепкая рука схватила ее за воротник и потащила назад, так что она неловко приземлилась на спину. Хассе Берглунд придавил ей грудь коленом, схватив за горло. Когда он наклонился над ней, щеки его повисли. В этот момент он напоминал собаку. Заглянув в водянистые глаза, София успела увидеть, что он получает удовольствие от происходящего.

— Андерс! — крикнул он.

София засунула руку под кровать Альберта, ощупывая пол пальцами. Нащупала старый телескоп и ухватила его, как бейсбольную биту.

— Андерс! — крикнул он и на секунду отвернулся от нее.

Женщина ударила изо всех сил. Телескоп пришелся Берглунду по уху. Удар оказался столь сильным, что Хассе отпустил ее горло и повалился на бок, на время ослабленный и потерявший ориентацию. София рванулась, пнула его, чтобы высвободить из-под его большого тела свою правую ногу. На лестнице раздались быстрые шаги. София вскочила, услышала, как Хассе что-то бормочет у нее за спиной. Уголком глаза она успела уловить, что он уже пришел в себя и повернулся к ней, уже протянул руку, чтобы схватить ее. Одним прыжком София вскочила на стол и прыгнула в окно. Правой рукой она все же успела ухватиться за ржавую лестницу, скользнула по ней, разорвав себе кожу на ладони. От боли София выпустила лестницу и долю секунды летела спиной вперед, прежде чем упасть на траву газона. Весь воздух вышел из нее, несколько мгновений она лежала неподвижно. Хотя тело умоляло ее полежать, пока не восстановится дыхание, она заставила себя подняться на ноги и судорожно кинулась к своей машине, припаркованной на гравиевой дорожке перед домом, на ходу вытаскивая из кармана ключи. Все тело болело и саднило. София открыла машину при помощи пульта. Она едва успела сесть в машину и закрыть двери, как двое мужчин выбежали из ее дома. У толстого одно ухо было в крови. Второй был очень моложавый для своих лет, с темными круглыми глазами — в точности такой, каким его описала Дорота.

София повернула ключ в зажигании — машина завелась. Моложавый вытащил пистолет и навел на нее. Толстый крикнул ей, чтобы она выключила двигатель и вышла из машины.

Женщина переключилась на заднюю передачу, вдавила педаль в пол. Шины выбрасывали из-под себя гравий. София успешно проехала между столбами ворот, повернула руль и выехала на дорогу. Там она продолжала ехать задним ходом к припаркованной в стороне «Хонде». Задняя передача, имевшая только одно положение, скрежетала от высоких оборотов. София приготовилась к столкновению. «Лендкрузер» ударился о капот «Хонды», столкновение оказалось жестким и мощным, Софию бросило вперед на руль, на секунду дыхание перехватило. Затем она переключила передачу и рванула вперед. Бросив взгляд в зеркало, констатировала, что двигатель «Хонды» полностью выведен из строя.

Мужчины выбежали на дорогу, наведя на нее пистолеты. Она вдавила педаль газа в пол, автоматическая коробка передач быстро переключилась на высокую передачу. Пригнувшись, чтобы укрыться за приборной доской, София направила машину прямо на них. Андерс и Хассе отскочили в сторону.

Добравшись до Мёрбю-сентрум, она заехала в гараж и припарковалась на самом верхнем этаже — заперла машину и поспешно спустилась вниз, в торговый центр. Там на минуту остановилась, заколебавшись. Спуститься в метро или пойти к автобусам? Мысль работала четко. Метро «Мёрбю-сентрум» — конечная станция, выход всего один. Если поезд не придет достаточно быстро, а преследователи настигнут ее, ей некуда будет бежать.

Купив билет в автомате, София поспешила к автобусным остановкам и смешалась с толпой ожидающих, постоянно поглядывая туда, откуда мог появиться автобус. То и дело она бросала быстрый взгляд на двери автобусного терминала, откуда, как она себе представляла, в любой момент могли появиться полицейские. Сердце колотилось с такой силой — Софии казалось, что оно вот-вот проделает дырку в груди.

И вот наконец… Огромный красный автобус-гармошка свернул на Т-образном перекрестке в ее сторону и с шипением остановился перед ней и другими ожидавшими пассажирами. Номер автобуса ничего ей не говорил, но это не имело значения. Последовав с толпой, София вошла в автобус, показала билет водителю. Тот сделал знак проходить дальше. Она пошла назад, села на пустое двойное сиденье и пригнулась, моля Бога, чтобы автобус тронулся как можно скорее. Но автобус не двигался с места, а стоял с открытыми дверями, соблюдая расписание.

Дыхание Софии становилось все более тяжелым и поверхностным. Ее охватывала паника; потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы оставаться на месте, не кинуться прочь, хотя все тело желало только одного — бежать.

Наконец двери закрылись, и автобус отъехал от остановки. София перевела дух. Автобус увез ее из Дандерюда в Соллентуну. Там София вышла и ушла в глубь квартала среди совершенно одинаковых домой, вызвав себе такси. Четверть часа спустя оно подъехало, и женщина попросила шофера отвезти ее в центр, на площадь Сергеля.

Заплатив наличными, София вышла на Кларабергсгатан и спустилась вниз на площадь. Там она растворилась в толпе, нырнула под землю, доехала до остановки «Слюссен», перешла на другой перрон и поехала обратно по другой ветке до «Гамластан», откуда пешком добралась до района Эстермальм.

Йенс встретил ее на улице, стоял и ждал возле своего подъезда. Она не плакала, но дала себя обнять и уронила голову ему на плечо.

Они поднялись на лифте на самый верхний этаж. Глядя на нее в зеркало, Йенс не знал, как ее утешить, даже если бы и попытался. Он и не знал, как это делается, не имел в этом вопросе никакого опыта — именно таких ситуаций он упорно избегал всю жизнь. Теперь ему хотелось бы это уметь, знать, как помочь ей. Но время упущено — если он попытается, получится только хуже.

София попросила дать ей антисептик. Он дал ей то, что у него нашлось. Она забинтовала окровавленную руку и ушла в другую комнату. Йенс слышал, как женщина разговаривала по телефону с сестрой.

Он приготовил ей ужин. София была молчалива и замкнута, он не вмешивался.

В помещении пахло формалином. Гунилла стояла и смотрела на своего мертвого брата. Эрик Страндберг лежал на металлическом столе в морге; казалось, он просто спит. Ей хотелось разбудить его, сказать, что пора ехать на работу, а потом они поужинают вместе, обсуждая расследование и все остальное, о чем они обычно говорят.

Что делать, когда видишь своего брата в последний раз? Попытаться что-то вспомнить? Что-то давно забытое?

Выйдя за пределы больницы, Гунилла села в машину и долго сидела так, глядя прямо перед собой и ничего не видя. И тут из ее груди вырвался крик — он исходил из самых глубин и рвался наружу, пока не кончился воздух в легких. Потом полились слезы и накатило горе, неодолимое, как порыв урагана. Боль сдавила грудь — Гунилла чувствовала бескрайнее одиночество, словно весь мир покинул ее. Где-то тут же притаилось бесформенное чувство бессилия. Из этого чувства постепенно родился смутный образ, переходящий в осознание — ее полное одиночество поставило ее в ту ситуацию, когда ей абсолютно нечего терять.

Тут она словно очнулась. Открыла окно, чтобы впустить в машину свежий воздух, вытерла глаза и растекшуюся косметику, снова накрасилась, глядя в зеркальце на козырьке от солнца, выпрямилась, глубоко вздохнула, завела машину и поехала прочь.

Ночью она пришла к нему. Залезла к нему в постель на диване, где он постелил себе, забралась в его объятия. Некоторое время лежала рядом, давая себя обнимать, потом поднялась и ушла в свою кровать. Йенс посмотрел ей вслед, попытался снова заснуть, но сон не приходил. Тогда он поднялся, позвонил Юнасу, несущему вахту в больнице, и сказал, что все в порядке.

В кухне он закурил, выпуская дым в окно. На столе завибрировал его мобильник — дисплей указал московский номер.

— Да.

— Твои друзья выехали в Швецию. — Голос Ристо звучал, как всегда, глухо.

— В Стокгольм?

— Да, они едут к тебе…

— Когда они выехали?

— Точно не знаю. Думаю, вчера.

— Ну, пусть приезжают. Они меня никогда не найдут.

— Они знают, как тебя зовут…

— Только то, что меня зовут Йенс.

— Ты ездил в Прагу под своим настоящим именем… Когда встречался с ними в первый раз…

Теперь Йенс вспомнил. Он иногда так делал, когда не видел никакого риска.

— Они выкопали данные в отеле.

— Понятно… Спасибо, Ристо.

Положив трубку, Йенс глубоко задумался.

— Проклятье! — тихо прошептал он.

— Что случилось?

Йенс обернулся — София стояла в дверях и смотрела на него. Он попытался улыбнуться безмятежной улыбкой.

Часы показывали двадцать минут третьего, когда Ларс вставил ключ в замок прокатной машины, припаркованной на Брахегатан.

Он ехал по вымершему городу. Лишь иногда ему попадались люди, большинство из них навеселе. Ларс и сам пребывал в состоянии опьянения, хотя и не задумывался над этим. Всегда чуть-чуть под кайфом — это стало его обычным состоянием.

Припарковав машину в трех кварталах от своей квартиры, он достал оборудование для прослушивания, взял его под мышку и поплелся к себе.

В кабинете Ларс перенес аудиофайлы в компьютер, надел наушники и прослушал запись тех моментов, где он сам еще был в конторе: услышал, как Гунилла отправляет его и Эрика домой к Карлосу. Звук был неважный, расслышать что-то было трудно. Шаги по полу, закрывшаяся дверь. То были шаги его и Эрика. Ларс сосредоточился до предела, услышал писк фломастера, которым водят по доске.

— Два вопроса, которые надо обсудить, — сказал голос Гуниллы.

Тишина, затем снова голос начальницы:

— Прежде чем поговорить о мальчике, я хочу вернуться к событиям прошлой ночи. Ларс знает больше, чем мы думаем. Сейчас Эрик попытается его расспросить.

— Он знает о Патриции Нурдстрём?

Это был голос Андерса. Ларс записал на листе бумаги: «Патриция Нурдстрём».

— Не знаю. Не думаю.

— Но она знала?

— Да, — кратко ответила начальница.

Она? Ларс пытался собрать все воедино.

— Ее нашли? — спросил Хассе.

— Да, ее обнаружила подруга, — проговорила Гунилла.

— Причина смерти?

— Внезапная остановка сердца, как мы и хотели.

Ларс ничего не понимал.

— Никаких вопросов?

— Никаких… во всяком случае, пока.

Хассе кашлянул, Гунилла продолжала:

— Важно, чтобы он пока ничего не знал. Более всего мне хотелось бы убрать его, но если он располагает какой-то важной информацией, то пусть пока остается у нас — в полном неведении.

Несколько секунд — ничего, лишь легкое постукивание фломастером по доске. Ларс прижал наушники ладонями к ушам, сосредоточился до предела.

— Мы должны найти мальчишку и снова взять его, — проговорила Гунилла.

Ларс изо всех сил пытался понять — мальчишку?

— Зачем? — спросил Андерс.

— Надо блокировать Софию. Меня не покидает ощущение, что она может выкинуть какой-нибудь номер. В нынешней ситуации мы не можем этого допустить.

Голос начальницы звучал глухо, без всякого выражения.

Ларс размышлял. Мальчишка?.. Альберт! Что они хотят от него?

— Кажется, сегодня окончание учебного года, — проговорил Хассе.

Затем неразборчивое бормотание Андерса и негромкий ответ Гуниллы. Слов Ларс не смог разобрать. Затем звук отодвигаемых стульев, когда Хассе и Андерс поднялись.

Ларс отключил звук, стараясь понять, что именно он только что услышал, думая об Альберте. Выходит, вскоре после того, как они с Эриком отправились к Карлосу, Хассе и Андерс поехали за Альбертом. Удалось ли им забрать его? И зачем? Что им нужно от него? Ларс напряженно думал. Не промелькнуло ли во время прослушивания Софии что-то необычное, связанное с ее сыном? Ларс закрыл глаза, стал лихорадочно рыться в памяти. Легкое, смутное воспоминание порхало где-то рядом, он путался ухватить его. Не получалось, оно ускользало, но не совсем… Что-то все же осталось, что-то почти незримое и хрупкое. Прищурившись, он осторожно подошел к компьютеру, чтобы не потерять мысль, набрал в поисковике: Альберт, София, кухня. В окне выстроился целый список файлов. Ларс посмотрел на даты и начал слушать с начала. Беседы за завтраком, беседы за ужином, беседы днем, когда Альберт сидел и учил уроки. Разговоры по вечерам: София разговаривает по телефону… Альберт разговаривает по телефону. Множество случайных звуков, которые запускали активатор, чтобы потом стихнуть. Он прослушивал все файлы, перематывал, искал. Проклятье, что-то такое было — но он никак не мог вспомнить, что именно… Нечто, запавшее ему в подсознание. По мере того как он слушал, смутное воспоминание все больше таяло.

Прошло два с половиной часа, а Ларс не просмотрел и половины файлов. Он кликнул на очередной, прислушался, прокрутил тишину в начале. Открылась и закрылась дверца холодильника, голос Софии произнес: «Альберт!» Снова тишина… А затем недвусмысленный звук пощечины.

Ларс прижал наушники руками — качество улучшилось, стали слышны детали. Шаги по полу, кто-то поднялся со стула.

— Что ты натворил, дорогой мой?

Ларс слушал.

— Я ни в чем не виноват.

Голос Альберта звучал глухо, словно он спрятал лицо на плече у матери.

— Все позади, они ошиблись… Они просто ошиблись.

Ларс не помнил этого разговора — вернее, помнил, что прослушивал его, но не слышал в нем ничего такого…

— Но у них были свидетели! Изнасилование? Что это за…

Ларс услышал, как София зашикала на него.

— Забудь об этом. Все ошибаются, даже полиция.

Снова настала тишина, Ларс слушал.

— Он бил меня.

— Что ты сказал?

— Тот полицейский в машине — он ударил меня по лицу.

Невыносимо долгое молчание у него в наушниках, файл закончился. Ларс поднялся, собрался с мыслями и записал на стену то, что только что услышал. В тот вечер он работал до глубокой ночи. Отдельные кусочки мозаики начали, наконец, становиться на места.

На рассвете его разбудил телефонный звонок. Гунилла хотела встретиться.

Оглядев себя в зеркале ванной, Ларс нашел имидж, который должен был сработать. С таблетками проявил осторожность — все же он присутствовал при смерти ее брата… Нужно показать, что это немного выбило его из колеи.

— Как это случилось?

Она стиснула руки на коленях. Было тепло, двадцать пять градусов в тени. Они сидели на открытой веранде ресторана на площади Эстермальмсторг, Гунилла — неестественно прямо, словно готовясь услышать нечто очень для себя мучительное. Ларс опустил глаза, посмотрел в стол, затем снова на начальницу.

— Мы приехали туда, беседу вел Эрик… и внезапно он упал.

Ветерок пронесся по площади, не давая прохлады.

— Как?

— Это важно?

— Зачем бы я тогда стала спрашивать?

Ларс начал:

— Он сказал, что плохо видит. Одна рука у него начала дрожать. Он произнес что-то бессвязное, а потом упал.

— Что он сказал?

— Я не расслышал.

— Что ты сделал?

— Я подбежал к нему, пощупал пульс.

— И что?

— Он был еще жив, я вызвал «Скорую».

— Что потом?

— Я сел рядом с ним.

— Он говорил что-нибудь? Ты ему что-нибудь говорил?

— Он был без сознания. Я продолжал разговаривать с ним спокойным голосом.

— Что ты говорил?

— Я сказал, что все образуется, что «Скорая» уже едет, чтобы он не боялся.

Гунилла отвела глаза, глубоко вздохнула:

— Спасибо.

Ларс не ответил.

— А этот человек — Карлос, что делал он?

— Он испугался, ушел в другую комнату.

— Как далеко вы продвинулись в беседе с ним?

— Недалеко. Эрик сказал, что ему нужны результаты. Больше он ничего не успел…

Женщина посмотрела на людей, сидящих вокруг.

— Узел затягивается, появляются доказательства. Сейчас мы все должны максимально сосредоточиться на том, что делаем. Никаких ошибок.

Ларс отхлебнул глоток воды из своего стакана:

— За это время произошло что-нибудь, о чем я не знаю?

Глаза ее погрустнели, она чуть заметно покачала головой:

— Ужасное несчастье. Вчера вечером сына Софии Альберта сбила машина… Он сломал себе позвоночник, лежит в реанимации. Просто кошмар!

Ларс чуть не закричал, но усилием воли сосредоточился на том, чтобы поддержать в себе спокойствие. Подумал о дереве, которое растет так медленно, о камнях, которым придает форму морской прилив… Обо всем, что так непостижимо спокойно в этом мире.

— Ужас!.. Кто это сделал? — произнес он тем в меру безразличным голосом, которого и старался добиться.

Начальница пожала плечами:

— Не знаю, несчастный случай… Водитель скрылся.

— Ужасное несчастье. Что-нибудь еще? — Ларс старался говорить холодно, профессиональным тоном.

— Нет, больше ничего.

Гунилла посмотрела вслед Ларсу Винге, когда он зашагал в сторону Хумлегордсгатан. Ей показалось, что он изменился. Его прежняя хилость и неуверенность сменились чем-то другим. Он стал не то чтобы увереннее, а молчаливее, медлительнее. Казалось, он погружен в себя, хотя и не занят никакими мыслями, как это ни странно.

Дождавшись, пока Ларс исчезнет из виду, Гунилла достала мобильный телефон и одной клавишей набрала номер Ханса Берглунда.

— Будь так добр, наведи порядок в доме медсестры. Андерс покажет тебе, где поставлены микрофоны. Надо убрать все, не оставив никаких следов.

Положив трубку, Гунилла стала разглядывать людей вокруг, но сочла это занятие чудовищно неинтересным. Тогда она улыбнулась курчавому молодому человеку в белой рубашке и черных брюках, который после секундного замешательства догадался, что она хотела бы расплатиться.

Выехав из Эстермальма, Ларс направился в свой банк в районе Сёдер, помахал рукой молодому банковскому служащему с прыщавым лицом и заявил, что хочет открыть свою банковскую ячейку.

Выдвинув ящик, он уложил туда множество носителей с копиями аудиофайлов прослушивания дома Софии, а также прослушивания конторы, снимки, тексты, резюме… всё. Выйдя из банка, он отправился в Стоксунд. Охранять ее…

Убедившись, что Софии нет дома, Ларс припарковал машину в двух кварталах от виллы. Пятнадцать минут спустя мимо проехала машина, коротко погудев ему. Ларс посмотрел влево — это промчался Хассе, показав ему на ходу средний палец. Ларс выпустил воздух из легких и откинулся назад. Прошло некоторое время — может быть, пять минут, может быть, десять, — и Хассе снова проследовал мимо него, возвращаясь со стороны дома Софии, притормозил, опустил стекло, высунулся из окна в сторону Ларса, так что левая рука свисала на дверцу.

— Как только увидишь ее, немедленно звони мне, Андерсу или Гунилле. Сам ничего не предпринимай, понял?

Винге кивнул.

Хассе побарабанил пальцами по дверце машины и снова показал ему средний палец. На этот раз еще более явно, чтобы Ларс не пропустил ни секунды из его долгого «fuuuck yooou», в то время как он плавно покатился дальше. Звук шин, шуршащих по асфальту и разбрасывающих в стороны мелкие камешки. Потом — снова тишина.

Ларс сидел в машине, глядя в одну точку. Пели птицы, но он не слышал их. Где-то играли дети, весело смеясь и громко крича, но и их он тоже не слышал. Ларс был полностью погружен в свои собственные мысли, забыв обо всем на свете. В кармане зазвонил телефон. Он нажал на кнопку, задумчиво пробормотал:

— Алло!

— Ларс?

— Да.

— Это Тереза.

Это была подруга Сары. Слышно было, как она всхлипывает в трубку.

— Мы можем поговорить? Я просто не в состоянии бродить одна и без конца думать…

Ларс не понял.

— Думать — о чем?

Тереза заплакала.

— Что случилось, Тереза?

В трубке стало тихо.

— Так ты не знаешь?

— О чем?

Сквозь всхлипывания Тереза проговорила, что Сара умерла, что позавчера ночью у нее случилась внезапная остановка сердца.

Вселенная вывернулась наизнанку, небеса разверзлись. Ларс распахнул дверь машины — его вырвало прямо на асфальт.

Звонок раздался среди ночи. Михаил снял трубку.

— Ты можешь приехать и забрать меня?

— Как ты себя чувствуешь?

— Как чувствует себя человек, получивший пулю в живот? — усмехнулся Клаус.

— Понятия не имею. Знаю только, как чувствует себя человек, получивший пулю в бедро, в плечо, в грудь и осколки гранаты в задницу.

Они посмеялись. Михаил положил трубку, собрал сумку и отправился в аэропорт в утреннем полусумраке. Он сел на первый рейс в Скандинавию. Попал в Копенгаген, где пересел на другой самолет до Стокгольма.

Все то же, что и в прошлый раз. В Арланде он взял напрокат автомобиль на вымышленную фамилию, съездил все к тому же фанату оружия в Эншеде и обзавелся новым пистолетом, который нельзя отследить. Затем отправился в Каролинскую больницу.

Михаил устал от «Вольво», от светловолосых людей и всеобщего благосостояния, похожего на театральную декорацию. Швеция у него уже в печенках сидела.

Гектор разговаривал с Адальберто по надежной связи. Гусман-старший сказал, что средства, поступившие от проекта с компанией «Эрикссон», уже у них в кармане. Гектор подсчитывал в голове суммы, Адальберто делал то же самое.

— Гектор, прежде чем мы поговорим о другом… Ханке выходили на контакт. Мне звонил некий Роланд Гентц, спрашивал мое отношение к их предложению.

— К какому предложению?

— Я тоже задал ему этот вопрос…

— И что?

— Они не отступают.

Адальберто помолчал. Гектор слышал, как тот отхлебнул глоток жидкости из бокала, как захрустел у него на зубах кубик льда.

— Я поручил своим адвокатам предъявить им иски со всех сторон — за все, за что только можно… Хочу повести бой на этом поле. Гонки на машинах с пистолетами изжили себя. Но будь осторожен. Похоже, они что-то затевают. Этот самый Гентц угрожал мне. Весьма однозначно.

— Мы должны разобраться с ними. Рано или поздно мы должны будем этим заняться, папа.

— Позже. Сначала посмотрим, к чему приведет мой очередной ход.

Гектор закурил сигариллу, Адальберто сделал еще глоток из своего бокала.

— Я переговорил с доном Игнасио, он успокоился. Рассказал мне, что вы с Альфонсо договорились.

— Мы увидимся еще раз, прежде чем он уедет домой. Обговорим детали.

Адальберто пробормотал что-то, чего Гектор не разобрал, затем продолжал:

— Мы с Лежеком тут тоже зря времени не теряли, скоро наш канал опять заработает. Капитан поменял шхуну.

Гектор задумался.

— Что имеется в виду?

— Никакой игры слов. Все как я сказал. Он поменял корабль: продал старый, купил новый. Схема та же. Товар отвозится из Сьюдад-дель-Эсте, а он забирает его в Паранагуа через неделю. Новая партия прибудет в Роттердам в конце месяца. Мы снова в строю.

— Это хорошо или плохо?

— Не знаю… Но у нас не было выбора, не так ли?

Гектор ничего на это не ответил.

— Как поживает Соня?

— Она держится особняком.

— А ты как себя чувствуешь, папа?

Поначалу Адальберто не ответил, словно этот вопрос слегка вывел его из равновесия.

— Как заслуживаю, — тихо проговорил он наконец.

Гектор покуривал, сидя в Стокгольме, Адальберто в Марбелье потягивал свой напиток. Некоторое время они просто сидели в компании друг друга.

Положив трубку, Гектор глубоко задумался. Его мысли прервал звонок в дверь. Мимо его кабинета прошел Арон.

— Мы ждем посетителей? — спросил он.

Гектор покачал головой и достал из ящика письменного стола револьвер. Арон достал из книжного шкафа свой, снабженный глушителем. Они направились к двери.

Через глазок Арон увидел двоих мужчин. Ни одного из них он не знал. Жестом подозвал Гектора, который тоже взглянул и покачал головой. Арон сделал Гектору знак отступить назад.

Засунув оружие за пояс брюк на спине, он открыл дверь и вежливо улыбнулся Хокану Зивковичу и его напарнику Леффе Рюдбеку.

— Я вас слушаю, — сказал Арон.

Оба были коротко стрижены, в кедах и дешевой одежде, с идиотскими пуленепробиваемыми жилетами, раздувавшими их куртки. Напарник с носом-картошкой был на голову ниже Зивковича, он очень нервничал и старался скрыть это, напуская на себя злобный вид.

— Мы ищем Арона или Гектора.

Тон у Зивковича был наглый.

— По какому делу?

— У нас предложение.

— Пожалуйста, сформулируйте ваше предложение на бумаге и пришлите нам по почте, а мы вам ответим. Спасибо за визит.

Он уже намеревался закрыть дверь, но Хокан Зивкович толкнул ее. Арон дал мужчинам войти в квартиру — оба явно нервничали и старались казаться грозными.

Войдя в холл, Хокан руками втолкнул Арона в комнату. Это был странный жест, предназначенный, видимо, для того, чтобы напугать и вывести из равновесия Арона. В комнату вошел Гектор:

— Чем могу служить?

Зивкович и его напарник растерялись. Напарник вытащил пистолет, нервно держал его в руке.

— Заткнитесь и сядьте, — сказал Зивкович. — Разговор есть.

Арон и Гектор сделали вид, что повинуются. Они сели на диван в гостиной. Зивкович и его приятель остались стоять.

— Слушайте меня, — начал Зивкович, сделав несколько шагов по комнате.

Арон и Гектор смотрели на него. Вид у него был подавленный.

— Вы угрожали моему клиенту.

— Кому именно? — спросил Арон.

Глаза Зивковича забегали.

— Неважно.

— А все-таки? — спросил Гектор.

Хокан не был готов к встречным вопросам.

— Неважно.

— Кто это?

Напарник махнул в их сторону пистолетом.

— Вы прекрасно знаете, о ком я говорю.

— Нет.

Зивкович уставился на Гектора.

— Леффе выстрелит, когда я скажу. Ему доводилось раньше убивать людей.

Гектор изумленно посмотрел на второго визитера:

— Леффе, ты убивал людей?

Тот кивнул, пытаясь сохранять на лице злую мину. Зивкович продолжал шагать по комнате поступью фельдфебеля.

— Возьмите назад свои угрозы. Иначе вам не поздоровится. Это я вам говорю. Мы знаем, кто вы такие и где обитаете.

Зивковичу не нравились улыбки двоих мужчин, сидящих на диване. Гектор поднял руку.

— В общем, так. Уходите прочь отсюда, — проговорил он, поднимаясь.

— Сядь на место, черт тебя подери!

Хокан выкрикнул эти слова, как бывший военный. Арон тоже поднялся и встал рядом с Гектором. Они ухмылялись нахрапистости незнакомца, его полному непониманию того, с кем он имеет дело. Зивкович как раз собирался что-то сказать, когда Арон достал из-за спины револьвер. Все произошло очень быстро. Глушитель фыркнул, когда он выпустил два выстрела в защитный жилет Леффе Рюдбека. Тот упал спиной назад, потеряв при падении оружие. В ту же секунду Гектор кинулся вперед, схватил Зивковича за горло и потянул его на пол, нанеся ему два тяжелых удара по лицу. Упершись коленом в щеку Зивковича, Гектор повернул его голову в сторону Леффе, который лежал на полу, пытаясь вздохнуть.

— А теперь смотри, что бывает с теми, кто приходит ко мне в дом с оружием в руках, — прошептал он.

Арон стянул с упавшего защитный жилет, приподнял голову Леффе и засунул жилет ему под спину. Рюдбек ничего не понял.

Приставив пистолет к сердцу Леффе, Арон сделал два выстрела. Пули прошли сквозь тело и застряли в жилете. Пол выдержал, Леффе умер мгновенно. Зивкович вскрикнул, как ребенок, и заплакал.

— Кто ты такой? — спросил Гектор.

Хокан не сводил заплаканных глаз со своего мертвого приятеля.

— Меня зовут Хокан Зивкович.

Гектор убрал колено, перевернул Зивковича.

— И ты изрядно струсил, да, Хокан?

Тот не смог выдавить из себя ни слова.

— Только что ты был совсем другим, вел себя нагло, угрожал мне… Подумать только, какие перемены случаются с людьми. — Гектор крепко держал его за горло. — Рассказывай.

— Он не назвал себя, — прохрипел Зивкович.

— Как он выглядел?

Зивкович описал внешний вид Сванте Карльгрена.

— Какова была цель этой встречи?

Гектор сильнее сдавил его горло.

— Напугать вас. Чтобы вы оставили его в покое.

Гектор посмотрел на Зивковича, который начал бледнеть на глазах.

— А если бы мы не согласились?

— Тогда мы должны были застрелить вас.

— Этот прием не сработал… Не так ли?

Хокан помотал головой.

— Пойди к нему и расскажи в деталях и в красках, что здесь произошло. Объясни ему, что мы никогда не оставим его в покое — и тебя тоже… Запомни это, Хокан Зивкович.

Гектор отпустил Зивковича. Тот тяжело поднялся и поспешно покинул квартиру, даже не взглянув на своего мертвого товарища.

Хокан вышел из подъезда и почти бегом кинулся вниз по улице. Лицо у него было бледное, вид потерянный, из носа текла кровь… Он был один.

Андерс позвонил Гунилле, рассказал, что он только что наблюдал. В трубке наступила пауза.

— Один? — переспросила она, словно этот вопрос давал ей дополнительное время на размышления.

— Да.

— Стало быть, твой план, похоже, сработал?

Андерс промолчал.

— А второй остался там, наверху?

— В каком состоянии — не хочу даже думать.

— Ну что ж. Тогда настало время. Или как, Андерс?

— Пожалуй, действительно настало.

 

22

Немец уже полчаса как проснулся, поскольку в отделении началась утренняя жизнь.

Лечащего врача звали Патрик Бергквист. Ему было тридцать восемь, у него были курчавые волосы, и он всегда надевал шлем, отправляясь на работу на велосипеде. Доктор Бергквист сидел на краю кровати и светил Клаусу в глаза маленьким карманным фонариком, который достал из нагрудного кармана своего белого халата. Клаус смотрел на него, чуть в стороне ждала указаний медсестра. Патрик говорил по-немецки так, как его научили в школе:

— Вы помните свое имя?

Клаус бросил на него раздраженный взгляд:

— Да.

— И как же вас зовут?

— Не твое дело.

Патрик старался сохранить лицо.

— Почему?

— Это тоже не твое дело.

Патрик не был готов к такому ответу. Он привык к тому, что пациенты относятся к нему с уважением, к тому же он не любил попадать впросак в присутствии медсестер. Он погасил свой фонарик.

— Мы извлекли пулю. Вам повезло — она не вызвала устойчивых нарушений в работе внутренних органов. Некоторое время болевой синдром еще будет сохраняться.

— Спасибо, — негромко ответил Клаус.

Патрик кивнул.

— С вами хочет побеседовать полиция. Вы в состоянии?

— Нет.

— Однако я все же вынужден позвонить им. Я склонен считать, что вы в состоянии с ними побеседовать.

Доктор Бергквист покинул палату, зашел в крошечный кабинет и отыскал номер, который дали ему полицейские. Он набрал его — ему ответила некая Гунилла Страндберг, которая оказалась исключительно приятной и воспитанной женщиной.

— Насколько сильно он пострадал? — спросила она.

Патрик Бергквист начал объяснять ей на врачебном языке. Она прервала его, сочтя, что он слишком важничает.

Клаус сидел на кровати и листал шведский иллюстрированный журнал. Он рассматривал фотографии короля Карла Густава, королевы Сильвии, Карла-Филиппа и Мадлен, стоявших на зеленом газоне перед каким-то дворцом и махавших в объектив камеры. Виктории и ее мужа на снимке не было. Наверное, они отправились в какую-нибудь поездку. Клаус прекрасно знал их всех — его сожитель Рюдигер был специалистом по европейским королевским домам.

Открылась дверь. Андерс кивнул одним подбородком, когда они вошли в палату. Клаус скользнул по нему взглядом, потом с отвращением покосился на толстого Берглунда, следовавшего по пятам за первым вошедшим.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

По-немецки Аск говорил неплохо. Он пододвинул себе стул и сел.

— Кто вы такие? — спросил Кёлер.

Хассе достал свое полицейское удостоверение.

— Тебя подстрелили? — спросил Андерс.

Клаус продолжал листать журнал. Кикки Даниэльсон сидела у себя дома за кухонным столом из сосны.

— Как тебя зовут?

Клаус на мгновение поднял глаза, однако отвечать на вопросы не планировал.

— Мы можем помочь тебе. Именно поэтому мы и пришли.

Андерс демонстрировал чудеса терпения, Кёлер переворачивал страницы в журнале. Какой-то человек по имени Кристер с большим лицом держал в объятиях свою миниатюрную жену. Судя по всему, этот самый Кристер любил Элвиса Пресли — и гасил общешведскую тоску по уединенному лесному домику, установив себе в ванной золотые краны. Андерс наклонился вперед, осторожно взял журнал из рук Клауса:

— У меня есть кое-что другое, что я хотел тебе показать.

Отложив в сторонку гламурный журнал, Андерс извлек из-под куртки сложенный пополам конверт формата А4, открыл его и стал рыться в пачке фотографий. Клаус ждал, бросив краткий взгляд на Хассе, стоявшего у окна. Андерс достал снимок Гектора, показал его Клаусу:

— Узнаешь этого человека?

Андерс разглядывал Клауса, который разглядывал Гектора. Клаус покачал головой.

— Нет…

Тогда Андерс показал ему фото Арона Гейслера. Клаус снова покачал головой. Андерс достал фотографию Софии Бринкман. Клаус покачал головой. Андерс предъявил ему фотографию неизвестного преступника из полицейского архива. Последовала едва заметная реакция со стороны Клауса, словно он рылся в памяти на долю секунды дольше. И снова покачал головой.

— Он знает, — сказал Андерс Хассе и снова перешел на немецкий. — Тебя госпитализировали с огнестрельным ранением. Мы знаем, что кто-то доставил тебя в больницу. Кто это был?

Клаус пожал плечами.

— Кто стрелял в тебя?

Клаус не ответил.

Андерс не сбавлял оборотов:

— Хорошо, начнем сначала. Кто привез тебя сюда, в больницу?

Клаус смотрел на него пустым взглядом.

— Если ты расскажешь, как оказался здесь, и все, что тебе известно о Гекторе Гусмане, мы отпустим тебя с условием, что позднее привлечем тебя в качестве свидетеля.

Клаус от души зевнул, потянулся за журналом, лежавшим рядом с Андерсом, и снова начал листать его. Затем поднял глаза и изобразил на лице подобие улыбки.

— Хорошо, когда доктор даст нам знать, что ты поправился, мы посадим тебя в изолятор, пока ты не заговоришь.

Клаус улыбнулся все той же улыбкой, когда Андерс и Хассе вышли из палаты.

Андерс и Хассе шагали прочь по коридору. Тут в другом конце коридора распахнулась дверь. Мужчина огромного роста, чуть покачиваясь из стороны в сторону, двигался им навстречу. Казалось, коридор немного узковат ему в плечах.

Они встретились на полпути. Великан не удостоил их даже взглядом, целеустремленным шагом проследовав мимо.

Пройдя несколько шагов, Андерс остановился, посмотрел ему вслед.

— Андерс! — окликнул Хассе.

Тот обернулся к нему с отсутствующим видом, словно додумывая какую-то мысль, ловя какое-то воспоминание.

— Что такое, Андерс? — спросил Хассе.

Андерс снова обернулся, посмотрел вслед Михаилу, который открыл дверь в палату Клауса.

— Это он…

— Кто?

— Его сообщник, которого я видел, когда он входил в «Трастен».

— Ты уверен?

— Нет, но…

— Но?

— Но… черт подери!

Андерс вытащил пистолет, повернул назад к палате Клауса. Хассе достал свой и пустился догонять его большими шагами.

Михаил открыл шкаф, достал вещи Клауса и бросил их на кровать. В этот момент у него за спиной открылась дверь. Обернувшись, он увидел незнакомого мужчину, протянутую руку, нацеленный пистолет. Русский действовал, не раздумывая: выбросив вперед руку, он схватил Андерса за руку и притянул к себе. Раздался выстрел. Клаус вскрикнул. Уголком глаза Михаил увидел еще одного мужчину, тоже с оружием наперевес. По-прежнему действуя инстинктивно, он повернул к себе Андерса, прикрываясь его телом, вырвал у него из рук его пистолет и направил дуло на Хассе, положив палец на курок.

— Михаил! — крикнул Клаус. — Это полицейские!

Михаил чуть ослабил палец на курке.

— Бросай, — кратко сказал он толстому.

Хассе без колебаний бросил свой пистолет на пол. Михаил отшвырнул Андерса в глубь комнаты и жестом велел Хассе сесть рядом с ним.

— Он подстрелил меня, — сказал Клаус, зажимая рукой плечо, — кровь текла ручьем.

Оглядев беспорядок в палате, Михаил на минутку задумался, бросил Клаусу пистолет, который тот принял левой рукой, поднял с пола пистолет Ханса и вышел.

Он прошел по коридору — при виде его медсестры попрятались за носилки. Он искал, заглядывая в каждую комнату. В маленьком кабинете под письменным столом сидел на корточках Патрик Бергквист. Русский запустил руку под стол, схватил доктора за курчавую шевелюру и вытащил на свет божий.

— Мне нужно обезболивающее или наркоз. Бинты, иглу, нитки и все остальное, что нужно, чтобы извлечь из руки пулю.

Патрик Бергквист кивал после каждого его слова. Михаил положил свою тяжелую руку ему на затылок, и они двинулись к кладовой.

Клаус держал Хассе и Андерса под дулом пистолета. Открылась дверь. Михаил втолкнул в палату Патрика Бергквиста, который тут же сел на пол рядом с Андерсом.

— Нет, не этот. Его!

Михаил указал на Клауса и его кровоточащую руку. Патрик подскочил к нему и стал изучать рану. Михаил открыл тонкий полиэтиленовый мешок для мусора, который держал в руке, достал бутылочку тиопентала, заполнил им два шприца. Один вонзил в бедро Андерсу и ввел лекарство. Тот зло ругался грязными словами, пока не отключился. Затем русский поступил так же с Хассе, который вскрикнул, когда шприц вонзился ему в мясо. Через минуту оба мирно спали.

Патрик Бергквист остановил кровь, наложив тугую повязку.

— Ему срочно нужна операция.

— Сколько времени это займет?

— Час.

— Об этом можно забыть.

Михаил снова наполнил шприц. Доктор Бергквист несколько раз успел выкрикнуть «нет», пока Михаил поймал его руку и впустил ему в вену наркоз. Врач что-то бормотал, говоря, что нужен анестезиолог, нужен кислород — затем упал, руки по швам, приземлившись на щеку, и отключился.

Михаил помог Клаусу подняться с кровати. Тот опирался на его плечо, когда они в спешке покидали больницу.

У входа они сели в прокатную машину. Михаил двинулся в сторону города.

— Куда мы едем? Нам нужно в аэропорт! — крикнул Клаус.

— В таком виде — нет. Ты умрешь.

Михаил набрал на своем мобильном стокгольмский номер.

Зазвонил телефон. Йенс узнал голос на другом конце. Михаил был в состоянии стресса, предлагал ему сделку, которая, по сути, ничего не стоила: окажи мне услугу сейчас, и я тебе еще пригожусь. Йенс ответил отказом. Но Михаил не отступал, продолжая уговаривать, чем сильно удивил Йенса. Голос его звучал почти умоляюще. Однако Михаил всегда остается Михаилом — Йенс понимал, что у него нет шансов.

— Мне жаль, но это невозможно…

Тишина в трубке.

— Я прошу тебя. Ты единственный, кто может нам помочь. Мой друг умирает…

Неужели Йенсу почудились какие-то человеческие нотки в голосе русского? Где-то умирает человек. Сможет ли он положить трубку и больше никогда не задумываться над тем, что мог бы поступить по-другому? Просто сказать «нет» и продолжать жить, как ни в чем не бывало? Йенс глянул на Софию, сидевшую на диване. Проклятье!

Он дал Михаилу свой адрес, положил трубку и тут же пожалел о своем поступке. Через десять минут в дверь заколотили. Оба они узнали окровавленного Клауса, которого Михаил внес на себе в гостиную.

— Что случилось? — спросила София.

— Он ранен в плечо, — ответил русский.

Клаус лежал на диване.

— Йенс, скорее, принесли кипяток, полотенца, и все, что у тебя есть из лекарств.

Йенс выбежал из комнаты, а Михаил вывалил на стол содержимое своего пакета: шприцы, иголка и нить, тиопентал, антисептик, бинты. Он уже собирался снять повязку, когда София остановила его.

— Подожди, лучше это сделаю я, — проговорила она, села рядом с Клаусом, сняла временную повязку на его руке и осмотрела рану.

— Мне нужен пинцет или какие-нибудь маленькие щипчики, — крикнула она Йенсу и пощупала пульс Клауса — тот был слабый и быстрый.

— Где ты все это достал? — спросила она Михаила, показывая на предметы, рассыпанные по столу.

— Госпиталь, — коротко ответил русский.

София набрала в шприц тиопентал — небольшую дозу, она не знала, сколько нужно.

— Ты должен решить, — сказала она Михаилу. — Либо мы будем оперировать его без обезболивания, либо я дам ему небольшую дозу вот этого, но это рискованно.

Клаус застонал от боли.

— Вводи, — сказал Михаил.

София ввела яд в руку Клаусу. Тот сразу перестал чувствовать боль, улетел к облакам. Вошел Йенс с кипятком и полотенцами, неся то, что нашел в своем крошечном шкафчике в ванной комнате.

Полчаса спустя Софии удалось, наконец, извлечь пулю и остановить кровотечение. Пуля разорвала мышцу, но не затронула кость. София обработала рану, зашила, сделала все, что могла, с тем ограниченным запасом медикаментов и инструментов, которым располагала. Михаил все время контролировал дыхание Клауса.

— Спасибо, — проговорил он, когда она стала собирать предметы на столе.

— Это лишь временно, ему нужен уход.

Она ушла в ванную, чтобы помыться. Йенс встретился взглядом с Михаилом.

— Мы уедем, как только он очнется, — пробормотал русский.

Мужчины слышали, как София включила кран в ванной комнате. Никто из них не находил что сказать.

— Есть хочешь?

Йенс не знал, почему он задал этот вопрос. Михаил кивнул.

Они ели мясную нарезку, сидя за столом в кухне. Михаил держал тарелку одной рукой, а второй загребал еду.

— Что вы здесь делаете? — спросил Йенс.

Михаил дожевал, ткнул вилкой в сторону Клауса, распростертого на диване.

— Я приехал забрать его, — проговорил он, еще пожевал, проглотил. — Вчера он очнулся в больнице, позвонил мне. Я прилетел.

— Что произошло?

Русский потянулся.

— Нагрянула полиция, нам пришлось быстро убраться восвояси…

— Кто ранил его?

— Полицейский.

София вышла в кухню, посмотрела на Йенса и Михаила, которые ели в полном молчании. Эта сцена ей не понравилась.

— Он опять намерен напасть на Гектора? — спросила она.

Михаил, кажется, понял вопрос и отрицательно покачал головой.

Не сводя глаз с огромного русского, София сказал Йенсу:

— Я хочу, чтобы ты попросил его кое о чем.

Карлос задыхался. Он прибежал, как только Гектор позвонил ему. Теперь он стоял в ванной комнате в квартире Гектора и смотрел на труп Леффе Рюдбека, засунутый в ванну.

— Твоя задача разрезать его на части и увезти к себе в ресторан, а там смолоть в мясорубке.

Карлос зажал рукой рот, сдерживая рвотную реакцию. Позади него появился Арон с двумя пакетами в руках, протиснулся мимо и расстелил на полу ванной полотенце. Затем он вынул из пакетов две пилы разного размера и выложил на полотенце. Далее он извлек резиновые перчатки, полиэтиленовый передник, шапочку для душа, уксус, секатор, рулон пакетов для мусора, циркулярную пилу с только что заряженным аккумулятором, защитные очки, маску, порошок хлора, белое пластмассовое ведро и топорик с резиновой ручкой. Последним Арон вынул ароматизатор с ванильным ароматом, снял с него упаковку и повесил под душем.

— Начинай, пока он не завонял.

Карлос замялся, потом наклонился, достал передник, шапочку и перчатки и стал медленно натягивать их на себя. Арон достал из кармана складной нож и раскрыл его. Черная рифленая рукоятка и короткое лезвие из закаленной стали.

— Он очень острый, — проговорил он и протянул нож Карлосу. — Блевать в туалет, а не в ведро, — добавил он, когда они с Гектором вышли из ванной.

Карлос замер в звенящей тишине ванной, не сводя глаз с трупа Леффе Рюдбека. Сделав несколько вздохов, он присел на край ванны, взял правую руку трупа — она была холодная. Приложив острие ножа к мизинцу Рюдбека, он слегка нажал. Палец поддался, чуть отскочил и ударился о край ванны. Из раны потекла густая мертвая кровь. Карлос проделал то же самое с большим пальцем. Когда он приспособился, дело пошло быстро. Затем он взялся за левую руку.

Гектор сидел с газетой на диване, Арон — в кресле. Они слышали, как Карлос проверяет в ванной пилу, как подросток пробует завести новый мопед. Затем — звук пилы, продирающейся через что-то толстое — пила на мгновение завязла, стихла, но тут же загудела снова. Потом пила затихла; слышно было, как Карлос всхлипывает и блюет в унитаз. За этими звуками снова последовало жужжание пилы.

Время шло, Гектор читал, Арон смотрел в одну точку. Внезапно на лестнице, ведущий вниз, в контору, послышались шаги. Арон поднялся, достал оружие. Шаги приближались медленно, но легко.

На лестнице показалась женщина лет пятидесяти. Она посмотрела на Гектора, перевела взгляд на Арона и его пистолет.

— Ты можешь это убрать, — проговорила она.

Арон опустил пистолет, но продолжал держать его в руке.

— Прошу прощения, — проговорила женщина, — но вы ни за что не впустили бы меня, если бы я позвонила в дверь, так что мне пришлось войти со стороны конторы.

Гунилла приложила к уху палец. Через стену доносилось завывание пилы.

— Ремонт делаете?

Она прислушалась.

— Или распиливаете в ванной труп Леффе Рюдбека?

Арон снова поднял оружие, но на женщину это не произвело никакого впечатления. Она достала свое удостоверение.

— Я из полиции. Меня зовут Гунилла Страндберг, и убери, пожалуйста, пистолет — мои коллеги знают, что я пошла сюда.

Арон заколебался, подошел к окну, выглянул, посмотрел вниз, но никого не увидел.

— Нет, там никого нет, я пришла одна. Мне нужно поговорить с вами, но есть люди, которые знают, что я здесь. Так что, если со мной что-то случится, то… — Гунилла сделала жест рукой. — Сами понимаете… — Посмотрела на Гектора. — Я просто хотела поговорить, — негромко повторила она.

Тот свернул газету, указал на диван.

Женщина уселась. Из ванной продолжали доноситься звуки топора, разрубающего кости и мясо, и завывание пилы. Гектор рассматривал Гуниллу.

— Мы незнакомы? — спросил он.

— Я знаю тебя, Гектор Гусман. А ты меня — нет.

Гектор и Арон ждали продолжения.

— И вам, наверное, хотелось бы узнать, зачем я здесь? — проговорила Гунилла, не сводя глаз с Гектора. — Видимо, из чистого любопытства, — добавила она.

Слышно было, как Карлоса вывернуло. На этот раз он вскрикнул и закашлялся.

Гунилла подождала, пока Карлос закончит.

— Меня интересует, сколько денег вы заработали, шантажируя Сванте Карльгрена, а также на ваших делах с Альфонсо Рамиресом, который, насколько мне известно, сейчас в городе. Хотя бы примерно, навскидку?

Гектор изучал ее.

— Чего ты хочешь? — спросил он.

Гунилла сделала вопросительное лицо.

— Я вижу по тебе, что ты чего-то хочешь, — продолжал он. — Может быть, ответов? Вы, полицейские, более всего на свете любите ответы, не так ли?

— Нет, ответы у меня уже есть. И они меня совершенно не интересуют.

Гектор бросил взгляд на Арона, который, в свою очередь, перевел взгляд на Гуниллу.

— Так чего же ты хочешь? — спросил Гектор.

— Я хочу того, что есть у тебя.

— Не понял.

— Сколько вы заработали на Рамиресе и Карльгрене? — снова спросила Гунилла.

Гектор не ответил.

— Я хочу получить свою долю, — проговорила женщина.

Теперь Гектор понял, о чем речь.

— В обмен на что?

— В обмен на то, что ты сможешь свободно работать, пока я в полиции.