Как упоительны на Топи вечера
"С виду почти мальчик, он стоял перед исчадием преисподней, перед тварью из самых изощрённых кошмаров. Ликбер стоял перед лицом смерти — и не боялся её.
Дракон, сильнейший демон Нижнемирья. Воплощение тьмы, сама тьма. Ничего светлого, ничего человечного. Внутренний свет, который живёт в душах самых жестоких убийц просто потому, что они — люди, потому что некогда этот свет, свет их душ был дарован им свыше вместе с правом на жизнь — Драконам он дан не был.
Дракона нельзя убить. Дракон не живёт, он существует; он есть столько же, сколько есть зло, и убить его нельзя, ибо убийство — его же монета, его же оружие. И оружие Дракона не изменит своему создателю: оно обернётся против того, кто его держит. Против тебя самого.
Тьму не изгонишь тьмой. Рассеять мрак можно только светом.
Ликбер отсчитывал мгновения.
Он прошёл через страшные опасности и невыразимые страдания. Он прошёл через свои страхи и кошмары. Он прошёл через пространство и время, через жизнь и смерть. Он прошёл все препятствия, которые расставили на его пути. И никому не дано его остановить.
Его воля столь же сильна, сколь и Врага. Пусть на стороне Врага силы, которыми он повелевать не может — тот не сможет одолеть его. И пусть Враг — владыка тьмы, и пусть могущество его во сто крат больше, и пусть Враг видел то, что не может привидеться в самом жутком кошмаре — тому не дано победить. Он сильнее Врага. Потому что его душа — свет. И чистая душа имеет силу, какую зло не может даже представить.
У Врага нет власти над ним.
"Прости меня, Лина. Прости, пожалуйста. Я не вернусь домой…"
Ликбер улыбнулся.
А потом воздел руки и произнёс всего одно слово.
— Закройся".
Таша поправила книгу на подставке и украдкой пролистнула пару страниц — посмотреть, сколько осталось. Потом взглянула на часы: пять… когда же мама вернётся? Вчера же вечером уехала… Хотя до Нордвуда путь неблизкий, верно.
Ну, в любом случае — наверное, не стоит дожидаться её взаперти…
Позади послышалось тихое хныканье.
— Что случилось? — Таша встревожено подскочила к колыбельке.
— Стлашно! — размазывая кулачками слёзы, всхлипнула Лив.
— Страшный сон?
— Да! Монстлы…
— Это только сон, стрекоза, — Таша потянулась за платком. — Их нет на самом деле. Нет монстров и чудовищ.
— Да?
— Правда-правда.
Всего лишь маленькая невинная ложь для успокоения ребёнка.
— Давай я тебе лучше сказку расскажу, — Таша скомкала в ладони мокрый платок. — Про что хочешь?
Лив ткнула пухлым пальчиком в раскрытые "Сказания Аллиграна":
— Пло лошадку!
Таша мельком оглянулась:
— Просто про лошадку или именно про эту?
— Эту!
Мда, конечно, вряд ли сказочка про антилопу шадхавар поспособствует здоровому сну: недаром в честь этой зверушки названы самые гиблые болота Долины…
— Ну ладно. Только ты ложись и глазки закрывай, хорошо?
Лив кротко откинулась на подушку, натянув одеяло по подбородок и вытянув руки поверх.
— Жила-была… жил-был единорог, — Таша тихонько покачивала колыбель. — Жил он в светлом и уютном лесу, и было у него много друзей. Ну, мишки там, белки всякие… и вот однажды решили они отправиться в гости к единорогам, которые жили в заповедной альвийской роще. Собрались они и отправились в путь. Долго ли шли, коротко ли, не знаю, но в конце концов пришли они в Лесную Провинцию. Встретили их единороги радостно, и…
Таша смолкла. Прислушалась к мерному посапыванию сестрёнки, неслышно отступила от колыбели и вышла из детской, чуть прикрыв дверь.
Если честно, она не знала, как закончить эту сказку. И даже как её рассказывать.
Антилопа шадхавар относилась к семейству единорогов — только её рог разветвлялся пустотелыми отростками, звучащими на ветру. На волшебные переливы слетались пичужки, сбегались звери, зачарованно слушая, обступая антилопу всё теснее, а потом…
А потом они узнавали один-единственный и последний в их жизни факт.
Тот, что антилопа шадхавар была плотоядной.
Лёгкими шагами Таша выбежала на террасу. Промозглость мартовского ветра не замедлила прокрасться под рубашку. Ноздри щекотнул запах весны и талого снега.
— Пап!
Он выглянул из сарая, отирая пот со лба. Взгляд из-под косматых бровей был вопросительным.
— Я погуляю немножко, ты скоро закончишь? За Лив надо присмотреть…
— Иди. Присмотрю.
— Спасибо, пап!
Таша побежала обратно в дом — одеваться. Ну, во всяком случае, как подумает папа…
— Святой отец, вон он, вон! Я же говорил!!
— Джеми, тише, умоляю. Вы разбудите Ташу.
Значит, она заснула в кресле? О, Неба, хорошо же сейчас будет…
Однако ожидаемого ощущения затёкшести конечностей не последовало — по той простой причине, что окончательно проснувшаяся Таша обнаружила себя лежащей в кровати с заботливо подоткнутым одеяльцем.
— Уже, — зевнула девушка, выходя из спальни. — Впрочем, такой вопль и мёртвого разбудил бы.
Дэй и свежеиспечённый рыцарь стояли у входной двери. Заслышав Ташин голос, они одновременно обернулись: Джеми — сверх меры взбудораженный, Арон — сама невозмутимость.
— Твоё высказывание недалеко от истины, — с каким-то мрачным юмором откликнулся дэй, посторонившись. — Взгляни.
Таша осторожно выглянула за порог.
Сироп желтоватого света лампадки расплывался на земле, растворяясь в ночном мраке. Сквозь дыры в перекошенном частоколе угадывалась белизна Топи — в ночи пушица, казалось, мерцала…
Не казалось.
Таша не сразу поняла, что ей не мерещится зеленоватый огонёк в белоснежной глади: будто спокойное пламя свечи, но холодное, не дающее тепла, скорее леденящее…
В белоснежной глади? Нет… нет.
Над ней.
— Арон, это…
— Да. Это висп.
Огонёк мигнул — спустя миг загоревшись чуть в стороне.
— Но… я думала, что его нет… или уже нет… В легендах говорится о стародавних временах… а сейчас путники часто ездят мимо Белой Топи, и ничего… Все давным-давно признали, что висп либо сгинул, либо не существовал вовсе, что он лишь чудище из сказок!
— Ты даже не представляешь, сколько древних тварей оставили наш мир в покое лишь по той простой причине, что устали, — подал голос Джеми, — и тысячи лет назад погрузились в спячку. Забились в самые тёмные ущелья самых высоких гор, в самые глубокие расселины самых глубоких озёр… в самые непроходимые болота. И там уснули. Но порой кто-то случайно, — а иногда и намеренно, — будит их. Эти твари зачастую очень чувствительны к магии, к любой — они её… слышат. Как колокольный звон, — мальчишка беспокойно откашлялся — его кольцо слабо поблескивало фиалковым светом. — А, проснувшись, вновь уснуть они могут лишь очень нескоро… и просыпаются всегда злыми… и голодными.
"…да, место для ночёвки вы подыскали отменное… Бесспорно, для любителей острых ощущений это райский уголок!"
— Но пока мы не пойдём туда, нам ничего не грозит, — дрогнувшим голосом уточнила Таша, — а мы ведь туда ни за что не пойдём… Да?
— Несомненно, — дэй осторожно закрыл дверь. — Но лучше не искушать судьбу. Кто знает, на что способен висп… даже если просто видеть его.
— Святой отец, я не думаю, что…
— Джеми, пресветлейший магистр целебной волшбы тоже знал, что здесь ему ничто не грозит. Однако… результат нам известен.
— Вы думаете, это был висп?
— Учитывая, что именно висп прославлен в легендах, вряд ли он уступит право первой ночи другой нечисти, если она здесь и есть.
— А кто… что он вообще такое, этот висп? — спросила Таша.
— Это, увы, один из самых малоизученных видов нечисти, — провозгласил Джеми, — и малоизученность его связана с тем, что никто из отправившихся его изучать не вернулся. А после второго десятка пропавших без вести магов количество желающих положить свою жизнь во благо науки, как ты понимаешь, резко поубавилось… Остаётся опираться на слухи и легенды, которые утверждают, что виспы — это души умерших, не обретшие покоя. Некоторые ещё добавляют, что виспы стерегут некие спрятанные в болоте сокровища, но даже если это так… какие уж тут сокровища — ноги бы унести…
— А зачем ему люди?
— Ну, может, ему удовольствие доставляет их топить. Но, скорее всего, он их это… того… — Джеми с самым мрачным выражением лица клацнул зубами, — кушать-то всем хочется…
— В любом случае, встреча с ним не обещает ничего хорошего, — подвёл черту Арон, удостоверившись, что дверь заперта. — Джеми, на печь. Таша, в кровать.
— А ты куда?
— Таша, ехидство здесь неуместно. Нам предстоит ранний подъём и долгий путь. Я отдохнул, теперь вам надо отоспаться.
— Вот Джеми пусть и отсыпается, а я не позволю тебе вести ночные бдения в одиночку, — заявила Таша, опускаясь в кресло с нагло-решительным видом в духе "не подходи — поцарапаю".
Джеми послушно полез на печь, Арон, безнадёжно махнув рукой, занял позицию на ближайшем стуле, — а Таша, поняв, что победа за ней, удовлетворённо свернулась калачиком под пледом. Вскоре ритм маятником уже дробил на вдохи-выдохи ровное сопение Джеми.
"Не спать", — поймав свои глаза на желании слипнуться, строго подумала Таша.
— А отчего твоё отношение к обоим братьям изменилось?
Она скосила на дэя чуть удивлённый взгляд.
— Хм… Наверное, потому что Джеми оказался неожиданно полезным, — наконец сформулировала Таша, — и когда он не вредничает, то очень даже мил.
— Алексас тоже… мил, — Арон встал и подошёл к печи.
— Угу, — Таша смотрела, как дэй снимает что-то с полки — осторожно и тихо, чтобы не разбудить Джеми, — когда не настраивает меня против тебя.
Лёгким касанием притушив светильник, Арон накрыл его сверху тем самым "чем-то", оказавшимся жестяным фигурным колпаком-абажуром, бережно закрепил, щёлкнул — и тот медленно стал проворачиваться. По стене, просеивая ночной мрак, сквозь тени поплыли колючие золотистые звёзды, искрящиеся лучами солнца, тонкие юные месяцы…
— Ты похожа на свет, вспыхивающий во тьме, — вдруг сказал Арон, — не ослепляющий, но яркий, не обжигающий, но тёплый. Свет этот исходит от тебя постоянно. Ровный, сияющий даже в самую тёмную ночь. И пусть иногда он меркнет — я не вижу существа, человека, ситуации… силы, которая способна была бы его погасить. Только та сила, которая когда-нибудь сольёт тебя со светом небесным. Но это будет ещё очень нескоро. А пока ты здесь, ты светишь тем, кто способен увидеть этот свет.
Таша подняла непонимающий взгляд:
— Зачем ты мне это говоришь?
— Отвечая, почему всё-таки я тебе помог, — дэя стоял, опершись на стол. На его лице лежала тень. — Я увидел маленькое солнце. Маленькое и беззащитное солнце, которое светит всем, кто рядом. Я попросил тебя о помощи, будучи для тебя никем. Я был незнакомцем, который мог обернуться кем угодно — и ты показала мне, что значит быть великодушным, что значит быть милосердным. Ты поверила мне, ты позволила возникнуть между нами доверию. Величайшая вещь на свете, доверие… Без него не может быть ни-че-го. На нём должны основываться любые отношения. Ты подарила мне своё доверие и свой свет, и только в этом свете я понял: когда-то я что-то забыл, а теперь — вспомнил. И я поверил тебе. С первого мига, как увидел твоё лицо.
Таша опустила взгляд. По пледу тихо плыл узорный свет золотистого солнышка. Она повернула руку ладонью вверх — и поняла, что мир с его страхом, болью и холодным мраком исчез. Время замерло, и мир сузился до размеров одной комнатки, где плыли сквозь мягкую темноту звёзды и можно было держать солнце в руке.
— Но я ведь не сразу тебе доверилась… — она подняла лицо. — Только после того, как ты стал помогать мне. Это же…
— Нет. Я знаю, — его глаза сейчас были незабудковыми. — И обещаю, что оправдаю твоё доверие. Я никогда не брошу тебя. Я буду с тобой, пока буду нужен тебе. И уйду лишь тогда, когда ты захочешь.
— Обещаешь?
— Клянусь.
Они смотрели, как просеянное сквозь резьбу абажура солнце уплывает во тьму.
…и с кукушкой, вдруг прокричавшей "три часа ночных", в маленький мир ворвалось время — растягивая его, расширяя, и затягивая туда ночь, необычный, нелетний холод, болото, виспа, бродящего где-то за гранью видимого…
…и Джеми, лежащего на печи — который вдруг перестал сопеть, повернулся и вскочил с негромким ойком.
— Что?
Мальчишка сидел, свесив ноги, напряжённо вслушиваясь во что-то:
— Там…
— Джеми, что вы делаете?
— Кричит… неужели вы не слышите?
— Я ничего не слышу.
Соскользнув с печи, паренёк неуверенно подошёл к двери — однако Арон уже с мягкой непреклонностью опускал ладонь на его плечо:
— Джеми, вам явно не стоит этого делать.
— Но он зовёт меня!
— Кто?
Джеми стоял, дрожа, расширенными до грани радужки зрачками глядя куда-то за дверь.
— Отец Шейнгран… Мой наставник…
— Что?! — Таша вскочила. — Как он нас…
— Джеми, его убили, — очень спокойно, размеренно роняя слова, сказал Арон. — И вы это знаете. Его убили. У вас на глазах.
— Что?!
Мальчишка не ответил, даже не обратил внимания на Ташин вскрик — но дрожащая ладонь, на которой сиял фиолетовым ободок кольца, потянулась к дверной ручке.
— Джеми, туда нельзя! — Арон сгрёб его в охапку. — Это висп, нежить, понимаете?
— Я иду, иду! — Джеми вырывался, жадно вслушиваясь в тишину. — Пустите!!
— Не пущу! Нет, Таша, назад, назад!
И девушка, отпрянув, смотрела, как Арон держит мальчишку крепко, словно в тисках — а тот кричал, изворачивался, пытался ударить, потом вдруг заплакал, моля отпустить, потом снова стал вырываться, молотя кулаками, кусаясь, царапаясь…
— Нет, Джеми, ДЖЕМИ!
Крик Арона, белая вспышка, металлический грохот…
…и Таша увидела, что дэй вскакивает с пола, дверь, сиротливо скрипя, по инерции распахивается настежь — а Джеми бежит сквозь ночь к воротам, контуры которых обрисовывает потусторонняя, странная, страшная световая зелень…
— Таша, заклинаю, стой, где стоишь, — Арон, сощурившись, смотрел в спину мальчишки так пристально, будто дыру прожечь собрался. Тот протянул руку к засову — но за миг до того, как пальцы коснулись дерева, вдруг запнулся, обмяк и без вскрика рухнул наземь.
Свечение не замедлило дрогнуть, померкнуть и плавно сойти на нет.
— И… всё? — Таша вздрогнула от звучания собственного голоса.
Арон, не ответив, размашисто перешагнул порог, быстро пересёк двор и вздёрнул Джеми за плечи.
Зеленоватый свет отчётливо обрисовал его тень на холодно-росистой траве.
— Арон!
Дэй поволок мальчишку к домику, но вдруг, вздрогнув, замер.
Медленно обернулся:
— Ты…
— Арон!!
Дэй марионеткой повернулся к воротам.
— АРОН!
Его руки разжались, казалось, сами по себе.
Оставляя за спиной сползшего наземь Джеми, дэй сделал шаг и положил ладонь на засов.
"Ксаш!!!"
Радостно звякая, запрыгал по полу отшвырнутый перстень. Скинутое через голову платье полетело в дальний угол.
Три удара сердца. Пара мгновений, в которые два облика проходят друг сквозь друга. Никаких судорог и воя, никаких жутких метаморфоз, трещащих костей или бурлящих под кожей мышц. Просто лёгкая перламутрово-серебристая дымка, которая окутывает человека — и из которой появляется зверь.
Раз…
"…ну же…"
…два…
…три!
И со всех лап, быстрее, быстрее, — туда, где уже распахивались створки ворот, казалось, ждавшие, когда их подтолкнут навстречу мертвенному сиянию…
В сверкающем овале света шевелилась некая фигура: размытая меж реальным и призрачным, между небом и землёй, с сияющим в лодочкой сложенных ладонях изумрудным огнём. И, ведомый голосом, звавшим его за собой, голосом, слышимым ему одному, Арон протягивал к ней дрожащую руку:
— Лора…
…и на миг увидеть его взгляд, в котором — и нежность, и страсть, и мольба, и восхитительный, какой-то благоговейный трепет, и на один краткий миг увидеть его лицо — просветлевшее, с сияющей улыбкой, такое доверчивое…
А потом, с клокочущим в глубине горла рычанием, прыгнуть вперёд, между Ароном и существом, притворившимся тем, кем быть не могло.
…рычанием?
Стригнуть воздух короткими острыми ушами; шевельнуть гладким длинным хвостом; ощутить, как перекатываются мускулы под бархатистой светлой шкурой…
…и, вытянув когти мейлеры, уже прочувственно, старательно, более чем недвусмысленно рыкнуть в лицо виспу.
"…что ты делаешь?! Богиня, что ты делаешь?! Что ты можешь сделать — ему?? Тебе что, жизнь не дорога??? Тебе не страшно…"
"Страшно. Ты даже не представляешь, как.
А теперь не пойти бы тебе к ксаше, а?!"
Тварь отступила, нет — отплыла чуть назад. Свет в её ладонях померк до искры в левой руке, но Таше только лучше стали видны полупризрачные черты, длинное белое платье, волосы цвета ночного неба…
— Малыш, ну всё, — тёмные глаза за зеленоватыми отблесками сверкнули знакомыми тёплыми лучиками. — Пошалила и хватит.
"Нет, этого не может быть, не может…"
"…она мертва, Таша, мертва!"
А сходство было пронзительным до боли. Это была сама Мариэль, но… как? Какие силы могли вернуть её? Таша ведь сама видела, сама…
"…это висп, Таша! Нежить, не-жить!! Она прикидывается, притворяется, только и ждёт, что ты потеряешь бдительность…"
— Таша, ну хватит, а то обижусь.
Она сама не понимала, почему — но уши виновато прижались.
"…это! Не! Твоя!! Мать!!!"
Она пыталась вновь оскалиться — тщетно.
"Я не могу, не могу, я физически не могу навредить маме!!"
"…тогда доверься мейлере".
— Как ты можешь рычать на маму?
Сознание будто паутиной обволакивало.
Оглянуться, чтобы увидеть, как оседает на землю Арон, чтобы различить его взгляд — в никуда…
"…отпусти разум. Доверься инстинктам. Без страха, без предрассудков, без знаний. Зверя не обманешь личиной, он увидит лишь суть…
…отпусти".
"Нельзя!"
"…а иначе не сможешь. Умрёшь… и, умерев — убьёшь и их".
Чарующая вкрадчивая паутина, затягивающая за кромку здравомыслия…
"…хватит хныкать. Выбирай.
…у тебя всего пара секунд. Выбирай…
…ВЫБИРАЙ".
Мейлера прикрыла серебряные глаза…
…и открыла — янтарно-жёлтые.
В следующий миг она взвилась в прыжке, и секундное промедление не ожидавшей этого твари позволило мейлере обрушиться на виспа, повалить на землю, вонзив когти до самых подушечек лап. Мейлера сомкнула челюсти на горле, оказавшимся очень даже материальным — и холодная зелень пламени померкла. В светлых лапах корчился непроницаемо-чёрный, словно из болотной тьмы сотканный монстр, и лишь лицо ещё сохраняло человеческие черты: резкие, неправильные, страшные…
Тварь, вскинув щупальце сгущённой тьмы с сияющей где-то в глубине зелёной искрой, вцепилась в шкуру мейлеры чуть выше правого плеча.
Мир для той взорвался жгучей болью.
Мейлера застыла, не в силах сопротивляться, не в силах высвободиться, вдохнуть, взвизгнуть — когда так больно, не можешь кричать…
И лишь стиснула клыки, сжимая челюсти ещё сильнее, и жмурила затуманенные глаза, и сквозь острую, ослепляющую боль, пульсом ударяясь в висках, пробивалось лишь одно желание — убить. Не отпускать, ни за что, и пусть ценой своей жизни, но убить.
А боль становилось всё острее, изнуряя, выжигая огнём изнутри. Хрустнула кость, кровь алым окрасила светлую шерсть…
Сияющий ослепительной белизной шар взорвался у самой головы твари. Висп на миг ослабил хватку, отступившая боль вернула силы — и мейлера резко рванула морду вверх.
Хриплый низкий полурёв-полукрик рассёк ночную тьму.
— Таша, в сторону!! — Джеми с воплем вскочил с колен. — Я боюсь тебя задеть, в сторону, я её прикончу!!!
Но мейлера либо не слышала слов, либо не понимала смысла. Словно забыв о боли, вцепившись когтями намертво, она рвала и рвала клыками плоть монстра, извивавшегося в её лапах — и в какой-то миг тот вдруг зашёлся в судороге, обмяк, ослаб…
Ещё чуть-чуть…
Чёрное щупальце, извильнувшись, хлестнуло мейлеру по глазам. Та, зажмурившись, отпрянула — а в следующий миг её отшвырнуло с такой силой, что, упав, она ещё пару метров кубарем катилась по траве. Попыталась встать, но не смогла.
Изломанная, скрюченная тварь из последних сил двинулась, отползая назад, туда, откуда пришла, в болото, но тьму рассекла вспышка: точно в цель метнутый кьор взорвался, окутав виспа белым пламенем.
— Ну как, нравится? — другой кьор уже сгущался в ладонях Джеми. — Как тебе это, ты, мерзкая…
Невесть как удлинившееся щупальце, незаметно протянувшись средь высокой травы, обвило его щиколотку и, дёрнув, подсекло. Закричав, мальчишка рухнул наземь, кьор, вырвавшись из его рук, метнулся в сторону и взорвался среди пушицы — а та, полыхнув пламенным светом, ярко озарила виспа, уползающего в болото, волочащего за собой Джеми: он визжал от невыносимой боли, но отчаянно пытался уцепиться за сфагнум, вырывая его с корнем, царапая ногтями землю…
Мейлера прыгнула плавно, стремительно, бесшумно, как тень.
И, обрушившись на спину виспа, одним движением перекусила ему щупальце.
Вопль твари был таким низким, что скорее чувствовался, чем слышался — казалось, это сама земля рокочет, и рокот этот отдавался эхом в траве, дрожью в костях, ноющей болью барабанных перепонок…
А потом зелёное сияние пронзило ночь, и волна света, словно взрывная, швырнула мейлеру назад, кубарем пронесла по земле, ударила спиной о стену дома; волна слепящего света, выжигающая глаза, опаляющая лицо ледяным пламенем, которая спустя секунды вдруг, вмиг — померкла.
Джеми с трудом поднял голову.
В ровном свете полыхающей поодаль пушицы смутным силуэтом чернел выжженный сфагнум — контуром очертив то место, где нашёл свой конец вилл-о-висп из Белой Топи.
Мальчишка промокнул рукавом кровь под носом:
— Славная ночка выдалась, ничего не скажешь…
Взглянул на кольцо, на котором острое фиолетовое сияние уступило место мягкому зеленоватому свечению — и, вспомнив что-то, обернулся.
Мейлера сломанной игрушкой белела у стены дома.
— Таша!
Он вскочил, шагнул вперёд, тут же, вскрикнув, рухнул, вскочил вновь — и, отчаянно хромая, едва касаясь земли раненой ногой, бегом заковылял вперёд:
— Таша!!!
Мейлера, ударив по земле длинным хвостом, подняла голову. Моргнула. Тряхнула ушами.
— Уф… — Джеми облегчённо перевёл дух. Огляделся, шагнул к Арону и осторожно тронул того за плечо:
— Святой отец?
Мужчина стоял на коленях — руки опущены, лицо бессмысленно, потускневшие глаза пусты.
— Святой отец!
Вдохнув горьковатого дыма для пущей храбрости, мальчишка потряс дэя за плечи.
Никакой реакции.
— Что делать-то, а?..
Пауза.
— А ты точно?..
Молчание.
— Ладно, ладно, верю, — Джеми устало опустил ресницы.
— А зря, — сказал взметнувший их Алексас.
Он взглянул на мейлеру, которая встала, пошатываясь. Вновь перевёл взгляд на дэя.
— А ещё легендарный всемогущий телепат, мать его…
Удар кулаком по челюсти вышел такой силы, что мужчина рухнул на траву лицом вниз.
— Прости, Джеми, — юноша потёр ушибленные костяшки. — Я обещал его разбудить? Ещё нет, но очнётся. Ага. А по-другому не вышло бы… Ладно, ладно! Да, без личного не обошлось. Да, я мечтал об этом с того момента, как увидел его приторную улыбочку и общее выражение патокой истекающей… лица. Нет, а вот тут ты неправ. Если бы не вынуждающие обстоятельства, я бы непременно… Ну, что я говорил? Очнулся, красавец.
С самым мрачным видом Алексас смотрел, как дэй поднимает непонимающий взгляд:
— Изволили наконец вернуться к нам, наше святейшество?
Тот держался за разбитую губу:
— Что…
— А вы взгляните, — юноша сам с ядовитой усмешкой посмотрел в глаза дэю, с каким-то жестоким удовлетворением наблюдая, как зрачки мужчины ширятся от ужаса.
— Таша, — прошептал Арон и обернулся — чтобы увидеть, как мейлера, не ступая на израненную лапу, заносясь, задевая плечом о дверной косяк, скрывается в комнате.
— Да не спешите вы так, святой отец! — крикнул Алексас, хромая за метнувшимся к двери дэем. — Не волнуйтесь! Ей уже никто не угрожает!
Арон влетел в дом, когда кончик белого хвоста скрывался за посудным шкафчиком. Скользнув следом, оглядел пустую комнату — и, подойдя к кровати, опустился на одно колено.
— Таша… — он протянул руку, но добился лишь того, что мейлера, рыча, забилась в самый дальний угол, меж стоявших под кроватью двух сундуков. Невыносимо жалобно рыча.
— Тише, тише, — кончики его пальцев чуть дрогнули, но не отпрянули. — Это же я, девочка. Я.
Мейлера пыталась зализать рану, но лишь больше её растравливала.
Она вновь повернула морду к дэю — некогда белую, а сейчас выпачканную в крови: дёготно-чёрной — виспа, и своей — искрящейся золотистыми искрами. Светлый хвост бил по полу. В янтарных глазах стыла боль и молчаливый укор.
…я тебя защитила. Ты не мог сделать этого сам, и это сделала я. Чего ещё ты от меня хочешь?
Оставь меня в покое, человек…
— Что там? — наконец подковыляв к порогу, спросил Джеми.
— Пытаюсь её вернуть.
— А она…
— Да.
Джеми ошеломлённо прислонился к посудному шкафчику:
— Но… но… святой отец… тогда осторожно… она сейчас опасна, она…
— Она меня помнит.
— Помнит?
— Да.
— Но это же… это же опровергает все знания об оборотнях! Значит, забыв о человеческом, они, тем не менее, не теряют память… сразу, по крайней мере… а, значит, те легенды, в которых говорится об оборотнях, в животном обличье убивших близких людей, врут! Но это же меняет очень многое! — в глазах Джеми искорками разгорался азарт. — Выходит, что того же Харта Бьорка обвинили незаслуженно… а, учитывая, что он уже ничего не мог рассказать, то, быть может, его подставили! Точно, брат же стал королём вместо него! Вот кому это было выгодно! И тогда…
— Джеми, помолчите, ради Богини.
Дэй, не мигая, смотрел в глаза зверю. Мейлера взгляда не отводила.
Спустя какое-то время хвост, опустившись на дощатый пол, не взметнулся вновь.
А потом мейлера тихо-тихо подползла ближе, поддев мордой протянутую руку.
— Вот так. Хорошо, — дэй осторожно положил ладонь на её лоб. — Всё будет хорошо, девочка.
Он вскинул глаза к небу за бревенчатой крышей. Пальцы его лежали на шелковистой светлой шерсти, и дэй продолжал говорить что-то тихо, успокаивающе, размеренно роняя слова сверкающими каплями, сплетая их в незримое кружево — а мейлера смотрела в его лицо и слушала. Веки её медленно смеживались.
Когда слова истаяли, дэй отнял руку и мягко позвал:
— Таша…
На мейлеру он при этом не смотрел. Выждал, пока померкнет серебристая дымка, стащил с кровати одеяло — и, нагнувшись, накрыл им дрожащую девушку, свернувшуюся калачиком, обняв себя руками.
"Богиня, как же больно…"
Словно в тумане, где все воспоминания — урывками…
— Тихо, тихо, — обхватив Ташу за талию, дэй бережно вытащил её из-под кровати и, укутав получше, подхватил на руки. — Потерпи немного, хорошо?
Она подавила крик, когда он задел раненое плечо, — лишь застонала сдавленно. Золотая оправа выбившегося наружу александрита сейчас цветом почти сравнялась с багряным камнем. Кровь была алой, ярко-алой, искрящейся золотыми искрами на свету.
У охотников за нечистью никогда не было проблем с изобличением оборотней. Достаточно было просто их ранить.
— Прости, девочка, прости, — Арон, почти в нитку сжимая губы, опустил её на постель, — не уберёг…
Таша вскинула глаза, светлым серебром горевшие на перепачканном лице.
— Ксаш, — выдавила она, — как тяжело возвращаться, оказывается…
— А о чём ты вообще думала, когда отпускала разум?! — Джеми, — предположив, видимо, что срок действия его молчания истёк, — сходу взвился кострами. — Ты вообще не должна была вернуться!! Этому тебя тоже не учили?!
— Учили… — она, кашляя, повернула голову и сплюнула на пол — кровью. Ей-Неба, лучше б висп меня убил, подумала Таша. Хоть не мучилась бы. — Что он со мной сделал?
— Плечо рассечено до кости. И, похоже, ключица сломана, — Арон осторожно положил ладонь на рану. — Потерпишь ещё немного?
…боль взорвалась в плече раскалённым свинцом.
— Нет, не надо!! — Таша вцепилась пальцами в простынь, закричала, забилась — но дэй вдавил её в матрац:
— По-другому нельзя!
— Не хочу, не надо!!! — она почти визжала. — Отпусти!!!
— Ещё немного, Таша. Ещё чуть-чуть…
Боль исчезла так же мгновенно, как и появилась — и Таша скрючилась на кровати, глотая слёзы, тщетно пытаясь отдышаться.
— Всё, всё позади, — дэй коснулся рукой её макушки. — Прости, я… мне пришлось…
— Нет… нет, — Таша, ещё тяжело дыша, ощупала ключицу, где тонкой линией пересёк кожу длинный белый шрам. Плечо не болело, лишь саднило немного. — Это ты прости. Что я как… как…
"…истеричка?"
"На тебя бы посмотрела!"
— А… откуда у тебя кровь?
Дэй смотрел на неё. Нижняя губа разбита, верхняя — искусана.
— Когда ты перекидывалась, — тихо сказал Арон, — ты уже знала, что сможешь стать мейлерой?
Тихо стукнула входная дверь, вдруг закрывшись сама собой.
— Нет, — наконец качнула головой Таша. — Просто забыла о том, что не смогу ей стать.
— А почему отпустила?..
— Потому, — Таша ответила даже удивлённо. — Иначе мы бы погибли.
— Глупая… Неужели ты не понимала, на что идёшь?
— Понимала. Только не отпустить не могла. А, может, помнила, что у меня есть ты…
Но в ответ на её слабую улыбку он не улыбнулся.
— Кхм… значит, — наконец решился застенчиво кашлянуть Джеми, — уязвимым местом виспа было это… щупальце?
— Получается, так.
— А как ты это поняла?
— Так же, как и ты. Когда он сдох.
— ??
— Ну, в тот момент я всего лишь хотела не дать ему утащить тебя. А оно вон как обернулось, — Таша села на краю кровати, касаясь босыми ступнями пола, придерживая одеяло на груди. — Хотя сейчас понимаю, что искра-то неспроста в этом самом щупальце была.
— Да, пожалуй… — Джеми задумчиво почесал в затылке, — а, может, эта искра у него как бы… сердце?
— Ты у нас всемогущий маг. Вот и думай.
Таша потёрлась лбом о плечо Арона. Дэй сидел, сгорбившись, скрестив на коленях руки с безжизненно опущенными пальцами.
"Только не надо реквием по себе-никчёмному отпевать, а?"
— А может ли у него быть сердце? Эта тварь, похоже, не из плоти и крови была, а из… а кстати, — оживился Джеми, — как она… эм… на вкус?
— Пустить её на жаркое решился бы только обладатель весьма специфического вкуса. Мерзость, — Таша скривилась. — Как… прогорклая вата, пропитанная солёными маслянистыми чернилами.
Видимо, воображение Джеми тоже практиковалось в губительстве своего владельца. Во всяком случае, передёрнуло его — будто ошпарился.
— Мне даже интересно, — миг спустя задумчиво изрёк мальчишка, — сколько протянул пресветлейший магистр, если для нас первая же ночь окончилась весьма плачевно…
— И как висп не показал себя во всей красе ещё во время постройки дома… Вот и мне интересно, — не дождавшись какой-либо реакции дэя, Таша резко встала. Прошествовала в гостиную, подняла закатившийся под стол перстень и, подхватив своё платье, направилась в ванную. — И было бы совсем неплохо, если бы кое-кто вышел из оцепенения и сделал что-нибудь с твоей лодыжкой, Джеми.
Когда Таша вышла из ванны, — одетая и хорошенько отмытая бесконечной водой из зачарованного умывальника, — Джеми ждал её в кресле.
— И что скажешь хорошего? — оценив его вид, — довольный, как у пса, закрытого на ночь в мясной лавке, — вопросила Таша.
— Ну, во-первых, святой отец залечил мне ногу, — мальчишка радостно покрутил лодыжкой. — А во-вторых — я понял, в чём фокус виспа!
— С чего бы это?
— Ну, я залез в те сундуки, которые стояли под кроватью, и…
— Ты залез в сундуки почившего владельца дома??
— Ну знаю, знаю, что неэтично! Зато я нашёл там разгадку!
Таша, сложив пальцы щепоткой, молча коснулась склонённого лба — потревоженную память мёртвых нужно чтить. Между тем бесконечно гордый собой Джеми демонстрировал ей небольшую мыслеграфию, с которой приветливо улыбалась темноволосая женщина лет сорока:
— Это было в одном из сундуков. Вместе с платьями, побрякушками и прочими женскими вещичками… А в другом, с вещами мужскими, лежало вот это.
"Вот это" оказалось также мыслеграфией, но чуть большего формата, где лицо знакомой уже женщины соседствовало с мужским: высоколобым, светлоглазым, немолодым и довольно-таки угрюмым.
— Думаешь, это и есть пресветлейший магистр?
— Руку готов дать на отсечение!
— И так верю, — вздохнула Таша. — А почему мыслеграфия женщины в чёрной рамке?
— Вот в этом-то всё и дело! Конечно, всё это лишь догадки, но… готов дать ещё одну прядь, что женщина — жена нашего магистра. И, как можно догадаться по рамке — безвременно почившая.
"…вот и разгадка, почему уединенное жилище отшельника вовсе таковое не напоминает".
— И в чём же дальше заключается твоё "всё дело"? — помолчав, уточнила Таша.
— Дальше опять одни догадки, но… — Джеми отложил мыслеграфии на стол. — Эта тварь, как мы имели возможность выяснить, каждому видится тем, кого он любил и потерял, так?
— Похоже на то.
— И в последние столетия ничего о ней слышно не было, и она успела превратиться в легенду.
— Верно.
Джеми встал, прошедшись туда-сюда по комнате:
— Смею предположить, что некогда висп таки впал в спячку, — подбадривая себя оживлённым жестикулированием, сказал он. — И что жена пресветлейшего магистра почила не так давно.
— И как эти факты связаны друг с другом?
— Ты видела где-нибудь поблизости могилу?
— Нет… нет, — Таша удивлённо моргнула, — кстати, странно…
— А вот здесь я как раз ничего странного не вижу. Многие ушедшие на покой маги селились в уединенных местах, а болото — уж куда уединеннее. И хоронить себя эти маги всегда завещали в этом самом болоте.
— Где?
— В болоте, — повторил Джеми. — А что? После смерти сливаешься с природой, никакое зверьё не доберётся, а ещё болото, как известно, обладает отличным мумифицирующим действием — лучше только стеклянные гробы, которые некоторые некроманты использовали… Кхе. Ладно, не будем об этом… К слову, уезжая в место своего уединения, маг всегда оставлял какому-нибудь своему другу в городе нож-смертник. А, ты не знаешь? Ну это такой нож… Маг его всегда сам куёт и лично в руки новому владельцу отдаёт, а владелец всегда должен нож на видном месте держать. Если лезвие зелёным налётом покроется — значит, "кузнец" в беду попал, выручать надо, а если заржавеет — значит, выручать уже некого… Слышала?
— Да, в легендах о таких говорилось. А почему хоронить должен именно маг?
— Во-первых, традиция, во-вторых — так тело же надо подальше занести! А в топь простой смертный точно не сунется. Вот друг-маг, заговаривая себя на невесомость, и совершает погребальный обряд, ступая по непроходимой трясине, аки посуху.
— А какое отношение всё это имеет к виспу?
— А ты ещё не поняла? Пресветлейший магистр похоронил свою жену в Белой Топи, — торжественно изрёк Джеми. — Дальше сама догадаешься или как?
Таша задумчиво встряхнула одеяло, которое держала в руках:
— Он применил заклятие, зашёл поглубже… висп, спавший где-то в Топи, услышал магию… и спустя пару дней, окончательно проснувшись, принял облик его жены, чтобы выманить несчастного магистра из дому?
— С чем и справился успешно. А заговоренная дверь, как мы имели возможность убедиться, через какое-то время захлопывается сама — вот и разгадка открытых ворот, но запертой двери… Ну что ж, рад, что… — он вдруг запнулся.
— Что "что"?
— Нет, мне нельзя, — потупившись, пробормотал мальчишка.
— Что нельзя? — вконец запуталась Таша.
— Ехидничать! — выпалил Джеми. — Я же твой рыцарь, а рыцарь не может со своей госпожой… так…
Она внимательно взглянула на его унылую мордашку.
— А я разрешаю тебе ехидничать, — вдруг сказала Таша.
Мальчишка поднял глаза — видимо, с недоверием отнесшись к собственным ушам:
— Что, серьёзно?..
— Серьёзно. Ибо твоей госпоже, чувствуется, скоро наскучит слышать от тебя одни лишь учтивости и любезности, а вот перепалки с тобой поддерживают её в тонусе… Иди-ка спать, рыцарь ты мой. Пара часов у нас вполне есть, — Таша направилась в комнату за посудным шкафчиком. — И да — я тоже рада, что моё светловолосое мышление справилось со столь сложной умственной задачей.
— Как ты догадалась?! — вырвалось у Джеми.
— Не знаю. Дедукция?
Фонарик на тумбе сиял приглушённым разноцветом. Дэй всё также безжизненно сидел на краю кровати. Таша, опустив одеяло в изножье, опустилась с другой стороны, поджав под себя озябшие ноги, пару ударов маятника задумчиво смотрела на Арона — а потом подвинулась ближе и, сидя за спиной, обвила его шею руками:
— Не будь жадиной, — тихо сказала она, — ты мне жизнь спасал столько раз… дай возможность хоть раз отплатить тебе тем же.
Дэй долго молчал.
— Я думал, что смогу защитить тебя от всего, — он закрыл лицо ладонями, и в жесте этом сквозила усталость и горечь, — но я забыл, что не был рождён защитником.
— А защитниками и не рождаются.
— Не в моём случае.
— Ну, когда-нибудь все да ошибаются. Думаю, шанс сделать работу над этой ошибкой тебе представится ещё не раз, — Таша принялась тихонько покачивать его из стороны в сторону, как ребёнка. — Хотя на ошибки каждый имеет право.
— Это так, — он неохотно, но поддался, — да только я этого права не имею.
— Арон, эта тварь владела какими-то чарами… искусством влезать в головы, вопреки чувствам, вопреки логике, вопреки всему. И у неё были тысячи лет, чтобы усовершенствовать… своё мастерство. Никто бы не справился. Даже ты.
— Но ты справилась.
— Не я. Зверь во мне.
"…детка, оставь его в покое! Разве неясно, что в нём говорит уязвлённое самолюбие?.."
"Заткнись по-хорошему, а?"
— Таша, я не имею права на ошибку. Не в том, что касается тебя, — он вздохнул. — Ты ребёнок, я — взрослый. Я взял за тебя ответственность и должен её нести.
— Арон…
— И больше никаких бдений со мной, — мягко разжав её переплетённые руки, он встал. — Тебе пора спать.
— Побудь со мной.
Дэй оглянулся. Таша смотрела на него снизу вверх:
— Останься. Побудь рядом, — тихо попросила она. — Этой ночью мне уже не заснуть.
Наверное, с минуту он, чуть прищурившись, всматривался в её лицо.
А потом, вздохнув, потянулся за лежавшим в изножье одеялом:
— Ну что ж, заодно проявлю себя заботливым отцом… — Арон встряхнул одеяло, расправляя. — Ложись.
Таша охотно откинулась на подушку. Пуховое одеяло накрыло её с головой.
— Сейчас, — дэй откинул верхний край рукой и заботливо подоткнул боковые. — Так нормально?
— Хорошо, — она мирно сложила руки поверх одеяла и улыбнулась. — Мур.
— Неплохо получается.
— Ну, я же кошка.
Арон осторожно опустился на краешек кровати:
— Пообещай мне кое-что, — его глаза отливали весенней зеленью.
— Смотря что.
— Если такое когда-нибудь повторится — оставь меня. Не вмешивайся.
Таша скрыла фырк широким зевком:
— И не подума… аааах… ю! А ещё раз об этом заикнёшься — решу, что облучение зелёным светом не прошло бесследно для твоей психики.
— Таша, я не шучу.
— Я тоже, — она смотрела на дэя очень серьёзно. — Тех, кого любят, не оставляют. Никогда. И хватит об этом, ладно? Лучше… расскажи мне сказку.
— Сказку?
— Ага. Или спой колыбельную. Ну, раз уж ты решил проявить себя заботливым отцом.
"…ну наконец-то оттаял, мальчик равнодушный!"
— Ладно, будь по-твоему, — в его взгляде искрились смешинки. — Только должен предупредить, что у меня нет надлежащего опыта.
— Учиться никогда не поздно, — глубокомысленно заявила Таша. — Неужели ты никогда никому не пел колыбельные?
— Детям — нет. И то, что пел… Слишком уж личные колыбельные получались.
Таша притихла. Его взгляд не закрылся, нет — просто стал очень, очень задумчивым.
— Да, — вдруг сказал Арон.
— Что?..
— Раз при всём богатстве выбора другой альтернативы нет, придётся петь такую. Кто знает, может, и вправду тебя убаюкаю…
— И не надейся!
— Посмотрим.
Он не стал прокашливаться или усаживаться поудобнее. Просто некоторое время смотрел на свет, зеркально сиявший в его глазах, а потом запел мягким, тихим лирическим баритоном.
— Тихо искрится небесная синь,
Залиты лунным сияньем равнины.
Где-то в кольце светломглистых вершин
Дышат покоем ночные долины.
Тая зеркально в сапфирах озёр,
Лунная нить сплетена над водою.
Ждёт тебя тихий зазвёздный простор —
Только меня не зови за собою.
"Интересно, вспоминает или придумывает? Почему-то кажется…"
"…а Неба его знает…"
Таша вдруг поняла, что глаза её закрыты и открываться не особо желают.
"Я действительно хочу спать?.."
— Стань лунным ветром, стань светом в ночи —
Там, среди звёзд, что смеются так звонко,
Там, где, сплетя ломкой тропкой лучи,
Месяц скользит посеребренной лодкой.
Он на руках тебя будет качать,
Тихо баюкая звёздным прибоем,
И, улыбаясь, о чём-то молчать…
Только меня не зови за собою.
Голос был окутан дымкой предсонья.
"Посмотрим"…
И почему-то вдруг вспомнить его лицо и взгляд, обращённый к той, которую он когда-то баюкал — той, что давно стала призраком, но и сейчас, как тогда, — и всегда, наверное, — любима…
И на один краткий миг, прежде чем провалиться в сонную черноту, со странным, неясным самой себе чувством — понять…
"…он никогда не будет смотреть на тебя так, как смотрел на неё".
— Мне не забыть о печальной земле,
Места мне нет на небесных просторах:
Я разучился полётам во сне,
Я потерялся в иных небосклонах.
Нет, не зови, не зови за собой,
И, уходя по дороге зазвёздной —
Стань моей самой далёкой мечтой,
Самой короткой и сладостной грёзой…