Картина первая

Огневые позиции противовоздушной обороны в районе Хайфона. Зарево пожара. Кровавым светом отливает водная гладь залива. Высокие бамбуковые заросли. В центре их — укрытая широкой маскировочной сеткой ракетная установка. Садится солнце, бросая зловещие отблески на ракету, бамбук, бугорки близлежащих укрытий. Но все это зритель видит уже после открытия занавеса. До занавеса слышно далекое гудение самолета, частые выстрелы зенитных орудий. В разгар идущего поблизости боя открывается занавес. На сцене — Тьен, Минь, Николай, вьетнамские бойцы. Они слушают симфонию воздушного боя. Что-то говорят друг другу, но слов из-за грохота не слышно. Вдруг доносится громкий взрыв. После этого все мгновенно затихает. Звенящая тишина. Все всматриваются в небо. Воет сирена.

Тьен (кричит). Отбой!..

Бойцы прыгают, бросают каски вверх, танцуют.

Минь (обнимает стоящего в стороне Николая). Еще один! Еще один! Хохлов! Хохлов! Ты доволен? (Танцует с бойцами, вовлекая в круг Николая.)

Николай. Да что вы, ребята? Вы же не ансамбль песни и пляски. А я не солист.

Тьен (останавливая танцующих). Танцевать будем, когда сами собьем «Джонсона».

Минь. Собьем, обязательно собьем!

Тьен (Николаю). Товарищ инструктор, вы довольны нашими бойцами?

Николай. Доволен..,. Но быстроту еще надо отрабатывать... Это самое главное сейчас — быстрота. Не будет быстроты, можно прозевать противника.

Тьен. Быстрота будет. Будет! (Бойцам.) Вы слышите, что говорит товарищ инструктор?

Голоса. Да!

- Да!

- Да!

Николай (Тьену). Продолжим знакомство с материальной частью?

Тьен. Становись!

Бойцы выстраиваются.

(Николаю.) Подразделение выстроено.

Николай. Давайте к установке.

Тьен. Напра-во! Занять места!

Николай неслышно для зрителей объясняет и показывает бойцам, что надо делать во время боя. На сцене с цветами появляются три вьетнамские девушки. Они издалека смотрят на все, что происходит возле установки. Одна из них, Чань, подходит к агрегату.

Чань. Товарищ командир, товарищ командир!

Тьен. В чем дело? Вы как здесь появились?

Чань. Мы имеем поручение приветствовать бойцов, проходящих обучение, для того чтобы потом сражаться с проклятыми американцами.

Тьен. Молодец, хорошо выучила речь.

Чань. Я не учила. Я говорю то, что думаю.

Тьен. Значит, хорошо думаешь, если так хорошо говоришь.

Чань. Я просила, чтобы меня с делегацией направили к вам. Я хотела видеть товарища Миня.

Тьен. Зачем ты его хотела видеть?

Чань. По личному делу.

Тьен. У нас сейчас нет времени для личных дел.

Чань. Поэтому я и пришла в составе делегации, чтобы сказать товарищу Миню о том, что ему не надо волноваться по личным вопросам.

Тьен. А кто тебе поручил сообщить ему об этом?

Чань. Я сама решила.

Тьен. А кто ты такая?

Чань. Я его невеста.

Тьен. Что же ты не сказала мне об этом с самого начала?

Чань. Чтобы не отвлекаться на личные вопросы.

Тьен. Ты очень хитрая девушка.

Чань. Я согласна с вами, но, если бы я не была хитрой, я не смогла бы увидеть товарища Миня и не имела бы возможности сказать ему о том, чтобы он не волновался по личным вопросам.

Тьен. Ты очень длинно говоришь.

Чань. Это потому, что у меня скопилось много переживаний.

Тьен. Я вижу, твоя подруга принесла цветы?

Чань. Да. Для каждого бойца вашего подразделения.

Тьен. А откуда ты знаешь, сколько бойцов в нашем подразделении?

Чань. Нам не сказали, сколько у вас бойцов, но сказали, сколько нужно захватить букетов.

Тьен. Умные люди ваши руководители!

Чань. Да, товарищ командир, очень умные.

Тьен. А ваши умные руководители сказали тебе, что надо брать на один букет больше?

Чань. Сказали.

Тьен. Для кого этот букет предназначается?

Чань. Для товарища Хохлова. Я очень устала отвечать на ваши вопросы, товарищ командир.

Тьен. А я устал задавать тебе вопросы. Сейчас я выстрою бойцов, и вы можете вручить им цветы. После этого я разрешу товарищу Миню разговаривать с тобой тридцать минут. За это время ты скажешь ему все, чтобы он не волновался по личным вопросам. (Подходит к Николаю.)

Чань идет к девушкам, Тьен возвращается на площадку. Николай отходит в сторону.

Тьен. Становись!

Бойцы выстраиваются в одну шеренгу.

Смир-но! Вольно! Предоставляю слово товарищу... (Оглядывается.)

Чань (тихо). Чань.

Тьен. Чань.

Чань. Мы принесли вам цветы и желаем больших успехов в боевой подготовке, чтобы вы могли громить проклятых американских интервентов. (Подходит к Николаю, вручает ему цветы.) Спасибо советскому народу за помощь!

Николай. А вам спасибо за привет и за цветы!

Чань (девушкам, с жестом). Вручайте.

Девушки вручают цветы бойцам.

(Подходит к Тьену.) Это вам, товарищ командир.

(С последним букетом подходит к Миню.) А это вам, товарищ Минь.

Тьен. Разойдись!

Часть бойцов расходится, другие возвращаются к ракетной установке.

Минь (Николаю). Товарищ Николай, это моя невеста, санинструктор Чань, которую я очень люблю.

Николай (к Чань). Рад познакомиться с вами.

Чань. А я с вами.

Минь. У товарища Николая осталась в Москве невеста

Николай. Мы еще вместе сыграем наши свадьбы. Правда, товарищ Минь?

Минь. Правда, товарищ Николай.

Завыла сирена.

Тьен. Воздушная тревога!

Минь и бойцы убегают. Все занимают свои места. Воет сирена.

Затемнение

Картина вторая

Ведущий (на просцениуме).

Свет гаснет.

Открывается занавес. На сцене — квартира Брайенов в Лос-Анджелесе. Стена, на которой в черной рамке висит портрет Дэвида. В стороне от портрета на стене — боксерские перчатки, на другой стороне — два скрещенных весла. Через черные шторы бьют яркие солнечные лучи. Около портрета в трауре скорбно стоит Элизабет Брайен. Доносится ультрасовременная американская музыка, тихо и глухо, но ее слышно. Мелодия эта будет звучать все время, врываясь, как черная буря, в дом скорби и печали.

Входит Роберт. Останавливается.

Роберт. Мама. Мама.

Элизабет не оборачивается.

Мама.

Элизабет поднимает голову. Оглядывается, прикладывает палец к губам.

Мама.

Звучит мелодия. Элизабет плачет.

(Подходит к ней.) Мама, мама... Не надо... Что же теперь сделаешь? Что теперь сделаешь? Не надо плакать.

Элизабет. Я не плачу.

Роберт. Ты плачешь, мама... Ты все время плачешь.

Элизабет. Я ничего не могу с собой сделать. Ничего...

Роберт. Надо собраться с силами... Жизнь продолжается.

Элизабет. Я устала жить... Я не могу больше так жить... Я не хочу так жить!

Роберт. Мама, мама! Я все бросил. Вылетел первым самолетом, чтобы успеть к похоронам.

Элизабет. Какие похороны?! От него ничего не осталось, ничего, даже пепла... Он кремирован, как ангел, в чужом небе.

Роберт. Зачем он там оказался?

Элизабет. Он не один в этом небе. (Плачет.)

Роберт. Не надо, мама, не надо...

Элизабет. Я не плачу.

Входит Луиза. Роберт и Элизабет замолкают. Луиза подходит к портрету. Осторожно гладит боксерские перчатки, весла...

Роберт. Луиза.

Луиза, не обращая внимания на Элизабет и Роберта, уходит.

Почему Луиза все время молчит?

Элизабет. Она все время молчит... Все время молчит...

Роберт. Она здорова?

Элизабет. А разве есть на земле здоровые люди?

Роберт. Конечно, есть.

Элизабет. Где они? Покажи их мне.

Роберт. Они всюду, мама, и в нашей стране и в других странах. Они всюду...

Элизабет. Я не вижу их, давно не вижу. Я забыла, как они выглядят.

Роберт. Я здоров, мама... Посмотри на меня... Я здоров.

Элизабет. А-а, да... (Пытливо.) Разве ты здоров?

Роберт. Да, я здоров. Я здоров физически и нравственно. И я хочу, чтобы ты была здорова. Я все сделаю для этого. Все! Ты у меня одна. Совсем одна. Самая большая ценность в мире. Ты — просто мое сердце, сама моя жизнь.

Элизабет. Спасибо, мой мальчик, спасибо. Меня как магнитом тянет в эту комнату. Эту комнату так любил Дэв. Здесь его перчатки... Его весла... Ты помнишь его любимую лодку? Помнишь?

Роберт. Ну конечно, мама... Почему же я не должен помнить его лодку?

Элизабет. Лодка затонула. Дэва нет, а весла остались... Крест-накрест, как он сам их прикрепил к стене. (Вытирает слезы.) Идем, мой мальчик...

Роберт. Идем.

Медленно идут к выходу. В комнату входит Чарлз Брайен.

Брайен. Роберт, мне надо поговорить с тобой.

Роберт. Пожалуйста, отец. Я готов.

Элизабет уходит.

Брайен. Все эти дни мы были заняты нашим горем и ни разу не оставались вдвоем. Ты почему-то все время считаешь необходимым быть только с матерью.

Роберт. Ты более спокоен, отец...

Брайен. Я обязан быть спокойней, я мужчина.

Роберт. Я это и имел в виду... А мама так тяжело переносит гибель Дэва...

Брайен. Это совсем не значит, что я легко переношу гибель твоего брата.

Роберт. Да, но мама...

Брайен. Твоя мать всегда была странной женщиной.

Роберт. Она очень любила Дэва.

Брайен. Это не значит, что я не любил Дэва.

Роберт. Отец, к чему все это?

Брайен. К тому, что я хочу знать твои дальнейшие планы.

Роберт. У меня нет никаких новых планов.

Брайен. Ты собираешься вернуться в Москву?

Роберт. Жизнь продолжается, отец. Я изучил русский язык... Я хочу закончить аспирантуру там, где я ее начал.

Брайен. Ты тщательно избегаешь произнести название города, в который ты собираешься вернуться...

Роберт. Ты только что сам произнес его, отец! Кстати, это слово пишется на всех географических картах мира, и карты выдерживают.

Брайен. Карты выдерживают, но мое больное сердце может не выдержать, если ты вернешься туда.

Роберт. Почему, отец?

Брайен. Неужели ты не понимаешь?

Роберт. Не понимаю.

Брайен. Несмотря на то, что ты избрал для себя гуманитарное образование, надеюсь, ты понимаешь, что твой брат погиб не от удара копья или даже не от ружейного выстрела?

Роберт. Да, я это понимаю.

Брайен. Ты, вероятно, понимаешь, что при современном состоянии военной техники самолет, в котором находился твой брат, сгорел в воздухе вместе с Дэвом от управляемой, или самонаводящейся, или черт знает какой еще ракеты?

Роберт. Да, вероятно, хотя точно не знаю... Как, впрочем, не знаешь и ты.

Брайен. Но я знаю одно: оружие, которое убило Дэва, сделано в Москве.

Роберт. Ты так точно знаешь расположение военных объектов Советского Союза?

Брайен. Я не знаю, где находятся объекты, но я отлично знаю, где находятся субъекты, убившие моего сына.

Роберт. Мне тяжело говорить тебе, но я скажу, что думаю, отец. Можно?

Брайен. Говори.

Роберт. Я много думал, отец... Дэв не должен был находиться в этом самолете...

Брайен. Ну, это случайность... Ты знаешь, что я хотел, чтобы и ты и Дэв были военными моряками. Ты меня не послушал, а Дэв вместо морского флота попал в воздушный. Только и всего.

Роберт. Но это «только и всего» закончилось для него смертью, как, впрочем, и для многих тысяч молодых американцев.

Брайен. Это не твое дело.

Роберт. Нет, это мое дело. Когда меня убивают, когда я убиваю ни в чем не повинных женщин и детей — это мое дело. И я не хочу ни первого, ни второго!

Брайен. Вот! Вот! Вот оно, тлетворное влияние Москвы! Стоило провести там два года, и ты уже перестал быть американцем!

Роберт. Я никогда не перестану быть американцем! А не считаешь ли ты влиянием Вашингтона... влиянием безумцев, что весь мир поставлен на край пропасти?

Брайен. Может, ты считаешь и меня безумцем?

Роберт. Да, если ты в слепом неведении, в диком экстазе страха стоишь на стороне этой безумной политики, — значит, и ты безумец.

Брайен. И это ты говоришь мне, своему отцу?

Роберт. Да, кто бы ты ни был, если ты стоишь на этой гибельной черте, я называю тебя безумцем!

Брайен. И это ты говоришь, стоя возле портрета твоего родного брата, сгоревшего в небе Вьетнама?

Роберт. Тем более я говорю это именно здесь, стоя у портрета моего любимого брата, бессмысленно потерявшего свою единственную жизнь и оставившего в тяжелом горе маму, свою жену, меня и, я все же надеюсь, тебя!

Входит Луиза. У нее в руках конверт.

Брайен. Подожди, Луиза, у нас серьезный разговор!

Луиза молча протягивает конверт Роберту и уходит.

Роберт (разрывает конверт, бросает его на пол. Читает бумагу). Отец, меня призывают в армию.

Брайен. Тебя?!

Роберт. Меня.

Гаснет свет. Затихает все время игравшая под сурдинку беспорядочная музыка. Белый луч света ползет по стене, останавливается на боксерских перчатках, затем перебегает к веслам. Медленно переходит к портрету Дэва. Затем, резко метнувшись влево, освещает фигуру во весь рост стоящего Дэвида в истерзанном летном комбинезоне, рваном летном шлеме. Лицо и руки у Дэвида черные.

Дэвид. Я хотел тебя видеть, Роберт!

Второй белый луч, перекрещиваясь с первым, освещает лежащего на кровати Роберта.

Роберт (приподнимаясь). О, Дэв! Ты вернулся?

Дэвид. Ты лежи, лежи... Так удобней. Я хотел тебя видеть... Ты долго отсутствовал... Когда я улетал, тебя не было.

Роберт. Да, меня не было... Меня не было почти два года.

Дэвид. Я очень жалел, что ты не провожал меня... Было очень весело... Мы так напились... Я едва отошел в самолете.

Роберт. Мама писала. Она очень грустила.

Дэвид. Наша мама всегда грустит... Ты же знаешь ее характер, ее не изменишь.

Роберт. Да, характеры трудно менять.

Дэвид. Очень трудно, согласен с тобой... Но я, знаешь, соскучился по тебе. Даже не знаю почему. Когда ты уехал, я как-то не думал... Нет, впрочем, думал... Ну конечно, думал... Я думал: куда тебя понесло?.. Неужели нельзя было учиться здесь? Я так думал, а потом забыл...

Роберт. Что ты забыл?

Дэвид. Забыл, о чем думал... А когда ты так вот вдруг, неожиданно вернулся, очень захотелось повидать тебя. Ты рад, что мы встретились?

Роберт. Да, Дэв, я очень рад...

Дэвид. Понимаешь, я там вспоминал наше детство... Оно было интересное у нас... Помнишь, как перевернуло шлюпку, а? Помнишь? И я тебя спасал... Помнишь?

Роберт. Да, Дэв... Помню.

Дэвид. Я там вспоминал... а вдруг бы ты утонул, а? Вдруг бы ты утонул, что было бы с мамой? Об отце я не думал. Он моряк, он знает, что такое океан... Нешуточное дело. Ты согласен со мной?

Роберт. Согласен, Дэв.

Дэвид. Что значит время... А раньше ты со мной редко соглашался... Ты был немного не от мира сего.

Роберт. Ну что ты, Дэв...

Дэвид. Нет, в самом деле, Боб. В самом деле... Ты помнишь, как я тебя сшибал в боксе? Но ты был хороший партнер, ты никогда не жаловался маме... Я тебя сшибу, ты поднимешься, улыбнешься виновато и уходишь... И никогда не жаловался. Это очень хорошее у тебя качество... Не любил ты драться.

Роберт. Не любил.

Дэвид. Странно... У нас были все драчуны, а ты не любил драться... Ты любил какого-то поэта, старого чудака. Я не помню, где он жил...

Роберт. Уитмен, Дэв... Он уже умер в то время... Он уже не жил.

Дэвид. Смотри, Боб, значит, он чего-то стоил... И в живых не было, а ты его помнил...

Роберт. У него хорошие стихи, Дэв.

Дэвид. Стихи?.. Да... Я их как-то не запомнил. Бокс — это да. Как бы я снова хотел надеть перчатки, черт возьми! Тряхнуть стариной... Тебя бы я уже не втягивал в это опасное дело, а сам бы с большим удовольствием... Соскучился по дому... И, знаешь, по маме... Она почему-то все время плачет... В чем дело? Ты не спрашивал у нее?

Роберт. Спрашивал, Дэв... Спрашивал...

Дэвид. И что же она говорит? Почему ты не отвечаешь, Боб? Ну ладно... Еще успею... Я очень соскучился по тебе... Мы как-то раньше не обменивались такими сентиментальными словами. Я просто хочу обнять тебя...

Роберт (поднимаясь). Обними...

Дэвид. Нет, нет, ты лежи. В другой раз... Я еще увижу тебя... Да, Боб, мне сказали, что ты получил повестку?

Роберт. Получил, получил, Дэв...

Дэвид. Ты иди, иди... Место освободилось.

Гаснет свет.

Картина третья

Еще в темноте вой воздушной сирены. Выстрелы зенитных орудий. Далекие разрывы. Оглушительный взрыв.

Открывается занавес. Почти та же картина, что была в начале второго действия. Огневые позиции в районе Хайфона. Далекая синяя гладь залива. Копья бамбуковых зарослей. Зарево пожара. Вокруг ракетной установки — расчет бойцов. Нервничающий Тьен, пристально смотрящий в небо Николай.

Николай. Скорей! Скорей!

Тьен. Менять позицию!

Минь. Сбили! Сбили! Первого!

Николай. Радоваться потом! Менять позицию!

Тьен. Ну-у?

Свист ракеты. Оранжевое пламя. Взмахнув руками, падает Тьен.

Минь. Отводить!

Николай (бросаясь к Тьену). Тьен! Тьен!

Свист ракеты. Оранжевое пламя. Николай падает на Тьена. Мгновенный звук удаляющихся самолетов. Полная тишина. Бойцы бегут к Тьену и Николаю. Пытаются поднять, но Тьен и Николай лежат неподвижно.

Минь. Санитары! Санитары!

Несколько бойцов убегают. Остальные переносят Тьена и Николая на бугор, покрытый зеленой травой и яркими цветами джунглей.

(Опускаясь на колени, слушает сердце Тьена.) Он еще жив! (Приникает ухом к груди Николая.) Я ничего не слышу. Ничего не слышу. (Поднимается с колен. Обращается к бойцам, понуро стоящим вокруг.) Вы видели? Видели, товарищи бойцы? Подразделение товарища Тьена сбило бомбардировщик наших врагов. Он разлетелся в воздухе. У нас была короткая радость. Несколько секунд. Но мы промедлили. Мы задержались на несколько секунд. Нашу установку засекли. Всего несколько секунд. Вы видите? На вьетнамской земле лежит наш дорогой командир товарищ Тьен, а рядом с ним лежит товарищ Хохлов. Он не участвовал в бою, но он был рядом с нами. Кровь товарища Тьена смешалась с кровью товарища Хохлова. Это кровь братьев.

Вбегают Чань и другие сандружинницы. Чань бросается к Николаю. Другая девушка — к Тьену. Они лихорадочно быстро осматривают Тьена и Николая. Начинают перевязывать.

Минь (к Чань). Товарищ Хохлов жив?

Чань. Жив, но он без сознания.

Минь. Он будет жить?

Чань. Я не знаю, не знаю, товарищ Минь.

Минь. Он должен жить. Слышишь, Чань? Он должен жить!

Чань. Я понимаю, он должен жить... Но я не знаю, будет ли он жить... У него почти нет пульса.

Минь (другой девушке). Товарищ Тьен будет жить?

Девушка. Я не знаю... Он без сознания.

Минь. Какая же вы медицина, если вы ничего не знаете?

Чань (поднимая руки к небу). Они не люди! Товарищ Минь, вы можете объяснить, что им нужно от нас?!

Минь. Они сами не могут объяснить это перед всем миром!

Чань. Сегодня утром американцы бомбили наш госпиталь. Убили двенадцать раненых. Убили двух медицинских сестер. Убили врача-хирурга, который в это время делал операцию. Врач был мой отец. Но я не плачу, товарищ Минь!

Минь. В какой госпиталь вы отправите товарищей Тьена и Николая?

Чань. В джунглях есть резервный госпиталь.

Минь. Товарищ Чань, послушайте биение сердца у наших героев.

Чань (склоняется к груди Тьена). Я слышу сердце твоего товарища Тьена. (Склоняется к груди Николая. Слушает долго в полной тишине.) Какие-то далекие неслышные толчки. (Берет руку Николая. Пытается найти пульс.) Ветер...

Минь. Что ветер?

Чань. Мешает ветер... (После паузы.) Очень тихий, очень редкий...

Минь. Но есть?

Чань. Кажется, есть.

Минь. Он должен быть, Чань... Он обязательно должен быть. В Москве товарища Николая ожидает невеста. Он ее любит так же, как я люблю тебя, Чань. Я видел ее...

Чань. Она его любит так же, как я люблю вас, товарищ Минь...

Сирена санитарной машины.

Боец (входя). Санитарная машина пришла.

Минь. Лично вам, товарищ Чань, мы вверяем жизни наших боевых друзей. Пусть они и сейчас будут рядом, как кровные братья.

Чань. Мы сделаем все. Сделаем все!

Тьена и Николая осторожно кладут на носилки и на поднятых руках уносят. Минь и бойцы сопровождают носилки.

Минь (вернувшись). Приказываю занять боевые посты.

Бойцы бегут к ракетной установке. Вой сирены.

Занавес

На просцениуме, в луче света, — Ведущий.

Ведущий.

Свет гаснет.

Картина четвертая

Декорация та же, что и во второй картине второго действия. Стены. Портрет Дэвида. Кожаные перчатки. Скрещенные весла. Черные шторы, пронзенные солнечным светом. Приглушенная музыка. Стоящая у портрета Элизабет.

Быстро входит Роберт.

Роберт (обернувшись, кричит в лицо вошедшему за ним отцу). Я не пойду в армию! Не пойду!

Брайен. Нет, ты пойдешь! Ты не можешь не пойти!

Встрепенулась Элизабет, неслышно вышла из комнаты.

Роберт. А я говорю: не пойду!

Брайен. Я не позволю запятнать честь нашей американской семьи!

Роберт. Я запятнаю честь семьи, если отправлюсь убивать людей.

Брайен. Ты должен выполнить свой долг.

Роберт, Мы уже заплатили свой долг. (Указывая на портрет.) Тебе мало?

Брайен. Ты говоришь ужасные слова.

Роберт. Я говорю, что думаю.

Брайен. Я удивляюсь тебе.

Роберт. А я удивляюсь человеку, который, называя меня сыном, отправляет на бесславную, позорную смерть.

Брайен. Я не могу допустить, чтобы люди говорили, что Чарлз Брайен воспитал своего сына трусом.

Роберт. Жизнь можно отдать только тому делу, в которое ты веришь.

Брайен. А ты не веришь в дело, которому отдал свою жизнь твой брат?

Роберт. То, что ты называешь делом, является преступлением, позором, вызвавшим презрение всего мира!

Брайен. А-а, эти интеллигенты, всякие писатели и негры, демонстрирующие у Белого дома, собирающие подписи под петициями и протестами? Кто с ними считается?!

Роберт. Считается! От этих петиций и демонстраций уже трепещут те, кто сидит в президентских креслах.

Брайен. Из тебя в России сделали оголтелого красного!

Роберт. Я не красный. Я все тот же белый...

Брайен. Нет, нет, ты стал красным!

Роберт. Если тебе удобно, можешь считать меня красным! Только красным сделали меня не в России, а здесь, в Америке!

Брайен. Роберт, я заклинаю тебя отцовским и материнским именем...

Роберт. Оставь мать в покое, она и так уже еле ходит по земле...

Брайен. Тебя осудят как дезертира.

Роберт. Но перед этим я устрою фейерверк из своего воинского билета.

Брайен. Боже мой! Боже мой! Я никогда не думал, что умру отцом дезертира!

Роберт. А я никогда не думал, что умру по воле своего родного отца!

Брайен. Ты живешь и будешь жить, я верю в это.

Роберт. Дэв тоже был жив, пока находился в этом доме. Что от него осталось? Боксерские перчатки да весла!

Входит Луиза. Останавливается.

Брайен (Луизе). Что тебе здесь надо? Что ты бродишь по дому как привидение!

Роберт. Отец, я запрещаю тебе кричать на вдову моего брата! Слышишь, запрещаю!

Брайен. А какого черта она шляется здесь? Какого черта, я спрашиваю!

Роберт. Ты посмотри в ее глаза, прежде чем говорить со мной! В ее глаза посмотри!

Луиза закрывает глаза ладонями. Роберт подходит к Луизе, легко обнимает и уходит с ней. Брайен остается один. Принимает какую-то пилюлю, вытирает пот.

Входит Элизабет.

Элизабет. Я чувствую, что скоро умру. Силы совсем оставляют меня. У меня все время болит сердце.

Брайен. Прими лекарство.

Элизабет (отстраняя рукой лекарство). Я ничего не хочу принимать. Мне все безразлично... Все... У меня только одно желание — чтобы Роберт остался здесь. Если его отправят туда, я умру.

Брайен. А если он останется здесь, он в один день превратится в дезертира. Его будут судить, и мы в тот же день превратимся в родителей дезертира, запятнавшего позором наши седые головы. Ты этого хочешь?

Элизабет. Я хочу, чтобы он остался здесь. Одно желание...

Брайен. Неужели ты думаешь, что я хочу, чтобы он отправился туда?

Элизабет. Я этого не думаю, но я слышала, как ты кричал на него...

Брайен. Это он кричал на меня.

Элизабет. Ты уговаривал его... Ты приказывал ему лететь туда...

Брайен. Ты представь себе на одну минуту: Роберт отказался от призыва. Роберт осужден за дезертирство. Ты показываешься на улице, приходишь в церковь, встречаешься с теми, кого знаешь уже несколько десятилетий, они отворачиваются от тебя.

Элизабет. Почему?

Брайен. Ты мать дезертира... Ты выходишь из церкви, люди оборачиваются, смотрят на тебя, указывают пальцами... И все потому... Все потому...

Элизабет. Но что же делать? Что делать?

Брайен. Он должен идти в армию. Иначе он опозорит не только нас, но и память погибшего Дэвида.

Элизабет. Но он погибнет так же, как погиб Дэв!

Брайен. Не погибнет. Он не летчик.

Элизабет. Но в Южном Вьетнаме, я читала, гибнут все, даже генералы.

Брайен. Он не будет в Южном Вьетнаме. И не будет в Северном Вьетнаме... Я просил... Мне обещали... Обещали, как отцу погибшего сына... Второй сын будет служить в спокойном месте.

Элизабет. Где же это спокойное место? Где сейчас спокойное место на земле?

Брайен. Он не будет на земле и не будет в воздухе. Он будет на воде. Он будет служить на авианосце в Тихом океане. Там спокойно, поверь мне. Ему ничто не будет угрожать. Скоро мы победим во Вьетнаме, и он вернется домой. Вернется домой наш мальчик... Твой любимый сын...

Элизабет. Для меня оба мальчика любимы...

Брайен. С тобой он всегда считался. Ты должна внушить ему эту мысль, уговорить его... Нельзя позорить наше имя.

Элизабет. Я не могу это сделать... Я не хочу, чтобы он уходил. (Плачет.) Не могу, Чарлз... Ты не должен быть таким жестоким...

Брайен. Остановись, Элизабет... Это ты становишься жестокой. Сейчас ты мать героя, но пройдет день... Всего один день, и ты будешь матерью дезертира, которого спрячет от тебя тюремная решетка... Что лучше, подумай... Повторяю, он будет в Тихом океане, в тихом месте, на авианосце... Может, будут переговоры... Или кончится война, и мальчик вернется... Он снова будет с тобой. Тебе первый раз в жизни выпала священная миссия — показать себя настоящей американской матерью.

Элизабет. Боюсь, я стану в этом случае плохой матерью.

Брайен. Америка смотрит на тебя, Элизабет. Америка смотрит! Я пришлю к тебе Роберта. (Уходит.)

Элизабет молча стоит, вытирая слезы. Входит Роберт.

Роберт. Ты опять плачешь, мама? Не надо... Не надо плакать... Ты меня слышишь?

Элизабет. Слышу, слышу, сын...

Роберт. Ты не беспокойся, мама. Я никуда не поеду... Никуда. Я решил... Я отказываюсь от армии. Я останусь здесь, в Америке.

Элизабет плачет.

Ну что ты... Что ты, мама?

Элизабет. Отец говорит, если ты останешься — нам всем будет плохо...

Роберт. А что еще может сказать мой отец? Ты же сама знаешь!

Элизабет. Он говорит, ты будешь в армии совсем в безопасном месте...

Роберт. В наше время в армии нет безопасных мест.

Элизабет. Он говорит, ты будешь на авианосце в Тихом океане... Скоро мы победим... Кончится война, ты вернешься домой.

Роберт. Я тебя не понимаю, мама.

Элизабет. Отец говорит, мы не можем быть одновременно родителями героя и родителями дезертира.

Роберт. Мама, зачем ты повторяешь эти глупые слова? Ты же знаешь, я никакой не дезертир...

Элизабет. Я знаю... Но так может случиться... На нас будут указывать пальцами... Нас будут презирать в нашем городе... Отец говорит, если ты пойдешь в армию, — ты будешь в тихом месте, на Тихом океане...

Роберт. Мама, я не хочу никакого тихого места. Я не могу участвовать в этой войне! Понимаешь, не могу?! Что такое авианосец, ты знаешь?

Элизабет. Знаю...

Роберт. Каждый человек, солдат, моряк, кто бы он ни был, на авианосце содействует смерти неповинных людей. С этих авианосцев уходят самолеты и бомбят, бомбят города, села, больницы, школы... А ты хочешь, чтобы я пошел туда? Я не верю, мама, неужели ты этого хочешь?

Элизабет. Я не хочу... Отец говорит: Америка хочет...

Роберт. Мама, я видел этих людей... Я сидел с ними за одним столом... Я пожимал им руки... Я обещал это одной хорошей девушке...

Элизабет. Какой девушке?

Роберт. Я не говорил тебе, мама... В Москве живет девушка... Я очень хочу увидеть ее... Она умная и красивая, добрая и честная...

Элизабет. Ты с ума сошел!

Роберт. Почему, мама?

Элизабет. У тебя девушка в Москве?!

Роберт. Это не совсем так, как ты думаешь... Просто я ее люблю... Я обещал ей вернуться...

Элизабет. Теперь я понимаю — из-за нее ты не хочешь исполнить свой долг? Из-за какой-то московской девушки?

Роберт. Мама, что ты? Совсем не поэтому... Я не принимаю эту грязную войну. И разумом и сердцем я против нее! Эта война находится в полном противоречии с моими убеждениями.

Элизабет. Ты предпочитаешь стать дезертиром и навлечь позор на мои седые волосы?

Роберт. Мама, мама, как ужасно все, что ты говоришь!

Элизабет. Роберт, я прошу тебя... Мне говорит сердце... Ты будешь жив... Отцу обещали... Ты должен идти... Пожалей нас...

Роберт. Ах, мама, мама, как можно жить в такой слепоте.

Брайен (входя). Что же вы решили?

Элизабет. Я все сказала... Я просила...

С другой стороны входит Луиза.

Брайен (задыхаясь). Ну и что? И что?

Элизабет. Я не знаю... Не знаю... что он решил...

Роберт. Хорошо! Я пойду! Пойду! Место освободилось!

Луиза падает.

Занавес