Квартира семьи Ковалевых. Полукабинет-полугостиная, в которой, по всем признакам, много времени проводит Павел Степанович Ковалев. Широкая тахта, пианино. На стенах — фотографии. Книжные полки, за стеклами которых тоже фотографии. Письменный стол с зеленой лампой. На столе — горки книжек, газеты. За окнами — московский пейзаж: новые дома с разноцветными балконами, подъемные краны в дымке раннего предвечерья. Лето, но окна закрыты. Посредине комнаты, за небольшим столиком с картами в руках сидят Ковалев, Тепляшин, Барбарисов и Голль. Перед ними — прикрепленный к столу лист бумаги, полная пепельница окурков. Барбарисов курит трубку.
Ковалев (поднимаясь от стола) . Хватит говорить о трагедиях! Надоело! Культ личности, культ личности! Что у вас, другой темы нет?
Голль (страстно) . Нет, надо говорить о культе личности! Надо. Чтобы никогда не повторилось. После долгого молчания люди хотят говорить.
Ковалев. Я-то знаю, что это за блюдо. Или грудь в крестах, или голова в кустах.
Барбарисов. Или крайнее истощение нервной системы.
Голль (Ковалеву) . В таком случае почему вы так раздраженно отвечаете?
Ковалев. Надоело. Вы бессонницей страдаете?
Голль. Бог миловал.
Ковалев. Миловал! А нас не миловал. Вам не приходилось просиживать ночи в ожидании одного телефонного звонка?
Голль. Сидеть у телефона — не самое страшное. Как полагаете, Сергей Васильевич?
Тепляшин (чуть насмешливо) . Полагаю...
Голль. Не любите, когда напоминают?
Тепляшин. Не люблю.
Голль. Все не любят. Вряд ли у вас остались светлые воспоминания об одиночке?
Тепляшин. Вряд ли, Федор Федорович, вряд ли. (Ковалеву.) Может, продолжим? У меня имеется крупный шанс собрать с вас подоходный налог.
Ковалев (с раздражением, отходя в сторону) . Погоди, Сережа. Бубны, черви... Погоди!
Тепляшин. Мы всегда бывали гуманны к противникам. Ты в ремизе, Паша.
Ковалев (Тепляшину) . Угадал, хочу оттянуть момент расплаты. (Бросает карты, закуривает.)
Барбарисов. Двенадцатая сигарета.
Ковалев. Я не затягиваюсь.
Барбарисов. Снова будешь жаловаться на бессонницу?
Ковалев. Если человек перестал жаловаться, он уже не человек.
Голль. Говоря так, вы косвенно поддерживаете меня?
Ковалев. Я не человек, я — пенсионер.
Барбарисов. Все люди потенциальные пенсионеры.
Голль. В сберегательной кассе я встречаюсь с ними. Девушки за окошечками больше всего страдают от пенсионеров.
Барбарисов. Представляю, какой ужас будете наводить вы, когда станете обладателем пенсионной книжки.
Голль. К счастью, у меня никогда не было нервного истощения.
Барбарисов. Еще не поздно.
Голль. Возможно, оттого, что я никогда не получал персональных пайков и окладов.
Барбарисов. Тут вы опоздали непоправимо.
Голль. И персональных машин.
Барбарисов. И это трудно поправить.
Голль (настойчиво) . Но у меня был сын... Кроме Кирилла, Федор... И его нет. Федора нет.
Ковалев (отрывисто) . Сыновей у многих нет.
Голль. Известно, ваш погиб. А я... Я ношу фотографию — и все. Мальчишка в пилотке.
Тепляшин (просто) . Многие отдали свою жизнь за Родину.
Голль. Я не о том. (Достает фотографию, передает Тепляшину.) Без вести пропавший. Федя. Мог стать математиком. У него были способности.
Ковалев (как бы успокаивая) . Младший ваш заканчивает институт.
Голль. Да, Кирилл заканчивает институт... Но я не о том. (Ковалеву, указывая на фотографию.) Правда, честные глаза?
Ковалев. Какого года рождения?
Голль. Сейчас сорок лет... было бы...
Ковалев. Моему тридцать шесть... было бы...
Барбарисов. Братцы, пулька останется неоконченной.
Ковалев. Черт с ней! У меня поднимается давление, когда проигрываю.
Голль. А я проигрывал всю жизнь, но... давление оставалось нормальным.
Барбарисов. Поделитесь рецептом. Как терапевт, хочу рекомендовать его другим.
Голль. Я всю жизнь молчал. Вот мой рецепт. Но теперь-то я могу говорить? Или еще нельзя?
Ковалев (нетерпеливо) . О чем вы?
Голль (смотря на фотографию) . Мальчик в теплушке ехал на фронт, а его отца в те же часы отправляли в противоположную сторону.
Ковалев. К чему трогать старые раны? К чему?
Голль. Человек живет один раз. Но обидеть его можно на всю жизнь. Я не был виноват в том, что кто-то из моих предков имел неосторожность родиться немцем. Если б он знал, что случится с одним из его потомков, ручаюсь, он не допустил бы такой оплошности.
Ковалев. Вы же не были без работы в Сибири?
Голль. В Сибири? Да. Я получал заработную плату и паек для служащих.
Ковалев. Вы имели то, что и миллионы людей... Что же вас тревожит в данный момент?
Голль (Ковалеву) . Извините, вы довольны своей участью?
Ковалев. Не понимаю вопроса.
Голль. Вы еще здоровый человек... Почему не работаете?
Ковалев (смутился) . Странный вопрос...
Голль, Мне он не кажется странным. Всю свою жизнь вы отдали... Впрочем, вы лучше меня знаете, чему вы отдали свою жизнь.
Ковалев (взволнованно) . Я живу.
Голль. Все живут.
Ковалев. Куда вы гнете?
Голль. Я не гну. Вас гнут.
Ковалев (горячо) . Я отвергаю эти разговоры.
Голль. Вы волнуетесь, — значит, я прав.
Ковалев. Нет, вы все-таки гнете.
Голль. Неужели и сейчас существуют необсуждаемые вопросы?
Барбарисов (Ковалеву) . Карты более спокойное занятие для тебя.
Ковалев. К черту карты! (Голлю, запальчиво.) Хотите услышать от меня обиду на то, что я уже не секретарь обкома? Так я вас понял?
Тепляшин. Сдай, Михаил. За пулькой разговор примет более спокойное течение.
Барбарисов (сдавая карты, Ковалеву) . Ты можешь еще отыграться.
Ковалев. Успею. (Голлю.) Вы знаете, что такое смена кадров?
Голль. Думаю, это достаточно обидный процесс... Что касается меня, то я буду преподавать английский молодым людям до тех пор, пока смогу ворочать языком.
Ковалев (все так же горячо) . В партии нет пожизненных должностей. Понимаете? Нет! И в этом наша сила. Понимаете? Сила, а не слабость! Я сам когда-то приходил на смену другим людям.
Голль. В ваших словах есть убежденность, но, извините, думается, она проистекает также от старого.
Ковалев. От какого старого?
Голль. Если можно так сказать, вы еще находитесь под гипнозом.
Ковалев (расхохотавшись) . Слышали, убежденность, мировоззрение он называет гипнозом?! А у вас их нет?
Голль. Предпочитаю обходиться без них. Я просто живу.
Барбарисов. Черви тоже просто живут.
Голль. Меня многократно обижали в жизни. Не надо, Михаил Михайлович. Кроме того, у нас неравные силы. Генерал отмалчивается.
Тепляшин. Участь генералов в мирное время.
Голль. Но здесь разгорелось сражение. Я бы хотел знать ваше мнение.
Тепляшин. Вы думаете, генералы живут без убеждений?
Голль. В вашем вопросе чувствую ответ. Но не торопитесь, разбивайте меня по всем флангам. Я правильно пользуюсь военной терминологией?
Тепляшин. На всех флангах.
Голль. Меня в свое время не призывали в армию из-за моего социального происхождения. Не доверяли мне оружия.
Тепляшин. Что ж, оружие должно быть в надежных руках.
Голль. У вас, вероятно, были надежные руки в ту ночь, когда вас отправляли в каталажку? Но я не о том. В политической терминологии существует выражение: «Никому не удастся остановить колесо истории». (Ковалеву.) Мы встречаем эту фразу в речах политических деятелей.
Ковалев. И что же?
Голль. Мне бы хотелось, чтобы данное колесо при своем продвижении не давило людей. Слишком много раздробленных костей по ходу движения вышеназванного транспорта. Или вы не согласны?
Ковалев (неопределенно) . История есть история.
Голль. У истории, Павел Степанович, бывали и темные страницы. Закон есть закон... Не ответ.
Ковалев. А вы бы хотели, чтобы колесо остановилось?
Голль. Такой гигантской задачи перед собой я не ставлю. Не по силам. Но хочу, чтобы вышеназванное колесо не давило людей.
Ковалев. Кто же будет с этим спорить?
Голль. А вы, генерал?
Тепляшин. Вернемся к исходному рубежу. Генералы тоже воюют за убеждения. Воюют с теми, кто хочет это колесо пустить в сторону.
Голль. Успокойтесь. Я не собираюсь пускать его в сторону. Пусть катится. Но люди хотят жить!
Ковалева (входя, останавливается) . Так жить могут только мужчины! Михал Михалыч, вы-то врач! (Открывает окна.) А это что? (Берет пепельницу.) Павел!
Ковалев (виновато) . Я не курил. Есть свидетели. (Указывает на Барбарисова.)
Барбарисов. Нет свидетелей. (Ковалевой.) Двенадцать сигарет.
Ковалева (возмущенно) . Это не игрушки!
Ковалев. Я не затягиваюсь.
Барбарисов. В принципе мужчина должен дымить.
Ковалева (кладя перед мужем письмо) . От Родичева. И телеграмма от Бориса. Приезжает с Наталкой. (Беспокойно.) Но когда же? Что стоило сообщить номер поезда?
Барбарисов. Лишний гривенник.
Ковалева (Барбарисову) . Я на вас сердита.
Барбарисов. Пациенты делятся на две категории: одни в основном здоровы, но любят лечиться, другие больны, но не любят лечиться.
Ковалева. Гадай, когда они появятся. Ирина не звонила?
Ковалев. Нет.
Голль. Она вместе с Кириллом и Максимом.
Ковалева (Ковалеву) . Тринадцатой не будет! (Уходит с пепельницей.)
Ковалев (Барбарисову) . Ты предатель.
Барбарисов. Я могу обманывать всех, кроме Даши.
Ковалев (пробегая глазами телеграмму; Голлю) . Вот тоже судьба... Борис, Дашин брат. С первого курса ушел на фронт. В сорок первом под Смоленском контужен в танке. Без сознания попал в плен. Выжил. Фашистские лагеря. Работал в автомастерских. Познакомился с девчушкой с Украины. Бежали в Швейцарию. В поезде схватила полиция. Били их. Сильно били. Снова концлагеря. Потеряли друг друга...
Голль. Потеряли, но не навсегда.
Ковалев. Нашли... После войны. Американцы освободили Бориса, отправили в Швецию, в свой лагерь.
Голль. А сейчас?
Ковалев. В Харькове, начальник участка на машиностроительном заводе.
Голль (с нажимом) . Имел возможность учиться после всех лагерей?
Ковалев (неохотно) . С учебой вышло не очень складно.
Голль. Не принимали?
Ковалев. Заочный техникум закончил.
Голль. Попал под колесико. (Тепляшину.) Как вы считаете, генерал?
Корниенко (входя) . Здравствуйте, товарищи.
Барбарисов (поднимаясь) . Валентина Алексеевна, вас, как всегда, не хватает.
Корниенко. Ах, Михал Михалыч, вы все еще в строю?
Барбарисов. Старая гвардия не сдается.
Корниенко. Сдается, сдается.
Барбарисов. Если и сдается, то только перед вами.
Корниенко. Могу еще поверить генералу, но не врачу.
Барбарисов. Генералитет хранит гордое молчание.
Тепляшин. Генералитет еще не старая гвардия.
Барбарисов. Вы сегодня удивительно красивая...
Корниенко. А цветы?
Барбарисов. Тюльпаны, Валечка. (Уходит из комнаты.)
Ковалев. Сережа, медицина действует более решительно. (Корниенко.) Борис приезжает.
Корниенко (обрадованно) . Брат? Когда?
Ковалев. С Наталкой... Сегодня...
Барбарисов (входит, освобождая букет тюльпанов от бумаги) . Подвяли частично, но, если окунуть в воду, примут естественный вид. (Отдает цветы Корниенко.)
Ковалев. Знает, что тюльпаны любишь.
Барбарисов. Угадывать желания красивых женщин — мое призвание.
Корниенко. Сергей Васильевич, что же вы разрешаете себя обгонять?
Тепляшин. Не верьте терапевтам, — бывает, они подносят пилюли.
Корниенко. Пилюли подносят и терапевтам, но тюльпаны я все же люблю... (Барбарисову.) Держите цветы, идемте.
Барбарисов (с чувством превосходства) . Так-то, генерал. (Уходит с Корниенко.)
Ковалев. Самое обидное для доктора — все усилия напрасны.
Голль. Удивительно хороша.
Ковалев. Это, кажется, видят все, кроме Сергея.
Тепляшин. Я тоже не лишен зрения.
Ковалев (Голлю) . Все хочу женить его. И — напрасно.
Голль (Тепляшину) . Я бы на вашем месте женился.
Тепляшин. А что же вам мешает? Женитесь.
Голль. Годы, дорогой генерал. Прожитые годы и несчастья.
Ковалев (Голлю) . Вы играете на скрипке?
Голль. Вы считаете, что я скриплю?
Ковалев. Именно. (Вскрывает письмо. Читает. Тепляшину.) Пишет Родичев. Нынешний секретарь обкома.
Голль. Тот, что занял ваше место?
Ковалев (с досадой) . Он занял не мое место, а место секретаря обкома.
Голль. И у вас нет на него никакой личной обиды?
Ковалев (усмехаясь) . Вы все-таки скрипач, Федор Федорович.
Голль. К сожалению, не первая скрипка.
Тепляшин. Для вашей скрипки, пожалуй, ансамбля не соберешь.
Голль. Почему же? Если проявить некоторые усилия... (Ковалеву.) Все-таки не верю, что вам безразлично.
Ковалев. Нет. Мне не безразлично.
Голль. Человеческий разговор.
Тепляшин. Не поддавайся, Паша.
Ковалев (Тепляшину, вчитываясь в письмо) . Собирается на днях быть в Москве, грозится серьезным разговором. Я свои дела сдал. Какой может быть разговор?
Тепляшин. Это все, что Родичев пишет?
Ковалев. Есть еще. (Читает.) «Твои виноградники выглядят отлично. Прижились и чувствуют себя на горе не хуже, чем в низинах».
Голль. У вас были свои виноградники?
Ковалев (смеясь) . Да, моя личная собственность! (Серьезно.) Совхозы организовывали. Сопротивление специалистов ломали...
Голль. Опять ломали?
Тепляшин. Приходится и ломать.
Голль (Тепляшину) . А как вы относитесь к воспитанию человека?
Тепляшин. Как могут относиться военные? Весьма положительно.
Громкий звонок.
Ковалева (вместе с Корниенко проходя комнату) . Шабановы, конечно.
Появляется Барбарисов. За дверью — радостные восклицания. Тепляшин и Голль выжидательно стоят у окна. В комнату входят Шабанов, Наталка, Ковалева и Корниенко.
Ковалева. Полюбуйтесь на них! Прибыли!
Шабанов. Зачем же тревожить ваше безлошадное хозяйство?
Наталка (у нее мягкий, южный акцент) . Я ж ему говорила, двое суток говорила: «Не забудь назвать номер поезда».
Шабанов. Цыц, баба! Дай лучше поручкаться с начальством. (Целуется с Ковалевым, потом задоровается с Барбарисовым.) Вы, доктор, кажись, прибавили в весе?
Барбарисов. У тебя со зрением слабовато, предметы расплываются.
Шабанов. Именно, предметы расплываются. (Останавливается перед Тепляшиным.)
Тепляшин. Тепляшин.
Шабанов. Наталка, учти, — генерал. В академии преподает. Мы туда Николку определим.
Тепляшин. С удовольствием.
Наталка. Не пугайтесь, товарищ генерал, ему еще годков семь до академии тянуться.
Шабанов (подходит к Голлю) . Шабанов.
Голль. Голль.
Шабанов. С Украины?
Голль. Через два «л» — Голль. К сожалению, не украинец.
Шабанов. Не страшно. Мы ко всем людям относимся с уважением.
Ковалева. Ясен наш братец?
Наталка. Колготной он, Дарья Алексеевна.
Шабанов (жене) . Что ты ее по отчеству? Она родня тебе.
Корниенко. Борька, брось Наталку обижать.
Шабанов. Ее обидишь! Здесь робкая, а в Харькове верхом на мне ездит!
Наталка (жалобно) . Не верьте ему. Не человек, а ударник из духового оркестра. Только и радости, когда на завод уходит.
Ковалев. Ну что, Борис? Как успехи?
Шабанов. Какие могут быть успехи? Одни неприятности.
Наталка. Та не верьте вы ему! Его участок красное знамя получил.
Шабанов. Переходное. Еще не знамя.
Ковалева. Вот что, гости. Давайте-ка устраиваться.
Шабанов. Между прочим, я такой команды, как переступил порог, ожидаю.
Наталка. Ну нахал!
Корниенко (смеясь) . Начнем с водных процедур. Марш в ванную!
Шабанов (жене) . Пойдем, спинку намылишь.
Наталка (уходя) . Шею я тебе намылю.
Шабанов (идет следом за ней) . Вот так она надо мной всю жизнь измывается! (Ковалеву.) А насчет знамени, между прочим, не сбрехала. (Уходит.)
Ковалева. Паша, на минутку. (Уходит с мужем.)
Корниенко (Тепляшину) . И я прошу вас.
Барбарисов. Везет генералам.
Тепляшин. Главное — выдержка. (Уходит с Корниенко.)
Голль. Смотрю и не верю — неужели этот человек был в концлагере? Неужели его били?
Барбарисов. Попросите Бориса рубаху на спине поднять. Увидите шрамы далеко не хирургического происхождения. Но хитер, обводил немцев, как хотел.
Голль (медленно) . Странное желание... Так и хочется спросить. А вдруг... встречал Федю?
Барбарисов. Что вы! Столько лет...
Голль. Бывают же случаи.
Барбарисов. На случаях вся жизнь выстроена.
Голль. Едва встречу человека оттуда — хочется спросить про Федю. Не будет бестактностью, если я это сделаю?
Барбарисов. Дайте им рюмку водки выпить.
Голль. Вы считаете, после водки удобнее?
Барбарисов. После водки многое удобнее.
Шабанов (входя с полотенцем) . Отказалась бисова жинка спину мылить. (Барбарисову.) Валентина просит на помощь.
Барбарисов. Генералу плохо?
Шабанов. Генералу очень даже хорошо. Тем не менее зовут.
Барбарисов. Ах, Боря! Если б ты знал, что делает твоя сестра с нашим братом холостяком! (Уходит.)
Шабанов. И все-то он брешет.
Голль. Доктор веселый человек.
Шабанов. Мы все веселые люди... Не знаю, как вас величать?
Голль. Простое русское имя: Федор Федорович.
Шабанов. Теперь легче.
Голль. Так звали и моего сына.
Шабанов (с участием) . Нет в живых?
Голль. Не могу сказать определенно.
Шабанов (пристально смотрит на Голля) . Не очень понятно, Федор Федорович.
Голль. Пропал без вести. На войне.
Шабанов. Единственный?
Голль. Есть младший... Со мной.
Шабанов. Все же легче.
Голль. Неотступно мучает мысль: вдруг Федя жив?
Шабанов. Время прокатилось длинное... Если и жив, то...
Голль. Не бойтесь, говорите.
Шабанов. Мало что с человеком случиться может.
Голль. А что может случиться?
Шабанов. Был бы жив по-хорошему, подал бы весточку.
Голль. И все же... (Подает фотографию Шабанову.) Вот, Федя...
Шабанов (рассматривая фотографию) . Простите, как ваша фамилия?
Голль. Голль... Голль. Через два «л».
Шабанов. Вы с де Голлем не в родстве?
Голль. Я не шучу с вами.
Шабанов. Извините...
Голль. Может, встречались? Живу с ощущением, что Федя жив.
Шабанов (возвращая фотографию) . В той вавилонской ярмарке, какой Германия была, столько лиц мелькало.
Голль. Не запомнили?
Шабанов. Не помню... Тысячи их было.
Голль. У вас неуверенность в голосе.
Шабанов. Похож с лица на одного...
Голль. Похож?
Шабанов. Но того Голлер фамилия... Фридрих Голлер. Не тревожьте себя, Федор Федорович. Какое колесо времени прокатилось!
Голль. Колесо, колесо... Как же вам выжить удалось?
Шабанов (усмехнувшись) . Длинная история.
Голль. Работали... на них?
Шабанов (усмехнувшись) . Работали. Не много они получили с нашей работы.
Голль (вкрадчиво) . Здесь у вас сложилась жизнь трудно. Не обидно?
Шабанов (просто) . Бывало. В плену кости ломали, а здесь душу пытались сломать.
Голль (пытливо) . Осталась обида?
Шабанов. На кого обижался, уже в живых нема. А я живу. Здравствую.
Голль. Довольны жизнью?
Шабанов. Какой вы, Федор Федорович, цепкий! На все вопросы двумя словами не ответишь.
Ковалев (входя) . Ну как, Боря, устроился?
Голль (смотря на часы) . Я попрощаться хотел. Извините. Урок у меня.
Ковалев. Урок — дело важное... Закончим пульку на днях.
Голль (прощаясь) . Прошу передать мои поклоны, (Уходит.)
Шабанов. Кто такой человек?
Ковалев. Английский язык преподает. Ирине помогает. Партнера в преферанс не хватало. Привлекли.
Шабанов (осторожно) . И ты картами занялся?
Ковалев. Перебрасываемся... Как у тебя жизнь?
Шабанов. Какая может быть жизнь у рабочего класса? На подъеме.
Ковалев. Все шутками отделываешься?
Шабанов. Зачем шутки? Серьезно.
Ковалев. В партию вступил?
Шабанов. Раздумываю. Но зовут. Приглашают.
Ковалев. А чего раздумывать? Вся жизнь твоя чистая.
Шабанов. Беспартийным удобнее с начальством воевать. Опять же блок коммунистов и беспартийных укрепляю.
Ковалев. А чего с начальством воюешь?
Шабанов. А как же с ним не воевать? Бюрократизм вышибать знаешь как трудно? Строительство школы в поселке затянули. Опять война.
Ковалев. Учиться заново собрался?
Шабанов. Избиратели подпирают.
Ковалев. Избиратели?
Шабанов. Доверие народа. Как депутат райсовета обязан. Они меня на все кляузные дела напускают.
Ковалев (смеется) . Ну, Борис... не знал я, что слугой народа стал.
Шабанов. А разве не достоин?
Ковалев. Я и говорю — достоин.
Шабанов. Слушай, а что Голль в доме у тебя?
Ковалев (с некоторой досадой) . Сказал же — с Ириной занимается. Учится она с его сыном, с Кириллом. Дружат они.
Шабанов (с раздумьем) . Показывал мне фотографию... Сына своего... Федора... Лицо знакомое... Был один... гад ползучий. Из предателей. Но, поскольку ошибка возможна, утверждать не имею права.
Ковалев. Да ты что — узнал?!
Шабанов. Утверждать трудно... Но сходство имеется... Того Фридриха Голлера мы...
Ковалев. Имя другое же!
Шабанов. Лицо похожее...
Ковалев. Лица одного мало.
Шабанов. Бывает, что некоторым одного мало. Второе имеют. Того, Фридриха, поклялись: встретим где — душу наизнанку вывернуть. Топтал нас ногами. Сапогами коваными. Счеты, гадина, с нами за Советскую власть сводил.
Ковалев. Не затоптал, выходит, Советскую власть?
Шабанов. Нету таких сапог, которыми ее затоптать можно! Вот зубами скриплю ночью. Наталка жалуется. Спать мешаю.
Ковалев. Хорошая у тебя жена.
Шабанов (рассматривая фотографию сестры, стоящую на тумбочке) . Валентину жалею. Еще молодая, а все одна. Попался б мне ее майор — я б из него харакири сделал.
Ковалев. Не жалей. Она же от него ушла. Спился.
Шабанов. Сколько лет красоваться осталось? Женщина, как яблоня, в уходе нуждается.
Ковалев. Недотрога...
Шабанов. Что ж, за то осуждать вроде и не стоит, И войну так прошла. Из трофеев одного майора вывезла от Бранденбургских ворот.
Ковалев. Трофей-то быстро износился.
Шабанов. Трофеи всегда непрочные. Подумать только; сама кровью облилась, жизнь ему спасая. Не появляется?
Ковалев. Вход запрещен. Нашел какую-то дурочку, Вместе водку хлещут.
Шабанов. Подыскали б ей жениха.
Ковалев. Невеста с перебором.
Шабанов. Обожглась, второй раз опасается.
Входит Тепляшин.
Ковалев. Выперли?
Тепляшин. Сказано: «Мужчинам нечего делать».
Ковалев. А Барбарисов?
Тепляшин. Врачей женщины не стесняются.
Шабанов. Я им дам — не стесняются! (Уходит, взмахнув полотенцем.)
Тепляшин (после молчания) . Ты что-то расстроен, Павел?
Ковалев. Разве заметно?
Тепляшин. Я серьезно. Брось, жизнь хороша. Хватай ее, бери!
Ковалев. Что ж ты ее не хватаешь?
Тепляшин. Я б ухватил — не дается.
Ковалев. А ты с фланга...
Тепляшин. В мирное время стратегия другая.
Ковалев. Тактику перемени.
Тепляшин. Да ты, собственно, о чем?
Ковалев (хитро) . А ты о чем?
Тепляшин. Я о жизни.
Ковалев. Вот и я о ней.
Тепляшин. Сын большой.
Ковалев. Торопись, пока дедом не стал.
Тепляшин. А разве есть опасность?
Ковалев. Смотри, породнимся.
Тепляшин. В вашем доме военные успехом не пользуются.
Ковалев. Тут не правомочен... Хоть и дочь, не закажешь... Тревожусь за нее! Поветрие какое-то. Все ищут, все отвергают. Нас только что в металлолом не сдают.
Тепляшин. Письмо Родичева расстроило?
Ковалев. Нет. Не письмо.
Тепляшин. А что же?
Ковалев (уклончиво) . Возникают, Сережа, такие моменты в жизни, что и объяснить невозможно. Или с тобой такого не бывало?
Тепляшин. Со мной все бывало, Паша. Все. Ты знаешь.
Ковалев, Тогда не спрашивай.
Тепляшин. За дочь ты тревожишься, а я — за тебя, Ковалев. А что за меня тревожиться?
Тепляшин. Плохое настроение у тебя.
Ковалев. А с чего ему быть хорошим?
Тепляшин. Скажи: что мучает? Мы не имеем права скрывать друг от друга. Не имеем права, Паша.
Ковалев. Ах, Сережа, Сережа... А вдруг ты меня не поймешь?
Тепляшин. Я тебя не пойму?
Ковалев. Всяко бывает. (Тяжело.) В разном мы положении с тобой.
Корниенко (входя). Очень деловой разговор?
Ковалев. Не очень. (Тепляшину.) Вот от нее ты можешь все ответы на все вопросы получить. Так я говорю, Валя?
Корниенко. Я никогда не ухожу от ответов.
Ковалев. Вот-вот... Чем ты и отличаешься от меня. (Уходит.)
Тепляшин. Что с Павлом?
Корниенко. О-о, не моя компетенция!
Тепляшин. А все же?
Корниенко. За картами вам виднее.
Тепляшин. Вы его без гостей наблюдаете.
Корниенко. У меня для наблюдений времени не хватает.
Тепляшин. Все заняты?
Корниенко (с некоторым вызовом) . Бываю и свободна.
Тепляшин (смущенно) . Да-а...
Корниенко. Что «да», генерал?
Тепляшин. Когда у вас отпуск, Валентина Алексеевна?
Корниенко. Когда будет совсем тепло.
Тепляшин. Боитесь холода?
Корниенко. В окопах намерзлась, стараюсь избегать.
Тепляшин. Отдыхать в тепле собираетесь?
Корниенко. Если местком путевку найдет.
Тепляшин. Куда именно?
Корниенко. В Крым куда-нибудь. В Мисхор, Алушту...
Тепляшин. А что, если... если... если я вам... достану?
Корниенко. Что вы, товарищ генерал! Профсоюзы — очень мощная организация.
Тепляшин. Вам, может быть, скучно одной?
Корниенко. Почему одной? Отдыхающих много.
Тепляшин. Да, понимаю...
Корниенко. Я люблю плавать. И — далеко. За флажок!
Тепляшин. Совпадение. Я тоже люблю плавать. За флажок... Я хороший пловец. Вы не беспокойтесь.
Корниенко. Вы тоже собираетесь в Крым?..
Тепляшин. Собираюсь...
Корниенко. Куда?
Тепляшин. В Мисхор, Алушту...
Корниенко. Когда?
Тепляшин. Когда будет совсем тепло.
Корниенко. Боитесь холода?
Тепляшин. В окопах намерзся, стараюсь избегать.
Корниенко. Хотелось бы знать, почему выбрали такой маршрут?
Тепляшин. Не догадываетесь?
Корниенко. Темный человек.
Тепляшин. Валентина Алексеевна, мне давно хотелось сказать... Почему вы меня сторонитесь?
Корниенко. А мне казалось — вы меня не замечаете...
Тепляшин (взволнованно) . Да что вы! (Оглядываясь.) Нам обязательно кто-нибудь помешает!
Корниенко. Вероятно, доктор.
Тепляшин. У Максима в субботу день рождения. Прошу обязательно быть.
Корниенко. Пожелает ли Максим?
Тепляшин. Пожелает.
Корниенко. Вы уверены?
Тепляшин. Уверен. (Торопливо.) Мы можем вместе поехать в Крым?
Корниенко. Это будет странная поездка. Рассудите, генерал.
Тепляшин. Не называйте меня генералом.
Корниенко. Но вы ж еще не маршал.
Тепляшин. Нам обязательно кто-нибудь помешает!
Корниенко (улыбаясь) . Не сомневаюсь.
Тепляшин, Вы не хотите ответить?
Корниенко. Но вы мне тоже еще ничего не сказали.
Барбарисов (входя) . Не помешал?
Корниенко (смеясь) . Нет-нет!
Барбарисов. Генерал молчит.
Тепляшин. Иди к черту!
Барбарисов. Значит, я появился вовремя.
Тепляшин. По-моему, у Наташи температура?
Барбарисов. Мерили. Нормальная.
Тепляшин. Температура, может, и нормальная, но вот врачи...
Барбарисов. Не продолжай. Острота на уровне младшего лейтенанта.
Корниенко. Ну-ну!.. Желаю успеха. (Уходит смеясь.)
Барбарисов. Нечестно.
Тепляшин. Знаешь, Михаил, шуткам тоже бывает предел!
Барбарисов. Что ты говоришь? Я не был информирован об этом.
Тепляшин. Тебе не понять.
Барбарисов. Почему?
Тепляшин. Ты обветшалый холостяк.
Барбарисов. Вот я и хотел бы исправить это положение.
Тепляшин. Поздно. В зеркало посмотри.
Барбарисов. Из военной истории известно: генерал, потерявший спокойствие, не раз проигрывал сражение.
Тепляшин. Играй лучше в преферанс.
Барбарисов. Можем продолжить.
Входит Ковалев.
Павел, внесено предложение — продолжить.
Ковалев. Партнера же нет.
Барбарисов (Тепляшину) . Партнера нет.
Ковалев. Что тут у вас происходит?
Барбарисов. У тебя шпаги нет? Или пистолета?
Ковалев. Шпаг нет. А вот пистолета... К сожалению, свой сдал.
Барбарисов (Тепляшину) . Придется пользоваться твоими. Надеюсь, у тебя имеется?
Тепляшин. Для нас с тобой пистолетов хватит.
Барбарисов. Прекрасно! Секундантов подберем через отдел кадров.
Входят Ирина, Кирилл и Максим. Максим в форме слушателя Военно-воздушной академии. Ирина возбуждена. Едва кивнув головой, она уходит. Максим и Кирилл остаются в комнате.
Ковалев (рассерженно) . Ирина! (Максиму.) Что с ней?
Максим (неохотно) . Да поспорили мы...
Барбарисов. И крупные разногласия?
Максим. Она нервная. Мы разошлись во взглядах с Кириллом... А она заступилась за него...
Кирилл. Это нечестно, Максим! Мы как-нибудь сами разберемся.
Максим. Да я тоже так думаю.
Тепляшин (Кириллу) . Он обидел вас?
Максим. Что ты, папа! Кирилл выступил на диспуте. Тема там была «Отцы и дети»...
Барбарисов. Опять старику Тургеневу достается.
Максим. Да что вы! Тургенева и не вспоминали. О наших днях говорили.
Ковалев (с интересом) . Что же говорили о наших днях?
Максим. Много глупостей...
Кирилл (Максиму) . Для тебя все, что не по уставу, все глупости!
Максим. Ты меня уставом не кори. Уставы тоже умные люди сочиняют... и постарше нас с тобой.
Кирилл. Вот взял бы и выступил... со своей уставной точкой зрения.
Максим (Кириллу) . Я же не учусь у вас. Пригласили — и за то спасибо.
Ковалев (Максиму) . А что же все-таки сказал Кирилл?
Входит Ирина.
Максим. Не хочется повторять. Пусть сам скажет, насколько он идейно незрелый.
Ирина (Максиму) . Зато ты вполне зрелый!
Появляются Ковалева и Корниенко.
Ковалев (строго) . Ирина, Максим у нас в гостях!
Ирина. Извиняюсь. Но Кирилл тоже у нас в гостях.
Кирилл. Не обращай внимания, Ира. Я не обижаюсь.
Максим. Я за отцом зашел. Он просил...
Тепляшин. Да, нам пора...
Ковалева. По-моему, мы собирались вместе ужинать.
Максим. Не могу, мне к экзаменам готовиться.
Тепляшин. Дашенька, поужинаем в субботу у нас. (Со значением.) И чтобы все были. Все! Правда, Максим? И вы, Кирилл.
Кирилл. Спасибо.
Максим (подходя к Ирине) . Не сердись.
Ирина молчит.
Не сердись, Ира...
Тепляшин. Идем, Максим. (Ко всем.) Итак, в субботу.
Барбарисов (Тепляшину) , Вот и мы сразимся с тобой... на пистолетах. (Корниенко.) Не могу отпускать генерала. Очень коварный человек.
Тепляшины и Барбарисов уходят.
Кирилл (Ковалеву) . Извините, я не предполагал, что окажусь в центре внимания.
Ирина. Идем ко мне, Кирилл.
Кирилл. Да нет уж... Мне тоже пора.
Ковалев. Чем вы недовольны в жизни, молодой человек?
Ирина. Папа!
Кирилл. Кто вам сказал, что я недоволен? Я доволен жизнью. Если чем и недоволен, то уставами, ну, и еще там кое-чем...
Ковалева (мягко) . Паша, может, не стоит сейчас устраивать дискуссию...
Ирина. Нет, почему же?!
Ковалев. Уставы, молодой человек, воспитывают людей.
Кирилл. А вы уверены, Павел Степанович, что вам лично они помогали в жизни?
Ковалев. Мне лично очень помогали.
Кирилл. Что ж, это заслуживает размышления... Извините, но я тоже после дискуссии. Некоторая возбужденность еще не выветрилась... (Ирине.) Ты меня проводишь?
Ирина. Провожу.
Кирилл. До свиданья.
Кирилл и Ирина уходят.
Корниенко. Кажется, этот юноша — фруктик?
Ковалев, Вот они! Вот они, современные ниспровергатели! (Ковалевой.) Это же, ты понимаешь... Он же... он же с Ириной ходит. Такой прекрасный парень Максим... И вот!
Возвращается Ирина.
Ирина. Пожалуйста, не распределяйте свои симпатии и антипатии самостоятельно. Предоставьте это мне!
Ковалев. Что все-таки наболтал твой Кирилл?
Ковалева. Паша, дай ей успокоиться!
Ирина. Излишне. Я спокойна. Я даже слишком спокойна.
Ковалев (жене) . Дай ей холодной воды.
Ирина. Почему человек в свободной дискуссии не может высказать своих взглядов?
Корниенко. Насколько я понимаю, он высказал?
Ирина. Тетя Валя, вы же не в курсе наших дел!
Корниенко. Ты так думаешь?
Ирина. Да, я так думаю!
Ковалева. Ирина, перемени тон.
Корниенко. Погоди, Даша. Мы, Ирина, для того чтобы ты училась и могла свободно высказывать свои взгляды, дошли до Бранденбургских ворот и до Эльбы.
Ирина. Никто этого не отрицает.
Ковалев (настойчиво, Ирине) . Я прошу сказать, о чем говорил твой друг?
Ирина. Ты слышал.
Ковалев. И это все?
Ирина. Еще... Есть еще... Говорил, что отцы обманывали нас...
Ковалева. Что?.. Что? Какие отцы?
Ковалев. Не мешай. Пусть говорит. Что еще?
Ирина. Что у нас подавляется личность. Что народ наш некультурен, жесток.
Корниенко. Эх вы, личности! Сопляки!
Ирина. Солдатский способ разговора.
Корниенко. Да, солдатский! Мы, теряя товарищей, завоевали вам право жить и... выступать в дискуссиях.
Ирина. Можно это так часто и не повторять!
Ковалева. Ирина!
Корниенко. Жестокие?! Да, мы были жестокими в боях с врагами. В тех боях твой брат сложил свою голову.
Ирина. У Кирилла тоже погиб старший брат.
Корниенко (очень взволнованно) . Жестокие? Послушай о нашей жестокости. После штурма Зееловских высот мы спали в немецком доме. Все — солдаты, командиры, раненые и здоровые. Спали, не похоронив еще мертвых. На полу. А на кровати — две немки. Старуха и дочь. Я проснулась, старуха трясла меня; «Фрейлейн, фрейлейн...» Я увидела — у молодой начались роды. Я приняла ребенка. Перевязала пуповину. Обмыла. Положила с матерью. Солдаты спали. Утром на цыпочках, не гремя оружием, солдаты вышли из дома. Мать, родившая сына, спала. Немка. Жестокость!
Ирина (растерявшись) . Тетя, я не хотела обидеть. Но, вы думаете, мне легко слышать, когда моего отца называют обломком культа личности?!
Ковалева (потрясена) . Что? Кто называет?!
Ковалев. Ирина, Ирина! Что ты говоришь такое. Тоже Кирилл?
Ирина. Нет, папа, нет! Другой мальчик.
Ковалева. Мальчик?! Мальчик?! Ты понимаешь, что говоришь?
Ирина. Но это не я, не я говорю!
Ковалева. А ты несешь всякую чушь в дом твоего отца!
Ковалев (с болью) . Доведут тебя твои мальчики! Дочь ты, моя дочь!
Ирина. Не я же, не я! (Плача, убегает из комнаты.) .
Ковалева хочет пойти за ней.
Корниенко. Даша, лучше я. (Уходит.)
Ковалев (взволнованно) . Ты понимаешь, что она сказала? Мне?! Своему отцу?!
Ковалева. Успокойся, Паша.
Ковалев. Обломок! Дожил!
Ковалева. Ты мудрый человек. Неужели булавочные уколы могут так влиять на тебя?
Ковалев. Булавкой можно свалить человека насмерть, Надо знать лишь, куда всадить булавку.
Ковалева. Мы столько прошли вместе. Рядом. Слышишь, Павел? Ты слышишь меня?
Ковалев. Да, слышу! Слышу! Но ты пойми, пойми, Даша, я хочу знать! Кто мне ответит: обломок я или нет? Кто ответит?
Ковалева. Ты сам можешь ответить! Сам, понимаешь, сам?! Но ты еще должен думать о дочери. Не только о себе.
Ковалев (тяжело) . Я думаю. Думаю. И я отвечу! Отвечу. Сам отвечу!
Шабанов (входя) . Лег спать — не спится. Крутится фотография перед глазами.
Ковалева. Какая еще фотография?
Корниенко (входя) . Даша, иди к Ирине.
Ковалева и Корниенко уходят.
Шабанов. Что тут у вас?
Ковалев. Семейный разговор.
Шабанов. И вспомнил... Мы ж у того... Фридриха выкрали фотографию. Василий Гречка с Донбасса. Для расчета, на всякий случай. Напишу. Пусть пришлет срочно.
Ковалев (раздраженно) . Какую фотографию?!
Шабанов. Ну, того, Голлера, предателя. Хочу написать в Донбасс. Как считаешь?
Ковалев. Да пиши, если хочешь!
Шабанов, Крутится перед глазами. А вдруг он? Понимаешь, вдруг он? А ты с его отцом за картишками время проводишь? Партнера нашел себе? В дом пустил?
Ковалев (возмущенно) . Кого это я в дом пустил? Что ты мелешь? Ты ж еще и знать ничего не знаешь! Взглянул, померещилось — и уже выводы готовы?!
Шабанов. Ничего мне не померещилось! Вот напишу! Вот проверю!
Ковалев (кричит) . Да пиши! Проверяй! Пиши! Кто тебе мешает?! Пиши!
Шабанов. А ты думаешь, так оставлю?! Напишу! Я это дело распутаю!
Ковалев. Пиши! Пиши! Распутывай! Что ты от меня хочешь?! Пиши! (Уходит.)
Шабанов остается один.
Занавес