Картина шестая
Парк. На скамейке сидят Катя и Алексей. В глубине сцены медленно проходит Платов. Останавливается. Смотрит по сторонам. Взгляд задерживается на Алексее и Кате, но видеть их он не может. Они сидят в полутьме, спиной к нему. Платов уходит.
Катя. Почему ты прежде не говорил мне о том, что с тобой происходит?
Алексей. Ах, Катя, не все можно объяснить.
Катя. Почему ты ушел из ресторана? Почему не рассказал мне о своем горе?
Алексей. Мне было просто трудно.
Катя. Вот поэтому я и хочу сейчас быть с тобой.
Алексей. Зачем я буду распространять свое настроение на окружающих?
Катя. Я же не чужая тебе.
Алексей. Я повторяю, мне очень трудно.
Катя. Поэтому я и хочу сейчас быть с тобой. Или ты считаешь, мы можем быть вместе только тогда, когда у нас одни радости?
Алексей. Ты нужна мне всегда. Я вчера не ложился спать. Оказывается, ночь — самое длинное время суток. Мама даже давала мне снотворное, но я все равно не мог уснуть. Мне казалось, теперь я тебя потеряю. Я вслух разговаривал с тобой. Просил у тебя прощения.
Катя. Алеша, не надо. Ты же ни в чем не виноват.
Алексей. У меня все в жизни, в общем-то, складывалось благополучно. Все, что задумывал, получалось, У меня было много друзей, товарищей. А сейчас мне так одиноко.
Катя. Тебе не должно быть одиноко. Мы вместе. Я готова делить с тобой и радости и горе.
Алексей. Все вдруг свалилось на меня. Я обидел маму, она всю жизнь отдала мне, всем пренебрегла, обо всем забыла. И я ее обидел. Дело не в том, что я говорил какие-то обидные слова... Я разрушил все, что она строила долгие годы. Все разлетелось. Посыпались кирпичи, обломки. Это здание уже не восстановить.
Катя. Но мама тебя так любит.
Алексей. Я знаю. Но тот мир, в котором мы жили, разрушен. Теперь мы должны строить новое здание... А я... И вот мой отец... Я физически чувствую, что он уже где-то здесь, в городе. Мне кажется, мы сидим с тобой... а он из-за ветвей смотрит на нас... Смотрит и думает: «Это мой сын, я когда-то носил его на руках...». Я уверен, что он носил меня на руках... пел мне какие-то песни... Наверное, пел — это делают почти все отцы, даже никудышные. Мне кажется, он стоит, смотрит на нас и думает: «Зачем Алексей вызвал меня?.. Зачем возвращает к истокам реки, которая давно высохла... даже не обмелела, а высохла. Зачем он сделал все это?..» И меня пугает встреча с ним. Что я скажу ему? Разве я судья? Ты понимаешь меня, Катя?
Катя. Понимаю, конечно.
Алексей. Я уверен, он уже здесь, в городе. Ходит по незнакомым для него улицам... И боится идти к нам... ко мне. А ведь все могло быть иначе.
Катя. Что могло быть иначе?
Алексей. Все! С самого начала. От самых источников.
Катя. Но, Алеша, сейчас уже не может быть все иначе. Ты-то сам это понимаешь?
Алексей. Я-то понимаю. Я-то понимаю. Но я также понимаю, что не могу избежать этой встречи. Конечно, можно жить зажмурившись или смотреть на мир сквозь розовые очки... тогда мир расплывается и ты не видишь острых углов... Но все равно — рано или поздно ты ударишься об один из этих углов. Ударишься и откроешь глаза.
Катя. Да, Алеша, в жизни иногда бывает очень трудно, и все-таки жить хорошо. Но представь, если бы нам все давалось легко и просто, по-моему, жить было бы неинтересно. Тогда бы мы не спотыкались и не падали, не разбивали бы себе лбы, а так, скользили бы по поверхности. Разве ты хочешь такой жизни?
Алексей. Катя, скажи мне честно, прямо, ну, вот если бы ты была на исповеди. Ты любишь меня?
Катя. Люблю.
Алексей. Вчера мне показалось, что ты ушла от меня... навсегда... И я готов был бежать по улицам к тебе. Стучать в окна, в двери. Мне было совершенно все равно. Для меня не существовало никого, кроме тебя.
Катя. Но почему же ты не пришел ко мне, не постучал в мое окно? Неужели ты усомнился во мне? Ведь я люблю тебя всякого... И такого... Я тоже думала о тебе и поняла, мы с тобой одно. Мне дорого в тебе все. Поэтому я нашла тебя, поэтому я здесь, рядом с тобой. У меня нет обиды на тебя.
Алексей. Спасибо.
Катя. За что?
Алексей. За все.
В глубине сцены снова появляется Платов.
Затемнение
Картина седьмая
Тихая речка. На мосту сидят Алексей и Померанцев. Под мостом, в лодке, с удочками, — Трошин.
Алексей. Значит, он так тебе прямо и сказал, что тебя можно заменить, а меня нет? Я нужен здесь для пользы дела?
Померанцев. Да. И с ним нельзя не согласиться. Ты действительно нужен здесь.
Алексей. Ай да Головоногов! Ай да он!
Померанцев. Ты не обижайся, старик, я не хотел давать окончательного ответа, не поговорив с тобой.
Алексей. Спасибо тебе, старик, за заботу обо мне. Я могу гордиться таким другом. А теперь я тебе прямо скажу, мне он говорил противоположное — посылать нужно лучших, и поэтому поедешь ты, а не я.
Померанцев. Не понимаю.
Алексей. Чтоб ты понял: я не подхожу для работы там совсем по другим причинам. По мотивам, так сказать, недалекого прошлого. Я человек с пятном. Неблагонадежный. Совершенно неожиданно стало известно, что мой отец жив и был в плену, стало быть, изменник, предатель Родины. Короче, на меня повесили ярлык. Теперь до тебя дошло, наивный ты человек? Понимаешь, ярлык! Повесили такой ярлык — и нет человека. Он ничего из себя не представляет. С ним можно обращаться как с пешкой. А я человек, а не пешка, и я не хочу быть в зависимости от ярлыков! Я хочу быть в зависимости только от своей работы, от своего труда, в конце концов, от того, что я сам стою. А за отца я отвечу только перед своей совестью. И люди меня должны судить только за то, что я стою. Ты думаешь, на этом все кончится? Держи карман шире. Нет, меня подсобным рабочим в экспедицию не допустят! И — самое страшное — я начинаю терять веру в людей! У меня по кускам выбивают ее из сердца. Вот чего я боюсь. А ты попался, как мальчишка.
Померанцев (соображая). Мне хочется собрать митинг, взять рупор и орать!
Трошин (обернувшись, из лодки). Эй вы, с рупором, — у вас спички есть? У меня зажигалка испортилась.
Алексей. Спички? Ловите. А ведь вы, наверное, подслушивали?
Трошин. Вы так орете, что всю рыбу распугали.
Померанцев. По-моему, индивидуальная рыбная ловля — это один из видов тихого помешательства.
Трошин. Что вы понимаете в рыбацком деле!
Померанцев. Мы не рыбаки. Психологические задачи решаем!
Трошин. Психологи нашлись.
Алексей. Не сердитесь. Много поймали?
Трошин. Не считал.
Алексей. Извините, что мы вам помешали!
Трошин. Ну, что?.. Делать вам нечего!
Алексей. Видимо, общение с природой вырабатывает острую наблюдательность? Вы зоолог или ихтиолог?
Трошин. Как сказать.,.
Алексей. А все-таки? Не сердитесь на моего друга, он несколько возбужден сегодня.
Трошин. Это бывает.
Померанцев. Вы, наверно, не из нашего города?
Трошин. Проездом.
Померанцев. Ваше счастье.
Алексей. Город наш неплохой.
Померанцев. Город... да, город можно любить... Но некоторые личности..: И главное — не разгадаешь, когда они говорят правду, а когда лгут.
Алексей. Объясняй мне... Что ты постороннему человеку, да еще рыбаку, говоришь о том, что его не интересует?
Трошин. А вы что, из-за любимой девушки поссорились?
Алексей, Опять угадали. Вы что, с русалками общаетесь?
Трошин, Общаюсь.
Померанцев. И с водяными?
Трошин. И с водяными.
Померанцев. И как они к вам?
Трошин. По-разному, молодой человек, по-разному.
Померанцев. Хотите, я вам легенду расскажу? Про царевича и водяного?
Трошин. Ну давай!
Померанцев. В некотором царстве, в некотором государстве жил молодой царевич. Жил, горя не знал, беды не ведал. Тому царевичу один водяной говорит: «А не хочешь ли ты, ясное солнышко, другие реки-моря повидать?» — «Хочу», — говорит царевич. — «Хорошо, — сказал водяной, — собирайся». День проходит, неделя, месяц бежит, одним словом, время, — узнает царевич...
Трошин (перебивая Померанцева). ...что в другие моря-реки уже другого царевича тот водяной снаряжает. Обиделся первый царевич: «Почему такая немилость, гражданин водяной?» А водяной в ответ: «Очень ты нужен в нашем водоеме, а та вода неподходящая для тебя». Еще к тому же водяной узнал вдруг, что царевич не от того батюшки зародился, какой бы водяного устроил. Вот и вся легенда.
Померанцев (ошарашен). А вы откуда знаете? Кто вы такой?
Трошин. Я же говорил, что с водяными и русалками общаюсь. (Достает из кармана документ и подает его друзьям.)
Те молча рассматривают удостоверение Трошина. Померанцев удивленно снимает очки.
Затемнение
Картина восьмая
Перед занавесом, за пишущей машинкой сидит секретарь Трошина. Входит Головоногов.
Головоногов. Секретарь горкома партии товарищ Трошин у себя?
Секретарь. У себя.
Головоногов. Моя фамилия Головоногов.
Секретарь. Головоногов. (Смотрит на запись.) Вам назначено на одиннадцать часов сорок пять минут. Подождите. (Продолжает печатать.)
Головоногов молча ждет.
Сейчас я доложу. (Уходит.)
Головоногов принимает валидол, заглядывает в бумагу на машинке. Возвращается секретарь.
Секретарь. Андрей Павлович ждет вас.
Поднимается занавес.
Трошин. Мы не знакомы еще с вами. Здравствуйте.
Головоногов. Здравствуйте. Николай Петрович.
Трошин. Андрей Павлович. Прошу вас.
Головоногов идет к столу, по рассеянности направляясь к креслу Трошина, но спохватывается и, виновато улыбнувшись, садится в кресло, стоящее перед столом.
(С еле заметной улыбкой смотрит на Головоногова.) Как работается?
Головоногов (с готовностью). Отлично, Андрей Павлович... Наш трест...
Трошин. Я знаком с показателями треста.
Головоногов. Производство, таким образом, для вас не секрет?
Трошин. Не секрет... (Помолчав.) Но секретов в нашем деле, да и в вашем, очень много. Не правда ли? Вы знакомы с Алексеем Платовым?
Головоногов. Так и знал. Прекрасный работник.
Трошин. Вы предлагали ему поездку в Кению?
Головоногов. Собственно говоря...
Трошин. Давайте говорить прямо.
Головоногов. С удовольствием. Предлагал.
Трошин. А затем послали другого?
Головоногов. На него поступили компрометирующие данные. (Достает из портфеля одну за другой две бумаги.)
Трошин. Какие?
Головоногов (кладя бумаги перед Трошиным). Его отец — изменник Родины.
Трошин. Откуда у вас эти сведения?
Головоногов. Пришли по запросу.
Трошин. Вашему?
Головоногов. Моему.
Трошин. Откуда?
Головоногов. Из его родного города.
Трошин (помолчав, спокойно). Вам известно, что, когда это случилось, Платову было четыре года, а за три года до этого мать Платова ушла от мужа? Вам это известно?
Головоногов. Известно.
Трошин. А вам известно, что Алексей Платов отличный геолог, выдержанный, честный, открытый человек, уважаемый в коллективе?
Головоногов (покорно). Да, о нем все так говорят.
Трошин. Так почему вы отменили его поездку за границу?
Головоногов (начинает волноваться). Андрей Павлович, вы сказали, давайте говорить прямо. Я подумал, а вдруг...
Трошин. Что вдруг?
Головоногов. А вдруг он сбежит...
Трошин. Куда сбежит?
Головоногов (неопределенно махнув рукой). Туда...
Трошин. Куда?
Головоногов. За рубеж... Останется там.
Трошин. У вас были какие-либо основания?
Головоногов молчит.
На основании залежавшихся, двадцатилетней давности данных? Или еще что было?
Головоногов (вздыхает). Больше ничего.
Трошин. А вы знаете, что Платов этого своего призрака-родителя вызвал? Вы знаете, что мать Платова была у меня?
Головоногов. Да... (Поднявшись.) За шептунами не угонишься. Хорошо, что вы меня вызвали — это по-партийному. Идет какая-то недостойная возня. Чувствую, без вас я этот вопрос решить не могу.
Трошин. Что же вы не добавляете, что нефть — это кровь государства?
Головоногов. Кровь государства.
Трошин. Что государственные интересы превыше всего?
Головоногов. Превыше всего.
Трошин. Что защищали доброе имя Платова?
Головоногов. Защищал.
Трошин. Кажется, праздник народный на носу?
Головоногов. На носу.
Трошин. А вы подумали, как этот праздник будет встречать Платов? Вы подумали, что, не доверяя одному человеку, толкаете его на недоверие всем людям? (Молча смотрит на Головоногова.) Вот вы лично нанесли обиду Алексею Платову, вы лично и исправляйте. Лично вы. Ни я, ни кто другой.
Головоногов (взрываясь). Ну зачем посылать Платова?! Когда есть Померанцев?! Я руководитель и очень хорошо знаю, кому отвечать, когда человек там, за границей, сбежит. Вы первый меня по головке не погладите! Не могу я подписать эту проклятую бумагу! Не могу!
Трошин. Николай Петрович, я вас очень прошу, не портите окончательно моего впечатления о вас.
Головоногов. Не понимаю.
Трошин. Вопрос о поездке Платова без вас уже решен. Платов в Кению едет.
Головоногов (с облегчением). Замечательно. Вот и без меня обошлось. Стоило из-за этого огород городить?
Трошин. А вы, Николай Петрович, извинитесь.
Головоногов. Вот это прекрасно. Извиниться — с большим удовольствием. А подписать не могу.
Трошин (поднявшись). Вот и познакомились. (Протягивает руку.)
Головоногов. До свидания. (Тянет руку к Трошину.)
Трошин. До свидания.
Из папки Головоногова посыпались бумаги. Головоногов опускается на колени, подбирает документы.
Затемнение
Картина девятая
Перед занавесом — с телефонной трубкой в руке Платова. На другом конце авансцены тоже с трубкой — Жилкин.
Жилкин. Здравствуйте, Евдокия Васильевна.
Платова. А, Григорий Афанасьевич, здравствуйте.
Жилкин. Не помешал, не потревожил? Как ваше самочувствие?
Платова. Спасибо, как ваше?
Жилкин. Нормально.
Платова. А по-моему, вы чем-то взволнованы? Что случилось?
Жилкин. Со мной ничего. А разве ваш сын ничего не говорил про товарища Головоногова?
Платова. Я сама была у него на приеме.
Жилкин. Это мы знаем.
Платова. Кто мы?
Жилкин. Аппарат треста.
Платова. Невероятно.
Жилкин. У нас ничего не бывает тайным, все становится явным. Каждый передает друг другу тайну под великим секретом.
Платова. А что вам это дает?
Жилкин. Ровным счетом ничего.
Платова. А для чего ж вам это все?
Жилкин. Лучше себя чувствуешь, когда информирован по различным вопросам. Вот и на сей раз, после вашего прихода к Головоногову, его вызвал к себе товарищ Трошин.
Платова. Трошин? Зачем?
Жилкин. Снимал стружку за вашего сына.
Платова. Снимал стружку? Ну и что же?
Жилкин. Меняется на глазах, я зашел к нему на минутку подписать бумагу — он предложил мне стул. «Садитесь, говорит, товарищ Жилкин». Спрашивает: «Когда у вас спектакль будет в народном театре — обязательно приду посмотреть». Если так пойдет и дальше, он выучит наизусть все имена-отчества и будет обращаться с нами, как все интеллигентные люди, обладающие минимумом культурных навыков. А где Алексей Михайлович?
Платова. Он за городом.
Жилкин. Сейчас ему положено быть дома.
Платова. Я жду его. А зачем?
Жилкин. Будьте готовы. Головоногов будет у вас.
Платова. Спасибо за сообщение. Только насчет Головоногова — это ваша фантазия, Григорий Афанасьевич.
Жилкин. В наши дни любая фантазия становится былью. Все.
Затемнение
Звонок.
Поднимается занавес.
Квартира Платовых. Входит Платов.
Платова. Миша...
Платов. Я.
Платова. Почему ты здесь?
Платов. Ты не думай, я не сам... Я по вызову.
Платова. Кто тебя вызвал?
Платов. Меня вызвал Алексей... Сын... наш сын. Вот... (Дрожащей рукой подает письмо.)
Платова. Он все-таки разыскал тебя?
Платов. А разве это не ты дала ему адрес?
Платова. Нет... твоего адреса у меня не осталось.
Платов. А я думал... это ты...
Молчание.
А где же Алексей?
Платова. Скоро придет... Садись. Подожди.
Платов и Платова садятся в разных концах комнаты.
Платова. Мы с Алешей долго и тяжело рассчитывалисьза тебя.
Платов. Я знаю...
Молчание.
Ты замужем?
Платова. Нет... Я хочу тебя предупредить — до последнего времени Алексей не знал, что ты жив.
Платов. Я так и думал.
Платова. Но появились обстоятельства... Я вынуждена была сказать.
Платов. Может быть, мне уехать? Не встречаться с ним?
Платова. Не знаю... Это не мое желание.
Платов. Но в письме он так настаивал... Он даже хотел приехать в совхоз...
Платова. Если приехал, надо встретиться... Он ведь может узнать, что ты был здесь...
Платов. Да, конечно, это верно.
Платова. Ты не бойся... Он уже совсем взрослый человек.
Платов. Взрослый?.. Очень хорошо, что он взрослый... Это очень хорошо.
Звонок. Они встают. Платова надевает пальто, выходит. Платов пятится к столу. Входит Алексей.
Алексей...
Алексей. Вы? Приехали?.. Я бы встретил...
Платов. Я не рассчитывал.
Алексей. Если бы вы не приехали, я бы приехал к вам.
Платов. Я приехал... Получил письмо, посоветовался с женой и полетел. (Колеблясь.) У тебя сестра есть... Наташа... Шесть лет ей...
Алексей. Я знаю. Теперь знаю. Надолго вы приехали?
Платов. Завтра должен улететь.
Алексей. Мне необходимо было видеть вас.
Молчание.
Почему вы стоите? Садитесь. (Берет стул.)
Платов берется за этот же стул. Вместе они переносят стул на авансцену. Платов садится.
Алексей (подставляет себе другой стул, но не садится. Взволнованно). Я вам доставил много хлопот своим письмом?
Платов. Нет. Я часто думал о тебе.
Алексей. Вы живы... Вы мой отец...
Платов. Да... отец... Теперь на такие вопросы смотрят проще...
Алексей. Чаю хотите?
Платов. Спасибо.
Алексей. Проще... Это, конечно, нелепо, что я вас хотел видеть. Прошло очень много времени... Ведь как случилось. Был День победы. Мне было пять лет. Я помню этот день — отцы возвращались к детям... Я спросил: когда увижу папу, мне ответили: отец погиб... Потом я пошел в школу и со временем стал понимать, что это значит. Я чаще стал расспрашивать о вас, мама отвечала «погиб» и плакала. Я понял и замолчал, но все больше и больше думал о своем отце. Я разговаривал с вами, просил совета. Я нес перед вами, перед вашей смертью, ну что ли, ответ за свою жизнь. У всякого человека есть своя мера жизни. Вот этой мерой для меня стали вы. (Замолчав, взволнованно смотрит на Платова.) Я не верю тому, что говорили про вас. Не верю! Вы были контужены?
Платов молчит.
Ранены?
Платов молчит.
В беспамятстве?
Платов (хрипло). Нет.
Алексей. Что же тогда?
Платов. Жить хотел. Просто жить... Не слышать свиста пуль. Не видеть мертвых... Дышать хотел. Тебе этого не понять. Ты это не пережил. Не понять.
Алексей (садится). Не понять?.. Не понять? Почему вы подняли руки?
Платов (после молчания). Почему? Как тебе это объяснить. Потому что считал себя лучше других... Я был когда-то способным мальчишкой... Способным... Хорошо учился, был здоров, любили девушки... Мне везло... Казалось — все для меня. Твори, выдумывай, пробуй... И вдруг война. Да, я не хотел идти на фронт. Не хотел. Но повестка! Военкомат. И я военный... Серая шинель. Сначала винтовка, потом автомат... И Волга... Сталинград. Я понимал — все кончено. Жизни не будет. Каждый день умирали бойцы — в бою, дезертиров расстреливали, свои расстреливали... Я видел... Штрафных батальонов не было... Передовой — не было. Мы и враги. В пятидесяти метрах, двадцати, в десяти. И справа и слева. И позади враги... И очень хотелось жить. Еще месяц, неделю, день. Это был ад, день и ночь обстрел... танки, самолеты... Тринадцатая атака... Я поднял руки. (Замолчав, с тоской смотрит на сына. Пытается говорить спокойно.) Но я сам явился и получил свои заслуженные пятнадцать лет! Это было и много и мало! Много — пятнадцать лучших лет жизни, но я выдержал. Мало, потому что я приговорил себя на больший срок. На всю жизнь. Я хорошо работаю, хорошо зарабатываю, я механик. У меня семья. И я ничего не боюсь! Неправда... Не могу тебе врать, не могу... Тебя боюсь, тебя и Наташу. Себя боюсь. (Подходит ближе к Алексею.) Я хочу, чтобы Наташа не знала... Ты родился до — она после... Пусть у нее будет честный отец...
Алексей (словно бы про себя). Я верил, что найду своего отца... Надеялся, что это ошибка. Но ошибки нет...
Платов. Я хочу, чтобы ты другой был... я хочу, чтоб ты знал... чтобы ты знал, что горшей участи, чем у меня, нет, больше тяжести, чем жить, существовать в моем положении... К сожалению, я понял это слишком поздно. Я говорю тебе это в глаза... Прости. (Стоит возле сына.)
Но Алексей не видит его. Платов согнувшись уходит.
Алексей (с горечью, почти плача). Я видел своего отца... Совесть моя чиста... Простить его я не могу. Как же тогда можно жить и оставаться человеком — улыбаться, пожимать людям руки? Его трусость — трусость человека, который мог продать сына, отца, брата, жену, мать ради спасения своей жизни. Такое не забывается и не прощается. Ненавижу шкурников и трусов! Во мне эта ярость сейчас вдвойне. Как бы я хотел оказаться там, в Сталинграде, сидеть в окопе и не уступать клочка земли. (Резко поднялся.) Во мне точно что-то повернулось. Я все вижу ясно. Я понял человеческое. Мама!
Входит Платова.
(Подходит к матери.) Твои морщины, седые волосы, улыбку ребенка... Открыто смотреть людям в глаза, быть честным перед людьми и самим собой! И так хочется делать людей счастливыми... Мама, какой сегодня день?
Платова. Вторник.
Алексей. Ты свободна?
Платова. Свободна.
Алексей. Сколько раз мы собирались побродить по городу.
Затемнение
Картина десятая
Та же комната. Только на столе — вино и фрукты. В комнате — Платова, Алексей, Катя, Безбородько. Жилкин снова поет под гитару.
Жилкин (кончив петь, несколько торжественно). Дорогая Евдокия Васильевна, в день вашего рождения мне хотелось бы вам сказать всего несколько слов. Мы с вами давно знакомы. Много радостей было у нас. Много печалей, но вы всегда были для меня...
Платова. Не надо... (Всем.) Григорий Афанасьевич наш старинный друг. Так ведь, Алеша?
Алексей. Так, мама, так...
Жилкин. В вашем маленьком доме двери всегда открыты для друзей... Потому-то я хотел бы выпить за ваше материнское счастье...
Безбородько. Я имею желание несколько расширить эту прекрасную речь. Можно?
Жилкин. Говорите, прошу вас.
Безбородько. Мое сердце сегодня прописалось в вашем доме, Евдокия Васильевна. Это солдатская прописка. За ваше здоровье.
Платова. Я тоже хочу сказать.
Алексей. Говори, мама, мы ведь рядом с тобой...
Платова. Рядом... Вот ты уже все и сказал... Когда человек один — это страшно. Пусто. А когда рядом друзья — легче. Они поймут тебя, дадут свою руку, скажут слово. Спасибо вам, Григорий Афанасьевич!
Жилкин. Ну что вы?!
Платова. Это так... (Безбородько.) И вам спасибо. Вы сами знаете, за что... Такая дружба, что продолжается десятки лет, до самой смерти... Я бы хотела, чтобы Алексей был похож на вас и на твоего отца, Катя. Я не верю в загробную жизнь, но я верю в жизнь и любовь, которые продолжаются и после смерти! За твое счастье, Катя. За твое счастье, Алеша!
Звонок.
Жилкин. Я открою. (Уходит и возвращается.) Это Николай Петрович. Ну, что я вам говорил!
Входит с цветами и бутылкой шампанского Головоногов.
Головоногов (вкрадчиво). Знаю, знаю, что помешал. Знаю, что незваный гость хуже... званого. Знаю, что у вас день рождения. Позвольте поздравить вас. (Передает цветы и бутылку.) Алексей Михайлович, вы знаете, почему я к вам пришел?
Алексей. Не знаю.
Головоногов. Извиняться. Просить прощения. Вы, наверно, заметили, что я выпил?
Безбородько. Заметили, заметили.
Головоногов. Спасибо. Когда выпью — я человек. Можно мне перед вами раскрыться? Я подписал бумагу, Алексей Михайлович! Подписал! Ой как это трудно — подписать бумагу! Ты ее подпишешь, а она к тебе ночью на постель — шасть. Да к твоему уху: «Ты меня подписал? А если тебе выговор за это? А если снимут?..» Вот тут и проснешься... Ноги в шлепанцы — и по комнате... А вдруг это не тот человек? А вдруг с брачком? Подмочен человек? Руку за бумагой протянешь, а ее нет! Упорхнула... Летает где-то... Читает кто-то! А я подписал, Алексей Михайлович! Я пришел открыто, с цветами, с шампанским. Я вижу, вы добрые люди. А когда люди готовятся к свадьбе — они должны быть особенно добрыми, и они должны делать людям добро... Сделайте мне добро!
Безбородько. А вы потом опять?
Головоногов. Ни-ни... (Крестится.) Позвоните товарищу Трошину! Скажите, что был Головоногов. Извинился. Позвоните, Алексей Михайлович! Забудьте все! Я ведь о вас давал самые положительные характеристики!
Безбородько. А вы сами когда-нибудь получали свою характеристику?
Головоногов. Многократно.
Безбородько. И какие они были?
Головоногов. Положительные. Положительные.
Безбородько. А может, вы желаете получить еще одну характеристику?
Головоногов. Но меня же никуда не выдвигают.
Безбородько. А на случай выдвижения.
Головоногов. Желал бы, желал, но чтоб только положительную.
Безбородько. Я лично дал бы вам положительную, причем самую такую, какой вы еще в жизни не получали.
Головоногов. Так вы же не официальное лицо.
Безбородько. Я вполне официальное лицо. Посмотрите, чем я не официальное лицо?
Головоногов. Вас куда-нибудь выдвинули?
Безбородько. Выдвинули, и очень давно... В люди выдвинули. Я б вам лучшие слова написал... Сбрехал бы один раз в жизни. Но при одном условии.
Головоногов. При каком?
Безбородько. При одном условии. Отлучить вас от людей...
Головоногов. То есть как?
Безбородько. Отобрать у вас всего один предмет.
Головоногов. Какой предмет?
Безбородько. Кресло, на котором вы сидите.
Головоногов (смеется). Это невозможно.
Безбородько. Возможно! Очень даже возможно.
Головоногов. С этим у вас, гражданин, извиняюсь, ничего не получится.
Безбородько. Получится. Вышибут из-под тебя в конце концов кресло.
Головоногов. А я на полу сидеть буду!
Безбородько. Сиди где хочешь. Только людям души не калечь!
Головоногов. Ничего у вас не получится. У меня нюх есть. И руки есть (показывает в зрительный зал) там и там. (Уходит.)
Безбородько. Вот сукин сын в натуральную величину!
Алексей (резко). Ненавижу! Ненавижу этого человека! Какое же он имел право прийти в такой день!
Платова. Успокойся, Алеша!
Алексей. А я не хочу, я не могу успокоиться!
Катя. Алексей...
Безбородько. Не надо, Катя... Не надо... Человеку больно. После боли человек сильнее становится.
Занавес
1966