Картина первая

Кабинет директора станкостроительного завода Алексея Потапова Высокая комната. Светлая мебель. На маленьком столике модели станков, бронзовые детали. Полдень. Лето. Окна раскрыты. За окнами московский пейзаж. Потапов в очень хорошем расположении духа вместе со своим секретарём Шурой, молоденькой девушкой, стоит перед большой диаграммой с красными и чёрными шнурками и передвигает красный шнурок на самый высокий столбик.

Потапов — Шура, а ведь не учёл художник.

Шура — Не учёл, Алексей Кирьяныч… Как же быть?

Потапов — Больше ста двадцати пяти не предполагал, а мы сто тридцать семь процентов. Ошибся художник.

Шура — Может, отдать переделать?

Потапов — Не надо, Шура, не надо… Мы поверх столбика. Вот так, булавочку переставим. (Прикалывает высоко красный шнур. Затем отходит чуть в сторону, любуясь диаграммой. Шура подходит к нему.) Айвазовский прямо. Как, Шура?

Шура — Красиво, Алексей Кирьяныч!

Потапов — Вот именно. (Напевает: «Бабушка козлика очень любила, вот как, вот как, очень любила». Телефонный звонок. Шура снимает трубку.)

Щура — Секретарь директора. Сию минуту. Алексей Кирьяныч, жена… (Передаёт трубку Потапову.)

Потапов — Да, Ирина Фёдоровна. (Напевает.) «Вот как, вот как, очень любила». Почему хорошее? Ещё бы не быть хорошему! Поздно, поздно. В главк поеду. Ты тоже поздно? Ну, конечно. Профсоюзный актив. Понимаю, понимаю. Небось, в президиум выберут? Правильно. Кстати, профсоюзный актив, придёшь раньше, чай вскипяти. Вот и прекрасно. Ко мне? Пусть едет. Конечно, приму. И даже без очереди. По важному делу? Ну, какие там у вас важные дела могут быть? Ситцевая республика… Хорошо, хорошо. Так не забудь насчет чая. (Положил трубку.) Беда, Шурочка, когда жена — профсоюзный работник, за общественным питанием смотрит, а муж, как овца, на подножном корму. Будете замуж выходить, учтите…

Шура — Учту. Алексей Кирьяныч.

Потапов — И правильно сделаете. Вот что, Шура, ко мне приедет директор текстильного комбината Северова, так вы её без очереди.

Щура — Хорошо, Алексей Кирьяныч.

Потапов — Вызовите Кривошеина.

Шура — Сию минуту. (Выходит, едва не столкнувшись с входящим Зайцевым.)

Зайцев — Алексей Кирьяныч, министр звонил?

Потапов — Звонил, поздравил нас, Сергей Сергеич. Каково?

Зайцев — Ну что ж, нам, с одной стороны, не привыкать, а с другой — приятно…

Потапов — А всё, Сергей Сергеич, почему? Производство налажено. По всему Советскому Союзу наши станки. Попадёте вы, к примеру, в Казахстан, во время отпуска…

Зайцев — Чего меня туда понесёт?

Потапов — Или в Поволжье…

Зайцев — В отпуск я планирую на Клязьме с удочкой.

Потапов — Как говорят, «на одном конце червяк, а на другом…» Что там на другом, Сергей Сергеич?

Зайцев — Шутник вы, Алексей Кирьяныч.

Потапов — А чего ж не пошутить? Заработали. (Напевает.) «Бабушка козлика очень любила, вот как, вот как…»

Зайцев (в тон Потапову) — Она из него мыло варила, вот как, вот как…

(Входит Кривошеин.)

Кривошеин — Алексей Кирьяныч, что-нибудь случилось?

Потапов — Случилось, товарищ технолог, случилось, Игнат Степаныч! Скажи ему, Сергей Сергеич.

Зайцев — Министр звонил.

Кривошеин — А-а…

Зайцев — Рот рыба: хоть бы шелохнулся. Поздравлял нас.

Кривошеин — Что ж, мы хорошо работали.

Зайцев — Но министр же звонил, министр!

Кривошеин — Не понимаю, что ты восклицательные знаки ставишь.

Потапов — Нет, конечно, приятно всё-таки… Ценят нас, тебя, Игнат Степаныч. Вот получили второй заказ. Весь год утрамбован.

Кривошеин — Вот это хорошо.

Потапов — Ещё бы не хорошо! (Подходит снова к диаграмме, за ним следуют Зайцев и Кривошеин.) Игнат Степаныч, если мы дали 137 процентов за прошлый месяц, — значит, мы пятилетку выполним?

Зайцев — Что за вопрос?

Потапов (Зайцеву) — Подожди. (Кривошеину.) Выполним?

Кривошеин — Конечно, даже раньше…

Потапов — А как раньше?

Кривошеин — Я думаю, в четыре года…

Потапов — В четыре? Нет, Игнат Степаныч, в три с половиной! И чтобы дух вон! В четыре! В четыре все выполнят. Это не доблесть…

Кривошеин — Как же не доблесть…

Потапов — Хорошо — доблесть… А нам подвиг нужен. Мы впереди должны быть… Уж если мы перешли на поток… Ну-ка, Игнат Степаныч раскинь мозгами…

Зайцев — А если в три?

Потапов (Зайцеву) — Подожди. Неплохо, конечно, в три, но нет, не взойдём… Так вот, Игнат Степаныч, тебе задание: так всё разработать, чтобы в три с половиной. Взойдём?

Кривошеин — Попробую. Думаю, что получится.

Зайцев — Хладнокровный ты какой-то, Кривошеин. «Попробую…» «Подумаю…» «Взойдём» — и всё!

Кривошеин — Да ты-то взойдёшь!

Потапов — Вот этим мы и жить сейчас будем. От этой печки танцевать… (Кривошеину.) Кстати, на новоселье скоро позовёшь?

Кривошеин — Скоро. Вот устроюсь немного…

Потапов — А на свадьбу?

Кривошеин (взглянув на Зайцева) — Я свободен, Алексей Кирьяныч?

Потапов (Зайцеву) — Сергей Сергеич, дуй на склад готовой продукции. Там с транспортом не в порядке.

Зайцев (потянувшись к телефону) — А я дам указания.

Потапов — А ты без указаний. Так сказать, лично проверь, персонально.

Зайцев (нехотя уходит) — Что ж, пойду персонально.

Потапов — Пойди, пойди. (Кривошеину.) Что случилось, Игнат Степаныч?

Кривошеин — О чём вы?

Потапов — Квартиру тебе дали. Знали — женишься…

Кривошеин — Я могу съехать с квартиры.

Потапов (почти задушевно) — Оставь, Игнат Степаныч, этот той. Думай лучше обо мне. Я ведь не из любопытства. Всё хотел спросить… Ты по-мужски, не стесняясь.

Кривошеин — Что ж стесняться… Сделал ошибку, теперь расплачиваюсь.

Потапов — Да в чём ошибка-то?

Кривошеин — Оттолкнул Кружкову от себя.

Потапов — Поправимо…

Кривошеин — К сожалению, нет.

Потапов — И давно?

Кривошеин — Несколько месяцев.

Потапов — Чего ж молчал?

Кривошеин — Радости мало говорить об этом.

Потапов — Да в чём дело? Что ты там начудил?

Кривошеин — Понимаете, Алексей Кирьяныч… Она работница. Показалось мне, что трудно будет нам друг с другом… Ну, как вам объяснить? Неправильный тон взял. Ну, не сложилось как-то…

Потапов — Да что у тебя там не сложилось?

Кривошеин (вдруг горячо) — Хотелось мне её как-то поднять, ну, всё сразу, понимаете?.. Ну, чтоб всё она узнала… И в музеи, и в театры, и книги, и лекции… А чувствую, что устаёт она от всего.

Потапов — Ещё бы… Она ж, милый, в вечерней школе учится…

Кривошеин — Я помочь хотел…

Потапов — От такой помощи ноги протянуть недолго… О любви-то ты ей говорил?

Кривошеин — Мало.

Потапов (передразнивая) — «Мало…» Эх ты, инженер…

Кривошеин — Одним словом, она ушла.

Потапов — Не с того начал. Ты б ей о любви, а потом она уж за тобой не то что в музеи, а на край света пошла.

Кривошеин — Вот так…

Потапов — Да, нехорошо… А сейчас она депутат Верховного Совета… Вот тебе и работница. А ты её любишь?

Кривошеин — Получается, что люблю.

Потапов — А знаешь что, пойди к ней на приём. Объяснись. Если она любит, поймёте друг друга.

Кривошеин — Нет, сейчас это уже невозможно.

Потапов — Ай-яй-яй, квартира из трёх комнат пропадает! А может, обойдётся? Вот мы с Ириной тоже вроде оба с характерами, а ничего… Ей богу, ничего. Где уступишь, для виду, конечно, и в общем — глава семьи. Хозяин положения. Чтобы она когда-либо пошла против меня? Нет, не бывает так. Тебе, конечно, было бы труднее. Сам глава семьи, а жена — депутат… Попробуй подать голос против? А? Не подашь? Не подашь.

Кривошеин — Теперь, конечно, не подам. Я прошу, Алексей Кирьяныч, больше никогда не говорить об этом.

(Входит Шура.)

Шура — Товарищ Северова.

Потапов — Проси. (Шура вышла, входит Северова.) Дорогу текстильной промышленности. Здравствуйте, Ольга Ивановна. И познакомьтесь. Наш главный технолог Игнат Степаныч Кривошеин.

Северова — Северова. (Знакомятся.)

Потапов — Ольга Ивановна, директор текстильного комбината.

Кривошеин — Я знаю. (Потапову.) Я больше вам не нужен?

Потапов — Пока нет. (Кривошеин поклонился Северовой и вышел. Северова провожает его недружелюбным взглядом.) Что ты на него так, Ольга Ивановна? Понравился, небось? Женщина всегда останется женщиной.

Северова — А зачем же ей быть мужчиной; их и так достаточно.

Потапов — Не скажи, на нас сейчас большой спрос.

Северова — А-а, Потапов, кто-то сболтнул однажды глупость, а ты повторяешь.

Потапов — Однако ты его с интересом рассматривала. Яркий представитель сильного пола? Заинте-ресовалась бы. Холост. Неплохой жених бы для тебя был.

Северова — Оставь, Потапов. Я к тебе не за женихом пришла.

Потапов — Зачем изволила, соседка?

Северова — Помог бы нам… по-соседски.

Потапов — Чем же тебе помочь?

Северова — Как производство производству.

Потапов — Ольга Ивановна, у нас же профили разные.

Северова — А ты в анфас на это дело посмотри.

Потапов — Так вы ж ситчик делаете. Восемнадцатый век. А мы — станки. Я б вас давно за московскую черту вывел, во Владимир куда-нибудь или, там, в Муром.

Северова — Что так близко? Подальше бы…

Потапов — Можно и подальше. Москва, Ольга Ивановна, давно уже из ситцевой стала индустриальной.

Северова — Лозунгами разговариваешь?

Потапов — Ладно, не ругайся… В чём дело-то?

Северова — Алексей Кирьяныч, выслушай меня серьёзно. Ты ведь знаешь, тесть твой с инженером Горбенко станок изобрели?

Потапов — Старик всю жизнь что-нибудь изобретает.

Северова — Понимаешь, станок для электромеханического способа гравирования. У нас сейчас рисунок гравируется от трёх недель до двух месяцев, а этот станок даёт возможность гравировать в два дня. Понимаешь, в два дня! Какое богатство тканей мы можем выпускать разных рисунков!.. Ну, вот мы сейчас даём 90 примерно рисунков в год… А сумеем восемьсот. Восемьсот, Потапов!

Потапов — Да что вы, художественная мастерская?

Северова — Конечно! Стопок улучшит ткани, сделает их веселее. Имея такое количество рисунков, мы и выпускать тканей будем больше.

Потапов — Ну-у?

Северова — Человечество за это время какой путь прошло? Быстрее звука летать стало. Атомная энергия перестала секретом быть.

Потапов — Как известно, перестала.

Северова — А материю мы выпускаем ешё по-старинке.

Потапов — Отсталая вы отрасль, Ольга Ивановна.

Северова — Так вот мы революцию в текстильной промышленности делаем!

Потапов — Ого!

Северова — Нам война помешала.

Потапов — Портянки делали?

Северова — И парашютный шёлк.

Потапов — Теперь занавесочки будете?

Северова — И занавесочки…

Потапов — А может, не надо занавесочки? Может, не надо заслонять солнце от человека? И вообще о человеке, больше думать. Станки надо делать, Ольга Ивановна! А ты с ситцами!

Северова — Я со станками. Прими от нас заказ.

Потапов — Тяпки ж от вас приняли, а теперь что: лейки, что ли, для пригородного хозяйства?

Северова — Заказ на станки, на новые печатные станки!

Потапов (рассмеялся) — Вот характер женский! Ведь нет разума, одно голое чувство.

Северова — А ты одень его. (Расстёгивает портфель, достаёт яркий отрез материи очень красивой расцветки и, развернув, бросает его на стол.) Вот! Хорош?

Потапов (пробует наощупь) — Сколько платили в комиссионном?

Северова — Потапов! Это нашей фабрики. Пробная. Да если твоя Ирина оденется в такое?!

Потапов — А зачем ей? Она профсоюзный деятель. Я б для профсоюзных деятелей форму изобрёл. Коричневое платье с чёрным передником. Заседать в таком удобней.

Северова — Помоги нам. Не сопротивляйся. Если ты дашь согласие, министерство разрешит.

Потапов — О женщины, женщины! И как вам доверяют государством управлять? Милая моя, хлеб нужен. Читала постановление ЦК? А доклад товарища Андреева? А я станки для сельхозма-шиностроения выпускаю.

Северова — Я ж тебе не предлагаю заменить. Ты справишься с двумя заказами. Совместишь. Я знаю твою мощность.

Потапов — Мою? Преувеличиваешь.

Северова — Вспомни, Алексей, сколько наш район Родине дал! В нашем районе родился станок. Пусть и в серийное производство у нас пойдёт.

Потапов — Да ты пятилетний план читала?

Северова — Всё читала. А если что новое появляется, полезной, думаешь, будем ждать следующую пятилетку?! В книжечку заглядывать, графу искать?

Потапов — Слушай, Ольга Ивановна, ты сама директор, должна понять: что значит принять новый заказ? Это значит сломать налаженное кропотливым трудом производство. Мне ж тебе не нужно объяснять. Полетят все графики, всё выполнение, а у нас оно (показывает на диаграмму), видишь, даже художник не предусмотрел. А у меня такие планы, такой разворот предполагаю сделать… Пятилетку в три с половиной года. А ты — с ситцами.

Северова — Я тоже хочу, ну, хотя бы в четыре…

Потапов — Бог на помощь…

Северова — Ты не бог, а у тебя прошу помощи.

Потапов — Демагогия, Ольга Ивановна. Типичное женское легкомыслие.

Северова — Ты так думаешь?

Потапов — Конечно.

Северова — Значит, нет?

Потапов — Нет.

Северова — А если заставят тебя?

Потапов — Не заставят. Рекомендую тебе не тратить понапрасну время, а двигать ваш станок, как и положено в таких случаях, по всей бюрократической карусели.

Северова — Странные слова ты говоришь, Потапов. Ну ладно, только имей в виду. У нас московский характер. Уж если что мы решили сделать для пользы народа, сделаем, как бы ни было нам трудно. Держись! Будем бороться за твой завод!

Потапов — Желаю удачи. Только ты бы лучше о своей фабрике подумала, с планом-то у вас того…

Северова (пряча материю в портфель) — Не беспокойся…

Потапов — Женишка бы тебе найти, злость бы, может, пропала, а то лютуешь.

Северова — Это уже не твоя печаль. Прими к сведению — за твой завод мы уже начали бороться. До свидания. (Ушла.)

Потапов (стоит, барабаня пальцами по столу) — Характер, выдумала тоже, московский, а у нас, что ли, бразильский? И что им власть такую дали? Ведь нет государственной ориентировки.

(Входит Зайцев.)

Зайцев (подавая пакет Потапову) — Вот, из главка прислали!

Потапов (вскрывая пакет) — Ну, что тут главк нам пишет?

Зайцев — Наверно, благодарность, а может, премия?

Потапов (читает; по мере того, как он знакомится с содержанием пакета, улыбка сходит на-нет) — Так, так… Уже успели. Нет, ты подумай, Сергей Сергеич! Уже успели! Что ж, поборемся, товарищи женщины. Вы с характером, а мы что, в лесу родились? Как думаешь?

Зайцев — Насчёт женщин — отрицательно.

Потапов — Так вот, дорогие женщины, на этот раз мы вам дорогу не уступим. Будем невежливыми, Сергей Сергеич. Вот что, давай сюда Кривошеина. Хотя стой! Потом Кривошеина. (Взял бумажку, спрятал её в портфель.) Они в главк, а я в министерство. Сначала в министерство. Передай в сборочный, пусть форсируют. Слышишь, Зайцев?

Зайцев — Слышу, Алексей Кирьяныч… Только, в чём дело, не пойму.

Потапов — Я им выгравирую такое на память… такие рисуночки будут…

Зайцев — Это для клуба, что ли?

Потапов — А-а, Зайцев… Вот приеду из министерства, узнаешь. Скажи Кривошеину, чтоб ожидал меня. И нажимай здесь.

Зайцев — Когда будете?

Потапов — Не знаю. (Ушёл.)

Зайцев — Что за рисунки? Вот человек! (Сел на место Потапова. Снял трубку.) Диспетчера. Передайте в сборочный. Алексей Кирьяныч приказал форсировать сборку. Уже 140? Хорошо. Какие ещё указания? Неважно. Но они будут, указания будут. Обязательно будут. Какие? Это неважно. Важно, чтобы они были, указания!

Занавес

 

Картина вторая

Столовая в квартире Потапов и Гриневой. Просторная, светлая комната. Квартира расположена на пятом или шестом этаже. Ощущение высоты создают сотни огней в других, видных через раскрытую дверь балкона домах. В столовую ведут две двери из других комнат. Московский летний вечер. За окнами сравнительно светло. Вместе с открытием занавеса в комнату входят Гринева и Кружкова. У Гриневой в руках газеты и письма, она только что вытащила их из почтового ящика. Кружкова останавливается на пороге балкона. Гринева зажигает свет.

Кружкова — Зачем, Ирина Фёдоровна, свет зажгли? Ещё видно.

Гринева — Не люблю полумрак. Или темно или полный свет. Садись, Аня. Будем хозяйничать. (Достаёт из буфета заварной чайник.) Мы с Алексеем чаёвники. (Уходит и возвращается.) Поздно актив кончился.

Кружкова — Вы хорошо говорили, Ирина Фёдоровна.

Гринева — Жизнь научит. А потом, знаешь, складно говорить не так уж трудно.

Кружкова — Трудно. Ко мне приходят разные люди. Простые и непростые. Иной говорит, а я чувствую, проверяет меня, где я неправильно скажу, где не знаю чего, а я ещё много не знаю. А мне говорят, просят меня: помогите, решите, вмешайтесь. А если мне самой нужно помочь?

Гринева — Да, депутату нельзя ошибаться.

Кружкова — Вот меня и беспокоит… Вот хотя бы эта, Свиридова.

Гринева — Наша Северова?

Кружкова — Она… Пришла ко мне, плачет. «Может, мне не к вам надо было, — говорит, — может, в партком или ещё куда, а я к депутату решила. Своя работница, — говорит, — поймёт. Муж вернулся из армии. Ушёл слесарем, вернулся капитаном. Говорит мне: «Отстала ты от меня, трудно нам понять друг друга, запросы, — говорит, — у тебя, и вообще, — говорит, — культура страдает. Не ровная мы пара теперь. Давай врозь». Объявление в «Вечорку». А какое же тут объявление, когда у меня двое ребят. Да что ребята? Ребята — полбеды. Я их прокормлю. Жила без него. А как быть с любовью? И в чём я отстала? От кого я отстала? Я на почётной доске. День и ночь работала всю войну. И сейчас. Не хочу я врозь», — говорит. И плачет: «Помоги, Анна Сергеевна, ты депутат, ты всё можешь». А как помочь? И мне горько стало. И я сижу и плачу. Сидим и обе плачем.

Гринева — Долго ж вы плакали?

Кружкова — На часы не смотрела… Сказала, что поговорю с ним. Вызову его. А что я ему скажу? Выругаю, а вдруг не поймёт. А может, и выругать не смогу. О другом буду думать.

Гринева — О Кривошеине?

Кружкова — О нём.

Гринева — Сама же ушла!

Кружкова — Ушла, а вот любовь не ушла. Я не хотела быть при нём, хоть он и умный, Ирина Фёдоровна. Слишком он всё мне объяснял… Может, это от профессии. Хороший технолог, говорят.

Гринева — Пошёл он к чорту со своей технологией! В станках понимает, а в людях разобраться не может. Знаешь, Анна, трудно быть советчицей в таких вопросах, но я бы на твоём месте выбросила его из головы. Инженер?! Когда мы поженились с Алексеем, кем я была? Простой прядильщицей. А он инженер. И вот видишь: двенадцать лет, как один день. Живём.

Кружкова — И не бывает у вас ссор?

Гринева — По правде сказать, почти не бывает.

Кружкова — Так всегда у вас было?

Гринева — Было… А что, Кривошеина ты с тех пор не встречала?

Кружкова — Он приходил ко мне в апреле. После выборов уже… Я спросила его, почему не приходил в декабре, до выборов? Ушёл… Один раз я его встретила на улице — перешёл на другую сторону. Знаете, Ирина Фёдоровна, я бы даже уехала куда-нибудь. В Иваново или в Орехово-Зуево…

Гринева — Зачем же тебе? Пусть он едет.

Кружкова — А вдруг я неправильно сделала? Вдруг я своё личное счастье прогнала?

Гринева — А что ты всё-таки скажешь мужу Свиридовой?

Кружкова — Я не судья. Я сама потерпевшая. Попрошу его помочь жене, если она в чём отстаёт.

Гринева — А тебе он не мог помочь?

Кружкова — Пытался, но не так.

(Входит Виктор.)

Гринева — А, студент!

Виктор — Почти нет. (Бросил книги на стоя.) Последний экзамен сдал.

Гринева — Поздравляю.

Виктор — Ещё диплом, Ирина!

Гринева — Ты хоть бы поздоровался с незнакомой девушкой.

Виктор — Я знаком. Виктор Гринев. Я вас знаю. Был доверенным лицом по вашей кандидатуре.

Гринева (испуганно) — А чайник-то, наверно, перекипел. (Ушла. Виктор и Кружкова некоторое время молчат, подыскивая тему для разговора.)

Кружкова — Какой же диплом у вас?

Виктор — «Настоящее и будущее Москвы».

Кружкова — Красивая тема.

Виктор — Увлекательная. Вы знаете, Анна Сергеевна, мне снится она!

Кружкова — Кто?

Виктор — Москва… Воздушная, золотая, пронизанная голубизной.

Кружкова — Счастливый вы, Виктор, институт заканчиваете.

Виктор — Я счастливый? А вы?!

Кружкова — Я только месяц назад девятый класс вечерней школы окончила.

Виктор — Я не о том….

Кружкова — А о чём же ещё?

(Звонок. Виктор уходит открывать дверь. Возвращается вместе с Фёдором Степановичем Гриневым. Из кухни приходит Гринева.)

Гринев — Принимай гостя, дочь. Алексей дома?

Гринева — Садись, отец, чай будем пить.

Гринев — Погорячей бы чего-нибудь…

Гринева — Сегодня не праздник.

Гринев — Это правильно, будни. (Виктору.) У тебя-то что, дипломат?

Виктор — Не дипломат, а дипломант.

Гринев — Всё одно — на ассамблее дипломаты, в районе тоже дипломаты. Дома — тоже дипломаты. Разговоры одни.

Гринева — Чем ты недоволен?

Гринев — А то не знаешь, предфабком? Почему наш станок не пускают в ход?

Гринева — Пустят, обожди немного.

Гринев — Все ждалки отсидел. Надоело. В министерство блюстиции пойду.

Гринева — Куда, куда?

Гринев — В министерство блюстиции.

Виктор — Изобретаешь, отец.

Гринев — Твоё дело — слушать. Сказал блюстиции, — значит, так оно и есть. Блюсти советские законы надо. (Кружковой.) Вот напишу тебе жалобу, депутат, что будешь делать?

Кружкова — Напишите, займёмся.

Гринев — Всё занимаются, а дела ни с места. (Гриневой.) Алексей-то где?

Гринева — В министерстве или в главке.

Гринев — Заседают? Никак до текущих дел не доберутся.

Гринева — Хватит ворчать, отец… Поздравил бы лучше Виктора: все экзамены сдал. Историком будет.

Гринев — В глубь веков? Нет, чтоб, как все люди, пойти по науке и технике. Впрочем, поздравляю. Историков ещё у нас в роду не было. Может, про меня историю сочинишь?

Виктор — Про Москву пишу.

Гринев — Раз про Москву, без меня не обойдёшься. Москва без меня — что я без Москвы. Весь век друг за друга держимся. Что ж ты напишешь?

Виктор — О том, какая она сейчас есть, какой будет. Как люди будут жить в Москве.

Гринев — А тебе, что ли, известно?

Виктор — Известно.

Гринев — Завирает молодое поколение.

Виктор — Ты вот уже и сейчас Тверскую не узнаешь? А какой она станет?! На девять километров от Красной площади сплошь подымутся фронтоны величественных зданий. Новый Арбат, как стрела, врежется в Можайское шоссе.

Гринев — Врежется?

Виктор — Как стрела.

Гринев — Ну, врезай дальше.

Виктор — А вот всего через несколько лет здесь, под нами, набережные Москвы-реки превратятся в прекрасные прогулочные магистрали столицы.

Гринев — Говоришь ты плохо.

Виктор — Почему?

Гринев — Прогулочные магистрали… Будто специально для прогульщиков…

Виктор — Не придирайся, отец. Ты представь себе. Весна, тёплый вечер. Шелестят листья над рекой. Девушки идут в ярких, как весенний луг, платьях…

Гринев — Платьев не будет.

Виктор — То есть как не будет?

Гринев — А так, не будет! В чертежах твои девушки будут ходить, из синей кальки с белыми пунктирчиками блузки шить будут. Не делают ведь наш электрогравировальный станок. Маринуют. А станок — не гриб, он не любит, когда его маринуют. Где Алексей? С ним переговорю.

Гринева — Он вам не поможет. У него государственный заказ.

Гринев — А я что, для частника-кустаря стараюсь? (Жест в сторону Виктора.) Вот он, дипломат, о новой Москве рассказывает. Каменщики дома на Можайке строят. Котельщики мосты на Яузе клепают. А я что? Я тоже хочу свой кирпич положить.

Виктор (сестре) — Отец прав. Не понимаю! Да за такое дело двумя руками ухватиться надо. Почему Алексей не поможет отцу? Хотя бы поинтересовался немного.

Гринева — Это — не твоё дело.

Виктор — И ты бюрократкой становишься?

Гринев — Понять этого не можете. Да если б товарищ Сталин знал, он бы лично приказал выполнить всё, что товарищи Горбенко и Гринев придумали. (Кружковой.) Чтосмеёшься? Лауреатов бы дал. Как пить дать! Молчишь, депутат? Доложи правительству.

Кружкова — Доложу.

Гринев — Будут с тобой считаться?

Кружкова — Будут.

Гринев — Сей момент! (Гриневой.) Расскажи обо всём Алексею.

Гринева — Пойми, отец, ты родня ему. Нельзя такие дела по-родственному решать.

Гринев — Слушайте, что она говорит?! Бюрократизм, значит, и равнодушие — можно по-родственному. Это разрешается? По-родственному? Да у нас теперь вся земля родственная. Понять этого не можешь, предфабком! (Собрался уходить.) Ладно, пойду я. (Гриневой.) Но если ты  (Кружковой) и ты такое дело в землю зароете, я товарищу Сталину напишу и про тебя, Ирина, и про тебя, слуга народа, про всё ваше районное начальство, — тут уж я разберусь, кто мне родственник, а кто посторонний. Спасибо за компанию. (Ушел, не прощаясь.)

Виктор — Довели человека! Дочь, называется!

Гринева — Молчи уж ты!

Виктор — Отец прав.

Гринева — Не рассуждай. Догони отца лучше. Знаешь ведь, что он в таком настроении сделает, ещё милиционера какого с поста сшибёт.

Виктор — На самом деле, пойду. (Кружковой.) До свидания… Жаль, что не вместе… А может быть, по пути?

Гринева — Анна у нас в гостях.

Кружкова — Мне пора. Завтра в первую смену. Идёмте, Виктор. (Прощается с Гриневой. Быстро уходят. Гринева выходит на балкон, смотрит вниз, затем возвращается к столу. Заглянула в пустой чайник, пошла в кухню с чайником. Вернулась. Села за стол, читает газету. Открывается дверь, входит Потапов. Гринева не слышит. Потапов подходит к Гриневой и целует её в висок. Гринева поднялась.)

Гринева — Алёшенька!

Потапов — Испугалась?

Гринева — Читала…

Потапов — Легла бы отдохнуть… Устала ведь?

Гринева — Тебя хотела дождаться.

Потапов — Может, соскучилась?

Гринева — Я всегда по тебе скучаю, Алёша.

Потапов — И я, Ириша…

Гринева — Скоро чай закипит… Садись, давай твой чемодан. (Забирает портфель. Потапов снимает пиджак, галстук. Всё это Гринева уносит в другую комнату. Потапов разворачивает газету и ложится на диван.)

Потапов — У тебя гости были?

Гринева — Были… Кружкова, отец заходил, Виктор… (Подсаживается на диван к Потапову.) А ты где был сегодня? Ну, рассказывай.

Потапов — У министра. (Приподнялся.) По вашему семейному делу.

Гринева — Ты всегда шутишь.

Потапов — Какие уж тут шутки… От отца твоего отбивался.

Гринева — Алёша, я всегда была недогадливой…

Потапов — Не наговаривай на себя… Ты ж ведь знала, с чем Северова приезжала ко мне?

Гринева — Знала.

Потапов — А о том, что Северова министру писала, знала?

Гринева — Нет.

Потапов — Значит, обошли профсоюзного деятеля. (Сел на диван.) Так вот, атака отбита. Министр поручил мне представить докладную записку о возможности изготовления сверхпланового заказа на моём заводе. Но так как ясно, что это невозможно, то я спокоен. Просто придётся Кривошеину дня два покорпеть над материалами. Он-то знает мощность завода!

Гринева — А ты?

Потапов — Смешной вопрос…

Гринева — А может быть, ты сумел бы выполнить и наш заказ, Алёша?

Потапов — То есть, конечно, сумел бы, но в ущерб основному. И потом, знаешь, Ирина, много канители с новым заказом.

Гринева — Что ж, Алёша, всё, что делаешь новое, всегда трудно. Всегда в ущерб чему-то… Ведь правда?

Потапов — Правда-то — правда, но, знаешь, меня просто возмутила бесцеремонность твоей этой Северовой. Лезет на чужой завод. За своим надо смотреть. У меня, слава богу, за прошлый месяц 137 %, план! 137! А у вас 98? Двух процентов не дотянули… И теперь шумихой о новом станке хотите покрыть невыполнение плана? Да ещё за чужой счёт!

Гринева — Алексей, ты нехорошо говоришь, мне не нравится…

Потапов — А мне дела ваши не нравятся. Появляется ваша тётя, и, видите ли, она будет бороться за мой завод! Нет, ты подумай! Не за свою фабрику, а за мой завод! За мой завод! Нет уж, извините, там, где я хозяин, где я директор, где люди подчинены мне…

Гринева — Алёша, а почему ты так часто говоришь «мой завод…», «я директор…», «я хозяин»? Ты хозяйственник, Алёша, а хозяин всё-таки — государство, народ — хозяин.

Потапов — Ирина, ты не на профсоюзном собрании. Не учи меня.

Гринева — Я не учу, просто напоминаю.

Потапов — Ну и что ж, что я так говорю. Я на самом деле директор, и, кажется, неплохой! Или я ошибаюсь?

Гринева — Насколько мне известно, не ошибаешься. Ты действительно хорошо руководишь заводом. Но, Алексей, мне кажется, в своём характере ты постепенно теряешь одно качество…

Потапов — Какое же?

Гринева — Чувство нового, Алексей…

Потапов (ошеломлён) — Что, что?!

Гринева — Чувство нового.

Потапов (вскочил с дивана, заходил по комнате и вдруг громко захохотал) — Ха-ха! Вот это действительно ново! Типичный профсоюзный деятель! При отсутствии аргументов говорит лозун-гами. Ириша, повторяю, мы не на собрании членов профсоюза.

Гринева — А ты думаешь, наше дело — только членские взносы собирать и смотреть за работой детских яслей?

Потапов — Вы ещё должны воспитывать массы…

Гринева — Да, представь себе… И не только массы, но и отдельных членов профсоюза…

Потапов — А поскольку я являюсь членом профсоюза…

Гринева — И воспитывать в них чувство патриотизма к своему предприятию…

Потапов — Ага, к своему!

Гринева — Да, к своему! К своему району, к своему городу.

Потапов — Но почему я должен делать всё на своём заводе? Почему заказ не может быть выполнен на другом московском, уральском или сибирском заводе? Почему, я спрашиваю тебя?

Гринева — Но ведь твой завод может помочь нам?

Потапов — Мой? Не может!

Гринева — Слово коммуниста?

Потапов — Типичное женское легкомыслие.

Гринева — Опять просчёт. Ты просмотрел большую силу.

Потапов — Какую?

Гринева — Я говорю о женщинах.

Потапов — Почему? Я всегда с удовольствием смотрю на женщин!

Гринева — Не говори пошлости.

Потапов — А ты говори доказательно.

Гринева — Вспомни картофелекопалки.

Потапов — Я выполнил свой план раньше всех в районе.

Гринева — Но перед этим сколько ты отказывался от них? Сколько доказывал, что они помешают выполнить основной план? Сколько раз ездил в райком, в главк? А не хотел подумать, что для рабочего снабжения эти двести картофелекопалок — большое дело… Знаю, знаю, ты оказался первым, ты и здесь обогнал текстильщиков и даже был отмечен в постановлении бюро райкома. Но я б не отмечала тебя. Ни в коем случае! Просто ты, в конце концов, понял, что можешь заработать выговор — это раз, это отразится на твоей репутации — два, а, значит, тебя где-нибудь, на каком-нибудь торжественном собрании не выберут в президиум — это три. Мне кажется, ты стал слишком дорожить своим местом в президиуме…

Потапов — Блеск! Ты, кажется, завтра где-то доклад делаешь?

Гринева — Делаю… Тебе-то что?

Потапов — Я чувствую… На мне тезисы проверяешь?

Гринева — Дурак!

Потапов — Спасибо!

Гринева — Пожалуйста!

Потапов — Вы закруглились?

Гринева — Да!

Потапов — Теперь послушай меня.

Гринева — Не хочу!

Потапов — Я требую

Гринева — Я знаю, что ты мне скажешь.

Потапов — Тем лучше! Так заруби себе на носу и передай своей Северовой. У меня свой план! Свой завод! Своё ритмично налаженное производство! И я не допущу вмешательства. Тебе понятно?

Гринева — Мне понятно, что я была права!

Потапов — Ладно… Теперь давай мне… чаю!

Гринева — Чайник на кухне, можешь взять сам.

Потапов — А ты?

Гринева — А я уже напилась, сыта по горло! (Ушла в свою комнату. Входит Виктор.)

Виктор — Здравствуй, Алексей!

Потапов (рассеянно) — А-а, пришёл, садись чай пить…

Виктор — Что это у вас жжённым пахнет?

Потапов — Где? Да, да! Ой, чайник! (Побежал на кухню. Виктор поднимает с пола уроненные во время спора газеты. Входит Потапов с обгорелым коричневым дымящимся чайником.)

Виктор (радостно) — Распаялся?

Потапов — Что радуешься! Распаялся. Да ещё как! Погорели мы на этом деле, Виктор!

Занавес

 

Картина третья

Кабинет председателя фабкома текстильного комбината Ирины Гриневой. Большая, высокая комната в старом здании. И хотя здесь, видимо, не раз происходил капитальный ремонт, всё ещё чувствуется старая мануфактура. Видны батареи парового отопления, а рядом с ними выпуклая, с чугунными дверцами, кафельная печь. У потолка медное солнышко вентилятора. Посреди комнаты — буквой «Т» — стоит стол, покрытый синим сукном. На столе пухлые альбомы материй, выпускаемых комбинатом. На стенах различные панно и веерами подобранные полотнища материй, — это также продукции комбината. От них в комнате весело, даже ярмарочно.

За столом, на месте Гриневой, сидит Анна Кружкова. Перед ней демобилизованный офицер Свиридов. Он в кителе, с орденскими ленточками, но без погон.

Свиридов — Мг… Так вот я и не понимаю, товарищ депутат, зачем вы меня вызвали? Мне, конечно, лестно быть, у депутата, познакомиться, так сказать… Но я вам напоминаю, квартира у меня имеется, не дворец, но вполне… На работу я выхожу, тут задержки нет, рогаток не ставят, к демобилизованным у нас в районе относятся доброжелательно. Так что повода…

Кружкова — Почему вы хотите уйти от вашей жены, товарищ Свиридов?

Свиридов — Не понимаю, товарищ депутат!

Кружкова — Разве я не ясно говорю?

Свиридов — Вполне… Даже слишком… Она приходила к вам?

Кружкова — Приходила.

Свиридов (приподнимаясь и снова присаживаясь) — Товарищ депутат, к сожалению, я не располагаю свободным временем… Мне, конечно, приятно было познакомиться с вами, хотя я за вас не голосовал, товарищ Кружкова.

Кружкова — За кого же вы голосовали?

Свиридов — В зоне, за генерал-полковника, дважды Героя Советского Союза…

Кружкова — Вы его уважали?

Свиридов — Вполне.

Кружкова — И если б он разговаривал с вами по этому вопросу, вы бы так же себя держали, как сейчас, или слушали его и старались понять, о чём с вами говорят?

Свиридов (усмехнулся) — Так то ж генерал-полковник.

Кружкова — Вы привыкли к погонам?

Свиридов — За пять лет? Вполне!

Кружкова — А я думаю, товарищ Свиридов, что вы не привыкли ни к погонам, ни к своему офицерскому званию.

Свиридов — Я и сейчас офицер запаса!

Кружкова — Вам этого запаса не надолго хватит.

Свиридов (подымаясь) — Как-нибудь…

Кружкова (хлопнула ладонью по столу. Поднялась) — Сядьте, Свиридов! Не как-нибудь. (Свиридов сел.) Ничему вы не научились в армии. Где это вас, в какой армии учили оскорбить жену, бросить её с двумя детьми…

Свиридов — Да я ж ещё не бросил… Я культурно хотел, через «Вечорку»…

Кружкова — Отстала от вас? Вы от неё отстали! Она одна из лучших стахановок нашего комбината!

Свиридов — Так я ж против этого не возражаю. Лучшая. Вполне. Если б я уходил от худшей, мне б было стыдно. А от лучшей? Не достоин её.

Кружкова — Да, пожалуй, недостойны.

Свиридов — Вот и я ж говорю. Недостоин. И всё. Вполне! И вообще это — наше личное дело. Возьму и уйду. Что вы со мной сделаете?

Кружкова — Ничего… Генералу вашему напишу… в зону.

Свиридов (забеспокоился) — Нет уж, генерала вы не троньте. Он мне лично два ордена вручал. Говорил, что достоин… Не к чему его волновать. Дело это семейное… Сегодня разошлись — завтра сошлись. Диалектика природы, товарищ депутат!

Кружкова — Бы диалектику приберегите для другого случая. А вам я даю совет: вернитесь в семью!

Свиридов — Я не уходил, пока…

Кружкова — Тем более… Отстала, неровня… Присмотритесь к жене, Свиридов Она у вас прекрасный человек. Впрочем, далеко не надо ходить. (Подходит к фотовитрине стахановцев.) Узнаёте? (Свиридов подходит тоже.) Похожа?

Свиридов — Вполне.

Кружкова — А знаете, что она скоро будет делать. (Показывая на яркий красивый материал.) Тут у нас новый станок появляется и новая ткань. Только ей доверяем! Ребята у вас в школе учатся?

Свиридов — Старший во второй класс перешёл. Младшему через год идти.

Кружкова — На вас или на неё похожи?

Свиридов — На меня. Особенно старший!

Кружкова — Ответственное сходство! Надо, чтоб не жалели они об этом.

Свиридов — Да уж не пожалеют… Понимаю вас…

Кружкова — Вот я только этого и хочу…

(Входит Гринева.)

Гринева — Здравствуйте.

Кружкова — Здравствуйте, Ирина Фёдоровна. Познакомьтесь, это товарищ Свиридов.

Гринева (подчёркнуто изумлённо) — Свиридов?! Очень, очень рада! (Подаёт руку Свиридову, тот недоуменно протягивает свою.)

Свиридов — А-а, собственно, почему вы рады?

Гринева — Как же? Она лучшая стахановка у нас. Мы гордимся ею… А вы?

Свиридов — Я… я тоже. (Стоит растерянный.)

Кружкова — Я тут, Ирина Фёдоровна, товарищу Свиридову рассказываю, какую ткань его жена производить будет.

Свиридов (пробует пальцами) — Почище заграничной. Непрочный у них товар… Я Зине привёз — солдатский подарок, — рассыпался… Н-да. (Молчание. Кружкова отходит от выставки. Гринева идёт на своё место. Свиридов, чувствуя, что разговор как будто кончен, хочет уйти, но что-то он ещё не досказал.)

Кружкова — Я думаю, что всё ясно, товарищ Свиридов?

Свиридов — Ещё бы! Вполне. Разрешите идти, товарищ депутат?

Кружкова — Конечно… Ведь мы поняли друг друга?

Свиридов — Ещё бы, товарищ депутат. Вполне. До свидания. (Ушёл.)

Гринева — Ты делаешь успехи. Может, к тебе Кривошеина вызвать?

Кружкова — Нет, Ирина Фёдоровна, то — другое! (Присела на диван.) А ведь он, в сущности, неплохой человек.

Гринева — Кривошеин?

Кружкова — Что вы, Ирина Фёдоровна! Свиридов… Напустил на себя грубость, развязность, вначале, правда… Вот если бы он мог также понять…

Гринева (прищурясь) — Свиридов?

Кружкова — Да нет же, Ирина Фёдоровна! Кривошеин… Теперь ему трудно… Дороги отрезаны.

Гринева — По-моему, не все. Депутат должен знакомиться с бытом своих избирателей.

Кружкова — Что вы?! Он не поймёт.

Гринева — Он же с высшим образованием!

Кружкова — Не тот предмет…

(Входят Полозова и Северова. Гринева и Кружкова подымаются им навстречу.)

Полозова — Здравствуй, Аня. Здравствуй, Ирина.

Кружкова — Здравствуйте, Нина Ивановна. (Здороваются.)

Полозова (подошла к новым тканям) — Хорош матерьял! Ох, иоденемся же мы, бабоньки, с вами! Хорош матерьял! Подай-ка, Аня! (Кружкова подходит. Полозова ловко, профессиональным движе-нием ткачихи выхватывает кусок материи и прикинула его к Кружковой.) Хорошаневеста! Хочу видеть тебя на твоей свадьбе в таком платье!

Северова — Не состарилась бы она к тому времени.

Полозова — Что так?

Северова — Всё то же…

Полозова (Гриневой; неожиданно.) — Затруднительное у тебя положение. С одной стороны, муж, с другой — интересы производства. Как решить?

Гринева — У тебя хотела спросить.

Полозова — А сама?

Гринева (уклончиво) — Сама потом…

Полозова (села на место Гриневой; ко всем). — А может, Потапов прав? Ведь он хороший хозяйственник! Может, ему видней. Как, Ольга?

Северова (смотря на Гриневу) — Понимаешь… У него есть одна опасность… А впрочем…

Полозова — Подожди, не уходи от прямого разговора… Ирина — взрослый человек. Говори, что тебе кажется?

Северова — Это, в общем, трудно объяснить. Он становится только хозяйственником. Теряет черты коммуниста. Делягой становится. Выключает себя из общего потока.

Полозова (задумчиво) — Да-а… Сто тридцать семь процентов. А знаете, ведь у него есть стахановцы, у которых прямо астрономические показатели…

Северова — Не слишком ли много у него астрономии?

Гринева (словно продолжая ранее начатую фразу) — Я скажу вам, так мне кажется… С ним происходит что-то недостойное, обидное длянего…

Полозова — Ну, ну… интересно. (Глубже усаживаясь в кресло.) — А ты с ним разговаривала?

Гринева — Я жена… Впрочем, говорила. Мы с ним вчера резко поссорились. Так — впервые.

Полозова — Жирок благодушия появился? В этом мы, пожалуй, сами виноваты. Но, с другой стороны, план-то, план он ведь прекрасно выполняет?!

Северова — Частник!

Полозова — Что ты, Ольга, говоришь?.. Какой он частник! Побольше бы таких для государства.

Северова — Консерватор…

Полозова — Ты его ещё лейбористом обругаешь… Но, с другой стороны, в районе, да и в Москве, пожалуй, нет другого завода, который сумеет так быстро освоить ваш заказ. Технолог там башковитый… Вот с ним проконсультироваться, как думаете? Может, вызвать его в райком? Он коммунист?

Кружкова — Кандидат.

Северова — Потаповский подпевала.

Полозова — Что ж, они не так уж плохо поют… У них получается…

Гринева — Мне Потапов сказал, что Кривошеин по его заданию дляминистерства докладную записку писать будет.

Северова — Представляю, что он напишет!

Гринева — Да, уж если Алексеи не захочет…

Северова — Зачем технолог будет портить отношения с директором, даже если тот и не прав?!

Полозова — А что думает депутат по этому вопросу?

Кружкова — То же самое, что и избиратели.

Полозова (взглядом указывая на Северову) — Отдельные избиратели могут ошибаться.

Кружкова — Могут. И я думаю, что в отношении товарища Кривошеина они ошибаются, он чест-ный человек.

Полозова — У тебя есть основания, чтобы так говорить?

Кружкова — Да.

Полозова — Присмотрись к этому делу, Кружкова.

Северова — Мы ей поможем.

Полозова — Здесь она должна сама разобраться, без вашей помощи, должна высказать госу-дарственную точку зрения. Член правительства. Понимаешь, Кружкова, выше своей, фабричной?

Кружкова — Это я хорошо понимаю.

Полозова — Подведём итоги… Почитаем для начала потаповскую докладную…

Северова (присвистнула) — «С одной стороны…», «с другой стороны…», «в результате чего…» и т. д. и т. п. Всё известно!

Полозова — На заводе есть партийная и профсоюзная организации?

Северова — Они находятся под влиянием Потапова.

Полозова — А если это — благотворное влияние?

Гринева (иронически) — Наверно, благотворное… А вы займитесь, Нина Ивановна, вопросом.

Полозова — Обязательно займёмся. Вы серьёзные обвинения против коммуниста выдвинули. (Гри-невой.) Может, это результат семейных неурядиц? Ирина?

Гринева — Насколько мне известно, Алексей мне не изменяет.

Полозова — Так приехали… А может, ты находишься под влиянием Северовой, а?

Гринева — Если это — благотворное влияние… С каких это пор вы стали такой осторожной, Нина Ивановна?

Полозова — С тех пор, как отсюда перешла в райком, ты хочешь сказать?

Северова — Ирина, оставь…

Гринева — Да, нет! Получается, что я, Ирина Гринева, жена Потапова, на какой-то личной почве хочу мстить ему! А если нет личной почвы? Я понимаю. (Полозовой.) Тебе это странно? Жена. А ведь мне тяжелей вас. Неужели непонятно? Вы с ним под одной крышей не живёте. Вы с ним — здравствуйте и до свиданья. А если я так, — значит, продумала всё. Что же, мне молчать, Нина, или попытаться сохранить в нём коммуниста? Я согласна с Ольгой. Мне не легко с ней согласиться. Неужели вы в райкоме не видите? Не видите… Вы тоже — «с одной стороны», «с другой стороны». А здесь со стороны, а внутри плохо.

Полозова (Северовой) — У вас аптечка есть?

Северова — Есть.

Полозова (указывая на Гриневу) — Дай ей валерьяновки.

Гринева — Не пользуюсь. (Молчание. Полозова, закурив, подошла, к окну. Кружкова перелистывает альбом. Гринева сидит молча, ни на кого не смотря. Северова тоже закуривает и подходит к Полозовой. Входит Зайцев.)

Зайцев — Простите, я помешал?

Гринева — А-а, Зайцев!

Зайцев — Здравствуйте, Ирина Фёдоровна. (Северовой.) Здравствуйте, товарищ Северова. Я вас искал. Мне сказали, вы в фабкоме. По поручению товарища Потапова (достаёт из большого портфеля пакет). Вот, мы согласны принять ваш заказ.

Гринева — Согласны?

Зайцев — Ещё бы, рады помочь… Чем можем…

Северова (прочитав содержимое пакета) — Передайте Потапову, что мы отказываемся от помощи.

Гринева — Что ты говоришь?

Северова — Отказываемся. (Полозовой.) Я просила их сотню тяпок для нашего пригородного хозяйства сделать. Но мы как-нибудь уж сами. Сами, товарищ Зайцев.

Гринева — А насчёт станков?

Северова — Здесь об этом ни слова.

Полозова — Обтяпали, значит, товарищ Зайцев, вопрос?

Зайцев — Не имею чести быть знакомым.

Северова — Товарищ Полозоза, секретарь райкома.

Зайцев (засуетился) — Товарищ Полозова? Нина Ивановна? Очень приятно с вами познакомиться.

Полозова — Скажите, товарищ Зайцев, вы давно работаете на заводе?

Зайцев — Девять лет.

Полозова — Вы довольны своей работой?

Зайцев — Весьма.

Полозова — А директор — вашей работой?

Зайцев — Весьма, Нина Ивановна.

Полозова — Значит, вы хорошо знаете свой завод?

Зайцев — Весьма!

Полозова — А не кажется ли вам, что завод имеет много скрытых возможностей?

Зайцев — Весьма. (Спохватился.) То есть, что вы спросили? Ах, насчёт скрытых? Не думаю… Даже нет.

Полозова — Так весьма или нет?

Зайцев — Весьма нет! И потом, Нина Ивановна, это уже не моя компетенция. Я человек маленький. Директор дает указания.

Полозова — Вы же начальник планового отдела?

Зайцев — Я только планирую.

Полозова — Я думаю, что здесь вы спланировали. (Плавное движение рукой.)

Зайцев — Ха-ха! Остроумно, Нина Ивановна, остроумно! Вы шутите?

Полозова — Что же мне остаётся делать?

Северова — Так, значит, у вас скрытых возможностей нет?

Зайцев — Ольга Ивановна, это же все знают.

Гринева — Безусловно. Вопрос ясен. Им трудно, Ольга Ивановна. У них свой план.

Зайцев (Полозовой) — Вот видите, Ирина Фёдоровна разбирается. Алексей Кирьяныч, несомненно, высказывал свои соображения.

Гринева — Да-а, он дал мне указания!

Зайцев — Ну вот, видите… Алексей Кирьяныч с инженером Кривошеиным всерьёз изучают вопрос… так сказать, вширь и вглубь.

Кружкова — А как это вширь?

Зайцев — Неужели не ясно? Не имею чести быть знакомым…

Гринева — У вас плохая память, товарищ Зайцев.

Зайцев — Нет, почему же…

Гринева — Депутат Верховного Совета Анна Сергеевна Кружкова.

Зайцев — Что вы говорите? Близорукость… Как говорят, «мартышка в старости…» Как же, голосовал, голосовал от всего сердца, так сказать… Очень рад познакомиться. Очень, очень!

Кружкова — Вы всё-таки мне не сказали, как это — вширь?

Зайцев — Вширь — это, понимаете, когда с одной стороны и с другой стороны…

Северова — Слышишь, Нина Ивановна?

Полозова — Понятно, товарищ Зайцев… А вот если взять вглубь этот вопрос… Так вы говорите? Я не знаю вашего имени-отчества?

Зайцев (с опаской) — Сергей Сергеич.

Полозова — Так вот, между нами, Сергей Сергеич… Нас здесь всего четыре женщины…

Зайцев (со вздохом) — Всего!

Полозова (доверительно) — Можно ведь взять заказ?

Зайцев — Мы же предлагаем…

Полозова — Тяпки вы оставьте… Станки. Как думаете?

Зайцев (отодвигаясь) — Нет, простите, Нина Ивановна, Не уполномочен…

Северова — Сергей Сергеич, не кривите душой. Неудобно.

Зайцев — Ольга Ивановна, не имею права…

Кружкова — Товарищ Зайцев, право гражданина…

Зайцев — Не надо, не надо, товарищ депутат. Я не за это голосовал. Ирина Фёдоровна, я не понимаю, в вашем присутствии… такое говорят… Алексей Кирьяныч будет недоволен.

Гринева — Сергей Сергеич, что я могу сделать? Начальство! Придётся нам с вами вместе отвечать. Что ж, я иду на это. Ведь неофициальный разговор. Всё останется в стенах фабкома. Никто не посмеет воспользоваться вашей откровенностью. Ведь правда?

Северова — Ещё бы, как можно!

Гринева — Сергей Сергеич, скажите правду.

Зайцев — Ирина Фёдоровна!

Гринева — Я прошу вас!

Зайцев — Ирина Фёдоровна!

Гринева — Сергей Сергеич, в знак дружбы…

Зайцев — Ирина Фёдоровна! Я не ожидал! Я должен покинуть вас. И вообще я считаю этот разговор неуместным. (Пятится к двери, оставляя на столе портфель.) Нина Ивановна, извините, я не в курсе. Я никаких указаний на этот счёт не получал. (Ушёл.)

Полозова — Вымуштрован!

Северова — Наглядное пособие к моим словам.

Полозова — Хорошо! Изучим этот вопрос.

Гринева — Вширь и вглубь, Нина Ивановна.

Кружкова (Гриневой) — Я решила, Ирина Фёдоровна. Я пойду к нему.

Гринева — К нему?!

Кружкова — К нему!

Полозова — К кому это?

Гринева — Есть у неё один знакомый инженер! (Входит запыхавшийся Зайцев.)

Зайцев — Портфель, портфель забыл!

Полозова — А я думала, вы решили поделиться возникшими у вас соображениями.

Зайцев — Нет у меня соображений, у меня директор есть! (Берёт портфель.) Прощайте товарищи!

Полозова — Не прощайтесь, скоро увидимся

Зайцев (на пороге) — Разве?

Полозова — Обязательно встретимся, товарищ Зайцев! (Зайцев, махнув рукой, скрывается за дверью, женщины смеются.)

Занавес

 

Картина четвёртая

Квартира Кривошеина. Кабинет с широкими окнами и большой дверью, ведущей на балкон. Но и окна и балкон затянуты шторами. Письменный стол завален книгами, тетрадями, чертежами. Здесь же стоит большой глобус. Возле стола стоят старое кожаное кресло и одинокий стул. Вдоль стен наполовину пустые открытые книжные полки. Над столом висит плакат. Если присмотреться, можно разобрать, что это предвыборный плакат с биографией депутата. Кроме плаката на стенах комнаты ничего нет. Лампочка на потолке без абажура, но сейчас и она не горит. Только настольная лампа бросает неяркий свет. Дверь в кабинет полуоткрыта, и видно, что ведёт она в столовую, тоже полупустую, посреди которой стоит стол без скатерти. Кабинет идёт через сцену диагональю, так что если дверь открыта в соседнюю комнату, то её видно почти наполовину.

Открытие занавеса застаёт Кривошеина сидящим за столом. Он пишет, то и дело сверяясь с чертежами и попыхивая большой трубкой. Затем, что-то вспомнив, он выходит из комнаты и вскоре возвращается, неся в бутылке из-под кефира несколько роз. Ставит цветы на стол под плакат.

Кривошеин — Душно вам было? (Вытаскивает зубами шип из пальца.) Обиделись? В общем, это правильно, конечно (вытащил шип, рассматривает его). Такая маленькая колючка и такая злая? (Пододвинул розы ближе к плакату.) Здесь лучше. (Звонок. Кривошеин пошёл открывать дверь. За дверью слышен разговор.)

Гринев — Товарищ Кривошеин?

Кривошеин — Я Кривошеин.

Гринев — Я к вам.

Кривошеин — Прошу, заходите.

Гринев — Это мой сын.

Кривошеин — Прошу в кабинет.

Гринев — Виктор, обожди здесь.

(В кабинет входят Гринев и Кривошеин.)

Кривошеин (через порог) — Проходите сюда…

Гринев (останавливая Кривошеина) — Да вы не волнуйтесь, он смирный. Он студент.

Кривошеин — Я не волнуюсь.

Гринев (представляясь) — Гринев, Фёдор Степанович. Мастер текстильного комбината. Слышали?

Кривошеин (пожимая плечами) — Простите, не слышал.

Гринев — Услышите. (Осматривая комнату.) Холостяк?

Кривошеин — Угадали.

Гринев — Это нетрудно. Скучно одному?

Кривошеин — Привык.

Гринев — У каждого — не слышали? — такая терпячая жилка есть.

Кривошеин — В анатомии я такой не помню.

Гринев — Анатомия до этого не дошла.

Кривошеин — Возможно.

Гринев — Так вот она у меня кончилась. К вам пришёл.

Кривошеин — Врач этажом выше.

Гринев — Этаж я выбрал правильный. (Подошёл к глобусу.) Географию изучаете?

Кривошеин — Немного.

Гринев (повернул глобус) — А эта земля вам знакома?

Кривошеин — Великобритания.

Гринев — Она самая. Перешибём её!

Кривошеин — В каком смысле?

Гринев — В смысле техники.

Кривошеин — А, перешибём!

Гринев (указывая на глобус) — А эту?

Кривошеин — Труднее, но… перешибём.

Гринев — Беспокоитесь об этом?

Кривошеин — Конечно…

Гринев — И мы! Помочь хотите?

Кривошеин (улыбнулся) — Попрошу вас: яснее.

Гринев — Вы инженера Горбенку Владимира Николаевича знаете? У нас работает.

Кривошеин — Слышал о нём.

Гринев — Мы с ним станок изобрели. Гравировальный, для текстиля… Перешибли великую Британию и её (указывает на глобус) до самого Панамского канала.

Кривошеин (попыхивая трубкой) — Что вы говорите?

Гринев — Ага! Поможете?

Кривошеин (взял трубку в руку) — О чём вы?

Гринев — Примите заказ.

Кривошеин — Товарищ Гринев, не тот этаж.

Гринев — Тот самый… Знаете, поехали станок смотреть. Я такси найму.

Кривошеин — Ну, зачем же так расточительно? У нас свой заказ. (Показывает на чертёж.)

Гринев — А сверх?

Кривошеин — Не мы с вами решаем.

Гринев — Но смогли бы?

Кривошеин — А почему нет? Но в данный момент не можем. Думаем пятилетку в три с половиной года… разрабатываю… Вот…

Гринев (взял в руки глобус) — А если принять эту штуку во внимание? Параллельно?

Кривошеин — Трудно.

Гринев — Дитя тоже трудно рождается. А ничего, живёт потом. Да как!

Кривошеин — Хотите, с директором вас познакомлю?

Гринев — Имею счастье…

Кривошеин — Тем более.

Гринев — Не тем более, Игнат Степаныч (указывая на глобус) …Вы глобус как памятник или как оружие держите?

Кривошеин — Наглядное пособие…

Гринев — А вы его как оружие… Против нас они (жест за окно) что готовят?.. А мы что же…

Кривошеин — Но ведь вы говорите о текстильной промышленности… Гравировальный станок…

Гринев — У нас всё — оружие… Текстиль — оружие. Хлеб — оружие.

Кривошеин — Агитатор вы…

Гринев — Какой агитатор? Так как?

Кривошеин — Не могу. Официальными путями действуйте.

Гринев — Само собой. Но союзники нужны.

Кривошеин — На союзников, знаете, не всегда рассчитывать можно.

Гринев — На вас можно. Слышал, что вы у себя на заводе делаете. Лучшего союзника не надо. Так как?

Кривошеин — Не могу.

Гринев — Нет? Хорошо. (Через дверь.) Виктор! (Входит Виктор с рулоном чертежей.) Прикалывай!

Кривошеин — Ну, это знаете, по меньшей мере…

Гринев — Потом поговорите… Прикалывай! (Виктор развёртывает чертежи и прикалывает их кнопками. Кривошеин, улыбаясь, смотрит на Гринева.)

Кривошеин — Что дальше?

Гринев — Смотрите: не понравится — заверну! (Виктор в это время отдёргивает руку, укололся.)

Кривошеин — Осторожней. Кнопка?

Виктор — Нет, что-то другое. (Рассматривает палец.) Шип от розы. (Зубами вытаскивает шип.)

Кривошеин (несколько удивлённо) — Скажите, какой настойчивый!

Гринев — Будешь настойчивым — за рукава держат.

Кривошеин — Кто же это?

Гринев — Родственники! Да вы загляните, красавец!

Кривошеин — Ну, и настойчивый у вас характер! (Рассматривает чертежи. Виктор отзывает отца в сторону.)

Гринев — Чего ты?

Виктор — Он на тебя как-то странно смотрит.

Гринев — Не сглазит. Не мешай.

(Виктор, пожав плечами, отошёл. Обратил внимание на плакат.)

Виктор — Кружкова?

Кривошеин (оторвавшись от чертежей) — А-а, да!

Гринев (Виктору) — Выгоню!

Виктор — Вот честное слово! (Отошёл от стола, пытаясь зубами вытащить шип из пальца.)

Кривошеин (оторвался от чертежей) — А, знаете, это действительно интересно.

Гринев — А как же вы думали?

Кривошеин — Я думал… Вы меня извините…

Гринев — Конечно.

Кривошеин — Я думал, будет бред какой-нибудь…

Гринев — Зачем же бред? В полном сознании.

Кривошеин — Но я должен детально познакомиться.

Гринев — Об этом только и мечтал…

Кривошеин — Я ничего не обещаю…

Гринев — Пожалуйста, Игнат Степаныч…

Кривошеин — И если что, — прошу не обижаться. (Звонок.) Минутку! (Пошёл открывать дверь.)

Виктор — Пора, отец, уже поздно.

Гринев — Теперь можно. Он нас в лоб, а мы его с фланга. Стратегия!

Виктор — Командарм!

Гринев — Врежем мы Потапову промеж глаз!

(В открытую дверь слышен разговор: Кривошеин — «Прошу, Анна Сергеевна». Кружкова — «Вот она какая у вас, квартира!»)

Виктор — Кружкова?

Гринев — Знакомится с бытом избирателей.

Виктор (указывая на плакат) — А это?

Гринев — Дипломант!

Кривошеин (на пороге) — У меня гости, Анна Сергеевна. (Входит с Кружковой в кабинет.)

Кружкова — Фёдор Степанович! Здравствуйте, Виктор!

Виктор — Здравствуйте, Анна Сергеевна.

Кривошеин — Вот, занимались здесь…

Гринев — Занимались. (Кружковой.) Так оставляю. Пошли, Виктор. До свидания, депутат.

Кружкова — До свидания, Фёдор Степаныч.

(Гринев с Кривошеиным уходят.)

Виктор — Вот уж никогда не думал, что увижу вас… здесь…

Кружкова — Я тоже.

Виктор — А почему вы здесь?

Кружкова — Надо, Виктор.

Виктор — Вы по долу? Правда, по делу?

Кружкова — Конечно, Виктор, и по важному.

Виктор — Может, мне обождать вас, не здесь, внизу?

Кружкова — Я могу задержаться.

Виктор — Это ничего. Я погуляю… Посижу на скамеечке.

Кружкова — Не надо ждать, Виктор.

Виктор — Не надо?

Кружкова — Не надо.

Виктор — Хорошо…

Гринев (на пороге) — Тыже спешил. «Пора, отец, пора!» (Скрылся в другой комнате.)

Виктор — Теперь уже пора… До свидания, Анна Сергеевна.

Кружкова — До свидания, Виктор! (Виктор уходит. Кружкова с удивлением рассматривает плакат. Берёт бутылочку с розами, смотрит на наклейку и ставит розы на место. Входит Криво-шеин и останавливается у порога комнаты.)

Кривошеин — Присаживайтесь, Анна Сергеевна

Кружкова — Нет, ничего.

Кривошеин — Я не ждал вас.

Кружкова (указывая на плакат) — Что это за агитпункт на дому?

Кривошеин — Новая квартира. Пустые стены.

Кружкова — Правильно… Вы часто бываете дома?

Кривошеин — Бываю.

Кружкова — Работаете?

Кривошеин — Конечно…

Кружкова — А как вы работаете?

Кривошеин — Не понимаю…

Кружкова — Вы садитесь за стол…

Кривошеин — А как же иначе?

Кружкова — Покажите, как вы, это делаете.

Кривошеин — Что за прихоти?

Кружкова — Интересно… Нет, правда.

Кривошеин (присаживаясь к письменному столу) — Ну?

Кружкова — А когда вы думаете, куда смотрите?

Кривошеин — Я не слежу за собой.

Кружкова — Вы выучили мою биографию?

Кривошеин (поднимаясь) — А-а… До половины. Не беспокойтесь, скоро сниму. Как только куплю что-либо подходящее, чтобы стены заполнить.

Кружкова — Торопитесь.

Кривошеин — Почему?

Кружкова — А вдруг запомните и вторую половину. (Отошла от стола. Зажгла потолочный свет.) Абажура нет? Нехорошо.

Кривошеин — Нехорошо. У меня многого нет.

Кружкова (погасила свет) — Лучше с одной лампой. Не так пусто.

Кривошеин — Аня, почему вы пришли?

Кружкова (наклонилась над цветами) — Такие хорошие розы — и в бутылке из-под кефира?!

Кривошеин — Ваза при переезде разбилась.

Кружкова — А как же быть с кефиром?

Кривошеин — У меня есть ещё одна.

Кружкова — Вы хозяйственный человек.

Кривошеин — Аня, зачем вы пришли?

Кружкова — У вас чисто, хотя и неуютно. Кто наблюдает за вашей квартирой?

Кривошеин — Я могу подумать, что вы собираетесь сюда переезжать…

Кружкова (резко) — Не собираюсь! (Обратила внимание на чертежи.) Почему здесь марка нашего комбината?

Кривошеин — Товарищ Гринев изобрёл гравировальный станок.

Кружкова (с деланным изумлением) — Неужели?

Кривошеин — Да.

Кружкова (стараясь быть равнодушной) — И хороший?

Кривошеин — Да ещё не знаю, но как будто ничего. Вот собираюсь заняться… А разве вас это интересует?

Кружкова (даже испуганно) — Меня? Нет, нет, что вы! Я в технике не понимаю.

Кривошеин — Мне показалось, что у вас какая-то заинтересованность в голосе.

Кружкова — К станку?

Кривошеин — Нет? Аня, тогда… Тогда зачем же вы пришли?..

Кружкова — Какой негостеприимный хозяин! Ну, например, мне захотелось посетить музей…

Кривошеин — Анна Сергеевна, зачем вы смеётесь? Это нечестно. Вы знаете, что я…

Кружкова — Я ничего не знаю. Ничего!

Кривошеин — Аня, поедемте на край света…

Кружкова — Зачем так далеко? Можно ближе… Но вы заняты. Чем вы занимаетесь?

Кривошеин — Разрабатываю заводскую пятилетку.

Кружкова — Кто же вам поручил это?

Кривошеин — Как кто? Потапов.

Кружкова — Вы к нему хорошо относитесь?

Кривошеин — Прекрасно. Он изумительный, сильной воли человек.

Кружкова — Больше он вам ничего не поручил?

Кривошеин — Поручил… О чём вы говорите, Аня?

Кружкова — Нет, нет! Что вы! Но надо же о чём-нибудь говорить… в гостях… Тем более вы всегда любили деловые разговоры.

Кривошеин (молчит).

Кружкова — Игнат Степанович, у меня к вам просьба: снимите этот плакат.

Кривошеин — У меня нет вашей фотографии.

Кружкова — А может, она вам не нужна?

Кривошеин — Не нужна?

Кружкова — Мне так кажется…

Кривошеин — Хорошо. (Снимает и свёртывает плакат. Обернулся.) Аня, вы меня любите.

Кружкова — Не надо об этом… Поверьте, когда я шла к вам, я не думала… (Отошла к окну.)

Кривошеин — Вы думали, вы верили мне, иначе ваш приход не имел бы смысла. Зачем вы пришли?

(Кружкова молчит.)

(Подходит к ней.) Мне казалось тогда, что нам будет трудно. Но я ошибся. Я чем-то вас обидел.

Кружкова — Нет, что вы?!

Кривошеин — Обидел, я знаю. Простите меня, я никогда так не говорил, как сегодня…

Кружкова — Игнат Степаныч, не надо так. Я думала, что всё прошло. Я зашла просто, как друг…

Кривошеин — Я так вас не отпущу. Я должен вам всё сказать… Всё!

Кружкова — Ну, говорите же, в конце концов. Говорите! (Звонок.) Кто так поздно?

Кривошеин — Я не открою. (Звонок.)

Кружкова — Нет, откройте.

Кривошеин — Я не хочу открывать! (Настойчивый звонок.)

Кружкова (уже с женским любопытством) — Я сама.

Кривошеин — Нет, уж тогда я сам! (Пошёл открывать. Кружкова почти тотчас пошла за ним, прислушивается возле двери к голосам. Услышав голос Зайцева, она облегчённо вздохнула и отошла от двери. Слышен голос Зайцева: «Хорошо, что застал. Я от Потапова». Кривошеин — «Проходи». Зайцев — «Ничего себе под женитьбу квартирку оторвал!» Кривошеин (возмущённо) — «Да что ты такое говоришь?/» Зайцев и Кривошеин входят в кабинет.)

Зайцев — Ах, у тебя гости! Рад вас видеть, товарищ Кружкова, на нейтральной почве.

Кружкова — Гости, кстати, уходят, товарищ Зайцев. До свидания. Проводите меня, Игнат Степа-нович. (Кивнув головой Зайцеву, вышла из комнаты, за ней вышел Кривошеин. Зайцев невнимательно, но весьма бесцеремонно осматривает стол, нюхает цветы, затем берёт со стола лежащий на чертеже свёрнутый плакат, разворачивает его.)

Зайцев — Ого! (Читает.) Анна Сергеевна Кружкова родилась в 1922 году в Москве в семье потомственного текстильщика… Четырнадцати лет она поступила… (Входит Кривошеин, Зайцев не видит его, продолжает читать.) в фабрично-заводское училище текстильного…

Кривошеин — Комбината, который окончила в 1939 году… Что тебя принесло так поздно?

Зайцев — Помешал?

Кривошеин — Ещё бы.

Зайцев (указывая на плакат) — Вижу. Что ж, неплохо! На четыре года уважение будет. Кто это пошёл? Кривошеин. Какой Кривошеин? Муж депутата Верховного Совета (отложил плакат.) А вообще, ничего!

Кривошеин — Болтай, болтай! Зачем приехал?

Зайцев — Потапов сказал, чтобы завтра докладная записка была готова. Министр требует. Там, брат, такая каша заварилась! Вот текстильщики! Чего захотели? А Северова эта, а? Как тебе нравится? Бабы, брат, такие настырные. Тут я с ними недавно разговаривал, ещё уговорил…

Кривошеин — Уговорил?

Зайцев — Как тебе сказать…

Кривошеин — А честно?

Зайцев — Сбежал. (Хохочет.) Уже втащили в это дело райком, главк, министерство…

Кривошеин — Райком?

Зайцев — Конечно. Завтра заседание. Но Потапов на тебя надеется. Кривошеин не подведёт, так и сказал: не подведет! У него в руках — у тебя в руках — технология. Сказал, чтоб ты прямо приезжал на бюро райкома. (Обратил внимание на плакат.) Слушай, а она к тебе не за этим ли приходила?

Кривошеин — Нет, нет!

Зайцев — А зачем же?

Кривошеин — Вот так я тебе сейчас всё и скажу!

Зайцев — Хитёр! Хитёр, брат. Вот женский пол! Уж если что втемяшится, поленом не вышибешь.

Кривошеин — Продумать бы надо…

Зайцев — А что думать? Алексей Кирьяныч решил. Нам его решение цифрами подкрепить нужно, технологией. Понимаешь? Цифры готовят, я дал указание.

Кривошеин — А ты убеждён в том, что решение Потапова правильно?

Зайцев — Вот чудак! А как же?! Директор! Ну, я поехал. (Заметил чертёж.) Что за чертежи?

Кривошеин — Мои. (Накрывает чертежи плакатом.)

Зайцев — Вот, брат, привалило! Потапов злой. Грозится. С женой поругался. Дела! Вот кашу текстильщики заварили! Поехал. Пока!

Кривошеин — До свидания.

Зайцев — Значит, прямо на бюро? Смотри не подведи.

Кривошеин — Как можно!

Зайцев — Ну, брат, оторвал квартирку под женитьбу! (Уходит.) (Кривошеин возвращается. Открывает шторы. Берёт плакат и снова прикалывает его над столом, пододвигает бутылочку с розами. Разворачивает в руках чертёж Гринева. Присаживается к столу, закуривает трубку, склоняется над чертежами.)

Кривошеин (распрямляясь над столом) — Зачем же она всё-таки приходила?

Занавес

 

Картина пятая

Кабинет секретаря райкома ВКП (б) Полозовой. Большая комната с широкими окнами, за которыми виден один из московских бульваров. В кабинете, кроме стола секретаря и длинного стола, покрытого зелёным сукном, ещё несколько столиков, на которых стоят подарки от предприятий района — модели станков, макет большого шестнадцатиэтажного здания, модели автобуса и трамвая. На стенах вышитые портреты товарищей Сталина и Молотова и яркие, с индустри-альными рисунками панно. В одном из углов кабинета большие часы. Рядом с ними дверь в другую комнату. На столе у Полозовой тонкая ваза с цветами. На большом столе стоит табличка «Не курить».

При открытии кабинета Маша, технический работник райкома, раскладывает на длинном столе бумагу и карандаши. Входит Кружкова.

Кружкова — Здравствуйте, Маша!

Маша — Здравствуйте, Анна Сергеевна!

Кружкова — Рано, да?

Маша — Нет, скоро, наверно, начинать будут.

Кружкова — Можно, я обожду здесь?

Маша — Конечно, Анна Сергеевна (продолжает раскладывать бумаги. Кружкова подошла к окну, раскрыла его, смотрит на улицу; входят Потапов и Зайцев).

Потапов — Здравствуйте, Машенька…

Маша — Добрый день, Алексей Кирьяныч.

Потапов — Мы первые?

Маша — Анна Сергеевна здесь. (Кружкова обернулась.)

Потапов (подошёл к Кружковой) — Здравствуйте, Анна Сергеевна!

Кружкова — Здравствуйте, товарищ Потапов!

Потапов — И вас вызвали?

Кружкова — Просили быть.

Потапов — И как вы?

Кружкова — О чём вы?

Потапов — Ведь вы в курсе?

Кружкова (улыбаясь) — Нет!

Потапов — (благодушно) — Слышишь, Зайцев… Коварное племя — женщины!

Кружкова — Вы преувеличиваете наши способности, Алексей Кирьяныч.

Потапов — Нам ничего нельзя преувеличивать, мы хозяйственники.

Кружкова — Мне тем более.

Потапов — Ну, ну. (Отошёл к Кружковой. Подошел, к Маше.) А Нина Ивановна у себя?

Маша (указывая на дверь) — У себя.

Потапов — Я пройду. Можно?

Маша — Конечно.

Потапов (Зайцеву) — Обожди здесь. (Уходит.)

Зайцев (подошёл к столу Полозовой) — Всюду цветы.

(Входит Кривошеин.)

Кривошеин — Сергей Сергеич!

Зайцев — Привет, Кривошеин!

Кривошеин (Кружковой) — Здравствуйте, Анна Сергеевна!

Кружкова — Добрый день, Игнат Степаныч!

Кривошеин (Зайцеву) — Алексей Кирьяныч приехал?

Зайцев — Мы вместе. Он у Полозовой. (Показывает на дверь.)

Кривошеин — Мне его немедленно нужно видеть.

Зайцев — Увидишь на заседании.

Кривошеин — До заседания. (Маше.) Нельзя вызвать товарища Потапова?

Маша — Попробую. (Уходит.)

Зайцев — Что ты горячку порешь? (Выглядывает Потапов.)

Потапов — Что тебе?

Кривошеин — Мне нужно с вами поговорить… Тут…

Потапов — На бюро и поговорим.

Кривошеин — Я вас с утра разыскиваю…

Потапов — Всё же ясно… Выскажешь своё мнение. Обожди. Вот тут мне нужно подготовить. (Скрылся за дверью.)

Зайцев (Кривошеину) — И знаешь, решительней. На все кнопки, как говорят.

Кривошеин — Придётся быть решительней.

Зайцев — Вот-вот… А то, по совести говоря, мне твои разговоры не очень понравились… «Изучить, вникнуть, вопрос серьёзный». Так большевики не говорят. Надо сразу принимать решение. Решил — делай, не решил — чорт с тобой.

Кривошеин — Чего ругаешься? Вопрос в самом деле серьёзный. Судьба нового советского станка.

Зайцев — Изобретут в районе сверхмощный блюминг. Тоже будешь делать? За всем не угонишься. Райком не любит, когда перед ним виляют. Не то учреждение. Ты это помни. Ты кандидат! Тебе проявлять себя надо.

Кривошеин — Постараюсь…

Зайцев — Вот, другой разговор!

(Кружкова, слышавшая весь разговор, взволнованно подымается и направляется к Кривошеину, но в это время входят Северова, Гринева и Дружинин.)

Кривошеин (оставив Зайцева, подходит к Дружинину) — Владимир Николаевич, я пытался с ним говорить, но он у Полозовой.

Дружинин — Да вы не волнуйтесь, бюро разберётся.

Кривошеин — Но ведь сейчас…

Дружинин — Ничего, ничего.

(Входит Потапов. Увидев Гриневу и Северову, направляется к ним.)

Потапов — Привет ситцевой республике!

Северова — Здравствуй, Алексей Кирьяныч!

Потапов (Гриневой) — Что мрачная, Ирина?

Гринева — Вся свита здесь?

Потапов — Ассистенты.

Гринева — Не обидел их словом?

Потапов — Они меня не обижают. Домой вместе? Я освободил вечер.

Гринева — Хорошо.

Дружинин (подходит к Потапову) — Можно тебя, Алексей Кирьяныч?

Потапов — Конечно. (Отходит к Кривошеину.) Что ты волнуешься?

Кривошеин — Я хотел сказать, Алексей Кирьяныч…

Потапов — Ну и скажешь. (Дружинину.) А ты всё сомневаешься?

Дружинин — Уже не сомневаюсь. Придётся кое-что пересмотреть.

Потапов — Что ж, разойдёмся с тобой… (Входят Полозова и члены бюро.)

Полозова (занимая вместе с членами бюро места) — Все собрались? Можно начинать? Слушаем вопрос «О новом гравировальном станке «Москвич», изобретённом товарищами Горбенко и Грине-вым, и о мерах, обеспечивающих его скорейший выпуск». Прошу, товарищ Северова.

Северова — Так вот, изобретён новый, давно ожидаемый текстильной промышленностью станок. Изобретён у нас в районе, на нашем комбинате, нашими работниками Горбенко и Гриневым. Пробный станок дал прекрасные результаты. Вот первые метры материи с рисунками, гравирован-ными на станке. (Расстилает на столе уже знакомый нам по первой картине кусок.) Мы патриоты Москвы, патриоты своего района и ставим вопрос перед бюро райкома.

Потапов (тихо Кривошеину) — Это они умеют.

Северова — Ставим вопрос о том, чтобы станок в массовое производство пошёл у нас в районе! Я прошу меня правильно понять, это желание скоординировать работу промышленности. С нашей точки зрения, у нас завод, который без ущерба для основного плана сумеет выпустить этот станок.

Потапов (оглядываясь) — Насколькоя понимаю по составу присутствующих, речь идёт о моём заводе?

Северова — Да, речь идёт о заводе, на котором вы являетесь директором.

Потапов — Нина Ивановна, если без меня здесь всё так хорошо подсчитали, может, моё присутствие при обсуждении вопроса излишне?

Полозова — Почему же излишне, Алексей Кирьяныч? Придёт и твоё время выступать! (Северовой.) Продолжайте!

Северова — От имени партийной организации, дирекции и стахановцев комбината мы просим райком поддержать нас и поставить вопрос перед министерством о немедленном выпуске станков, я говорю о массовом производстве… С этой точки зрения, Потапов, нам кажется, сумеет справиться с заказом, если он захочет, конечно…

Потапов — Благодарю за доверие.

Северова — Или если его обяжут. Дело райкома — решить.

Полозова — Попробуем. (Обратила внимание на курящего Зайцева.) Товарищ Зайцев!

Зайцев (вскочил) — Я!

Полозова — Вы читать умеете?

Зайцев (с готовностью) — Умею, Нина Ивановна. Пожалуйста.

Полозова (указывая на табличку «Не курить») — Видите?

Зайцев (тушит папиросу, обжигая пальцы) — Вижу. Это у меня чисто нервное, Нина Ивановна.

Полозова — А вы спокойней.

Зайцев — Есть спокойней! (Сел. Дует на обожжённые пальцы.)

Полозова — Товарищ Потапов, ваше слово.

Потапов — Собственно, основные моменты я изложил в докладной записке. Вы читали, Нина Ива-новна, членам бюро, также известно и в министерстве. Я хотел только обратить внимание на то, что наш завод не в числе последних не только в районе, но и во всесоюзном масштабе. Мы держим переходящее знамя и не собираемся его отдавать.

Член бюро — А станок?

Потапов — Это другой вопрос.

Член бюро — Но ведь мы как раз этот другой вопрос и обсуждаем! И не случайно на бюро райкома.

Потапов — Ну, что я могу сказать? Возможно, хороший станок, но он вне поля моего зрения. Принять заказ не могу: возможности ограничены. Оснастки нет на заводе. Мы подсчитывали, специально занимались. Это — не только моё мнение. Здесь товарищи Кривошеин и Зайцев. Правда, у нас разногласие с партийной организацией. Но, я думаю, бюро разъяснит Дружинину. Нельзя заниматься прожектёрством. Я докладывал министру. Что я могу ещё прибавить? Разве одно. Почему текстильный комбинат вмешивается в работу моего завода? Я спрашиваю: почему? Кто им дал такое право? Они занимаются шумихой вместо дела. А я решил — пятилетку в три с половиной года. А они мне — станок! Я ж не экспериментальная мастерская. Не могу я принять новый заказ! Это не в государственных интересах.

Полозова — Значит, ты говоришь нет?

Потапов (твёрдо) — Нет!

Полозова — Хорошо… Слово, имеет Дружинин, секретарь парторганизации.

Дружинин — Разрешите мне чуть позже.

Полозова — Ты не готов?

Дружинин — Ещё нет.

Полозова — Надо на бюро приходить подготовленным.

Зайцев (закуривая и моментально гася папиросу) — Разрешите мне, Нина Ивановна.

Полозова — Вы у меня записаны.

Зайцев — Хорошо. Я обожду.

Полозова — Обождите. (Читая записку, поданную ей Гриневой.) У меня просит слово Гринева.

Потапов — От имени профсоюзов…

Гринева — Совершенно верно, от их имени. От имени тех, к которым ты, товарищ Потапов, отно-сишься, будем говорить прямо, по-барски. Да, два члена профсоюза много лет работали над новым станком. И вот он появился. Появление его позволяет обогнать Запад в этой отрасли. Да что Запад! Просто улучшит работу всей нашей текстильной промышленности. Партийная и профсоюзная организации помогали изобретателям.

Потапов — Ещё бы! Один из них, кажется, доводится вам родственником.

Полозова — Товарищ Потапов!

Гринева — Что касается родственных отношений, то, я думаю, коммунисты при решении принципиальных вопросов должны забывать о них. Вот этим правом я сейчас и воспользуюсь, товарищ Потапов. (К членам бюро.) Я считаю позицию, занятую Потаповым в этом вопросе, непартийной.

Потапов — Ого!

Гринева — Я постараюсь доказать это! Так вот, какой хозяйственник будет сейчас сопротивляться стахановскому движению? Нет таких. А когда зарождалось стахановское движение? Ведь были такие хозяйственники и даже коммунисты, которые не поняли великой силы стахановского движения! Встречали его в штыки. Были такие? Сколько угодно. В тот момент они занимали непартийную позицию. Возьмём совсем недавнее прошлое. Вы видите ныне депутата Анну Кружкову. Но ведь недавно она была беспартийной работницей, рядовым членом профсоюза, товарищ Потапов, и вот, в известный ущерб себе, своему заработку, она полгода возилась с полсотней ткачих, передавала им свой опыт, учила их. А разве и у нас не находились люди, которые говорили ей: «Брось, Аня! Зачем здоровье тратишь, работай одна!» Сейчас ей у нас таких слов не говорят. Кружкова победила. Новое победило. А ты, товарищ Потапов, только и видишь «мой завод, мой план, мои люди». Отгородился от всех. Можешь помочь и не хочешь. Близоруким стал, нового не видишь. А у нас Урал помогает Донбассу, Сибирь — Украине, Дальний Восток — белоруссам. А ты в одном районе с нами. Не понимаешь? Потапов, как тебе объяснить это? Ты сам уподобляешься людям, которые сопротивлялись стахановскому движению, людям, которые пытались держать Кружкову за рукава. И это коммунист, директор завода?

Потапов — Я против анархии в промышленности. Я за плановое начало.

Гринева — В конце концов, мы найдём завод, где наши станки будут плановым началом. Заводов у нас много. Но ты, Потапов, понимаешь, много потеряешь. Ведь я слышала, как говорят о тебе: «Не завод, а вотчина потаповская», «воевода». Вот что говорят. Я обязана на бюро райкома сказать об этом, хотя мне и трудно по понятным причинам. Но товарищи меня поймут, понял бы ты… Пока не поздно! (Села.)

Потапов — Нина Ивановна, я прошу ещё слово. Всё, что говорила Гринева, — не по существу.

Полозова — Да?

Потапов — Болтовня. Можно?

Полозова — Подожди, Алексей Кирьяныч… Товарищ Зайцев!

Зайцев — Я не курю, Нина Ивановна.

Полозова — Очень хорошо… Вы просили слово.

Зайцев — Я готов… Так вот, товарищи, прежде всего я должен заявить, что товарищ Гринева выступала не по существу. Стахановское движение, товарищи? Как можно так говорить? Ай-яй-яй, товарищ Гринева! Да ведь всем известно, какое огромное значение мы придаём ему у нас на заводе, товарищи! Потрясающее значение! Дай бог, товарищ Гринева, чтобы у вас на комбинате было когда-нибудь что-либо подобное. Чтоб были такие цифры, товарищи.

Полозова — А если по существу вопроса, товарищ Зайцев. Поближе.

Зайцев (подходит ближе) — Я поближе… Я должен ответственно заявить, товарищи, перед лицом бюро райкома, что мы не можем, мы не о силах, товарищи, наши мощности не позволяют, товарищ Северова. Наши мощности не позволяют, да!

Северова — Я вижу, что ваши мощности не позволяют!

Зайцев — Прошу записать в протокол. Это — оскорбление личности.

Полозова — Не волнуйтесь, товарищ Зайцев, здесь всё записывается, заседание стенографируется.

Зайцев — Да, товарищи? В таком случае, прошу меня не стенографировать. Я не могу в такой обстановке говорить. Я вынужден подбирать слова для стенограммы, а не думать о вопросе, по которому я высказываюсь. Получается двойное течение мысли. Я раздваиваюсь. Я кончил!

Полозова — Разрешите ваше выступление считать несостоявшимся?

Зайцев — А мне кажется, что оно состоялось.

Полозова — Вы присоединяетесь к точке зрения Потапова?

Зайцев — Я не присоединяюсь, я её разделяю.

Потапов — Нина Ивановна, я не понимаю, почему именно Зайцева вы спрашиваете с таким пристрастием, ведь его мнение, в конце концов, необязательно. Здесь есть товарищ Кривошеин, он…

Полозова — Товарищ Потапов, может быть, вы мне разрешите вести заседание бюро? (К членам бюро.) Я думаю, что товарищу Кривошеину можно слова и не давать. Мнение руководства завода мы слышали.

Член бюро — Не стоит, конечно.

Член бюро — А я думаю, что стоит. Техническое руководство, как же можно без него?

Потапов — Я прошу бюро выслушать старшего технолога завода. Он специально был вызван на заседание.

Полозова — Пожалуй… А ты, Дружинин?

Дружинин — Прошу дать слово товарищу Кривошеину.

Полозова (Кривошеину) — Вы что-либо мажете добавить к обсуждаемому вопросу?

Кривошеин — Могу. Я прошу дать мне слово.

Полозова — Что ж, давайте послушаем. Пожалуйста, товарищ Кривошеин.

Кривошеин — Я должен отметить, что получение заказа создаёт большие трудности и даже, знаете, на некоторый период пошатнёт основной график. Имеем ли мы на это право? Ведь мы выполняем ответственный заказ для заводов сельхозмашиностроения. Здесь я целиком согласен с моим дирек-тором. Я много уделил времени возможности принятия заказа и сейчас хочу высказаться более опре-делённо.

Северова — Вы и так говорите очень определённо…

Зайцев (Северовой) — Вы же перебиваете технологический процесс мысли…

Кривошеин — Я детально познакомился со станком. Это очень хороший, производительный станок с большим будущим. Правда, там необходимо внести ещё несколько изменений…

Гринева — Стоит ли вам беспокоиться о станке, производить который вы не собираетесь?

Потапов — Ирина Фёдоровна, вы можете спокойно выслушать объективное мнение?

Гринева — С трудом, но стараюсь…

Кривошеин (Потапову) — Я хочу изложить объективное мнение, Алексей Кирьяныч. Я понимаю ваш размах, я не согласен с теми, кто пытается воздействовать на вас…

Потапов — И на вас!

Кривошеин — И на меня… Но мне кажется, что вы всё-таки неправы…

Потапов — Кому вы это говорите?

Кривошеин — Вам, Алексей Кирьяныч. Дело в том, что, несмотря на большие трудности, я думаю, я просто уверен, что мы сумеем выполнить заказ. И, знаете, без ущерба. Я разработал технологию.

Потапов — Вы говорите чушь, Кривошеин!

Гринева — Алексей Кирьяныч, вы можете хотя бы один раз спокойно выслушать объективное мнение?

Кривошеин (оскорблённо) — Я никогда не говорил чушь, Алексей Кирьяныч. И сейчас не говорю… Вы говорили об оснастке. Да, нам придётся изменить технологию… У нас есть ручные операции — механизируем их. У нас недостаточно производительные приспособления — изготовим новые, разра-ботаем, улучшим транспортировку… Можно очень много говорить, я не хочу занимать время. (К членам бюро.) Мы решили выполнить пятилетку в три с половиной года. Мы выполним её и, знаете, по двум станкам. Есть все возможности. Вот всё, что я хотел сказать.

Полозова — Превосходно, товарищ Кривошеин.

Кривошеин — Вот, собственно, и всё. Я только хотел сказать… (взглянул на Кружкову) очень краси-вые материи будут… Это очень важно для женщин и… для всех, конечно…

Полозова — Значит, вы поклонник красивого?

Кривошеин — Конечно!

Полозова — Вот это искренне!

Потапов (встал) — Очень искренне! Нина Ивановна, товарищи члены бюро! Это неприлично, в конце концов.

Полозова — Что неприлично?

Потапов — Всё! От начала и до конца! Прилично ли, когда к работнику моего завода, от которого зависит во многом решение о принятии заказа, приходит один из изобретателей и склоняет его в свою сторону? Прилично, Нина Ивановна?

Полозова — Не очень.

Потапов — Я не знаю, что там было и что предлагали моему работнику за поддержку…

Северова — Что, ты говоришь, Потапов?

Потапов — Не нравится? Правда глаза колет? И я не уверен, что только один изобретатель приходил к товарищу Кривошеину. Разве это по-партийному? Разве так государственные вопросы решаются? Это семейственность! (Сел.)

Северова — Ты говоришь неправду, Потапов!

Потапов — Неправду? Товарищ Кривошеин, у тебя был Гринев?

Кривошеин — Был.

Потапов — Пожалуйста… А ещё…

Кривошеин — А больше — никого!

Потапов — Никого? (Посмотрел на Зайцева, тот в волнении закуривает папиросу.) Так-таки никого? (Полозовой.) Товарищ Кривошеин поступил нечестно, он мог мне предварительно сообщить своё мнение…

Кривошеин — Я пытался это сделать, но вы отмахнулись… Я вижу, что вы делаете ошибку, отказы-ваясь от заказа. Как же я могу молчать?

Потапов — Нина Ивановна!

Полозова — Погоди, Потапов… Мы так ещё и не слышали мнения секретаря парткома. Или партий-ная организация устранилась от решения вопроса?

Дружинин — Не устранилась. Разрешите?

Полозова — Говори, Дружинин.

Дружинин — Я чувствую себя виноватым перед бюро райкома за поведение Потапова. Хотя мы с ним и расходимся в обсуждаемом вопросе. В чём моя вина? Постараюсь ответить. (Потапову.) Мы с тобой работаем два года. Хорошо работаем. Высокие проценты. И мы привыкли к ним, к процентам… Горизонты ушли из глаз. Помните картофелекопалки? Это был первый звонок, первый сигнал. Мы убедили тебя, Потапов, тогда. Убедили и забыли. А в тебе червоточинка осталась. А я слабо пытался вытравить её. Думал, воспитается, образуется… И вот образовалось. Ты решил отказаться от принятия заказа, даже не посоветовавшись с партийной организацией. С этого момента начинается твоя вина. И тебе надо отвечать за неё. И ещё… Что с того, что станок изобрёл отец Гриневой? Очень хорошо. Став на личную, индивидуалистическую позицию, ты и появление станка расценил не как государственное дело, а как частное, Гринёва, дело.

Член бюро — Прав Дружинин. Если б мой отец изобрёл такое, разве б я ему не помог? Тут не семейственность, Потапов, а государственная польза.

Полозова — Всё, Дружинин?

Дружинин — Всё. (Сел.)

(Потапов, писавший нервно записку, подаёт её Полозовой. Полозова читает записку Потапова и прячет её в карман жакета.)

Полозова (к членам бюро) — Кто ещё?

Член бюро — Пусть обдумает Потапов всё, что было сказано в его адрес.

Полозова — Подумать ему есть о чём… (Поднялась.) Вот что, Потапов. Вы не поняли государ-ственного значения появления нового станка. Не поняли, товарищ Потапов. Мало того, игнорировали заводскую партийную организацию. Серьёзное предупреждение вам делает жизнь. Видите ли, у вас получилось смещение перспективы. Во время войны лёгкая промышленность отстала от тяжёлой, от станкостроения. Ваш завод окреп во время войны и вышел на мирную дорогу подготовленным. Но Потапову показалось, что это он один, с небольшой группой своих помощников вывел завод на широкую дорогу. В какой-то момент ему показалось, что победы завода — это не победы политики нашей партии, а его лично, Потапова, победы. Отсюда «мой завод», «мои люди», «мой план», не государственный план, а «мой план»! Вы держите переходящее знамя. Добиваетесь высоких показателей и одновременно становитесь всё благодушнее, покровительственно посмеиваетесь над текстильщиками. А они героически догоняют довоенный уровень. А вы им «ситцевая республика»! Очень весело. Видишь, какое превосходство. Слышали, вас «воеводой» называют? Приятно слушать? Как вы считаете, Зайцев?

Зайцев (растерянно) — Я согласен.

Полозова — С кем? Ну, не будем уточнять. А что значит станок «Москвич»? Миллионы метров чудесной материи. Это возможность нашим женщинам быть ещё изящней, красивее! Разве партия против этого? Партия за это! Наши женщины заслужили. Или вы не согласны, Потапов? У вас есть возможность исправить свои ошибки. Воспользуйтесь этой возможностью. Не забывайте, что на станках будет стоять московская марка, лучшая марка в мире. (Села.) Больше желающих взять слово нет? Есть предложение поддержать ходатайство текстильщиков и обратиться с просьбой в мини-стерство, чтобы оно разрешило станкостроительному заводу принять заказ на станок «Москвич», а товарищу Потапову обеспечить немедленную подготовку производства к выпуску станка. Других предложений нет?

Член бюро — Нет.

Полозова — У тебя, Потапов?

Потапов — Нет.

Полозова — Голосую. Кто за это предложение? (Члены бюро голосуют.) Единогласно. Больше вопросов нет? Заседание бюро считаю закрытым. (Все шумно встают.) Кружкова и ты, Гринева, задержись.

(К сидящему Потапову подходит Кривошеин.)

Кривошеин — Я об этом хотел с вами поговорить. Но вы…

Потапов (поднялся) — Ладно, поговорим… (Пошёл к выходу. Поравнялся с Гриневой.)

Гринева — Ты обождёшь меня, Алексей?

Потапов — Что? (Не ответив, вышел из кабинета. К Кривошеину подошла Кружкова.)

Кружкова — Я благодарна вам, Игнат Степанович. Вы сегодня…

Кривошеин — Больше всего я опасался вашей благодарности. Я понял, зачем вы ко мне приходили. До свидания! (Направляется к выходу. На мгновенье его остановил пробиравшийся к Полозовой Зайцев.)

Зайцев — Ничего себе, проявил…

Кривошеин — Слушай, Зайцев…

Зайцев — Тихо, тихо. (Рванулся к Полозовой.) Нина Ивановна, вы меня не совсем правильно поняли.

Полозова — А вы меня?

Зайцев — Я-то понял, будьте уверены.

Полозова — Давно бы так.

Зайцев — Я сделал для себя все указания.

Полозова — Тем более. Счастливо, Зайцев. (Подает ему руку. Зайцев уходит.) Ну что, победи-тельницы?

Кружкова — Как вы умеете, Нина Ивановна!

Полозова — Зато ты ещё не всему научилась. (Достаёт из кармана записку Потапова.) Прочти.

Кружкова — Что такое? (Читает.) «Я имею точные сведения, что с Кривошеиным у него на квартире разговаривала Анна Кружкова по поводу станка. Как это называется?» Кто писал?

Гринева — Потапов, его рука.

Кружкова — Это правда. Я была у него.

Полозова — Ты с ним говорила?

Кружкова — Говорила… Но не о станке… Хотя и думала…

Гринева — Нина Ивановна, здесь дело сложней.

Полозова — Нет, Ирина… И если ты ей советовала, ты тоже ошиблась. Анна стала государственным деятелем. У государственного деятеля совсем иные пути. Помни, Аня, и никогда не смешивай личное с общественным.

Кружкова — Ах, Нина Ивановна, у нас так сейчас общественное переплелось с личным, что отделить невозможно. А в общем, вы правы, Нина Ивановна. Больше я к нему не пойду.

Полозова — Вот теперь-то как раз и можно…

Кружкова — Боюсь, что нельзя.

(Входит Потапов. Не глядя ни на Гриневу, ни па Кружкову, идёт прямо к Полозовой.)

Полозова — Что это ты так, без разрешения?

Потапов — Мне некогда, товарищ Полозова, извините.

Полозова — Что скажешь?

Потапов — Скажу? (Посмотрел на Гриневу и Кружкову.) Ничего, пусть. За завод можете быть спокойны. Всё сделаю. Решение партии для меня закон. Для себя сделаю выводы. Всё, что я хотел сказать. (Смотрит прямо в глаза Полозовой.)

Полозова — Хорошо, Потапов. Ты понял, о чём шла речь на бюро?

Потапов — Разберусь… До свидания. (Так же, не обращая внимания на Гриневу и Кружкову, направ-ляется к двери.)

Гринева — Алексей, ты обождёшь меня?

Потапов — Нет! (Остановился на пороге.) Я не еду домой. (Пошёл.)

Полозова — Так!

Гринева — Не так, Нина Ивановна, не так… Не простит он мне!

Занавес

 

Картина шестая

Квартира Потапова. Обстановка второй картины. Вечер. Гринева шьёт на швейной машине. По комнате ходит Виктор.

Виктор — А я виню во всём только тебя. Если бы ты все двенадцать лет была с ним твёрже, он бы никогда не позволил себе уйти.

Гринева — Ты думаешь, мелкий повод?

Виктор — Не очень крупный.

Гринева — Погоди, женишься…

Виктор — Кажется, нет.

Гринева — Что так?

Виктор — Неудачная любовь, дорогая сестричка, Она любит этого долговязого технолога.

Гринева — Отступаешь быстро. Ты хотя бы раз говорил с ней?

Виктор — Почти нет…

Гринева — Поговорил бы, не мне же за тебя разговаривать…

Виктор — И не думай… Я, Ирина, ещё неделю позанимаюсь, а потом поеду… лечиться…

Гринева — Куда же ты?

Виктор — На Черноморское побережье, с туристами.

Гринева — Думаешь, помогает?

Виктор — Одним — ванны, другим — перемена климата, сестричка.

Гринева — Может, мне с тобой?

Виктор — Тебе нужно стационарное лечение. Пошёл заниматься. И ты меня не беспокой, кто бы ни пришёл. (Ушёл в другую комнату. Гринева продолжает шить. Звонок. Гринева поднялась, на мгнове-ние задержалась, поправила волосы, пошла открывать. Возвращается вместе с Кружковой.)

Гринева — Помогай шить…

Кружкова — А что вы шьёте, Ирина Фёдоровна?

Гринева — Платье, Аня, платье. Как ты думаешь, кремовый воротничок к этому платью подойдёт?

Кружкова — К этому платью? Подойдёт.

Гринева — А карманы, как ты считаешь? Как это мы пели: «По бокам карманчики, чтоб любили мальчики». Так?

Кружкова — Я удивляюсь вам… Карманчики…

Гринева — А что же мне делать? Не приду я к тебе на приём.

Кружкова — Сильная вы, Ирина Фёдоровна. Неужели вам всё равно?

Гринева — О нет, Аня… ошибаешься… две недели места не найду… (Пошла по комнате.)

Кружкова — А где же он всё-таки?

Гринева — Сказать правду? Дважды звонила к нему на завод ночью, в кабинет, набирала номер, слышала его голос и… вешала трубку.

Кружкова — А дома не был?

Гринева — Ни разу… Зайцева присылал. Бритвенный прибор, ещё что-то… Пусть он только ещё раз появится, я ему… устрою парадный приём. Нашёл себе подручного.

Кружкова — Я слышала, станок пошёл в производство.

Гринева — Ты не знаешь Алексея. Уж если за что возьмётся, — ни себе, никому покоя не даст. (Тепло.) Работать он умеет…

Кружкова — А любите вы его всё-таки, Ирина Фёдоровна.

Гринева — В этом вся штука, Аня. (Звонок. Гринева пошла открывать. Возвращается вместе с Гриневым. Старик с большой папкой, в новом костюме и, видимо, в рубашке с несколько тесноватым воротником.)

Гринев — Здравствуйте, Анна Сергеевна! (Гриневой.) К министру иду. Алексей-то дома?

Гринева — Нет, отец. На заводе, наверно, или в главке.

Гринев — Всё на заводе? Как ни зайду, всё нет.

Кружкова — Сами ему работу дали.

Гринев — Да-ал! А что же, посопротивлялся он в меру своих сил, а потом, значит, уступил. Заставили. Теперь ничего! Имеет интерес… Как встретимся у него, он «Фёдор Степаныч» и так и далее…

Гринева — А что он тебе говорит?

Гринев — Разное… Деловое всё… И говорит: «Если что, прошу ко мне на завод, дома я служебные дела не решаю». Зашёл, думал, всё-таки застигнуть его дома. К министру вызывают меня, хотел совет у Алексея спросить один… Он, знаешь, Ирина, всем фронтом на нашу сторону повернулся. Кривошеина прикомандировал ко мне. Чтобы всё до тонкостей было. Вот тоже человек проникно-венный. Техническая голова. Сидим у него по вечерам.

Гринева — Сидите?

Гринев — Часто…

Гринева — Нравится он тебе?

Гринев — Ещё б не нравился! Он нам поприбавил кой-чего. (Кружковой.) А плакат-то твой он снял.

Кружкова — Избирательная кампания кончилась.

Гринев — Курит много… зашла бы, Анна…

Кружкова — Не люблю табачный дым…

Гринев (многозначительно) — А-а… ну, ну. Так я пойду. (Звонок.) Может, Алексей?

Гринева — Нет, не его звонок. (Пошла открывать дверь. Из коридора слышен её голос: «Вы зачем?» Гринева и Зайцев входят в комнату.)

Зайцев (чрезвычайно вежливо здоровается с Гриневой и Кружковой; Гриневой) — Я по поручению Алексея Кирьяныча.

Гринева — Хорошо. (Гриневу.) Отец, ты торопился. Я двери оставила открытыми.

Гринев (присаживаясь) — Минутку. Я хочу узнать у товарища Зайцева одну вещь…

Гринева — Вряд ли тебе товарищ Зайцев сможет что-либо членораздельное сказать!

Зайцев — Нет, почему же? Я в курсе.

Гринев — Я сейчас иду к министру…

Зайцев (обеспокоенно) — Зачем же к министру? Не надо, Фёдор Степаныч, к министру.

Гринева — Отец, двери закрыть?

Гринев (поднялся) — Пойду…

Зайцев — Одну минуту, Фёдор Степаныч… Прошу обождать меня.

Гринева — Отец спешит.

Зайцев (разочарованно) — А-а, ну что ж делать?

Гринев (снова присел) — Я обожду. (Зайцеву.) Справляйтесь скорей со своим делом.

Зайцев — Сию минуту, Фёдор Степаныч. (Гриневой.) Алексей Кирьяныч просил папки с чертежами в кабинете на столе… А заодно и… вот список (читает):рубашки верхние две: голубая в полоску с крестиком и голубая гладкая, носков три пары, зажигалка — в левом ящике письменного стола…

Гринева — Слушайте вы, Зайцев!

Кружкова (Гриневу) — Фёдор Степаныч, пойдёмте на балкон, пока они здесь…

Гринев — Погоди, погоди… товарищ Зайцев!

Зайцев — Уже почти всё. Ещё пачка лезвий «Арктика» в правом ящике письменного стола. (Передаёт список Гриневой.) Всё. Вот в этот портфель. (Расстёгивает портфель, замок не сразу поддаётся.) Что за замок? Ага, есть!

Гринев (тревожно) — В чём дело, Ирина?

Зайцев (легко) — А разве вы не в курсе? Алексеи Кирьяныч ушёл из дому…

Гринев — Как ушёл?!

Гринева — Погоди, отец! (Зайцеву.) А одеколон Потапов не просил?

Зайцев — Одеколон я взял намедни.

Гринева (угрожающе) — Намедни? А гуталин вы не забыли?

Зайцев — Алексей Кирьяныч ничего о гуталине не говорил.

Гринев — Ирина…

Гринева — Постой, отец (Подошла к двери, раскрыла их.) «Арктику» захотели? Передайте своему Потапову, что если он ещё раз вас сюда пришлёт, то я вам вместе с ним такую Арктику устрою, что у вас лет десять зуб на зуб не попадёт.

Зайцев — Вы напрасно… Меня просили…

Гринева — Вы все просьбы выполняете?

Зайцев — По мере возможности…

Гринева — Так вот и я прощу вас, по мере возможности и поскорей убираться из моего дома.

Зайцев — Я не могу так уйти. Я должен выполнить поручение.

Гринева — Уходите и закройте за собой дверь, я боюсь простуды.

Зайцев — Но ведь сейчас лето?!

Гринева — Зайцев!

Зайцев — Чертежи… Я должен выполнить поручение!

Кружкова — Вы рискуете, Зайцев!

Гринев (поднялся; Зайцеву очень вежливо, но настойчиво) — Сергей Сергеич! Товарищ Зайцев! Дама просит. Понимаете? Надо быть вежливым, культурным. Надо убираться к чортовой матери! (Берёт Зайцева под локоть.) Понимаете, культурно к чортовой матери. Вот так! Я вас с лестницы под локоток… Вот так, уважаемый Сергей Сергеич. (Подводит Зайцева к порогу.)

Зайцев — Я буду жаловаться. Это — насилие над личностью.

Гринев — Так какое же это насилие? Мы ж вдвоём уходим. (Скрываясь.) Ирина, закрой дверь. (Гринев и Зайцев уходят. Гринева резко закрывает за ними дверь. Ходит по комнате. Кружкова, которая почти всё время была на балконе, привлечена какими-то криками. Она прислушивается и перегибается через перила.)

Кружкова — Что? Громче! Ещё громче! Сейчас! (Входит в комнату.) Зайцев портфель забыл.

Гринева (подхватив со стола портфель, почти бежит на балкон, бросает портфель вниз) — Получайте свою тару! (Возвращается в комнату, ложится на диван.) Что за человек?! Что за человек?!

Кружкова — Успокойтесь, Ирина Фёдоровна! Не стоит на них нервы тратить.

Гринева (села) — Пусть только придёт! Нет, Аня, не выходи замуж! Не выходи… Все они хороши, пока ты поперёк их характера не встала…

Кружкова — Я об этом думала, Ирина Фёдоровна!.. Много думала. И больно, Ирина Фёдоровна. Ведь он тоже с характером. Помните, в райкоме? «Я больше всего боялся…» Гордые люди. Ведь я почему ушла от него? Снисходительности его испугалась. Показалось, скучно ему со мной. Он обра-зованный, а мне ещё учиться сколько! Я мешаю вам о своём?

Гринева — Нет, нет… говори.

Кружкова — И вот я решила: до всего сама дойду. Зачеркну его… А не зачёркивается. И хочется иногда, знаете что? Чтоб пришёл, взял за руку и сказал: «Поедем, Аня, далеко…» А у меня отпуск скоро, и я бы поехала. Поездом, потом теплоходом, а потом пешком… И пошли бы мы рука в руку, берегом моря. Я ведь на мире ещё ни разу не была… Надоела я?

Гринева — Говори, Аня, говори.

Кружкова — И хочется мне, чтобы он о любви говорил. Простые слова и для постороннего человека смешные, но если говорит любимый человек, они свои… свои, правда?

Гринева — Свои. (Поднялась.) Свои, Аня. (Подошла к буфету, открыла его.) Хоть шаром покати… Этак у меня Виктор голодным останется.

Кружкова — А он где?

Гринева — Занимается… Показалось мне, будто влюбился он.

Кружкова — В кого?

Гринева — В тебя, Аня.

Кружкова — Ну что вы, Ирина Фёдоровна! Не надо этого.

Гринева — Я тоже думаю, не надо… Вот что, Аня, посиди, постереги квартиру, я за хлебом схожу.

Кружкова — И я с вами.

Гринева — Нет, нет… Посиди, может, кто придёт. Я скоро. (Взяла сумку, ушла. Кружкова снова вышла на балкон, облокотилась на перила, смотрит вниз. Откуда-то донеслись звуки далёкой, немного грустной мелодии. Из комнаты выходит Виктор. Не видя Кружковой, он подходит к буфету, открывая отделение за отделением. Кружкова обернулась, смотрит на Виктора.)

Виктор — Пусто…

Кружкова — Не совсем. (Вошла в комнату.)

Виктор — Вы, Аня?

Кружкова — Как видите. Ирина Фёдоровна в магазин ушла. Скоро вернётся.

Виктор — Так… А я занимаюсь.

Кружкова — Я думала, вы в библиотеке…

Виктор — Здесь… У нас теперь тишина.

Кружкова — Как ваш диплом?

Виктор — Половину написал.

Кружкова — Получается?

Виктор — Получается. Хочу, правда, месячный перерыв сделать.

Кружкова — Отдохнуть?

Виктор — На юг поехать, побродить. Вы в отпуску не были, Аня?

Кружкова — Собираюсь.

Виктор — В Абхазии не были?

Кружкова — Нет.

Виктор — А в Крыму?

Кружкова — Я на море ещё никогда не бывала.

Виктор — Едемте вместе в отпуск. По туристскому маршруту. Пойдём пешком, в Синопе будем. Там, знаете, маленькие обезьяны есть, в питомнике… Вы любите обезьян?

Кружкова — Я как-то ещё не определила своё отношение к ним…

Виктор — А я не люблю, они кривляются.

Кружкова — А что ж им остаётся делать?

Виктор — Аня, едемте. Я буду вашим проводником. Нет, в самом деле. (Берёт её за руку.) Вот так, возьмёмся и пойдём…

Кружкова — Виктор, Виктор, что вы?

Виктор — А почему нет?

Кружкова — Не-ет…

Виктор — Вы так говорите, будто сравниваете с кем.

Кружкова — Почему вам так кажется?

Виктор — Вы любите Кривошеина?

(Кружкова молчит.)

Я заметил это ещё у него в квартире…

Кружкова — Что так долго Ирины Фёдоровны нет? Мне пора.

Виктор — Значит, не поедете?

Кружкова — Нет, Виктор… Просто у меня, просто путевка у меня в другое место… под Москву… А море я и не люблю… (Звонок.) Кто это?

Виктор — Я открою. (Уходит. В коридоре слышен его голос: «Прошу, заходите!» Входит Криво-шеин, за ним Виктор.)

Кривошеин — Здравствуйте, Анна Сергеевна!

Кружкова (ошеломленно) — Здравствуйте. Вы…

Кривошеин — Нет, нет, я не к Алексею Кирьянычу.

Виктор — Его, кстати, нет дома.

Кривошеин — Я знаю… Мне сказали ваши соседи, что вы у Ирины Фёдоровны. Я за вами.

Кружкова — За мной?

Кривошеин — Я должен вам очень многое сказать.

Кружкова — Интересно. (Виктору.) Вы знакомы?

Кривошеин — Да, да…

Виктор — Встречались.

Кривошеин — Я рад был познакомиться.

Виктор — Я также, исключительно… Да вы присаживайтесь!

Кружкова (заторопилась) — Нет, нет, ни в коем случае! Игнат Степанович, идёмте. Виктор, Ирина Фёдоровна просила постеречь квартиру… Но вы дома… До свидания, Виктор. (Подаёт ему руку.)

(Виктор молча пожимает руку.)

Кривошеин — Почему вы не приходите с отцом ко мне?

Виктор — Обязательно приду.

Кружкова (торопя) — Придёт, придёт. (Кривошеину.) Прощайтесь же!

Кривошеин — Ах, да… до свидания, дорогой Виктор… Вы мне очень симпатичны.

Виктор — До свидания… Вы мне также! (Кривошеин и Кружкова уходят.) Вы мне также очень… чтоб тебе ноги сломать, с твоей технологией! (Ушёл в свою комнату и тут же вернулся с кепкой в руках.) Нет, Виктор Фёдорович, вам нужно затормозить обязательно. Дальше будет труднее! А диплом? К чорту диплом! Ещё вернёмся. А сейчас? На Чёрное море! На Чёрное море! (Ушёл, захлопнув дверь за собой. Некоторое время сцена пуста. Открывается дверь и с тем же самым портфелем, с каким приходил Зайцев, в комнату входит Потапов. Он в расстёгнутой, без галстука, рубашке, в пиджаке. Осторожно обходит комнату, заглядывает на балкон, затем в одну и другую комнаты, скрывается в одной из них и вскоре возвращается обратно, неся в руках папку, две голубые рубашки, носки и ещё какую-то мелочь. Всё это кладёт на стол возле портфеля.)

Потапов — Куда я её положил? Ведь она была в правом ящике! (Уходит и снова возвращается, заглядывает в ящики буфета.) Нет… Куда ж она исчезла? (Открывает верхнее отделение буфета.) Чисто… Хоть бы корка хлеба была… Стой, стой… (Вытащил графин, примеряет глазами содер-жимое.) Набежит, кажись. (Наливает рюмку, выпивает, снова ищет, чем закусить. Находит пачку кофе.) Кофе «Здоровье» — неплохая закуска. (Наливает ещё полрюмки и с сожалением ставит графин в буфет. Стоя спиной к дверям, допивает рюмку… В этот момент с хлебом в руках неслышно входит Гринева.)

Гринева — За чьё здоровье пьёте, Алексей Кирьяныч? (Потапов оборачивается и от неожидан-ности выпускает рюмку. Хочет поднять, но Гринева его останавливает.) Я сама… (Подбирает рюмку.) Садись… Я соберу поужинать. (Показывая на буфет.) Здесь сохнет. В холодильнике всё… Портфель убери в кабинет. (Подаёт портфель Потапову.) Ну? К себе…

Потапов — Я не собираюсь ужинать.

Гринева — Ужинал, значит? А рубашки зачем? С утра и наденешь…

Потапов — Я не собираюсь здесь ночевать!

Гринева — Ах, вот что… Ну, что ж, это разумно… Разумно, что ты сам пришёл… С какой стати присылал Зайцева? Он бог знает, что может подумать. Кстати, где ты живёшь последние две недели?

Потапов — На заводе. Где моя зажигалка?

Гринева — Ты писал — в правом ящике письменного стола.

Потапов — Там нет!

Гринева — Посмотри в левом…

Потапов — Смотрел… Нет её там. Я привык к ней.

Гринева — К зажигалке? А я за последние двенадцать лет к тебе. Ты не думал об этом?

Потапов — Мне некогда думать: я работаю.

Гринева — А я думала.

Потапов — Что же ты надумала?

Гринева — Простую вещь… Или ты перейдёшь снова в ту самую, то есть в эту квартиру, где ты прописан, или забирай, только сразу и без подручных, всё, что тебе нужно, сообщи в домоуправление свой новый адрес и выписывайся из домовой книги.

Потапов — Это ты серьёзно?

Гринева — Совершенно! Кстати, есть одно обстоятельство, которое облегчит наше с тобой поло-жение.

Потапов — Какое ещё обстоятельство?

Гринева — Мы с тобой незаконные супруги. Товарищ Потапов и товарищ Гринева. Так ведь? И в «Вечорку» не надо. Экономия средств и времени. Так?

Потапов — Так! Что из этого следует?

Гринева — Неужели не ясно? Или ужинать или… или уходить.

Потапов — Что ты пристала с ужином? Не могу я бывать дома!

Гринева — Почему?

Потапов — Потому что, потому…

Гринева — …что твоя жена, будем ещё некоторое время пользоваться этой устаревшей для нас с тобой терминологией, выступила против тебя, против твоих заблуждений на заседании бюро райкома?

Потапов — Можешь думать, что угодно… Но, между прочим, я выполняю сейчас два заказа.

Гринева — Только поэтому?

Потапов — Вот что, товарищ Гринева, хочешь говорить начистоту?

Гринева — Да.

Потапов — Пожалуйста… Да, я считаю твоё выступление на бюро неэтичным, непристойным поступком по отношению ко мне! Да, я считаю, что быть сейчас вместе с тобой, жить под одной крышей, я не могу. Ты нанесла тяжёлый удар по моему самолюбию!

Гринева — Какому самолюбию?

Потапов — Пожалуйста, — мужскому!

Гринева — Странная категория — мужское самолюбие! А может, есть более близкие для нас с тобой понятия — самолюбие коммуниста, самолюбие советского работника. Ведь ты, кажется, выполняешь решение бюро райкома и приказ министерства?

Потапов — Кажется, выполняю!

Гринева (терпеливо) — По-моему, моё выступление не расходится с принятыми решениями…

Потапов — Ты не имела права так выступать. Ты забыла, что ты моя жена!

Гринева — Но кроме того, что я твоя жена, я ещё и член партии. Как решить этот вопрос?

Потапов — Я решил!

Гринева — Неудачно, плохо, не по-партийному решил.

Потапов — Как мог! Можешь жаловаться на меня Полозовой. Она тебя, наверно, поймёт и поддер-жит. Только имей в виду — быть с тобой, видеть тебя я не могу! И не хочу! Ужинать? Придти домой и разговаривать с тобой? Что нового? Как тебе понравилась новая кинокомедия? Очень интересно! Устроила ты мне комедию!

Гринева — А ты её стремительно превращаешь в трагедию.

Потапов — Да! А ты как думала? Жить двенадцать лет с человеком, любить его, думать, что знаешь его, и вдруг — на тебе! — получить такую подлость!

Гринева — Подлость? Ты это называешь подлостью? Эх, ты!

Потапов — Что я?

Гринёва — Плохи твои дела, Алексей! Получилось, что ты ошибся. Я не согласилась с тобой. Пошла против тебя. Но ведь это вопрос не наш с тобой личный, ведь правда? Вопрос общественный, если хочешь… А ты разрешаешь его, словно мелкий бытовой вопрос, будто я обманывала тебя, изменила тебе. Ты перепутал события, Алексей! Подожди! Теперь уж дай мне сказать. Так вот, знай! Я люблю тебя, тем тяжелее мне было всё это время. Но если ты видел во мне только послушную жену, — ты глубоко ошибался. Ты сам меня учил принципиальности, прямоте. Как же ты можешь теперь обвинять в том, чему меня учил? Или, по-твоему, у нас могут слова расходиться с делом? Ведь так же нельзя, Алексей, читать проповеди другим, а самому нарушать их. И если ты этого не понимаешь, в этом твоя, а не моя ошибка. И если я раньше пришла к этому сознанию, то не я виновата, а ты виноват, что не пришёл к нему. Вот, Алексей, тебе, конечно, вольно решать… Но послушной овечки ты не найдёшь во мне. Ради мужской ласки, ради твоих серых глаз и сильных рук я жить с тобой не буду. Не сумеешь разобраться в своей ошибке, — не ты, а я не захочу с тобой жить, Алексей! Теперь иди!

Потапов — Ты гонишь меня?

Гринева — Нет, я просто тебя не задерживаю.

Потапов — Что ж, до свидания, Ирина…

Гринева — До свидания. Алексей! (Потапов застегнул ворот рубашки и, не глядя на Гриневу, вышел из комнаты. Гринева молча смотрит ему вслед. Увидела оставленный портфель, взяла его, пошла за Потаповым. Негромко крикнула в открытую дверь.) Алексей, рубашки забыл, рубашки… (Ответа нет. Постояв мгновенье на пороге, Гринева вышла на балкон и, нагнувшись над перилами, смотрит вниз… Но на улице темно и тихо. Гринева вернулась в комнату, вынула из портфеля рубашки и медленно, чисто по-женски, начала их разглаживать рукой…)

Занавес

 

Картина седьмая

Квартира Кривошеина. Знакомый нам кабинет. Но посреди него стоит сейчас накрытый новой скатертью стол, на нём тарелки, вазы, бутылки с вином. Если внимательно присмотреться, то можно заметить, что в квартире Кривошеина произошли существенные изменения. Квартира стала уютней. Цветы стоят на письменном столе, но уже в вазе. В центре стола — большая фотография, это Кружкова. Книжные полки затянуты занавесками, теми самыми, какие раньше закры-вали широкую дверь балкона. Теперь через балконные стёкла видна вечерняя панорама осенней Москвы, венчает которую ярко выделяющаяся одна из кремлёвских звёзд. Тихо. На сцене в переднике одна Гринева. Она накрывает стол, молча, любуясь картиной праздничного стола. Раздаётся звонок. Гринева уходит и вскоре возвращается, вслед за ней входит с бу-кетом астр и георгин Зайцев. Гринева, не обращая на него внимания, продолжает готовить стол.

Зайцев — Здравствуйте, товарищ Гринева!

Гринева — Что?

Зайцев — Здравствуйте, я говорю…

Гринева — А-а, хорошо… (Молчание.)

Зайцев — А хозяева?

Гринева — Ещё не пришли.

Зайцев — Вы не знаете, куда можно цветы поставить?

Гринева — В кухне кувшин увидите, глиняный.

Зайцев — Самому?

Гринева — А как вы думаете?

Зайцев — Я думаю, что самому… (Здесь впервые Гринева посмотрела на уходящего Зайцева и улыбнулась. Зайцев возвращается с кувшином и цветами.) А что теперь с ними делать?

Гринева — Поставьте на стол.

Зайцев — Но тогда не ясно будет, кто принёс цветы.

Гринева — Держите кувшин в руках.

Зайцев — Я не молочница. (Поставил кувшин на стол.) Вам помочь?

Гринева — Помогайте. У вас штопор есть?

Зайцев — Какой же уважающий себя хозяйственник ходит без штопора? (Подаёт штопор.) Прошу.

Гринева — Сами.

Зайцев — Опять сам? (Открывает бутылку.) Давно у вас такая привычка — командовать?

Гринева — С детства.

Зайцев — Но ведь я не в вашем профсоюзе… (Наливает рюмку, выпивает и закусывает.) Жажда, понимаете…

Гринева — Это неприлично, Зайцев.

Зайцев — Пустяки… А вы прилично поступили, выгоняя меня из квартиры?

Гринева — Заслужили.

Зайцев — А, знаете, я на вас не обиделся… Скажу больше — проникся к вам глубоким уважением.

Гринева — Вот как, оказывается, можно заработать ваше уважение?

Зайцев — Прошу на этом ограничиться. Суровость вам не к лицу… И вообще, надо признавать ошибки. Я признал, Кривошеин признал, пришёл, поговорил, его выслушали, удовлетворили его заявление — и вот результат. (Показывает на стол.)

Гринева — Ко мне никто не приходил.

Зайцев — А вы бы сами… Мне тяжело смотреть на страдания моего начальника.

Гринева (живо) — Страдает?

Зайцев — Ещё бы! Неудобства большие. Рубашки кончились, носки…

Гринева — И это всё?

Зайцев — Не всё… Умалчивает о многом.

Гринева — Болтун вы, Зайцев…

Зайцев — Называйте меня Сергей Сергеич. Даже Серёжей…

Гринева — Почему?

Зайцев — Вы имеете на то право. Вы мне тогда портфелем по затылку угодили… Так только с близкими людьми обращаются…

Гринева — Я жалела тогда…

Зайцев — Жалели?

Гринева — Да… Портфель пустым был.

Зайцев — У вас добрая душа, Ирина Федоровна. (Наливает рюмку. Выпивает и закусывает.) Жажда замучила.

Гринева — Неудобно, Зайцев.

Зайцев — Сергей Сергеич.

Гринева (смеясь) — Серёжа!

(Входят Кривошеин и Кружкова. У Кривошеина в руках большой абажур.)

Кружкова (бросаясь к Гриневой) — Ирина Фёдоровна, позор-то какой! Хозяева путешествуют, а гости хозяйством занимаются!

Гринева — Что ты, Аня?

Кривошеин — Абажур покупали… Зачем их столько делают разных. Пойди выбери… (Деловым тоном у Зайцева.) Тебе нравится?

Зайцев — Обожаемый абажур…

Кривошеин — Его бы надо пристроить для полной иллюминации?

Кружкова — Вот вы этим и займитесь… А нам ещё на кухне есть работа. Хорошо?

Зайцев — Подымем абажур выше довоенного уровня.

Гринева — Ах, болтун вы… Серёжа. (Уходит с Кружковой.)

Зайцев — Давай перед работой по рюмочке, жажда мучит… Капли в рот не брал сегодня.

Кривошеин — Давай. (Берёт бутылку, смотрит на уровень содержимого.) Недоливают, наверно…

Зайцев — Расплескалось. (Смотрит на бутылку. Кривошеин наливает рюмки, они чокаются.) За твою москвичку! Не пропала квартирка? (Пьют.) Давай работать. (Ставит стул на стул. Лезет на стол.)

Кривошеин — Свалишься…

Зайцев — Держи стул. Меня сегодня ввысь тянет. (Влез.) А знаешь, с птичьего полёта комната твоя представляется небольшим персональным аэродромом, на котором приземлилось счастье. Ты дово-лен?

Кривошеин — Ещё бы! (Подаёт абажур.) Держи!

Зайцев — Держу… (Начинает пристраивать абажур. Остановился, обращается к Кривошеину.) Знаешь, как только я сказал Потапову, что у тебя будет Гринева, он категорически отказался от приглашения.

Кривошеин — Кто тебя просил говорить Потапову об этом? (Хлопнул кулаком по столу, на котором стоит Зайцев, тот забалансировал.)

Зайцев — Осторожней! В салат попаду!

Кривошеин — Что у тебя за язык?

Зайцев — Заканчивать работу?

Кривошеин — Заканчивай. Всё испортил!

Зайцев (вниз) — Готово! Держи! (Спускается вниз.) Да что ты так волнуешься? Ну, не будет, так не будет. Что ж делать?

Кривошеин — Да как ты не понимаешь? Я счастлив, понимаешь, счастлив! Я не могу видеть вокруг себя страдающих людей, друзей моих. Моё счастье неполно без этого, неполно, пойми ты, столб телеграфный.

Зайцев — Пошли телеграмму, он приедет. (Кривошеин махнул рукой.)

(Входит Кружкова.)

Кружкова — Ох, как хорошо сразу! (Зажигает свет.) Сейчас народ соберётся.

Кривошеин — Не все.

Кружкова — Не все?

Кривошеин — Не будет Потапова. Зайцев сообщил ему, что приглашена Гринева.

Кружкова — Зачем вы это сделали?

Зайцев — Да, нехорошо получилось… А знаете, я поеду за ним и скажу, что её не будет…

Кривошеин (махнул рукой) — А теперь уже не исправишь. (С тарелками входит Гринева. Молчание.)

Гринева — Ох, абажур!

Зайцев — С опасностью для жизни. (Кривошеину.) Закурим?

Кружкова — Идите на кухню дымить.

Кривошеин — Пойдём, Зайцев. Начинаются ограничения.

Зайцев — Зажмёт тебя депутат. (Кривошеин и Зайцев выходят.)

Кружкова (провожая их взглядом) — Знаете, Ирина Фёдоровна, я всё ещё не понимаю, как это произошло?

Гринева — Я рада за тебя. А что, Потапов не будет у нас сегодня?

Кружкова — Нет.

Гринева — Не звали?

Кружкова — Звали.

Гринева — Отказался?

Кружкова — Нет… Но у него заседание какое-то…

Гринева — В таких случаях всегда бывают заседания… Да, совсем забыла… Сегодня Виктор приезжает. (Смотрит на часы.) Ты не будешь сердиться? Я оставила записку, чтобы приезжал сюда.

Кружкова — Очень хорошо, хотя… (Звонок.) Идут. (Уходит. Возвращается с Полозовой и Севе-ровой.)

Полозова — О, как говорится, действительно, не жалея затрат… Ольга Ивановна, столик молодожёны приготовили… Ну как, Аня, довольна?

Кружкова — Довольна.

Полозова — Поздравляю. Жаль, материал не подоспел к свадьбе.

Северова — Теперь скоро. Поздравляю, Аня.

Кружкова — Спасибо, Ольга Ивановна.

Полозова (указывая на стол) — И хозяйством вы умеете заниматься.

Гринева — Под вашим руководством, Нина Ивановна.

Полозова — Оказывается, не так уж плохо под нашим руководством? (Села.) Что сегодня, девишник у тебя, Аня?

Кружкова — Нет, Зайцев уже здесь…

Полозова — Уже здесь?

Кружкова — Ещё будут… Фёдор Степаныч…

Полозова — Вот кого я хочу видеть! Не обижаешься ты на отца, Ирина?

Гринева — Я?

Полозова — Ты… Станок-то, как всё распределил… Кому — хорошо, кому — не очень…

Северова — Вот когда станок появится… догоним Потапова!

Полозова — На его же станках?

Северова — Конечно! (Смеётся.)

Полозова — Вот что наделал твой отец, Ирина…

Гринева — Но ведь всё-таки мой отец!

(Звонок. Кружкова уходит и возвращается с Гриневым.)

Полозова (подымаясь к нему навстречу) — Здравствуйте, Фёдор Степаныч, и спасибо вам.

Гринев — За что спасибо? Райком помог…

Полозова — Что вы, Фёдор Степаныч! Мы инстанция техническая…

Гринев — Конечно… Но техника решает…

Полозова — Вот здесь я с вами не согласна. Люди решают всё, Фёдор Степаныч. Какие планы дальше на жизнь?

Гринев — Большие, Нина Ивановна. Просто огромные… Задумали мы с моим другом Горбенко одну машину… Вот вернётся он из Крыма… И мы втроём…

Полозова — Как втроём?

Гринев — Так, с Кривошеиным, с Игнатом Степановичем. (Звонок.)

Гринева — Я открою. (Уходит и вскоре возвращается.) Отец, Виктор приехал…

Гринев — Как приехал?

Гринева — Я забыла тебе сказать, он телеграфировал.

Гринев — Знал, когда приехать.

(Входит Виктор и вместе с ним загорелая, стройная девушка. Виктор с букетом цветов.)

Виктор — Здравствуйте, товарищи! (Направляясь к Кружковой.) Это от меня и от Жени. (Подаёт букет.) Поздравляю вас, Анна Сергеевна! (Пожимает руку.)

Кружкова — Спасибо.

(Все смотрят на Женю.)

Виктор — Да, прошу познакомиться. Женя… Мой товарищ.

Гринев — Товарищ?

Виктор — Да, товарищ Женя.

Гринев — Интересно. (Женя обходит всех, начиная с Гринева.)

Женя — Женя.

Гринев — Фёдор Степанович Гринев.

Женя — Я узнала вас.

Гринев — Смотри, какая внимательная.

(Женя обходит всех и остаётся возле Полозовой.)

Гринев (подзывая Виктора) — Кто такая?

Виктор — Отец, я сказал, мой товарищ…

Гринёв — Товарищ бывает мужского пола…

Виктор — Ну, подруга…

Гринев — А ещё точнее?

Виктор — Отец, я не могу здесь объяснять!

Гринев — Пойдём в коридор!

Виктор — Ну пойдём… Женя, мы сейчас…

(Гринев и Виктор уходят.)

Полозова — Вы тоже с моря?

Женя — Прямо с поезда… Я только домой позвонила. Заходили к вам, Ирина Фёдоровна. Я отказывалась… Но Виктор уговорил… Мне даже неудобно.

Кружкова — Я очень рада, что вы пришли и именно в этот день. Ведь у меня свадьба сегодня.

Женя — Я знаю…

(Входят Гринев и Виктор.)

Гринев (Жене) — Так вы, значит, по исторической линии пошли?

Женя — Да, на курс младше.

Гринев — Историческая семья будет.

Гринева — Перестань, отец.

Гринев (Кружковой) — Пора бы к делу приступить, Анна Сергеевна.

Кружкова — Думаю, что пора. (Уходит и возвращается вместе с Кривошеиным и Зайцевым.)

Зайцев (Полозовой) — Нина Ивановна, здравствуйте.

Полозова — Здравствуйте, товарищ Зайцев. (Гриневу.) Он вам палки в колёса не вставляет?

Зайцев — У меня такие детали не запланированы…

Полозова — Изменили технологию?

Зайцев — Указания, Нина Ивановна.

Полозова — Да, без них вам трудно… (Отзывает в сторону Кружкову.) А Потапов не будет?

Кружкова — Нет, отказался.

Полозова — Жаль.

Зайцев (Кривошеину) — Пора, Игнат… Жажда мучит…

Кружкова — Товарищи, прошу к столу.

Гринев — Вот это деловой разговор!

Кружкова — Фёдор Степаныч, прошу ваше председательское место, Виктор, Женя…

Кривошеин — Нина Ивановна, Ольга Ивановна…

Кружкова — Ирина Фёдоровна.

Гринева (возле неё оказался один незанятый стул) — Что ж вы меня без кавалера оставили?

Зайцев — Я возле вас.

Гринева — Вы с одной стороны.

Северова — Он всегда с одной стороны…

Зайцев — Нет, я могу и с другой стороны… Попеременно. (Все занимают места.) Прошу налить! Так. Разрешите в честь бракосочетавшихся произнести тест. Достоинства их всем известны. Недостатки? Они в них сами разберутся. Одним слово, чтобы были счастливы! Я бы мог дать подробные указания, как этого добиться, но счастье к каждому приходит своим путём. За новоб-рачных! (Все встают, чокаются, аплодируют.)

Гринев — Горько!

Все — Горько!.. Горько!..

(Кривошеин и Кружкова целуются. Звонок. Его никто не слышит. Повторный звонок.)

Гринева (поднялась) — Ещё кто-то…

Кривошеин — Я открою. (Проходит милю Зайцева. Зайцев задерживает Кривошеина и что-то шепчет ему. Кривошеин в знак одобрения кивает головой.) Хорошо, хорошо. (Ушёл, оставив за собой дверь полуоткрытой. Резкий, пронзительный звонок. Все затихают.)

Зайцев (подымаясь и подходя к двери) — Гость рвётся в дом. На всякий случай, тишина, товарищи…

Кружкова — Что вы затеваете?

Зайцев — Тсс… (Все с интересом смотрят на дверь.)

(За дверью.)

Потапов — Ну, брат, к тебе не дозвонишься. Спишь, что ли?

Кривошеин (зевая, сонным голосом) — Вздремнул немного…

Потапов — Так в пиджаке и спишь?

Кривошеин — Переутомился, Алексей Кирьяныч… Отпуск бы мне…

Потапов — Какой такой отпуск? Два заказа выполняем… Отпуск… Тут теперь, брат, кровь из носа… Отпуск… Телефон-то когда проведут?

Кривошеин (всё так же сонно) — Обещали, да обманывают…

Потапов — А то вот нет телефона, приходится самому ездить. Поедем на завод?

Кривошеин — Случилось что-нибудь?

Потапов (вскипел) — Да проснись ты, наконец, в сборочном там…

Кривошеин — Тсс, Алексей Кирьяныч…

Потапов — А что такое?

Кривошеин — Жена спит.

Потапов — Как спит? А Зайцев мне говорил… Да и ты…

Кривошеин — О чём вы?

Потапов — Ну, свадьба, свадьба, понимаешь?

Кривошеин — Опять Зайцев перепутал. Уже прошла…

Потапов — Когда прошла?

Кривошеин — Позавчера…

Потапов — Ага… Ну что ж… так… Значит, спит?

Кривошеин — Спит… Завтра в первую смен ей…

Потапов — А квартирой доволен?

Кривошеин — Ничего квартира… Газ проводят…

Потапов — Мебели маловато…

Кривошеин — Маловато… Алексей Кирьяныч, я разбужу жену…

Потапов — Не, не… Пусть спит… Доволен, что женился?

Кривошеин — Ещё бы! С женой лучше…

Потапов (не сдержавшись, громко) — Лучше, брат! Ещё как лучше!

Кривошеин — Ну-у?

Потапов — Вот тебе и «ну»!.. Вот что… Увозить я тебя не буду… Там ничего такого на заводе. Оба потока бурлят. Между нами, я думал, что у тебя свадьба и всякое такое…

Зайцев (широко раскрывая дверь) — Алексей Кирьяныч, и свадьба и всякое такое имеются в полном объёме. Просим вас!

Потапов (шагнув на порог) — Что? (Кривошеину.) Ах, ты! (Всем.) Ах, вы… ну, ну, что это? Нет, тут что-то… (Увидал Полозову.) Под вашим руководством, Нина Ивановна?

Полозова — Самодеятельность…

Потапов — Художественная… Ну ладно, ладно… Поздравляю, поздравляю… Зайцев, пойди, из машины букет принеси.

Зайцев — А может, на обратную дорогу пригодится?

Потапов — Неси, неси…

Зайцев — Я дам указания. (Виктору.) Виктор, не в службу, принесите букет из машины.

Виктор — Хорошо (Уходит.)

Кружкова — Садитесь, Алексей Кирьяныч, заждались вас. (Усаживает Потапова рядом с Гриневой.)

Полозова — Он всегда опаздывает.

Потапов — Иные опаздывающие подороже некоторых передовиков будут. Анна Сергеевна, Игнат Степаныч, поздравляю, желаю счастья, а чорт, букет!.. Зайцев?…

Зайцев — Сейчас будет…

Потапов — Так вот, вы думали без Потапова. А он здесь. Он среди вас… Он человек с характером.

Полозова — Это нам известно.

Потапов — Нина Ивановна, если мы сказали сделаем, — значит, сделаем!

Полозова — Если бы вы сами это сказали.

Потапов — Ошиблись! Признаю… Зайцев, правильно, ошиблись?

Зайцев — Охота вам вспоминать…

Потапов — Не боюсь вспоминать, не боюсь признать. У нас московский характер!

Полозова — У вас?

Потапов — У меня и у вас. Нина Ивановна, и у Кривошеина, у Фёдора Степаныча, у Анны Кружковой…

Гринев — Не всех перечисляешь, зятёк…

Потапов — Подскажите…

Гринев — А ты сам подумай.

Потапов — Подумаю…

Полозова — Долго думаешь!.. (Поднялась.) Искажи, Потапов, каким он тебе кажется, московский характер?

Потапов — Московский характер? Твёрдый характер. Дал слово — держи! Всего себя отдай Родине. Думы свои, дела, сердце, жизнь свою! Всё!

Полозова — Правильно! Но боюсь, что если услышат тебя уральцы, украинцы, белоруссы, кубанцы, обидятся они. Разве у них не такой характер, у всего советского народа?

Потапов — Такой самый… Но ведь по Москве равняются!

Полозова — Правильно. Значит, московский характер — это русский характер, большевистский характер, так, друзья мои?

Гринев — Так, Нина Ивановна, хорошо говоришь.

Полозова — Подожди, Потапов, ещё не всё! А знаешь, что ещё в большевистском характере имеется? Мужество признавать свои ошибки. Большое мужество. Ты им обладаешь?

Потапов — Обладаю.

Полозова — По-моему, недостаточно. Почему ты, не считаясь со своим личным самолюбием, не скажешь, что вот у нас, у Ирины Гриневой, настоящий московский характер, вот так — перед всеми?

Гринева (выходя из-за стола) — Нина Ивановна, я прошу…

Полозова — Подожди, Ирина! Учись у неё, Потапов!

Потапов — А вот и скажу, перед всеми скажу. Превосходный характер, превосходный человек Ирина Гринева. Ведь люблю же я её как, товарищи дорогие! (Гриневой.) Ну, подойди ко мне.

Гринева — А может, ты…

Потапов — Да иду, иду. (Подходит к Гриневой. Входит Виктор с букетом. Цветы он передаёт Потапову.) Получается, что цветы я должен вручить тебе.

Гринева — Вручи.

Потапов — Вручаю. (Подаёт цветы.) Ещё я хотел вот перед всеми сказать, что нам бы заехать надо в одно учреждение…

Гринева — В какое ещё?

Потапов — Фамилию сменить тебе пора… И, знаешь, чтоб никаких случайностей не было… А то, что это такое Потапов, Гринева… Потаповы должны быть!

Гринева — Заехать, заедем, но я останусь Гриневой.

Потапов — Ты оставайся по существу, а по форме будешь Потаповой.

Гринева — Нет, Гриневой.

Потапов — Ирина!

Гринева — Гриневой!

Потапов — Ну что за характер!

Полозова — Говорят, московский, Алексей Кирьяныч!

Занавес