Чужие здесь? 220 Кто вы? Зачем корабль ваш занесен На этот остров, дикий и безлюдный, Где даже для судов пристанищ нет? Какой отчизны вы, какого рода? Как величать вас? Эллинских я вижу Уборы риз, усладу глаз моих; Но голос ваш услышать я хочу… О, не пугайтесь! одичал я, знаю, Но все ж не ужас вам внушать я должен, А состраданье — бедный, одинокий, Покинутый, без дома, без друзей. Скажите ж слово, коль с добром пришли! 230 Ответьте мне! Велик ли дар ответа? Уж в нем никто не вправе отказать.

Внемли же, странник. На вопрос твой первый — Ответ готов: мы — эллины, ты прав.

О голос милый! Боги! сколько лет Я ждал того, кто б так мой слух утешил! Теперь скажи, какой неволи гнет Иль воли ласка вас ко мне пригнали И привели? тот ветер драгоценный — Как звать его? Ты все мне расскажи: Хочу я знать и кто ты, и откуда.

Мне родина — обвитый морем остров: 240 Зовется Скирос. [7] Я плыву домой, Ахиллов сын Неоптолем. Все знаешь.

О сын отца любимого, о отпрыск Отчизны милой, старца Ликомеда Питомец юный! О, какой судьбой Ты занесен сюда? Откуда путь твой?

Из Илиона бег мы направляем.

Возможно ли? Ведь не был ты средь нас, [8] Когда поход мы в Трою снаряжали!

А разве ты — участник тех трудов?

О милый! Кто перед тобой — не знаешь?

250 Да нет; тебя я вижу в первый раз.

А имя? А страданий лютых слава? Все это — чуждо слуху твоему?

Я ничего не слышал, будь уверен.

О верх обид! Ужели так противен Я стал богам, что о моих мученьях Мой край родной и вести не узнал, Что я совсем забыт во всей Элладе? Мои враги покинули меня Бесчестно и смеются втихомолку, Моя ж болезнь растет и расцветает! 260 О мой родной, о сын Ахилла милый, Ведь я — тот самый, о котором ты, Конечно, слышал, что Геракл его Чудесных стрел наследником оставил: [9] Царя Пеанта сын я, Филоктет! Меня чета правителей и с ними Итаки царь в пустыне одиноким Позорно бросили… сказать, за что? За то, что жалом гибельной ехидны Я тронут был; ее укус жестокий Больное тело истреблял мое. И вот, когда от морем окруженной 270 Скалы хрисейской корабли свои мы Сюда пригнали и в изнеможенье От сильной качки, под утеса сводом На берегу я сладкий сон вкусил, — Они, меня покинув, прочь уплыли, Оставивши мне жалкие лохмотья Да пищи крохи — горькая подмога На первый раз несчастному… Самим бы Такую же усладу испытать! Подумай, друг, с какой веселой думой Проснулся я — покинутый, один! Как разрыдался я, каким я воплем Нахлынувших пучину бедствий встретил! 280 Исчезли крылья кораблей моих, Души живой не видел я кругом; Ни кроткого привета, ни ухода Больному телу — ничего! И сколько Я ни метался — ничего не видно На всем брегу, опричь страданий горьких; Но их — обилье полное, дитя! И день за днем мучительной чредой Потек. Пришлось в скалы приюте тесном Жилье устроить — одному. Питанье Мне добывал мой лук, стрелою верной Он поражал крылатых голубей. 290 Но за добычей сам ползти я должен, Измученную ногу волоча. И также за питьем, и за дровами, Когда мороз: все это сам, несчастный, Я промышлял. Да, вот еще: огня Ведь не было. С большим усильем, камень О камень ударяя, извлекал Я пламя сокровенное; поныне Оно меня спасает. Кров жилой, Да жар огня — вот всем нуждам подспорье, Когда б не боль отравленной ноги! 300 Еще узнай ты острова природу. Сюда добром никто не пристает; Он не дает стоянки мирной судну; Нет жителей, чтоб с барышом товар Им свой продать, прием радушный встретя. Нет, не плывет сюда разумный муж! Неровен час, нужда кого пригонит — Ведь мало ль что в несметных дней теченье Случиться может! Ну, так вот, дитя, Я от пловца заезжего такого Дань получу участья — на словах! Кто пищи уделит из сожаленья Мне долю малую, а кто одежды 310 Немного даст. Но чтоб домой отправить Меня — о том и слышать не хотят. Так гибну я — десятый гибну год. Сам голодая, лишь болезнь-обжору Своею плотью вскармливаю. Так Меня почтили добрые Атриды И Одиссей-властитель. Пусть же им Зачтут цари державные Олимпа Моих страданий безутешных гнет!

И мы не мене тех пловцов заезжих Тебя жалеем, о Пеантов сын!

Готов и я свидетельством правдивым, 320 Друг Филоктет, рассказ твой подтвердить: И я врагов твоих изведал низость.

Как? И тебя Атриды оскорбили Проклятые? Разгневали тебя?

Насытить гнев рука моя сумеет! Тогда узнают Спарта и Микены, Что доблестных мужей родит и Скирос!

Так, так, дитя! Какой же злобы ради Ты столь великий гнев на них растишь?

Что ж, расскажу… ох, не легка задача! 330 Как насмеялись надо мной вожди, Когда пришел последний час Ахиллу…

Что ты сказал? Постой! Скажи еще раз. Ужели смерть познал Пелеев сын?

Да, он убит — не человека дланью: Его сам Феб стрелою поразил. [10]

Достоин он — достоин и сразивший. Душа двоится, и твою судьбу Хочу услышать, и его оплакать.

Ах, горемыка! И твоих страданий 340 Достаточно — тебе ль скорбеть о ближнем?

Ты прав, мой сын. Вернись к началу снова И расскажи мне про обиду их.

Ко мне приплыли в пышном корабле Царь Одиссей и дядька моего Отца; [11] их речь — правдивая ль, не знаю — Звучала так: раз умер мой отец, То мне лишь одному судьбой дано Взять Илион, — и никому другому. Такая речь, заставила меня Не медля, друг мой, в путь морской собраться. 350 Хотелось на отца взглянуть, покуда Он не разрушен челюстью огня, — Ведь никогда я не видал его; К тому же слава сладостно манила Сорвать Пергама каменный венец. И вот плыву я; день, второй зарделся — Сигея [12] виден ненавистный холм; Попутный ветер струг крылатый гонит — На берегу я. Войско все кругом Меня с приветом громким обступает; Клянутся все, что с новой жизни силой Из небытья Ахилл им возвращен… А он лежал. Печаль глаза покрыла; 360 Воздал родителю я плача дань. Затем, немного обождав, к Атридам, Друзьям моим — так думал я — иду: Прошу отдать отцовские доспехи И все другое, что своим он звал. Они ж в ответ бессовестное слово Сказали мне: «Внемли, Ахиллов отпрыск! Добро отца наследуй невозбранно; Доспехи же его присуждены Другому витязю — Лаэрта сыну». Тут слезы брызнули из глаз моих, Набухло гневом сердце. Я поднялся: «Насильники! Чужому человеку Мои доспехи дать посмели вы, 370 Не выждав даже моего решенья?» На это Одиссей — стоял вблизи он — Ответил мне: «Да, отрок, и по праву Они вождями мне присуждены: Ведь я их спас, [13] и труп Ахилла с ними». Тут уж всего меня объяла злоба; С потоком слов обидных на него Я устремился: как, чтоб он оружье Отцовское похитил у меня? Не вспыльчив он; но, видно в сердце жало Ему проникло. Выслушав меня, Он так ответил: «С нами доли нашей Ты не делил, отсутствуя не в пору; А так как дерзкой удали своей 380 Ты волю дал, то знай: отца доспехов Ты в Скирос свой с собой не увезешь». Так он сказал. И вот я, оскорбленный, Домой плыву, отцовского наследья Бесчестнейшим лишенный из людей. Да что! Не так его я в том виню, Как их, вождей. Правителям за город Ответ держать пристойно, и за войско, И если кто бесчинствует — наверно Учителя он словом совращен. Рассказ мой кончен. Кто Атридам недруг — 390 Богам да будет так же мил, как мне!

Царица гор, ключ жизни вечный, Зевеса матерь самого, Что златоносного Пактола [14] Блюдешь течение, — Земля! К тебе, родительница, слезно Я обращал молящий глас В тот скорбный день, когда царей Нависла горькая обида Над молодым вождем моим: Увы, увы, о мать блаженных, 400 Чью колесницу увлекают Львы, погубители быков, Смотри: уже доспех Ахилла, Наследие Неоптолема, В награду принял Лаэртид!

Я вижу, гости, символ необманный Обиды общей, единящей нас. Во всем согласны мы: узнать нетрудно, Что те ж Атриды, тот же Одиссей — Враги обоим. Нет дурного слова, Которого б чуждалась речь его; Со всякой злобой дух его сроднился, Чтоб все пышнее цвел неправды цвет. 410 Не в этом диво: но как мог великий Аякс такую кривду допустить?

Его уж смерть похитила, мой друг; О, будь он жив — не ликовал бы враг мой!

Что молвишь ты? Ужель и он погиб?

Да; для него угас навеки свет.

О горе мне! Зато Тидея сын, [15] Зато Сисифа проданное семя В живых, конечно. Вот кого б под землю!

Чего бы лучше; только вот беда: 420 Как раз они цветут в аргивской рати.

А добрый, старый друг мой, царь Пилосский, Почтенный Нестор? Сколько раз он в войске Советом мудрым козни их сметал!

И он в беде: погиб, кто был с ним рядом, [16]  — Его любимый отпрыск, Антилох.

Еще утрата! Всех других скорее Я б лютой смерти уступил, чем их. [17] О жизнь ты, жизнь! Где ж нам искать опоры, Когда такие люди умирают, А Одиссей… Ему бы вместо них 430 Средь мертвых быть, а он под солнцем ходит!

Хитер боец наш; что ж! Подчас и хитрый В сетях своих запутаться способен.

Постой! Да где же был Патрокл в то время, Он, твоего отца вернейший друг?

И он в могиле уж [18] лежит. Наука Ко всем одна: гнушается Apec Худых мужей — лишь лучших косит он.

Ты прав. И для примера лишь спрошу Тебя о муже — недостойном, правда, 440 Но хитром и речистом: жив ли он?

Таков был Одиссей; других не знаю.

Не он: Ферсит [19] , кричавший вновь и вновь, Хотя бы все молчать ему велели. О нем скажи мне, жив ли он иль нет.

Не знал его, но слышал, что он жив.

Еще бы! Сорное не гибнет семя: Его любовно охраняет бог. Людей коварных и бесчестных души Он даже с дна Аида возвращает, 450 А благородных в грязь топтать готов. Что тут сказать? Кому молиться? Горько, Душою в божий промысел вникая, Самих богов в безбожье уличать!

Отныне, сын этейского владыки, Подальше я держаться и от Трои И от вождей злокозненных решил. Где гибнет правда и злодей ликует, Где трус в чести, а добрый в униженье, Там нет предмета для любви моей. Скалистый Скирос родиной мне будет, 460 Домашней жизнью утолю тоску. Итак, на судно! Ты же, сын Пеанта, Привет прими — сердечный мой привет! Да снимут боги немощи обузу С тебя, мой друг, желанье исполняя Души твоей. А нам на струг пора, Чтоб тотчас крылья по ветру расправить, Лишь только бог зазыблет моря гладь.

Ты едешь, сын мой?

Да, пора; вблизи Следить нам ветра пробужденье должно.

О, ради матери родимой, ради Отца-героя, ради всех услад, Что дома ждут тебя, — мольбой горячей 470 Молю, мой сын, не оставляй меня В моем несчастье сирым, одиноким. Ты видишь, как я здесь живу: ты слышал, Как я страдаю. Брось куда-нибудь Меня, как груз ненужный… знаю, много Вам от него и так терпеть придется, Но все ж стерпи. Кто родом вознесен, Тому позор невыносим, но славу Добро приносит. Если ты меня Оставишь здесь — бесславием тяжелым Себя покроешь ты; а увезешь, Живым доставив на Этейский склон, — Венец добудешь славы незакатной. 480 Решись, дитя! Томленья — день один, И то не весь. В какое хочешь место Мне лечь вели — в трюм, на нос, на корму, Чтоб я присутствием своим — плывущим Не досаждал. О, ради Зевса, сын мой, Просителей заступника, [20]  — кивни, Послушайся! К коленям я твоим Припасть готов — бессильный, хромоногий: Не покидай меня в глуши безлюдной! Спаси меня — к себе ль, в родимый Скирос, Иль ко двору евбейца Халкодонта; [21] 490 Оттуда быстро довезут меня До склонов Эты, до трахинской выси И до стремительных Сперхея [22] вод. Отец навстречу выйдет мне любимый… Ах, уж давно мне гложет сердце страх, В живых ли он. Не раз пловцам заезжим Посланья слезные я для него Вручал, моля, чтоб снарядил он судно И сам за мной на Лемнос поспешил. [23] Но, видно, смерть похитила его; Иль те посланцы — мало ль что бывает! — Мою мольбу презрели, чтоб домой Скорей вернуться. Ныне уж не то: 500 В тебе одном и вестник и спаситель, Тебя молю: ты сжалься, ты спаси. Ты видишь сам: непрочна и опасна Судьба людская. [24] Нынче ты с успехом — С уроном завтра. Мудрость нам велит В расцвете счастья взвешивать возможность Лихой невзгоды и следить за жизнью, Чтоб невзначай не рушилась она.

О, сжалься, вождь! Таких мучений Нам подвиги поведал он. Да не познает их вовеки, Кто дорог сердцу моему. 510 И если ненависть, владыка, Растишь ты на Атридов злых, — То не забудешь и о том, Что их беда — ему отрада, Они вам общие враги. Кормила манию покорный, Пусть в отчий дом его доставит Летучий бег ладьи твоей. Мечту души его исполним — И нам вовек не будет страшен Гнев Немесиды [25] и богов!

(Хору) Смотри же! Ныне полную готовность Ты изъявляешь; а когда болезнь 520 Соседством близким чувств твоих коснется — Тогда, боюсь, иное скажешь ты.

О нет! того не будет, чтоб по правде Такого я упрека заслужил.

Что ж, в добрый час! В усердии похвальном На благо гостя от тебя отстать Честь не велит. Итак, скорее в путь! Ты снаряжайся, Филоктет, корабль же Тебя принять и увезти готов. Пусть только боги из земли немилой Наш путь задуманный благословят!

530 О день желанный! Гость великодушный! Пловцы любезные! О, если б делом Я доказать вам мог, какой любовью Наполнили всю душу вы мою! Идем же, сын мой — только дай проститься Мне с неуютным кровом навсегда. Войди со мной; увидишь, как я жил, Как стойко я с невзгодами боролся. Иной и вида б их не вынес; я же Сдружиться с ними приказал себе.

Повремените. Двух мужей я вижу: 540 Один — пловец твой; незнакомец с ним. Их выслушать вперед необходимо. Появляются два моряка из свиты Неоптолема. Один из них одет купцом.

Привет тебе, Ахиллов сын! мой спутник С двумя другими был тобой оставлен Усердным стражем судна твоего. С ним встретившись нежданно для себя — Судьба свела нас с ним в стоянке общей, — К тебе его проводником я взял. Я корабельщик; в малом корабле Держу я путь домой из Илиона В вином обильный Пепареф [26] . И вот, Узнав от моряков твоих, что вместе 550 С тобой они сюда пригнали струг, Я так решил: коли судьба свела нас, То, знать, не след мне молча удалиться, И должен все поведать я тебе. Ты сам не знаешь, что тебе грозит, Что о тебе аргивяне решили. Да только ли решили? Нет, исполнить С усердием великим собрались.

Гость, за твою заботу благодарность — В том честь моя порукой — ждет тебя. Открой мне все: что нового решили 560 Против меня аргивяне-враги?

На быстром судне мчатся за тобой Сыны Фесея, [27] старый Феникс с ними.

Вернуть меня? Насильем иль коварством?

Того не знаю, слуха вестник я.

С таким усердьем Феникс и другие Атридов слово выполнить спешат?

Их слово — дело, а не звук пустой.

А Одиссей? Возможно ль, что не сам он За дело взялся? Страх его объял?

570 Он с Диомедом за другой добычей Сбирался в путь, когда прощался я.

Кого ж себе добычею избрал он?

Был некто… Но одно скажи сначала, Потише только: кто с тобой стоит?

То славный Филоктет, любезный гость!

Коль так — оставь дальнейшие расспросы, Из этих вод скорее уплыви!

О чем он шепчется с тобою, сын мой? Какие козни строит он во тьме?

580 Я сам не знаю; пусть открыто скажет Он весть свою — тебе и мне и им.

Ахиллов сын, не выдавай меня Аргивянам! Они мои услуги Оплачивают щедро; я ж — бедняк.

Я — враг Атридам, он — мой друг любезный За то одно, что их он ненавидит. Коль ты с добром пришел — открыто молви Ему и мне, что слышал ты о нас.

Смотри ж, мой сын…

Уже давно смотрю я.

590 Ответишь ты!

Отвечу; говори!

Ну, что ж, скажу. Те двое, что назвал я, Тидея сын и Одиссей могучий, За ним плывут, торжественно поклявшись, Что или словом убедят его, Иль силой уведут. И эту клятву Услышало все воинство ахейцев Из Одиссея уст — сильнее друга В удаче дела был уверен он.

Уж так давно отрезали от мира Его цари; как объяснить — о нем же 600 Столь запоздалую заботу их? Откуда вдруг к нему такая страсть? Иль божий суд и Немесиды гнев И здесь злодейство карой устрашили?

Все объясню — я вижу, ты не слышал, Как было дело. Есть пророк почтенный, Приама сын, по имени Елен; Его однажды в вылазке ночной Коварный Одиссей (немало гнусных, Обидных слов уж к имени его Пристало!) пленным захватил и в узах Привел на площадь, чтоб ахейской рати Прекрасную добычу показать. 610 Пророчеств много возвестил тогда им Елен: что никогда стены троянской Им не разрушить, если Филоктета Они разумным убежденья словом С обители пустынной не вернут. Но не успел окончить речь гадатель, Как слово взял Лаэрта сын и войску Представить Филоктета обещал, Скорей всего — так мнил он — добровольным Союзником; а нет, так принужденьем. Главу свою он ратнику любому На отсеченье отдавал, коль в деле Задуманном успех ему изменит. 620 Ты знаешь все; решеньем быстрым, отрок, Себя спасешь ты и друзей своих.

Какая гнусность! Он, сосуд позора, Меня поклялся к войску убежденьем Вернуть! таким же убежденьем властен Он из Аида возвратить меня, Как некогда отец его вернулся. [28]

Того не знаю. Мне пора на судно; А вам во всем пускай поможет бог!

Ты слышал, сын мой? Этот Лаэртид — Он мнит, что льстивым словом он меня На судно завлечет и как добычу 630 Свою покажет воинству всему! Нет, нет! Скорей ехидны ненавистной Слугой я стану, что ноги моей Меня лишила. Но запретной речи Нет для него, предела нет его Отваге дерзкой. И я верю, скоро Он будет здесь. Итак, дитя мое, Идем на судно; пусть простор широкий Меж нами ляжет и ладьей его. Скорее, в путь! Поспешностью уместной Окупим сон и отдых беззаботный По минованье страхов и трудов.

Теперь нельзя. Пусть раньше стихнет ветер, 640 Что с моря дует; двинемся тогда.

Все ветры благи, чтоб от зла бежать!

Да, да; но ведь и их задержит он.

Нет для разбойника противных ветров, Когда добычу пред собой он чует.

Ну, что ж, пойдем. Возьми же из пещеры, В чем нужду чаешь — что душа велит.

Добра не много — а придется взять.

А у меня в запасе не найдется?

Там зелье есть, которым боль свою 650 Я укрощаю, — помогает верно.

Возьми его. Другой нужды не будет?

Посмотрим, не найдем ли стрел забытых, — Оставить не хочу их никому.

В твоих руках тот самый славный лук?

Тот самый; я другого не имею.

Дозволишь ли взглянуть мне на него, Рукой коснуться и почтить, как бога?

Тебе, дитя? Конечно! Все мое Считай своим, чего б ни пожелал ты.

660 Мое желанье — вот оно: желаю, Коль бог согласен; если ж нет, оставь.

Благочестива речь, и бог согласен. Ведь ты один свет дня мне даровал. Твоею милостью родную Эту Увижу я, и старика отца, И всех друзей; поверженный врагами, Я чрез тебя возвысился средь них. Да, сын мой, лука ты касаться можешь: Пусть чередует он со мной тебя. Гордись, мой друг; один из смертных право Стяжал ты это добротой своей. Коснись его: ведь некогда и сам я 670 Благодеянием его добыл.

Я рад и встрече и любви твоей; Кто за добро добром платить способен, Тот драгоценней всех сокровищ в мире. Ну что ж, иди!

Войди и ты со мною: Я слаб; опору я найду в тебе.